О пользе курения. корр

     Эта история относится к временам, когда гонений за пристрастие к пагубной привычке не было. Кроме того, государство всячески поощряло табакокурение, имея в виду немалый доход от реализации табачных изделий.
 
     Солдаты бесплатно получали сигареты – некурящие, заметьте, никакой компенсации. Кто-то скажет: можно было леденцами взять! Чушь. Во всяком случае в нашей части может из соображений экономии на стоматологических услугах данная практика не имела места. Выбор некурящих был не велик – либо вкалывать, провожая завистливыми глазами удаляющихся на перекур сослуживцев, либо приобщаться к нашему братству, по началу с кашлем и видимым отвращением втягивая в себя табачный дым. В получаемых из дома посылках всего более ценились сигареты марки «ТУ-134», «Опал», «Родопи», реже «Мальборо», «Пэл-Мэл». От этих гостинцев пахло далеким домом, не в пример вонючему «Дымку», получаемому сухим пайком. Можно, конечно, было купить хорошие сигареты в военторговской лавке (магазином сие заведение называть язык не поворачивался), но деньги, если и появлялись, то непостижимым образом быстро заканчивались. Видимо уже в то время наше государство готовилось объявить тотальную войну курильщикам и начало пробовать разные методы искоренения данной привычки, в том числе и бойкот поставок никотиносодержащих товаров. Война проводилась вероломными методами, просто вы не получали в виду отсутствия на складе сигарет, причитающейся вам пайки. Денег даже не хватало на гребанный «Дымок», в ход шла «Курительная крупка» (что-то типа махорки, только вместо листьев в пачки засыпались рубленные стволы и корни завезенного в Россию еще Петром первым растения). В такую пору сознательность личного состава взмывала до небес, тяга к просвещению била все мыслимые рейтинги. Патриотические газеты «Правда», «Звезда» шли на расхват. В Ленинской комнате из подшивок газет исчезали целые статьи, а порой и страницы. Для более детального изучения решений пленумов и съездов, внешнеполитической ситуации в мире личный состав, рискуя отхватить наряд вне очереди, с пристрастием изучал печатный материал, окутываясь клубами дыма тлеющих газет с запахом «Курительной крупки».
   
     Утром на разводе прапорщик Гусев неистовствовал:

     - Какая б… выдрала три страницы из «Капитала»?! – мы искренне недоумевали, косясь на грозную фигуру «цербера». Все знали, что бумага из партийной литературы на самокрутки не годится. Видимо издатели рассчитывали что личный состав, усердствуя в изучении фундаментальных трудов Маркса и других основоположников развитого коммунизма, будет зачитывать их до дыр, не поскупились на бумагу. Страницы были плотные, и самокрутки из них вызывали неудержимый кашель. Дым выедал глаза, а может еще и пропитали чем, кто знает. – М-ля, я вас спрашиваю!

     Прапорщик стоял перед ротой, выстроенной по стойке «смирно», на взлетке (коридор между стоящими друг против друга коек в казарме). Покачиваясь с пяток на носки, внимательно всматривался в лица замершего воинства. В гробовой тишине четко слышалось поскрипывание, всегда начищенных до безумного блеска яловых сапог прапорщика. Под мышкой заложенных за спину рук у него была скрученная подшивка газет.
 
     - Дежурный! Мать твою ...!
     - Слушаю, товарищ прапорщик.
     - Сколько листов в подшивке не хватает?!
     - Все на месте, товарищ прапорщик, как принимал, и нумерация совпадает.
     - Сержант, м-ля, ты кому очки втираешь! Где верхние половины листов?! Мать твою! Я кого спрашиваю!? – и обращаясь к уже выстроенной роте, потрясая изрядно похудевшей подшивкой газеты «Правда» - А-а?! Вы, м-ля, «Правду» на самокрутки пустили, мать вашу! Кого поймаю, м-ля, сгною на взлетке! (это значит вечный дневальный) - и обратно к дежурному, - Пронумеровать все страницы сверху!
     - Есть!
     - Проверить страницы всех книг в Лен-комнате! На обложке написать, сколько листов понял?
     - Так точно, товарищ прапорщик!
     - Сдавать под опись! Лично проверю, м-ля, понял?
     - Так точно, товарищ прапорщик!
 
     Исходя из количества книг в Ленинской комнате, задача перед нарядом стояла куда сложнее, чем у Золушки, всего-то мешок гороха да чечевицы перебрать. Через час рота огласилась новым криком зашедшего в Лен-комнату прапорщика Гусева:

     - Сайфулин! … твою мать! Ты где написал!?
     - Как вы сказали, товарищ прапорщик. На обложке.
     - Сержант… вот это … а… ты что вообще не соображаешь? … тут …, это лицевая сторона! Вот тут писать надо. Понял?
     - Так точно! Так не видно же будет, товарищ прапорщик.
     - Сайфулин! ... я тебе … сказал … твою мать! Стирай как хочешь, чтоб следа не осталось! Или я лично тебя на губу отведу.
     - Слушаюсь, товарищ прапорщик!

     Собственно, это частности нетерпимости к брату курильщику. Гусь (прапорщик Гусев) тоже курил, но к тяготам вверенного ему личного состава, относился пренебрежительно, с нами куревом никогда не делился. Как-то зимой, опять не выдали, положенных сигарет ввиду отсутствия на складе. В лавке полка, и без того не блещущая ассортиментом, подозрительно быстро опустела. Кризис табака, охвативший часть, не минул нашей роты. В курилке, после отбоя мы вчетвером, «актив» роты, пустили по кругу найденный Леопольдом (производное от кота, мультперсонажа - большой и добрый) на две трети истлевший бычок (окурок). Вдохнув сладкий дым отечества, каждый с завистью смотрел на следующего. Кузя (сокр. от Кузьменко), изловчился уже из тлеющего на губах огонька извлечь дополнительно смачную затяжку всем на зависть и на удивление. Сопровождаемый печальными глазами огонек полетел, в совершенно пустую пепельницу, которой служил вкопанный в землю диск колеса от ЗИЛ-130.

     - По пол сигареты выкидывали, – вспомнил Лазарь (сокр. от Лазарев), задумчиво глядя на одиноко угасающий окурочек сигареты.
     - А «крупку»…, та-акие окурки выкидывали, – (самокрутки делать толком никто не мог потому делали «козью ногу» это маленький кулечек куда засыпалась «курительная крупка», поджигалась, после двух затяжек легкие наполнялись никотином до такой степени, что на последующие затяжки редко кого хватало) вторил Леопольд.
     - Мда-а, щас-бы ту козью ногу, - вспомнил я. 
     - На базе пепельница полная была, так снегом и занесло, – вспомнил Кузя.

     На базу (так называлась стоянка где стояли автомобили нашего автобата) влияние щепетильного в вопросах чистоты Гуся не распространялось. Само собою, мы не страдали особым рвением в наведении порядка, зачем, когда можно свалить на другую роту. Мы переглянулись, голосование не требовалось, решение было принято единогласно.
 
     Одна из курилок базы, отгороженной от части высоким бетонным забором с «егозой» по верху, располагалась близ нашей казармы. Недостатка дыр в заборе не было, так что спустя некоторое время мы были на месте. Подсвечивая зажженной спичкой, созерцали очищенную от снега ледяную поверхность заполненной на треть пепельницы с бодряще вмерзшими окурками на поверхности.

     - Поздняк метаться, - Лазарь, скептически подвел итог.
     - Смотри какие гарные (хорошие) сверху, - Леопольд не терял надежды, - может просушить попробуем?
     - Надо отдолбить аккуратно, - Кузя взял на себя роль бригадира, – ломик бы.
     - Щас монтажки принесу, - мой МАЗ стоял недалеко, я двинулся за инструментом.

     Объединенные общей идеей, мы попеременно, в полумраке, стараясь не создавать лишнего шума, выдолбили содержимое пепельницы. Собрав все до кусочка двинулись в роту. Вкратце ознакомленный с нашими планами дежурный по роте, одного с нами призыва, ст. сержант Репа (произв. от Редькин), сразу проникся идеей, открыл каптерку. Застелив стол плакатами патриотического содержания, мы вывалили на него свою добычу. При хорошем освещении выяснилось, что на базе тоже следят за порядком, хоть и не с таким рвением, как в части. Судя по излому ледяных глыб, тобакосодержащие отходы в основной своей массе содержались в верхней и нижней части, совсем немного во взвешенном состоянии посередине. В тепле принесенные глыбы, подтаивая, стали источать далеко не благовонные фимиамы. Решение пришло мгновенно, сложив куски в большое ведро, мы накрыли его крышкой. Поставили на извлеченную из тайника электроплитку, сверху загерметизировали старой робой. Стали ждать, разместившись на ящиках с противогазами. В солдатской среде всегда найдется тема для разговора, чтоб скоротать время, а если о гражданской жизни…, когда в дверь заглянул Репа, мы даже удивились.

     - Вы че тут делаете? Вонь развели, уже в казарме духан стоит.

     Мы дружно перевели взгляд с него на наше сокровище. Сквозь намотанную на верх ведра робу просачивался благоухающий пар, видимо постепенно притерпевшись, мы не заметили усиливающегося запаха. Кузя выдернул шнур плитки из розетки, Леопольд размотал робу и снял крышку… Лучше бы он этого не делал, помещение наполнилось клубами зловонного пара, в нос ударил едкий запах годами не чищенной пепельницы. У ошалевшего Репы не хватило ума закрыть дверь, и ароматический концентрат пара из ведра с булькающей жижей, не находя преграды потек в казарму.
 
     - Лапок лягушачьих не хватает, – Кузя всегда умел вставить слово.

     Каждому даже Репе, хотелось лицезреть результат нашего кропотливого труда. Леопольд, вооружившись деревянной рейкой, помешал варево. Под всплывшей бумагой было темно-коричневое месиво с явными признаками табака, что безусловно нас взбодрило.

     - Надо теперь разложить, чтоб просохло, - со знанием дела Леопольд окинул взглядом каптерку, уперевшись в Репу.
     - Вы что …, и так дышать не чем, – дежурный был непреклонен.
     - Пошли в кочегарку - на котле и трубах разложим быстро высохнет, – подсказал я.
     - Углем провоняется, - вставил «эстэт» Лазарь.
     - Не успеет, - Леопольд накрыл крышкой ведро с зельем и направился с ним по намеченному маршруту.
     - Репа, ты своим скажи - пусть приберутся, - попросил, проходя замыкающим мимо хлопающего глазами дежурного по роте, Лазарь.

     В кочегарке, пропитанной запахом печных газов сгоревшего угля, мы включили вентиляцию. На прихваченные из каптерки плакаты любовно выложили жижу. Удалили посторонние включения, как-то: куски бумаги, фильтры от сигарет, два куска картона, стоптанный каблук от армейского сапога, болт с гайкой на 8 и недоваренную лягушку.

     - Ну вот, все по рецепту бабушки Морган (бабушка, повинная во всех бедах – солдатский жаргон), – сказал Кузя, отправляя отходы в топку.
     - Блин, как эту ш….у туда занесло, - скривил брезгливую гримасу Лазарь, провожая взглядом сверток, исчезнувший в жерле котла, – я эту гадость курить не буду.
     - Под бычками заныкалась зараза, – догадался я.
     - Нам больше достанется, - умудренный жизненным опытом Леопольд, прикинул, - через полчаса можно будет попробовать.

     На улице мороз, -10, решили такую малость выждать в котельной. Молодого кочегара припахали сообразить чаек, и с сухарями хлеба, ополовинив его запасы, стали дожидаться первого результата. Долго ждать не пришлось, один из плакатов, уложенный на самое горячее место, пожелтев местами, выдал первую порцию курительной смеси. Запасливый Леопольд извлек из кармана кусок патриотической периодички. Свернул козью ногу, набил побольше подсохшей смеси, чтоб хватило на всех, прикурил, глубоко затянулся. Под моим внимательным взглядом глаза Леопольда расширились. Выкашливая из себя ядовитый дым, протянул мне дымящуюся козью ногу, смог лишь произнести:

     - Кре-пф, кех, кех, бых, бы, ба-ах, кех, …

     Я, видя печальный опыт друга, затянулся не сильно, но и этого хватило. Видимо, подвергаемые казни через вливание в горло кипящей смолы испытывали сходные ощущения. Организм воспротивился, слезы застлали глаза, содрогаясь от неудержимого кашля, я успел вставить:

     - Кех, кех, корепкая, кех, бух, ба-ах …

     «Благородное» чувство воинского братства не позволило мне сразу растоптать эту гадость с адской начинкой. Я протянул истекающую ядовитым дымом козью ногу Лазарю. Лазарь, не удержавшись от соблазна, может, из любопытства затянулся, согнувшись в кашле, передал эстафету Кузе. Кузя, кашляя и матерясь – кочегару, который, не смотря на малый армейский стаж, глядя на нас, проявил благоразумие, на отрез отказавшись. Разрываемый непрекращающимся кашлем, я кинулся к выходу, к свежему воздуху. Присев на корточки, и, придерживаясь рукой за стену, я минут пять выкашливал, выплевывал из себя под дружный аккомпанемент приятелей эту гадость. Организм выворачивало, перед глазами вспыхивали светлые точки. Выплюнув из себя весь дым с сухарями и чаем, мы, удрученные, гуськом направились в казарму, великодушно оставив кочегару плоды кропотливых трудов на его усмотрение.

     Подышав свежим воздухом у входа в казарму еще минут пять, окончательно избавившись от кашля, мы вошли в родные стены. В нос ударил едкий запах нашего зелья.

     - Репа, че так воняет? – Искренне удивился Лазарь.
     - Му…и, блин, Гусь меня изнасилует. Идиот, блин, как я повелся? – Друг был безутешен, не смотря на наши увещевания, в предчувствии скорой расправы, - б…, уроды…

     Ситуацию усугубляло то, что проветрить помещение не представлялось возможным ввиду отрицательной температуры снаружи и спящего личного состава внутри. Источником зловонных миазмов была каптерка, набитая всяческим добром стараниями запасливого Гуся.
 
     - Не писай, Репа, щас все проветрим. У нас в деревне у одних пожар был, вовремя потушили, но все провонялось гарью, так они у нас временно жили, – вспомнил Кузя, - все тряпки воняли. Проветрили, и вся любовь.
     - А кто сегодня по части дежурит? – Настороженно спросил Лазарь.
     - Курганский (молодой лейтенант, раздолбай и повеса – заслуживает отдельного повествования). Был после отбоя. Штепа (Сержант 2-й роты), звонил, сказал - больше не придут.
     - Ну вот и чудно! – Леопольд хлопнул по плечу друга, - Репа, не парься, щас все сделаем в лучшем виде.

     Мы и не представляли, что в каптерке домовитого Гуся столько добра. Мы выносили за казарму только то, что, по нашему мнению, впитало запах. А это: занавески, валенки, фуфайки, шинели, х/б, постельные принадлежности, ткань для портянок и воротничков …, и тут Кузя уперся в трехлитровую банку с белым порошком, закрытую полиэтиленовой крышкой. Открыв крышку, понюхал и, отпрянув, позвал.

     - Мужики, гля, че нашел! – мы сгрудились, резкий знакомый запах перебивал вонь нашего варева, – по осени этой гадостью от клопов Гусь посыпал, неделю вонь стояла.

    Выход из положения был найден.
 
     - А че я скажу? - Репа колебался
     - Скажешь клопы заели, вот и решил трохи посыпать, – подсказал я.
     - А мы подтвердим, – Леопольд смекнул, что необходимость выносить далее нескончаемое достояние Гуся отпала, – щас все обработаем в лучшем виде.

     «Обработав» каптерку, мы для верности слегка посыпали ядовитым порошком по плинтусам в казарме, стараясь не отвлекать личный состав от посещения царства Морфея. По окончании санитарной обработки мы, для определения достигнутого эффекта, вышли на улицу проветрить легкие и систему обоняния. Постояв немного, мы зашли в казарму, в нос ударил резкий запах химии.

     - ..… придурки! – Репа окончательно потерял самообладание. – П…! Точно Гусь … Б… Краевин (капитан, отличался демократичным нравом, вникал в проблемы солдат, но был очень строгий – ротный) придет - это полный п…!

     На этот раз даже Леопольд не нашел слов утешения. В каптерке концентрация ОВ (отравляющее вещество) превышала все предельно допустимые нормы.

     - Это все ты, – Лазарь уперся в Кузю, - больше, больше сыпь.

     Мы, согласившись с доводами, добавив пару слов обозначенному «крайнему», характеризующих его личные заслуги в ночных похождениях, не смотря на его препирательство. Делать нечего, пришлось собирать вонючий порошок обратно в наполовину опустошенную банку. По окончании кропотливого труда в банке не доставало почти четверти, при этом верхняя часть сильно отличалась цветом от основной массы. Накрыв крышкой, и, тщательно перемешав содержимое, Леопольд критически осмотрел банку.

     - Пойдет, как будто так и было, – водворил банку на место.

     Стараясь ничего не перепутать, мы занесли и разложили в каптерке достояние Гуся. Развесили занавески и шторки. Придирчиво оценив результаты трудов, поправили элементы интерьера для полного соответствия первозданному порядку. Вышли на улицу для повторной вентиляции легких. Зашли, может, запах стал слабее, может нам, совершенно измученным ночными хлопотами, так хотелось думать, мы сошлись во мнении, что почти не пахнет. Репа, смирившийся со своей судьбой, может из опасения претворения нами в жизнь новых способов устранения запаха, на устранение последствий которых уже не было времени, безмолвствовал.
Решив что все что можно было сделать, мы сделали, отправились к своим койкам, провожаемые тоскливыми глазами дневальных. Не успев, как следует приложить голову к подушке, в надежде поспать хоть пол часа, я услышал стук входной двери и обычный доклад дежурного.

     - Что за вонь, сержант? – донесся удивленный голос Гуся.
     - Клопы опять заедают, товарищ прапорщик, вот слегка посыпали.
     - Почему не доложили?
     - Как лучше хотели, что из-за такой ерунды беспокоить.
     - Редькин, … ну кто же такие вещи зимой делает? Ты что решил роту потравить?
     - Никак - нет! Товарищ прапорщик.
     - Докладную мне на стол…!
     - Есть!

     «Пронесло». С этой мыслью я осмотрелся, встретив настороженные глаза приятелей. Облегченно вздохнув, мы прижали головы к подушкам, и тут из каптерки раздался рев прапорщика.

     - Сержант! Е….. сержант!
     - Слушаю, товарищ прапорщик.
     - Это что за …?
     - Планка.
     - Какая на … планка! Это … мой метр! Это что … я спрашиваю!?
     - Не знаю.
     - Ах, ты не знаешь! Нюхай лучше … чем пахнет!?
     - Не пойму, товарищ прапорщик.
     - Ты кому очки втираешь? Редькин …

     Далее Гусь сбавил тон, и мы (все четверо, приподнявшись, следили за развитием событий из-за гребанной планки, так опрометчиво сунутой Леопольдом в варево и забытой на месте преступления), как не прислушивались, ничего не разобрали, хоть наши койки и стояли в плотную к стене каптерки. Вспыхнул свет.

     - Рота! По-одъем! –  Репа орал, как ужаленный, - сорок пять секунд - строиться на взлетке! Время по-ошлоо!

     Потеряв надежды на благополучный исход, мы одни из первых стояли на взлетке. Токсикологической экспертизы не потребовалось, в ночных трудах наше х/б так провонялось, что мы сами ощущали этот запах. Уже через минуту «цербер» стоял напротив в своей любимой позе со зловещей улыбкой, пристально рассматривая нас.

     - Я так и знал... Ну что ж, голубчики …, - тон подтвердил наши опасения, - я вам устрою «легкую жизнь», – и, не спуская с нас глаз, рявкнул. – О-отбой!

     Перепоручив нас дежурному, направился в каптерку. Раз пятнадцать под руководством Репы мы совершенствовались в исполнении данных команд в составе всей роты. Летая между взлеткой и койкой, я заподозрил неладное, заметив непонятные движения возле каптерки. Дневальные выносили в коридор ящики с противогазами. Закончив приготовления, Гусь остановил не в меру разошедшегося Репу, выйдя на середину перед выстроенным воинством, рявкнул:

     - Здравствуйте, товарищи солдаты!
     - Здрав.! Жел.! Тов.! Прап.!, - дружно ответила рота.
     - Лазарев! Лепехин! Кузьменко! Иванов! – Гусь не стал рассказывать о внешнеполитической обстановке в мире, сразу перешел к делу. - Выйти из строя!

     Выдержав паузу, поскрипывая своими сапогами, давая возможность всем осознать всю важность момента, может, собираясь с мыслями, продолжил:

     - Эти воины устроили курилку в помещении казармы! Кроме того! Черт знает, чем еще занимались, подготовив почву для внеплановой тренировки по защите от поражения отравляющими веществами вероятного противника. Всем ясно?
     - Так точ.! – Рявкнула рота
     - За проявленную находчивость и смекалку объявляю пять нарядов вне очереди, каждому!
     - Есть пять нарядов вне очереди, – отозвался наш квартет.
     - Стать в строй! – и, обращаясь к Репе, – сержант, командуй.
     - Повзводно! Разобрать противогазы! – судя по состоянию противогазов, до нас, они спокойно лежали в своих ящиках лет 20, может больше, не тронутыми. - Строиться на взлетке! Смирно!
     - Противник применил отравляющее вещество типа Зарин. – Мы и предположить не могли, что так далеко зашли в своих опытах, - зона поражения – территория части. Чернышев!
     - Я!
     - Выйти из строя! – Еще раз окинув взором воинство, рявкнул: - Газы! – И перепоручил нас старшему сержанту Чернышеву.

     На морозе стекла противогазов моментально запотели. Ориентируясь более по фонарям уличного освещения, знакомым очертаниям строений и спинам товарищей, мы, ведомые Чернышевым, спотыкаясь и матерясь, обежали сначала казарму. Затем два раза плац на виду проснувшейся части, спортплощадку, и еще три раза - казарму. Обливаясь потом, периодически оттягивали низ резинового шлема, для слива конденсата пота, мы в изнеможении финишировали в казарме пробежав не менее пяти километров. Иезуиты в средние века не имели такого приспособления, иначе воинский противогаз ШМ 41, занял бы достойное место среди пыточных инструментов инквизиции. После завтрака мы конопатили и заклеивали деревянные окна в казарме, раскрытые в наше отсутствие для проветривания. Затем отправились отбывать первый наряд на кухню. Сначала заготовили дрова, затем чистили картошку на всю часть, окружив огромный чан с водой.
 
     История получила огласку, и перед ужином в части (о чудо!) выдали причитающиеся сигареты. Мы сразу из «раздолбаев» переквалифицировались в мучеников, в знак признательности от столовских получили сковороду жаренной картошки. Слопали за здоровье Репы, которого злопамятный Гусь отвел на губу отбывать трое суток ареста.
 
     Запах химии выветрился быстро, а вот запах нашего зелья остался. Конечно, не такой сильный, но каждый вновь зашедший в казарму пытался различить непонятный оттенок в казарменном амбре. Особенно явственно он ощущался в каптерке. Пытаясь как-то сгладить свою вину перед старым служакой, мы сделали ему новую планку-метр взамен пришедшей в негодность старой и даже покрыли ее лаком. Но она оказалась почти на три сантиметра длиннее эталонного образца, видимо усохшего и стершегося от длительного употребления.

     После того случая неблагодарный Гусь избавился от бесконечной войны с молью в своей каптерке, да и в казарме напрочь исчезли насекомые. По весне на окна установили сетки от комаров для проформы, они и так перестали залетать. Даже докучливые мухи облетали нашу казарму стороной, и мы искренне недоумевали - почему данный способ борьбы с насекомыми не используется повсеместно.

Тюмень 2018