Глава 16. Под арестом

   
    В Питер мы ехали одни. В мягком купе спального вагона. И целовались  трепетно и нежно, губы в губы - едва-едва касаясь. Руками я её не трогал. Мои пальцы были липкими от полусладкого вина "Апсны", бутылка которого стояла на полу между нами.

    Арсиное захотелось пошалить - тоже пить прямо из горла, но она больше смеялась и только мокрила губы, проливая веселящую жидкость на пол. Когда вино кончилось, она пересела ко мне на колени и мы так и просидели до самого Санкт-Петербурга, разговаривая всякие глупости, пока в таком же положении и не заснули - одновременно.

   Город нас встретил пронизывающей морозной сыростью. Температура была небольшая, но меня чуть ли не колотило - то ли от влажного холода, непривычного для сибирского человека, приученному к сухому здоровому морозцу, то ли с похмелья и от присутствовавшего в глубине души горького осознания неожиданного разрыва с Вероникой.

   Хорошо, что почти сразу к нам подошёл частный извозчик и очень скоро довёз нас до места. Квартира, в которой проживала Арсиноя одна, оказалась неожиданно большой и роскошной.

   - Откуда такой шик?! - спросил я озадаченно, с некоторым восторженным возмущением человека из простого трудового народа.
   - Оттуда!.. - засмеялась она, радуясь моему впечатлению.
   - Откуда оттуда?
   - От папы, который здесь. У него своя строительная фирма.

   Я походил туда-сюда по её царственным покоям, вздохнул глубоко и с горьким, почти саркастическим, сожалением изрёк:
   
   - Мы с тобой из разных социальных классов-антагонистов. Богатого с бедным не верстают. Тебе не претит иметь отношения с таким босяком, как я?
   - Не претит!.. Вовсе ты не босяк!.. И мы сверстаем - всё в наших руках! - смеясь и вместе с тем как бы сочувствуя, она утешительно обняла меня за исхудавший торс, измученный дорожной бессонной неудобицей и пьянством последнего времени. - Только тебе надо прекратить пить. Марата ругаешь, обзываешь разными словами, а сам?..

   - Я исправлюсь. Город-призрак пьянит без алкоголя.
   - Срочно исправляйся!.. А мне пора. Даже кофе попить некогда. Я тебя закрою на все замки. Будешь сидеть тут у меня... взаперти... как Железная маска.
   - Да я и не собираюсь никуда убегать, пока не удовлетворю любопытство. Здесь захватывающе интересно. У тебя логово - как музей... Можно всё обойти и посмотреть?
   - Конечно, можно. Только руками особенно не трогай. Они у тебя не стерильные.
   - Я их помою дегтярным мылом.
   - У меня такого нет... Ничего! Помоешься целиком. Обыкновенными гелем и шампунем.  А одежду всю надо перестирать. Умеешь пользоваться автоматом?
   - Умел когда-то. Соображу, поди.
   - Я тебе положу инструкцию на всякий случай. Помойся и постирайся обязательно. Вечером, возможно, придёт папа, а от тебя воняет как от пьянчуги-бомжа!
   - Ты же сама со мной пьянствовала!
   - Это я из сочувствия и солидарности. Плюс установления необходимого контакта.
   - Ты добрая и деловая.
   - Сейчас я буду больше деловая. Новогодние каникулы закончились. Пора за дела приниматься.
   - Так я, наверное, буду тебя только мешаться! Может отправитм меня из Пулково в Сибирь первым же рейсом? Пока папа твой меня не увидел и не содрогнулся от ужаса и отвращения?
   - Не говори глупостей. Папе, я уверена, ты понравишься. Он любит умных и скромных мальчиков.
   - Да. Папам я нравлюсь. С ними у меня проблем не бывает. А вот дочери...
   - Это уже от тебя самого зависит. Не надо распыляться... Ну всё, я побежала!.. Да, совсем забыла! У нас всё под сигнализацией. Я дала отбой, но ты окна не открывай. Иначе нарушишь там чего-нибудь.
   - Я не задохнусь тут?
   - Не задохнёшься. Вентиляция хорошая. Вечером я тебя выгуляю. Пока-пока!
 
  Она вышла и мягко закрыла дверь, похожую на межотсечную в атомной подводной лодке или в фильме "Бриллиантовая рука" - в квартире пресловутого Шефа. Это было и забавно, и внушало уважение.

  Прежде чем пройтись по анфиладам её чертога, я скинул все свои одежды, волглые от жаркого пота, пролитого вина и прочей смеси тоски и радости. Освободив карманы от разных жизненно необходимых бумажек, зарядил сброшенными веригами объёмную стиралку-автомат, щедро насыпав сверху порошка, и не читая инструкции, привёл заграничный механизм в движение, будто это была обычная растворомешалка.

  Затем залез в ванну-джакузи, навёл температуру погорячей в животном желании выбить из себя поскорее болезный озноб, и просидел в ней чуть ли не час, радуясь и горюя, убаюкиваемый мягким и ровным шумом работы зарубежного чуда.

   Выгнали меня из райской купели закончивший свой чётко запланированный труд упорный и обстоятельный аппарат и реальное опасение заснуть прямо в воде.

   Я развесил всё прополосканное и отжатое у себя над головой, завернулся в большое махровое полотенце, прошёл на кухню, оставляя за собой мокрые следы на ламинате, напился неизвестного мне сока из холодильника, и отыскав её спальню и нисколько не сомневаясь в правомочности своих действий, залез в прохладную и чистую постель. Пару раз вздохнув одновременно горечно и облегчённо, я погрузился в утешительный сон.

   Снилась мне всякая белиберда, похожая на трагикомедию, в которой Вероника превращалась в Арсиною и наоборот. На самом интересном месте разбудил сигнал телефона, похожий на сирену, возвещающую о воздушной тревоге. Аппарат стоял рядом на ночном столике и первым желанием было хлопнуть его по загривку и заставить замолчать. Но открыв глаза и приглядевшись, я понял, что такой номер не пройдёт - не та конструкция!

   Я не стал мучить себя сомнениями - брать трубку или не брать. Моя жизнь стремительно полетела то ли в пропасть, то ли на взлёт, и мешкать не было настроения. Я решил не сбрасывать скорости на виражах, и либо разбиться, либо достичь поскорее неизвестной мне цели. Хотелось прийти, наконец, к какому-нибудь финишу и подвести итоговую черту этому отрезку жизни, искромётному и бестолковому одновременно.

   - Молодец, что взял трубку! - прозвучал задорный голос Арсинои. - Я папу предупредила насчёт тебя, так что не бойся!
   - Я и не думал бояться.
   - Это ты напрасно. Папа у меня горячий мужчина. Принял бы тебя за злоумышленника и тебе бы не поздоровилось.
   
   Я промолчал, не вполне понимая, что она имеет ввиду. А она продолжала.

   - Это его коллекции. Он любит всякие старинные вещи, но у себя держать не хочет. Там у него большая семья, много детей-головорезов и молодая жена со своими понятиями.
   - Я понимаю. Тебя он решил использовать как главного хранителя, смотрителя и уборщицы своего собственного музея в трёх ипостасях сразу!
   - Ты как всегда понял всё правильно! - засмеялась она. - Я сегодня постараюсь освободиться пораньше, а ты свари чего-нибудь сам. В морозильнике есть мясо и овощи разные замороженные. Только умоляю тебя - не пей! Сохрани себя до прихода папы в нормальном состоянии.
   - А когда он придёт, мы оторвёмся?
   - Возможно. Коньяка, во всяком случае, немного выпьете для налаживания отношений. Я сказала, что ты мой жених и любишь меня бесконечно! Другие варианты бы не прошли. Ты меня понимаешь?
   - Да. Чего тут непонятного?
   - А разве это не правда?
   - Это чистая правда.
   - Если врёшь, я тебя убью!
   - Не надо меня убивать. Я тебе песенку спою!
   - Про то, как Колобок от всех убегает?.. Вечером споёшь. При папе.
   - Тогда я из окна выпрыгну, как Подколесин у Гоголя.
   - Не вздумай! Убьёшся!
   - С третьего-то этажа?
   - Там асфальт!

   Она не на шутку встревожилась. Я поспешил её успокоить:

   - Я пошутил. Странная ты... Веришь любой сказанной глупости.
   - Да!.. Я такая!.. Подобным образом меня больше не пугай.
   - Не буду. Я буду ждать тебя. Сварю вкуснячий суп в горшочках. У тебя есть горшочки?
   - Всё есть. Пройдись по всем шкафам и найдёшь всё, что хочешь!
   - А картошка есть?
   - Картошки нет.
   - А говоришь - всё есть! Как же ты без картошки живёшь?
   - Я рис ем. Он шлаки выводит. А от картошки толстеют.
   - А казан есть?
   - Казан есть.
   - Морковка, лук?
   - Всё есть! Лук внизу найдёшь, а морковка нарезанная в морозильнике.
   - Я плов сделаю. Давай, работай...

   Я прошёлся по ящичкам морозильника, но искомого оковалка цельного мяса так и не нашёл. Зато имелись в большом разнообразии полуфабрикаты - котлеты, биточки и прочая магазинная ерунда. После некоторого раздумья, пришлось остановиться на красиво упакованной французской курице.

    Вытащив её размораживаться, я отправился на экскурсию по квартире.

   Помимо искусно сделанных копий известных мастеров-живописцев, моё внимание привлекла старинная посуда, выставленная на стилизованных полочках под ними. Очень скоро я понял, что между картинами и посудой сквозит обоснованная тематическая взаимосвязь - одни иллюстрировали, а другие детально разъясняли что там могло быть примерно  изображено согласно эпохе, стране и национальным особенностям.

   " А папа у неё гурман и эстет," - размышлял я, переводя взгляд от плоскостных изображений более-менее скромных трапез и чаепитий простолюдинов, купцов и помещиков, богатых пиршественных вкушений вельмож и мифических героев к разного рода сосудам - от простых бытовых до изысканно-утончённых.

   Руками я ничего не трогал из уважения к старине и внутреннего опасения оставить отпечатки пальцев, поскольку гипотетически мог попасть в неприятную историю как подозреваемый, если случится вдруг ограбление.

   Так прошло немало времени, прежде чем я вернулся на кухню. Курица оттаяла ровно настолько, насколько нужно, то есть оставаясь умеренно замороженной, она удобно и податливо резалась, не истекая соками.

   Пряностей у Арсинои оказалось в изобилии, так что разбегались глаза. Чтобы не переусердствовать, я использовал только красный перец, сушёный барбарис и зиру.

   Я обжарил до румяности нарезанные куски щеголеватой французской курицы, добавив морковки и лука, и переворачивая огнисто-запашистый зирвак шумовкой.

   Сопутствующий этому занятию зажигательный эффект скворчания раскалённого масла  плюс пробудившийся поварской азарт не позволили мне расслышать как открылась входная дверь и в квартиру вошёл мужчина под пятьдесят, тот самый тип ярко выраженного брюнета, насыщенная фотогеничность которого своим контрастом цвета волос и кожи выделяет именно армян, не давая их спутать с другими народами Закавказья и Ближнего Востока.

   Глаза его искрились весёлой доброжелательностью, однозначно утверждая, что нет правил без исключений - пресловутой грусти, присвоенной этой нации, в них не наблюдалось. Выразительное лицо его светилось одухотворённым праздничным настроением, подчёркивая тем самым связующую нить родства с Арсиноей - девушкой, которая всегда лучится счастьем.

   Без сомнения, это был папа Number Two!