Дождь

Крошечные капли дождя тихо щёлкали по пожелтевшим листьям, скатывались с концов еловых лап и шлёпали по влажной земле, уже почти сплошь засыпанной облетающим листом. Дождик, едва заметный поначалу, зачастил. Звуки, издаваемые отдельными каплями, начинали сливаться в единый, почти равномерный шум. Небо становилось всё темнее и ниже, его цвет, сперва почти белый, быстро наполнялся свинцовой серостью.
Шагая по лесной тропе, я размышлял о том, какая же капризная выдалась в этом году осень - ещё час назад, когда я выходил из избушки, ничто не предвещало дождя. Было тихое, яркое и очень красивое солнечное утро, одно из таких, какие бывают только в самый разгар золотой осени. Таким ясным, светлым утром небо бывает особенно глубоким, густого голубого цвета с лёгкими нотками аквамарина, а листья, освещённые солнцем, горят то золотом, то полированной медью. Сочной зеленью рисуется на небе хвоя высоченных сосен, а их стволы отливают бронзой. Лёгкие белые облака, плывущие по небу, в такие моменты особенно легки и воздушны. Они ярко освещены солнцем и словно светятся изнутри. А если встать в такой день пораньше, можно насладиться  удивительно нежным, ласкающим душу зрелищем, когда солнце, едва поднявшееся над горизонтом, красит эти пушистые облака в розово-сиреневый цвет, поражающий разнообразием и тонкостью оттенков.
Вот такое редкостное утро было теперь безнадежно испорчено приползшей невесть откуда тучей, затеявшей, вдобавок, сеять каким-то грустным, совсем осенним дождиком. Её первым предвестником был ветерок, поначалу слабый и почти незаметный, налетавший порывами и робко, исподтишка шелестевший кронами берёз. Затем подёрнулась белесоватой мутью прежде кристальная, прозрачная голубизна неба, которое стало бледнеть, выцветать прямо на глазах. Ветер хотя не особенно усилился, но задул равномернее, почти без перерывов. И вот уже горизонт задёрнулся грязноватой, неряшливой сероватой занавеской, которая приближалась медленно, но неуклонно. Потускнели краски, погасло золотое сияние листвы и даже звуки - пение птиц, шелест листьев, хруст веточек под ногами - стали тише и приглушеннее.
Мои размышления были внезапно прерваны  холодной струйкой воды, скатившейся с шапки за воротник. Я поёжился. Охоты в такой дождь, скорее всего, уже не получится - птица забьётся под деревья и будет сидеть там крепко, скрываясь от дождя, встревоженная и осторожная. Возвращаться под дождём в избушку - значит промокнуть насквозь и потерять остаток дня на сушку одежды. Оставалось одно: попробовать переждать дождь под густыми лапами высокой, матёрой ели, так кстати росшей неподалёку.
Это была замечательная, настоящая ель - с огромными, заросшими седым мхом лапами, нависающими над землёй словно шалаш, с толстенным, не менее обхвата, стволом, какая-то сказочно стародавняя и вековечная. Было даже удивительно, как ей удалось уцелеть среди сплошных порубок, пожаров и прочих лишений, пронёсшихся над карельскими лесами за последние десятилетия.  Почва под этим сказочным, могучим деревом была совершенно сухой - ни одна капля дождя не могла просочиться сквозь многоярусную крышу, состоящую из плотных, пушистых, покрытых аккуратными - одна к одной - хвоинками лап. Пол этой своеобразной комнаты был устлан роскошным и мягким ковром, состоящим из толстого слоя сухой хвои, нападавшей с дерева за многие годы. Этот ковёр так и манил расположиться на нём, что я и сделал, привалившись к могучему стволу и прислонив к нему ружьё. Здесь, в сухости, на мягкой подстилке, под шум дождя, я довольно быстро задремал - веки отяжелели, мне стало тепло и уютно.
Разбудил меня неожиданный шорох где-то совсем рядом, справа от меня. Я приоткрыл один глаз и скосил его, насколько мог. Рябчик! Мокрый, нахохлившийся рябчик сидел под елью буквально в метре от меня, пугливо озираясь. Не одному мне показался уютным пятачок сухой земли под сенью ели-великана.  "Вот те раз" - подумалось мне - "кто в теремочке живёт?"
Рябчик между тем продолжал озираться, переминаясь с одной мохнатой лапки на другую и время от времени устремляя на меня взгляд своего блестящего чёрного глаза-бусины. Головку он при этом держал  вполоборота, слегка наклоняя её набок. Вид его, мокрого, с отчаянно топорщащимся хохолком, был трогателен и потешен настолько, что я едва не рассмеялся. Стараясь дышать как можно тише и, по возможности, совершенно не шевелиться я рассматривал своего соседа. Он был совсем мал - явно вылупился из яйца только в этом году. Даже с такого близкого расстояния, почти в упор, было очень хорошо заметно, как замечательно маскирует его пёстрое, рыжевато-серое, с коричневыми вкраплениями оперение. Постепенно он, не видя никаких признаков опасности с моей стороны, успокоился, перестал топтаться, слегка взъерошил пёрышки и сидел так, почти неподвижно, лишь изредка поблёскивая на меня бусинкой своего глаза.
Тем временем, дождь совсем прекратился. Хотя крупные, тяжёлые капли всё ещё падали с лап приютившей нас ели, но это были уже последние капли и их становилось всё меньше с каждой минутой. Вокруг заметно посветлело, краски стали ярче и, насколько я мог разглядеть из своего укрытия, не шевеля головой, в облаках, закрывавших ещё недавно всё небо плотной занавесью, образовались просветы, сквозь которые было видно радостное голубое небо. Мне, пожалуй, пора было идти дальше. Я посмотрел на своего соседа и, улыбнувшись, вполголоса сказал ему: "До свидания, приятель!"
Перемена, произошедшая в сидевшем спокойно и неподвижно рябчике, была ошеломляющей. Он резко повернул голову, уставившись на меня с выражением, как мне показалось, неподдельного ужаса. Затем он резко подпрыгнул вверх, приземлился, шарахнулся в сторону, ударился об ветку и метнулся в другом направлении. Наконец, ему удалось выбраться из-под еловой лапы, где мы прятались. Тогда он суматошно захлопал крыльями и, стукнувшись по дороге ещё пару раз о ветви росших рядом берёз, отлетел метров на сорок и уселся на ветку небольшой берёзки, прижавшись к самому стволу и продолжая испуганно меня разглядывать, наклоняя головку то в одну, то в другую сторону. Всё происшедшее так меня развеселило, что я захохотал в полный голос. Рябчик не выдержал этого, сорвался с ветки и с громким, трескучим, рассыпающимся звоном чириканьем метнулся в гущу деревьев, подальше от меня.
Я же, выбравшись из своего  укрытия и отряхнувшись от налипших на одежду хвоинок, повесил на плечо ружьё и пошёл в другую сторону. Я шёл, радостно улыбаясь, вдыхая полной грудью волшебный пряный аромат умытого дождём осеннего леса, вновь освещаемого ярким солнцем и на душе у меня было легко и радостно. И, странное дело, я был искренне благодарен серому осеннему дождику, подарившему мне такую неожиданную встречу.