Отпустили

                ОТПУСТИЛИ

Доктор Илья Сергеевич Бортников был коренаст, невысок ростом, широк в плечах; аккуратно подстриженные усы и бородка делали его похожим на Чехова. Бортников был немногословен, карие глаза из-под тёмных ресниц глядели сосредоточенно и скорбно, что добавляло сходства с самым знаменитым из докторов, также не отличавшемся особым оптимизмом.
Перед тем, как войти в семнадцатую палату, доктор поправил галстук и пригладил поредевшие кудри. Помедлив немного и напустив на себя сосредоточенный вид, он открыл дверь.
К обходу у постели пожилой пациентки собрались все трое ее детей. Старший, Александр Николаевич, которого, несмотря на возраст, все звали просто Шуриком, говорил до прихода доктора с Таисией. Его согбенная спина и заискивающая улыбка свидетельствовали о том, что он ее о чём-то просил. Хронический неудачник, он держался сестёр, одна из которых, Таисия, сделала карьеру в Службе занятости, младшая, Вероника, удачно вышла замуж за преуспевающего бизнесмена. Собственно, прежде ее звали Верой, но вместе с норковой шубой и платьями от Кардена она примерила новое, более изысканное имя: Вероника. Оно пришлось и к лицу, и к дому, где по утрам горничная подавала кофе в постель, а под окном стоял дорогой Мерседес. Глядя на её вздрагивающие длинные ресницы, припухшие от слёз веки, опущенные вниз уголки изящно очерченного рта, доктор думал о том, что никогда не видел вблизи более красивой женщины.
С напускной важностью, выпятив для вящей убедительности нижнюю губу, доктор нащупал пульс на запястье пациентки. Слабо пульсирующий кровоток был едва уловим. Рука была смуглой и тонкой, как бамбуковая палочка. Трое замерли, боясь пошевелиться и помешать доктору. На самом деле и с пульсом, и с самой пациенткой ему было всё абсолютно ясно. Поначалу, когда она поступила с инсультом, доктор делал всё возможное, чтобы поставить её на ноги, но вскоре понял, что у старой женщины отсутствует воля к жизни, а без этого все его усилия обречены на провал. Через неделю доктор заметил, что на голове её резко обозначились лобные кости, заострившийся нос отливал воском, глаза запали – налицо все признаки близкой смерти. В дальнейшем лечении не было никакого смысла. Ей бы домой, думал доктор с грустью, в родные стены, подальше от этих казённых, которые можно покрасить в любой цвет, но они всё равно останутся серыми. Он призрачно намекнул детям, что умереть лучше дома. Светлые локоны Вероники дрогнули, готовые согласиться, тусклые глаза Шурика сказали: «Да мне фиолетово», но Таисия категорично выпалила:
- Что вы, доктор, мы хотим, чтобы мама выздоровела!
«Мало ли что мы хотим, -  ворчал про себя доктор, -  я, может быть, пожелал снова стать молодым, ухаживать за красивыми женщинами, такими, как ваша сестрица», но вслух ничего не сказал, опасаясь, что Таисия пожалуется заведующему отделения. Ну уж нет, слуга покорный! Ему, старому врачу, выслушивать нотации в кабинете начальника о том, что в больнице протекает крыша, необходимо срочно менять трубы в туалете, а поскольку дэржава денег не даёт, рассчитывать можно лишь на состоятельных пациентов и их родственников.
- Нам спокойнее, когда мама под присмотром врачей, -  продолжила Таисия.
«Вам-то, может, и спокойнее», - подумал доктор. Он вздыхал, теребил бородку и назначал новые капельницы. Илья Сергеевич продолжал делать то, что от него требовали: лечил, сознавая, что все усилия медиков нужны, как мёртвому припарки. Он с сочувствием наблюдал, как больная, приученная долгой жизнью терпеть всё безропотно, покорно подставляла исколотые руки под иглу, не смея попросить своих детей, чтобы они оставили её в покое и дали тихо умереть. «Ну что за люди, -  негодовал про себя доктор, -  запереть родного человека в больничных стенах, лишив тем самым простого утешения – прожить последние дни в родном доме… Пусть зайдёт попрощаться соседка, прыгнет на постель любимая кошка, пусть яблонька в последний раз протянет в окно румяный плод».
От слабости старушка уже почти не открывала глаз, надолго впадая в забытье. Вероника, уходя домой вечером, волочила за собой шлейф французских парфюмов и слёз. В больничном коридоре она случайно наткнулась на каталку с умершим после полудня старичком, отпрянула, уронив при этом носовой платок. В отделении не сердились на ослепших от горя родственников, и один из санитаров поднял с пола и сунул ей в руку платочек. Вероника глядела остановившимся взглядом на тело, укрытое с головой больничной серой простынкой. Она рассеянно положила платочек мимо кармана. Белый комочек батиста и кружев так и остался лежать в больничном коридоре.
«Понимает, наверное, что вот так же двое санитаров бесцеремонно взгромоздят на каталку её маму, да повезут в морг, -  подумал доктор, наблюдая эту сцену. -  До завтра старушка едва ли дотянет».
Однако наутро старшая сестра доложила, что все пациенты живы. Из ординаторской, куда доктор Бортников зашёл поздороваться с коллегами, он услышал женские крики и поморщился: «Опять новая санитарка разоряется». Но стоило ему выйти в коридор, как он сразу понял, что голоса доносятся из семнадцатой палаты, где лежала бабулька.
- Мамочка, не уходи! Мама, не покидай нас! – рыдала Таисия.
Бортников взвился и помчался к палате:
- Прекратите немедленно! -  приказал доктор, врываясь в палату. – Да что вы за люди? Ваша мать уже на том свете, а вы своими причитаниями волоком тащите её назад. Вы же продлеваете её агонию!
Все трое замерли с открытыми ртами. «Это какой такой  «тот свет»? Можно ли мольбами или причитаниями повлиять на смерть -  один из физиологических процессов -  и вытащить человека, откуда возврата нет?» - хотела было осадить доктора Таисия. Она, бывшая коммунистка, терпеть не могла ни попов, ни церквей. Но тут она встретилась с глазами человека, который перевидал множество смертей, и в силу этого обстоятельства имел другое, отличное от обывательского представление о ней. Как Харон, он берёт положенный обол за перевоз души через реку забвения. С покорным равнодушием, отключив ненужные эмоции. Если оказалась душа на берегу Леты, значит, так тому и быть. Тут Таисия поняла, почему её так поразили глаза доктора в первую их встречу – это были глаза судьбы, от которой нигде не спрячешься, в которую ей не хотелось верить, но она, судьба, не перестала от этого быть менее реальной. И Таисия не проронила ни слова.
- Людмила Борисовна, ножницы! -  приказал кому-то доктор.
Из коридора послышались торопливые шаги. В мгновение ока ему доставили ножницы, которые он сунул в руки Таисии:
- Разрежьте край спальной рубашки матери, - сказал доктор спокойно, но убедительно, глядя прямо в глаза женщине. – Это знак того, что вы её отпускаете.
«Ну, всё, теперь пожалуются непременно», - ругал свою несдержанность Илья Сергеевич.
Между тем, у постели старушки, как только за доктором закрылась дверь, воцарилась гробовая тишина. Таисия растерянно стояла посреди палаты; ножницы, которые она держала на уровне пупка острием вперёд, слегка подрагивали. Наконец она нерешительно, будто спрашивая совета, посмотрела на брата и сестру. И они вместо ответа посторонились, освобождая ей проход к кровати. Таисия выжидающе взглянула на брата и вздохнула: такое не поручишь слабаку -  придётся сделать самой. Стараясь не глядеть на руку матери, совершающую хаотичные движения поверх пододеяльника, Таисия приподняла край одеяла, расправила край скомканной ночнушки и, зажмурив глаза, разрезала его. Разогнув спину, она вопрошающе посмотрела в глаза сестре и брату.
- Рука, -  еле слышно произнесла Вероника.
И верно: рука матери замерла. Все трое простояли молча несколько минут. Молчание нарушил Шурик:
- У кого есть зеркало?
Дрожащими руками Вероника порылась в сумочке, но зеркала не нашла, тогда она встала на колени и высыпала содержание сумочки на выщербленный больничный пол. Пока Шурик держал зеркало у губ матери, Вероника, стоя на коленях, придерживала разбегающуюся косметику.
- Всё кончено, - сказал Шурик, возвращая зеркало.
О смерти матери доктору сообщила Таисия. Взглянув на её пристыженное лицо, он понял, что жаловаться на него не будут.


 
 Рассказы опубликованы в Донецке в издательстве ЛАНДОН-21 в 2014 году. Автор ищет спонсоров для переиздания сборника.