Советник Коминтерна. Глава 4

«Вперед без оглядки»

В это время Николай Рерих сошел на пристань города Бомбей. По последней  инструкции на границе с Тибетом должна была состояться его встреча с Таши-ламой. Встреча состоялась на горном шоссе, помогал ее организовать монах Шераб Гьяцо, сторонник коммунистов.
Военный переворот в Лхасе планировал и английский резидент майор Бейли. Он хотел на место Далай-ламы посадить диктатора, главнокомандующего армией Царонг Шапе. Майор его величества короля Георга V – Фредерик Маршман Бейли считался одним из самых осведомленных разведчиков Британской империи. Он был настоящим эрудитом: ботаник, географ, филолог, лингвист, антрополог, получивший золотую медаль Лондонского географического общества, и чем-то походил на тот тип офицеров, который воспевал Редьярд Киплинг. Бейли был человеком умным, но несколько самоуверенным, так как считал, что держит под контролем весь Тибет. Ему помогал ценный агент калмыцкий лама Хаглышев. Он имел свои счеты с советами и, особенно с Глебом Бокием, бывшим полпредом ВЧК в Туркестане. Этот самый Хаглышев был костью в глотке у Николая Рериха и Коминтерна и при всяком удобном случае строил советам козни.  Осип Пятницкий надеялся разрядить обстановку и оказать помощь Рериху с помощью Якова Блюмкина.

- Дорогой Яков, - инструктировал Блюмкина перед отъездом из Москвы Снесарев, - твой маршрут начнется в Горном Бадахшане, в административном городке Лянгар. Затем путь пойдет через селения Прин и Узед на реке Вохан. Так ты доберешься в Афганистан. Оттуда через Шулк, Кинкут, Саргоз, перевалы Бабатанг и Кинхун попадешь в заветную Индию.
- Разве это возможно запомнить! – возмущался Яков, - знать маршрут, это дело проводников. Из всех упомянутых названий, мне известен только Лянгар. Я даже слышал, что  там в 1920 году была захоронена казна, десять тонн золота эмира Бухары и генерал-майора российской службы Сейида Алимхана Мангыта. Возможно, золото до сих пор лежит в одной из пещер предгорий Памира? Для дела революции оно бы не помешало.
- Золото, и прочие посторонние дела из головы Яков выкинь, - оборвал мечтания революционера генерал, - главное пройти маршрут. Памир, другими словами По-ми-ло, это страна смерти. Опасности со всех сторон. Про англичан не говорю, так как ты с ними уже сталкивался.

- С англичанами можно будет договориться. Только бы басмачи не перехватили, да к белым не попасться, - сам себе пожелал Яков.
- Это уж как придется. Тут не запланируешь. Если что, наш пограничный пост установлен в урочище Шаджан на реке Мургаб. На твоей карте он обозначен, и если будут проблемы,  старайся выйти на него, - продолжал наставлять Снесарев.
Конец 1923 года Яков Блюмкин встретил в горах Памира. Под видом благочестивого исмаилита он прибыл в Хорог. Далее, в составе каравана,  двинулся из кишлака Кызыл-Рабат, где сходятся три границы – китайская, афганская и индийская, и через перевал Вахджир двинулся в Индию.

На границу  вышел тайно под видом тибетского монаха. О появлении секретного агента в Горном Бадахшане не знали ни комиссар памирского погранотряда Алехин, ни полномочный представитель ОГПУ по Туркестану и Средней Азии Лев Бельский. Но все же кто-то его выдал, его схватили туземные индийские полицейские.  Блюмкину посчастливилось – при переходе каравана в Читрал удалось бежать  и он чудом присоединился к американской экспедиции Николая Рериха, которая прибыла в Кашгар из Индии.

Род Рерихов происходил из Швеции и в Николае Константиновиче жила душа викинга, путешественника и авантюриста. Художник, философ и немного юрист в большей мере жил искусством. Рисованию его обучил грек из Мариуполя Куинджи, а на путешествия в не знаемое подвинула страсть к тайному и скрытому, а также друзья по университету Георгий. Чичерин и Вячеслав Менжинский. Уже с молодости он был «странником», любимыми его героями были Леонардо да Винчи и Дон Кихот, любимым выражением «Вперед без оглядки». Идеи самоотречения ради добра и ко всему живому  содержались в учениях Рама Кришны, Конфуция,  Лао-цзы и были близки Рериху.
Столица Кашгарии, куда прибыла экспедиция Рериха, делилась на два города – старый, который приезжий люд звал Куня-Шаар, и новый – Янги –Шаар; новый город был расположен от старого в девяти километрах. Стоял он на берегу реки Туменги, рукаве – Кызыл-Су. С запада примыкала китайская крепость Гуня-Гульбах. В городе было 30 мечетей и одна православная церковь в российском консульстве. Православный священник уже давно не приезжал из Нарына, а ранее это происходило два раза в год. Здание российского консульства располагалось у северных ворот, было неказистое, с плоской крышей. Рядом размещалось два караван-сарая и несколько садов.

 До 1917 года Кашгар был главным центром торговли с русским Туркестаном, и караваны шли до Андижана.  Фактическое закрытие русской границы в Иркештаме привело к переориентации кашгарской торговли на Индию – через трудное Каракорумское высокогорье. Кашгарские базары напоминали этнографический музей. Тут тебе и афганцы, и китайцы, монгольские и киргизские кочевники и аксакалы. Невозможно было проехать, и уши уставали от беспрерывных криков и свиста кнутов.
Кашгар -  старая столица Синьцзяна переводилось как «нефритовое место». Китайцы называли нефрит – юй, уйгуры – каш, монголы – хаш, персы – иашм.
-Как не вспомнить наше родное слово яшма, - подумал Рерих.
Нефрит олицетворял человеческие добродетели. В Китае его дарили в знак уважения, любви и благо пожеланий. Считалось, что этот минерал приносит счастье, спасает от разных недугов.

Генеральный консул в Урумчи Александр Ефимович Быстров-Запольский тоже  носил с собой нефритовые безделушки на счастье. И оно от него не отворачивалось. По поручению Коминтерна сотрудник  консульства Быстров и военный комиссар Ферганской области товарищ Болотников переправляли индийских коммунистов до реки Вохан, оттуда их тайными тропами вели сектанты-исмаилиты до первых населенных пунктов британской колонии. Все операции прошли пока успешно. Они же вели Блюмкина, но случился провал, благо, что вояж закончился благополучно  и Яков вышел на экспедицию Николая Рериха.
Великая мировая революция уже стучала своим тяжелым прикладом в двери восточных хижин  и Александр Ефимович не успевал выполнять задания Москвы. Вот и сейчас следовало помочь Рериху проследовать в Китай, но Пекин медлил и виз не открывал. Пришлось семейству Рерихов задержаться  и пообщаться с другой научной американской экспедицией. Ее возглавляли братья Рузвельт, дети бывшего президента  США Теодора Рузвельта. Для них столица Западного края Китая считалась экзотикой, особый колорит создавала русская эмиграция. Конечно, Урумчи  ни Харбин, ни Рига, но русская речь здесь слышалась на каждом шагу. Беженцы из Семиречья казаки Анненкова, Бакича, Дутова, даже казанские татары. Масса русских обитала в факториях или рядом с кишечными заводами Бреннера, Кауфмана, Фауста.
 Обособленно от них располагались кержаки-староверы. Они жили в своих деревнях закрыто и тихо. Жили еще с давних времен, прибыв в эти места в поисках Беловодья.

С трех сторон к городу Урумчи подступали цепи Восточного Тянь-Шаня, на востоке белела  могучая Богдо-Ола, впервые обследованная братьями Грум-Гржимайло. При приближении экспедиции Рериха к Урумчи на дороге будто бы из-под земли появились всадники и вереницы верблюдов и лошадей. За растянувшимся обозом брели солдаты в темно-серых мундирах. Оказывается, между Синьцзяном и Ганьсу началась война, и генерал-губернатор  Янь Цзэсинь спешно перебрасывал подкрепления на границу провинции. Смещение одного камня в горах часто вызывает грандиозные обвалы. То же происходило в Азии и сейчас.
Ощущалось это и в Маньчжурии, - уж больно активно на нее наседали японцы. С сотрудниками консульства Александр обычно встречался в Харбинском кафе-шантане «Бомонд» или в загородном ресторане «Яр». Однажды на встречу прибыл востоковед Дмитрий Позднеев, который по заданию Москвы путешествовал в Маньчжурии с целью «прощупать» позиции Японии. Вспомнили давнюю историю с «восстанием боксеров». Дмитрий Матвеевич рассказал, как  в посольстве в Пекине вместе с женой и дочерью принимал участие в обороне, рыл окопы, нес караул. Именно в это время Сергей Юльевич Витте назначил его управляющим отделением Русско-китайского банка и заведующим Пекинским отделением правления КВЖД. За плодотворную деятельность китайский император Гуаньсюй пожаловал ему орден Двойного дракона Второго ранга,  третьей степени.
 
- Мы с вами, можно сказать, близнецы - братья, - с радостью отметил  Александр.
- О чем это вы, любезный? - последовал вопрос собеседника.
- Представляете, в то же время и тем же орденом  император Гуансюй соблаговолил  наградить и меня. Я, правда, пребывал тогда не в Пекине, а в Мукдене, куда вы ныне путь держите.
- Получается мы с вами кавалеры одного уровня. Весьма похвально для нашего общего дела. Не спрашиваю, чем вы занимались в Мукдене, но весьма рад, что имею дело со специалистов в восточных делах. Одним революционным напором дела не решаются. Знания нужны, батенька, знания. Без них никуда.
- И я об этом. Не сочтите за труд Дмитрий Матвеевич, просветите меня о вашем шефе по отделению банка в Пекине, князе Ухтомском. Говорят, примечательная была  личность.
- Я его больше знал с официальной стороны. Именно он поднял в Пекине флаг отделения Русско-китайского банка. Этот банк, я думаю,  вы догадываетесь, выполнял не только функции обычного финансово-кредитного учреждения, но одновременно являлся  важным инструментом российского проникновения в Поднебесную и в близлежащие от нее страны, в частности в Монголию. Мне и моему приемнику Давыдову тоже приходилось участвовать в отдельных акциях.
- Говорят, что князя Успенского нет в живых?

- Так и есть, представился. После японской войны  занимался газетными делами, посещал Востоковедческое общество, и был в коротких отношениях с его председателем генералом Шведовым. После революции  занимал случайные должности в петербургских музеях и библиотеках и, представьте себе,  умер  своей смертью в 1921 году.
Фамилия Шведов навела Александра на воспоминания о Глафире в девичестве Шведовой. Вспомнился Севастополь и счастливые детские безалаберные годы. Прогуляться бы сейчас по Морской улице до Графской пристани. Все, к сожалению, ушло безвозвратно, а жаль.
- А что вам, Дмитрий Матвеевич, известно об Агване Доржиеве, которого Ухтомский, в свое время представлял царю Николаю?- спросил Александр Позднеева, возвращаясь в мыслях из Севастополя в  Харбин.
-Как вам сказать, был такой Агван Доржиев – создатель национальной партии Тибета, в свое время, являлся самым крупным русским агентом в окружении Далай-ламы. В 1888 году тибетская академия Брабун присвоила 33-х летнему буряту, монаху Агвану титул Цанид – Хамбо-лама, который обеспечивал близость к живому богу Далай-ламе. Ухтомский поддерживал с ним довольно короткие отношения и снабжал через наше отделение финансами.

- Меня интересуют его связи, сохранились ли они, и как на них выйти?
- Прошло много лет и еще больше разных событий, уважаемый Александр Христофорович, сразу и не скажешь, надо подумать. А фамилия Цыбиков вам ничего не говорит?
- Вероятно, бурят? Нет, что-то не припомню.
- В 1899 году он окончил Петербургский университет с дипломом первой степени и золотой медалью, а уже в январе 1900 года был в отрогах Тибета, сделал массу исследований и фотографий. В Ургу привез несколько тюков научных документов. Ему можно и должно верить. Именно он способствовал сближению России и Тибета и с его подачи Николай II был объявлен возрожденным Белой Дкар. До этого этой чести  в ламаистком пантеоне была удостоена в 617 году лишь жена короля Тибета, китаянка по национальности. Где сейчас Гомбожаб Цыбиков, мне не известно. Родом он из Агинских степей. Там нужно искать его корни. Он поможет вам установить связи Доржиева и о своих знакомых вам расскажет. 
Александра, как представителя Коминтерна интересовали вопросы организации идейной борьбы и пропагандисткой активности России в Китае. Ему было известно, что в 1904 году в Пекине издавалась газета « Яндун бао», создателем и редактором которой являлся  Позднеев.

- Спасибо за подсказку, Дмитрий Матвеевич. Есть еще один вопрос. Он касается организации газетного дела в Китае. Я наслышан, что вы в свое время имели к этому непосредственное отношение и издавали газету «Яндун бао».
- Действительно, газета такая издавалась, и на этот счет имелись распоряжение наместника адмирала Алексеева и «всемилостившее» разрешение ассигновать на это издание 15 тысяч мексиканских долларов. У нас была собственная типография и до 500 постоянных подписчиков. Однако в августе 1904 года меня отозвали и газету закрыли, а я стал, как вам, видимо, известно директором Восточного Института во  Владивостоке.
После уточнения деталей издательского дела, зашла речь о Владивостоке, о Восточном институте. Александр вспоминал учебу на Пушкинской улице, как тяжело давалась наука, приходилось постоянно таскать с собой гектографированные лекции  по грамматике китайского языка.
- Случилось, Дмитрий Матвеевич, все как бы специально. Только я прибыл во Владивосток, как в октябре открылся Восточный институт.
- Это для вас случилось такое удобное стечение обстоятельств, а в Петербургском университете десять лет добивались этого события, и только 9 июля 1898 года последовал указ. Первым директором назначили моего брата Алексея Матвеевича. Он вам, вероятно, знаком.

- Нет, к сожалению, встретиться не пришлось, лекции читали профессора Шмидт и  Рудаков, но до нас доводили  пожелания директора о практическом применении приобретенных знаний.
- На вашем примере я как раз вижу, что пожелания моего брата состоялись. Я же был директором Института после того, как брат переехал в Петербург. Было это в 1904-1906 годах. Полномочия передал вашему преподавателю Рудакову. Он, в свою очередь, заведовал институтом до 1917 года.
- Вам, Дмитрий Матвеевич, вероятно, известно как сложились судьбы  выпускников с китайским языком, и где они сейчас находятся?
- За всех сказать не могу. В «Известиях  Восточного института» сообщалось о преподавателях русского языка в китайских школах: Шкуркин - в Гирине, Петров – в Тяньцзине, Софоклов – в Ханькоу, Таланцев – в Цицикаре, если, конечно, не ошибаюсь. Из преподавателей китайского языка в русских школах Харбина  на слуху: Кази, Петелин, Веревкин и Баранов. Рекомендую пообщаться с сотрудниками Харбинской русской газеты на китайском языке «Юаньдун бао», там тоже много наших, в частности, редактор Спицин. Также, голубчик, хорошо бы вам повстречаться с бывшим дипломатом-востоковедом Константином Успенским. Он из консульских, служил в Кульдже, а позже в Тяньцзине.  В настоящее время, если верить слухам, занимается переводами.

- А из числа офицеров никого назвать не можете?
- Почему не могу! По статьям и книгам известны: Афанасьев, Шаранберг, Ильяшенко, Стромилов и Песоцкий. К сожалению, как вам, видимо известно,  прием офицеров в институт был вскоре прекращен. Кто-то там, на верху решил, что занятия отрывали офицеров от выполнения прямых обязанностей, но это все бред. Насколько мне известно, не знали, как приобретенные знания использовать. Получалось так, что из 120 офицеров только 40 использовались по назначению. Сейчас они нужны, но пойди их теперь поищи. Кто и знал что, наверное, уже забыл. Всего же институт с 1899 по 1916 г. окончило 300 студентов и 200 офицеров. Из стен института вышли  известные ныне Баранов и Хионин. Студенты института, если вы помните, выполняли функции переводчиков при отдельных должностных лицах. Так вот, Хионин был командирован в качестве переводчика к генерал-губернатору Гродекову во время посещения Маньчжурии в 1902 году. А вы то, как сами, не забываете китайскую грамоту?

- Все некогда, Дмитрий Матвеевич, держусь на старом запасе.
- Это вы, голубчик, напрасно. Японские студенты зубрят даже в трамвае. А мы, великороссы, по шпаргалкам – бац! – и диплом в кармане. Все мы с вами – безбожные лентяи. Нас прежде пороть надо, а потом учить. - Вам, вероятно известна фигура Николая Львовича Гондатти, бывшего Амурского губернатора, а ныне эмигранта в Харбине. Так вот, он при посещении Восточного института, а дело было при мне, неизменно обедал в студенческой столовой, за общей трапезой, платил за свой обед четвертак и беседовал со студентами запросто, отвечая охотно и подробно на любой предложенный вопрос. Он даже среди политических именовался не без симпатии «товарищ Гондатти». Имел правило немножко чудить. Придя на корейское отделение, говорил примерно так: «Господа! Корейский язык – это самый важный для местного деятеля. Исконная тяга корейского народа к России известна, потому краеведы будут всегда кандидатами на лучшие должности в крае.
На японском отделении Николай Львович говорил: «Японский язык, господа, самый важный язык. Япония и Россия – две могущественные соседние страны и т. д. и т.п.». То же говорилось на маньчжурском отделении, так что каждый студент мечтал стать вице-губернатором и зудил иероглифы.

Не с кем теперь зудить иероглифы, - подумал про себя Александр. Специалисты, как воробьи, разлетелись по белу свету, и потому революционные задачи решаются с большим потугом. Один из разведчиков докладывал в центр: «Инструктируя агентов, без переводчиков я обречен на сидение сложа руки. Здесь переводчиков нет, а те которые есть, загружены работой и выделены быть не могут.
Хионин, Хионин. Где-то я слышал эту греческую фамилию, ведь с греческого «хион» - это снег. После долгих раздумий, выяснилось, что не только слышал, но видел и даже встречался с ним, когда ездил с визитом в Улясутай. В 1917 году, когда точно Александр не помнил, от имени администрации Урянхайского края, на имя Управляющего российским консульством в Кобдо А.П. Хионина направлялась телеграмма с просьбой приостановить движение китайских войск в Урянхай. Телеграмму тогда, кроме него, подписали Самойлов и Мальцев. Сколько случилось за это время разных событий, на века хватит. Какая голова может удержать все это в своей памяти? Он слушал Позднеева и продолжал вспоминать.  - Да, точно, решил он, в Улясутае он был секретарем консульства, рассказывали, что позднее убыл в Ургу на повышение.

-Так что с переводчиками? - очнулся Александр.
- Вот я и говорю, -поправился Позднеев. По причине нехватки специалистов со знанием китайского языка, комиссией Политбюро ЦК было принято постановление: «Считать необходимым создание в Москве школы переводчиков на 100 человек». Одним из таких переводчик, стал Ши Чжэ (Карский). Военному делу он учился в Лефортово, в здании бывшего Алексеевского училища. Там же он слушал Владимира Ленина, выступающего на многочисленных митингах. Это он мне сам рассказывал. Во время VI съезда КПК, проходившего под Москвой, Ши Чжэ обслуживал китайскую делегацию. Известными в это время в Китае нашими переводчиками были Ошанин, Васильев, Оконешников и Боканенко (Корф), - лучший на курсе знаток китайского разговорного языка в Восточном институте. Под прикрытием секретаря вице-консула Генконсульства в Цицикаре  работал еще китаист Григорьев.

- Надо обязательно с ними встретиться, - решил Александр, - переговорить по монгольским и маньчжурским делам. Потом, есть что вспомнить и по Владивостоку. 
Чакиров и Позднеев обменялись мнениями по ситуации в Китае и произошедшим переменам в последние годы. Сошлись во мнении, что Япония, несомненно, готовится к войне с СССР, и особое внимание уделяет Северо-Западной Маньчжурии и прилегающим к ней округов Монголии.
- Необходимо плотнее изучать местную китайскую и японскую прессу, так как эти страны ведут одинаково агрессивную политику в отношении СССР, - порекомендовал Позднеев. Разница между ними только в том, что китайцы агрессивны открыто, а японцы скрытно. Нужно проникнуть в их замыслы, но как это сделать, когда на всю КВЖД два работника Незнайко и Перетолчин знают японский язык, а в консульстве только один Мацокин. Вопрос.
Возвращаясь к монголо-тибетской теме, Позднеев предложил Александру кандидатуру сотрудника переводческого отдела Южно-маньчжурской железной дороги в Даляне Николая Зайцева, знающего монгольский,  как свой родной.
 
- По данным Зайцева, японцы стараются упрочиться не только в Восточной Монголии и Барге, но и  в независимой Халхэ. Главным их агентом в Халхе является некто Сато, офицер японского генерального штаба, который, став ламой, уже 10 лет проживает в Урге в одном из монастырей. - При помощи Зайцева, - добавил Позднеев, - мне удалось достать из русского переводческого отдела ЮМЖД японскую карту Монголии. Николай Зайцев производит впечатление уверенного человека.  Через него мы сможем следить за японцами в Даляне и Монголии. Политических убеждений у него нет, а к японцам его забросила судьба.
Слушая Позднеева,  Александр вспомнил семью старообрядца Федора Зайцева в Усинске. Да, кажется, у него был сын Николай, и семья от преследования властей  в 1910 году выехала в Монголию.  Помнится, приходилось по этому делу разбираться. Придется навести справки.
- В составе Управления Южно-Маньчжурской железной дороги, - продолжал Позднеев, -  имеется исследовательский отдел с русским отделением («Мангэцу Циоса Росиа га Кари»), в который привлекаются  японцы, знающие более или менее русский язык. Из русских служит в нем Гумелюк Иван Герасимович, окончивший Петербургский университет по китайскому разряду. Руководитель у них Миядзаки, а военного лидера китайцев в Маньчжурии Чжан Цзолиня они зовут Цесакурги. Забавно, не правда ли?

-Чжан Цзолинь это тот самый хунхуз, который скитался в молодые годы по лесам, воевал в конном батальоне во время японской войны? – поинтересовался Александр.
-Он самый. Во время восстания ихэтуаней он охранял зажиточных помещиков, на войне служил, как говорится, и нашим и вашим, командовал  батальоном возле Мукдена, а потом стал военным губернатором Фэнтяни. Нельзя забывать, что именно на него была возложена ответственность по укреплению границы и борьбы против распространения большевизма в Китае.
  - Насколько я помню, этот исследовательский отдел, про который вы упомянули, занимается Маньчжурией и Внутренней Монголией, а также историей отношений Цинской империи с Россией. Я не ошибаюсь Дмитрий Матвеевич?
- Совершенно верно. Совсем недавно отделом издана работа Миядзаки Масаёси «Изучение русско-китайских отношений в новейшее время». Все пытаются изложить в выгодном для себя плане историю формирования дальневосточных рубежей. Николай Зайцев, наверное, в курсе дела какую они сейчас про нас гадость  пишут, или, по крайней мере, может узнать. Вот еще одна причина вам с ним познакомиться. Можно встретиться в Мукдене,   или, как японцы говорят, в Хотэне. Вы же там служили?
- Да, пришлось. Он мне дорог, в этом городе у меня появился свой дом, там родились мои дети Владимир и Надежда.

- Ну, и как они поживают. Наверное, уже совсем большие?
- Дети большие, здоровые, только давно сообщений из дома не получал, - ответил Александр, думая о далекой Бегреде и еще совсем малых детях.
- Главное чтобы уважали старших, в Китае это первейшее требование, - сказал на прощание Позднеев, - дай Бог, встретимся, когда я буду возвращаться домой.  После этого Александр предложил время и место встречи с Николаем Зайцевым, о чем Позднеев  обещал  предупредить его в Даляне.
К сожалению, назначенная встреча не состоялась. Позднеев при возвращении из Китая был арестован русскими белогвардейцами в Цзинаньфу. Они его выволокли из гостиницы, заковали в цепи и бросили в тюрьму, отобрав одежду и вещи. Позднееву был уже в годах и тюремщики, ввиду нездоровья профессора, сняли с него кандалы. Вместе с профессором был арестован советский китаевед Маракуев. Об этом Александр узнал в Чанчуне от Николая Зайцева после дополнительной связи через курьеров.

Но вначале он разыскал Хионина. Заметная личность в Харбине. Заметил ее и Александр. Как ни как, встречались,  отправляли сообщения в адрес друг друга. Кажется было недавно, а по сути совсем в другой жизни и стране, так все быстро изменилось.
Когда встретились, только и говорили  об учебе во Владивостоке и выпускниках института
- Я как окончил, так сразу в Восточный Туркестан, в Кашгар. В Кобдо, Улясутай и Ургу уже оттуда попал, а вы как Александр Христофорович?
- У меня дела военные Алексей Павлович. Нашу группу готовили накануне известного Боксерского восстания.
- С порога института и сразу в бой?
-Не сразу. Чуть отсиделся в Порт-Артуре, а уж потом попал в Южно-Маньчжурский отряд.
-А как же Урянхай, какая злая судьба вас занесла в пограничные с Монголией места?
-История длинная. Сначала была война с японцами, а уж потом выбирать не приходилось, куда предложили, туда и двинулся. Сами понимаете, семья, дети. Хотя не скрою, было желание все бросить и вернуться в родной Крым.
- Так вы братец мой из Крыма?

- Из Крыма, из старого города Карасубазара, из семьи грека мещанина.
- Вот ведь как здорово! - воскликнул Алексей Павлович, - я ведь тоже греческих корней, предлагаю держаться друг друга и чем можно помогать. Жизнь в эмиграции к тому нас обязывает.
-Это и в моих интересах, - ответил Александр, - думая о своих проблемах.
Потом был не долгий, но предметный разговор по ситуации на ЮМЖД, где работал Хионин, о перспективах Института ориентальных и комерческих наук, который был недавно создан и где Хионин читал лекции. Хионин пригласил Чакирова принять участие в работе института, а главное, в подготовке русско-китайского словаря по графической системе.
- Ваши знания по Урянхаю, по развитию отношений в том регионе с китайцами и монголами крайне интересны, - убеждал Александра Хионин, так что я на вас рассчитываю. На Хионина рассчитывал и Чакиров и потому на все его предложения, несмотря на загрузку,  дал согласие.
День перед отъездом  в Чанчунь на встречу с Зайцевым прошел сумбурно. Как всегда оставалось много дел, время же бежало быстрее обыкновенного. К вечеру удалось все устроить и выехать на вокзал. В этот раз особенно томило чувство грусти и долгой разлуки с семьей, неизвестность будущего. Жаль, что все так случилось, думал Александр, может еще не поздно переиначить положение дел и вернуться в Россию. Ехал Александр в отделении с китайцами. Разместился хорошо и проспал ночь спокойно.

Утром на станции Куаньченцзы проверяли документы – спросили фамилию и больше ничего. Европейцев пропускали быстрее. Русский носильщик в красной фуражке, по форме, принятой на ЮМЖД, принадлежащей японцам,  взял вещи и понес на вокзал. Чанчунь, по-китайски «Долгая весна» произвел на Александра впечатление особого города - дым валил из всех труб. Первые лучи солнца пробивались сквозь туман. На улицах асфальт и много телефонов общего пользования. Дома разнообразной архитектуры, многие с плоскими крышами, как огромные ящики. Были европейские и японские домики. У многих  имелись клумбы.
На встрече с Николаем предположение, связанное с Усинском, подтвердились. Он действительно оказался младшим сыном того старообрядца Зайцева, у которого старшие погибли на японской войне. Николай рассказал о задержании Позднеева и высказал предположение, что это дело рук «иностранных чертей», так японцев называли китайцы. Кто именно распорядился, трудно сказать, но в Управлении  ЮМЖД, по этому поводу имела место значительная суета.
- Что касается исследовательского отдела ЮМЖД, - продолжил Николай, - то Миядзаки ни с кем из наших переводчиков не общается. Гумелюк Иван Герасимович, коллега по переводческому отделу, живет замкнуто, у него семья и большие заботы, как ее прокормить. По этой причине  потеет над переводом книг по Монголии Оссендовского и Позднеева - брата Дмитрия Матвеевича. Работает он вместе с драгоманом Управления дороги Алексеем Хиониным.

- Что ты говоришь! - сделал удивительное лицо Александр. Будь добр расскажи, что тебе  о нем известно, откуда он прибыл?
- Известно, что он долгое время находился на консульской службе, а последнее время жил в Тяньцзине. Во время войны с японцами служил начальником отделения переводчиков при Мукденском комиссаре.
-Очень интересно. Оказывается у нас действительно много общего и есть о чем поговорить, - подумал про себя Александр, а Николая спросил:
- Почему Хионин и Гумелюк переводят книги именно по Монголии и этих авторов?
- Японцев заинтересовала фигура калмыка Джа-ламы, активного участника национально-освободительной борьбы в Монголии. Настоящее имя Джа-ламы - Балдан, и родом он, насколько мне известно, из Астраханской губернии. В детстве его привезли в Монголию и отдали в большой монастырь Долоннор. Он был в Тибете, в Индии и вел жизнь странствующего монаха, полную поразительных приключений и жестоких деяний. Тому способствовали знание языков, колоссальная сила воли и способность гипнотизировать людей.

- Для чего это ему было нужно?
- Он всем говорил, что он потомок знаменитого Амурсаны, который скончался в России, в Тобольске и пришел, чтобы освободить Монголию от китайского ига и восстановить ойратское государство. Кочевники смотрели на него заворожено, верили и выражали глубокое уважение.
- Что-то верится с трудом. Раньше мне такого слышать не приходилось, а с монголами я общался, дай Бог не один год.
- Вот крест, Александр Христофорович,  это мне известно лично, так как Джа-лама бывал в наших местах, в Улясутае и Кобдо, и даже встречался с моим батей Федором Ипатьевичем. Дело было в 1912 году, Джа-лама появился с вооруженным отрядом под Кобдо и объявил китайскому гарнизону войну. В его отряде сражались монголы, тувинцы из Урянхая, торгоуты с Булгана. Кого только там не было! Меня хотели привлечь, да отец силой отбил, не дал последнего сына на растерзание.
- Скажи, Николай, что с этим калмыком дальше случилось?

- За разгром китайцев Джа-лама получил титул туше-гуна, а позднее руководил хошуном и даже стал губернатором Кобдо и одним из самых могущественных князей Монголии. Он и на большее рассчитывал,  да жестокостью отношений с властями жизнь себе испортил, за что был арестован и выслан в Россию. Сидел в Томской тюрьме, затем его перевели в Якутию, а оттуда отправили в Астрахань, где оставался в заключении до 1918 года.
- Это что все в книгах написано или местные слухи?
- В книгах этого нет, про Джа-ламу каждый монгол что-нибудь рассказать может. Есть и вымысел, как о всяком народном герое, который боролся со своими и иностранными угнетателями. – История, однако, имеет продолжение. После 1918 года бывший монах и князь вернулся в Монголию, стал главарем шайки грабителей. Когда Ургу вновь заняли китайцы, Джа-лама с отрядом, поддержанным партизанами, атаковал китайцев в Юго-Западной Монголии и вновь их разгромил.
- Власть ему грехи простила и назначила снова губернатором?

- В этот раз этого не случилось. Республику Джа-лама не принял и возглавил оплот реакционеров «Цаган-тогол» - «Белых монголов». Заговор был раскрыт и он погиб. Говорят, его застрелил в собственном замке монгольский полководец Балдан-Дорчжэ, Примечательно. Песни о Джа-ламе пастухи  до сих пор поют., а про полководца нет.
- Интересная история. А японцам, Николай Федорович, он зачем понадобился? Ведь его уже нет.
- Возможно, хотят использовать его имя в своих целях. Он же был против настоящей власти и имел у народа авторитет.
- Скорее всего, уважаемый, так оно и есть. Нужно обязательно получить дополнительные сведения о «калмыке», назовем его так условно, и о намерениях японцев. Договорились? 
- Договорились.
- Вот и хорошо. А теперь поговорим по другому вопросу. Есть потребность разобраться, чем занимаются японцы в Халхе. Говорят, вы знакомы с Сато, офицером японского генерального штаба.

- Знаком, это громко сказано. Видел его и представляю, как он выглядит.
- Вот и замечательно. Ваша задача выехать в Монголию,  установить Сато, и полученные сведения передать в наше консульство в Урге. Кому конкретно, я сообщу позднее. После обговорим и план ваших действий. Предлагаю здесь же встретиться через месяц, а может раньше, как у вас получится с отпуском для выезда в Монголию. Жду от вас сообщения. Вот, пожалуйста, и Александр передал Зайцеву необходимые координаты почтового ящика.  Договорились?
- Договорились. Препятствий быть не должно. Я уверен, японцы даже обрадуются этой возможности. Наверняка, они тоже что-нибудь поручат мне узнать в Монголии.
 -Вот и замечательно! В таком случае мы можем выиграть дважды. Выполнить свою задачу, и узнать интересы японцев. Финансовые средства вас не должны волновать, нужны только усилия по организации отпуска по личным вопросам. Будет здорово если вам,  что-нибудь станет известно о Дмитрии Матвеевиче Позднееве. Тоже черкните. Чакиров и Зайцев обнялись по-русски и пожелали друг другу удачи.
Японцы Позднеева освободили  и он сразу направил доклад помощнику начальника Разведывательного управления Штаба РККА А. М. Никонову, в котором отметил: «Япония, несомненно, готовится к войне и готовит свой маньчжурский тыл к этому событию»; «Война эта, вероятнее всего, будет с СССР»; «Как показывают сроки программ военной подготовки Японии, она задается целью окончить последнюю к 1930 году, после чего можно ожидать начала военных действий».

Он предлагал забыть о прежнем Китае и китайцах, которые были простаками, наивными полудикарями, с которыми можно было делать дела попросту. Китайцы, с которыми столкнулся Позднеев в этот раз, переродились, усвоили от японцев систему сыска, слежки, подозрительности и довели ее до такой же степени совершенства, что и их учителя. И это нужно было разъяснять всем едущим на работу в Китай.
-Если раньше, - отмечал Позднеев, - можно было разговаривать с китайцами обо всем, оставлять в номере гостиницы бумаги, письма в полной уверенности, что в них никто не заглянет, то теперь это кануло в прошлое. За каждым европейцем велась такая же слежка, как и в Японии.
Автор трехтомного труда «Материалы по истории Северной Японии и ее отношений к материку Азии и России» Дмитрий Матвеевич Позднеев преподавал в Военной академии РККА. - Видимо, это и способствовало тому, что он был направлен в командировку по линии Разведупра, - не сомневался Александр, - якобы с целью сбора материалов для издания книги по Маньчжурии.

При возвращении в Харбин,  решил заехать в Мукден. Не успел сесть в поезд, как по вагону прошагал человек в штатском, с длинными черными усами, спущенными по-украински, с холодным взглядом черных глаз. По всем приметам,  белый офицер, служивший в японской охранке. Вскоре он вернулся в сопровождении еще одного белогвардейца и японца, говорившего по-русски. В вагоне было несколько пассажиров, главным образом англичан и американцев. Первый вопрос был: «Кто здесь русский?» Получив ответ,  занялись только Александром. У остальных лишь бегло просмотрели паспорта.
Разбирательство продолжался долго, тем более что до отхода поезда оставалось еще много времени. Из заданных ему вопросов  заключил, что за ним уже давно наблюдают.
- Где-то засветился, - подумал он. Может, хвост пришел за Зайцевым? А может хвост это сам Зайцев, который связан с японцами? Опять же Позднеева задержали.
Наконец, проверяющие отвязались и как бы нехотя протянули  паспорт, взятый вначале опроса. Не давал покоя сказ о Джа-ламе. Слышал что-то подобное, когда был в Улясутае. Возможно, от тамошнего купца Кряжева.  Память стала подводить, но что-то осталось.

Улясутай, не единой травинки на улицах, вдоль них горбыли заборов серых от ветра и солнца. Ни в городе, ни в округе не было ни деревца, ни кустика. Построенный китайцами для надзора за монголами, Улясутай в переводе с китайского означал - «Тополиный город». Тополя сохранились только в центре крепости. Они были старше крепостных стен, возведенных заново после восстания в 1870 году. Две трети населения составляли китайцы, появившиеся в этих местах еще при Петре I. Наши торговцы конкурировали с ними не очень успешно. Русское консульство появилось лишь в 1905 году и размещалось в грязной казенной фанзе с бумагой вместо стекол. Скукота! Консул Вальтер, не иначе как немец, общался в то время со своим земляком, путешественником Кокстеном. С ними обоими удалось накоротке переговорить в доме богатого китайца Ли Инфа, где жил Констен. Когда в Монголии случилась революция, этому Ли Инфа пришлось срочно бежать на русскую границу под охраной казаков.

 Вспомнилось, что Клеменц, участник экспедиции  Радлова, тоже писал об одном «претенденте на роль Амурасаны».  По нему «Амурсана» был в Тибете и Далай-лама благословил его и дал право носить вачир на шапке. Носил не долго, в Улясутае его задержали и под конвоем отправили в Ургу, а затем в Верхнеудинск. Интересно получалось, ведь Клеменц тоже защитник народа, профессиональный революционер,   редактор «Земли и воли», организатор побега Веры Засулич и автор многих песен и брошюр. Замечательная личность, ему сам министр Плеве благоволил, заменив  каторгу на ссылку в Сибирь.
Прибыв в Мукден, Александр решил проследить есть ли за ним наблюдение: прогулялся по знакомым местам, зашел в императорский дворец и даже побывал на рынке. Ничего подозрительного не обнаружил. Зато, пока разглядывал афиши, узнал последние городские новости. В городе для усиления местных милитаристов  из числа белых войск формировались русские воинские части. Это был серьезный сигнал о плохом положении дел, как у русских, так и у китайцев.
Новость не приходит одна. В списке Нечаевского отряда промелькнул знакомая фамилия - поручик Владимир Чакиров. Радость охватила одновременно с тревогой.
- Вот тебе отец и сюрприз! Сын твой уже не кадет, а поручик и почему-то собирается стать китайским наемником.

Александру было известно, что еще в сентябре 1919 года был отдан приказ об эвакуации Омского, Оренбургского и Иркутского кадетских корпусов во Владивосток через Харбин и Хабаровск. Эвакуация проходила в тяжелейших условиях нехватки эшелонов, продовольствия и зимнего обмундирования. Последние кадеты покинули Иркутск в конце декабря. Известно было, что с большими трудностями они добрались в Читу, где их встретил атаман Семенов. Дальше наступала неизвестность.
Позднее, от журналиста газеты «Молва» Ильина просочились сведения. В Хабаровске, куда прибыли эшелоны, измученные эвакуанты остановились на отдых в Хабаровском графа Муравьева-Амурского корпусе. Однако местные эсеровские  власти, боровшиеся за демократию и народовластие, отправили делегацию за Амур к китайскому генералу Бо Лянь с просьбой о помощи в наведении свободного порядка. В январе, получается уже 1920 года, пятитысячный отряд китайцев с артиллерией вошел в Хабаровск. Генерал Бо Лянь потребовал немедленного ухода кадетских корпусов из Хабаровска без обоза и оружия.
В двадцатиградусный мороз полутора тысячная колонна кадет с офицерами и с семьями воспитателей пешком с очень незначительным обозом выступили из Хабаровска, тридцати пяти верстный переход до поселка Корфовка был совершен менее чем за сутки.

В поселке Корфовка располагался батальон японской пехоты под командованием майора Такашихи, знакомого с кадетами еще по Иркутску. Эвакуантов накормили и разместили в здании железнодорожного училища, а также разместили по домам местных жителей. Стараниями Такашихи японское командование выслало в Корфовку эшелоны для эвакуации кадет во Владивосток. Вот ведь как бывает: свои выгнали, а японцы помогли
В феврале три эшелона с измученными и больными детьми прибыли во Владивосток. По прибытии эшелонов, все военно-учебные заведения были преобразованы в "Русский Восточный кадетский корпус".  Почетным директором назначили генерала Хорвата, внучатого племянника самого Кутузова. Действующим директором стал генерал Лебедев, бывший начальник штаба у Колчака. Занятия в корпусе проводил профессорско-преподавательский состав российской Академии Генерального Штаба, которая в свое время перебралась из Петрограда на берега Волги и оттуда проделала долгий путь отступления с колчаковской армией до Владивостока.
Придя в себя, кадеты приняли участие в сражениях белой армии под командованием генерал Молчанова против партизан и Дальневосточной республики. Батальон «Русских соколов» отличился  и в обороне сопки Июнь-Корань под Волочаевкой. Затем эвакуация из Владивостока, путь в Корею на Гензан, а оттуда в Шанхай. Кадеты-иркутцы в большинстве своем расположились на миноносце "Лейтенант Дыдымов".  9 ноября на траверзе острова Цусима миноносец  попал в полосу тайфуна и затонул. Спастись никому не удалось....

И вот такая новость! Можно сказать камень свалился с сердца! Получается, Владимир не кадет, а  офицер. Верно, значит, писала Глафира, поступил в Иркутское училище, а закончил, скорее всего, Читинское.
Как оказался в Мукдене? Вопрос. Почему решил пойти на службу к китайцам? - двойной вопрос. На все нужно было найти ответы. Видимо, китайцы что-то пообещали русским. – Конечно, какие они вояки! Китаец и солдат - вещи несовместимые. Было время, когда в Китае с презрением относились к профессии военного. Считалось, что в армию идут одни неудачники, неспособные себя проявить в мирной жизни. На эту тему даже бытовала пословица: «Из хорошего железа солдат не делают».
Русский и солдат – вещи совместимые. Только трудно представить, как русский может воевать не за родину, а по договору и за деньги. Здесь или загадка, или обман. Скорее последнее. Что-то наобещали, наговорили про веру, царя и отечество, которое можно и здесь спасти. Бред, помутнение сознания. Эти местные китайские маршалы воюют только за себя и свой огород, не более. Более деловых и практичных людей, чем китайцы трудно подыскать. Никакие идеи, как мы русские, они не воспринимают и живут не сердцем, а животом.

Десятки тысяч русских военных, потерявшихся в жизни и пространстве, имели огромный боевой опыт, представляли лакомый кусочек для сражающих между собой китайских маршалов.
Один из них Чжан Цзолинь. Именно про него вспоминал Позднеев. Бывший хунхуз,  прозванный тигром, поручил сформировать русский отряд полковнику Чехову. На приглашение Чехова откликнулось более 300 добровольцев. И вот среди них оказался сын Владимир. Было известно, что отряд вошел в состав войск командующего Шаньдунской армией маршала Чжан Цзунчана. Возглавил его генерал Константин Нечаев, один из близких соратников умершего генерал-лейтенанта Каппеля. Нечаева, кстати,  нашли в Харбине, он испытывал крайнюю нужду и работал простым извозчиком. Не у Пепеляева ли? Надо уточнить, - решил Александр.
Из местных газет следовало, что первая рота Нечаевского отряда, стояла лагерем у императорских могил, именно там, где он служил в начале века. Прямо на рынке Александр взял рикшу и выехал в указанный район. При первом знакомстве обратил внимание на присутствие в отряде семеновцев и анненковцев.  Большую роль играли амурские казаки. Среди забайкальских верховодил генерал Шильников. Об этом и многом другом ему поведал казачек в закусочной, усмотрев в Александре военную косточку и кандидата в их отряд.

- Чего тут говорить, вашсбродь, - мял длинные усы земляк атамана Семенова из Акши Федор Загуняк, -  устали уж без дела. Столько лет воюем, пора и здесь земличку окропить. Места нам эти знакомые, китайцев и прочую братию знаем как облупленных, нам не привыкать. Потом, деньжищек обещают: за добытую винтовку – 50 долларов, за маузер и пулемет – все 100. Больше можно взять на пленных – от 1000 до 5000 долларов. Да,  и у самих руки есть. 
- Где же пришлось служивый сражаться в Маньчжурии, в какой команде?
- Вашсбродь. Команд было много разных, но за главного у нас был сам генерал Мищенко. Геройский человек, я скажу!
- Где же он сейчас? Не с вами случайно, - спросил Александр,  зная о трагической судьбе Павла Григорьевича.
- Здесь его нет, ваш бродь. Да, и не слышно про него ничего. Сгинул, наверное, где-нибудь на германской, али еще что. Нам не ведомо.
- Что-то юнцов безусых среди вас многовато. Не юнкера, случайно? Пользы вам от них мало будет, одни беспокойства.
- Что,  верно, то верно.  По первому у них страх один. Кто выживет, тот и солдатом станет. По-другому не бывает, обстреляются. Вот и взводный наш,  поручик, из недавних кадетов, при военном училище только как обучился, а вот при деле. Владимиром кличут,  на вас, кстати, похож.
- Где же ты с ним любезный встретился?

- Из России отходили с боями. В Маньчжурию прибыли  из Владивостока через корейский порт Гензан,  а затем уж в Мукден. А до этого было много разного и всякого, ваше благородие.
- Чем же во Владивостоке занимались, сухари в дорогу сушили, что ли?
- Какие сухари! Воевали мы. На Хабаровск ходили походом. Взводный состоял офицером для поручений при начальнике Военных сообщений, полковнике Шитикове, в том числе, во время Хабаровского похода. Я при нем находился на бронепоезде. У нас же свой бронепоезд имелся «Волжанин», мы даже красный танк подбили
- Откуда там танки, кругом болота. Обознался ты, наверное.
- Не скажите, ваше благородие, пришлось и по горам, и по сопкам полазить. Железка та не знает обходов, все норовит напрямик. Вот и мы напрямик, пока нас вместе с Земской ратью не эвакуировали. Распоряжение такое было самого генерала Дитерихса.
- Значит через Гензан в Китай?
- Так получается.
- А чего же в наемники подались? Воевать то не надоело?
Живот ни тетка, кушать хочет, а где денег взять, вот и нанялись. Сколько можно мотаться, еще в октябре двадцать второго перешли. До  тех пор пробавлялись в  Приморье. В Гродеково были, Посьете. Чуть с отрядом казаков Глебова и Бологого в Китай на пароходе не уплыли, да места нам не нашлось.
- Это какой же Бологов, с каких мест будет?

- Наш будет, забайкальский. В Иркутске учился. А потом сами знаете «Ледяной поход», Чита, Приморье. Потом нас красные и из Приморья выкурили, вот и оказались в корейском Гензане. А тут прибыл, полковник в серо-голубом  мундире, представился Ловцевичем. Фигура! Приехал не один, а с денщиком - китайцем. Денщик чистил ему хромовые сапоги, бегал в лавочку за водкой и пирожными нас угощал. 
- Какие они еще молодые и разбитные, - подумалось Александру:  одновременно тяга к хромовым сапогам, пирожным и военным приключениям.  Чем он, отец, мог помочь своему родному мальчику.  Его родина Китай, он родился в Мукдене и прожил в Маньчжурии пять лет. Может, это подвинуло его подписать контракт по службе в иностранном легионе? Потерянная молодежь. Взрослые и те растерялись, а что с малых взять!

К северо-востоку от железнодорожного вокзала располагалось русское кладбище. До поезда еще было время, и ноги сами пошли в этот когда-то зеленый и ухоженный уголок. Александр помнил, как его выбирали для захоронений россиян. Участок  купило российское правительство у служителя кумирни Ци Мутана в ноябре 1902 года, площадь, как помнится, 22,5 му, Здесь и похоронили русских солдат, погибших во время боксерского восстания и последующей войны с японцами. Вот и   церковь-памятник из серого гранита во имя Христа Спасителя. Возвели по проекту великого князя Петра Николаевича. Стоит как в журнале  "Нива" нарисованная. Александр подошел к мраморной доске и прочитал:
«Храм Христа Спасителя сооружен повелением Его Императорского Величества Государя императора Николая Александровича, для увековечения памяти доблестных воинов, положивших жизнь свою за Веру, Царя и Отечество в русско-японскую войну 1904—1905 г.».
 Внутри храма, на стенах висели пять больших мраморных досок с перечислением войсковых частей русской армии, участвовавших в боевых действиях под Ляояном, на реке Шахэ, под Сандепу и Мукденом. На шестой доске имелись сведения о потерях в этих операциях.

От главной аллеи, ведущей к храму, в разные стороны расходились небольшие тенистые аллеи. Вокруг, как подсказывал указатель,  располагались по списку: 21 братская могила с надписями на каменных плитах, 21 братская могила с надписями на каменных крестах, 39 одиночных могил с крестами, 4 одиночных могилы с надписями на плитах, 8 одиночных могил надписями на крестах, 198 холмиков без крестов, расположенных рядами над братскими могилами, которые были вырыты в виде рвов.
С северной части храма находилась звонница из 7 колоколов общим весом в 105 пудов, сооруженная на средства харбинского коммерсанта Чистякова. На этот счет тоже имелась пометка
- Кто же за всем присматривает? – спросил Александр, пробегающего мимо молодого дьячка.
- Известное дело, церковная братия и русская эмигрантская община в Мукдене.  Старший общины полковник Блонский.
 Вот так раз! Блонский! Сколько времени прошло, двадцать лет не меньше, а он все тут и при старых делах. Вот ведь как сроднился с маньчжурской землей! – удивился Александр. Вот бы свидеться, как никак, хоть и в разное время, учились в Москве, состояли в одном 11-ом Восточно-Сибирском стрелковом полку, вместе познавали китайский язык в Восточном институте во Владивостоке, и здесь в Мукдене первыми учреждали российский порядок. Выходит, я убыл с полком, а он остался. - Да, да. Помнится, кто-то рассказывал.  Вначале в качестве помощника военного агента,  а после стал уполномоченным главы российской эмиграции на Дальнем Востоке по Мукдену. Уже по сибирским слухам состоял директором реального училища при православном братстве в Маньчжурии. Где конкретно, никто не знал. Теперь все понятно.

Был в Мукдене и Русский клуб, где можно было провести время. Однако этого времени у Александра как раз не было, труба звала в дорогу, и он еще раз, посмотрев на церковь и могилы с крестами, спешным шагом двинулся в сторону вокзала.
Как свидетельствовала харбинская пресса, первый бой русские легионеры полка Нечаева дали под Шанхайгуанем и разбили многочисленный отряд маршала У Пэйфу. После боя  под Великой китайской стеной русский отряд стал бригадой и в нем появился бронеотряд Кострова.  Тому способствовали, подошедшие роты из Мукдена и Харбина, Немного отдохнув, бригада двинулась на Тяньцзинь и перед Рождеством заняла его. Сообщалось, что все получили денежные награды. Особенно отличился бронепоезд полковника Чехова. Про него писали, что вооружен он был японской артиллерией системы Арисака и германской Крупа. На нем, как позже выяснилось, воевал и Владимир Чакиров.
 В начале 1925 года в информации о русской бригаде мелькали фамилии генералов Мельникова, Михайлова, Золотарева,  Меркулова. Русские под именем «Первая Русская смешанная бригада» одержали ряд побед уже в районе Нанкина и Шанхая. Их успехи были отмечены даже в информационной сводке Разведывательного управления Красной армии. Китайские коммунисты не раз выражали протест по поводу нахождения на их  территории белогвардейского отряда. Это Александру было известно из первых рук.