Домовой

  Летние месяцы мы с мамой обычно проводили в ауле у бабушки. Был он в одну улицу и располагался в небольшой долине Агидели в окружении живописных, поросших лесом предгорий Урала.
   Помню себя лет пяти. Я играла в палисаднике на песке, насыпанном горкой среди зарослей сирени и акаций, в тени под окном бабушкиного дома. День жаркий, ярко светило солнце, в воздухе ни малейшего дуновения ветерка…Фундамент дома сложен из камней, соединенных раствором из смеси глины, песка и навоза. И сам дом обмазан таким же раствором и побелен. Ставни окон папа выкрасил в голубой и белый цвета. Дом большой, высокий, очень красивый, сверкал на солнце белизной. Под крышей дома с торца прибит скворечник. Но скворцы уже вывели птенцов и улетели в лес. А в скворечнике живет воробьиная семейка, слышно щебетанье…Разглядываю с интересом и любопытством камни фундамента, облепленные клопами-солдатиками, греющими красно-черные спинки на солнце. Их так много, что создается впечатление, будто камни обмазаны кровью. Среди камней замечаю несколько круглых отверстий, похожих на вход в норки. Моя фантазия разыгрывается: внимательно наблюдаю за ними и жду какой зверек вылезет из норки…И вот появляется маленькая блестящая головка с высунутым тонким, длинным, трепещущим язычком. По бокам головки заметны желтые пятнышки. Я сижу замерев, чуть дыша. Показывается черное, блестящее чешуйчатое тельце. Из норки выползает змейка и, свернувшись в несколько колечек, ложится на нагретые солнцем камни фундамента. Я распахиваю калитку палисадника и с истошным криком выскакиваю во двор. Замираю широко расставив ноги и руки, с круглыми от ужаса глазами…Из летней кухни выбегает мама, за ней следует бабушка. Мама встревоженным голосом спрашивает: «Что случилось?» Я стою будто окаменелая и не могу вымолвить слова. На мой крик прибегает соседка - тетя Мукарама, мама моей подружки Назиры, с которой мы «не разлей вода». Она заглядывает в палисадник через забор и говорит: «Это детеныш змеи вылез погреться на солнышке, не бойся, он тебя не тронет».
   Подходит мама. Вот она рядом со мной. Присев на корточки, прижимает меня к себе, приговаривая успокаивающие слова. Но я долго не прихожу в себя, охваченная ужасом.
  Вообще в раннем детстве я очень сильно, панически боялась змей. Да и мама запугивала меня рассказами о том, что в густой траве прячется много ядовитых змей и они могут ужалить, если на них наступишь. Но мы с деревенскими ребятишками все равно убегали на луга и в окрестные леса за щавелем, ягодами, черемухой.
 О змее я рассказала своей подружке Назире. Хотя мы с ней боялись змей, любопытство пересиливало. Нам хотелось ее увидеть. Мы с ней в норку засовывали листочки, соломинки, чтобы по изменению их положения узнать, выползала ли змейка. 
Когда мне было уже девять лет, летом, как обычно, мы с мамой поехали в деревню к бабушке. С нами был мой двоюродный брат Рустам, старше меня на три года. У дяди был взрослый велосипед, на нем Рустик целыми днями катался сам и катал меня. Я садилась на багажник, крепко ухватив брата за пояс.
Деревню, как уже сказано, окружают высокие холмы и горы с пологими склонами. Бабушка и мама не разрешали Рустику скатываться с них на велосипеде. Но он по секрету рассказал мне, что много раз скатывался с самой высокой горы «Узун кор» (Длинный склон). И даже отпускал руки с руля.
   В один из дней мы поехали с ним за огороды, к подножью горы, откуда вытекал родник, чтобы попить вкусной студеной воды. Рустик захотел показать мне, как лихо умеет он скатываться с горы. Склон был крутой, и Рустик наехал то ли на кустик, то ли на кочку и врезался в землю у самого подножья горы. Я подбежала к нему. Он встал, отряхнулся, спокойно почистил очки, под стекла которых забились трава и земля, вымыл в роднике лицо и смыл грязь с очков. Затем проверил велик. Он был цел, немного только погнулось крыло. Мы его выпрямили ударами камня. Рустик сказал, что с «Узун кор» спускаться легче, потому что, хотя гора и высокая, но более пологая и спуск длиннее….
   Мы пошли вдоль ручья. Дно его каменистое, вода прозрачная, над ней, порхая, летают желтые и голубые бабочки. Быстрое у истока течение постепенно замедляется. Ручей впадает в небольшое заболоченное озеро. Мы перепрыгиваем с камня на камень, с берега на берег. Ручей расширяется. Рустик может его перепрыгнуть, а я – нет. Тогда он бросает в середину ручья большой камень. Я наступаю на него и, держась за протянутую руку Рустика, прыгаю на противоположный берег.
Весь берег усыпан бурого цвета лягушатами. В сочной зеленой траве они веером отпрыгивают из-под наших ног и колес велосипеда. Это был лягушачий год, такого несметного количества лягушек я больше никогда не видела. Рустик ловил их по нескольку штук и давал мне потрогать. Хотя я боялась лягушек и брезговала ими, все-таки несмело потрогала. Несколько маленьких лягушат он положил мне в ладони. Приятно было ощущать в ладонях их мягкие, теплые, нагретые на солнце тельца. Не успела я сомкнуть ладони, как они спрыгнули на землю. Мы стали ловить лягушат и бросать их в ручей, наблюдая, как они плавают. Затем построили плотину – «бассейн» для лягушат, играли с ними – «дрессировали»… Так я перестала бояться лягушек  и  рассказала Рустику, как испугалась детеныша змеи. Он спросил меня:
 - А были у него по бокам головы желтые пятна?
 - Да, были – ответила я.
 - Так это же был ужик. Он совсем не опасный. Ужи не ядовитые. Если налить ему в блюдце молоко, он будет пить, как котенок, и ты сможешь погладить его по головке…
Рустам для меня - авторитет. Я ему верю. Представила, что глажу ужонка, как котенка. С этого момента я перестала бояться змей.
Примерно в классе пятом весной мальчишки принесли в школу ужонка, точно такого, какого я видела в раннем детстве. Они пугали им девчонок. К их удовольствию девчонки с визгом убегали от них. А я взяла ужонка на руки, положила его себе на плечо. Мальчишки меня уважали за то, что я не ябедничаю и не плачу от боли, а теперь зауважали еще больше.
  А тот ужонок поселился в бабушкином доме. Он вырос, старался не попадать на глаза людям. Днем уползал на болотистое озеро, охотился там на лягушек, а поздно вечером возвращался домой. Иногда, когда мы вечерами сидели на лавочке у ворот и ждали прихода с лугов откормленного стада, слышали, как, шелестя в траве, проскальзывал наш ужик домой.
  Бабушка называла ужа «ой иясэ», что в переводе с татарского и башкирского языков означает «хозяин дома», а по-русски – «домовой». Она объясняла нам, что в древние времена ужей почитали и считается доброй приметой, если в доме поселяется змей. Значит, в доме спокойно и есть достаток.
Так было и у нас. В амбаре лари были заполнены мукой и зерном. Поэтому там водились мыши. Уж ночью ловил их, составляя конкуренцию коту Ваське. И Васька постепенно разленился - спал и днем, и ночью, уступив ужу охоту на мышей. Бабушка удивлялась: «Почему Васька не ловит мышей?» - и ругала его за леность, не догадываясь, что кот боится змея.  А я в зерно клала зеленые помидоры, и они быстро в нем краснели.
  Ночевал уж летом в чулане, в поддоне дивана, а зимой спал под полом до весны, там же линял. Бабушка собирала слинявшую змеиную кожу и прикладывала к суставам. Говорила, что кожа змеи целебная, снимает боль.
Однажды, будучи уже взрослой, лет тридцати пяти, я снова увидела ужа. Открыла дверь в чулан, и в этот момент передо мной проскользнул настоящий дракон длиной в полтора метра, толщиной сантиметров десять с гордо поднятой верхней частью черного, блестящего, переливающегося в лучах солнца туловища, головой, украшенной яркими желтыми пятнами, будто короной. Да, это был он – красавец водяной уж.
Летом я спала на диване в чулане, а подо мной в поддоне дивана спал и шелестел чешуей мой ровесник – уж, ему тоже было тридцать пять лет…
  Когда бабушка умерла, дом опустел. Никто в нем не жил. Амбары тоже были пусты.
В одно лето мы с мужем и нашим маленьким сыном приехали летом в бабушкин дом. Он уже не был уютным как прежде. Мы прожили в нем недели две. А наш сын с соседской девочкой Аделей ходили за огороды с совками к ручью ловить, как я когда-то, лягушек…
  Я рассказала сыну об ужике, который жил в бабушкином доме. О том, что ужи, как котята, любят молоко и их можно погладить, и что они совсем не опасные. Отличают их от других змей желтые или оранжевые пятнышки по бокам головы.
Дни стояли жаркие. Мы каждый день ходили втроем на речку купаться. Муж был хорошим пловцом. Он чувствовал себя в воде, как дельфин: заходил в воду по грудь, запоминал, с какой стороны я стою и плавал вольным стилем, брассом, на спине, ориентируясь на мой голос (он потерял зрение и ориентировался на слух). А я на берегу следила за ним и время от времени кричала: «Я здесь!». В это время наш маленький сын в нагретой лучами солнца прибрежной воде ловил мальков. Поплавав, муж занимался ребенком. Положив его на свои большие, сильные руки, ходил с ним в воде вдоль берега, и сын весело смеялся в надежных руках папы, разбрызгивая руками и ногами воду. Накупавшись, они выходили на берег согреться и подкрепиться. Я расстилала скатерть на каменистом берегу, раскладывала провизию: огурцы, помидоры, вареные в крутую яйца, зеленый лук, хлеб с колбасой, которую мы с аппетитом поедали, запивая айраном. Сын за трапезой поделился впечатлениями: «Мама, близко от нас проплыл ужик, и я его не испугался». Муж улыбался довольной улыбкой.
 - Молодец, похвалила я его. – Ты смелый мальчик.
***
  В один из дней за чашкой чая я рассказала своей подруге детства Назире о нашем ужике и с грустью произнесла: «Где же он теперь – наш домовой? Может быть живет на болоте?»
Она в ответ рассказала историю:
- Как-то поздней осенью моя мама увидела, что в наш дом медленно заползает большой черный змей и ошпарила его кипятком.
Я встрепенулась:
 - Он умер?
 - Да, он обварился и затих.
 - Боже мой! – воскликнула я, - ведь это был наш домашний змей – «хозяин дома».
  Уж искал кров на зиму, чтобы залечь в спячку. Старый дом опустел, а новый его не принял.
  Змей был, можно сказать, членом нашей семьи. Мы все любили ужа, берегли его покой. А он охранял нас, наш дом.
…Давно нет бабушки, нет ее дома, его продали на дрова. Нет и домового – ужика. Но осталась память о них.

21.10.-28.10.2016 г. Москва