И снова поклонюсь

   Рассказ об одном  из эпизодов  моего детства  «Урок на всю жизнь»,  напечатанный  в газете « Белгородские епархиальные ведомости» минувшей осенью, неожиданно обрёл продолжение. Если быть точной, не эпизод, сама жизнь приоткрыла свои закрытые для посторонних глаз страницы. Страницы чужой жизни  полвека спустя обрели особое значение для меня, ищущей ответ на вопрос, какой след мы оставляем на этой земле. В  том  небольшом рассказе  речь шла о завуче, заставившем меня сделать непростой выбор,  а главное, по-настоящему  задуматься, правильно ли поступаю, поддавшись  влиянию толпы.

Прошло  уже несколько месяцев, я  стала  забывать   о публикации, как  вдруг раздался звонок из редакции и взволнованный голос сообщил, что им позвонила дочь того самого завуча, попросила мой телефон. Я обрадовалась,  дочь Андрея Михайловича - Валентина была мне не просто знакома, мы вместе играли в волейбол за сборную  команду «Локомотив», она была лучшей из нас, легендой школы.  Знала, что  потом она стала прекрасным специалистом,  но пути наши в юности разошлись. Она училась в престижном институте другого города, а я осталась в своём. Изредка встречались, но вот телефоны друг друга давно потеряли.

 Я ожидала  звонка  Валентины с волнением. Его испытываешь всегда, когда пишешь о реальных людях, не зная, как  отнесутся они или их близкие к написанному, не будут ли задеты чем-то, не  найдут ли неточности. Нет, чего – то неприятного для  себя  не ждала,  помнила  её - капитана нашей сборной по волейболу, человеком мягким и необыкновенно добрым. Статная, высокая, она казалась взрослее и старше нас,  как же удивилась я, узнав, что мы почти ровесницы. Сдержанность, такт, умение  подбодрить неудачников и вселить уверенность  каким – то неожиданно  тёплым,  примиряющим словом  или взглядом выделяли её из нас – безоглядных,  азартных  и дерзких. Мы действительно часто одерживали победы, благодаря её прекрасной  игре и способности сплотить команду.

Многое вспомнилось, и, когда зазвенел мобильный телефон, я  обрадовалась,  услышав  знакомый голос.  Как давно мы не общались. Долгим выдался тот разговор. Валя рассказала, каким чудесным образом в руках её оказалась газета, о существовании которой даже не подозревала.  Наверное, и в самом деле ничего не происходит  случайно. Приятельница пригласила её на прогулку в парк, чтобы отвлечь от невесёлых мыслей, а потом неожиданно предложила зайти в Николо –Иоасафовский  собор, поставить свечи ушедшим близким – была Родительская суббота. Валентина согласилась не без внутреннего сопротивления.  До этого почти не посещала храм, как большинство из нашего поколения, взрослевшего  в атеистической  атмосфере  60 -х. Со смущением зашла, не зная, как и к какой иконе подойти, подруга тихонько подсказывала. Несколько  экземпляров  «Белгородских епархиальных ведомостей» лежали на видном месте, красочно изданная  газета, привлекла  внимание, она взяла одну.

Валентина говорила взволнованно и торопливо: «Ты представляешь, Тань, я её даже не открыла, у меня сейчас масса проблем и забот. Приходится ухаживать за болеющим братом, муж тоже  не очень  здоров, у самой больное  сердце. Некогда мне теперь читать. Отложила газету, чтобы отдать верующей   подруге. Встретились, передала, а спустя несколько дней она позвонила и спросила, открывала ли я газету. «Конечно, нет, - отвечаю,- и так передохнуть некогда». А она вдруг  говорит, что в ней напечатана статья  о моём отце. Я поверить не могла, думала,  что  все  давно забыли  о нём, а тут вдруг  вспомнили, да ещё в православной газете. О  моём  отце-коммунисте!  Все дела отставила,  побежала за газетой, открыла, начала читать. Что испытала – передать не могу. Позвонила брату, рассказываю, а сама плачу. Он тоже разволновался: «принеси, - говорит,  - пожалуйста,  газету, в руках подержать  хочу». Сыну позвонила,  знакомым,  друзьям. Долго не могла  успокоиться.  Потом в редакции попросила твой номер телефона. К счастью, дали. Таня, а он ведь и с нами таким был, и меня готов был исключить из школы за малейшую провинность, чтобы в себя пришла.  А вот с мамой и бабушкой  становился  другим -  внимательным,  участливым, жалел их, всё самое трудное брал на себя». 

Отец Валентины – завуч  школы,  коммунист, был последователен  в неприятии религии, жёсток и строг, правда, старался не замечать икон в комнате, которую занимала мама  жены. Она поселилась у них после войны, в Белгороде, помогала растить  внуков, прекрасно готовила, вела хозяйство. Андрей Михайлович относился к ней с большим почтением, не забывая подчеркнуть в разговоре, что в вечном долгу перед ней за то, что вырастила таких хороших  детей.

Я расспрашиваю  подругу  юности  о родных,  отмечая, как противоречия  смутного  времени, наступившего  после революции  1905 года,  нашли  отражение в их судьбах.  Дед  подруги - Василий Петрович Дончак,  православный  верующий,  был выслан  на окраину империи, в Эстляндию,  за  связь  с большевиками. Там  он служил  начальником  почты, а в свободное от работы время писал  иконы,  бабушка  - Александра Александровна  изготавливала к ним оклады.  После смерти  супруга   она  возвратилась с  четырьмя детьми  в  его родные места, в  Томаровку. Один из сыновей  впоследствии  женился на бывшей ¬¬¬послушнице Тихвинского женского монастыря, что в Борисовке. Невестка, как и свекровь, научилась в монастыре украшать иконы, прекрасно шила, а  Александра Александровна  многое  переняла  у молодой женщины, особенно искусство  монастырской постной  кухни.  Как пригодилось ей впоследствии  это, когда  пришлось   вкусно и недорого кормить большую  учительскую семью.   

Православные праздники отмечала скромно и деликатно, чтобы не бросить тень на зятя-коммуниста, но воскресные литургии не пропускала, хотя церковь была неблизко. Учительская квартира в коммуналке, её выделили после войны  семье завуча, поначалу состояла из одной комнаты, потом  перегородкой  её разделили на две крохотные,  где с трудом разместились трое детей, родители и бабушка.
Жили дружно, помогая и поддерживая друг друга.  К  маме жены  Андрей Михайлович  относился с  редким  участием, когда  немолодая женщина  слегла,  он перебрался в её комнатушку, чтобы ночами неотлучно находиться при тяжелобольной, нуждавшейся в уходе. Вскакивал по первому её зову, зятя, а не дочь, тоже не отличавшуюся крепким здоровьем, окликала  бабушка.  Для него такой труд был привычен с войны, когда  30 –летнего  учителя, бывшего инспектора школ,  на фронте назначили санинструктором.

Бои под осаждённым Ленинградом были кровопролитные, сил и мужества  требовалось немало,  чтобы вытаскивать из-под огня раненых. А натренирован до войны был хорошо,  инспектировать школы  по сёлам  сначала ходил пешком,  потом стал ездить  на собственном велосипеде.  Покупка для семьи  была настолько  значимой, что, когда немцы оккупировали  Томаровку,  жена  инспектора, Фаина  Васильевна, разобрала  велосипед  до винтиков  и закопала в земляном полу  хаты.  Но  приятельница, с которой она неосторожно поделилась, донесла в полицию, и велосипед пришлось сдать.

Я погружаюсь в чужую жизнь и ловлю себя на том, что  дорога каждая деталь, помогающая лучше понять то время. В рассказе Валентины  прозвучало слово  «Торгсин», туда её бабушка в тридцатые годы  сдала  стакан золотых вещиц и монет.  С ним  она после смерти мужа вернулась  в  его  родные места  из Эстляндии.   На вырученные деньги смогла дать образование детям.  Мать моей собеседницы  прибавила себе два года, чтобы поступить на курсы бухгалтеров  в Курске. По окончании  была награждена портфелем за успехи и прилежание  в учёбе. 
Как много  о  суровых  и голодных 30 –х  годах  говорят детали повседневной жизни:  портфель в награду  за  отличные успехи, покупка велосипеда, ставшего самой дорогой вещью в доме, который  с риском для жизни прятали от оккупантов,  земляные полы в учительской хатёнке, четыре курса педагогического института Андрея Михайловича, прерванные войной. Только теперь поняла, почему прекрасный  математик не был допущен к преподаванию  в старших классах.  Не хватило диплома о высшем образовании…

 Слушаю рассказ  Валентины  и пытаюсь представить, чего стоили  её отцу бессонные ночи ухода за  больной, растянувшиеся на восемь лет. А мне он запомнился  всегда подтянутым,  гладко выбритым, строгим,   красивым,  человеком, первым появлявшимся  в школе. Казалось,  он вообще не уходил из неё. Мы, ученики, побаивались  его, считая  человеком  суховатым и суровым,  не способным на компромисс,  и вдруг  неожиданно открылся с иной стороны,  когда услышала,  как  отмечали в доме завуча  Пасху. Этот праздник бабушка  Александра   очень любила,  мастерски пекла куличи и пироги. В самые голодные годы выкраивала  из скудного бюджета  своей  большой семьи средства на праздничный стол, каким с детства  помнился он  в утро Христова Воскресения, когда  возвращались из храма её близкие. 

В семье  завуча  печь свои любимые куличи на Пасху бабушка перестала. Нет, ей никто не запретил бы, но она понимала, что праздничные ароматы в предпасхальные дни на общей кухне, где хозяйничали ещё семь женщин, будут неуместны и неприятны зятю -  секретарю школьной  партийной организации.  Внутренняя культура, врождённый  такт и деликатность   не позволяли   ей  огорчить  какой –либо неловкостью дорогого ей  человека, которого  глубоко уважала. Но и оставить на Пасху любимых  внуков  без традиционного кулича, редкого в те безбожные, скудные  годы, было выше её сил. И она нашла выход. Закупала  с дочерью все необходимое для выпечки на постепенно откладываемые  до праздника деньги, относила их доброй знакомой, и та в субботу, в канун светлого  Христова Воскресения, появлялась в их доме, нагруженная объёмными сумками, а в них, в полотняных полотенцах, завёрнуты  были куличи, большие и маленькие -  угощение для всей семьи.

 Отобрав несколько,  Александра Александровна  отправлялась в  церковь на Всенощную, выстаивала  службу, освящала куличи и ранним утром разговлялась с домашними. Кусочек «сдобной булочки» доставался и Андрею Михайловичу, давно разгадавшему  безобидную хитрость матери, которую тещёй не называл даже за глаза. «Булочки»  на Пасху принимал безропотно, поглядывая на радостные лица домочадцев. Тёплые отношения между  близкими ничто поколебать не могло.

Я слушала школьную подругу и вспоминала, как моя мама пекла перед Пасхой куличи в доме соседки, и думала о том, как  сквозь мрак насаждаемого властью неверия, преследования верующих, пробивалось  что – то иное, вечное, исконно - человеческое, что выше всяких догм, пристрастий, идеологий. Наверное, это и есть  подлинная  любовь, перед которой бессильны любые  преграды,  потому что только она способна по - настоящему противостоять всему недоброму,  пробуждая  в сердцах радость и милосердие. Она не только объединяет, она посылает нам другого, прерывая  привычное течение жизни, чтобы напомнить  о чём –то важном, что упускаем за хлопотами повседневности.

Валентина  рассказывала  об отце, и многое открывалось  мне в этом  подлинном коммунисте и христианине, как бы противоречиво это не звучало. Понимаю  теперь, что  его суровая мужская  школа воспитания была необходима, это уберегло многих из нас от возможных ошибок и недостойных поступков. Строгая его любовь и забота о нас, детях, отзываются  в сердце великой благодарностью.