Наши зимние забавы и приключения

Зима для нас была счастливым временем года. Морозная и снежная погода в Ивановке устанавливалась в декабре и заканчивалась в марте. Бывало, за ночь наваливало столько снега, что мы утром не могли идти в школу. И, поскольку колхозный трактор чистил только центральную улицу, взрослым приходилось пробивать для нас коридор или же нести нас в школу на плечах. К концу занятий, как правило, на улицах были уже прочищены или утоптаны проходы, в том числе и скотом, идущим на водопой к роднику в центре села.
Но никакой снег или мороз нас не могли остановить. Энергия, которая присутствовала в большом избытке, настойчиво требовала выхода. Поэтому зима для нас была периодом веселья и радости.
Лыжи в Ивановке не были популярны. Во-первых, с ними как таковыми мы особо-то и не были знакомы. Для нас они представляли собой две отшлифованные рубанком прямые доски с просверленными на концах отверстиями,  которые соединяли веревочкой. Она, собственно, и была рулевым управлением, при помощи которого мы пытались, далеко не всегда успешно, менять направление движения. Сверху петлей крепили ремешок, куда просовывали свои ботинки или сапоги. Для эстетов существовали более сложные технологии изготовления лыж, предусматривавшие изгиб передней части. Для этого их необходимо было ошпарить кипятком и держать под изгибающим гнетом несколько суток. Нередко они гнулись не там, где мы рассчитывали, и были похожи на полозья былинных саней с высоко задранной передней частью. Помню, именно такие лыжи были у Калиника, моего одноклассника. Лыжи, как правило, изготавливали сами из штакетника, по причине чего ивановские заборы к весне заметно редели. Реже обращались к услугам деревенских плотников, у которых пара лыж стоила пять рублей.
Наиболее подходящим местом для катания на лыжах был пустырь напротив села. С его самой верхней точки, откуда уже начинались скалы, можно было скатиться вниз до центра села, что составляло около шестисот метров.
Покрытое толстым слоем пушистого, сверкающего белизной снега, это место так и манило к себе. Выглядело оно идеально ровным и, соответственно, подходящим для катаний на лыжах. Но это только казалось, поскольку под снегом скрывалось большое количество торчащих из земли камней, зачастую крупных, натолкнувшись на которые, лыжи оставались на месте, а мы продолжали полет, приземлялись и кувыркались в снегу до полной остановки. Затем вставали, отряхивались и все начинали снова. Во избежание травматизации, было принято соблюдать негласные правила приличия. Находящихся по курсу движения людей следовало предупреждать о надвигающейся опасности общеизвестным кличем: «Оге! Оге! Огееееееее!!!», что в переводе означало: «Валите с моего пути, пока не поздно!». Лыжи редко выдерживали один сезон. Как правило, они ломались после нескольких падений. Но странно, что мы оставались целыми.
Гораздо более привлекательным у ивановских детей было катание на санках. Садились мы в самом центре села и, не останавливаясь, могли скатиться до колхозного сада, а это было около пятисот метров. Если же в селе по каким-то причинам, как правило, траурным, чистили снег в сторону кладбища, то это расстояние увеличивалось до одного километра, чему, просим прощения у уважаемого читателя, мы нарадоваться не могли.
Санки у нас были фабричными или самодельными. Последние изготавливались еще с целью применения в хозяйстве – на них возили мешки с мукой или зерном, воду во флягах, дрова, навоз и пр.
Мои санки были большими и тяжелыми, так что таскать их было не так-то просто. Да и сидеть на них тоже, поскольку ноги с трудом доставали до земли и брать повороты было сложно. Поэтому я ложился на живот головой вперед, а ноги свисали сзади. Во время движения я цеплялся за снег носком то левого, то правого сапога и обеспечивал поворот в нужную сторону. А точно брать повороты было весьма полезно, потому что перед мостом, где мы набирали максимальную скорость, необходимо было действовать точно и оперативно, в противном случае можно было улететь в глубокий овраг. Кстати, такое бывало не раз, но, выкарабкавшись наверх, нередко с посторонней помощью, мы орали, плакали, так, на всякий пожарный, затем вновь возвращались на трассу.
Увлекшись катанием, мы не то, что не чувствовали холода, но и попросту не замечали его. Так как знали, что отогреемся дома, где тепло, вовсю горит печка, на которой стоит кастрюля с горячим супом или чайник с ароматным чаем из трав.
Мои сани изготовил дядя Павлик, наш колхозный сварщик. Согнул два куска трубы, приварил стойки и связал их продольными и поперечными стальными прутьями в единый каркас. Сидение из досок прибил старший брат. Радости моей не было предела. Изначально они скользили с трудом, оставляя за собой ржавый след. Но я, не жалея сил, шлифовал полозья наждачной бумагой, затем обкатывал и обкатывал. Вскоре они сверкали как зеркало, а скользили так, будто сами отталкивались от снега. Я набирал такую скорость, что иногда становилось страшно. Бывало, что переворачивался на всем ходу. Нередко мы проводили соревнования на скорость. С моими санками в Ивановке могли потягаться только одни, а нам двоим равных не было.
Был у нас и третий вид катания – скольжение на ногах. Для этого накатывали специальные катки, как правило, на крутых спусках. Иногда поливали их водой, чтобы заледенели и продолжали шлифовать катанием. В итоге получался каток длиной до сорока метров, гладкий как стекло.
Именно такой каток у нас и был в школе, чуть в стороне от туалетов. Спуск там был очень крутой и, поскольку шлифовался большой массой детей, он становился идеально гладким. Для катания на таких катках нужна была обувь без рифлений  на подошве. Наиболее подходящими были поношенные кирзовые сапоги со сточенными подошвами.
Как только звенел звонок, оповещающий о перемене, мы одевались и сломя голову бежали к катку. Там к этому моменту, как правило, уже собиралась большая толпа. Иногда скатывались парами, даже тройками или паровозиком, держась друг за друга. Каток был идеально отшлифованным и настолько крутым, что держать равновесие было сложно, и мы часто падали, причем опасно и ощутимо больно. Первый упавший создавал затор и на него наваливались идущие следом. В итоге образовывалась куча мала.
Увлеченные своим делом, иногда мы не слышали звонка на урок, хотя у нас в школе стоял допотопный звонок, звук которого и мертвого бы разбудил.
Вернувшись в класс, если нам позволяло время, мы собирались вокруг печки и сушили ноги. Классы у нас отапливались буржуйками, за которыми должен был следить дежурный. Дрова также заготавливали мы сами на уроках труда. Так вот, когда сушили свои носки или портянки в классе пахло нечто средним  между навозом и силосом. А что, мы ребята деревенские, все было в пределах нормы.
В один прекрасный день то ли мы рано вернулись с катка, то ли тетя Ангелица забыла вовремя дать звонок, короче, как-то недопустимо долго остались без дела. А шило в одном месте не давало покоя. И стали думать, чем полезным бы заняться. И придумали. Стофором был предложен замечательный план. Короче, одному из нас предлагалось выйти в коридор и заманивать в класс детей, остальные же должны были его поджидать за дверью и коллективно избить при появлении.
Вдохновившись намеченным, мы, не откладывая, приступили к его осуществлению. Заманивать вызвался я, голосов против моей кандидатуры не было. Остальные распределили между собой функции следующим образом. Калиник должен был первым набросить на жертву пальто и душить ее. Стофору отводились удары в область живота. Гураму, моему двоюродному брату предлагалось лупить ее сапогами, а Гево должен был проводить анализ текущей ситуации и действовать в соответствии с обстановкой.
Хлопнув друг друга по рукам, каждый из нас занял свои позиции. Я вышел в коридор. В классе за дверью около пары минут еще было слышно какое-то шуршание и разговоры, затем воцарилась тишина.
Ждать долго не пришлось. В коридоре появился мальчик двумя классами младше. Увидев меня стоящим около двери, он поинтересовался, чего это я там жду. Я ответил, что в классе переодеваются девочки и предложил посмотреть в замочную скважину. Как только он наклонился, я открыл дверь, затолкнул его внутрь. С криками «За родину!» на него набросили пальто, после чего на бедолагу посыпался такой град ударов, что он тут же свалился с ног, затем выполз в коридор, встал и, рыдая, убежал.
Взглянув на атакующих, мне стало ясно, что этого им безнадежно мало, они жаждут большей крови. В их глазах был маниакальный блеск, жесты дерганные, а у Гево и Гурама даже пошла пена изо рта. Мальчик их явно не удовлетворил, они требовали жертву покрупнее. Закрывшись, они вновь заняли свои позиции, а я стал выжидать.
Как назло, на этот раз в коридоре не было ни души. Ситуация усугублялась тем, что в любой момент мог зазвенеть звонок. Дверь периодически открывалась и задавался один и тот же вопрос: «Ну, скоро там?!».
Вдруг из учительской вышел Леонид Федорович, директор школы. А вот его появление в наши планы не входило. Застигнутый врасплох, я заметался по коридору. В Ивановке учителя были в большом почете и имели непререкаемый авторитет. Мои подозрительные телодвижения были замечены и он, не отрывая от меня взгляда, размеренным шагом, с заложенными за спину руками, направился в мою сторону. Поравнявшись, Леонид Федорович положил руку на мое щуплое плечико, слегка наклонился и с улыбкой на лице спросил:
- Что-то случилось?
- Да нет…
- Точно?
- Да-да…, - неубедительно ответил я.
- Ты что-то недоговариваешь! – Уже строго произнес он.
- Нет-нет…, - я окончательно растерялся.
- Говори сейчас же!
Не знаю, какой дьявол в тот момент вселился в меня, но, ведомый его волей, я еле слышно выдавил:
- Меня не пускают в класс…
- Мой золотой, что же ты сразу не сказал?! – Он даже погладил по меня головке.
Леонид Федорович направился к двери и, взявшись за ручку, потянул ее на себя… Ох, зря он это сделал, зря…
Парни действовали предельно слаженно. Голову Леонида Федоровича мгновенно накрыло пальто. В ту же секунду мощнейшим прыжком на нем повис Калиник, взяв в тиски его голову и обхватив ногами грудную клетку. Следующим к жертве ринулся Стофор. Встав на полусогнутые ноги и, почти уткнувшись лицом в мускулистый зад Калиника, он стал наносить молниеносные удары в живот, чередуя резкие хуки и мощными апперкотами. Гурам, держа в руках покрытые засохшим навозом сапоги, жонглировал ими как нунчаками, осыпая жертву градом ударов по всему периметру. Гево стоял несколько в стороне, зорко следя за соблюдением технологии избиения. Не отказывая себе в удовольствии, он периодически подбегал, наносил жертве пару пинков под зад, затем вновь отскакивал в сторону. Противник что-то пытался нам сказать из-под пальто, но сокрушительные удары в живот выдавливали из его легких весь воздух, и вместо членораздельных слов выходили квакающие вопли. Это еще больше возбуждало Стофора и тот с криками «Ах, ты еще и квакаешь?! Издеваешься, да?!» продолжал вовсю метелить противника.
А жертва тем временем показывала чудеса стойкости, все еще держась на ногах. Видя, что фактор внезапности не срабатывает, Гево решил приступить к плану «Б», который имелся в запасе. Встав на край парты, он бросил клич: «Оге, огееее!!!». В следующее мгновение он с криком «За Сталина!» подпрыгнул и взмыл вверх, расставив руки в стороны и уподобляясь парящей высоко в небе хищной птице. Он явно намеревался атаковать жертву сверху и нанести ей решительный удар, окончательно сломив ее сопротивление. Но бабушка Чофика откармливала его настолько старательно и плотно, что соотношение между весом его тела и подъемной силой воздуха были явно не в пользу последней. Законы физики разочаровали нас и Гево плюхнулся на пол рядом с партой. Спружинив на жировой прокладке живота, его туловище вместе с мясистыми ушами совершило несколько отскоков вверх и замерло.
Складывалась отчаянная ситуация. Надо было предпринять что-то решительное. И тут, подползя ближе к противнику, Гево схватился руками за его ногу и тут же вонзил в нее свои зубы. Жертва завыла словно одинокий голодный волк в ночную зимнюю стужу. И, окончательно обессилев, шлепнулась на пол. И замолкла.
- Урааааааааа! Победа!!! – закричали бойцы, по-мужски хлопнув друг друга по рукам. Это было настоящее боевое братство.
Гево присел на жертву отдышаться. И тут Гурам как завизжит, указывая пальцем на ее ноги:
- Смотрите!!!
- Что?! – С испугом переспросили остальные хором.
- На его брюки!
- Брюки как брюки. Что в них особенного?
- Они глаженые!
И их вдруг осенила зловещая догадка. Глаженые брюки в Ивановке носили только учителя и пара человек из колхозной администрации. Но, поскольку к колхозной конторе мы не имели никакого отношения, вероятность первого варианта резко возрастала. Только сейчас они обратили внимание и на то, что под пальто лежала неестественно крупная особь, учеников таких габаритов у нас в школе попросту не было.
Подойдя поближе, Стофор взялся за угол пальто и плавно потянул его на себя. Пока оно сползало, новоиспеченные бойцы молили бога и надеялись, чтобы их догадки не оправдались. Но бог в тот день был не на их стороне. Увидев восковой бледности лицо Леонида Федоровича, они застыли в первобытном ужасе. Жертва не подавала признаков жизни.
- Может по щекам похлопать? – Предложил Гурам.
- Да нет, здесь надо делать искусственное дыхание «рот в рот», - парировал Стофор.
- А давайте водой обольем! – Высказал свое мнение Гево.
В этом момент Леонид Федорович зашевелился и застонал. Еще через минуту он присел, бросив недружелюбный взгляд на «героев» дня. В ответ они виновато улыбнулись, оголяя свои нечищеные зубы. К нашему удивлению, Леонид Федорович оказался лысым. Растрепанные волосы висели с двух сторон как листья бамбука, а темя было голым как зеркало. Видимо он отращивал их с одного бока и зачесывал в сторону через всю лысину, тем самым маскируя ее.
- В учительскую! – Еле слышно произнес он.
- Вы что-то сказали? – С милой улыбкой на лице переспросил Калиник.
- В учительскую!!! Немедленно!!! – На этот раз это был мощный гортанный рев, вызвавший у «героев» полное смятение и опасно расслабив их сфинктеры.
Леонид Федорович кое-как встал и, все еще шатаясь, вышел в коридор. Увидев меня, его лицо озарилось улыбкой:
- А ты молодец! Никогда с этими болванами не связывайся!
- Спасибо, Леонид Федорович. Креста на них нет! Звери! – произнес я, глядя на «болванов» и неодобрительно покачивая головой.
«Герои» вышли в коридор и засеменили за все еще шатающимся директором в сторону учительской. На них жалко было смотреть. По виду Стофора создавалось ощущение, что он попал в плен к индейцам племени делаваров и с него только что сняли скальп. Калиник шел со странной походкой, как-то от бедра, свидетельствовавшей о том, что у ее хозяина велика вероятность глистной инвазии. За ним, держа в руках сапоги и опустив голову, ковылял Гурам. Из дырок на его вязанных носков весело торчали обе пятки и по нескольку пальцев с каждой стороны. Только Гево был переполнен вызывающим подозрения оптимизмом, наталкивая на мысль о диагностическом его происхождении. Таким он и останется всю жизнь.
Перед входом в учительскую они на мгновение остановились и, заскрежетав зубами, помахали в мою сторону кулаками. Затем шагнули в неизвестность.
Вернулись они в класс лишь к середине занятия. Грустные, истощенные, опущенные. Кроме Гево. Этого ничего не брало.
Что вы спросили, уважаемый читатель? Что потом было? Да ничего особенного… Так себе…