Мама

Медиумический рассказ, записанный при помощи "яснослышания".


  Я принёс большую охапку листьев – запах стоял на всю столовую.
  - Кончился сезон, – это сказала мама. Она любила осеннюю пору, и жаль было уезжать из деревни. – Сынок, а не сходить нам к погосту? Захотелось что-то, будто боль в сердце.
Мать просящее посмотрела на меня.
  - Пойдём. Я хотел прогуляться ещё.
Мы оделись и вышли на улицу. Редкий дождь стал устало накрапывать. Мы спустились в низину, там мох и чуть-чуть накопилось воды с прошлого ливня – сейчас меня это не смутило. Я помог матери перейти на ту сторону мокрого пространства, но сам при этом промочил ноги.
Неспешным шагом мы шли к погосту и тихо разговаривали. Мама умоляла меня не спешить с решением продать имение: оно наше уже давно. Исполнилось сорок лет, как дед нам оставил его, я унаследовал его от отца. Он совсем иссох, и перед смертью просил меня не продавать, «если деньги не очень нужны», но как раз нужны именно сейчас. Но всё по порядку.
Я задолжал и не справился с выплатами, долг вырос до того, что выплатить стало нельзя, не продавая старенького имения. Мама просила, умоляла меня.
  - Но где я возьму деньги? – уже негодовал я. Но мама упрямо твердила:
  - Не продавай, сынок.
Мы дошли до погоста. Мать расстелила скатерть и насыпала пшено. Этот ритуал всегда повторялся, когда мы приходили почтить могилы. Птицы клевали, и когда скатерть оставалась чистой от крошек или крупы, мы уходили. Птицы были перелётными, а время – поздняя осень, пшено осталось нетронутым, и мы ушли.

  - Что тут такое? – голос матери звучал строго. – Я просила больше этого не делать!
Это она отчитывала новую помощницу, так мама называла служанку Настю, девушку расторопную, но очень своенравную. Сейчас её «промах» заключался в открытии окна настежь – у нас этого делать не полагалось, но Настя делала это с настойчивостью упрямой козы, и мама была в бешенстве. Закончилось всё выдворением служанки «за неуместную дерзость». До неё место занимала «воспитанная» девушка, как маме показалось вначале. Потом, как только стихли ахи и охи по поводу новенькой «помощницы», пошли недоразумения: то разбита чашка, то не застлана постель и многое ещё, чего мама так и не смогла ей простить. Мама любила менять слуг. Иногда приходилось её от этого отговаривать, но не в этот раз.

Сейчас мы уезжаем, сторожем оставляем «сироту» до седых волос Варфоломея. Он с ключами уже ходил по комнатам и закрывал одну за другой на замки. Это проделывалось не раз – каждый год одно и то же.
«Ещё бы немного и понадобились бы сани», – я пытался шутить. Действительно, в этом году мы задержались, не хотелось уезжать. Теперь, когда вещи уложены и мы в коляске, а не в розвальнях – довольны оба.

Моя мама – милая женщина, рано овдовела, но осталась верна мужу: не стала выходить замуж, когда были предложения и не одно. «Что теперь говорить? – отмахивалась она от разговоров, – замуж не пойду!» Это был решительный последний отказ, и уговоры ни к чему не привели, даже моё мнение не возымело силы. Теперь мы, два одиноких человека, едем вместе и тихо переговариваемся между собой.
Мама не оставляла надежду женить меня, однако «подходящей» пары не находилось: то ей не нравился голос моей избранницы, то приданое девицы было недостаточным для её сына. Расстраивались свадьбы одна за другой, и я остался один. То ли любовь к сыну была такой сильной, то ли мне пришлось уступать больше, чем следовало, но моё холостяцкое положение перестало меня тяготить, и я смирился. На маму это действовало удручающе, и она сказала:
«Женись! Кого приведёшь – приму».
Я не собирался приводить, да и девушки перестали мне отвечать взаимностью – я старел. Мама стала замечать седые виски и с горестью заключила:
«Пора. Я сама найду пару для тебя», – и вздохнула.
Вот уж третий год ищет, да нет результата. Однако появилась девушка, которая вдруг стала мне нравиться: зовут Марией, ей двадцать два года, но выглядит моложе. Но её отец не сжалился над моими мучениями и отказал: стар я ему показался, да и не хорош собой.
«Что ж, –  решил я, – не судьба!»
И вот мы вдвоём с мамой едем в город, там наш дом – уютный и тёплый. Вечерами будем играть в карты с приглашёнными соседями, а по воскресеньям стоять службу, не пропуская ни одной.
Мама заснула без признаков перехода ко сну, голова закачалась при движении. Мне захотелось последовать её примеру, но не спалось. Кучер резко натянул вожжи, коляска встала: на обочине стоял человек с протянутой рукой, мама уговорила его останавливаться всякий раз, как увидит убогого. От резкого торможения мама скатилась на дно коляски: это была не она, а безжизненное тело. Я испугался и стал кричать, дёргать её за руку, пытаясь поднять. Мама была мертва.

Похороны были с большим количеством гостей – маму любили. Я плакал не стесняясь слёз. Меня жалели, друзья жали руку, успокаивали. Через год я женился на племяннице друга. Она ухаживала за мной, читала вечерами и, наконец, «влюбилась», как сказала – я ей поверил. Месяцем ранее меня наведал гость: мамин друг по имени Сергей Онуфриевич. Мы не разговаривали долго, он не захаживал, а тут – на тебе! Пришёл! Разговорились, слово за слово, и вдруг он произнёс мамину фразу: «Женись, сынок».
Я не ожидал от него, хотел спросить, но Сергей Онуфриевич ответил сам: «Приходить стала ко мне, просит. То просит навестить тебя, то кается в чём-то, – гость засморкался, – любили мы с твоей мамой друг друга. Не простил я её, а она замуж за твоего отца вышла. Вот так и расстались. А после уж просил прощения, не согласилась:
 «Стары мы, – сказала, – новую жизнь начать. А всё хороша была, – это он сказал с укором себе, – твой отец меня не жаловал, знал – «бывший» я, но супругу боялся упрекать, любил, наверное. Да и как не любить такую? – он всхлипнул. – Теперь вот, сказала, пойди к сыну, расскажи о себе. Я ещё приду, только скажи, чтоб женился – я велю».
Он окончил свой рассказ, засобирался. Я вышел проводить, но он не позволил. Стоя на крыльце, я разглядывал удаляющуюся фигуру.
«Он мог стать моим отцом», – думал я.

Теперь обо мне. Я получил неожиданное наследство: Сергей Онуфриевич отписал мне всё имущество, и оставил наследство. Я выкупил деревню, оставленную под залог. Женат и дети – двое.
 Умер. Узнал всю правду. Не решился отец её рассказать, ну да ладно. Теперь у меня их двое: отец, что родил, и кто воспитал. Я признателен моей матери, что прислала ко мне его – разговор состоялся. А узнай я раньше – осудил бы? Нет. Мама берегла меня, не позволяя правде выйти наружу. Такая вот история.