Ю. В. Готье. Окрестности допетровской Москвы

Юрий Владимирович Готье (1873 – 1943) видный русский историк, профессор Московского Университета, с 1939 года Академик. Его труды по Русской истории, археологии и архивоведению высоко ставятся современной наукой. В 1930 арестован и ряд лет подвергался ссылке. В Москву вернулся в 1934, а с 1939 снова стал читать лекции в Университете, тогда же и был избран в Академики. Кроме важных исторических монографий Ю.В. Готье вёл уникальные дневниковые записи: впервые опубликованы в 1997 под названием «Мои заметки» (589 с. текста).
Историческое исследование Ю.В. Готье «Окрестности допетровской Москвы» извлечено составителями из третьего выпуска «Москва в ее прошлом и настоящем» (М., 1910, С. 28 – 43).

*

Пр.-доц. Ю.В. Готье

Окрестности допетровской Москвы


Стоит лишь бросить взгляд на план Москвы, составленный в начале XVII века, по преданию царевичем Федором Борисовичем, план, который много раз позднее воспроизводился в сочинениях о Московии, чтобы видеть, насколько Москва в то время отличалась по занимаемой ею территории от современной нам Москвы. Город оканчивался стенами Скородома, а после того как они сгорели в смуту, - земляным валом, шедшим по линии нынешней Садовой. Далее начинались уже загородные места; в московские планы они впервые включаются в XVIII столетии. Было бы, однако, ошибкою думать, что городская жизнь до Петра останавливалась у ворот столицы, с последними домами Земляного города. Давно успевшие наметиться искривленные радиусы, - главные улицы Москвы, - вели от ее ядра, Кремля и Китай-города, к воротам Белого города и далее к воротам города Земляного, которые находились почти всегда на одной линии с первыми. За Земляным городом, по обеим сторонам дорог, ведших в большой муравейник - Москву, тянулись на довольно большое расстояние жилища всякого мелкого люда, льнувшего к большому городу, питавшегося им и кормившего его своим трудом. Эти пригородные поселения расползались далее вширь по мере роста самого города. Взгляд на план столицы более позднего времени лучше уяснит сказанное. Возьмем, напр., «План столичного города Москвы, сочиненный под смотрением архитектора Мичурина» в 1739 году, и мы сейчас же увидим, как за городскими воротами узкой лентой вытягивались по направлению к нынешнему Камер-коллежскому валу продолжения городских улиц, носившие обыкновенно название слобод. Слободы не примыкали одна к другой; вытянутые по продолжениям радиусов, шедших от центра города, они отделялись друг от друга засеянными полями и пустырями, одним из последних воспоминаний о которых служит до сих пор громадная Миусская площадь, или же оврагами и реками, как, например, между слободами новой Дмитровской и селом Сущевым, с одной стороны, и Троицкой слободкой с другой, где протекали речка Неглинная и ручей Самотека.
Приглядимся поближе к слободам, окружавшим Москву; посмотрим, как они были расположены и как текла жизнь в этих придатках могучего организма Москвы, при помощи которых он завоевывал постепенно деревенский простор. Выехав из ворот Земляного города по Тверской, путешественник, покидавший Москву, попадал в Тверскую ямскую Слободу, состоявшую при царе Михаиле из 60 дворов «ямских охотников», т.е. ямщиков, содержавших сообщение между Москвою и Тверью для надобностей Московского правительства. В слободе была своя церковь, вблизи которой стояли дворы причта, ямского прикащика и церковных бобылей, - мелких ремесленников, живших на церковной земле. Все ямские дворы занимали совершенно одинаковое пространство по 15 саж. в длину и ширину да «в огороде и в огуменнике» 25 сажен по длиннику и 15 в поперечнике. Ямская слобода была настоящей деревней. Ямские дворы были окружены пашней, занимавшей под самой слободой «и с тем, что под новой слободой меж старой Дмитровской и новой дороги», 192 десятины. Влево ямская земля простиралась вперемежку с огородами московских обывателей до Кудринской слободы или «оселка» и Волоцкой дороги, как называли в то время нынешнюю большую Пресню. Если повернуть вправо от Тверской и ехать вдоль нынешней Каретной Садовой, можно было, миновав сначала новую, а потом и старую Дмитровскую дорогу, «что езживали в Петровские ворота», попасть на дорогу, по которой «ездят от Тверских ворот на большую Троицкую дорогу». Едучи этим путем, надо было проехать сначала мимо пахотных угодий Тверских ямщиков; за ними на левой стороне оставалась Новая Дмитровская слобода, потом новая слободка Воротниковская и старинное большое село или слобода Сущево, упоминаемое в качестве княжеской вотчины еще в удельные века. Помянутая выше дорога, соединявшая Тверские ворота с Троицкой дорогой, проходила далее через убогие дома, - своеобразную особенность древней Москвы, - где складывались и хоронились тела самоубийц, казненных, погибших насильственною смертью и неизвестных. «Убогие домы», от которых получила свое название Божедомка, были расположены вблизи ручья Самотеки; здесь с нашей дорогой скрещивалась другая, ведшая из города в село Напрудное с его уже в XVII в. чтимою церковью св. великомученика Трифона и в возникшую еще в XVI веке на земле князя Черкасского, тянувшей к его вотчине с. Останкину, слободку Марьину, населенную ремесленниками, непашенными бобылями и дворовыми людьми князя. От убогих домов дорога, ведшая с Тверской, поднималась вверх к старинной Переяславской ямской слободе, оставляя направо подмосковную слободку Троицкого монастыря с подворьем, на котором останавливались приезжавшие в Москву власти этой обители. Громадное пространство между валом города и слободами Сущевской, Марьиной, Троицкой и Переяславской и селом Напрудным оставалось долгое время пустым и было в XVII веке, кроме убогих домов, занято пашней ямщиков Переяславской слободы, и отдельными частновладельческими участками, самые крупные из которых еще носили привычное для русской деревни название пустошей.
Переяславская ямская слобода вместе с появившейся рядом с нею в половине XVII столетия слободой Мещанской, предназначавшейся для западно-русских переселенцев, занимала высокую местность за Сретенскими воротами. Ее устройство ничем не отличалось от устройства Тверской и других ямских слобод. Пахотные земли переяславских ямщиков, начинаясь, как уже сказано, под Сущевым, простирались к востоку до нынешних Красных ворот и Красного пруда, где встречались с подгородными частновладельческими участками и с большой группой дворцовых сел и слобод, непосредственно примыкавших к городу, составляя как бы его продолжение к северо-востоку. Это были слободы старая и новая Басманные и Сыромятническая и села Елохово, Красное, Покровское-Рубцово, Преображенское и Семеновское; за ними не в далеком расстоянии находились старинная вотчина Чудова Монастыря, село Черкизово, и вотчина бояр Романовых, Измайлово, перешедшее в 1650-х годах, после кончины боярина Н.И. Романова, в собственность царя Алексея. Вблизи помянутых дворцовых сел, между ручьем Чечоркой и речкой Яузой, возникла после смутного времени новая Немецкая слобода, куда были переселены из города все иностранцы. Об этом сильно старалось высшее Московское духовенство, мечтая уменьшить до пределов возможного общение русских с иноверцами; мечта, однако, не осуществилась; непрерывный ряд улиц соединял Немецкую слободу с Москвою, а близость дворцовых сел, ставших в конце столетия царскими резиденциями, сделала из нее первое окно, через которое стал смотреть на Европу юный царь Петр.
Продолжая наш путь далее на восток, мы встретим за Сыромятниками, на левом берегу Яузы, новый вид подмосковного поселения, нами еще не отмеченный. С юга Москва, подобно современной крепости, была опоясана линей фортов-монастырей, своими стенами и бойницами прикрывавших подступы к посаду и оказывавших не малую защиту столице во время набегов татар, прекратившихся только к концу XVI столетия. Монастыри эти - Андроньев, Новоспасский, Крутицкий, Симонов в Заяузье, Данилов и Донской за Москвою рекой, Новодевичий и Новинский на юго-западе - охраняя столицу, жили своими особыми мирками. Они были окружены дворами служек, служебников, детенышей, трудников, как называли всех тех мирян, которые по личному усердию, по экономической необходимости или по холопству должны были работать на иноков и доставлять обителям довольство и спокойную жизнь. Служа монастырю, слуги подмосковных обителей были по большей части мелкими ремесленниками, для которых близость к столице была постоянным источником работы.
Громадное пространство по левому берегу Яузы между Семеновским и Андроньевым монастырем, с его слободкой «Вороньей», оставалось в XVII столетии, по-видимому, незастроенным. По реке Яузе в местах, где позднее выросли царские дворцы, стояли лишь мельницы, как стояли они, впрочем, и по другим речкам близ города и даже внутри его - по Пресне, Ходынке, Неглинной. Наоборот, высокая местность в Заяузье, за Таганскими воротами была покрыта если не сплошными, то во всяком случае значительными поселениями, не сливавшимися в допетровское время ни со столицей, ни друг с другом. Это была, прежде всего, Рогожская ямская слобода, получившая свое название от села Рогож (ныне г. Богородск), расположенного по большой Владимирской дороге, которую она обслуживала; ее пашни и огороды тянулись от Яузы до Калитникова болота и «убогих домов», находившихся близ Крутицкого монастыря. Далее – дворцовая слобода Алексеевская, память о которой сохранилась в названии улиц, соединяющих Андроньев монастырь с Таганкой, Каменщики, вдоль Москвы реки от стен города до Новоспасского монастыря, наконец, слободки Монастырей Симонова и Новоспасского и владения Крутицкого митрополита, носившие названия деревень Малых Крутиц и Кожухова и слободок Арбатецкой и Дубровки.
В Замоскворечье за валом находим по берегу Москвы реки, против Каменщиков и Новоспасского монастыря, слободу Кожевники и мо-настырскую слободку Даниловскую; вокруг Донского монастыря, более молодого, чем другие подмосковные монастыри, также завязывается в XVII столетии узел подмонастырного поселения; но преобладающей но пространству и значению является в Замоскворечье Коломенская ямская слобода, обслуживавшая дорогу на юг от столицы; ее угодья с обеих сторон упирались в Москву-реку.
Выйдя из города по Калужской дороге, спустившись вправо по крутому берегу Москвы и перейдя последнюю около основанного в половине XVII столетия Ф.М. Ртищевым Андреевского монастыря, где киевские иноки работали над исправлением богослужебных книг, мы опять попадаем в непосредственную близость города. Расположенный против дворцового села Воробьева и находившейся под ним слободки Лужниковской блистал главами своих церквей Новодевичий монастырь, отделенный от города громадным полем, остатки которого еще памятны теперешним москвичам. Вправо от дороги из монастыря в Москву лежала черная Хамовническая слобода, поставлявшая на Большой Дворец полотна и скатерти; влево вытянулась вдоль «бережков» и «овражков» Москвы-реки патриаршая Саввинская слободка, а за нею Дорогомилово, которое поделено было между Ямскою слободой, обслуживавшей Смоленскую дорогу, и Благовещенской слободой Ростовского митрополита, где жили его старинные домовые крестьяне; первая была за рекою, вторая находилась на левом, городском берегу Москвы вокруг церкви Благовещения в «бережках». Далее, от устья Пресни вверх по ее левому берегу, раскинулась слободка патриаршего Новинского монастыря, примыкавшая к Кудрину, а за Пресней, между Москвою-рекою и Волоцкою дорогой была «великого государя слободка Садовничья, да солодяной да свинарный дворы, потешный двор и псарские и всяких охотничьих людей дворы». Таков был внешний вид и состав ближайших окрестностей Москвы.
Внутренний быт и занятия подмосковных слобод в значительной степени зависели от их происхождения и той специальной цели, которой они служили, того тягла, которое они тянули. Ямские слободы имели свое дело, важное в общем распорядке жизни того времени, но более узкое сравнительно с торговою деятельностью черных слобод и сотен Москвы. Специальные занятия соседних с городом дворцовых сел и слобод определялись их отношением к царскому хозяйству и состояли в изготовлении для Кремля запасов и в доставке продуктов - белья в Хамовниках, кожаных изделий в Кожевниках и Сыромятниках - или же в отбывании барщины или уплате оброка во дворец: так было в селах Красном, Покровском и других. Наконец, назначением Монастырской слободки была работа на братию. Однако, специальными тягловыми работами не исчерпывались занятия жителей подмосковных сел и слобод. Рядом с подневольной работой на государство, дворец или монастырь была вольная работа на большой город, который требовал торговцев, промышленников, ремесленников. Черных сотен внутри города не хватало для надобностей московского рынка. Известно, что в самой Москве торговлею и промыслами занимались и черные дворцовые слободы, и стрельцы, и другие мелкие служилые люди в свободное от походов и службы время. То же можно сказать и о пригородных поселениях. Переписи подмосковных слобод, при всей их сухости и краткости, рисуют яркую и интересную картину. Ямщики и мелкие служилые люди торгуют, государевы оброчные крестьяне в каком-нибудь селе Красном или Елохове оказываются портными, серебрениками, калашниками, а служки и детеныши монастырских слобод - печниками, седельниками, сапожниками, дровосеками, мясниками, плотниками, словом, в каждой такой слободке или селе оказывались в наличности чуть ли не все ремесла, какие могут существовать в большом городе. Можно, кажется, подметить и некоторую специализацию, вызываемую или условиями места, или случайными причинами. Так, в слободке Новинского монастыря жило довольно много «могиляков», обслуживавших монастырское кладбище, а также довольно значительное число московских извозчиков. Непашенные бобыли Крутицкой слободки Дубровки занимались кирпичным делом, что, быть может, объяснялось свойствами почвы. Промыслами поддерживало себя и низшее духовенство: в 1646 году была «на реке на Москва у Воробьевых круч церковь Андрея Стратилата, да на ее церковной земле сарай, а в нем жгут кирпичье, сарай попа Ивана Кондратьева, а в нем кирпич жжет сам поп на продажу, да другой сарай попа Алексея Денисова, да в том же сарае жеребей дьяконов и тот жеребей в споре у попа Алексея с церковным дьячком Тимошкою Ивановым».
Так, между Москвою и ее деревенскими окрестностями простирался довольно широкий пояс поселений, непосредственно связанных с городом, живших с ним одною жизнью и работавших на него. Уже в XVII столетии Москва была обширным рынком, не довольствовавшимся тем, что производилось внутри его и поглощавшим производство окрестных селений. Селения эти были прямым и естественным продолжением столицы, и их внутренний быт мало чем отличался от быта посадских общин внутри города. Как и там преобладали мелкие интересы самой слободки, ограниченной двумя-тремя улицами с деревянной мостовой и грязью но колено; нарушали однообразие посещение церкви по праздникам и развлечения в кабаке. Обыденная жизнь лишь изредка заслонялась общею жизнью столицы. Сообщение, несмотря на близость, было тяжелым и часто затруднительным. В Москву ходили и ездили за делами или за зрелищами: посмотреть на празднества, выходы царей, приезд иноземцев. Более сильный отголосок на далеких городских окраинах находили крупные события, происходившие в стенах Москвы и потрясавшие подчас всю страну. К таким событиям, как показывает нам история Смутного времени, умело чутко прислушиваться все русское население; умело оно и отзываться на них.
Постепенно, однако, большой город поглощал самостоятельность окраин. Важным моментом в истории пригородов старой Москвы был 1649 год, когда, с введением в силу Соборного Уложения, обитатели патриарших и монастырских подмосковных слободок были взяты в Московский посад и расписаны по городским сотням и слободам. Постановление «впредь опричь государевых слобод ничьим слободам на Москве не быть» было распространено и на московские пригороды: только государевы дворцовые села да государственные ямские слободы сохранили и позднее отдельное от Москвы существование.
За поясом слобод и подмосковных сел расстилался до южной степи, польских границ, Белого моря и Урала деревенский простор. Что считать окрестностями Москвы, чем отличались эти окрестности от остальной страны, напоминал ли тогдашний вид их то, что мы теперь видим вокруг города? Вот вопросы, которые сами собою становятся на очередь.
Окрестности Москвы, условно, конечно, можно ограничить Московским уездом. Уезд - основное областное деление Московского государства, округ, который князь объезжал для сбора дани; уезд возник в удельное время, пережил всю Московскую эпоху и, несмотря на многочисленные перемены при Петре, благополучно дожил до Екатерининского Учреждения о губерниях. Тогда уезды, сохранив название, почти везде изменили свои границы. Старинный Московский уезд значительно отличался от современного и обнимал не только Московский, но также и нынешние Подольский, Бронницкий, Богородский и части Дмитровского, Звенигородского, Верейского и Серпуховского уездов. Он сложился в таком виде из ближайших к столице волостей и из отдельных подмосковных сел, которые в удельную эпоху давались обыкновенно порознь всем наследникам Московского князя. К этим волостям и селам были позднее присоединены части старинных уделов Боровского и Серпуховского. Московский уезд распадался более чем на 60 мелких делений, носивших название волостей и станов. Перечислим те из них, которые непосредственно прилегали к городу. По левому берегу Москвы-реки, выше города, тянулся Горетов стан, примыкавший к городскому валу между Дорогомиловым и Тверской дорогой; на территории его были расположены Пресненская, Кудринская и Новинская слободы. Между Тверской и Троицкой дорогами подходил к Москве простиравшийся далеко на север стан Манатьин Быков и Коровин; стан этот составился из трёх ранее отдельных волостей; к нему принадлежали подгородные слободы: Новая Дмитровская, Сущевская, Троицкая и село Напрудное.
К северо-востоку от Москвы, вдоль Троицкой дороги и вправо от нее до сел Черкизова и Измайлова, была расположена дворцовая волость Тайнинская, в состав которой входили и большие леса, доныне сохранившиеся близ Москвы под названиями Сокольников и Лосиного острова. С востока от границ дворцовых земель до Симонова монастыря, на Москве-реке прилегал к столице стан Васильцов, в который входили пригородные слободки Заяузья. С Замоскворечьем граничил Ратуев стан, а Воробьевы горы и Дорогомилово принадлежали к стану Сетунскому, получившему свое название от речки Сетуни. На западе Сетунский стан отделялся рекою Москвой от Горетова стана.
В XVI столетии Московский уезд еще подвергался опустошениям татар, как это было, например, в 1571 и 1591 годах, но это обстоятельство не мешало ему быть одною из наиболее густо населенных местностей страны. Лишь к концу столетия в окрестностях столицы дало себя чувствовать пагубное влияние затяжного экономического истощения, от которого страдало Московское государство при царе Иване. Смута ураганом промчалась над окрестностями Москвы. Не миновали бесследно для них самозванцы, народные вожди вроде Болотникова, казаки, поляки. Описания Московского уезда в 10-х годах XVII столетия всегда сопровождаются безотрадным заключением: «а ныне все пусто», «села и деревни запустели от Литовских людей», «а по новому дозору все пусто». Под Троицким монастырем запустели две женских обители: на «троицкой земле, в Хотькове был монастырь, а ныне стоит церковь Покрова Пресвятой Богородицы, да на монастыре 27 мест келейных порозжих; да на троицкой земле был монастырь Богородицкий Подсосеньем, разорен от Литовских людей». Этот последний монастырь так и не был восстановлен после смуты. Такая же участь постигла целые села, деревни, усадьбы. Население за смуту убыло и едва начало оправляться в 20-х годах XVII века. Это лучше всего видно на примере. В троицких вотчинах Московского уезда, занимавших, не включая огромных лесов, пространство до 40.000 десятин, в 1593 году было 280 селений, с 1545 населенными дворами; в 1614 г. их оставалось лишь 91 с 215 дворами; в 1625 году цифры эти повысились до 155 и 934. Лишь после «королевичева прихода», - так называли в Москве поход Владислава на Москву в 1618 г., - окрестности Москвы получили, наконец, тот мир и тишину, в которых они так нуждались, и стали оправляться от перенесенных потрясений. Лишь с большим трудом можно себе представить численность населения Московского уезда за время от смуты до Петра. По мере того, как страна оправлялась от разорения, прежние жители, распуганные и разогнанные смутой, возвращались на старые места; строились деревни, распахивались запустевшие поля, расчищались нови. Правительство царя Михаила имело в своем распоряжении очень мало денег и очень много пустых земель. Естественно, что наряду с другими способами эксплуатации этих земель должна была возникнуть мысль об использовании их путем продажи частным лицам. Этим пополнялась истощенная казна и оказывалось косвенное содействие экономическому подъему страны: предоставляя частным лицам приобретать пустые земли, правительство передавало им заботу о хозяйственной их эксплуатации. В таких именно целях был издан указ 7 февраля 1628 года, разрешавший продажу порожних земель в вотчины «боярам и приказным людям и служилым и не служилым людям и мочным гостям» по полторы десятины за рубль, «чтобы из пуста в живущее выходило». Практическое действие закона 1628 года было довольно заметным, особенно в первое время: за год с небольшим в Московском уезде было продано 75 участков. Среди лиц, приобретавших их, встречаются громкие имена князя Д.М. Пожарского, боярина И.Н. Романова, Шереметевых и других видных деятелей эпохи. Внутренняя колонизация не могла не оказать влияния на подъем хозяйственного состояния окрестностей столицы и на увеличение подмосковного населения. Землевладельцы различными способами привлекали рабочие руки на пустые земли. Видное место в первое время после смут занимало возвращение сельских жителей, разошедшихся в лихолетие. Еще более распространенным явлением был перевод крестьян из многолюдных селений во вновь возникавшие. Встречаются также случаи своза крестьян, хотя своз в XVII веке принадлежал к отмиравшим явлениям. В годы польских войн царя Алексея Михайловича пустые земли нередко колонизовались «полонными людьми», вывозимыми из западной России. В результате, вместо «пустошей, что были деревни», столь характерных для конца XVI и начала XVII столетий, все чаще и чаще стали встречаться «деревни, что были пустоши». Непрерывный рост сел и деревень вокруг Москвы не замедлил отразиться и в официальных документах: переписчики 1646 г. насчитали в уезде до 13800 тяглых дворов с населением 70.000 человек обоего пола. В 1678 году население уезда уже превышало 90.000, т.е. за 32 года возросло на одну треть. Правда, цифры эти имеют относительное значение. Техника переписного дела не была высока; в перепись не включались неподатные группы населения, - дворянство, духовенство, а это повышает истинную цифру населения. Однако взаимное отношение приведенных цифр не изменяется; они ясно показывают, что, подобно населению самой Москвы, росло и население ее окрестностей, по мере того, как сглаживались следы смуты.
Итак, сравнительная населенность была отличительным свойством окрестностей столицы. Москва в то время была во всех отношениях центром страны. В нее отовсюду сходились большие дороги. Кроме пяти главных дорог, перечисленных выше, по которым была организованна ямская гоньба, в Москву вели и другие, второстепенные. Это были дороги - Калужская, Коломенская вдоль левого берега Москвы-реки, Волоцкая, Дмитровская, Киржацкая. Подвигаясь по любой из этих дорог к Москве, путник еще задолго должен был заметить близость большого города. Однообразие безграничных лесов и пустырей, которые так поражали иностранцев, ехавших в Mоскву, сменялись более оживленными картинами. Серые, крытые тесом, деревни попадались чаще; чаще виднелись усадьбы бояр, дворян; ярко блестели среди деревянных построек и лесов каменные церкви, воздвигнутые усердием богатых вотчинников; наконец, за несколько верст, с Поклонной горы, существовавшей почти на каждой ведшей в столицу дороге, открывался вид на Москву, одинаково изумлявший, хотя по разным причинам, и русского, и иностранца. Вид Москвы изумляет и теперь; он не потерял своей красоты и оригинальности, своего старинного облика. Можно думать, что и подмосковные окрестности не утратили вполне всех черт, отличавших их в старое время. Еще очень велики леса, окружающие Москву, еще сереют деревянные избы среди каменных и кирпичных строений; и если бы не было фабрик, железных дорог и всего того, что внесено в жизнь культурными приобретениями новейшего времени, то москвич времен царя Михаила, чудом проснувшийся в XX веке, мог бы без большого труда узнать привычную для него местность.
Обратимся теперь к другим особенностям подмосковных мест. В XVI - XVII веках Москва - столица царства и резиденция царя. Дворцовое хозяйство было самым сложным и обширным во всем государстве. Рассыпанные по всей стране дворцовые села и волости, обслуживавшие различные нужды царского двора, были особенно многочисленны под Москвою, где они тянулись почти непрерывною линией от границ Звенигородского уезда, через Павшино, Хорошово, Крылатское, Воробьево, до города, и далее вниз по реке, где мы находим дворцовые села Коломенское, Борисово, Остров, Быково, Верхнее и Нижнее Мячково, Софьино, Бронницы. Дворцовые земли лежали также, как мы уже знаем, и к северо-востоку от Москвы. Не считая пригородных дворцовых сел, вдоль Троицкой дороги, вперемежку с заповедными царскими лесами, расположены были временные резиденции, где двор останавливался во время государевых богомольных походов. Это были - Алексеевское, Тайнинское, Пушкино, Братовщино, Воздвиженское и другие; в иных из них и доныне еще сохранились следы царских дворцов. Несколько далее от столицы встречаем конюшенные волости Домодедовскую и Бронницкую и Черноголовскую волость ловчего пути, несшие специальную службу дворцу; сплошной территорией лежали дворцовые земли на южной окраине уезда вокруг села Хотуни (нын. Серпуховского у.) и на юго-востоке, где под названиями Гвоздны, Сельны, Гуслицы, Гжели, Куньей, Загарья занимали значительную часть нынешних Богородского и Бронницкого уездов.
Дворцовые села и волости были обложены различными повинностями в пользу дворца; мы только что упоминали о дворцовых конюшенных и ловчих волостях; подобно этим волостям особые специальные повинности на дворец отбывало с. Семеновское (в нын. Дмитровском у., неподалеку от Пушкина и Братовщина), поставлявшее в Кремль дрова. Повинностью большинства других дворцовых сел уезда была доставка хлебных запасов, отбытие барщины в дворцовых имениях, где существовала «государева пашня» или уплата денежного оброка. Как общее правило, можно установить, что оброк платили села, расположенные у ворот города, вроде Красного, Покровского; барщина была распространена в других близких к Москве селах. Таковы были Коломенское, Измайлово, Воробьево, Алексеевское.
Более отдаленные села и волости пахали государеву пашню у себя дома и доставляли во дворец хлеб в зерне. Независимо от сказанного, все дворцовые села обязаны были доставлять «столовые запасы» - мясо, сыр, яйца, домашнюю птицу, орехи, грибы и прочую снедь, быстро потреблявшуюся бесчисленным населением Кремлевского дворца. Для более далеких сел такая повинность заменялась дополнительным денежным оброком. Что такое было большое дворцовое село под Москвою, покажет нам лучше всего взгляд на село Измайлово, старинную вотчину Романовых и одну из резиденций царя Алексея. Боярин Н.И. Романов и его наследник царь Алексей Михайлович завели в Измайлове образцовое хозяйство с запашкой свыше 700 десятин; сверх того, отведены были особо 34 десятины для посева гречихи. В описаниях с. Измайлова встречаются следующие строения, принадлежавшие к сельскому хозяйству: каменные риги, житный двор, льняной двор, скотный двор длиною 45, шириною 24 сажени; в нем содержалось быков 903, дойных коров 128, телок и телят 272, баранов 284. На конном дворе стояло 700 лошадей: на птичьем было 484 лебедя, павлина, гуся, утки и разных кур. В запасных складах хранилось 500 заступов, 192 косы, 400 сох, 900 серпов и т.д.  [1]). Такую же приблизительно картину представляло и другое любимое село царя Алексея - Коломенское, особенностью которого была не только большая дворцовая запашка, но также громадные фруктовые сады и поемные луга, куда на сенокос собирался рабочий люд со всех почти дворцовых волостей Московского государства.
Дворцовые вотчины были капиталом, на который существовало громадное хозяйство Московских царей. Государи XVI века знали это и дорожили дворцовыми землями. Так же поступали и первые два царя из дома Романовых, которые даже в годы устроения государства после смуты сумели сберечь дворцовые имения. Но со смертью Алексея Михайловича дело меняется. У кормила правления становятся временщики, опекуны, родственники малолетних царей. Власть на долгое время переходит в руки придворных кружков, не заботившихся об интересах государства. Начинается безумная и беспорядочная раздача дворцовых земель. В числе получивших земли находим Апраксиных, Милославских, Салтыковых, Нарышкиных, Лопухиных, патриарха Иоакима с его родственниками, деятелей переворотов 1682 и 1689 гг. - Хованских, Голицыных, Стрешневых. Петр, взяв в свои руки правление, не изменил этой политики. Упразднив старый дворцовый обиход, он щедро раздавал и дворцовые имения. Достаточно сказать, что Меншикову в Московском уезде были подарены волости Домодедовская, Гуслица и Гвоздна и села Верхнее и Нижнее Мячково с 1270 дворами крестьян и 20000 десятин одной только пахотной земли, а князь Г.Ф. Долгорукий получил Хотунскую волость с 700 дворов и 5700 десятин пахотной земли. Можно думать, что в течение 35 лет с 1676 до 1711 года было роздано до миллиона десятин дворцовой земли, причем Подмосковье пострадало едва ли не сильнее других местностей. Так, вместе со старым Московским дворцом рушился и земельный капитал, его со-державший. Дворцовое хозяйство было преобразовано и основано на других началах.
Резиденция царя, Москва, была в то же время и духовной столицей страны, местом жительства российских митрополитов и патриархов, городом сорока сороков церквей и богатых обителей. Мы уже видели, какое значение имели подмосковные монастыри с их торгово-промышленными слободками; мы знаем также, как велики были имения Троице-Сергиева монастыря в окрестностях столицы. Насколько велика вообще была площадь церковных имений под Москвою, можно судить по тому, что эта площадь лишь на 30 % была менее всех частновладельческих дворянских имений. XVI столетие было временем особенно сильного роста монастырских имений, роста, встревожившего и взволновавшего правительство настолько, что еще царь Иван счел нужным законом оградить рост монастырского землевладения. Но закон этот плохо исполнялся первое время. В событиях смуты общественное мнение видело наказание за грехи всей земли. Эта мысль укоренилась в умах современников: русская земля в грехах; ей ниспослано тяжелое испытание; в смирении и покаянии надо каждому молить о прощении грехов, потому что каждый несет свою долю вины в общих бедах. Чем же замолить грехи? Тем, что чаще всего составляло богатство русского человека того времени: землею, недвижимым имением, отдавая его в монастырь, как искупительную жертву. Такой образ мыслей должен был вызвать и действительно вызвал новый прилив земельных вкладов в монастыри. Нет почти ни одного сколько-нибудь заметного деятеля того времени, который бы не пожертвовал земли в чтимую им обитель: в один только Троицкий монастырь между 1594 и 1614 годами было пожертвовано в Московском уезде 1900 десятин земли. Лишь постепенно в общественном мнении, а затем и в законодательстве совершается переворот. С 30-х годов XVII века вклады уменьшаются, а позднее, после того как Соборное Уложение запретило всякие земельные дачи в духовные учреждения, жертвователями подмосковных земель остаются только государи, не прекращавшие своих земельных вкладов в обители, и даже разрешавшие духовным властям расширять свои владения покупкою. Так было, например, с царем Алексеем Михайловичем, который позволил своему любимцу Никону покупать земли для воздвигаемого им Новоиерусалимского монастыря.
Частновладельческие имения под столицей, «подмосковные», как их привыкли называть, появились в большом числе только в царствование Ивана IV, когда правительство, желая усилить число военно-служилых людей, приписанных к столице, раздавало в частное владение огромные пространства земли в Московском и смежных с ним уездах. Во второй половине XVI века по всем направлениям вокруг Москвы уже виднелись усадьбы или, как тогда говорили, «усадища» бояр, дворян и приказных людей. Смута не изменила положения дела, а последующее время, с раздачей дворцовых имений и продажей свободных земель, увеличило число дворян землевладельцев под столицей. Первоначально юридическая природа подмосковных имений мало чем отличалась от других мест страны; вотчины чередовались с поместьями, и последний вид владения, условный, обеспеченный действительной военной службой владельца, вероятно, даже преобладал. Позднее, однако, с распространением обычая жаловать поместья в вотчину и с развитием покупок вотчинниками запущенных участков подмосковные местности ранее других отразили на себе последствия этих явлений. В конце XVII столетия поместное владение под столицей - редкость, и можно наверное сказать, что знаменитый закон Петра, сливший в 1714 году поместья и вотчины в одну дворянскую собственность, не создал здесь почти ничего нового.
Подмосковными имениями владели все те, чья служба протекала в Москве. По всем дорогам от города можно было встретить вотчины и мелких и крупных московских деятелей, были эти вотчины и у ворот столицы. Так, например, князья Мстиславские владели Филями и Кунцевым, Останкино принадлежало князьям Черкасским, так же как село Никольское по большой Тверской дороге. Шереметьевы еще при царе Иване владели Кусковым; вблизи большой Троицкой дороги была вотчина князя Пожарского, село Медведково, а далее лежали вотчины боярина Шеина, героя Смоленской осады, и историка смуты князя Катырева-Ростовского. Неподалеку от Тверской дороги расположена была вотчина родни царя Михаила Стрешневых - село Покровское; по той же дороге можно было встретить владения кн. Воротынских, а в конце XVII века также вотчину Б.Ф. Годунова; другая вотчина царя Бориса, с. Вяземы, лежала по Смоленской дороге. Подобным перечислением можно было бы занять целые страницы. Мы бы, однако, очень ошиблись, предполагая в имениях больших московских бояр найти ту роскошь, которою прославились их правнуки в Екатерининское время. Вот как описывает И.Е. Забелин вотчину старейших московских бояр, князей Мстиславских, с. Фили или, по-тогдашнему, Хвили, на Москве реке, «усть речки Хвилки». «Под селом был пруд, а в селе церковь Покров Богородицы, деревянная строенная клетски, т.е. как клеть, изба. Вблизи церкви стоял двор вотчинников - боярский двор. По всему вероятию, хоромы князей Мстиславских не отличались от общего типа боярских сельских домов. Хоромный состав такого двора заключался в нескольких горницах с комнатами, разделенных сенями и стоявших на жилых подклетах, т.е. на нижнем служебном этаже; через сени же стояли повалуши, род жилых высоких башен в три яруса. В богатом дворе строился третий ярус - чердаки и терема. Таковы были части жилых хором, находившиеся в одной связи. Боярские хоромы стояли всегда в глубине двора, огороженного забором. Во двор вели одни или двое ворот, передние с приезда, и задние с поля. Кроме хором на том же дворе помещались разные служебные и обиходные избы и клети, конюшни и скотные дворы. Со стороны двора поближе к хоромам ра-скидывался сад, обыкновенно плодовый, огороженный тоже забором или плетнем. У ворот же всегда строилась сторожевая изба, а если вотчина была большая и населенная, то тут же у ворот ставилась изба схожая для крестьянских сходок, которая называлась также и судебною, потому что здесь происходил вотчинный суд». Едва ли подмосковную вотчину Мстиславских следует считать очень большой и очень населенной; в состав ее, кроме села Филей, входили еще 4 деревни, Гусарево, Ипское, Кунцево и Мазилово, и 8 пустошей, в которых кроме двора вотчинникова и приказчикова было 5 дворов холопов, 15 дворов крестьянских и 9 дворов бобыльских с населением в 40 душ мужского пола  [2]. Сравним с Филями рядовую вотчину среднего служилого человека. Вот описание вотчины дворянина Воронцова-Вельяминова сельца Федоскина в Манатьине стану под Москвою. «Двор вотчинников, а на дворе дворовые строенья, хором; горница на подклете белая, осиновая, получетверты сажени, крыта драницами; в горнице печь белая кирпичная с трубою, в подклети печь косящатая, перед горницей сени, а в сенях чулан дощеной, на сенях чердак дощатый. На переднем дворе житница осиновая и конюшня, крыты соломой, да на заднем дворе баня осиновая, 2 сажени, погреб дубовой, поварня», также крытые соломой. Отдельно стояли дворы скотный и конюшенный с избой, житница «да изба ветченая, мшена, для хлебного ссыпища». В житнице было 118 четвертей ржи и овса; на дворах стояли 24 лошади, 35 голов рогатого скота, 30 овец и 30 свиней; да пашни было 36 десятин. В вотчине было 9 дворов крестьян с населением в 37 человек мужского пола. Разница между вотчинами первого боярина и простого дворянина сравнительно невелика и во всяком случае не отвечает разнице в их состояниях и их социальном положении. Эго не обман зрения и не простая случайность. И большой боярин и простой дворянин были одинаково бессменными царскими слугами. Первый входил в дворец через боярскую площадку, заседал в думе, предводительствовал войском; деятельность второго протекала в хозяйственных помещениях дворца, в приказах, в рядах войска. Но местом постоянного жительства обоих были их московские дворы. Выезд из Москвы означал поход, служебное поручение, назначение в провинцию; отпуски давались редко и бывали кратко-временными, так что основаться в подмосковной надолго удавалось не часто. Был лишь один случай, когда имение могло на долгий срок стать резиденцией московского служилого человека - это была государева опала; но в подмосковные не ссылали опальных; чаще всего государь указывал лицам, навлекшим его гнев, ехать в дальние деревни, подальше от столицы и царского двора.
Чем же были подмосковные в XVI-XVII столетиях? Как дворцовые имения служили для поддержания громадного дворцового хозяйства, так имения частных лиц были сельскохозяйственными фермами, которые доставляли на московские дворы своих хозяев всякие запасы. Лишь в редких, сравнительно, случаях и притом ненадолго, служили они местом отдыха и развлечения; сюда приезжали, отпросившись на несколько дней, осмотреть хозяйство, полюбоваться на деревенский простор да позабавиться охотой, псовой и соколиной, составлявшей любимую утеху знатного москвича той эпохи. Едва ли, впрочем, московские бояре и дворяне ощущали сильную потребность жить в деревне. Их московские дворы были целыми поместьями с просторными хоромами, теремами, повалушами, бесчисленными клетями, подклетами, кладовыми, амбарами, с тенистыми садами, большими огородами. Такой московский двор и был центром, где протекала частная жизнь московского служилого человека, а его загородные имения были, главным образом, источником его материального благосостояния и поддержкой его московского хозяйства. Подмосковная вотчина управлялась обыкновенно приказчиком, жившим в особом дворе, неизменно упоминаемом во всех описаниях имений. Приказчик, доверенное лицо из своих же крепостных, полновластно распоряжался в имении, под постоянным, впрочем, опасением попасть под «государев гнев и опалу» и получить «кнут и чепь». Главною обязанностью приказчика было получить и доставить в Москву то, что вносили своему господину крестьяне и дворовые. «Государю Володимиру Ивановичу и Государыне Федоре Алексеевне, холоп ваш, государей своих, Гришка да староста Ивашко Захаров, челом бьют. Здесь, го-судари, в вотчине вашей, по сю грамотку все, дал Бог, здорово. Да послали к вам, государи, десять баранов, да кадку творогу, да оброчных дворовых Оленкиных да Матренкиных 200 яиц, да с Оксиньею послано, что прошлого году пряла, ее оброку две новины, а оброчные новины еще не поспели. Да ярового, государи, всякого хлеба выслано, овса 65 четвертей с осминою, ячменя 16 четвертей с осминою, гороху полторы четверти, гречи четыре четверти, пшеницы с получетвериком четверть, семени конопляного две третницы, да льняного семени выслано осьмина плавуну да полосмины ростуну. Да милости у тебя, государыня, просим, прикажи, государыня, пожаловать рубашенок, ободрался, наг. Да послано, государи, вам грибов ведро». Вот обычное содержание донесений управляющих подмосковных имений, сельскохозяйственных ферм с даровым трудом, «на государев двор» в Москву.
Расцвет подмосковных, появление в них роскоши и затей, с которыми у нас неразрывно связано представление о старом барстве, относится к более позднему времени, когда закон о вольности дворянства, изданный императором Петром III, освободил дворян от их вековой обязательной службы, а политика императрицы Екатерины II открыла им широкий доступ к деятельности в провинции.
Мы ничего не говорили о недворянских имениях по той причине, что их не было вовсе. Гости, высший слой московского посадского населения, были единственной группой недворянского населения, которая имела право владеть недвижимыми имениями, но вотчины гостей, которые часто встречаются в других местностях страны, например, на севере, совершенно отсутствуют в окрестностях столицы.
Выше уже много приходилось говорить о подмосковном крестьянстве. Житель ближайших к Москве селений - ремесленник, работающий на дворец, монастырь и на московского обывателя. Если мы отойдем далее от города, картина изменится в подробностях, но основные ее черты останутся те же. Свободное крестьянство рано исчезло из Подмосковья. В XVII веке всякий подмосковный крестьянин был крепостным, работал на владельца той земли, на которой он сидел, и вез всякие запасы на двор своего вотчинника или помещика, а оттуда, на своих же подводах, свозил эти запасы в Москву, в Кремль, на патриарший двор, в монастырь, на московский двор боярина, захватывая с собою и тот излишек, который он мог продать в городе в свою пользу. Надо было отъехать очень далеко, за несколько десятков, может быть, за сотню верст, чтобы выйти за черту местности, работавшей на столицу. Если в Москву свозились сельскохозяйственные продукты очень значительной территории, то можно сказать и обратное: Москва была рынком, где жители окрестностей добывали себе все то, чего не могло им доставить их домашнее хозяйство. Свозя припасы в Москву, крестьянин запасался в ней, чем мог, для своего деревенского обихода. То же достигалось через посредство ярмарок и торжков, происходивших периодически во всех наиболее значительных селах. Так влияние Москвы, как крупного рынка, чувствовалось на далеком от нее расстоянии еще задолго до того, когда кругом столицы начала зарождаться фабрично-заводская промышленность.

ПРИМЕЧАНИЯ:

  1. Мартынов и Снегирев. Русская старина в памятниках гражданского и церковного зодчества, год 4-й (1853), Стр. 101 - 104.
  2. Забелин. Кунцево и древний Сетунский стан, 158 - 161.


«Москва в ее прошлом и настоящем». М., 1909 - 1912. Т. 3. М. 1910. С. 28 – 43.