Советник Коминтерна. Глава 7

Запад, Юг и Норд в крушеньи,
Троны, царства в разрушеньи-
На Восток укройся дальний,
Воздух пить патриархальный.

Ф.И. Тютчев



Вещи уже были давно собраны, и весь последний день ушел на расставание со старыми знакомыми и друзьями. Больше десяти лет прошло в сибирском городе, и расставаться с ним, с озером Байкал было жаль. Особенно Надежде. Здесь прошло ее детство и юность, все было родное и близкое. В Усинск, к отцу, начиная с учебного 1909 года, они с Володей приезжали только на каникулы. Давно это было.
Потом учеба: институт и университет. О Девичьем институте, как он продолжал называться в простонародье,  остались самые добрые и светлые воспоминания. Там было уютно и жилось по-домашнему. Граждане города и особенно купечество всячески способствовали материальному его благополучию.  Далеко не все ученицы были из богатых семей, и, чтобы поддержать их, в институте часто проводились различные музыкальные, литературные вечера или благотворительные балы "в пользу недостаточных воспитанниц, оканчивающих курс».

Часть учениц находились на полном бесплатном содержании. Как гласил устав, прием детей на казенное содержание определялся заслугами родителей или опекунов и их бедностью. Выпускницам из малообеспеченных семей выдавали по 30—50 рублей серебром. Кроме того, большое число учениц содержалось ежегодно за счет разнообразных стипендий: на двух стипендиаток государя императора, за одну-двух от опекунского совета и таможенного ведомства, от одной до десяти стипендиаток содержал Томский общественный банк. Также имели своих воспитанниц Главное управление Восточной Сибири, Общество вспомоществования учащимся в Восточной Сибири и частные лица, как например, Мясников и Сиверс.
Надежда проходила по списку воспитанниц Иркутского военного округа, способствовало учебе и то, что по линии ведомства Императрицы Марии Федоровны, которое имело отношение к попечительству института, конторщицей трудилась мать, Глафира Аристарховна.
Наук в институте изучали много, отдавая предпочтение языкам, педагогике, рукоделию, рисованию, пению и музыке. Гимнастика и танцы тоже входили  в обязательный круг занятий. По  аттестату выпускница имела право получить, не подвергаясь особому испытанию, свидетельство на звание домашней наставницы тех предметов, по которым она показала хорошие успехи. Выпускнице могли присвоить звание учительницы — в зависимости от степени обучения.

Программа занятий, уделявшая много внимания светским навыкам, отличалась от обычных учебных заведений уже по своей сути. Девочки день говорили на немецком языке, день — на французском. Много значило и музыкальное образование, оно велось на самом высоком уровне, в том числе и самыми лучшими музыкальными деятелями Иркутска. Большим событием были частые посещения театральных спектаклей.  Долгожданными были обязательные балы, на которые приглашались кавалеры из мужских учебных заведений. Для младших девочек приглашали юных кадетов, для старших — юношей из губернской гимназии и технического училища. Бал продолжался обычно до четырех часов ночи, как это было принято на взрослых балах, — светская жизнь диктовала свои правила.
Историю Института благородных девиц завершила революция. В 1917 году он пострадал от уличных боев и  был закрыт. В период Временного правительства он открылся вновь, даже планировали преобразовать его в восьмиклассную женскую гимназию. Однако, время распорядилось по своему, - в  1920 году Девичий институт, как и Сиротсковоспитательный дом Медведниковой, окончательно закрыли. Здание передали университету.

Для учреждения университета еще в 1916 году  в городе создали специальную комиссию. Ее возглавил городской голова Бобровский. Планировалось приурочить открытие университета к празднованию в 1919 году 25-летия  царствования Николая II. Царя сменило Временное правительство и открытие университета в составе двух факультетов: историко-филологического и юридического состоялось  27 октября 1918 года с участием  министра просвещения Сапожникова. Спустя год, в целях комплексного исследования Сибири в университете открыли физико-математический факультет, охватывающий в то время все естественные науки от математики до биологии и химии.
Студентом этого факультета и стала Надежда Чакирова. Ей запомнилось установочное выступление ректора Рубинштейна, который призывал молодых студентов и сотрудников к дружной совместной работе, и просил закрыть глаза на временные трудности и трудиться ради великой идеи. Не хватало средств, учебные планы часто менялись, происходили постоянные сокращения штатов. Они и привели к упразднению факультета, на котором училась Надя. Все кафедры его вошли в состав педагогического факультета - бывшего Института народного просвещения, вошедшего в состав университета. На факультете готовили учителей, но главным оставалось Надино физико-математическое отделение.

Преподавали знаменитые профессора: Арцыбашев, Азадовский, Петри, Сварчевский. С участием Сварчевского при университете был открыт Биолого-географический НИИ, где часто приходилось заниматься Надежде.
В январе 1920 года медицинское отделение бывшего физико-математического факультета, где у Нади было много знакомых, выделилось в самостоятельный факультет во главе с профессором Бушмакиным. Университет размещался в бывшей резиденции губернатора Восточной Сибири, или как его еще называли - Белом доме.
Времена были тревожные. Пришлось пережить   жуткие дни борьбы за власть в городе. Красные, белые, снова красные. Бегство Володи в Читу, за невозможностью продолжить в Иркутске военное образование. Он ушел с войсками атамана Семенова, прорвавшимися из-за Байкала. Весть об их приближении ввергла в панику иркутских евреев, а также лиц, известных своими демократическими настроениями. В ту ночь никто не сомкнул глаз.
- Помню, - вспоминала Надежда, - чтобы как-то рассеять страх, мы с мамой почти всю ночь играли в карты - в "дурака". С рассветом узнали, что войска  Семенова разбиты и многие головорезы взяты в плен. Тогда мы еще не знали, что Володя ушел с семеновцами.

Спустя месяц решилась участь Колчака. Остатки его войск уходили длинными вереницами на восток, забрав с обозом семьи и толпы попутчиков. Железнодорожная линия была перерезана чехами, а большая часть городов и сел, вдоль дороги уже находилась в руках большевиков. Поэтому колчаковские колонны двинулись по льду замерзших рек. Этот ледовый маршрут был выбран еще и из других соображений: по берегам рек стояли села, где можно было разжиться провиантом. Остатки колчаковской армии забирали все, что попадется под руку, и ничего, разумеется, при этом не платили. Жители сел дрожали от страха при их появлении, но и сами солдаты немало намучились во время этого жуткого похода. Пока они дошли до Иркутска, их ряды сильно поредели, и они потеряли своего предводителя — генерала Каппеля, который отморозил ноги и в дороге умер.
7 февраля советские власти Иркутска потребовали, чтобы колчаковцы сложили оружие, на что их новый командующий Войцеховский выдвинул встречное требование - выдать золотой запас и освободить адмирала Колчака. В противном случае он угрожал обстрелять Иркутск.

Надежда с мамой, которая в это время трудилась в Окружном интендантстве писарем, пережили еще одну бессонную ночь, а наутро узнали, что Колчак расстрелян, а войско Войцеховского уже покинуло окраины Иркутска и уходит в сторону Байкала.
Университет Надя окончила в 1924 году. К тому времени ее профиль назывался сложно: «Педагогический факультет, физико-математическое отделение, естественно- исторический цикл Иркутского государственного университета»,  специальность - ботаника.  Учась в университете, Дина освоила курс машинописи и подрабатывала на жизнь печатанием различных документов, кроме того, трудилась лаборанткой. В последнее время состояла научным сотрудником при Университете у профессора ботаники Смирнова. Глафира Аристарховна тоже была при деле, служила в Собесе и вела скромное домашнее хозяйство.
Семья Чакировых проживала в доме Крылова, против Соламатовской улицы, фотографировались, как свидетельствуют оставленные негативы, на Солдатской у Густава Еннэ. В большом альбоме сохранилась история семейной жизни. На первых листах фотографии Надиного папы. Вот он в форме ученика реального училища, вот он юнкер, а вот уже бравый с усами офицер. Где он сейчас? Где брат Владимир, который ушел с войсками Семенова на Восток?

Дина вспомнила, как они с Владимиром наблюдали строительство на Архиерейской горе нового здания Военного училища. Рядом размещались многочисленные казармы сибирских стрелков, и брат, тогда еще кадет, постоянно заглядывался на офицерские погоны. В училище поступил на ускоренный курс в 1918 году, и большее время проводил в военном лагере на реке Ушаковке возле Пивоваренной деревни. Вскоре брат убыл в Читу, продолжать учиться на артиллериста. Запомнилось, как в Читу курсантов провожал начальник училища генерал Станкивский.
С того времени прошло шесть лет. Университет позади, а Володя, наверняка, в Маньчжурии, где оказались остатки белых войск. Вот и Надя с мамой решились ехать в знакомый Харбин, где больше российского, чем советского, и потом там можно найти работу на КВЖД, которую китайцы вернули СССР. Об этом говорилось в газетах, там же печатались объявления с приглашением на службу граждан СССР, взамен уволенных служащих старого режима.

В 20-е годы между Россией и Китаем граница была открыта. По КВЖД был самый короткий, дешевый и безопасный путь во Владивосток. Не всем давали визы на выезд в Маньчжурию, а следовать через нее – пожалуйста. Многие этим пользовались, брали билет до Владивостока, а сходили чаще в Харбине, или где им заблагорассудится, уже эмигрантами и лицами без гражданства. Между белыми и красными еще не было острых конфликтов. Пробольшевистки настроенные граждане, праздновали каждую годовщину Октября, а белые офицеры еще только делали первые осторожные попытки для борьбы с красными через границу в Приморье и Забайкалье.
После Даурских степей поезд побежал намного веселее.  Вызванная к жизни волей Российской императора и светлыми умами графа Витте и Ли Хунчжана Китайско-Восточная железная дорога стальной стрелой пронзила дикие маньчжурские степи, горные массивы, девственную тайгу, перелетела через мощные реки и соединила два Великих океана и два Великих народа. Называли дорогу по-разному. По образному выражению Бухарина, она была «революционным пальцем», запущенным в Китай. И действительно, вокруг нее  велись настоящие классовые сражения и тайная международная борьба.
За окном вагона степь Барги пестрела всевозможными цветами: ландышами, багульником, диким горошком, ирисами, ярко-оранжевыми лилиями-саранками, синими колокольчиками. А на плоскогорьях колыхалось самое огромное богатство этих степей — трава-острец.

Чем заняться в дороге? Лучше всего книгу почитать.  Для этого случая  отложены воспоминаниями французского посла Де Сегюр о путешествии Екатерины Великой в Крым. 
- Мамочка, а когда мы были в последний раз в Крыму? – поинтересовалась Надежда.
- Перед войной. В каком году? Наверное, в 1913. Да, в 1913 году. В тот раз папа пытался решить вопрос перевода по службе. Если бы это случилось, мы бы сейчас дорогая жили с тобой в Севастополе, на худой конец в Карасубазаре, в доме папиных родителей.
- Де Сегюр тоже описывал Карасубазар, вот послушай: «Мы могли только любоваться прекрасным его местоположением: в нем не было замечательных зданий или древних развалин. Дома, как все татарские дома, неправильно построены, низки и лишены всякой соразмерности. До завоевания город, так же как и Симферополь, принадлежал наместнику султана…. Потемкин, готовясь к приезду императрицы, развел на берегу реки Карасу обширный английский сад и посреди его построил изящный дворец. В честь великой гостьи был устроен грандиозный фейерверк, завершенный взрывом трехсот тысяч ракет…. На следующий день Екатерина, сделав осмотр огромного корпуса войск, уехала через горы в направление к Судаку. Закончила свое путешествие Екатерина на развалинах  несчастной и знаменитой  Феодосии, что с греческого переводится, как «Богом данная».

Надежде представился город, расположенный амфитеатром по берегу полукруглого залива. По улицам снуют извозчики - с пристани в город или из   города на пристань с багажом 40 коп, без багажа 20 коп. Реклама приглашает остановиться в гостиницах «Европейская» и «Центральная», угощаться клубничным мороженным.
По главной улице Итальянской, над берегом расположен бульвар с жиденькой растительностью. На бульваре высится памятник императору Александру III. Или уже не стоит, подумала Надежда.
- Кто нам писал, что моряки в Феодосии снесли памятник Александру III?
- Папа писал, а ему сослуживец по полку, - ответила дочери Глафира Аристарховна. Он и рассказал, какие там были во время революции порядки.
- Порядка, как раз и не было мама, сплошные беспорядки. Может и хорошо, что мы отсиделись в Сибири, вдалеке от главных  российских несчастий. Тем не менее, мысли о южном городе не покидали Надежду. Ее взору открылась музыкальная площадка с оркестром, морские купальни недалеко от бульвара. При купальне буфет, куда они с папой и Володей неоднократно ходили угощаться сельтерской водой. Осталось в памяти посещение картинной галереи художника  Айвазовского, а все остальное море, море и пароходы на которых они следовали из Феодосии в Алушту и Севастополь. Как же далеко от Крыма до Маньчжурии! -  пыталась представить она, разглядывая голые и хмурые сопки.

Глафире тоже вспомнился Крым. Карасубазар в тот раз шумел дневным гвалтом торговли. Стоял густой крымский август, стрижи летали в низком сене-зеленоватом небе. Абрикосы и персики вспухали бутафорскими горками на столах торговок. Мальчишки, таскавшие кувшины с водой на голове, придерживая одной рукой глиняную ручку, кричали резко со всех сторон: «Вода аянская, холодная вода, аянская…. Базар был наполнен  ароматом пирогов, с петрушкой и мясом, и все это в тесте, пропитанном бараньим жиром…
- А не перекусить ли нам, моя путешественница, - позвала Глафира дочь. Надежда уже убежала в соседнее купе, в компанию таких же переселенцев, следовавших из Красноярска.  Попутчик рассказал историю о «ланцепупах», а она маме: «Представляешь маман, путешествовал как-то в этих краях принц Генрих Прусский, а на дороге солдатушки наши от тяжкого труда и палящего солнца, превратились в чуть ли не в негров. Что делать? Как у нас всегда бывает, для привлекательности, часть солдатиков переодели, другую часть отогнали подальше от участков.
Нашелся, все же любопытный и попался на очи принца. Ротный на него гневно закричал:

- Куда тебя несет, такой - разэтакой  Ланцепупов!
Тот, естественно, утек, а до принца довели, что в этих горных краях еще сохранилось древнее племя «ланцепупов», лазят по рекам, золото ищут, свою «Желтухинскую республику» на Амуре создали. Принц поверил и на память записал.
Записал принц и то, что люди здесь веселые, пьют чай из самоварчика, водку с солеными огурцами и капустой. Народ русский гостеприимный, добродушный и незлобивый. Получали железнодорожники хорошие оклады, женились, размножались и создавали новую породу – русских маньчжурцев  и  называли их по железной дороге «кавэжэдэки».
- Была и у нас в Минусинске в ходу байка об одном таком ланцепупе, что бродил по лесам - золотоискателе, - вступил в беседу сосед-старичок с седой бородой и хитрыми глазами. Если хотите, расскажу для времяпровождения.
- Хотим, хотим, - обрадовалась Надя.

- Жил у нас в Минусинске мужичок, Иваном звали, а фамилия у него была Тропинин. Когда жизнь его по прижала сказал жене: ”Пока девчонки маленькие, а ты хорошо устроилась с работой у Вильнера, это у нас такой богатый купец был, я поброжу по белу свету в поиска фарта”. На том и порешили. Так Иван оказался в Туве, в Тодже, район там такой есть. Поработал он, значит, во многих артелях по рекам Систиг-Хему и Харалу, но характер не позволял довольствоваться малым. Он знал, что ему рано или поздно повезет. Будучи человеком настойчивым, он оказался один на один с судьбой и не заметил, как оказался в плену у дьявола, знающего пути к богатым россыпям золота.
Все лето Иван поднимался вверх по небольшой круто падающей речушке, брал пробы на каждой косе, чем выше он поднимался, тем богаче были золотом речные отмели и песчаные косы. И понял Иван, что поймал за хвост  удачу.
Что делать, когда фарт сам упал в руки, когда за один раз наполнил банку? Но Иван уже ничего не мог с собой поделать, дьявол настойчиво шептал ему на ухо: поработай еще один день, подкопай под куском скалы. И он начал остервенело орудовать киркой, дробить кварцевую жилу у основания нависшей скальной глыбы. Тут что-то качнулось, осыпалось, ударило в левую кисть руки. А когда очнулся от несусветной боли да от холода, увидел, что рука его намертво зажата обломком скалы. Вспомнил Иван Бога, да вот только молиться толком не умел.

Когда левая рука отвердела и начала ныть, Иван ножом отделил кисть по суставу, с трудом перерезав крепкие сухожилия. Макнул культю в толстый слой пепла костра и побрел вниз по ручью, волоча за собой ружье и патронташ. Иногда он терял сознание, потерял и счет времени.
Спас Ивана старик-тувинец на озере Азас, обогрел его и вылечил. И когда река стала и пошли в Белоцарск повозки с рыбой для купца Сафьянова, Иван щедро одарил золотом народного целителя и подался домой в Минусинск. Жену и детей он не застал. Соседи сказали, что уехали они в Енисейск к овдовевшей младшей сестре. В семье-то думали, что Иван уже сгинул в далеких таежных дебрях. Отнялась у Ивана поясница, начала отниматься левая нога, но все же он добрался до Енисейска.  Нашел жену с дочками, которые поначалу-то даже боялись его, хромого да однорукого. Купил домишко, одел, обул семью. Но тут грянула война с германцем, потом революция, потом пошли воевать, кто с кем попало: русские с русскими, русские с японцами да англичанами, чехи и итальянцы по городам Сибири толкались, потом партизаны и Советы, потом опять белые и опять красные…Чего говорить, сами знаете. А Иван пропал. Видели его в Минусинске и Белоцарске, а куда он подался дальше, так никто и не узнал.

- Может, мой папа знал, - тихо и осторожно сказала Надежда.
- Папа. А кто твой родитель будет? - поинтересовался старичок.
- Фамилия его Чакиров, а жил он в Усинске, служил пограничным начальником. Приходилось ему на Бегреде и Тодже бывать, и золотопромышленников он знал.
- Как же. Слышали, слышали. Можно сказать совместно строили колесную дорогу через Саяны в Урянхай и Белоцарск. Вот ты у него и спроси, милая, про этого Ивана Тропинина. Может, история имеет продолжение.
 Как же спросить, подумала Надежда, - когда и он, как Иван Тропинин исчез бесследно. Уехал в Омск, а потом в Москву  и вести о нем пропали.  Вся страна превратилась в потерявших судьбу людей. Вот и они с мамой едут из родного Иркутска в китайскую неизвестность.
Первый поток беженцев из России стал для Харбина маленьким землетрясением. Кто только не оказался в китайской «Желтороссии»! Здесь собрались бывшие министры Колчака и многочисленные деятели белой эмиграции: Гондатти, Гинс-Михайлов, Водянский, князья Кропоткин и Ухтомский, бывший посол в Японии Крупенский, генералы Дитерихс,  атаман Семенов, есаул Орлов.
 
Не зря, оказывается, строили железную дорогу и город Харбин. Как будто предчувствовали наступление конца российского мира. Кто когда-то ругал графа Витте  за планы строить дорогу во Владивосток через Маньчжурию и называл его графом «полу сахалинским», за то, что половину острова он отдал японцам, теперь в душе благодарил за возможность чувствовать себя русским хотя бы  в Китае.
Надо признать, что Китай в гостеприимстве русским не отказал и принял тех, кто недавно наводил в их стране «порядок» во время умиротворения «Восстания ихэтуаней». Вместо «Желтороссии» образовалась «Беломаньчжурия», но и в этот раз русские не до конца осознали свое положение. В некоторых кругах эмиграции, привыкших за последние годы к различным дворцовым и не дворцовым переворотам, зародилась мысль о захвате власти вначале в Харбине, а затем во всей Маньчжурии. Несмотря на всю безрассудность плана в той ситуации, он серьезно обсуждался, распределялись роли заговорщиков, захват зданий, складов оружия, телеграфа.
- Почему бы ни создать колониальную про российскую республику, к которой мы так долго стремились? - роптали, а то и призывали отдельные экстремисты, жаждущие власти. Автором заговора был некто Берсенев, редактор журнала «Вестник Маньчжурии», официального органа Экономического Бюро КВЖД.

Никак не мог в русских иссякнуть дух присоединения чего-то к своему пирогу. Возникла эта зараза-соблазн явно от татаро-монголов. С освобождением от орды, с познанием восточных земель и народов у русских с восточной кровью возникла потребность в раздольной жизни, к захватам и грабежам, которым они научились за долгие годы ига. Зачем трудиться, когда можно и так взять. И так они много взяли, что не удержали, как и монголы много лет назад. В итоге оказались, чуть ли не на родине Чингис-хана – в Харбине, но продолжали жить весело и шумно.
Сменивший изначального руководителя КВЖД Хорвата Остроумов взялся за театральные дела, покровительствовал музыке и начал строить курорты. Устраивались многочисленные балы и в популярном фокстроте «Харбинские прелести» были такие слова:

В Европе все изжито
Опошлено, избито,
Житье же, как во сне,
В одном лишь Харбине!

Как грибы после дождя, вырастали многочисленные рестораны, кабаре и совсем уже сомнительные предприятия вроде «Французского дома» на Диагональной улице с француженками из Тамбова и Верхнеудинска. На Китайской улице процветал «Американский бар.
Но вдруг время остановилось и пришли совсем другие люди и развлечения. Между СССР и, Китаем было подписано соглашение, предусматривающее восстановление прав Советского Союза на собственность КВЖД и совместное советско-китайское паритетное управление дорогой.
Как тогда говорили, «красные щупальцы протянулись из Москвы до Маньчжурии». Когда умер Ленин, эмиграция наивно поверила, что большевикам пришел  конец. Но конец пришел Остроумову, его арестовал собственный уголовный розыск. Были также арестованы начальник Земельного отдела Гондатти и главный бухгалтер КВЖД  Степунин.

В камере предварительного заключения Гондатти, бывший губернатор Амурской области не находил себе места:
 - У вас, - обратился он к сокамерникам, - случайно, нет никаких приспособлений, чтобы ликвидировать эту решетку на окне? Нет, а жаль.  Помню, был на одной из станций сибирской дороге в районе Благовещенска,   князь Гантимур, потомок в прошлом знатного правителя Даурии, из-за которого с китайцами был сыр-бор перед подписанием Нерчинского договора о границе.  Так вот, этот князь обладал недюжинной физической силой: легко  поднимал скаты вагонетки. Для него эти прутики, - показывая на решетку, - препятствия не представляли. Измельчал русский народ, сами себя защитить не можем, Россию профукали, к китайцам за помощью пришли. Вот теперь и пожинаем урожай, смотрим на небо в клеточку.
 Были времена, когда Гондатти не знал как избавиться от этих китайцев.  Будучи генерал-губернатором Приамурской области, он даже запретил принимать их на работы, что, по мнению министра Сухомлинова, расстроило все планы военного строительства в крае; вместо одного рубля в сутки пришлось платить три и оплачивать, сверх того, дальний путь русских рабочих из внутренних губерний.
Гондатти волновали не рубли, а надежность власти в Приморье. Китайцев становилось все больше и больше, нарастал криминал, происходили стычки. Чтобы приостановить миграцию соседей и отличить местных ходя от прибывших, китайцев стали метить: руку обвязывали бечевкой, закрепляемой оловянной пломбой. Руки, естественно, мокли, бечевки набухали, кровообращение у трудолюбивых ходя задерживалось. Жертвы пломбирования стали  приходить в полицию и показывать посинелые руки. Сами, будучи покорными, они не решались освободиться самовольно от наложенных  пломб.

Когда узнали об этом в Пекине, то пригрозили проделывать то же самое с русскими жителями в Китае, но только пломбировать не руки, а шею. Пломбирование пришлось отменить.
- Про какую вы станцию рассказывать изволите? - спросил Гондатти Остроумов. Помню, и раньше в Амурском краю все на китайцах держалось: галантерейные товары, китайские хлопчатобумажные и шелковые ткани, металлические изделия. Все везли с той стороны. Торговцы держали связь с  контрабандистами, которые переправлялись через Амур. Много этого брата появлялось накануне Нового года, праздника Весны по ихнему. Тащили к себе пушнину, панты, золото. - Кстати, исследователи золотых запасов  утечку золота из России в Китай оценили ни много, ни мало  в сто пудов. Это же видано!
- Что касается станции, то она, можно сказать, была моя,- пояснил Гондатти, Остроумову. В честь меня,  ее назвали «Гондатти». - Был я на ней неоднократно. В то время недалеко от станции,  находился универсальный магазин купца Виноградова, имелись также магазины татарских купцов Аликбековых. Мелкая лавочная торговля, это точно,  находилась в китайских руках, которые женились, как они говорили,  на «луская бабушка». Они продавали муку, крупы разные, сахар, соль, овощи. Винный погреб купца Виноградова  революционеры разграбили, местный пристав, носивший знаменитую фамилию Римский-Корсаков, сбежал, а станцию назвали по имени большевика, инженера  Шимановского, расстрелянного японцами в 1918 году. Представляете себе!

«Остроумовский процесс» продолжался до сентября 1925 года. Хотя он ничем не закончился, все же внес в миграцию панический страх. На смену Остроумову из Москвы прибыл новый глава дороги Эйсмонт с целым рядом новых начальников отдельных служб. На здании управления дороги, место русского триколора занял флаг Советского Союза..
Именно в этот период, когда Остроумов, Гондатти и Степунин, находились под арестом, в Харбин прибыла Глафира Аристарховна с Надеждой. Население Харбина в тот период составляло около полумиллиона человек, из них русских было  150 тысяч. С прибытием Чакировых, русских эмигрантов стало на два человека больше. С этого времени они приобрели статус беженцев.
«Бывших» с дороги по приказу нового управляющего КВЖД Иванова, успевшего сменить Эйсмонта, увольняли, а  тех, у кого были советские паспорта,  принимали. Надежда устроилась в Земельный отдел КВЖД машинисткой. Именно этим отделом руководил Николай Львович Гондатти. Надежде удалось застать этого старичка, небольшого роста, шагающего семенящей походкой с бумагами подмышками. У него было строгое и одновременно приветливое лицо. Острые глаза радужно светились за стеклами очков.  Раскланивался и тепло жал почтительно протягиваемые руки. Имперский Петербург когда-то на него возлагал надежды, проча на должность министра внутренних дел. Теперь он торговал земельными участками в Нахаловке.

Надежду предупредили, боже упаси опоздать на совещание. Николай Львович был большим аккуратистом и многие предпочитали придти на полчаса раньше. В земельном отделе трудились известные личности: брат Николая Рериха – Владимир Рерих и Николай Байков, натуралист и писатель. Помимо службы, Владимир Рерих открыл в Харбине ферму, опытное поле, маслосыродельный завод, которым заведовал до прихода большевиков. Смотритель лесных концессий КВЖД Николай Байков страстно увлекался изучением маньчжурского края и написал ряд познавательных книг: «В Дебрях Маньчжурии», «Великий Ван», «Тайга шумит» и другие.
Земельный отдел имел свой завод сухой перегонки дерева, производил мебель, различные виды паркета. Десятки развитых агрономических учреждений отдела обеспечивали  дорогу и предлагали населению семена, саженцы, всевозможные молочные продукты. Отдел располагал складами сельскохозяйственных машин и орудий, племенными рассадниками молочного скота, опытными полями и показательными фермами, несущие  в массы русского и китайского населения края передовую агротехнику земледелия и выращивания ягодных и технических культур.
Каких только в Земельном отделе не было служб, даже отделы метеорологии и духовных дел. Духовные дела представлял правящий епархией архимандрит Мефодий. Ему помогал делопроизводитель Адам Лазаревич Адамов.

 Надежда трудилась в службе, связанной с агрономией , которой руководил Константин Константинович Луневский.
Настроение у Надежды было замечательное. Она нашла работу, а в свободное время стала регулярно посещать любимую харбинцами на Конной улице № 16 библиотеку, владельцем которой был Бодиско. Дмитрий Николаевич Бодиско, бывший помещик из старинного дворянского рода, богач, мировой судья на старости лет стал на чужбине библиотекарем. Он прибыл из Токио, где тоже владел библиотекой. Связи помогали ему получать новинки из Парижа, Берлина и Праги.
Как было приятно полистать журналы «Нива», «Русское слово», «Огонек» и конечно, любимый Надеждой «Вокруг света». Хотелось везде побывать и все посмотреть. Библиотека в судьбе Надежды сыграла совсем другую роль.
Бодиско познакомил Надежду с молодым человеком, тоже клиентом библиотеки. Так получилось, что у этого молодого человека оказалась на руках, нужная Надежде книга. Дмитрий Николаевич пригласил его  и в присутствии Надежды попросил ускорить возвращение взятого экземпляра. Он, а звали его Александр Лукин, приходил не один, а с группой товарищей, для которых библиотека была что-то вроде клуба, где можно было провести время и просто посудачить. Хотелось этого и Надежде, встречи стали носить регулярный характер.

Глафира Аристарховна хозяйничала по дому, а по вечерам ждала дочь. Ей пришлось, как и двадцать лет назад, вживаться в этот город, в  климат Маньчжурии, где очень морозные, почти бесснежные зимы и жаркое лето. Весной из монгольских пустынь ветер приносил горячий песок: он проникал в дома, покрывал полы и мебель ровным желтоватым слоем и ей приходилось убирать комнату по несколько раз в день.
Дом, где в отдельной комнате с кухонькой жили Чакировы, стоял на одной из улиц Нового города. Дом железнодорожный, типовой, одноэтажный. Из окна видно было Модягоу, пригород Харбина. Здесь вдали от Большого проспекта – главного проспекта Нового города было тихо и спокойно. По приезду жили в китайской гостинице, в Фуцзядяне. Позже Глафира устроилась в одну семью помогать по хозяйству. У них пустовал маленький флигель, и они там с Надеждой остановились. Эту квартиру нашли уже после того, как Надин устроилась на работу и появились деньги. Чем богаты, тем и рады! В решении жилищного вопроса помог «Беженский комитет», который по первому времени выделил денежные средства на съем комнаты и оказал бесплатную медицинскую помощь.

Молодые люди в библиотеке часто обсуждали вопросы на злобу дня. Сегодня у них был повод пошуметь, так как из Японии вернулся их товарищ Алексей Ветров. Он окончил в Токио университет и пытался объяснить присутствующим, как он понимает понятие «большевизм»:
-  Большевизм, - громко начал Константин, - вот враг всего хорошего, что есть не только у русского народа, но и во всем свете. Я слушал лекции о большевизме и понял, что это страшная эпидемия, какая только появлялась с сотворения мира.
- Возможно, - подбодрил выступающего мужчина в роговых очках, - но как объяснить его причины. Причины эпидемий чумы, холеры, других болезней мы знаем. Что же породило «большевизм», он ведь с Марса не прилетел. Предлагаю всем над этим вопросом подумать и обсудить его на следующей встрече в пятницу. И еще прошу подумайте, почему он одолел белое движение? Это был первый забияка и скандалист в Харбине Сергей Алымов. За участие в дуэли он даже просидел в тюрьме 20 дней. Как редактор литературной полосы газеты «Рупор» он иногда вместе с Николаем Щеголевым заглядывал в библиотеку пообщаться с молодежью на литературные темы. В 1926 году Алымов вернулся в Россию и оказался  в Соловецких лагерях. Об этом Надежде позже расскажет Лукин.

Позднее библиотечные встречи породили литературное объединение «Чураевка», основателем которого стали Алексей Ачаир и Николай Щеголев. Щеголев уедет в Шанхай, а после Второй мировой войны вернется на Родину, поселится в Свердловске и даже окончит Уральский университет. 
Главную радость в семью Чакировых принес посетитель библиотеки поэт Арсений Несмелов. Он отступал с армией Колчака через Сибирь, некоторое время жил во Владивостоке, а в 1922 году  с войсками перешел границу. Оказалось, он хорошо знал Володю, вместе были во Владивостоке, но позднее пути их разошлись.
- Где же он может быть?- спросила Надежда, - ведь на календаре уже 1925 год.
- Трудно сказать, Надежда Александровна. Возможно, где-то пристроился и работает, может даже на той же железной дороге. Ведь ему о вас, о вашей матушке ничего не известно.
- Что же, спасибо вам и за эту новость, обязательно порадую маму. Володя где-то рядом и мы будем его искать.
Много приходило в библиотеку интересных людей и белые и красные, и офицеры и артисты, но для Надежды самым близким из них стал скромный Александр Лукин. Лето 1925 года в Маньчжурии было сухое и очень жаркое. Днем харбинцы обливались потом, ночью раздевались догола и ложились спать на пол, дыша как рыбы. Одно спасение была Сунгари. Однажды  на противоположном берегу Сунгари, в Солнечном городке, в маленьком ресторанчике под вывеской «Яша» Александр и попросил у Надежды руки.

Поселились у него на съемной квартире. Александр Лукин был по специальности землемер, по-современному геодезист и немного строитель. Как-то в Управлении дороги состоялась реорганизация,  и молодоженам вместо выходного пособия выделили по участку земли. Один участок они продали и на вырученные деньги построили небольшой, как Лукин называл,  «саманный» домик. Снаружи и внутри были доски, а внутри шлак. Район строительства назывался по-китайски Мацзягоу с русским выговором Модягоу. Располагался он вдоль Старохарбинского шоссе за Зеленым базаром и Дровяным складом Маркизовых.
Павел и Фрол Маркизовы в Харбин приехали из Хабаровска, вначале работали на КВЖД у Скидельского, а в 1920 году открыли свое дело «Склад леса, дров и угля братьев Маркизовых в Модягоу» и жили на Дачной 31. Наставником и другом семьи Маркизовых состоял архиепископ Нестор. Он был им благодарен, как подрядчикам в строительстве на Батальонной улице церкви  «Дома милосердия» в честь иконы «Божьей Матери Всех скорбящих радости». Лукины знали, что он бывал на всех семейных торжествах Маркизовых и просто без повода отдыхал среди друзей от тягот эмигрантской жизни. И еще, у него было хобби – древняя китайская игра в маджан.
- Слышали? – судачили частенько жители Модяговки, - наш епископ играл вчера в маджан и опять у Маркизовых выхлопотал для приюта «Дома  милосердия» дрова и уголь.

Помогали не только Маркизовы, но и Державины и известный купец Кулаев, и многие другие предприниматели по подписным листам. В тепле нуждались и жители флигелька «Дома милосердия» старец схиигумен Игнатий (Мелехин) и  православный англичанин Гиббс – один из воспитанников царевича Алексея. Глафире Аристарховне об этом было известно, как члену Дамского комитета при «Доме милосердия».
Рядом на  Гоголевской улице имел парикмахерскую Николай Покровский, там же находился книжный магазин «Букинист», где можно было подписаться на  «Нашу газету». В магазин проходили через дверь с колокольчиками. Нужно было шагать через две ступеньки вниз, - вспоминала Надежда, - в продолговатое полутемное помещение, заполненное всякими чудесными вещами, среди которых – и далеко не в последнюю очередь – под стеклом прилавка находились наборы аппликаций. Аппликации Надежде нравились, а вот хозяин заведения производил впечатление чрезвычайно строгого человека – товар отпускал без лишних слов. Хозяина в плотном костюме с длинными черными усами звали Артем Романович Пархомец.
В Модягоу жили, помнивший Александра Чакирова, бывший военный комендант Харбина Михаил Михайлович Иванов, Крыжановские, дружившие с Байковым, известным охранником КВЖД, натуралистом и писателем. Сам Байков, как и известный китаевед Шкуркин состоял в «Обществе изучения Маньчжурского края» (ОИМК) и печатался под именами Зверобой и Заамурец.

Про него Глафире Аристарховне рассказывала Надежда, как никак ботаник по образованию и коллега  Байкова по Земельному отделу. Она читала его рассказы о природе Маньчжурии, и кое-что знала о нем самом. Он жил рядом, на углу улицы Церковной и Раздельной. Про него, как местную достопримечательность, частенько печатали в газетах. Один посетитель его квартиры  рассказывал:
- Меня пригласили в скромную жилую комнату, выполнявшую роль гостиной. В глаза сразу бросился тигр, занимавший поверхность всей стены, картины.
- Никак ваша работа? - спросил я его.
- Несомненно. То, что рядом, принадлежат тоже моей кисти.
-Вы я вижу все в трудах, и все свое время после преподавания в школе уделяете рисованию?
- Да, получается так, что все время провожу в рабочем кабинете, пишу, рисую акварелью, карандашом то, что подсказывает настроение.
Байков ранее преподавал в гимназии Хорвата и слыл самым знаменитым из учителей. Если в других классах не успеет прозвенеть звонок с урока, как ученики вылетают из аудитории, то в его классе часто бывало так, что даже после звонка минут 5-10 двери оставались закрытыми, урок продолжался. К тому же у него в школе были коллекции насекомых и чучел, собственноручно сделанных. Искусством изготовления чучел он тоже, говорят, был знаменит. Если он слышал в школе или дома, что, например, пауки или гусеницы омерзительны, то высказывал свое знаменитое: «В нашей природе безобразных или омерзительных существ нет. Все твари Божьи. Все живут по его замыслу. Поэтому все нужны и все красивы».

Хозяин квартиры был высоким и худощавым, пенсне и хорошо уложенные усы были чем-то вроде его визитной карточки. Мирный, спокойный человек, но видно очень закрытый и непонятный, в проницательном взгляде поверх очков прятался охотник и военный. Он сам говорил, что в его жилах течет кровь Шамиля, в которой достаточно и спеси. Если это так, то и в самом деле в его наружности угадывались черты молодцеватых горцев. Дикие степи и горы, взрастившие затаенный стойкий боевой дух, хоть он и родился на Украине, видимо, повлияли на него, ведь он выбрал, в конце концов, кавказское училище военных офицеров, не это ли влияние генов Шамиля?
Он был по-настоящему сдержанным и честным военным «типажа Мэйдзи», но для русских того поколения был совсем нетипичным: не курил и совсем не выпивал спиртного. Он пил чай и всегда с липовым медом, который хранился в круглом берестовом туеске…
Про всех русских, кто жил в поселке знали все доподлинно, и что-то скрыть было невозможно, так как каждый ваш шаг был на виду. Иначе и быть не могло. Харбинский поселок Модягоу был для Глафиры Аристарховны и для многих, таких как она беженцев, всей Россией. Без пересудов и пересказов жить было невозможно.
Модягоу примыкал к городу с юго-востока. С этой стороны располагался и старый, но совершенно преобразившийся Корпусной городок. Гродековский бульвар, в честь популярного в русско-японскую войну генерала Гродекова, отделял Саманный городок от Корпусного. Корпусной район возник в годы войны, с его длинными улицами, бывшими и остававшимися исключительно номерными от 1-й  до 9-й. Тут же протекала и река Модяговка, отделявшая городок от обширной территории Садоводства Ивана Степановича Яшкина.

- Когда жили в Корпусном городке, это было любимое место отдыха Александра, - вспоминала Глафира Аристарховна. Незабвенный "Яшкин сад" остался светлой памятью ее жизни  в Харбине. Любила она бывать и в Спасо-Преображенской церкви, что в Саманном городке на Владивостокской улице. Ее настоятелем в течение многих лет был отец Александр (Кочергин). Позднее, после смерти правившего митрополита Мефодия, на территории церкви появился Епархиальный приют — "Дом-убежище" его имени, в котором на полном содержании находились одновременно до семидесяти пяти человек призреваемых — детей и старых беспомощных людей.
Надежда не забывала мать и часто приносила из библиотеки книги. В последний раз библиотечный роман генерала Краснова – «От двуглавого орла до красного знамени». Читая его, Глафира вспоминала Сашу, его рассказы о различных встречах, в том числе, с Красновым, когда он представлял одну из столичных газет.
- Кажется, это было накануне Японской войны. Сколько лет позади, – горько вздыхала Глафира. Лучшие годы и вся жизнь отдана детям. Владивосток, Мукден, Харбин, Иркутск и снова Харбин…., что дальше? Казалось, что таежный пограничный Усинск, куда направили Сашу после несчастной войны, был только местом его службы. Думалось, что это ненадолго и домашний очаг был и будет в Иркутске. Опять же дети, которые нуждались в учебе. Однако служба в Усинске затянулась, и очаг семейной жизни сам собой потихоньку затух. Хотя Саша и приезжал, присылал деньги, писал, но рядом не был. Рядом были горы, граница, таежный поселок и эти самые урянхайцы-оборванцы, как он их иногда называл. Были еще раскольники, купцы, контрабандисты, но нас с ним не было.
 
У него появилась вторая семья, дети.  Наверное, так было угодно Богу. Последнее его письмо датировано декабрем 1919 года. Оно пришло из Красноярска, еще при Колчаке. Потом были японцы, чехи, красные и белые. Чего только не пережили! Никаких новостей от Саши уже давно не поступало. Нет вестей и от сына Володеньки. Как ушел с отступающими из Читы войсками в Забайкалье, так и пропал. Говорят, что видели во Владивостоке, якобы у двоюродного брата  Игоря Чеславского.
От сестры, по мужу Чеславской, многие годы вестей не поступало. Ни про себя, ни про мужа и детей не писала. И вот Владивосток, племянник Игорь. Дай-то Бог, чтобы все сложилось. Кто поможет если не родственная душа. Правда, особенно рассчитывать  не на кого. Муж Любови, бывший командир драгунского полка на войну ушел еще в 1914 году. С тех пор ни слуху и ни духу. Закрутила Россию судьба за грехи наши тяжкие, только и осталось, что молиться за всех и каждого, только молиться и ждать. С этими мыслями Глафира Аристарховна направилась в храм.
Сегодня Крещение. 19 января день как всегда — ясный, солнечный и морозный, около 30 градусов или побольше. Еще до прибытия крестных ходов из других церквей движение машин, только что привезших сюда, на Пристань, в район Китайской, Полицейской и Новогородней улиц, сотни людей и Глафиру с детьми, приостановлено. Улицы, примыкающие к реке, сплошь запружены народом. Толпами людей усеяна и река. Главное стечение народа вокруг "Иордани", огромного ледяного Креста и у вырубленного неподалеку во льду бассейна-купели, где будет крещенское купание всех желающих.

Сегодня здесь, без преувеличения, весь Харбин. Все покинули свои дома, чтобы участвовать и видеть! В толпе и лица, известные в городе: общественные деятели, коммерсанты, и молодежь, нарядно одетые молодые дамы, и старики и старушки. Очень много иностранцев, всегда восхищавшихся и удивлявшихся купанию русских в ледяной воде, фотографировавших это невиданное зрелище и даже снимавших о нем фильмы.
Праздник имел твердый распорядок проведения. Все происходило по специально составленному расписанию. Вот выходит процессия, возглавляемая архиепископом Мефодием. У врат церкви владыка принимает крест, принесенный епископом, и встает во главе объединенных крестных ходов с более чем тридцати священнослужителями — высшим духовенством Харбина.
К красоте и блеску крестного хода, медленно продвигающегося на середину реки, добавляется сверкание белейшего снега и хрустального льда. Навстречу двигается крестный ход из затонской Николаевской церкви во главе с ее настоятелем.
Кстати, китайцы уважали русскую веру. Известна история с местным жителем, который стал тонуть, и чудесным образом был спасен. Он упал в реку Сунгари, а она — страшная, в ее воде растворен желтоватый осадок, лёс, поэтому она кажется мутной. И у утопающего быстро легкие забиваются лёсом, и — все, конец. Этот китаец так сильно испугался и крикнул: «Русский дедушка, спаси!», имея в виду святителя Николая Чудотворца, покровителя Харбина. И вдруг потерял сознание. Очнулся — стоит по колено в воде у берега. Вылез, отдышался и пошел на вокзал. Там был образ святого, перед ним теплилась неугасимая лампада. Китаец упал перед иконой, а на следующий день крестился с именем Николай.

Торжественно и медленно все устанавливается в определенном порядке вокруг блестящего ледяного Креста и Иордани — места водосвятия. Огромный восьмиконечный Крест великолепен; он заблаговременно вырубается из сунгарийского льда.
Архиепископ Нестор занимает место на специально сделанном ледяном возвышении; по правую и левую руку от него разместился весь сонм духовенства. Крестные ходы с иконами и хоругвями — полукругом от них. Приступают к великому чину освящения воды.
С приготовленными заранее бутылками Надежда с матерью, люди, стоящие поближе, первыми торопятся набрать святую крещенскую воду, которая не портится целый год и, как верят, помогает при нездоровье. А рядом в прорубленной неподалеку "купели" тотчас же начинается традиционное крещенское купание смельчаков, которые на это решаются.
Крест, венчавший, Свято-Николаевский кафедральный собор на центральной площади, постоянно притягивал взор, и Глафира заходила в храм, ставила свечи во здравие за своих мужчин и за упокой дочки своей Натуси, которая умерла спустя полтора года после рождения.

Пустынное, тихое, утопавшее в густой зелени Военное кладбище Госпитального городка. Около него в глубоком прохладном глинистом ущелье журчит Модяговка; совсем рядом один из "фортов", сооруженных в 1900 году для защиты Харбина от китайских повстанцев — ихэтуаней, — четырехугольник из высоких насыпных глиняных стен со рвом перед ними. Глафира часто бродила по этому, всегда производившему впечатление какой-то заброшенности, не ухоженности, кладбищу. Может быть, это впечатление складывалось из-за какой-то особой тишины, сохранявшейся здесь, безлюдности, густой зелени? На Военном кладбище школьники Харбина, постоянно проводили  жертвенные работы по очистке территории и приведению ее в порядок…
Старое Харбинское кладбище с братскими могилами русских воинов, у одной из могил – скорбные лица близких. Как часто здесь приходилось бывать вместе с Сашей,-  вспоминала Глафира, - когда он заведовал лазаретным отделением штаба и по долгу службы бывал здесь. Лица, лица, лица: мужчины, женщины, дети, родившиеся здесь. Сколько русского люда здесь полегло! Хорошо, что Надин получила образование и устроилась на работу. Вот и с Лукиным ей повезло, - порадовалась за дочь Глафира. 


Рецензии