Как писать настоящую поэзию

О КРИТЕРИЯХ ПОЭЗИИ
Как писать настоящую поэзию вместо "настоящих" стихов
Владимир Берон

Первое, что необходимо — начать с определений. Что такое поэт, любитель поэзии, и, наконец, увы, графоман. Что такое талант и бесталанность. Что такое тайна в поэзии и вообще в искусстве. Не определив это главное, мы рискуем говорить ни o чём.
1. Эхо мира против няни души.
Однажды кем-то (не помню кем) было дано такое определение поэта: «Поэт —  это эхо Мира, а не няня своей души». Впоследствии мы эту неплохую (на наш взгляд) формулу слегка изменили, и она стала следующей: «Поэт —  это эхо Мира, в меру няни своей души». Няня —  это наш эгоизм, коварно прячущийся в подсознании и неожиданно выскакивающий на сцену в самый объективно не подходящий момент, но, по мнению няни, которой плевать на объективность, в момент самый что ни на есть подходящий. Для того, чтобы громко заявить о себе. Поруководить. Покрасоваться. Дать понять, что она здесь главная, а всё остальные, (включая её якобы хозяина) — полные мизерабли и ничтожества. И поскольку она лезет из подсознания и вооружена до зубов дикой силы эмоциями и чугунно непробойной, на 100%,  самоуверенностью в абсолютной своей правоте, то попробуй с её кретинизмом справиться, —  скорее лоб расшибёшь, как об стенку. Какой-либо критической обратной связи этот эмоциональный идиотизм недоступен. Уверена — и точка. Никаких аргументов и фактов, никакого анализа  — одно дубоголовое подсознание, и всё.
Сила няни («сила есть —  ума не надо») — в неосознаваемых свойствах наших эмоций. Эмоция — древняя, ещё с пещерных времён, общая реакция на опасность, когда ясно, что она угрожает, но никакой более детальной информации о ней нет, да и сама попытка уточнить, остановиться, чтобы разобраться, смертельна.  Реакция «Сражайся или беги!» — то есть разлитая, затуманенная, неопределённая, одно из двух: или-или. Разумом она не контролируется, командует подсознательный инстинкт-автомат. А вот чувство — это эмоция, уже частично контролируемая разумом. Если контролируется в меру – получается полуосознанное, частично информируемое чувство (чувство-разум или разум-чувство). Если рассудок берёт верх, задавив эмоцию полностью – получается сухая рассудочная информация, сообщение, рифмованная проза, то есть непоэзия. Такие стихи и рекламщики пишут, например, писал Маяковский: «Нигде кроме//как в Моссельпроме», за что его, вполне обоснованно, высмеивал Есенин.
Главная задача желающего стать поэтом – как можно раньше и как можно дольше (в идеале – всю жизнь) держаться на лезвии бритвы между этими двумя крайностями: эмоциями и рассудком, – постепенно образуя довольно экзотический гибрид, сплав обоих –  чувство-разум или разум-чувство, золотую середину. Только разум-чувство постепенно позволит сокращать производство няней души рифмованного мусора, перемежаемого с невнятицей и пошлостью (обыденностью, обыкновенностью) и начать писать настоящую поэзию.
Причину нежелания и неумения совместить эмоции с разумом свойственного, увы, большинству из нас, просто и ясно сформулировал ещё индейский маг, учитель Карлоса Кастанеды, дон Хуан: «Два главных врага человека  — это огромное чувство собственной важности и второе, производное от него, — огромное чувство жалости к себе». Если какой-нибудь наглец и ничтожество осмелится сказать няне нечто пушкинское в ответ на вопрос «свет мой, зеркальце, скажи // да всю правду доложи // я ль на свете всех милее, всех румяней и белее». И скажет правду, то чем это кончилось для Зеркальца, не секрет: «Ах ты мерзкое стекло!» — и вдребезги. Полное несозвучие душ. Обратите внимание: важность и жалость к себе огромны, т.е. вытесняют всё остальное, а значит, при такой, патологически раздутой самолюбивой няне (на пустом, подчеркнем, совершенно месте) ни о каком эхе Мира не может быть и речи прежде, нежели, если так можно выразиться, няневладелец не наступит ногой на глотку этой дивной песне и не заставит её заткнуться, если не совсем, то хотя бы в меру. Ибо поэзия исходит из интуиции, подсознания, без них мы ничего путного написать не можем, и ясно, что, не обуздав эту даму, ничего и не сможем, кроме патологически самодовольной графомании.
Это чувство важности универсально, оно —  психологическая защита от любых сомнений в себе, прекрасном, и проявляется везде и повсюду, а уж в поэзии, которая сулит известность и даже славу — тем более. И вывод из этого пира шкурничества и эгоизма  прост: невозможно выйти на просторы эха Мира и стать поэтом, прежде чем няня души не будет укрощена, приведена в меру и не станет послушной рабочей лошадью поэзии.
В дальнейшем развитии темы мы будем использовать фрагменты из замечательной книги Евгения Евтушенко о поэзии «Точка опоры», заключая эти тексты в кавычки вперемешку с нашими соображениями и комментариями, даваемыми без кавычек или в скобках.
Поэзия в главной своей сути есть непримиримая борьба с животным эгоизмом как в самом пишущем, так и в любом человеке и человечестве, борьба за свет в его душе против тьмы в ней же, и на этом пути,  по всем критериям, няне души предъявляется ультиматум: либо она работает на эхо Мира, либо ей капут.
Слово Евгению Евтушенко:
«Начинаешь понимать, что есть вещи похуже войны. Трусость хуже, предательство хуже, эгоизм хуже».
«Безликость массовая ничем не лучше безликости личной. Дореволюционной литературной модой был индивидуализм, культ собственного «я». Блок инстинктивно пришёл к нравственному социализму: «И всё уж не моё, а наше, // и с миром утвердилась связь». «Но лишь небольшой поэт может быть рождён только искусством. Большой поэт – всегда внутри его. Так было с Пушкиным, и так было с Маяковским».
«(Твардовский) однажды чуть не довёл меня до слёз, вылив ушат холодной воды на мою голову в присутствии всей редколлегии:
– Что вы всё о себе, да о себе пишете!
Его понимание поэзии не выносило того, что хоть немного походило на «ячество». Этим, на мой взгляд, он обеднял свою поэзию, ибо без рассвобождённого «я» и объективная действительность ограниченней. По-есенински рвануть рубаху на груди ему было не дано».
«Шостакович однажды сказал мне, что считает поэзию высшим жанром искусства».
«Поэзия обладает и силой музыки, но в то же время и силой точности слов, силой точности адреса». (Она, между строк и за ними (разум-чувство), обладает и тайной неопределённости, всеобъемлемости, нелинейности, не теряя при этом конкретности, и об этом мы поговорим далее, при описании критерия «Тайна»).
«Одна из самых страшных опасностей, подстерегающая человека, где бы он ни был – одиночество».
Она всегда рядом – плата за эго, за центропупизм, за отсутствие эха Мира. И, как следствие – скука, разложение души из-за деспотизма её няни. «Если я – только для себя – зачем я?» Да, уж эта милая нянечка – не Арина Родионовна.
Итак, главный враг души, враг поэзии, мечты, творчества и эха Мира назван. И он неизбежно будет подтачивать все остальные устои, остальные критерии, поэтому, чем раньше человек осознает этого врага и его одолеет, тем более у него шансов стать личностью, нравственным человеком и, как следствие, поэтом при условии следования, по меньшей мере, большинству остальных критериев поэзии. Но этот критерий – определяющий. Нравственен тот, кто неравнодушен ко всему на свете: «За всех расплачу;сь, за всех распла;чусь».
2. Личность.
Поэт обязан быть личностью в той мере, в какой он максимально эхо Мира, и минимально в качестве подчинённого инструмента творчества – няня своей души. Патологически раздутая няня создаёт графомана, эхо Мира – поэта. Что значит – «поэт обязан?» Никто его не обязывает, да и не может – только он сам. Это и есть выбор души в сторону эха Мира, выбор мечты, цели, пути, жизни и судьбы, сам выбирает, сам и ответит. Полное же эхо в развитии – гении поэзии,  одновременно Личности, Гулливеры духа, наши учителя, неувядающий пример и наследие – вслед великим явленный пример. Подлинно крупные личности делают себя сами, выбирая по душе гениев – учителей: в школе гением не станешь, что доказывает большинство их биографий. Конечно, у Пушкина был Лицей, но вышел ли из него ещё один Пушкин? Поэт сам себе был Лицей, а Лермонтов так вообще получил домашнее образование, а дальше – опять сам, как и Есенин. Нет преодоления няни – нет и личности. Нет личности – нет и поэта. Личность – человек эха Мира.
3. Талант.
Вокруг этого понятия – масса тумана и мистики. Но мы не скажем здесь ничего нового. Чем раньше победа над няней души, чем шире и грандиознее (тоже как можно раньше) – эхо Мира, тем разнообразнее, бесконечнее, космичнее личность – тем талантливее поэт. У Евтушенко находим этому почти прямое подтверждение, когда он пишет о поэте Смелякове: (В нём) «жили вечные темы смерти и бессмертия, природы, любви. Разница не только в таланте, но, прежде всего, в мироощущении (эхе Мира). Впрочем, наверное, мироощущение и талант – это одно и то же». Не наверное, добавим мы, а точно. Связь космичности, бесконечности души с такой же космической личностью и создаёт живое эхо Мира, настоящего живого поэта. А бывают ненастоящие? Да, имя им – легион. Тужатся, пыжатся, издаются, на весь свет позорясь, влезают в союзы писателей. «А вы, друзья, как ни садитесь, // всё в музыканты не годитесь». Им и название придумала умный критик Наталия Иванова – непоэты. Слово пишется вместе.
Может ли честный, прилежный, совестливый любитель поэзии, пишущий стихи, стать поэтом? Может при определённых условиях, если не успел пропустить свой импринтинг. Термин это биологический и переводится как «впечатывание». Означает он следующее. Как только из яиц вылупляются цыплята или утята, в их мозгу уже настроена программа на небольшой срок зрительного восприятия. И если перед их глазами в течение нескольких часов не появится мама-курица или мама-утка, за которой им положено автоматически следовать, то они будут ходить за тем, кто в этом промежутке им попадётся – будь то человек-экспериментатор, цветной мячик или яркая движущая игрушка. Всё, впечатывание закончилось. И мы снова возвращаемся к тому же: чем раньше человек начнёт с эха Мира, чем сильнее станет сопротивляться шкурничеству няни, не пропустит своих импринитингов, тем больше у него шансов. Есть ещё одна возможность возместить пропущенное – сильнейшее потрясение, духовно-нравственный переворот. Такого исключать нельзя. И, как ни парадоксально, – три других важнейших критерия.
4. Первый из них – поэт – это вечное дитя. Многие замечают, как талантливы, порой даже гениальны дети в раннем возрасте, а куда затем эти вундеркинды деваются? А они затюканы, задёрганы, загавканы, затоптаны взрослыми «няньками» со страшной неотступностью и тупостью. На вопль чада «Я сам!» следуют очередные ниагары нотаций, и несостоявшийся убитый Моцарт в  тысячный раз получает по рукам и мозгам. Убийство произошло, но никакой уголовный кодекс его не заметил: убийство души ведь не убийство тела! И здесь огромную роль играет свобода ребёнка. Когда его любят, а не дёргают, Когда его без конца не тыкают носом в детство, словно детство – это преступление, и только взрослые – полноценны. Когда, как ни странно, в семье может отсутствовать строгий и деспотичный отец и это – великое благо, т.к. дитя растёт счастливо и свободно, восхищённо вбирая в душу красоту, великолепие космичности эха Мира, сохраняя два безценнейших дара природы, как воздух, необходимых для поэзии, –впечатлительность и воображение.
5. Впечатлительность.
Впечатывание – импринтинг. Заметили сходство? Как живёт ещё не забитый, не затюканный маленький ребёнок? Каждый день – огромен. Каждый день – чудо. Новое. Потрясающее. Ненаглядное. Ньютон на прогулке. Пушкин – во временах года. Впечатывание снова и вновь. Землетрясение. Потрясение. Переворот. Взрослые ещё не лезут с моральными кувалдами (пока). Все мы – Пушкины, только этого не знаем. Уже убиты. А если нам скажут – не поверим. И убьём себя второй раз уже сами.
Сохранивший в себе детство, вечного ребёнка – уже в огромной степени потенциальный поэт. Чего только он ни воображает, о чём только ни мечтает, какие только образы ни роятся в его мозгу! Ибо ему чудом удалось уберечь от взрослых второе зеркало, второй важнейший критерий –
6. Воображение.
Способность, как у Бога, творить прекрасные миры из ничего. Теперь он внутри себя – крепость. Космос. Мироздание, эхо Мира. И няне будет гораздо труднее с его эхом справиться, поскольку он рано начал, и впечатлительность с воображением ваяют, лепят, подымают, возвышают его к небу. Взрослые кувалды уже успели вызвать в нём сильнейшую внутреннюю защиту, молчаливую, но необычайно упорную. Начинается воля. Характер. От горшка два вершка, а уже личность. Внешне сопротивления нет, ну так и Бог с ним. Странноват, правда, немного, какой-то не от мира сего... Очень ему нужен ваш кувалдо-мирок, когда у него внутри и вокруг – грандиозный Космос Природы.
Импринтинг совершён. Теперь его уже никому не втоптать в быт. Он – в Пути, как пионеры Аляски у Джека Лондона:
Выпьем за тех, кто в Пути!
Чтобы собаки их не устали,
Чтоб перед ними не вьюжило дали –
Вечно искать и идти, –
Выпьем за тех, кто в пути!
Вперёд, ломая и угадывая! 
Началась дорога в Поэзию или в другое творчество, которую оборвёт только смерть. Но, может быть, станет и бессмертием.
Евтушенко о своей кинороли Циолковского: «Будь самим собой ... » говорил Кулиш. Легко сказать, а ведь это самая трудная задача – быть самим собой. Я сам – это ещё не Циолковский. Может быть, режиссёр не прав? Нет, он был прав. Быть собой – это означает избавиться от всего наносного (кувалдоносного) в себе, выволочь из себя только всё лучшее. Мы, очистившиеся от всего того, что не мы, только тогда и приближаемся к великому. Прикосновение к другой, любимой личности и даже саморастворение в ней – обретение самого себя. Чем дальше от себя, ежедневного, забытовлённого, тем выше. А сохранившему в себе на всю жизнь ребёнка и очищаться не нужно: он уже навсегда чист от житейской скверны:
Тогда слышат колокол глухие,
детства возвращается гроза,
И туманит самые сухие,
Самые циничные глаза …
Прошибает всё-таки порой и кувалдоносцев: не всё ещё в них окончательно погибло.
– Не такие уж мы бедные, у нас даже керосин есть ... 

7. Мечта, романтика, цель (Эхо Мира).
Настоящая поэзия (а ненастоящая – непоэзия, пишется вместе) всегда задушевно приподнята, романтична по сути, ибо она – взгляд вечного ребёнка на Мир как на чудо. На невозможное. Бегущую по волнам. Поэзия есть то, чего не быть должно, но почему-то наступает.
«Как бы циркулем люди стали вычерчивать какой-то механический круг собственной жизни, в котором разместились, тесня и давя друг друга, все чувства, наклонности, привязанности. Этот заранее нормально вычерченный круг стал называться жизнью». Но реальность духовная выше реальности быта. Не случайно Блок когда-то проронил: «В большинстве случаев люди живут настоящим, т.е. ничем не живут». Блок умел жить будущим.
Когда надоест заниматься собой
И тупо дудеть эгоизма трубой,
Не поздно ли станет чесать себе лбы
За век не нашедшим мечты и судьбы?

8. Неповторимость, неподражаемость, самобытность, не следование моде, книгам. Взятие всего лучшего в мировой образности поэзии - но без прямого подражания, с творческой переработкой.

«Поэзия Есенина – явление самородное, Есенинская интонация обладает волшебным блеском того минерала, который существует лишь в структуре русской земли. Поэзия Есенина – дитя только русской природы и только русского языка, включая сказки, частушки, крестьянские песни, пословицы и поговорки. Многие поэтические современники Есенина писали под влиянием Бодлера, Верхарна, Ницше. В символистах чувствовалось влияние импрессионистской живописи, в футуристах – раннего кубизма. А Есенин начал писать так, как будто всего этого не было, а были только берёзы, песни под тальянку да иконы в красных углах изб; журналы и литературные дискуссии того времени не оказали никакого влияния на раннего Есенина, как будто их не существовало». В него же накрепко впечатался с детства импринтинг русской природы.
Герцен писал: «Книга – это духовное завещание одного поколения другому, совет умирающего старца юноше, начинающему жить, приказ, передаваемый часовым, отправляющимся на отдых, часовому, заступающему на его место». Такова русская классическая поэзия 19 века.
«Настоящий поэт понимается не только через свою поэзию, но и через отношение к другим поэтам. Нельзя опираться на опыт только Мандельштама, Пастернака, Цветаевой и перескочить через опыт неповторимо драгоценной фронтовой плеяды. В то же время не нужно заслонять фронтовой плеядой то, что было до неё».
То есть, по выражению Ремарка: «Умеренность во всём, как говаривал покойный Залевски, что не помешало ему помереть от пьянства». Ныне же слепое подражательство Бродскому приобрело пародийные размеры, и это при том, что подавляющее большинство его стихов сами так и просятся в пародию, чего подражатели и копиисты чистосердечно не замечают. Если ты – личность, то и будь самим собой как в жизни, так и в поэзии, а копировать разбухшую чужую няню души означает бездарно губить время. А наше время – это наша жизнь, – добро бы успеть со своей няней справиться.

9.Неравнодушие. Совесть. Страстность. Эмоциональность.
 Поэзия – это творение живой души и для живых душ. Стихи должны «цеплять» за душу. Зачем она нужна тем, кто только тело?»
«Читая некоторые стихи, не ощущаешь живой, думающей личности автора, остаётся непонятным – за что и против чего он. Наугад открываю поэтический альманах: «Мир подлунный отражая, // день и ночь бежит ручей. // Я теперь тебе чужая, // да и ты теперь ничей» (Поэзии она чужая и какой-либо личности, хоть микроскопической. Скорбное бесчувствие, полная нищета души. И ведь не сознаёт!). «Апатия в чистом виде» (Бери и пародируй: Надоело моё тело? // Так сказал б, всего и дел. // Я тебе остохренела??? // Это ты остохренел! и т.п.).
 «Пыль растекается по-над травой // буднично серая, как амальгама, // так начинается день трудовой, // неповторимый в истории БАМа.
А это уже похуже – апатия, маскирующаяся под общественную активность». Но тупость и бездарность не замаскируешь, тем более с двумя вопиющими ляпами: 1) буднично-серый день с бухты-барахты стал «неповторимым в истории»; 2) буднично-серая амальгама. Оное вещество,
например, ртутное – серебряное, отнюдь не серое. Амальгама, притянутая за уши к БАМу, здесь уместна, как на корове седло. А сам автор столь же «неповторим», как стандартная опора линии электропередачи. Мама, мама // Я по БАМу // прошвырнулся амальгамой // И теперь 6ушует свет // здесь великий был поэт! И подобная жвачка няни выдаётся за поэзию.  Сообщила
информацию об амальгамировании и ждёт Заслуженной Славы, нянечка.
«Горе наших читателей, что они не хотят и не могут купить поэтические книги. Горе западных поэтов в том, что их читатели могут купить любую поэтическую книгу – и не покупают. Этот вакуум равнодушия душит поэзию. Настоящие стихи тронут любого окончательно не закостеневшего человека, если он начнёт их читать или слушать. Но это проклятое если ... » «Безнравственно не читать поэзию. Отчего не читают? Вот аргументы:
«У нас почти не преподают её в школах», «В потоке средств массовой информации не остаётся места для стихов» (Вопрос – на какой хрен  эта массовая дезинформация – не задаётся вообще). «Телевидение съедает» (Настоящую личность не съест ничто, а уж поток того дерьма, что хлещет с экранов – тем более. Выключать надо, беречь время жизни для высшего, а не этой канализации). «Дорого «стоят книги». «Люди слишком устают – на поэзию не хватает времени.» (Ложь – на зомбоящик хватает, сидят как на  наркотической игле). «Поэзия – это всегда романтика, а сейчас эпоха практицизма». (Ещё бы! Погнавшись за навязанными зомбоящиком успехом и деньгами – не до романтики и бескорыстия поэзии). «Неумение или нежелание осмыслить действительность есть та же духовная скука». «Люди только думают, что они смотрят телевизоры. На самом деле телевизоры смотрят людей ... когда ты можешь спокойно жевать сосиски с капустой, а на
экране расстреливают людей...»).
«Самая высшая культура – это неравнодушие. Неравнодушие к прошлому, к настоящему, к будущему. Неравнодушие к тем, кого не знаешь. Неравнодушие к унижению человека, где бы оно ни происходило». Чем больше жизнь выкручивает нам руки, тем уверенней должна быть наша кисть. «Литература – это общественная педагогика. (Она) не означает поучающе воздетый перст и банальные нравоучения. Это борьба за душу, (в которой) может помочь и самая интимная поэзия, и поэзия публицистическая, и проза, и фантастика».
 «Искусство спасает людей от равнодушия». (Без него, в погоне за успехом, деньгами и прочей мертвечиной, человек становится холодной бронированной сволочью). Шукшин писал: «Интеллигентный человек – явление редкое, это – неспокойная совесть, ум, полное отсутствие голоса, когда следует подпевать сильным мира сего, горький разлад с самим собой. И – сострадание судьбе народа! Неизбежное, мучительное. Если всё это в одном человеке, то он и есть интеллигент; «Шукшин с потрясающей силой обнажил противоестественность, античеловечность несострадания к другим, волчью натуру тех, кто прячет хищничество под милыми улыбочками». «Сердечная недостаточность – вот их диагноз».
Тьма равнодушья – радости удушье.
Кто безучастен – кончен как поэт.
И никого не тронет он за душу,
Когда в самом души всеобщей нет.
И бьюсь я с тьмой, и радуясь, и плача,
И нескончаем сердца вечный бой.
Искусство – непосильная задача:
сил не найти, не вставши над собой ...
Поэзия наступает, лишь когда заставляет читателя вместо развлечения работать – и душой, и умом, и сердцем.  «Никому, даже большому поэту, не простителен эгоизм. Поэзия покидает самых талантливых, если у них нет таланта неравнодушия». «Равнодушие и настоящий поэт есть две вещи несовместимые».
«Приподнятость – одно из неотъемлемых свойств поэзии. Не может не быть не приподнятой поэзия, назначение которой поднимать, волновать, рождать энтузиазм. (Как волновал и до сих пор волнует Есенин). «Красоту создаёт // трижды плотская, // трижды земная, // пепелящая страсть, // раскалённое зренье орла. «Такое раскалённое зренье было у Кедрина. Это и есть искусство. Лишь бы глаза были – этого мало. Холодные глаза, даже если видят всё, ничего не видят». «Настоящее видится только сердцем» (Сент - Экзюпери). «Бесплодно запираться от жизни. Бесплодно ломать кровать, пытаясь спрятаться в секс от беспощадного времени. Бесплодно накопительство, ибо время переживает всё накопленное».
10. Страдание.
(Уже предыдущий критерий – неравнодушие – неизбежно подводит нас
к нему). «Нет больших поэтов с лёгкими жизнями». «Ах, сколько их, тех самых трещин, //по сердцу самому прошло...», – скажет Смеляков незадолго перед смертью, обращая к себе слова Гейне. Он бы мог обратить к себе и строки Ахматовой: «Мы ни единого удара // не отклонили от себя». «Классика – это неотклонение от ударов истории». «Поэзия – единственная возможность остановить хотя бы на минуту слишком спешащий, слишком
изнервленный мир, чтобы люди наткнулись глазами на воссозданных себя, замерли и задумались, – кто же мы такие?
Только задумывание над собой делает нас лучше. Такое задумывание иногда неприятно, царапающе, болезненно, но позор тем, кто от искусства ждёт только так называемого «Эстетического наслаждения». Большие художники – не декораторы страданий мира, не хитроумные музыкальные аранжировщики криков или стонов, они сами эти страдания, они сами эти крики и стоны. «Отвернувшийся от чужих страданий в книге, отвернётся от (них) и в жизни.»
«Про Есенина принято говорить, что он был «несчастен». Обратимся к грузинскому поэту Давиду Гурамишвили. Есенин никогда не был в изгнании. Гурамишвили испытал все ужасы унцукольской ямы, куда его бросили похитители, и затем магдебургской цитадели.
Скитания унесли у него всё: саму родину и двух его жён, и утраченную им на Украине женщину, и девочку, которую он удочерил, и он ослеп. Потерял всё, кроме ладанки с грузинской землёй на груди. Но зато написал эпос своих страданий «Давитиани». Нельзя считать несчастливым человека, который сумел сделать из собственных несчастий счастье искусства, оставленное нам, потомкам». («Через тернии – к звёздам», «Ода к радости» –
Бетховен). «А некоторые сегодняшние поэты, не испытавшие и сотой доли тех несчастий (у них – броня сердечной недостаточности!), впадают в дешёвую меланхолию, думая о своих (мелких) болячках, а не о судьбе (родины) и человечества». (Меланхолия не такая уж и дешевая. Была на них, например, такая пародия:
На траве, ещё не скошенной,
Я сижу тобою брошенный,
И пишу рукой проворною
О разлуке песнь минорную,
Знаю я – мои элегии
Любят члены редколлегии.
Пусть обильно слёзы катятся:
все они сполна оплатятся.
                Олег Спекулириков
Все, кто ничего не достигал в поэзии, не хотели страдать. Страдала «в лучшем» случае, по мелким шкурным поводам их раздутая от самодовольства няня души, напрочь закрывшая эхо Мира. Это моральные трусы. Они не захотели нести скорбь и страдания мира на своих плечах – так что же удивляться тому, что поэзия им отомстила, оставив наедине с их полной душевной глухотой и бездарностью? «Всё отдал, – бога-а-че ста-а-а-л, // что сберёг, то по-о-терял'!' Вспомним прекрасные слова Ивана Ефремова из романа "Туманность Андромеды": «Я не отдам своего богатства чувств, как бы они ни заставляли меня страдать... Страдание, если оно не выше сил, ведёт к пониманию, понимание – к любви, так замыкается круг».
11. Сочувствие, сострадание.
Здесь сразу же органичная связь с критериями 9 и 10: если нет одного, то не будет и остальных. Да и остальные критерии своего потребуют. Вспоминается пронзающее душу стихотворение Есенина о собаке с его финалом:
Закатились глаза собачьи
Золотыми звёздами в снег,
и слёзы на глазах поэта при его чтении: он не уставал сострадать снова и снова. И объединяющее всё живое в мире признание: «И зверьё, как братьев наших меньших, // никогда не бил по голове». Для поэта весь мир – незримое и зримое братство, оттого никому в русской поэзии не удалось так выразить прекрасную природу России, как ему. И всему в ней он сочувствует, любит и сострадает.
«Народ принимает в своё сердце лишь того поэта, чьё сердце умеет не только страдать, но и сострадать. А кто умеет сострадать  – уже не несчастен. Страдать может и подлец, но он будет страдать безнравственными страданиями. Нельзя же назвать нравственным страдание из-за потери служебной карьеры, из-за неудачи в «подсидке» кого-нибудь, из-за того, что кто-то талантливей, чем ты. За такие страдания не жалко. Авторами самых страшнейших страданий человечества бывают именно те, кто патологически лишён чувства сострадания. Жизнь Есенина трагична, но не несчастна, ибо он обладал редчайшим по остроте дарованием сострадать. Поэтов и некоторых непоэтов в сущности разделяют два простых принципа. Первый принцип: «Всё равно умрёшь. Хватай что можешь!».  Второй принцип: «Живи для других, и ты не умрёшь!» И вот у второго только и способны из самого сердца, как молния, вырваться эти строки:
Из записной потёртой книжки
Две строчки о бойце-парнишке,
Что был в сороковом году
Убит в Финляндии на льду.

Лежало как-то неумело
по-детски маленькое тело.
Шинель ко льду мороз прижал,
далёко шапка отлетела.
……………..

Среди большой войны жестокой,
С чего – ума не приложу –
Мне жалко той судьбы далёкой,
Как будто мёртвый, одинокий,
Как будто это я лежу,
Примёрзший, маленький, убитый
На той войне незнаменитой,
Забытый, маленький, лежу.
                «Две строчки». А.Твардовский   

Вот она, центральная суть поэзии, красота сердца, души, духа, создающая красоту из строк страдания и сострадания: «Пепелящая страсть,
раскалённое зренье орла»!
И вот Гарсия Маркес пишет жестокую правду о человечестве, которая не только в элегантно страдающей Флёр, но и в бывшей крестьянке, теперешней проститутке со спиной, стёртой до крови после (целой) толпы клиентов. «Чужая рубашка, если она окровавлена, должна быть ближе к телу, чем своя, белоснежно накрахмаленная».
Сострадание выше собственного страдания у человека, для которого он – это весь Мир, а не у глухой от эгоизма няни души. «Но сострадание, не ставшее помощью или хотя бы её попыткой, ни гроша не стоит». Помощь поэта – его слово. «Въехали в Дели.  Шофёр был вынужден снизить скорость до минимума, потому что машину обступили измождённые полуголые люди, протягивая к нам руки. «Монет! Монет!»
 В их просьбах не было никакой крикливой назойливости и даже почти никакой надежды, но это-то и было страшно. Мы видели прижимающиеся к стёклам скелетообразные призраки с неподвижными, погруженными в собственный голод глазами, и таких людей были тысячи. Это были те, кто рождались на улице и умирали на улице, так и не узнав, что такое крыша над головой. Особенно невыносимо было видеть детей, настолько исхудалых, что они казались призраками. Их тоненькие руки царапали ногтями по стеклу.
Если бы мы вывернули карманы, отдав всё до последней монеты, мы бы всё равно не смогли бы помочь им всем сразу. Австралийский фермер забыл про свой "Поляроид" и, задыхаясь, прохрипел: «Назад! Назад! Это невозможно видеть...». (Ещё бы! Такой Освенцим и Майданек, вместе взятые и притом – до сих пор!). Ночью впервые в его жизни у него было плохо с сердцем, и пришлось вызывать врача, фермер лихорадочно бормотал, хватая мою руку: «Я не представлял, что так бывает. Я честный человек, я ничего не украл. Я сам работал всю жизнь, но я почувствовал себя преступником...»
 Да, все мы преступники, если есть ещё дети, которые так живут... Я тоже чувствовал себя преступником. Дитя войны, я хорошо знаю, что такое голод. В каждом ребёнке, умирающем с голоду, умирают, быть может, задатки будущих Моцартов, Шекспиров, Эйнштейнов» (и великих поэтов, добавим мы).
12. Мужество.
Быть настоящим поэтом необычайно тяжело. Это, по существу, пожизненный моральный подвиг, за который не следует никакой награды, кроме редких моментов счастья от творческих удач и бесконечной муки слова, что к наградам отнюдь не относится. Потому что каждая хорошая строчка говорит нам о не напрасности нашей жизни, а каждая плохая ранит. И ежечасно, ежедневно надо вставать над собой вчерашним, сегодняшним, суетным, сиюминутным и, давая пинок няне души, идти, неотступно, упорно, настойчиво, бесконечно идти к эху Мира.
Поэт – это характер. И не пожалуешься: взялся за гуж, не говори, что не дюж. Всё – мозг, сердце, чувства, мысли, жизнь, тело – вновь и снова, каждый день бросается в переплавку.
Эхо Мира – ты отвечаешь за всё. Ты сражаешься с собственной косностью ума, подсознанием (горячо «любимой» няней), привычкой продолжать писать, как раньше, ведь вроде неплохо, (а няня, сволочь, уже навострила уши, чтобы оседлать тебя самодовольством). Сражаешься против всей и всяческой мертвечины, только и мечтающей стать привычкой: «Привычка свыше нам дана, // замена счастию она!»
Сколько яда в этих строках! Разве счастье можно заменить? Оно ведь не остановка, оно – движение, путь «и вечный бой, покой нам только снится!» Ну и как у вас обстоят дела с мужеством? Пойдёте на эту пожизненную «сладкую» каторгу?

13. Ответственность.
Повторим: Эхо Мира, ты отвечаешь за всё. Никакая профессия никого не делает свободным от ответственности за всё, что ни на есть на Земле. Потому что мы втайне, неведомо для себя, все едины. «И если по ком-то звонит колокол, он звонит и по тебе». Отсюда, поэт живёт будущим – там, где «народы, распри позабыв, в единую семью соединятся»: Он не хочет ждать, он всем сердцем уже там, в этой семье, и изо всех своих силёнок стремится это время приблизить... Отсюда родство поэтов и изобретателей: последние тоже живут и работают ради будущего и дико страдают от алчности и мерзостей двуногих свиней, позорящих звание человека. И от равнодушной терпеливости миллионов, которые не вышвыривают этих паразитов вон. Поэт всегда социален.
Да и как может быть иначе? Вспомните сцену в Дели.
Но и не меньшая ответственность за каждую строку, каждое слово. Это – твоё Дело, Любимое. «Одна, но пламенная страсть», зато вмещающая целый Мир, с няней души, пищащей под тобой в уголке вместо стула, чтоб даже не вякнула, зараза. А значит, работа, работа и работа, без выходных, отпусков и курортов. «Здесь всё – моё, и мы отсюда родом». Родина слышит, родина знает, хоть и не печатают. Вот и не смей писать даже маленькую дрянь, как говорят на Востоке мастера – устоды: «малый недосмотр губит совершенство». Совесть – твоя цензура, твой критик, а она на уступки не идёт, и правильно. И ещё раз – няне по кумполу! Это твоё Дело, но и наше общее, поэтому сто раз подумай, проверь, усомнись, уточни, что ты скажешь НАМ ВСЕМ, чтобы забрало, дошло, зажгло, зацепило, усовестило, уязвило, напомнило. «Изводишь, единого слова ради //тысячи тонн словесной руды». Вот и изведу себя, чтоб из руды металл вышел.
Поэзия – как переливание крови в тяжкий момент друг другу. И всегда так будет. Пока стоит Мир. Пока «редеет облаков летучая гряда... ». «И увидел Бог, что это – хорошо».
14. Бескорыстие.
Ну, это же ясно, Корысть, абсолютно любая, – любимый выродок охамевшей няни души, всякое Эхо Мира немедленно и автоматически прекращающая. Недаром же почти всё зло на Земле творится от неё, шизофренической наркомании алчности. Главный враг человечества  и уж поэзии – в первую очередь. Не припоминаю я что-то настоящих поэтов – олигархов или правителей: что бы это значило, не подскажете? – Пузо, видать, мешает, кишка тонка. Не пойдут они на добровольную каторгу слова за так, за бесплатно: вот Олеги Спекулириковы – всегда пожалуйста! Так они к поэзии только кассовое отношение имеют, и точка. «А заглянешь в душу – обыкновеннейший крокодил!» /А.П.Чехов/. Может крокодил быть поэтом? Вопрос праздный. Вот, к примеру, «Рембрандт умирает нищим, и легко было бы размазывать сентиментальные сопли по этому поводу. Однако у Кедрина Рембрандт самый сильный, самый богатый среди таких ничтожеств, как тосканский принц, как ученик-предатель.
Трудясь, не ждать ни ада и ни рая,
добро лишь отличая век от зла.
Не всё пропало, если, умирая,
сказать возможно:
– Жизнь не зря прошла!

15. Искренность. Исповедальность. Тут сразу вспоминается Есенин. «Самый русский поэт», потому что никто, кроме него, не умел так «по-русски рубаху рвануть на груди», вывернуть, выпотрошить всю свою душу и даже сам себя обвинить так, как и худшему его врагу и в голову не приходило. Это – чисто русская черта. Иногда напоминает фразу: самоуничижение – паче гордости». Но для нормального русского человека это самоочищение, превратившееся в необходимость. Героиня русских народных песен – жалость. В народном русском понятии искренность – это и есть главная сила человека. (А кто, как не она, внутренняя искренность, не даёт разрастись раковой опухоли няни души в поэте? Кто, как не беспощадная правда 3еркала совести перед самим собой?).
«Поэтому Есенин и стал самым любимым поэтом людей, для которых Блок или Пастернак слишком сложны из-за тонких ассоциаций, трудно воспринимаемых, а Маяковский слишком грубоват, потому что его ломаный стих совсем не похож на народную песню».
Есть только одна культура, которая всеобща. Это культура искренности. Есенин был не сравним ни с кем по этой культуре. Он написал самого себя с такой беспощадностью, на какую никто ни до него, ни после него не оказался способен. Вся поэзия Есенина – это огромная поэма о нём самом». (Не согласен. Это и поэма о душе русского человека, настолько русского, что каждый русский узнает в нём себя). И как прекрасно сказал в этой связи именно о русской поэзии Заболоцкий:
Отзвенит и погаснет ракета,
потускнеют огней вороха.
Вечно светит лишь сердце поэта
в целомудренной бездне стиха.
В той бездне, которая и есть эхо Мира.

16. Природа. Поэт, не влюблённый в природу, не чувствующий и не понимающий её целомудренную бездну – да может ли быть такое? Может. Но такой поэт невероятно обедняет себя.
 «Есенин: Как жену чужую обнимал берёзку!
Пускай ты выпита другим,
Но мне осталось, мне осталось
Твоих волос щемящий дым
И глаз осенняя усталость».
«Природа разгадывает себя нашими сердцами и мыслями». «3а последними семафорами станции увидел тёмное полыхание тайги под бледными, но уже проступившими на небе звёздами. Нещадно вырубаемая, истребляемая пожарами и дурацкими химическими опрыскиваниями, убивающими вместе с больными деревьями здоровые, тайга всё же боролась за существование, не сдавалась, и, несмотря ни на что, оставалась прекрасной и великой». Без природы поэт неполон, как без сердца:
Планету трясёт металлической дрожью,
бетонные тонут в дыму города ...
Ах, ритмы, ах, темпы столетья! И всё же
безмерное в нас не прейдёт никогда,
Мы снова вернёмся, над кухонным жиром
чадящим, над гамом слепых площадей –
бесшумной тропою 3елёного Мира
к Природе, которая Сущность Людей!

                * * *
Непостижимо шепчет синева...
Скользят одни в тиши лесной дороги
зубчатых елей тёмные отроги,
от запахов кружится голова.
Увидеть Мир в немыслимой поре
поторопись – судьбы недолги сборы...
Молиться в вас, прохладные соборы,
и ныне, присно, днём и на заре…

* * *
Когда на дне вечерней тишины
косой закат через лесные стены
прощальный луч струит, и не смятенным
вершины их огнём озарены, –
по Берендее не устав кружить,
от наважденья за холмом очнуться,
глаза на миг закрыть и задохнуться
от боли – счастья чувствовать и жить ...

* * *
я помню утро, лань в лесу
вдали от шумно-злых тропинок,
и ног её, стройней тростинок,
шажки, что плыли на весу,
неся коричневое тело –
кувшин рассветной тишины…
Дорожка росная темнела,
и всё казалось: это – сны...

 * * *
Мечта твоя уж не туманна,
и цель заветная пришла,
и жизнь послушная желанно
к ней устремилась как стрела.
И тень утраты незаметна,
и зов иллюзий нипочём...
Так почему в разгаре лета
Ты жёлтой веткой удручён?!

Без матери-природы мы – ничто. С ней – всё. И разве не Природа проступила через одно из прекраснейших признаний Есенина:
Словно я весенней гулкой ранью
проскакал на розовом коне ...
Весна жизни, розовый восход, гулкая рань утреннего заморозка, конь, озарённый восходом – всё слилось в чудной гармонии. Природа – душа человека, если он – человек, а уж поэта – нечего и говорить!

17. Служение.
Сердце, пленённое поэзией, «приговорено» служить ей уже навсегда, и обратного хода нет. Это – любовь в самом гармоничном и прекрасном смысле слова. Это парадоксально закреплённая кровью «самая жгучая, самая смертная связь». Ибо, вступив на этот путь, стремящийся стать поэтом подвергает свой мозг буквально переплавке, преодолевая бешеное сопротивление речевого материала, свои прежние взгляды на всё, устремляясь к эху Мира. И не давая поднять змеиную голову няне души. Она – бездушно-шкурная мельница, а он – Дон Кихот, всю жизнь летящий на неё с копьём. Казалось бы, положение рыцаря безнадёжно: эгоизм – самая прочная в человеке животная тьма. Ан нет!
Ударят копыта, земля содрогнётся,
рванёт настигающим гулом в крови,
нахмурится умный, дурак засмеётся, –
скачите вперёд, копьеносцы любви!
По сытости жирной, по скотству тупому,
спешите, летите, на радостный свет,
и если один не успеет – другому
удастся окончить последний куплет!

Но путь Поэзии вечен, и последнего не будет никогда.

18. Неотступность и неуклонность, естественно вытекающая из служения и других критериев. Отступиться – предать эхо Мира и всё лучшее в себе сейчас и в будущем, предать цель и мечту. И кто тогда ты без них? И для чего существуешь? Поэзия становится смыслом жизни и постепенно создаёт в человеке железную творческую волю, меняет характер: всё – для высокой духовной цели, всё – для других! Цель творчества –  самоотдача. Вперёд ломая и угадывая!

19. Учёба пожизненная и неостановимая.
Учёба всему – жизни, людям, миру, истории, родине, природе, веку, в котором живёшь. Если ты самодовольный графоман – невежда, усыплённый воркованием няни, то что ты сумеешь сказать людям? Разве что, в бессчётный раз, не сознавая того, опозоришься, что без конца и наблюдаем. Как можно идти к совершенству, не совершенствуясь самому? Немыслимо. И король гол.
Где ныне вы, мои учителя,
Учителя судьбы моей и боли?
Какой вас ветер провожает в поле,
Какой вас ждёт и в новом дне Земля?
Где б ни были вы, – знайте: я учусь
тем яростней, чем дале время мчится.
И каждый день к вам памятью лечу
благодарить, что не устал учиться.
Учиться, оторвавшись от корыт,
у сердца, у ребёнка, у Природы.
Учиться вечно! Низости нет входа,
где за порогом в звёзды Мир открыт!

20. Ни дня без строчки!
Неотступно и неуклонно. Чтобы начать задыхаться, если их не написал. Переплавка мозга, души, сердца требует. Громада несвершённого, несделанного. Жизнь коротка, искусство вечно. А ты до сих пор всё ещё за партой в первом классе поэзии, а ты ещё по-настоящему и не начинал! Что там самодовольно бормочет няня? Двинь её по башке, пусть заткнётся. И пусть несделанное не пугает: ты сможешь, сумеешь, тебе никто не помеха, кроме няни и самого себя. Человек способен на невозможное там, где всё зависит от него. «Ты им доволен ли, взыскательный художник?»
Недоволен? И правильно. Нет предела совершенству.
«Нахождение бессмертной души в смертном теле приводит к иллюзии бесконечного пребывания человека в материальном мире. Время, отпущенное телу, мал;, но человек живёт в этот короткий промежуток времени так, как будто он вечен, оставляя всё на завтра, и кажется ему, что время ухода далеко и он всё ещё успеет. Но не успевает, и на половине пути звенит звонок окончания «командировки», и уносится человек в далёкую Даль». (В. и Т. Тихоплав, «Солнечный ветер»). Вывод? «Бороться и искать, найти и не сдаваться!».
 
21. Пожизненное саморедактирование.
Беспощадная самоцензура, непрерывная обратная связь. Видение того, что пишешь или уже написал, со стороны. Под взором «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет». Этот критерий – второй по важности для превращения в поэта, и пусть его ВТОРОЙ номер не обманывает: он – второй после укрощения няни души. По силе воздействия на овладение поэтическим мастерством нет ему равных. Малый недосмотр губит совершенство! До совершенства ещё годы шагать, а недосмотров и ляпов из-за самодовольства няни – выше головы. Если вы, синьор Дон Кихот, думаете, что мельницы снаружи, то ошибаетесь: они почти все внутри!
Количество написанного не переходит в качество. Наоборот! В качество переходит количество изменённого, исправленного, зачёркнутого и отвергнутого. Только это оттачивает чувство и мысль, только это постепенно, годами, ваяет и лепит подсознание и держит под башмаком няню с её тупоголовой гордыней. Только это – жестокое, горькое, беспощадное, но радикальное лекарство от графомании. Ни буквой не солгать, ни строчкой.// Не уступать ни в чём себе, //не то, как ветру тёмной ночкой, //выть графомании в трубе.

22. Развитие чутья гармонии стиха.
Ремесло. Мастерство. Учиться, но не подражать. Моде следуют бесхарактерные, безвольные, зависимые, наступая тем на горло собственной песне, теряя напрасно бесценное время и жизнь. А она так коротка.
Начинающие должны быть подготовлены заранее к тому, что работа будет «адовая».
Обречён я на каторге чувств
вертеть жернова поэм.
                С.Есенин
«Те, кто ждёт от искусства райской жизни, ломаются. Лишь готовность к ежедневному самопожертвованию выковывает творцов».
В свирепом выискивании дисгармонических «ляпов» не должны быть авторитетами никто, даже великие. Остановки ритма, прозаические «тормоза» должны «резать» годами натренированный слух. Очень часто такие ляпы исправляются простой инверсией (перестановкой) слов или заменой длинного слова другим, равным по смыслу, но более коротким. И поэтому «не вылезающим», не торчащим посреди строки. При этом, повторим, никаких авторитетов. И у великих бывают ляпы, ими пропущенные. Пример:
И следом конница пустилась,
убийством тупятся мечи,
и падшими вся степь покрылась,
как роем чёрной саранчи.
                («Полтава» Пушкина)
Подчёркнутая третья строка, прозаично тяжела на слух и «тормозит» музыку всей строфы по причинам:
1) громкий ударный нажим звука ПАД в слове «падшим», стоящим в самом начале строки и «пригвождающий» её к месту;
2) «свист» двух столкнувшихся лбами пар согласных «вс» – «ст» согласных, в центре строки (вся степь) – второй прозо- и звуко-тормоз ритма вслед за первым. Оба ляпа, вроде бы, устраняются одним приемом - перестановкой слов.
Длинное, сильно ударное «падшими» перемещается в центр, два «свистуна» разлучаются, и исправленная строка выглядит так:
«И степь вся падшими покрылась».
Сравните сами и убедитесь, что музыкальная гармония восстановлена, хотя и не до конца.  «Свистуны» торчат теперь в начале строки, и хотя звучат немного «полётнее», но доработки ещё явно требуют
Слово «вся»  –  лишнее, затычка ритмо-размера.  Раз «покрылась», уже ясно, что «вся». Масло масляное. Но и это под вопросом. Действительно ли там была сплошная степь, без оврагов, балок, перелесков? Требуется точное знание географии места Полтавской битвы. Кроме этого, может ли «вся» степь, с её необъятностью, покрыться «падшими»? Для этого никаких войск не хватит. А ведь именно «вся» и создаёт «свистуны» «вс» – «ст» в строке.
«Убийством тупятся мечи». Относительно коротким мечом рубить бегущих неудобно, нужно сильно наклоняться с седла. Конница, рубившая шведов, была под командой Меншикова. Вряд ли сподвижник Петра, следовавший царю во всём, вооружил её мечами – скорее, либо длинными саблями, либо кавалерийскими палашами, и «мечи» здесь явный архаизм. Но слово потребовало рифмы «саранчи», тем более – «чёрной», а таков ли цвет этих реальных насекомых, не маскировочно-камуфляжный ли, не зелёный? Скорее всего – он.
Одна неточность тянет за собой другую, а поэзия должна быть квинтэссенцией точности, тем более, что речь об историческом событии огромной для России важности, – иначе возникает ощущение неправды сказанного. Недоработка, поспешность Пушкина в этой строке очевидна, и привела к дисгармонии: малый недосмотр губит совершенство. Поэзия, как ничто другое, требует универсальных знаний от автора. Пишешь об истории  – изучи всё о том, о чём пишешь, упоминаешь о саранче – не меняй произвольно её цвет, даже в угоду наглядности. Кстати, каков был цвет мундиров шведской пехоты? А вдруг – не чёрный? И это требуется точно знать.
Однако  Пушкин уже в потустороннем мире, возможно пишет стихи и там, и никакие правки ему не указ.
 «Чёрствость и сила – спутники смерти. Гибкость и слабость выражают свежесть бытия, поэтому то, что отвердело, уже не победит» (Лао Цзы). Не отвердевайте! «Рука тверда, и крепок яд» – так и видишь, как няня души подкрадывается к отцу Гамлета. А замочив няню в сортире, как выразился наш поэтичный президент, можно рассчитывать и на чудо:
«Когда перечитываешь стихи Кедрина, то, как всегда при чтении настоящих стихов, – ощущение чуда воссоздания человека, который их написал».
«В одном из документальных фильмов есть гениальные кадры, как африканцы какого-то обойдённого образованием племени слушают магнитофонную запись Бетховена, потрясённые непонятным, но завораживающим чудом. Искусство – не средство развлечения, а средство спасения, поле боя, а не танцплощадка. Для точки опоры оскорбительно быть торговой точкой». Развлекизм в искусстве – пошлость. И поэтому критерий –

23. Борьба с пошлостью.
Пошлость – обыденность, обыкновенность, приземлённость, быт, анти-романтика. Самые большие пошляки в поэзии – графоманы, о чём – впереди. Это закономерно: они не исполняют почти ни одного из критериев поэзии.
Послушайте телерекламу и всяческие дурацкие телешоу и вам, если вы способны отличать добро от зла, станет ясно, что такое пошлость и почему у неё с поэзией нет ничего общего, а особенно если реклама рифмуется – шедевр морального уродства. Поэт никакой специальной борьбы с пошлостью не ведёт: если он поэт, то уже тем самым, по определению, не пошляк.
«А мы должны выбирать: или кабак на сцене, или поэзия». Кабак на сцене – попса или «ночной горшок с соответствующим содержимым», по выражению Андрея Макаревича, кстати, не только музыканта, но и поэта. «Поэзию не читают по вине вкрадчивой диктатуры развлечений. Ежедневная повторяемость на работе и в быту тянет к иллюзии свободы, к развлечению. Миллионы пластинок с пустенькими словами разлетаются мгновенно, а поэтические книги со словами, над которыми полезно бы задуматься, лежат на прилавках неприкасаемые...».
Вполне соответствует теме анекдот о пошлости:
«Девочка пришла к Пушкину и спрашивает, как писать стихи. Он ей сказал:
– Записывай то, что услышишь и увидишь.
Девочка спускается по ступенькам и говорит:
– Всё ниже и ниже, – записала.
Дальше видит – пацаны смотрят в окно и говорят:
– Директор снимает трусы, – записала.
Идёт спектакль, со сцены говорят:
– Сейчас вы, ребята, увидите, – записала.
Заходит в магазин и слышит:
 –Четыреста грамм колбасы.
Пришла к Пушкину и прочитала ему свой стишок:
Всё ниже, и ниже, и ниже
директор снимает трусы.
Сейчас вы, ребята, увидите
Четыреста грамм колбасы.
Поэт чертыхнулся, и улетел из анекдота обратно на тот свет, процитировав юной «поэтессе» свою эпиграмму на Толстого-Американца:
«Долго все концы вселенной
осквернял развратом он».
Человек  – это стиль. Что налито – то и выльешь.
 

24. Тайна как чудо поэзии и искусства. Неопределенность. Нелинейность.
Стоило бы задать вопрос:
– Почему люди хотят жить вечно? И почему великие поэты живут в нашей памяти тоже вечно, демонстрируя чудо духовного бессмертия:
«И славен буду я, доколь в подлунном мире
жив будет хоть один пиит»?
Вечность – есть бесконечность, «доколь жив будет». Что же такое эта вечность  – бесконечность?
 «И почему её обожествляют люди?» // Сосуд она, в котором пустота//, или огонь, мерцающий в сосуде?
Правда, тут речь о красоте, но ведь в том числе о духовной, то есть, и о поэзии. Ответа на вопрос, что есть красота, Заболоцкий не дал, оставив дилемму «или – или». Или сосуд (форма), или огонь (содержание). Осталась двойственность, неопределённость, загадка, тайна. Или, говоря языком науки, неопределённость как неоднозначность, нелинейность. Нелинейность и линейность – это неоднозначность и однозначность. Для простоты – одна прямая трамвайная линия без развилок – линейность, с развилками –нелинейностъ. Во втором случае трамвай имеет минимум два выбора маршрута, т.е. относительную свободу, куда его поведёт вожатый: или – или. Либо сработает стрелка перевода. При большем числе разных путей и стрелок нелинейность (тайна выбора информации) соответственно растёт.
Поэзия эмоциональна, неопределённа, как и сами эмоции, то есть нелинейна в нужной пропорции с определённостью, иначе получился бы полный хаос, 100 % нелинейность. Да и любят одни люди других, как правило, просто так, «ни за что», – «любят и всё» (отстаньте!).  Интуитивно, неопределённо, нелинейно, т.е. эмоционально, инстинктивно, подсознательно.
«Мне говорят: он маленького роста», «А он мне нравится, нравится, нравится» и т.п. Попр;сите определить – чем, станут в тупик. «Нравится» и всё. «Отвяжитесь!» Чудо.
Неопределённость – Тайна. Заворожённость. А потому и будет мил  обыкновенный крокодил, превращённый на время в ангела иллюзиями и воображением. Только в жизни ангелы что-то редко попадаются. Зато «чудес» поначалу (до выяснения ХУ ИЗ ХУ) выше крыши. Это общий механизм человеческого подсознания, которым пользуется искусство, не исключая и поэзию. Хочешь привлечь, понравиться, заворожить, создать чудо, тайну, добавь эмоциональной неопределённости, нелинейности, заворожи загадкой, привлеки ею: ведь она не обыденность, не быт, не пошлость! Обещает необыкновенное, новое, свет в туннеле.
Другое дело, что обещанное исполняется чрезвычайно редко, но ведь обыденность уже вообще ничего не обещает! Показали дитяти конфетку, поманили марионетку, на этом и основан обман природы в любви: воображение, подогретое нелинейностью, рисует прекрасный призрак желаемого на месте неизвестного пока (за исключением поверхности) реального. Типовая лакировка действительности, и уж тут для болванящей няни души полный простор. На этом поэзия о любви стоит, описывая нелинейность, таинственность ощущений и чувств, прекрасных иллюзий и редчайше говоря что-то линейное, определённое о самих объектах и субъектах страсти (объект – тело, субъект – иллюзия).
Но, поскольку «основной инстинкт» обладает громадной подсознательной силой не только в любви, но, попутно, почти во всём, то притягательность тайны универсальна.
Почему Эйнштейн и выразился о таинственности мира, что «Изучение его манило, как освобождение». Раскидывая свои щупальца на любовь, спрут подсознания раскидывает их на всё, и любое искусство, включая поэзию, должно включить в себя эмоцию, неопределённость, нелинейность, чтобы стать притягательным. И становится: «Честь безумцу, который навеет//человечеству сон золотой». Но ведь и красоту навеет. И высокие чувства – тоже. Это у пошляков всё всегда ниже пояса. Так они до понимания поэзии и не дорастают. А настоящая поэзия, великая, тянет людей от этого «ниже», от животности вверх, просветляет, облагораживает. И становится среди голой пустыни обыденности романтикой, выходом к небу, звёздам, чуду, делает человека, любящего её, чище, лучше, сострадательнее, спасает. И низкий ей поклон за её вечно человечную прекрасную тайну чуда восхождения духа. И быть на земле поэтом хотя и адски тяжелое, но далеко не самое плохое занятие. Даже если она говорит людям жестокую правду вместо «сна золотого».

25. Принцип «чем раньше, тем лучше». Об импринтинге. 

Мы об этом уже бегло упоминали в критерии №3 о таланте. Большинство великих поэтов начинали писать в детстве, если не в ранней юности. Мозг специализировался на творчестве, будучи ещё гибким, не заскорузлым, пластичным. У многих к этому добавлялось сильное эмоциональное потрясение, переворот, безотцовщина (Лермонтов. «Ужасная судьба отца и сына: жить розно и в разлуке умереть»). Отсутствие или нелюбовь одного из родителей. Мать Пушкина на глазах Александра и сестры любила брата Льва, а их не любила, и т.п. Это формировало огромное страдание, но и закаляло характер. Напомним ефремовское: «Страдание, если оно не выше сил, ведёт к пониманию, понимание к любви» (отнюдь не эгоистической). И не из детства ли Пушкина его строчки:
«Поэзия, как ангел-утешитель,
Спасла меня, и я воскрес душой».
Спасла! Душа была на грани гибели, но спаслась поэзией, воскресла и начала спасать других. Нет худа без добра, так что, как ни парадоксально, за Пушкина надо поблагодарить не любившую его в детстве мать, а за Лермонтова – деспотичную бабку Арсеньеву, разлучившую его, лишённого матери, ещё и с отцом. Есть немало и других подобных примеров того, что чем раньше взрослеет от страдания личность поэта, тем быстрее, полнее и глубже растёт он в мастерстве и как поэт, тем раньше поэзия становится его могучей внутренней опорой, спасительницей, ангелом-утешителем и смыслом жизни. И тем раньше начинают выполняться (разумеется, неосознанно) остальные её критерии, создающие таланты и гениев. Графоманы тоже могут начинать рано, но поскольку критериев не придерживаются, то графоманами и остаются.

26. Графомания.
В старом советском фильме-кинокомедии «Волга-Волга» бюрократ Бывалов привёз в Москву «мощный коллектив самодеятельных талантов»: Хор.
Хор грянул в Песню о Волге. В паузе Бываловская няня души вылезла на сцену и записклявила: «Кра-а-са-а-вица-а-а на-а-ро-о-дна-а-я-я». Однако, услышав себя, заткнулась, на что распорядитель концерта ехидно заметил:
«Чтобы так петь, 20 лет учиться надо!» Графоманы и есть эти БЫВАЛОВЫ. Няня раздута до огромных размеров самолюбия, честолюбия и жажды славы, а учиться петь не то что 20 лет, а и 20 минут не хотят, да и зачем, когда няня всё «компенсировала» грандиозными амбициями без амуниции. Обладая, как все бездари, начисто лишённые скромности, патологической пробивной способностью, влезают в редакции, союзы писателей, печатают свои кошмарные испражнения и изо всех сил создают препятствия для тех, кто талантлив, способен и мог бы стать признанным поэтом, горя к ним злобнейшей завистью, которую бездарность испытывает к таланту, отражающему, как зеркало, её комплекс неполноценности. Так что графоманы вовсе не безобидны. И если они даже подвизаются только в ЛитО, то и здесь ухитряются отнимать большую часть времени, терпения, нервов и сил у остальных, честных любителей поэзии, особенно, когда из ложно понимаемой деликатности, руководители ЛитО не укрощают их патологическую рифмованную дизентерию. Они безнадёжны. Это – хронофаги, пожиратели чужого времени, бич и чума тех, кто всей душой стремится, пусть и неосознанно, но выполнять хотя бы часть основных критериев, перечисленных здесь.

27. Пародируемость.
Хотите узнать, поэзия ли перед вами, или, по выражению одного поэта: «Это вообще не стихи»? Тогда попробуйте рифмованный текст спародировать. Настоящую поэзию спародировать невозможно: получится либо глупость, либо кощунство, настолько она своим качеством защищена изнутри. А вот если пародия получилась, то становится ясно: это – непоэзия. Чаще всего либо графомания, либо безэмоциональная бездушная и бездуховная информация, сообщение, текст, унылая проза, написанная в рифму. Наиболее характерный признак её – пошлость, банальность, обыкновенность, стандартность, приземлённый бытовой подтекст. Что до обыкновенной графомании, что она может быть спародирована вся целиком, без исключения, – выбирай случайно любой фрагмент и пиши: пародия получится. Да и стоит лишь начать сверять такой текст с критериями, как тут же выяснится, что ни одному из них он не соответствует. Хотя для опытного глаза это понятно сразу, без проверки.
P.S. Естественно, что сознательно, в самый момент писания, критериям следовать нельзя; если они ещё раньше многолетней работой не вошли в плоть и кровь подсознания, то будут без конца мешать, путаясь под ногами. Но когда работа окончена и начинается правка уже под контролем сознания, то почему бы себя лишний раз по ним не проверить?
Разумеется, могут быть и другие критерии, кроме перечисленных; и следовать им никому не возбраняется, только бы самодовольная няня души не пищала внутри, а уж тем более не позорилась публично со сцены.

28. Поэт должен быть по натуре художником, но живописать словом.
Критерий по значению, пожалуй, «третий». Это имеет прямое отношение к критериям: талант, впечатлительность, воображение, мечта, неповторимость, страстность, искренность, природа, служение, учёба, ни дня без строчки, пожизненное саморедактирование, развитие чутья гармонии стиха,  то есть, по 12 важнейшим из 28, почти половина. Обычный любитель поэзии, не работающий по этим критериям, подлинным художником, а значит поэтом, вряд ли станет, а вот писать неплохие стихи на любительском уровне научится вполне. И такое его стремление к поэзии заслуживает большой симпатии и уважения. Ещё бы! Человек стремится жить духовной жизнью, и это замечательно. Что же касается каких-то мыслей о врождённости таланта и гения, то позвольте усомниться. Если вы по натуре – художник, то вот вам и «врождённостъ»!
Нехудожественность непоэзии можно определить сразу же, опытным глазом:взять несколько десятков стихотворений, внимательно их прочесть, и если хотя бы в одном или двух не окажется неповторимых, новых образов /статистика/, то «стихи такой человек писать будет, а поэзию – нет. Она же «вся езда в незнаемое», новизна, открытие, не обыденность, а обыденность и без того в печёнках у многих сидит… И зовётся няней души – «привычка свыше нам дана//замена счастию она». Вспомните, от неё умирает любовь  – от привычки. Смерть души – вот что она. Не привыкать!
29. Отношение к критике.
«Привычка свыше нам дана» замыливает глаз, и при коварном самодовольстве няни беспощадная критичность к тому, что пишешь, незаметно (в чем и коварство!) теряется. Нужен объективный взгляд со стороны, то есть критика. А у няни  некритичность – выше головы: тут же спешит встать на дыбы при малейшем замечании о себе, прекрасный (кроме похвал, разумеется). Но автор – король. Никто не в праве ни в чем его заставить силой, указать, приказать, выручать инструкцию, судебное постановление и т.п.: он – Автор. Захочет – прислушается, не захочет – пошлёт. Не возражая,  пропуская мимо ушей, ни в какие доказательства и споры не вступая. И вот здесь критерии мужества, умение держать удар, осознание, что и в критике может содержаться что-то ценное, со стороны которое ты сам не заметил – качество очень нужное, редкое и ценное, дополнительное к твоей, обратная связь.
Настоящий поэт и способный любитель критики не боится, он её ценит, всегда готов прислушаться, если она верна, «ляп» исправить. Но те, в ком няня сильнее всего, критики боятся панически, видя в ней чуть ли не покушение на свою личность(нянечку, разумеется). И зараза самодовольства, обращенная в страх (вредный и абсолютно безосновательный, ведь автор – король) перекрывает путь к самосовершенствованию крепостной стеной. В итоге – «чтобы так петь, 20 лет учиться надо».
30. Гладкопись.
 Одна из самых коварных штучек няни. Наступает время, когда с многолетней работой поэт или хороший любитель поэзии свободно овладевает формой, становится мастером стиха. И тут паскудная няня переходит в атаку:
1) создаёт у него самодовольное ощущение всемогущества;
2) выдвигается на первый план верховенство формы над содержанием;
3) выхолащивает (незаметно опять-таки подсознательно!) искреннее чувство, страдание, сострадание, Эхо Мира, мельчит душу и темы стихов, опускает к своему уровню ниже плинтуса. Зачем надрываться, если блестящее владение формой уже достигнуто? Зачем искать неповторимые, ранящие душу слова, когда с этой формой так спокойно и удобно? И начинается имитации чувства, вместо его переживания, гладкая по форме, но все более равнодушная по содержанию непоэзия. Не мытьем, так катанием, шкура-няня берёт своё. А равнодушие – смерть души, вслед за который неизбежно и смерть поэзии. И тут стоит вспомнить Юлиуса Фучика:  «Люди, я любил вас. Будьте бдительны!»
Прочтите рифмованный тексты в толстых журналах, где печатают только своих (литмафия!) и получите полное представление о гладкости: « это вообще нестихи».
Приложите волю, характер, неотступность и неуклонность плюс перечисленные и не упомянутые здесь критерии,  и как далеко вы пойдёте в поэзии – будет зависеть только от вас: дорогу осилит идущий!
                05.07.16