Религиозная философия Семёна Франка

АБЛАЕВ МИХАИЛ. РЕЛИГИОЗНАЯ ФИЛОСОФИЯ СЕМЕНА ФРАНКА. Заметки на "полях".

Творчество  знаменитого  русского  философа  Семёна Людвиговича Франка (28 января 1877 - 10 декабря 1950 гг.) имеет ярко выраженную  религиозную христианскую направленность. Мы рассмотрим специально-религиозные работы Франка, чтобы составить своё мнение о его религиозном творчестве, поделиться его  авторитетными оценками с читателем и определить место этого автора в пространстве христианской  культуры.  Нам оказались доступны две такие произведения: "Смысл жизни"  (1936 г.) и "С нами Бог" (1941 г.).  Начнём же работу!

"СМЫСЛ ЖИЗНИ".


 I. ВСТУПЛЕНИЕ

"Мы испытали на себе, своих близких, своем существе и своей карьере величайшие превратности судьбы - но разве самое существо судьбы не в том, что она превратна? Мы ощутили близость и грозную реальность смерти ...
Так перед нами теперь, через увеличительное стекло наших нынешних бедствий, с явностью предстала сама сущность жизни во всей ее превратности, скоротечности, тягостности - во всей ее бессмысленности. И потому всех людей мучащий, перед всеми неотвязно стоящий вопрос о смысле жизни приобрел для нас, как бы впервые вкусивших самое существо жизни и лишенных возможности спрятаться от нее или прикрыть ее обманчивой и смягчающей ее ужас видимостью, совершенно исключительную остроту..."

Это рассуждение более прилично человеку, приходящему к вере, нежели христианину, говорящему для христиан (рассуждения ориентированы на беседы с представителями русского христианского молодежного  движения).


"Наступление этого решающего светлого дня, которое мы долго ждали чуть ли не завтра или послезавтра, оттягивается на долгие годы; и чем больше времени мы ждем его, чем больше наших надежд оказались призрачными, тем туманнее становится в будущем возможность его наступления; он отходит для нас в какую-то неуловимую даль, мы ждем его уже не завтра и не послезавтра, а только "через несколько лет", и никто уже не может предсказать, ни сколько лет мы должны его ждать, ни почему именно и при каких условиях он наступит. И уже многие начинают думать, что этот желанный день вообще, быть может, не придет заметным образом, не проложит резкой, абсолютной грани между ненавистным и презренным настоящим и светлым, радостным будущим, а что русская жизнь будет лишь незаметно и постепенно, быть может, рядом мелких толчков, выпрямляться и приходить в более нормальное состояние."

В этой "констатации" автора предстаёт то жуткое (!) постапокалиптическое сознание русских демократов, которое, собственно, и стало почвой для всех ужасов, постигших Россию в 20 веке.


"И если бы мы еще могли проводить жизнь не в бессмысленно-томительном ожидании этого дня, а в действенном его подготовлении, если бы нам дана была - как это было в прежнюю эпоху -возможность революционного действия, а не только революционных мечтаний и словопрений!"

Вот она, спекуляция на образе "последнего дня", заменившая собой христианское сознание у русской интеллигенции. Но почему философ абсолютизирует подобный образ в своей аудитории? Неужели среди русских эмигрантов в то время оставалось так мало убеждённых христиан?!


"Можно ли обновить общую жизнь, не зная, для себя самого, для чего ты вообще живешь и какой вечный, объективный смысл имеет жизнь в ее целом? Не видим ли мы уже теперь, как многие русские люди, потеряв надежду на разрешение этого вопроса, либо тупеют и духовно замирают в будничных заботах о куске хлеба, либо кончают жизнь самоубийством, либо, наконец, нравственно умирают, от отчаяния становясь прожигателями жизни, идя на преступления и нравственное разложение ради самозабвения в буйных наслаждениях, пошлость и эфемерность которых сознает сама их охлажденная душа?"

Вот они, последствия апостасии, картина которых актуальна и для сегодняшнего дня.


"Кумиры, соблазнявшие и слепившие нас прежде, рушатся один за другим, изобличенные в своей лжи, все украшающие и затуманивающие завесы над жизнью ниспадают, все иллюзии гибнут сами собой. Остается жизнь, сама жизнь во всей своей неприглядной наготе, со всей своей тягостностью и бессмысленностью, жизнь, равносильная смерти и небытию, но чуждая покоя и забвения небытия. Та, на Синайских высотах поставленная Богом, через древний Израиль, всем людям и навеки задача: "жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие; избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое", -эта задача научиться отличить истинную жизнь от жизни, которая есть смерть, понять тот смысл жизни, который впервые вообще делает жизнь жизнью, то Слово Божие, которое есть истинный, насыщающий нас хлеб жизни, -эта задача именно в наши дни великих катастроф, великой кары Божией, в силу которой разодраны все завесы и все мы снова "впали в руки Бога живого", стоит перед нами с такой неотвязностью, с такой неумолимо грозной очевидностью, что никто, раз ощутивший ее, не может уклониться от обязанности ее разрешения."

Автором адекватно выбрано время и тема для призыва к покаянию, составляющего главный смысл данной его работы.



II. "ЧТО ДЕЛАТЬ?"

 "В точном смысле вопрос "Что мне делать?" со значением: "к чему мне стремиться?", "Какую жизненную цель себе поставить?" поднимается тогда, когда вопрошающему неясно само содержание высшей, последней, все остальное определяющей цели и ценности жизни."
"Вопрос в этом случае сводится к вопросу самопознания, к уяснению того, к чему я собственно призван, какую роль в мировом целом предназначила именно мне природа или Провидение. Вне сомнения, здесь остается наличие самой иерархии целей или ценностей и общее представление о ее содержании в целом."

"Каково то единственное, общее для всех людей дело, которым осмысляется жизнь и через участие в котором, следовательно, впервые приобретает смысл и моя жизнь?"

"К этому и сводится типично русский смысл вопроса "Что делать?". Еще точнее он значит: "Что делать мне и другим, чтобы спасти мир и тем впервые оправдать свою жизнь?""

Франк вполне правильно объединяет поиск смысла жизни как смысла и характера деятельности, которая связывает личный смысл жизни каждого со смыслом жизни мира.
 

"В основе этого вопроса лежит ряд предпосылок, которые мы могли бы выразить примерно так: мир в его непосредственном, эмпирическом бытии и течении, безсмыслен; он погибает от страданий, лишений, нравственного зла - эгоизма, ненависти, несправедливости; всякое простое участие в жизни мира, в смысле простого вхождения в состав стихийных сил, столкновением которых определяется его течение, есть соучастие в бессмысленном хаосе, в силу чего и собственная жизнь участника есть лишь бессмысленный набор слепых и тягостных внешних случайностей; но человек призван сообща преобразить мир и спасти его, устроить его так, чтобы высшая его цель была действительно осуществлена в нем. И вопрос заключается в том, как найти то дело (дело, общее всем людям), которое осуществит спасение мира. Словом, "что делать" значит здесь: "Как переделать мир, чтобы осуществить в нем абсолютную правду и абсолютный смысл?"

Возразим философу, сказав, что мир в его эмпирическом бытии и течении отнюдь не безсмыслен: он воспроизводит жизнь (!), создаёт условия для продолжения и существования жизни, жизней в первую очередь людей, которые в силу своей духовности, разумности находят свой смысл 
жизни, не говоря уже о том, что в названной "эмпирике" так или иначе "отпечатывается" воля Господа Вседержителя, так или иначе длящего в жизни мира Свой единственный и истинный смысл. Ни здесь, ни далее философу не нужно было идти за таким  обратным "авторитетом", как  книга Екклесиаста (смотри нашу работу о её "бесовской" сущности). Здесь кстати вспомнить персонажа "Санина" Арцыбашева, который, увлекаясь "Екклесиастом", даже вступая с ним в соавторство, в результате кончает с собой!


"Русский человек (!) страдает от безсмыслицы жизни. Он остро чувствует, что, если он просто "живет, как все"-ест, пьет, женится, трудится для пропитания семьи, даже веселится обычными земными радостями, он живет в туманном, безсмысленном водовороте, как щепка уносится течением времени, и перед лицом неизбежного конца жизни не знает, для чего он жил на свете."

Русский русскому рознь! Заметим, что вопрос о смысле жизни встал лишь в апостасийной и "порченой" России второй половины 19 века - и далее. В христианском народе такой вопрос не актуализировался, имея очевидный непременный ответ.


"Наряду с этим русским духовным типом есть и другой, по существу, однако, ему родственный. Для него вопрос "Что делать" получает ответ: "Нравственно совершенствоваться". Мир можно и должно спасти, его бессмысленность -заменить осмысленностью, если каждый человек будет стараться жить не слепыми страстями, а "разумно", в согласии с нравственным идеалом. Типичным образцом такого умонастроения является толстовство, которое частично и бессознательно исповедуют или к которому склоняются многие русские люди и за пределами собственно "толстовцев"."

Гнусно, "назидательно для многих" порвав с христианством, Толстой пытался "гуманистически" воссоздать смысл жизни, по-философски считая, что его антихристианская, но "положительная" мораль каким-то образом может быть "приятна" Богу!


"Но откуда может взяться это начало, и какова его собственная сущность? Это начало есть здесь - осознанно или бессознательно - человек, его стремления к совершенству, к идеалу, живущие в нем нравственные силы добра; в лице этого умонастроения мы имеем дело с явным или скрытым гуманизмом. Но что такое человек и какое значение он имеет в мире? Чем обеспечена возможность человеческого прогресса, постепенного, а может быть и внезапного - достижения им совершенства? В чем гарантии, что человеческие представления о добре и совершенстве истины, и что определенные этими представлениями нравственные усилия восторжествуют над всеми силами зла, хаоса и слепых страстей?"

Автор в общем правильно подводит к вопросу о Божьем смысле в жизни каждой личности и всего мира.


"Или, иначе говоря: можно ли верить, что сама жизнь, полная зла, каким-то внутренним процессом самоочищения и самопреодоления, с помощью сил, растущих из нее самой, спасет себя, что мировая бессмыслица в лице человека победит сама себя и насадит в себе царство истины и смысла?"

"Есть какая-то чудовищная несправедливость, с которой совесть и разум не может примириться, в таком неравномерном распределении добра и зла, разума и бессмыслицы, между живыми участниками разных мировых эпох - несправедливость, которая делает бессмысленной жизнь, как целое. Почему одни должны страдать и умирать во тьме, а другие, их грядущие преемники, наслаждаться светом добра и счастья? Для чего мир так бессмысленно устроен, что осуществлению правды должен предшествовать в нем долгий период неправды, и неисчислимое множество людей обречены всю свою жизнь проводить в этом чистилище, в этом утомительно-долгом "приготовительном классе" человечества? Пока мы не ответим на этот вопрос "для чего", мир остается бессмысленным..."

Философ здесь отчетливо рисует противоречивость и проигрышность гуманистических взглядов на смысл жизни.


"Вся мировая жизнь в целом и наша собственная краткая жизнь - не как случайный отрывок, а как нечто, несмотря на свою краткость и отрывочность, слитое в единство со всей мировой жизнью это двуединство моего "я" и мира должно сознаваться, как вневременное и всеобъемлющее целое, и об этом целом мы спрашиваем: имеет ли оно "смысл" и в чем его смысл? Поэтому мировой смысл, смысл жизни никогда не может быть ни осуществлен во времени, ни вообще приурочен к какому-либо времени. Он или есть - раз навсегда! Или уже его нет- и тогда тоже -раз навсегда!"

Именно вечное "содержимое" человека ведёт его по пути к "небесному Отечеству"!


"И теперь мы приведены назад, к нашему первому сомнению об осуществимости спасения мира человеком, и можем слить его со вторым в один общий отрицательный итог. Мир не может сам себя переделать, он не может, так сказать, вылезть из своей собственной шкуры или - как барон Мюнхгаузен самого себя вытащить за волосы из болота, которое, вдобавок, здесь принадлежит ему самому, так что он тонет в болоте только потому, что болото это таится в нем самом." 

Автор, должно быть, забыл, что и человек, и власть, и Церковь - это составляющие мира, которые, действуя от его лица, могут "продвинуть" его по пути спасения! 


""Смысл жизни" - есть ли он в действительности или его нет - должен мыслиться во всяком случае, как некое вечное начало; все, что совершается во времени, все, что возникает и исчезает, будучи частью и отрывком жизни, как целого, тем самым никак не может обосновать ее смысла."

Автор сам не замечает, должно быть, как отрицает ценность, необходимость телесной, материальной, временной жизни! 


"Все дела человека и человечества - и те, которые он сам считает великими, и то, в котором он усматривает единственное и величайшее свое дело - ничтожны и суетны, если он сам ничтожен, если его жизнь по существу не имеет смысла, если он не укоренен в некой, превышающей его и не им сотворенной, разумной почве. И потому, хотя смысл жизни - если он есть!
- и осмысливает человеческие дела, и может вдохновлять человека на истинно великие дела, но, наоборот, никакое дело не может осмыслить само по себе человеческой жизни."

Не кажется ли автору, что само дело, за которое он добросовестно (!) взялся, например, творчество, может привести человека к пониманию истинного смысла своей жизни?! Ищите, и найдёте; стучите, и отворится вам!


"...Для трезвой жизненной мудрости, прямо глядящей на мир и отдающей точный отчет в его эмпирической природе, и для глубокого и осмысленного религиозного сознания, понимающего невместимость духовных глубин бытия в пределы эмпирической земной жизни - есть только один, трезвый, спокойный и разумный ответ, разрушающий всю незрелую мечтательность и романтическую чувствительность самого вопроса: "В пределах этого мира-до чаемого его сверхмирного преображения - никогда". Что бы ни совершал человек и чего бы ему ни удавалось добиться, какие бы технические, социальные, умственные усовершенствования он ни вносил в свою жизнь, но принципиально, перед лицом вопроса о смысле жизни, завтрашний и послезавтрашний день ничем не будет отличаться от вчерашнего и сегодняшнего."

"...Так мир тяжко ползёт (!)
в сретенье Богу!"


"Заслуживает внимания, что в Евангелии не раз ставится вопрос: "Что делать", именно в этом последнем смысле. И ответы на него даваемые, постоянно подчеркивают, что "дело", которое здесь может привести к цели, не имеет ничего общего с какой-либо "деятельностью", с какими-либо внешними человеческими делами, а сводится всецело к "делу" внутреннего перерождения человека через самоотречение, покаяние и веру."

Очевидно, что и указанное духовное делание также имеет  образ "дела", "деятельности". Не говоря уже о "преображении" в свете спасения души и обычной деятельности человека.

Автор не говорит, что именно вопрос о посмертной жизни его безсмертной души приводит человека к смыслу жизни, сообщаемому христианским учением. Но ведь прийти к Богу пока ещё без веры, опираясь на близость, правдивость, адекватность, реальность христианского учения - это именно общий путь, достойный человека: такой добрый и умный выбор дает веру человеку, Бог его принимает за ум и добрые начала в сердце. Поэтому важно "сеяние" слова Божиего! Два к одному - в такой пропорции, примерно, сочетаются случаи принятия веры христовой путем "разумных оценки и выбора" (2) и "уверования"(1) разными путями.


"Во всяком случае, и здесь Слово Божие внушительно отмечает суетность всех человеческих дел и единственное, подлинно нужное человеку и спасительное для него дело усматривает в самоотречении и вере.
 Итак, "Что делать?" правомерно значит только: "как жить, чтобы осмыслить и через то незыблемо утвердить свою жизнь?" Другими словами, не через какое-либо особое человеческое дело преодолевается бессмысленность жизни и вносится в нее смысл, а единственное человеческое дело только в том и состоит, чтобы, вне всяких частных, земных дел (!), искать и найти смысл жизни. Но где его искать и как найти?"

Такая позиция неправедна! В любом случае нужно делать ссылку на то, что и обычные наши, житейские цели и дела (не говоря уже о супружестве и рождении детей!) имеют свой смысл у Бога, во всяком случае, как жизнь живых существ!
Что имеет в виду Франк, говоря о "Слове Божием"? Очевидно, Екклесиаста! Ну и ну! Даже исходя из сомнительности личности "позднего" Соломона и из "философичности" можно было бы умному человеку избежать называнием этим пророческим (!) термином Книги Екклесиаста! В любом случае (!) - "слово человеческое"!



"Ш. УСЛОВИЯ ВОЗМОЖНОСТИ СМЫСЛА ЖИЗНИ".

"Если не знаешь, но хочешь знать, то выбери лучшее, хотя бы говори людям, что христианство - это лучшее из того, что мы знаем, доказывая  или даже не доказывая разумно. И тогда  встанет   проблема религиозного, духовного опыта - изучи его и - поверишь. Но сначала надо выбрать самое достойное, христианство, возможно, даже не крестясь без веры, но заняв правильное направление!"

"Но что значит "разумная цель?" Средство разумно, когда оно ведет к цели. Но цель - если она есть подлинная, последняя цель, а не только средство для чего-либо иного -уже ни к чему не ведет, и потому не может расцениваться с точки зрения своей целесообразности."

Следуя поганой логике "Екклесиаста", автор, должно быть, не замечая сам, отделяет Бога от мира, Божество от человечества!


"Но и одно благо в субъективном смысле - субъективное наслаждение, радость, счастье - тоже не дарует мне смысла, ибо, как мы видим, всякая, даже самая счастливая жизнь отравлена мукой вопроса "для чего" не имеет смысла в самой себе. То, к чему мы стремимся, как к подлинному условию осмысленной жизни должно, следовательно, так совмещать оба эти начала, что они в нем погашены, как отдельные начала, а дано лишь само их единство."

Автор снова совершает ошибку, игнорируя существования относительного, промежуточного, "достаточного" смысла. В совокупности своей такие смыслы составляют иерархию смыслов, увенчивающуюся тем главным и всеопределяющим смыслом, идеей которого Франк исключает все промежуточные смыслы, в ряде случае даже ведущие к вершине!

 
"Высшее благо, следовательно, не может быть ничем иным, кроме самой жизни, но не жизни, как бесмысленного текучего процесса и вечного стремления к чему-то иному, а жизни, как вечного покоя блаженства, как самознающей и самопереживающей полноты удовлетворенности в себе. В этом заключается очевидное зерно истины, только плохо понятое и извращенно выраженное, в утверждении, что жизнь есть самоцель и не имеет цели вне себя."

Таким же образом "отблеск" высшего блага можно усмотреть в творческом горении, творческом волении,  даже в творческих "муках"!


"Жизнь в благе, или благая жизнь, или благо, как жизнь - вот цель наших устремлений. И абсолютная противоположность всякой разумной жизненной цели есть смерть, небытие. Искомое благо не может быть только "идеалом", чем-то бессмысленным и конкретно не существующим, оно должно быть живым бытием, и притом таким, которое объемлет нашу жизнь, и даст ей последнее удовлетворение именно потому, что оно есть выражение последнего, глубочайшего ее существа."

Христианину не пристало называть смерть чем-то абсолютно чуждым разумности (дух человека остается разумным, даже более того!), небытием (это иное, отличное от биологического, бытие!). Говоря на языке того же Франка (смотри выше), смерть - это именно переход к достижению высшей жизненной цели!
 

"Само время есть как бы выражение мировой бессмысленности. Искомая нами объективно полная и обоснованная жизнь не может быть этим беспокойством, этим суетливым переходом от одного к другому, той внутренней неудовлетворенностью, которая есть как бы существо мирового течения во времени. Она должна быть вечной жизнью. Вечным, незыблемо в себе утвержденным, возвышающимся над временной неустойчивостью должно быть, прежде всего, то абсолютное благо, служением которому осмысливается наша жизнь."

Время - выражение великого смысла, "движущего" миром Божиим. Или когда не понимаешь вполне, или когда используешь их как риторический аргумент,- от таких утверждений следует воздерживаться!


"Я стремлюсь к нему, но не как к далекому, чуждому моему "я" постороннему предмету, а как к заложенному в моих собственных глубинах началу; только тогда моя жизнь, от начала и до конца, согрета, озарена и потому "осмыслена" им. Но даже и этого мало. Поскольку моя жизнь все-таки имеет начало и конец и в этом кратковременном длении себя исчерпывает, это вечное благо все же остается для нее недостижимым, ибо оно недостижимо именно в своей вечности. Я могу, правда, своей мыслью уловить его, но мало ли что..."

О безсмертном начале в человеке как главной основе в поиске смысла жизни и обретении христианской веры речь шла уже выше.


"Благо, совершенная жизнь, полнота и покой удовлетворенности и свет истины есть одно и то же, и в нем и состоит "смысл жизни"."

Со всей ответственностью можем сообщить, что истинный смысл жизни состоит в большей степени в постоянном служении Богу, Который, действительно наделяет верных детей Своих совершенством и внутренним покоем.


"Мы ищем в нем и абсолютно твердой основы, подлинно насыщающего питания, озарения и просветления нашей жизни. В этом неразрывном единстве полноты удовлетворенности и совершенной просветленности, в этом единстве жизни и Истины и заключается искомый "смысл жизни"."

Хорошо сказано! Всё бы так!

 
 "Но таким истинным путем для нашей жизни может быть лишь то, что вместе с тем само есть и жизнь, и Истина. "Аз есмь путь, истина и жизнь"."

"Смысл жизни" действительно можно назвать и "путём", и "истиной", и самой жизнью как "носителем смысла"!
 

"Для того, чтобы жизнь имела смысл, необходимы два условия: существование Бога и наша собственная причастность Ему, достижимость для нас жизни в Боге, или божественной жизни. Необходимо прежде всего, чтобы, несмотря на всю бессмысленность мировой жизни, существовало общее условие ее осмысленности, чтобы последней, высшей и абсолютной основой ее был не слепой случай, не мутный, все на миг выбрасывающий наружу и все опять поглощающий хаотический поток времени, не тьма неведения, а Бог, как вечная твердыня, вечная жизнь, абсолютное благо и всеобъемлющий свет разума. И необходимо, во-вторых, чтобы мы сами, несмотря на все наше бессилие, на слепоту и губительность наших страстей, на случайность и краткосрочность нашей жизни, были не только "творениями" Бога, не только глиняной посудой, которую лепит по своему произволу горшечник, и даже не только "рабами" Бога, исполняющими Его волю подневольно и только для Него, но и свободными участниками и причастниками самой божественной жизни, так, чтобы служа Ему, мы в этом служении не угашали и не изнуряли своей собственной жизни, а, напротив, ее утверждали, обогащали и просветляли."

Как в реальной, осознанной работе Богу можно оглядываться на свое "хозяйство"? Не гарантия ли всему благому взаимная любовь с Господом,  Отца с детьми?


"И где найти, как доказать существование Бога и примирить с ним и нашу собственную жизнь, и мировую жизнь в целом - во всем том зле, страданиях, слепоте, во всей той бессмыслице, которая всецело владеет ею и насквозь ее проникает? По-видимому, здесь остается только выбор: или честно и мужественно глядеть в лицо фактам жизни, как она есть на самом деле, или, трусливо спрятавшись от них, предаться мечтам о жизни, какой она должна была бы быть, чтобы имееть смысл. Но на что нужны, какую цену имеют такие бессильные мечты? А надежда увидать свою мечту осуществленной, признать в ней истину, - не есть ли просто самообман трусливых душ, утешающих себя ложью, чтобы не погибнуть от ужаса перед истиной?
 Мы не должны и не можем отталкивать от себя эти сомнения, мы обязаны взять на себя все бремя честной и горькой правды, которая в них содержится. Но мы не должны и преждевременно впадать в отчаяние. Как ни
мало мы до сих пор продвинулись вперед в разрешении вопроса о смысле жизни, мы достигли по крайней мере одного: мы отдали себе отчет в том, что мы разумеем, когда говорим с смысле жизни, и при каких условиях мы считали бы этот смысл осуществленным".

Надеемся, что о всех ужасах неверия и безсмысленности Франк говорит не от первого лица!
 


 "IV. БЕЗСМЫСЛЕННОСТЬ ЖИЗНИ".

"Что жизнь, как она фактически есть, бессмысленна, что она ни в малейшей мере не удовлетворяет условиям, при которых ее можно было бы признать имеющей смысл - это есть истина, в которой нас все убеждает: и личный опыт, и непосредственные наблюдения над жизнью, и историческое познание судьбы человечества, и естественно-научное познание мирового устройства и мировой эволюции."

Очевидно, что история в христианскую эпоху имеет вполне реальный смысл, определяющий и направление, и "наполненность": подчинение мира со всеми его достижениями Богу. Впрочем, очевидно, что в этой главе Франк "юродствует"!


"Мы подчинены и слепым законам, и силам органической жизни: в силу их непреодолимого действия срок нашей жизни даже в ее нормальном течении слишком краток для полного обнаружения и осуществления заложенных в нас духовных сил; не успеем мы научиться из опыта жизни и ранее накопленного запаса знаний разумно жить и правильно осуществлять наше призвание, как наше тело уже одряхлело и мы приблизились к могиле; отсюда неизбежное даже при долгой жизни трагическое чувство преждевременности и неожиданности смерти - "как, уже конец? а я только что собирало; жить по-настоящему, исправить ошибки прошлого, возместить зря потерянное время и потраченные силы!" - и трудность поверить в свое собственное старение."

Философ "по-христиански"  юродствует - говорит "от противного".


"И вся античная философия, от Анаксимандра, Гераклита и Эмпедокла до Платона, Марка Аврелия и Плотина, во всем другом расходясь с учениями поэтов и борясь с ними, в этом пессимизме, в этом горьком признании безнадеждой суетности, слабости и бессмысленности земной жизни человека сходится с греческой поэзией. С нею совпадает и вся живая мудрость остального человечества - Библия и Махабхарата, вавилонский эпос и могильные надписи древнего Египта. "Суета сует, - сказал Екклесиаст, - суета сует - все суета! Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем?... Участь сынов человеческих и участь животных - участь одна; как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом: потому что все - суета!... И ублажил я мертвых, которые давно умерли, более живых, которые живут доселе; а блаженнее их обоих тот, кто еще не существовал, кто не видал злых дел, какие делаются под солнцем. И обратился я, и видел под солнцем, что не проворным достается успешный бег, не храбрым - победа, не мудрым - хлеб, и не у разумных - богатство, и не искусным - благорасположение, но время и случай для всех их" (Еккл 1.1-2;3.19;4.2-3;9.11)."

Вот он где, смысл "солёной" части работы! "Юродство" Франка представляется здесь весьма двусмысленным...


"Для того, чтобы индивидуальная жизнь имела смысл, нужно поэтому, чтобы имела смысл и жизнь общечеловеческая, чтобы история человечества была связным и осмысленным процессом, в котором достигается какая-либо великая общая и безспорно ценная цель. Но и здесь, при безпристрастном и честном рассмотрении эмпирического хода вещей, нас ждет новое разочарование, новое препятствие для возможности обрести смысл жизни.
 Ибо, как безсмысленна каждая единичная личная жизнь человека, так же безсмысленна и общая жизнь человечества. История человечества, если мы ищем смысла имманентного ей и ей самой внутренне присущего, так же обманывает наши ожидания, как и наша личная жизнь."

И "юродство" - и нет!


"Вера в прогресс, в неустанное и непрерывное совершенствование человечества, в неуклонное без остановок и падений, восхождение его на высоту добра и разума - эта вера, которая вдохновляла множество людей в продолжение последних двух веков, в настоящее время разоблачена в своей несостоятельности с такою очевидностью, что нам остается только удивляться наивности поколений, ее разделявших. Человечество в своей эмпирической исторической жизни совсем не движется "вперед"; поскольку мы мним обосновать нашу жизнь на служении общественному благу, осуществлению совершенного общественного строя, воплощению в коллективном быте и человеческих отношениях начал правды, добра и разума, мы должны с мужественной трезвостью признать, что мировая история совсем не есть приближение к этой цели, что человечество теперь не ближе к ней, чем век, два или двадцать веков тому назад."

Во всяком случае, люди стремились к социальной свободе и равноправию, в чём достигли определённых успехов, хотя это часто и было лишь прикрытием для "воцарения" злых сил.


"Где ныне эллинская мудрость и красота, одно воспоминание о которой наполняет нам душу грустным умилением?"

"Юродство" или двоедушие автора?


"Кто из нынешних мудрецов, если он не обольщает себя самомнением, может достигнуть своей мыслью тех духовных высот, на которых свободно витала мысль Платона или Плотина?-Близки ли мы теперь от того умиротворения и правового упорядочения всего культурного мира под единой властью, которого мир уже достиг в золотую пору Римской империи с ее pax Romana? Можем ли мы надеяться на возрождение в мире тех недосягаемых образцов глубокой и ясной религиозной веры, которую являли христианские мученики и исповедники первых веков нашей эры? Где теперь богатство индивидуальностей, цветущая полнота и многообразие жизни средневековья, которые высокомерная nouinoci убогого просветительства назвала эпохой варварства и которое, как несбыточная мечта, манит теперь к себе все чуткие души, изголодавшиеся в пустыне современной цивилизации?"

Сколь формальное отношение к идее ценностей! Это тоже "юродство"?


"И разве ужасно историческая катастрофа, совершившаяся в России и сразу втоптавшая в грязь, отдавшая в руки разнузданной черни то, что мы в ней чтили как "святую Русь", и то, на что мы уповали и чем гордились в мечтах о "великой России", не есть решающее обличение ложности "теории прогресса"?"

Тем не менее!


"Под влиянием этого сознания один из самых тонких, чутких и всесторонне образованных исторических мыслителей нашего времени - Освальд Шпенглер учит, что "всемирная история есть принципиально бессмысленная смена рождения, расцветания, упадка и смерти отдельных культур"."

Накопленное качественное выливается в количественное!


"И когда мы, неудовлетворенные этим выводом, ищем за этой бессмысленной сменой всплесков и замираний духовных волн исторической жизни какую-либо связанность и последовательность, когда мы стараемся разгадать ритм мировой истории и через него - ее смысл, то единственное, чего мы достигаем, есть уяснение ее смысла, как общечеловеческого религиозного воспитания через ряд горьких разочарований, обличающих суетность всех земных человеческих упований и мечтаний."

В том числе и христианская вера проходит ряд искушений, испытаний!


"Как бы мы ни восхищались стройностью и грандиозностью мироздания, красотой и сложностью живых существ в нем, как бы мы ни трепетали перед безмерностью его глубины - и созерцая звездное небо, и сознавая свою собственную душу, но одна наличность страданий, зла, слепоты и тленности в нем противоречит его божественности и не позволяет нам в нем, как он есть и непосредственно нам дан, усмотреть решающее свидетельство наличия всеведущего, всеблагого и всемогущего Творца.

Очевидно, что это  - издержки изживания зла в каждом новом поколении  и в истории в целом! Тем не менее, и "держава смерти" также дает знать себя в истории, а не только Божий Промысел!


"Рассматривая мир, как он есть, мы неизбежно приходим в вопросе о его первопричине или о действии Бога в нем к дилемме. Одно из двух: или Бога совсем нет, и мир есть творение бессмысленной слепой силы, или же Бог, как всеблагое и всеведующее существо, есть, но тогда он не всемогущ и не есть Творец и единодержавный Промыслитель мира."

В мире действительно правил не только Бог, но и дьявол! 


"Безсмысленность жизни открылась не со вчерашнего дня; как мы уже видели, ее утверждала древняя мудрость пожалуй, с большей силой и ясностью, чем это доступно современному человеку, утратившему целостное восприятие жизни и потому склонному опьяняться иллюзиями. И все же человечество издавна имело религиозное сознание, верило в Бога и возможность спасения человека, и тем утверждало осуществимость смысла жизни."

В любом случае такая вера -  подтверждение осмысленности истории!



 "V. САМООЧЕВИДНОСТЬ ИСТИННОГО БЫТИЯ".

"Итак, мир так устроен, что, будучи слепым и бессмысленным в своем течении, в своих действенных силах, он, в лице человеческого разума, вместе с тем пронизан лучем света, озарен знанием самого себя. Этот свет знания как бы недостаточен ни был для того, чтобы преобразить мир и разогнать его тьму, ибо он может лишь видеть саму эту тьму, а не победить ее, - есть все же нечто абсолютно инородное этой тьме и вообще всем силам и реальностям эмпирического мира."

Если такой "человеческий разум" обратится к истории с высот объективности, снабжённый христианской истиной, то увидит смысл истории и жизни во всяком случае!


"В лице нашего знания, которое явно сверхпространственно и сверхвременно (ибо способно обозревать и познавать и бесконечное пространство, и бесконечное время), мы имеем наличие в нас начала иного, вечного бытия, действие в нас (хотя и замутненное нашей чувственной orpаниченностью и слабостью) некой сверхмирной, божественной силы. В нем открывается для нас совершенно особое сверхъэмпирическое и в то же время абсолютно очевидно бытие - ближайшим образом, внутреннее бытие нас сами?"

Действительно, Господь благословил "высокое" познание обрести позицию Христовой истины для познания истины исторической!


" Поэтому не наше собственное бытие, при всей его самоочевидности, есть первая и самодовлеющая очевидность; оно само не раскрывалось бы нам, мы не имели бы знания о нем, если бы в самом бытии, как таковом, не было начала Знания, первичного света Истины, которое во всяком человеческом знании только озаряет собою человеческую душу. Этот свет Истины, единый для всех, ибо истина одна для всех, вечный, ибо истина сама не меняется с сегодняшнего дня на завтрашний, а имеет силу раз и навсегда данную, и всеобъемлющий, ибо нет ничего, что принципиально было бы недоступно озарению знанием, как бы слабо и ограниченно ни было человеческое знание каждого из нас - этот свет Истины явно не есть ни что-либо только человеческое, ни даже что-либо только от мира, ни что-либо частное и обусловленное вообще; не исчерпывая собою неизъяснимой полноты и жизненности Божества, он есть Его отблеск и обнаружение в нашем собственном сознании и бытии. потому, вместе с нашим собственным бытием и его самое знанием, нам открывается, как его условие, самоочевидное и в себе утвержденное бытие самой Истины и наша утвержденность в ней..."

Таково правильное гносеологическое обоснование познания "смысла жизни"!


"Так, простой и неприметный факт нашего знания - xoтя бы лишь знания о бессмысленности и тьме нашей жизни удостоверяет нас не только в нашем собственном, внутреннем сверхъэмпирическом бытии, но и в бытии божественного, вечного и всеобъемлющего, сверхмирного начала Истины, хотя бы лишь как света чистого знания. Отдавая себе отчет в факте знания и в его природе, мы впервые oткрываем, наряду с эмпирическим предметным миром, наличие иного, абсолютного бытия - хотя лишь в первых его неясных и самых общих очертаниях - и нашу непосредственную, исконную принадлежность к нему."

Таково обоснование доказательства существования и активности Бога! Действительно, философ Франк нашел благодатную почву для христианской проповеди!   


"И если я обращаюсь теперь к своему собственному исканию смысла жизни, то я ясно вижу, что оно - несмотря на его кажущуюся неосуществимость -- само есть проявление во мне реальности того, что я ищу. Искание Бога есть уже действие Бога в человеческой душе. Не только Бог есть вообще - иначе мы не могли бы Его помыслить и искать, так непохоже то, чего мы здесь ищем на все знакомое нам из чувственного опыта, - но Он есть именно с нами или в нас, Он в нас действует, и именно Его действие обнаруживает в этом странном, столь нецелесообразном и непонятном с мирской точки зрения нашем безпокойствии, нашей неудовлетворенности, нашем искании того, что в мире не 6ывает. "Ты создал нас для Себя, и неспокойно сердце наше, пока не найдет Тебя"."

Вот оно отражение Христова принципа: "Царство Божие внутри вас"!


"Добро, вечность, полнота блаженной удовлетворенности, как и свет истины - все то, что нам нужно, для того, чтобы наша жизнь обрела "смысл", есть не пустая мечта, не человеческая выдумка - все это есть на самом деле свидетельство тому мы сами, наша мысль об этом, наши собственные искания его." 

Действительно, нет дыма без огня!


"И теперь мы можем объединить два, найденных нами, условия смысла жизни. Мы видели через анализ самого нашего понимания "бессмысленности" жизни, что в нем самом обнаруживается действие сущей Истины, как света знания. И мы видели дальше, что в самом нашем искании, в самой неудовлетворенности бессмысленностью жизни обнаруживается присутствие и действие начал, противоположных этой бессмысленности. Оба эти момента не столь разнородны и несвязны между собой, как это казалось с самого начала."

Гносеологический эксперимент поставлен успешно!

 
"И именно это абсолютное, этот живой разум или разумная жизнь, эта сущая, озаряющая и согревающая нас правда самоочевидно есть. Она есть истинное бытие, непосредственно нам данное или, вернее, в нас раскрывающееся; она достовернее всего остального на свете, ибо о всем, что нам извне дано, можно спрашивать, есть ли оно или нет; об истинном же бытии нельзя даже спрашивать, есть ли оно, ибо сам вопрос есть уже обнаружение его, и утвердительный ответ здесь предшествует самому вопросу, как условие его возможности."

С чем и можно поздравить!



"VI. ОПРАВДАНИЕ ВЕРЫ".

"Бог есть единство всеблагости со всемогуществом. В Бога мы верим, поскольку мы верим, что добро есть не только вообще сущее начало, подлинная сверхмирная реальность, но и единственная истинная реальность, обладающая поэтому полнотой всемогущества."

Кроме того, в Бога мы верим и как в "эмпирический факт"!


"Каждый из нас пленен мирскими силами зла и слепоты, вихри их захватывают нас извне и мутят нас изнутри жизнь наша разбивается, унесенная потоком времени; и нас, во всяком случае, нет того в себе утвержденного покоя, той светлой ясности, той полноты бытия, которые нам нужны для смысла нашей жизни. И лишь смутно и с величайшим трудом мы догадываемся о прикосновенности нас к иному началу к Правде; и эта Правда живет в нас слабой, бессильной, в тумане еле мерцающей искоркой (Funklein - так именно называл божественное начало в нас Мейстер Экхарт). А нам нужно, чтобы она заполнила нашу жизнь и всю ее в себе растворила."

Это, очевидно, сказано не о "каждом", но о субъектах, порождённых апостасией. Впрочем, такое "единение" с читателем как "стиль рассуждения" похвально!


"Но вместе с тем это есть путь борьбы и отречения - 6opьбы Смысла жизни против ее бессмысленности, отреченв от слепоты и пустоты ради света и богатства жизни. Действию Бога в нас и, тем самым, подлинному осуществлению нашей жизни всюду противодействуют - вне нас и в нас - бессмысленные силы мира, стремящиеся погубить нас. Но таинственный и сердцу столь очевидный смысл христианской веры учит нас, что за видимым торжеством зла, смерти и бессмыслия таится невидимая и все же удостоверенная победа Бога над злом, смертью и бессмыслием..."

Очевидно, что для Бога предмет борьбы - зло, а борьбы с безсмыслием жизни свойственна лишь человеку!


"Это христианское откровение Бога в воплощении Бога-Слова только раскрывает нам последнюю очевидность, которую смутно прозревали все великие религиозные мыслители, которую смутно ощущает всякая человеческая душа, ибо "душа по природе христианка", как сказал Тертулиан, Абсолютная осуществленность, воплощенность Слова - Смысла жизни и потому его осуществимость в жизни каждого из нас есть очевидность, сохраняющая силу вопреки бессмысленности эмпирической жизни." 

Итак, для разумного человека истинная цель - найти духовную родину, что может быть преподнесено под видом  поиска "смысла жизни".



"VII. ОСМЫСЛЕНИЕ ЖИЗНИ".

"Точнее говоря, в вере, как искании и усмотрении смысла жизни, есть две стороны, неразрывно связанные между собою - сторона теоретическая и практическая; искомое "осмысление" жизни есть, с одной стороны, усмотрение, нахождение смысла жизни, с другой стороны, его действенное созидание, волевое усилие, которым оно "восхищается"."

За такой индивидуальной ориентацией в вере не стоит забывать о предполагаемой ей любви к Богу, превышающей идею "смысла жизни".

 

"VIII. О ДУХОВНОМ И МИРСКОМ ДЕЛАНИИ".

"Раз навсегда и незыблемо стоит один итог наших размышлений: для того, чтобы искать и найти абсолютное благо, надо прежде всего отказаться от того заблуждения, которое в относительном и частном усматривает само абсолютное, надо понять бессмысленность всего на свете вне связи с подлинно-абсолютным благом."

Говоря о безсмысленности жизни вне "абсолютного блага" стоит вспомнить и о "другом", злом смысле жизни у злых, от злых, от злого.


"Таким образом, внешнее, мирское делание, будучи производным от основного, духовного делания и им только и осмысляясь, должно стоять в нашей общей духовной жизни на надлежащем ему месте, чтобы не было опрокинуто нормальное духовное равновесие. Силы духа, укрепленные и питаемые изнутри, должны свободно изливаться наружу, ибо вера без дел мертва; свет, идущий из глубины, должен озарять тьму во вне. Но силы духа не должны идти в услужение и плен к бессмысленным силам мира, и тьма не должна заглушать вечного Света."

Согласимся с тем, что проблема "я и мир", "я и жизнь" - важнейшая в христианской философии.


В качестве основы своих доказательств Франк манипулирует словом "осмысливать", видя в нём связь смысла внутреннего и внешнего, процесса поиска смысла и наделения смыслом - по воле и стремлению человека, что является основой для философствования. Именно "осмысливать", совершая духовное усилие, проявляя активное самосозидание в согласии с созиданием божественным - вот "стержень" работы Франка. В своем роде эта работа является образцовым сочинением. Важным для христианской проповеди для "апостасийной", философски мыслящей аудитории. В отличие от этой, следующая книга Семёна Франка вызывает многие нарекания.


"С НАМИ БОГ".


ЧАСТЬ I. ЧТО ТАКОЕ ВЕРА?

 
1. ВЕРА-ДОВЕРИЕ И ВЕРА-ДОСТОВЕРНОСТЬ

"Так, вера в Бога, т. е. в существование некой всеблагой и всемогущей личности, от которой зависят все события и нашей личной жизни и жизни всего мира, есть уверенность в реальном бытии того, что никто никогда не видал (!) и что не может быть удостоверено с полной очевидностью. Именно потому, что здесь нельзя ничего усмотреть или с очевидностью доказать, наша уверенность в бытии такой реальности, упорство нашей убежденности есть вера. Заслуга веры, с этой точки зрения, состоит именно в том напряжении воли, которое необходимо, чтобы утверждаться, упорствовать в признании того, что само по себе, т. е. для разумного познания, остается сомнительным."

Христиане верят не в "некоего", но в реального, конкретного, живого и явленного Бога во отрицание эллинской подделки в  Евангелии (Иоанн. 1.18).

"Я сознаю дело так: недостоверное остается недостоверным, верить во что-либо недостоверное, утверждать в качестве истины то, что подлежит сомнению, значит либо обнаруживать легкомыслие – вся наша жизнь полна, к несчастью, таких легкомысленных верований, за которые жизнь нас жестоко карает, – либо же как-то насиловать, форсировать сознание, «уговаривать» себя самого в том, что, собственно, по-настоящему остается для нас сомнительным. Требовать веры в этом смысле значило бы, строго говоря, признавать ценным и обязательным некое субъективное упорство, некое состояние искусственной загипнотизированности сознания, неизбежно сопровождаемое его внутренней раздвоенностью."
"Так и появлялись "многие веры": мистически достоверное грешило в "достоверности" по отношению к истине, но "проглатывалось", как "достоверное"".
Главный атрибут веры - убеждение (сверил, проверил, удостоверился - и убедился, поверил; или - наоборот - поверил,  но после проверил, убедился - и всё это непосредственное восприятие!).
Но в вере важно  главное условие - доверие, элемент бездоказательного восприятия , основанный  на чувстве, интуиции, проницательности  - в цепочке возникновения веры оно непременно!
Такое рубежное значение веры связано напрямую с главенством  воли - воли Божией,  воли человеческой - как непосредственной свободной способности - её произвольность "проецируется" в свободную произвольность веры!

"В этом смысле вся наша жизнь основана на «вере» – на убеждениях, истинность которых не может быть доказана с неопровержимой убедительностью."

Именно веру можно назвать "живым знанием"!

"Совершенно иначе обстоит дело в области религиозной веры. То, во что мы здесь верим, есть, с точки зрения рационального, «земного» опыта, не более вероятное, а скорее менее вероятное; мы верим в то, что есть «эллинам» – т. е. людям рациональной мысли – «безумие». Вера в Бога не есть, с точки зрения рационального понимания мира, «наиболее правдоподобная гипотеза». Попытки такого рода апологетики – «научного» или вообще рационального доказательства истинности веры – имеют всегда в себе что-то «надуманное», искусственное, носят отпечаток или ограниченности, или фальши и софистики. Это одинаково применимо и к попыткам доказать «гипотезу» бытия Бога из научного познания устройства мира – по крайней мере того Бога любви, которого ищет человеческое сердце и которого возвещает христианское откровение, – и к благочестивым попыткам объяснить трагизм личной жизни из целей Божьего промысла."
Именно "житейское" восприятие божественного - прямой путь к христианской вере. Именно анализ духовного опыта - путь к христианскому знанию. Очевидно, что они растворяют границы дьявольского (!) эллинского рационализма. В продолжение следовавшей уже информации сообщим, что эллины - столь любимый в мире народ, - культурно и духовно сформировались как избранный дьяволом народ, противоставший в христианской истории вкладу народа еврейского (вспомним, что греческие мифы - произведения лично дьявола, которые действительно прельщают своей "красотой", "гуманностью" и "справедливостью"). Если не верится -  вспомните, что всякое дерево узнаётся и судится по плодам. Настоящий ужас от "эллинов" - мир начиная с нового времени. Еще раньше - с предательства Фомы Аквинского (смотри работу о В. Зеньковском). Современная история Антихриста с его загробным дьявольским "Олимпом" - ярчайший плод с дерева эллинов.

"Вера мыслится как выражение и итог акта послушания, покорного доверия к авторитету. Подобно тому как дети должны слушаться родителей, доверять им, считать истиною то, что им внушается, ибо они не в состоянии сами понять жизнь и правильно относиться к ней, так и люди вообще должны верить некой инстанции, которая мудрее их и утверждения которой должны поэтому восприниматься как непогрешимая истина. Так обычно мыслится вера, основанная на признании «откровения»."

Вера - это непосредственное восприятие, основанное на любви и свободе, происходящее в человеке от внутриутробных "снов", показываемых каждому эмбриону другом-Ангелом. (О главных свойствах свободы смотри нашу работу о Н. Бердяеве).


"Оно оправдано и историческим прошлым всех религий – человеческая религиозная мысль имеет своей начальной стадией именно такое слепое, основанное на нерассуждающем доверии, покорное подчинение авторитету, – и фактической психологической природой веры у большинства верующих даже и в настоящее время."
Послушание, покорность не есть вера!

"У всех народов мира религиозное сознание в первой своей стадии есть духовное состояние, при котором люди сознают себя темными, слепыми, духовно беспомощными и с благоговейным доверием и послушанием воспринимают как истину то, что им возвещают избранные наставники, в которых они усматривают сверхчеловеческих мудрецов, «посвященных», ведателей небесных тайн. Но и теперь психологический источник веры для большинства людей есть влияние родителей, наставников, иерархов и, через их посредство, привычных, веками освященных мнений, которые приобретают в нашем сознании характер священных, неприкосновенных, некогда самим Божеством возвещенных истин, вызывают в нас чувство слепого доверия, отвергающего проверку как нечто недопустимое."
Такое ошибочное, хоть и  общепризнанное понимание веры сформировалось из влияния важных для религии факторов - власти (видимой и невидимой!) и прелести, исходящей от духовных авторитетов, ведущей по пути любви и послушания. Вам понятно, что вера, происходящая от единого Бога, имеет иной, истинный характер.

"Всякая вера-послушание, вера-доверие, основанная на подчинении авторитету, в конечном счете опирается на веру-достоверность, веру-знание. Таково здесь соотношение по самому его существу; оно поэтому остается в силе независимо от того, сознает ли его сам верующий или нет, – совершенно так же, как логическая связь истины сохраняет силу все равно, воспринимается ли она познающим или нет."
Исходя из такого принципа и надо рассматривать "атихристианские" религии, которые Франк почему-то склонен считать достойными существования в реальности (смотри ниже).

"Вера по своей первичной основе или сущности есть не слепое доверие, а непосредственная достоверность, прямое и непосредственное усмотрение истины веры. Поскольку верно, что вера основана на откровении– под «откровением» надо разуметь не что-либо, о чем мы думаем, что в нем заключается откровение, или что мы по субъективному расположению нашего духа готовы признать носителем откровения (все равно, будет ли то слово основателя нашей религии, или Священное Писание, или учение церкви), а только само откровение в буквальном, строгом смысле этого слова – самообнаружение самого Бога, Его собственное явление нашей душе."
Мы уже писали о "технологии" возникновения языческих бесовских культов, вытеснивших ангельское водительство с помощью греха, прелести и подмены, опиравшихся на волю властьимущих. Поэтому, повторим, факторы, деформировавшие и подчинившие себе веру людей - власть (видимая и невидимая) и прелесть!

"Вера есть в конечном счете встреча человеческой души с Богом, явление Бога человеческой душе. Правда, только редким и только немногим своим избранникам Бог открывает Себя с совершенной явственностью, обнаруживает Себя во всей всепобеждающей, всеозаряющей силе Своего света."
Добавим и поправим - вера в истинном и свободном её понимании. Мы знаем, что такая закономерность ведет философа к ереси дурного экуменизма - признания "частичной боговдохновенности" всех известных религий. Вот она - эллинская "мудрость"! Именно такие взгляды имели язычники, и признававшие, и отрицавшие чужих богов!
"Много религий есть, а вера-то одна!"


"Как бы сложна ни была сеть проводов, соединяющая человеческую душу с Богом, – ток, идущий по этим проводам и зажигающий свет в нашей душе, – тот свет, который мы называем верой, – может исходить только от первоисточника световой энергии – от самого Бога. Сознает ли это сам верующий, или это по недоразумению остается от него скрытым – это, повторяю, ничего не меняет в существе самого соотношения."

"Сеть проводов" - это об "инославии"?


"Но при таком положении дела, когда мы должны выбирать между разными верами и, значит, между разными, противоречащими друг другу авторитетами, каждый из которых претендует на священность и непогрешимость, ясно, что никакой авторитет не может быть основанием нашей веры, ибо мы должны иметь критерий для выбора между ними, для оценки их притязаний. В чем выход из такого, казалось бы, безвыходного положения? Выход очень простой – не иной, чем тот, который есть у человека науки, вынужденного выбирать между разными и противоречащими друг другу научными теориями. Как в науке надо выбирать самое верное учение – а для этого проверить все, сравнить их с самой реальностью, о которой они говорят, – так и в области веры. Если я, будучи христианином, не могу доказать – себе и другим – правду моей веры простой ссылкой на текст Писания или на учение христианской церкви, то я должен и могу увидать и показать, что учение Христа и личность Христа выше, чище, прекраснее, убедительнее, чем учение и личность Моисея, Магомета и Будды."
Основное верно - не в силе Бог, а в правде! Но ставить Моисея в ряд с Магометом и Буддой, тем более противопоставлять величайшего Божиего пророка Христу - иначе как "безумием" для христианина не назовешь!


"Напротив, отметая здесь все слепые человеческие пристрастия, мы можем и должны видеть отблески Божьей правды всюду, где они действительно находятся, – даже в самых чуждых и непривычных нам формах. Фактически все великие религии человечества содержат элементы правды, которые мы не только можем, но и обязаны воспринимать. И Моисей, и еврейские пророки, и Будда, и творец Упанишады, и Лао Цзы, и античные религиозные мудрецы, и Магомет могут и должны быть нашими учителями – именно в том, в чем они адекватно выразили подлинную правду, голос Божий. Именно потому, что в лице Христа и Его откровения христианин видит абсолютное выражение Бога и Его правды, он знает, что эта правда универсальна и что ее отголоски всегда и всюду были слышны человеческой душе и находили свое частичное выражение. Признавать одну религию как истинную не значит отвергать все другие как ложные, это значит только видеть в ней полноту правды и потому мерило относительной правды других религий. Словом, сравнительная оценка разных вер есть лишь познание правильного иерархического соотношения между ними, умение различать в их составе правду от заблуждения, полноту от ограниченности, Божие от человеческого."

Дело в том, как и в каких целях использовать "отблески" Божией правды, как относиться к понятию "прелесть" (смешение лжи в правдой в целях обольщения "достоверностью")и ересь. В целом же: что общего у Христа с Велиаром?

"Тем более важно отметить момент, когда в истории религиозного сознания впервые пробудилось и было выражено понимание подлинного существа веры как веры-достоверности, т. е. как свободного непосредственного усмотрения правды Божией, или как сознания встречи человеческой души с самой реальностью Бога. Это прозрение мы встречаем впервые, если я не ошибаюсь, в знаменательных словах пророка Иеремии, возвещающих Новый Завет, который Бог заключит с Израилем: «Вложу законы Мои в мысли их и напишу их на сердцах их, и буду им Богом, и они будут Моим народом. И не будет учить каждый ближнего своего, и каждый брата своего, говоря «познай Господа», потому что все, от малого до большого будут знать Меня» (Иер 31:33–34). Ср. Исаия 54:13: «И будут все научены Богом»"".
Да будут все научены Богом!

"Именно на вере-знании, на вере, свободно удостоверенной самой человеческой душой, основана провозглашенная христианским откровением свобода человека – «где Дух Господень, там и свобода» (2 Кор 3:17) – та свобода, которую так настойчиво внушает апостол Павел галатам и которую провозгласил Сам Христос: «Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его» (Ин 15:15)."

Аминь! 

"Мне скажут, что это воззрение совершенно устраняет положительное откровение, на которое, однако, христианская вера опирается так же, как и все другие мировые религии, что этим, в сущности, отвергается необходимость для христианина следовать за Христом, веровать в Христа, как в единственный непогрешимый источник подлинной правды Божией. Мне укажут, что книги Нового Завета не устают внушать людям, что только вера в Христа и в возвещенное Им откровение открывает человеку подлинную истину, что, следовательно вне веры-доверия – именно доверия к Христу, покорного следования Ему – человеку нет прозрения и спасения..."

Если использовать схему Франка, а не предложенную нами выше, то можно увидеть следующую взаимосвязь: вера-доверие предстоит вере-достоверности, а вера- достоверность поддерживает собой веру-доверие. При этом веру-достоверность можно отнести к области знания, а веру-доверие -  к сфере воли (она действительно первична для самостоятельного, относительно сформировавшегося человека, хотя вера-достоверность образует личность человека в его состоянии как эмбриона).


"2. ВЕРА КАК РЕЛИГИОЗНЫЙ ОПЫТ".

"Выражаясь в терминах логики и теории знания, вера, согласно этому воззрению, есть суждение о трансцендентном предмете – суждение, которое не может быть проверено непосредственным опытом. Так, вера в существование Бога есть, с этой точки зрения, убеждение – мысль, что где-то, «на небесах», в месте, нам абсолютно недоступном, пребывает личное существо, обладающее всеми необходимыми атрибутами Божества (вечность, абсолютное совершенство, всеведение, всеблагость и всемогущество). С точки зрения чистого, незаинтересованного познания, это есть не более как догадка, предположение, и притом, как только что указано, не допускающее проверки."
Если не ограничиваться кантовским постулатом о невозможности трансцендентного познания разумом, можно заключить, что "трансцендентный" опыт имеет такое же право на восприятие разумом, не говоря уже о подтверждающих веру и такой опыт чудесах!

 "Так как никому из нас не дано побывать при жизни «там», в предполагаемой посмертной нашей обители, и так как ушедшие «туда» не возвращаются и ничего нам не говорят – или, по крайней мере, те, в которых некоторые склонны усматривать свидетелей «того мира» – «духи», будто бы являющиеся и говорящие на спиритических сеансах – в высшей степени недостоверны, – то, казалось бы, совершенно очевидно, что мы можем иметь «веру» в бессмертие души только как непроверимое допущение о некоей трансцендентной, недопустимой нам реальности."
Посмертное существование даётся увидеть людям во сне или умном видении, не говоря уже о непосредственных случаях явления умерших. Какой простор для разумной индукции, если хотя бы вернуться в "доаквинатское" время!

"Именно такое понимание веры как необоснованного и непроверимого суждения о недоступной нам реальности ведет к тому, что для человека, способного к свободной, непредвзятой мысли, и в особенности для человека, привыкшего мыслить и не способного отказаться от умственной проверки, акт веры оказывается чем-то в высшей мере трудным и шатким – делом, требующим мучительного напряжения воли, некоей почти противоестественной ломки сознания – героического «подвига» отречения от мысли, sacrificium intellectus..."
Трудно верблюду пройти сквозь Игольные Уши...

"Достоверность в конечном счёте носит всегда характер того непосредственно очевидного знания, в котором сама реальность наличествует, как бы предъявляет себя нам; именно это мы разумеем под словом «опыт». Опыт – такое обладание чем либо, которое само есть свидетельство реальности обладаемого. Если возможна вера-достоверность, то это предполагает, что есть вера, имеющая характер опыта."

Очевидно, что именно непосредственное восприятие делает реальность знанием без промежуточных "познавательных" действий.
Несомненно, "верующий разум" формирует истинное, полноценное знание в отличии от знания рационалистического!

"Религиозный опыт есть опыт реальности того несказанного, что человеческий язык выражает намеком в таких словах, как «священное», «святое», «святыня», «Божество». «Бог». Здесь надо остерегаться смешать непосредственное содержание опыта с производной, пытающейся его осмыслить религиозной «теорией» – с мыслями и понятиями, в которых мы стараемся – всегда несовершенно и потому всегда более или менее спорно – зафиксировать, выразить эту опытную реальность. То, что нам непосредственно дано в опыте, есть реальность, которую мы сознаем, с одной стороны, как нечто первичное, как последнюю глубину и абсолютное, дающее последнюю, высшую радость, совершенное удовлетворение и восхищение."
Философ уводит не туда! По им же самим предложенной схеме религиозный опыт должен подтверждать религиозные знания, религиозную "теорию", должен верифицироваться, должен служить проповеди и укреплению веры!

"Вера во всеблагого и всемогущего Бога стоит в явной коллизии с безспорным фактом существования зла, неправды, страданий; в другом месте (в моей книге «Непостижимое». Париж, 1938) я пытался показать, что эта проблема теодицеи рационально так же неразрешима, как проблема квадратуры круга. Если вера есть допущение, то мы обречены на религиозное сомнение".
Действительно, дьявольский "рационализм" не допускает "логики" злой воли. Этот принцип мы можем заметить у всех "христианских философов", в  том числе - у Франка. Дьявольщина "не научна", ибо корни этой научности - в дьявольщине!

"Но это не только не дает нам права отвергать факты, как таковые, но даже и непосредственно не побуждает нас сомневаться в них просто потому, что «сомневаться» в опытно-данном факте есть бессмыслица. В таком же положении мы находимся в отношении истины веры: эта истина, удостоверяя сама себя присутствием в опыте самой реальности, стоит неколебимо твердо, вне и выше всякого сомнения." 
И очевидно, что реальность религиозного опыта должна непременно оцениваться религиозным систематизированным знанием в любом случае для того, чтобы избежать принятия ложной реальности (бесовской, искусственной) за истинную. Например, "посмертное" видение Романовой, описанное Ю. Воробьевским, легко принять за достоверную реальность, если, исходя из нравственно-духовного опыта, не рассмотреть его фрагменты в смысле отношения Бога и Его Святых к умершим. Ряд фрагментов оказываются противоречащими главному принципу милости Божией.
 
 "Когда вера – и неверие – понимается как доктрина, учение, тогда происходит противоестественное смешение мысли с чувством и порождается духовное уродство фанатизма. Мысль по самому своему существу спокойна и холодна; опыт, со своей стороны, дает покой очевидности; то и другое совместно с терпимостью, с благожелательным отношением к тем, кто имеет другие мысли или другой опыт. Но смешение опыта – а в области религиозной это значит: эмоционального опыта, т. е. чувства, – с мыслью делает узким, упрямым, жестоким, вызывает нетерпимость и ненависть."
Очевидно, что такие "смешения" возможны по причине разнения веры и разума, свойственные во многом современному миру, находящемуся под властью дьявольского постхристианского рационализма.

"Какая простая, какая легкая и естественная вещь – вера, – то, что люди в своей слепоте, не понимая, о чем идет речь, принимают за какое-то искусственное, непрочное сооружение, требующее почти противоестественного усилия воли! Вера есть не что иное, как полнота и актуальность жизненных сил духа – самосознание, углубленное до восприятия последней глубины и абсолютной основы нашей внутренней жизни – горение сердца силой, которая по своей значительности и ценности с очевидностью воспринимается как нечто высшее и большее, чем я сам."
И многое другое! Согласимся, что это - хорошие слова о вере!


"4. РЕЛИГИОЗНЫЙ ОПЫТ И ВЕРА В ЛИЧНОГО БОГА".

"Это абсолютно единственное отношение, по которому Бог, будучи вне нас, вместе с тем есть и в нас, и, будучи для нас другой личностью, с которой мы встречаемся, – будучи для нас «ты», – одновременно есть основа и корень самого бытия и существа моего «я» – это отношение и есть существо бытия и существа моего – это отношение и есть существо веры как религиозного опыта. Так как мой религиозный опыт есть опыт личного общения, то Бог необходимо есть для меня личность или нечто сходное с личностью, нечто или, вернее, некто, кому я даю имена Отца, Возлюбленного, Друга. Но я одновременно сознаю, что все эти имена не сполна и не точно выражают Его невыразимое существо. Христос, открывая нам, что Бог есть наш «Отец небесный», имел при этом, очевидно, в виду то древнее, утраченное уже нами теперь и рожденное из родового быта понятие отца, по которому отец есть не только любящее, питающее, охраняющее нас существо, но и воплощение нераздельного, коллективного, кровного единства рода или семьи, в составе которого только и возможна моя жизнь – воплощение родного дома, чего-то подобного тому, что мы теперь сознаем в понятии родины, так что уход «блудного сына» от отца есть уход на чужбину, на нужду и скитание. Отец есть здесь существо, кровь которого течет в моих жилах и в единстве с которым состоит сама моя жизнь; отец есть существо, которое живет во мне и которым я живу."
Здесь ошибка Франка, проецируемая в его серьёзную ересь "родства" с Богом Создателем. Ошибка в том, что Бог является основой моего "я". Он - вечное "Ты" для меня. Мое "я" заключает в себе "подобие образа Божия", но во мне, в моем существе нет живого Бога. Он лишь общается со мной через дух, в редких случаях может войти в меня Своей силой, Своей благодатью, Своим духом. Принцип небесно-утверждённой святости - "я и Ты", согласно которому Господь помещает в духе Святого Свою силу и благословение, тем не менее оставляя его божественную личность в его индивидуальном обладании.

"Мы можем выразить это соотношение еще и так. Несказанное и несравненное существо Бога мы воспринимаем как личность, сознавая вместе с тем, что это есть только аналогия, помогающая нам как-то понять Непостижимое или, скорее, почувствовать в Боге то, что нам нужнее и важнее всего. Как мы уже видели, вера в Бога есть сознание, что я сам, моя личность, не есть неведомо откуда и как брошенная в мир реальность, чуждая всему остальному бытию и потому беззащитная и гибнущая в нем, – что, напротив, я сам как личность родился, произошел из неких родственных мне последних глубин бытия, в которых я поэтому имею вечный, безусловный приют и сохранность."
Так говорить о личности Бога - не иначе, как ересь!

"Человек «воспринимает» Бога «по своему образу и подобию» и иначе не может Его воспринимать. Это значит, в Боге он усматривает нечто родное и родственное себе. Это сознание с полной достоверностью дано в религиозном опыте и составляет само его существо. Заблуждение состояло бы только в мысли, что этим сознанием исчерпано, адекватно выражено неисчерпаемое и несказанное существо Божества."

Человек воспринимает Бога таким, каким Он открывается, является человеку. Не правда ли? А "родство" с Богом происходит из отношения усыновления (!) верующего христианина Богом, не иначе!

"Но я думаю, что обратная сторона мысли Паскаля – безоговорочное отождествление Бога мистического опыта с «Богом Авраама, Исаака и Иакова» – тоже не вполне точна, носит отпечаток некоего полемического преувеличения. Ибо этот Бог древних еврейских патриархов – при всем величии и всей правде Его идеи – есть все же только первый проблеск религиозной правды в сознании первобытных пастухов. Этот Бог был суровым самодержцем, требовавшим рабского подчинения и слепого доверия Себе, даже в искушающем приказе Аврааму принести Ему жертву, заколов собственного сына. Он, конечно, далеко не во всем тождествен Богу Иисуса Христа – любящему Отцу, который ищет не рабов, а друзей, поклонников «в духе и истине», – Богу, который пребывает в нас и дал нам от Духа Своего, – Богу, который Сам «есть любовь». Будучи живым личным Богом, Бог мистического опыта – Бог, при всей Его трансцендентности имманентно живущий в глубине человеческого духа, – есть вместе с тем нечто, ни с чем иным не сравнимое – Свет, Жизнь, Истина."

Во-первых, Бога нельзя назвать "отблеском правды в сознании" - это кощунство, о чём словоблуд, должно быть, и не задумывался. Во-вторых, христианину должно быть очевидно, что Бог во всех отношениях к представителям библейского народа - один и тот же, что можно доказать в непредвзятом и честном прочтении Библии. В-третьих, - о чем говорилось уже выше, - Бог не живёт в глубине (!) человеческого духа, в лучшем случае Он может войти на время во внешнюю сферу духа, в "обычных" же ситуациях присутствует в духе Своими энергиями (общение, благодать), чаще же всего действует через Ангела.



"5. РЕЛИГИОЗНЫЙ ОПЫТ И ДОГМАТЫ ВЕРЫ".

 "Отсюда следует, что при всей необходимости для нас интеллектуальной фиксации живого содержания религиозного опыта, при всей существенности здесь различия между «истинными» и ложными догматами остается все же некая несоизмерность между невыразимой полнотой конкретного, живого опыта и его интеллектуальным выражением в религиозных понятиях и суждениях – примерно такая же, как между живым музыкальным впечатлением и всем, что может рассказать теория музыки или музыкальная критика об его смысле. «Догматы» в их рациональном выражении суть не первичная основа веры, а скорее – отчасти ее осадок, отчасти вехи, схематически отмечающие структуру ее содержания. Догматы сами почерпаются из живого отношения к Богу; в молитвенной обращенности к Богу, в конкретном опыте общения с Богом дана живая полнота восприятия религиозной реальности, неисчерпаемая никакими отвлеченными догматическими формулами."
Франк продолжает здесь критику рационального "эллинского" оформления христианского учения, требующего в лучшем случае разумения, производного от логики библейского повествования, близкой к житейскому "здравому смыслу".


"Есть какой-то парадокс в том, что именно христианская вера – религия, которая по своему существу есть par excellence религия живого личного общения с Богом, религия интимной близости и сродства между человеческой душой и Богом, – облеклась, пожалуй, в большей мере, чем другие религии, в жесткую, неподвижную броню застывших догматических формул. Помимо общей роковой тенденции всего живого постепенно застывать, костенеть, превращать гибкую, пластическую форму, необходимую всему живому, в форму омертвевшую, на которую переносится благоговейное почитание, первоначально относящееся к творческому, пульсирующему содержанию жизни, – помимо этой общей тенденции здесь, очевидно, имеет силу соотношение, выраженное в известной формуле: corruptio optimi pessima.
 Именно богатство, полнота конкретного религиозного знания, открывающегося христианской религиозной установке, влечет в особенной мере к осмыслению ее содержания в догматических суждениях; вместе с тем парадоксальность христианской веры перед лицом обычных жизненных и моральных воззрений, неся в себе опасность упрощенного, ложного, искажающего и потому гибельного ее истолкования, вызывает здесь потребность в точном фиксировании нюансов истины."
Были бы догматы какими-нибудь другими! Был бы и "рацио" каким-нибудь другим!

"Коротко говоря, проблематика догматов веры как живых религиозных убеждений, почерпаемых из религиозного опыта и определяющих наше духовное самосознание и нравственное направление нашей жизни, – эта проблематика зарождается и должна разрешаться так же свободно и правдиво, из усмотрения живой правды, как вся вообще проблематика религиозной жизни, существо которой есть свободное общение души с божественной реальностью."

Существование рациональных догматов в рефлексированном виде в сознании верующего - уже половина пути к истинному "идеалу"
догматизации!

"6. РЕЛИГИОЗНЫЙ ОПЫТ, АВТОРИТЕТ И ОТКРОВЕНИЕ".

"Можно привести множество примеров, когда, например, восточные мистики – Лао Цзе, или индусские мудрецы Упанишад, или арабско-персидские суфии – высказывают суждения, почти буквально совпадающие с суждениями Дионисия Ареопагита, Мейстера Эккарта, Катерины Сиенской, Ангела Силезского или испанских мистиков – Святой Терезы или Иоанна от Креста. В религиозных утверждениях философского усмотрения встречается такое же поразительное единогласие, Гегель признает, что подписывает каждое слово древнегреческого мистического философа Гераклита, интуиции Платона и Плотина (которые сами во многих отношениях близки к восточной мистике) образуют некий запас религиозных знаний, которые постоянно заново пробуждаются в умах религиозных мудрецов всех эпох и народов – в средние века, в эпоху ренессанса, в английском платонизме XVII века, у Гёте, Шеллинга и Баадера, вплоть до нашего времени (Бергсон, Рильке); и было бы в высшей степени поверхностно и ложно видеть здесь простое влияние и заимствование."
Что ж - если предмет "одинаковый" (скорей, подобный), то не исключены и сходные его отражения. Но и бесовский "интернет" также действовал между народами, религиями и мыслителями, чего также нельзя исключать!

"В этом смысле, как и во всех других, христианская религия есть не особая религия, а абсолютная религия, т. е. абсолютный, чистейший образец самого существа религии. То, что в скрытой, несовершенной форме, допускающей недоразумения и ложные истолкования, присутствует во всех религиях – сознание «боговдохновенности» носителя откровения как наставника и пророка, «посвященного» в истину о Боге и возвещающего людям истинное учение о Боге и истинное содержание воли Божией, – это самое в совершенной, адекватной форме открывается в христианской религии как непосредственное восприятие божественности, слитности с Богом человеческой личности Учителя, присутствия в ней Самого Бога."
Согласимся, что некая "иерархичность" познания может связывать религии в понимании, например, сущности и существа веры. И чего-то ещё, должно быть, не столь значительного.

"ЧАСТЬ II. ПАРАДОКСАЛЬНАЯ ПРАВДА ХРИСТИАНСТВА".

 
"1. ВСТУПЛЕНИЕ".

"Так, ап. Павел, проповедуя афинянам, справедливо указывал, что в поэзии и религии античного мира уже содержатся зачатки той правды, которую возвещает откровение. Так и в наше время, чем далее идет изучение сравнительной истории религии и мистики, тем более обнаруживается универсальность истины христианства."

Во-первых, такого апостол Павел афинянам не проповедывал, он просто неосмотрительно (!) (для будущего восприятия "Нового Завета") заметил, что у них присутствует некое "особое благочестие" (?) - стоит алтарь "богу неведомому", - пытаясь "развернуть" это дьявольское лукавство в христианском направлении (ведь "неведомым богом" для греков был в первую очередь дьявол, их главный "патрон"!). Во-вторых, как уже говорилось выше, "отражения" (не "зачатки"!) Божьей правды использовались (и продолжают использоваться!) бесами для обольщения людей, которым они волей-неволей вынуждены были делать хоть и относительное, но благо.


"2. «СОКРОВИЩЕ НА НЕБЕСАХ»".

"Ибо человек в конце концов ищет только одного – сохранить, «спасти» свою «душу» – быть самим собой, прочно обладать благами, составляющими само его существо. Если весь здешний мир не может обеспечить человеку достижение этой цели, то «какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» Или: «Какой выкуп даст человек за душу свою?» И напротив, там – у Бога, в Его Царствии – человек имеет «единственное, что ему нужно» – вечное, неотъемлемое и неразрушимое сокровище, дающее полное удовлетворение всем его потребностям, то, ради чего стоит отдать все остальное."

В конце концов верующий христианин ищет спасения своей души после смерти, а не некоего "комфорта" для неё в этой жизни! Заметим также, что далеко не всякий человек находит "удовлетворение" (!) в Царствии Божием, но только верный христианин или праведник из "язычников". Понятно, что достойно для человека не искать себе "духовного удовлетворения", то всего себя предавать в руки Божии!

"Когда мы наталкиваемся на правдивое выражение глубокой скорби, безнадежной меланхолии в оценке человеческой судьбы (как это, например, характерно для античной мысли и в незабываемо прекрасных словах выражено у Гомера, Пиндара, Софокла), сердце наше бывает непосредственно потрясено его правдой. И после Христа, как и до Него, жизнь человека в мире полна скорби, безнадежности, трагизма. Sunt lacrimae rerum. Кому открылась правда христианства, тот знает, что Христос спас мир в неком одном – правда, глубочайшем и основоположном – плане и тем дал нам вечную радость и покой; но в другом, эмпирическом, плане мир продолжает страдать, «вся тварь», как говорит апостол, «стенает»."
Во-первых, в "эмпирическом" плане Христос направил мир по пути спасения, дав ему Своё великое Евангелие и Свою Церковь, дав ему реальную веру в Бога. Странно, что античную правду так восхваляет христианин! Во-вторых, Христос спас мир от мистической полной (!) власти зла, и апостол писал о "стенаниях" твари в самом начале процесса осуществления спасения, то того момента, когда христиане узнали, что "великий Пан мёртв".


"3. РЕЛИГИЯ ЛИЧНОСТИ. ХРИСТИАНСТВО И НРАВСТВЕННОСТЬ".

"Ибо религия есть видение некой сверхрациональной правды, удовлетворение нужды человеческого духа, выходящее за пределы разумного или рационально-морального его начала. Но если под «естественной религией» разуметь религию, соответствующую глубочайшему, подлинному существу человеческого сердца, сполна его удовлетворяющую и ему внутренне очевидную, то такая религия не только возможна, но ее и нет надобности особо искать: она просто совпадает с христианской религией, которая и есть не что иное, как религия, вытекающая из самого существа человеческого сердца. Тертуллиан выражает это соотношение в классической формуле: anima naturaliter сhristiana; душа человека по своей природе – христианка."
Хорошие слова! Странно видеть, как они могут соседствовать с чем-либо "иным" (смотри выше).

"Личность есть непостижимое, сверхрациональное, ни в какие внешние рамки не укладывающееся, свободно-спонтанное существо человека – тот глубочайший корень души, который сам человек сознает как некую абсолютно ценную, несказанную и непередаваемую тайну и подлинную реальность своего «я»."
Не только! Личность можно изобразить как "символ", за внешним "лицом" которого находится духовная глубина.

 "Совсем иной характер носит христианская мораль. Она, конечно, не отвергает, а включает в себя нормы поведения. Но это есть для нее нечто второстепенное, поверхностное и производное. Ее истинный объект есть не поведение, а внутренний строй человеческой души; ее цель есть чистота и совершенство самого существа человека, его сердце, она направлена не на действия, а на само бытие. Верховная заповедь христианства предписывает человеку «быть совершенным, как Отец небесный»; дело идет здесь о духовном состоянии, а не об образе действий. Поведение должно быть только естественным выражением и плодом внутреннего состояния; вне этого доброе поведение не имеет существенной цены, ибо не отличается от того, как поступают «язычники». Конечно, внутреннее состояние «узнается по его плодам»; доброе дерево не может приносить дурных плодов; но и обратно: добрые плоды может приносить только доброе дерево. Христианская мораль есть мораль совершенствования, мораль блюдения и развития добра святыни в составе человеческой личности: она есть как бы гигиена человеческого духа."
Автору не стоило бы путать мораль с этикетом - этой показной культурой "этикеток" и масок!

"Христианская мораль учит, что человеческая личность, как таковая, вообще не подлежит человеческому суду, выходит за его пределы; людям и дано и необходимо судить человеческие поступки; но сама личность человека – единственная сфера осуществления истинного добра и зла – неподсудна никому, кроме себя самой и Бога будучи «чадом Божиим», как бы посланником и представителем иного мира, Царства Божия, в этом мире, она экстерриториальна в отношении всего мира. В этом – великая хартия вольности христианской морали..."
Не стоит путать Ангела с человеком! Вот так вот!

"Можно сказать, что христианство есть единственная правомерная и ценная установка, при которой человек сознает последнюю, абсолютную правду «по ту сторону добра и зла». Оно смело утверждает истину, что «не человек для субботы, а суббота для человека», что благо, спасение человеческой личности выше, ценнее всех отвлеченных моральных ценностей. Эта истина христианства как религии не суда, а спасения – спасения для всех, кто его напряженно ищет и в нем нуждается, – или как религии не морали, а человеческой личности менее всего была усвоена, легче всего оттеснялась на задний план, забывалась и искажалась в историческом христианском сознании."

Абсолютная правда находится в абсолютном Добре (Благе) как свойстве, качестве Бога!



"4. БОГ И ЧЕЛОВЕК. ИДЕЯ БОГОЧЕЛОВЕЧНОСТИ".

"Этот новый «гуманизм» – вера человека в самого себя – по мотивам своего возникновения и по своему существу сознает себя внерелигиозным и антирелигиозным. Мысля Бога – в согласии с первым противоположным воззрением – только как властителя, как тиранического самодержца, он отвергает его власть – теократию – и хочет заменить ее властью человека – антропократией. Волевой упор этого гуманизма и антропократизма так велик, что он – вопреки логике – совмещается далее с натурализмом, с представлением, что человек возник из низших, элементарных существ природы и по своему существу принципиально от них не отличается."

В "методологических" целях заметим, что Бог представляется "тираническим самодержцем" исключительно клеветниками-бесами и дьяволом. У людей причин для таких утверждений не было!

 "Итак, в промежутке между представлением об абсолютной, радикальной противоположности между Богом – всемогущим творцом и человеком – ничтожной и бессильной тварью и представлением, что сам человек есть абсолютно автономное, в себе утвержденное и потенциально всемогущее существо, стоит воззрение о богоподобии и богосродстве человека. Идея богоподобия человека содержится уже в Ветхом Завете, и есть в нем корректив к идее тварности человека; в отличие от всех остальных творений, Бог создал человека «по образу и подобию Своему» и именно в связи с этим предопределил человека на господство над всеми остальными творениями и над всей землей (Быт 1:26–28). Само это богоподобие немыслимо иначе, как частичное богосродство (!). Общее указание на богоподобие человека дополняется учением, что Бог, сотворив человека из кома земли, «вдохнул в него Свое живое дыхание» и тем сделал человека «живой душой». Уже здесь предполагается, таким образом, что источник человеческой жизни есть дух Божий, т. е. что человек есть создание особого, высшего порядка, отличное от всех остальных творений именно своим богоподобием и богосродством."
Ересь о "богосродстве" может казаться "смущающей" и "пугающей" до тех пор, пока мы не обратимся к "нерефлексированному" содержанию "Книги "Бытие"". Зачем брать в кавычки  некое подобие библейскому тексту?
Вот что записано Моисеем: "И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лицо его дыхание жизни, и стал человек душою живою" (Быт. 2.7). Очевидно, что Господь не вдыхал человеку Своего (!) дыхания, и нет никакой "передачи жизни" от Него к человеку, но в этом фрагменте отчетливо явлено наделение жизнью вообще всех живых существ, сотворённых под руководством Божиим. Очевидно, что "дыхание жизни" вдыхалось в них из некоего духовного резервуара, подобного "пульверизатору".
"Отцовство" возникает тогда, когда представитель Бога Вседержителя - Ангел, - закладывает в эмбрион человека через дух "программу" духовно-нравственной основы личности. Но такое "подобие сродства" должно осуществиться через усыновление Отцу Небесному в христианском веровании.
 
 "По античному представлению боги и люди вообще имеют общее происхождение и общую или весьма сходную природу; основное различие между ними есть различие по признаку смертности и бессмертия: боги – бессмертные люди, люди – смертные боги; и к этому присоединяется различие между блаженным бытием богов и скорбным человеческим существованием. Но даже и эти различия легко стираются в народном религиозном сознании; герои легко обожествляются и тогда почитаются бессмертными, а боги, если и не умирают, то все же могут как-то сходить с мировой сцены, вытесняемые новым поколением богов; и боги, Подобно людям, подвержены страстям и раздорам и в этом смысле – страданиям. Богоподобие человека основано здесь, коротко говоря, на человекоподобии богов..."
Не отсюда ли "ветер дует"? Вот она, дьявольская идеология "бесочеловечества", вершина дьявольской "историософской" мудрости!

"В этом смысле античный мир есть истинная родина «гуманизма» – место, в котором впервые были осознаны и постепенно во все более благородных формах раскрыты достоинство человека, красота и значительность человеческого образа. Этот античный гуманизм, основанный на идее богосродства человека, имел в виду апостол Павел, когда в своей речи к афинянам ссылался на слова эллинского поэта: «Его же рода есмы»."

Вот она, антихристова логика! Ссылка на апостола вполне правдоподобна, на что мы можем ответить, что и речь перед афинянами не избежала "эллинской" редакции. Вот эта очевидно поддельная часть "Деяний": "...Ибо мы Им живем и движемся и существуем, как и некоторые из ваших стихотворцев говорили: "мы Его и род". Итак, мы будучи родом Божиим..." (Деян.  17. 28-29).
На это рубежное утверждение возразим, что язычники "жили и двигались и существовали" водящими их бесами, и только усыновление Богу вызывало то, что христианин "жил и двигался" Отцом Небесным (не забудем, что "жизнь" человека - явление биологическое, свойственное всякой твари, и доброй, и злой). Вторая разоблачающая подделку претензия - ссылка на эллинских поэтов-язычников, якобы знавших Единого Бога и ставших "коллективным" автором указанной цитаты. Но цитата подделана весьма умело: "редактор" действительно именно вокруг неё решил закрутить антихристову систему, так явственно осуществившуюся в новое и новейшее время, но в первую очередь заставив христианство "преклонить выю" перед эллинским рационализмом и почитать эллинскую языческую философию и культуру (смотри нашу работу о Л. Шестове).
Весьма "тошное" открытие, сделанное, тем не менее, благодаря разоблачению ереси Семёна Франка! Неужели теперь уже очевидный конец всем нашим горестям?.. Реальное "радуйтесь и веселитесь"?

 "Поэтому актуальное, решающее значение религиозная идея богоподобия и богосродства человека обрела только в христианском сознании, где она была дополнена идеей органической связи между Богом и человеком. Первоисточник этого нового сознания есть, конечно, далее необъяснимое откровение Христа – откровение о Боге как любящем Отце и о царстве Божием как родном доме человеческой души." 
Именно усыновление богоподобной твари - и всё!

"Можно сказать, что христианство впервые полностью раскрыло смысл богоподобия и богосродства (!) человека, постигло всю значительность этой идеи и вытекающие из нее следствия. Идея, только намеком выраженная в книге Бытия, что Бог вдохнул в человека Свой дух (!), раскрыта в христианстве в отчетливом сознании, что «Он дал нам от Духа Своего» (1 Ин 4:13) (!). Представление о человеке как творении дополняется сознанием, что человек в качестве духа «рожден от Бога», «от Духа», «свыше» (!). Это парадоксальное, так поразившее Никодима («учителя Израилева») учение, что человек, кроме рождения «от плоти», из утробы матери, имеет (!) еще иное рождение «свыше», «от Духа», совсем не исчерпывается, как это часто думают, указанием, что человек способен пережить духовный переворот, «обращение» и в этом символическом смысле начать жить новой, высшей жизнью; само это «перерождение» было бы невозможно, если бы Бог с самого начала не «дал нам от Духа Своего» – если бы человек по самому своему существу не был «духом, рожденным от Духа» (!)."
Очевидно, что "рождение от Духа", провозвещённое Христом, происходит в конкретной отдельной жизни каждого человека в крещальном "усыновлении", а не произошло у праотца путем "вдувания духа жизни"!
Очевидно, что такое учение необходимо разоблачить и "вытереть" из христианского богословия в первую очередь. Теперь становится понятной столь "странная" подделка в Евангелии от Луки: "Иисус ... Адамов, Божий" (Лк. 3. 23, 38)!

"...Само это понятие совершенного Богочеловека было бы немыслимо, если бы первозданное существо человека, как такового, не было от века уготовано и предназначено к воплощению в себе этого совершенного богочеловеческого существа, т. е. если бы не существовало вечного, исконного сродства и единства между человеком и Богом. В этом смысле богочеловечность есть общая идея, распространяющаяся на человека вообще, на все человечество. Богочеловечность Христа есть осуществление возможности, заложенной в существе человека. Это не есть отвлеченная возможность, конкретно вообще не осуществимая для всех других людей, слишком часто забывают обетование Христа, что верующий в Него дела, который творит, Он, и он сотворит и даже «больше сих сотворит» (Ин 14:12). Как я уже выше говорил, истинный человек есть нечто большее, чем только человек. Можно сказать, что человечное в человеке есть именно его богочеловечность."

"Уготовление" и "возможность" боговоплощения заключаются в наделении человека "подобием образа Божия". Этим же свойством объясняется явление дохристианской святости пророков Божиих.

"Ни античный, ни ветхозаветный человек не знал святости каждой человеческой личности, как таковой, не испытывал чувства благоговения перед абсолютной ценностью той реальности, которая открывается в каждом человеческом существе, – и притом так, что эта ценность безусловно неистребима и поэтому присутствует даже в самом порочном, низменном и ничтожном человеке."
Христианство не признает "святости личности" какого-нибудь буддиста, оно просто предлагает ему путь спасения! Такая вот "святость личности" - сквозняк уже с другой стороны, от индуистского "атмана"! Как, впрочем, и идея "богосродства"!

"Но что такое святость или абсолютная ценность, как не атрибут Божества? Одно не вошедшее в Евангелие речение Иисуса Христа гласит: «Ты увидел брата своего – ты увидел Господа своего» (vidisti fratrem tuum – vidisti Dominum tuum)".
Откуда сие? Впрочем, эту ересь мы уже видели в суждении св. Максима Грека о "человеке-иконе" (смотри нашу работу о книге "Этюды о разумной вере").


"5. РЕЛИГИЯ ЛЮБВИ".


Почему-то философ не спешит давать определения понятия любви, имея в виду под любовью "единение", "связь", не подумав о том, что это - лишь свойства любви, её главные проявления, любовь же есть "избирательно хорошее отношение". И никакой системы на основе этого "плести" не получится!


" Любовь – радостное и благоговейное видение божественности всего сущего, непроизвольный душевный порыв служения, удовлетворение тоски души по истинному бытию через отдачу себя другим – эта любовь есть сама сердцевина веры. Созерцать Бога значит созерцать любовь, а созерцать любовь значит иметь ее, гореть ею."

Хорошо хоть - "радостное и благоговейное видение"! Но "божественности" сущего, например, собаки или дерева - это уже ересь! Хотя она тоже объяснима из превратного понимания идеи имени Божиего: "Я есть Сущий".



"6. ЕДИНСТВО АСКЕТИЗМА И ЛЮБВИ В ХРИСТИАНСКОМ СОЗНАНИИ".

Все рассуждения Семёна Франка можно подытожить следующим: "первые" (аскеты) станут последними, а "последние" (действовавшие в мире) - первыми! И вся "горесть" - во вредоносных  подделках "Нового Завета" (смотри - "не любите мира", "ненавидьте душу" и др.).


"И античный, и индусский (или, вообще, восточный) аскетизм имеют каждый свое неотразимое очарование, пленяют душу той очевидной правдой, которая содержится в каждом из них. В античном аскетизме пленяет его пафос аристократической свободы души, стремление освободиться от унизительного рабства перед слепым, жестоким роком, правящим мировой жизнью, достигнуть гордой автаркии – состояния единственно достойного богоподобия и богосродства человеческой души. В индусской религиозности пленяет острота и живость сознания «иного», глубинного, сверхмирного бытия, в котором преодолена скорбная раздробленность «этого» мира, его роковая обреченность на безысходную, мучительную гражданскую войну всех против всех, пленяет легкость, с которой люди Индии и Востока встречают смерть, страдание, отказываются от благ этого мира."

Вот оно - порождение злокачественных подделок! И никакого представления о бесах!



"7. ПУТЬ КРЕСТА".

"Современное религиозное сознание соблазняется идеей искупительной жертвы. Оно склонно видеть в ней не что иное, как удержавшийся в христианской вере остаток первобытных, диких религиозных представлений, мысливших Бога беспощадным тираном, которого можно умилостивить только страшными средствами человеческих жертвоприношений. И надо сказать, что обычные господствующие «теории искупления» много содействуют этому отвержению самой идеи искупительной жертвы. Объясняют ли искупление необходимостью умилостивления гнева Божия, или Его примирением с грешным миром, или требованием справедливости, в силу которого за виной должна неукоснительно следовать кара, или как-либо еще в этом роде, – во всех таких теориях, основанных на юридических понятиях, идея Бога как грозного властителя или как неумолимого блюстителя абстрактной справедливости (даже поскольку справедливость ведет к бесчеловечности) вытесняет идею Бога любви и прощения – единственное представление о Боге, которое приемлемо христианскому сознанию и образует само его существо."

Вражда Франка на идею "искупительной жертвы" - его крупная ересь в духе ценностей "мира сего". Она рассеивается словами Христа на Тайной Вечери, сказанными при учреждении таинства Евхаристии! И никакого понятия, ни слова о силах зла, о бесах и дьяволе! Смотри ниже:
"С точки зрения «просвещённого» сознания, идея жертвы вообще есть наследие примитивной религиозности, которая мнит, что Бога можно умилостивить и гнев Божий отвратить, т. е. что можно заслужить милость и расположение Бога так же, как заслуживают милость и расположение человека – принесением приятного ему дара, проще говоря – подкупом."

"Отсюда легко возникает убеждение, что христианское догматическое учение об искупительной жертве Христовой есть не что иное, как искажение возвышенного откровения о Боге любви привнесением в него грубого и жестокого первобытного суеверия, заимствованного из первоначального, раннего слоя ветхозаветных религиозных представлений."

"Понятие жертвы безсмысленно и безнравственно, поскольку в жертву приносится что-либо иное или кто-либо иной, кроме меня самого; но оно осмысленно и необходимо, поскольку мы, в сознании нашей вины, приносим в жертву себя самих, поскольку жертва есть самопожертвование. Смысл жертвы тесно связан со смыслом страдания вообще, о котором пришлось говорить в прошлой главе."

"Можно сказать дерзновенно: искупительная жертва есть не только примирение Бога правды с грешным миром, но и примирение страдающего мира с Богом – истинный ответ, который Бог дал на негодующее недоумение Иова о неправедности отношения Творца к творению." 

"И все же – все это оставалось бы безплодной «богословской теорией», если бы эта истина не была для человека живой истиной – той истиной, которая есть «путь и жизнь». Жертва Христова была бы бесплодна, поскольку наша душа не воспринимала бы ее, поскольку эта жертва не внушала бы нам готовность и силу подражать Христу, соучаствовать в искуплении мира жертвенной любовью."

"Идея автоматической, как бы магической спасительной силы Христова подвига не только безсмысленна, но и прямо кощунственна и лицемерна. Само существо этого подвига состоит, напротив, в том, что он вливает в мир безконечный поток нравственно исцеляющей и возрождающей силы, помогая людям быть активными соучастниками этой искупительной жертвы."



"ЧАСТЬ III. ИСТИНА, КАК ПУТЬ И ЖИЗНЬ (ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ ВЕРЫ)".


"3. ИДЕЯ ЦЕРКВИ И АНТИНОМИЗМ ЕЕ ДВУХ ПОНЯТИЙ


"Церковь и есть этот «новый Израиль», объемлющий все человечество – человечество, стремящееся к спасению и спасаемое – всеобъемлющий Богочеловеческий организм. Поэтому осуществление веры – или, что то же, – осуществление христианской правды есть не спасение поодиночке, вроде спасения погибающих с тонущего корабля, когда раздается лозунг «спасайся, кто может», и каждый думает только о себе и забывает о других, а спасение именно всего тонущего корабля, как целого, – солидарное спасение всех в их нераздельно-общей судьбе. Осуществление веры есть спасение и возрождение творения, преображение мира, наступление царства Божия, как всеобъемлющего единства..."

Во-первых, далеко не все человечество стремится к спасению - это факт! Во-вторых, не все человечество - Богочеловеческий организм. Нужно просто проснуться от еретического сна "религиозной философии"! Это - лично Франку!


Имея в виду рассмотренные нами, обличенные и осуждённые, отмеченные в тексте жирным шрифтом ереси и еретические взгляды Семёна Франка, скажем о второй его чисто-религиозной и главной (!) книге следующее: соответственно сложности поставленных в ней вопросов философ в основном не справился с их решением. Его построения в лучшем случае отличаются приблизительностью, однобокостью, шаткостью, неполнотой, в худшем - общим еретическим настроем, обличающим слабость  христиаской мысли этого философа. Воистину, для того, чтобы быть "христианским философом", нужно стать сначала истинно верующим христианским богословом, а не наоборот!


Окончено 1 февраля (31                января) в 20-45.