Лето 2001. Медвежий угол 3. Ночь с медведем

На берегу не было тропы, сплошной кустарник, а в реке не видно дна. Березы нависали над обрывом. Некоторые  упали, лежали наполовину в воде. Приходилось перебираться через них. Глина под ногами скользила и норовила уволочь на глубину. Стайки мальков разлетались маленькими стрелами. А ну, как медведь свалится сверху? Нет, он сам не устоит на глине и бултыхнется в реку. А что потом?

Река сделал большой поворот. Берег стал более пологим. Вдруг впереди показались две старые окаменевшие колеи. Когда-то здесь шла дорога. Вокруг и в них, везде,  - земляника. А потом пошли сплошные ивовые заросли. Ивовые кусты росли прямо из бывшей дороги. Сто лет тут никто не ездил и не ходил. Пробраться сквозь эту гущу без мачете просто невозможно. Я бы шел вперед вечность. И вообще, было ощущение, что эти кусты где-нибудь завяжутся вокруг меня узлами и я не выберусь из них никогда.

Ивовая поросль тянулась до горы справа. Там был такой густой лес, что казалось бродит не один медведь, а  сотня. А слева ивы уходили в бурые воды реки. Солнце скрылось в очередной раз и с юго-запада накатывала огромная туча закрывая все небесные углы, замазывая все выходы и входы для света и надежды. Стремительность отдельных зловещих кусков черной мглы могла поспорить со скоростью реки.

Сказывалась бессонная бурная ночь. Усталость подрывала всякое желание идти вперёд. Трава вокруг была такая высокая и густая, что идеально подходила для медвежьей засады. Сценарист с земляникой в соусе из собственного страха. Прекрасный ужин для дикого зверя. Вокруг не было ни одной сухой ветки для костра. Зато на другой стороне было полно сушняка и даже виднелись брёвна. Идея вернутся домой, уже не казалась мне такой ужасной. На другой стороне реки ждала возможность костра, а может быть даже и плот. Провались этот Курмач. Надо хоть ночь пережить.

Быстро скинул рюкзак, разрезал целлофан на части. Упаковал вещи плотно в два мешка, взял один и бросился в стремнину. Река понесла. Быстро удалось выбраться с основного течения. Вот и открытый каменистый бережок с дровами. А теперь нужно вернутся за вторым мешком с вещами. «Что если на другом берегу появится хозяин?» Переплыл обратно. Взял второй мешок и без промедления ухнул в воду. Второй раз что-то пошло не так. Течение несло, а  берег не приближался. Закружило в каком-то водовороте. Ни вперед, ни назад. Мешок стал набирать воду и тянуть вниз. Пробовал встать, но ноги не находили дно. Поплыл на спине, чтобы немного отдохнуть. Туча резво закрывала сине-белую часть неба. Я плыл, но оставался на месте (Прямо как в моей жизни сейчас). Это конец, ребята, подумал я.

Мешок окончательно сдался и стал тонут. Навалилась нечеловеческая усталость. Руки стали ватными, чужими. Захотелось расслабиться и уснуть. Вокруг темная, тёплая вода. Впереди долгая страшная ночь, долгий путь вперед, или не менее долгий путь назад. Потом Москва, или Горно-Алтайск. Одинаково приятно. Годы, годы, тоски, мрака, бессмысленной работы, самообмана, иллюзий, разочарований, старости. No, to die and see dreams, впрочем, скорее No more; and by a sleep to say we end  The heart-ache and the thousand natural shocks  That flesh is heir to, 'tis a consummation Devoutly to be wish'd. To die, to sleep…

Это было бы красиво. Утонуть. Как Иринка-маленькая. Утонуть в той реке, которая впадает в ту реку, на берегу которой я родился. И вокруг никого. Чистая природа. Вы бы не прочли этих строк. Я, возможно, вас бы вообще не узнал, а  вы меня. В тот момент, мне было и страшно, и хорошо, и всё безразлично, и всё это одновременно.

Инерция великая вещь. Я грёб по инерции. И носки ног коснулись дна. Я пошел как балерина, только в воде. Тяжелый мешок потащил обратно, река не хотела отпускать свою добычу. Из простого упрямства, желания сделать наперекор, какими-то страшными рывками вырвал себя из бездны, почти как Мюнхгаузен за волосы из болота. Упал на берег, как подкошенный. Мокрый, тяжело дыша, прямо на мелкие камни. И тут сверху хлынул дождь. Настоящий ливень. Лежал под ним и думал: ходят ли медведи в такую непогоду, или отсиживаются где-нибудь под кустом.

Дождь кончился. Река шумела с прежней яростью, будто хотела сказать, что доберётся до меня. Высоко в небе кружили две огромные, как мне казалось, птицы.
Наконец, вернулись силы. Встал. Поставил палатку. Разжег костер. Дров было много, а  вот бревна оказались маленькими для плота.

Вспомнил, что медведи боятся шума. За дровам ходил с топором и железной кружкой. Чтобы шуметь. Вспомнил ещё одну историю, которую рассказывали перед походом. О том, как местные жители поняли, что медведи охотятся больше не за людьми, а за содержимым их рюкзака. И стали люди, встретив медведя, бросать рюкзаки. Медведь пороется, пороется, найдет сгущенку, выбросит рюкзак и уйдет.

У костра тоже было беспокойно. Будто слышались голоса невдалеке. На самом деле это шумел перекат чуть выше по течению. Но иллюзия была такая явная. Даже можно было различить отдельные слова, интонации, узнать голоса друзей. Вечерело, холодало, сгущалась тьма. Треск веток в лесу, испуганная птица – всё тревожило.

Вода в котелке закипела. Пошел чистить картошку. С топором и ножом. Ждал, что вот сзади кто-то подойдет. Человек или зверь. И так жалко себя стало. Слезы сами потекли. Текли и текли, невозможно было остановить. И чего это? Вроде всё нормально, всё понимаю, не сошел с ума, а слезы бегут. Как будто себя оплакиваю. И голоса стали почти реальными.

-Он слышит нас.
-Нет, не слышит. Он же уже умер давно.
-Как давно, если он слышит и даже повернулся в нашу сторону.
-Он нас даже не видит, это только слова, образы. Он умер, и его глаза уже стали землёй. Он не может нас видеть.
-Почему же он тогда нас слышит и записывает всё, что мы о нём говорим?
-Да он не записывает, что мы говорим, просто ты сейчас читаешь, то, что написано им давным-давно.

Происходила какая-то жуть, кто-то говорил. Но никого не было видно, только река слабо поблёскивала. Почистил картошку и вернулся к костру. А слезы всё бежали и бежали. Откуда их столько во мне?

Вспомнил, как спорили с Аленой однажды ночью. Алёна говорила: «Бог есть», а я говорил «Бога нет». Бессмысленно и долго. Помню, я сказал, что если бы бог был, то были бы и призраки, а я ни одного не видел. Вот если бы увидел, то точно бы поверил в бога, и в душу, и в другой мир. Но призраки не спешили появляться. Может, сейчас время пришло? Я подумал, что если сейчас кто-нибудь выйдет из леса, я просто умру на месте, даже поверить в бессмертную душу не успею.

Я был один. Но мне казалось, что я не один. Казалось всё вокруг меня живое и разумное. Казалось, оно следит за мной и понимает меня. Оно чего-то ждёт, ему нужен от меня какой-то ответ. Может оно смотрит до какого предела я могу дойти, как далеко я забреду, сколько выдержу. Чтобы потом, в дальнейшей жизни загрузить меня проблемами и заботами ровно настолько, насколько я смогу выдержать. Такой тест.

Особенно страшно стало оттого, что я подумал, что весь мой путь это было движение на зов этого места. Оно звало меня, и сейчас вот момент истины. Но я не знал, что нужно сделать. Больше всего я боялся, что меня парализует страх. Если выйдет медведь или нечто, пусть только я не рухну как мешок, не встану как истукан, а  буду рубиться топором до последнего. Но я не мог заранее решить, знать, понять, как буду вести себя.

Картошка уже сварилась, а слезы всё текли и текли. Размазня. Плакса. Я укусил себя за руку. Пространство вокруг неслышно охнуло. Тьма отошла. Река, казалось, отступила дальше к противоположному берегу. Голоса превратились в шум переката. Лес - это лес, гора – гора, небо – небо. Разумного в них ничего нет. Разумен я. И это мой разум играет сам с собой. Слезы прекратились. Если есть бог, душа, то боятся нечего, вообще нечего, ибо тогда он сам спасет тебя. Если же бога нет, то умолять о спасении бессмысленно.

Открыл тушенку. Есть совершенно не хотелось, хотя последний раз ел отсюда за сорок километров в шесть утра. Приготовил на ночь дрова, факел, на случай внезапного нападения. Залез в палатку и попробовал уснуть. Мокрый спальник и свитер в первое время хранили тепло костра. Отблески пламени, падавшие на стену палатки, создавали иллюзию, что снаружи кто-то ходит. Плеснула вода в берег. Кто- вздыхал и чесался.  Я стукнул кружкой о топор. Почесывания и шаги прекратились. Тишина снаружи была подозрительной, я бы сказал любопытствующей. Тишина ждала моего хода. А я ждал, что сделает тишина. Страх достиг такой силы, что бояться стало невозможно.

Я вышел наружу. Вокруг не было ни души. Костер почти догорел. Красиво переливались угольки. Разжег пламя, подкинул дров. Тьма снова сгустилась вокруг. Человеку нельзя быть одному, потому что спина неприкрыта. Должен быть кто-то к кому ты прижмешься спиной и тогда можно противостоять всему вокруг. Но один - обречен вертеться как волчок, от ужаса и невозможности ухватить своё безумие за хвост. А еще, хорошо, если бы рядом была девушка, Алёна. Я бы не так паниковал. Я бы храбрился перед ней, дразнил бы её за страх. Демонстрировал бы свою удаль и смелость. На миру смерть красна.

Вспомнил её глаза, теплый голос, нежность, согласие на любые эксперименты, доверие, сегодняшнее дивное утро. Зачем я не остался с ней? Почему не сказал, как сильно люблю её? Теперь она никогда не узнает об этом. Может, оставить ей записку. О, нет. Не будем превращать фильм ужасов в мелодраму.

Кто-то захрипел в лесу. Мне это надоело. Я стал швырять в лес камни. Благо камней вокруг было полно, сплошной каменный пляж. Лес молчал. Тёмные силы поняли, что связались с придурком, и затаились. Спать я не мог. Было холодно и страшно. Стал таскать брёвна и строить плот. Стучал топором и представлял, как буду молотить по медведю, если он выйдет на меня. Чтобы потом не впасть в ступор, отрабатывал действия до автоматизма. В конце концов, устал так, что не мог поднять топор. Плот состоял из четырех не очень длинных брёвен. Не подумав, я  строил его на берегу, и теперь предстояло доволочь его до воды. Это нереально, когда вы не спите вторую ночь и прошли столько пешком.

Забрался в палатку, надел на себя все, что было. Попытался уснуть. Пусть приходит медведь и ест меня, я не проснусь. Посплю хоть немного, отдохну и пойду домой. Как приду, сразу сделаю Алёне предложение, женюсь и буду счастлив. К черту походы.

Проснулся от ужаса. Кто-то полз по мне. Причем их было много. Включил фонарик. По палатке, внутри неё,  ползли личинки стрекоз. Причем выстроившись в стройную линию. Их дорожка как раз проходила через моё тело. И некоторые уже взбирались на меня. Выкинул из палатки мерзких тварей. Прямо голыми руками. Забрызгал весь вход средством от комаров и клещей.

Едва забрезжило утро, вокруг стал сгущаться туман. Собрал вещи, свернул палатку. Стащил плот к воде. Прицепил рюкзак к плоту. Сам решил плыть рядом. Но даже без моего веса плот утонул. Вещи снова намокли. Снял  с него рюкзак, но бревна не всплыли. Что это за место такое, где даже дерево тонет?

Поднять рюкзак невозможно. Как будто стал в два раза тяжелее, чем вчера. Перебрал вещи. Сколько всего ненужного! Зачем мне килограмм соли? Оставляем. Вскрываю банки со сгущенкой. Одну съедаю сам, вторую оставляю медведю. Спасибо, что не тронул. Оставил мокрый старый свитер, который по весу, казалось, был как я. Не для того, чтобы вернуться сюда. А для того, чтобы вернуться домой.

Вода прибыла. Но обратно я шел быстрее. Просто плыл, брёл, перекатывался. Мне было все равно, вода, земля, грязь, трава, лес. Я будто провел здесь не одну ночь, а  месяц. До рыжего колеса добрался очень быстро. Ботинки хлюпали. Чавкала грязь. Туман скрывал горы и путь назад.

И тут я вышел на поляну. Вся она была в  желтых цветах. Сквозь туман, прозрачными занавесками косо падают широкие и узкие лучи солнца. И удивленные лошади смотрят на меня, помахивая хвостами. Какие медведи? Такая мирная, чудесная картинка.

Почем люди приручили лошадей, собак, но не приручили медведя. Вот бы был незаменимый помощник в хозяйстве, сильный и умелый. Это же российский слон.

Хутор спал. Псы бросились за мной. Не обращал внимания, шел и шел. Последний большой брод. Через тридцать два километра я буду дома. Но после последнего брода, когда ноги и обувь чуть подсохла, стало ясно, что домой  я не дойду. Я натер ноги. Мозоли были адские. То же, наверное, чувствовала русалочка, после того как лишилась хвоста и встала на ноги.

Решил, что, если идти не останавливаясь, ноги привыкнут и боль пройдет. Это было большое заблуждение. Ноги стер ещё больше, до крови. Идти стало почти невозможно. Попробовал ходить на внешней стороне стоп. Проходка стала косолапой. Через двенадцать километров я понял, что больше не могу сделать и шага. Дальше только ползком.

И тут меня догнала машина. Никакого авто в Совбайголе не было. Шофер оказался молодым парнем, рыбаком. Посадил. Поехали. Разговорились. Весёлый парень. Спросил, что я делаю в тайге. Почему-то соврал: сказки собираю.

Подъехали к селу.
-Тебе куда?
-Да вон… (называю адрес)
-А ты у кого остановился? – хмурится парень.
-У Алёны…
Парень остановился на ближайшем повороте.
-Вылезай, мне в другую сторону. Меня Иваном зовут.
-А меня Сергеем.
-Знаю.
Потом окажется этот тот самый Иван, бывший парень моей девушки. Вот такой сценарист жизнь. Бесхитростный.

Ничего не понял. Поковылял к дому Алёны. Сейчас я доберусь, и она выйдет ко мне такая красивая и желанная. А вечером я сделаю ей предложение.

Иду медленно. Вдруг из одной калитки выпорхнула девушка. Высокая, красивая, в желтом сарафанчике. Загорелая шея, лямочки расходятся лучиками на плечах. И я ловлю себя на мысли, что мне нравится эта девушка. Я с больными ногами, смертельно уставший, еще несколько минут назад мечтавший сделать предложение своей девушке, думаю о другой, незнакомке. Как после такого делать предложение?! Как вообще уважать себя? Или это нормально? Стало жаль себя, жаль Алёну. Но ведь ничего с это мне поделаешь. Где-то внутри нас живет медведь, встречи с которым ждёшь, а  он выходит неожиданно, и не знаешь, что будет, пройдет ли он мимо или вам придется столкнуться. А победить его невозможно, ведь это ты сам.

© Сергей Решетнев