Schuld Лютера

Изначально текст этот был написан по-немецки и обращён к немцам, что и естественно, ведь речь в нём идёт о переводе Молитвы Господней («Отче наш») на немецкий язык и о связанных с этим переводом причинах и последствиях. Позже возникло желание переписать этот текст по-русски. На первый взгляд это может показаться странным – что русским до того, что немецкий перевод содержит некоторые искажения и неточности? Ведь русские имеют свой прекрасный церковнославянский перевод!
– И да, и нет.
Да, Лютер - это в, первую очередь, немецкие проблемы, выросшие на почве католичества. Но воздействие Лютера вовсе не ограничивается западной Европой, а агрессивная активность связанного с ним влияния лишь возрастает в последнее время. Искажения перевода Молитвы господней не имеют случайного или локального характера, они, подобно метастазам, связанны с другими болезненными нарушениями в жизненно важных для нас местах.

Для рассмотрения и описания этих болезненных метастаз имеет смысл разделить весь текст на маленькие главки, каждая из которых посвящена своей теме, но все они об одном. Их можно читать в любом порядке и, в случае кажущейся самоочевидности содержания, просто пропускать некоторые из них – не важно.


                Schuld – долг или вина?

Словарь «Duden online» даёт описание 299 различных значений немецкого слова „Schuld“, которые в основном можно свести к трём следующим:
Schuld1 – означает «долг». Кто-то должен кому-то нечто, то есть имеет перед ним долги (в соответствии с общественными нормами и законами). Если этот кто-то возвращает свои долги, то их уже больше нет, они просто перестают существовать.
Schuld2 – означает «вина», точнее чувство вины, когда некто чувствует себя в чём-то виноватым и испытывает угрызения совести.
Schuld3 – означает «виновен», как приговор в суде. Быть виновным и подлежать наказанию за какое-то преступление.
О смысле того, что означает слово Schuld в каждом конкретном случае можно догадываться по приставкам, окончаниям и контексту, но лишь постольку, поскольку это в том или другом случае возможно.
Приведу один пример, того, как Лютер использует слово «schuldig» (наречие или прилагательное от «Schuld») в своих наставлениях гражданам о правильном обращении с проповедниками, не имеющими официального разрешения на проповедь, которых Лютер называет пронырами: «И каждый гражданин schuldig, если к нему придёт такой проныра, то прежде, чем он этого проныру выслушает, он должен донести о том начальству, а также и настоятелю, чадом которого он является. Если же он этого не сделает, то должен знать, что он, как непослушный своему начальству, поступает против своей присяги, и, как презирающий своего настоятеля (почтение которому он schuldig), поступает против Бога, в чём сам и schuldig и, потому, так же, как и проныра становится вором и жуликом (= примечание: будет казнён). (1)
Где здесь долг, где виновность, где вина каждый может догадываться сам.
Я думаю, что на этом месте всякий формальный или неформальный последователь Лютера должен бы остановиться и задуматься – читать ли ему этот текст дальше?
В том, что эти, такие разные понятия, как вина и долг теперь оказались так тесно переплетены и, я бы сказал, перепутаны друг с другом большая «заслуга» Лютера. Он много постарался, размывая границы между этими словами.
Подмена и искажение смысла и значения слов явление не новое. Вот, например, не так давно Борис Акунин вызвал волну негодования, заявив, что понятия «любовь» в России до 18в. не существовало (2). Но ведь он при этом, возможно, по-своему и прав. Ведь он под «любовью» понимает «любовь как чувство, при помощи которого физиологическим отношениям придается возвышенно-романтический сверхсмысл». Таким образом: если нет речи о «физиологических отношениях», то нет речи и о «любви». Ублюдочно? – Да, но чему же здесь удивляться, когда, многие наши современники идут ещё дальше и под «любовью» понимают уже просто «физиологические отношения»?
Или, вот ещё: когда я сегодня в разговоре с коллегами на работе (в Германии) говорю, что у меня есть друг или подруга, то я при этом обязательно должен как то объяснить, что мы не спим вместе, иначе меня просто неправильно поймут. А ведь каких-нибудь сорок лет назад таких пояснений ещё не требовалось.


                Отче наш

Рассмотрим лютеровский перевод Молитвы Господней (Мат. 6.9) в юбилейной редакции от 2017г., который практически полностью совпадает с современным экуменическим вариантом на немецком языке и отличается от перевода, сделанного Лютером в 1545 году, лишь современной орфографией и заменой слов «von dem ;bel» (от дурного) на «von dem B;sen» (от зла) в самом конце молитвы. При этом слово «Schuld» в этом переводе сегодня можно понимать лишь исключительно как «вину».

Unser Vater im Himmel   (Наш отец на небе)
Dein Name werde geheiligt.   (Да святится имя Твое.)
Dein Reich komme.   (Да приидет царствие Твое.)
Dein Wille geschehe,   (Да будет воля Твоя,)
wie im Himmel, so auf Erden.   (как на небе, так и на земли.)
Unser t;gliches Brot gib uns heute.   (Наш повседневный хлеб дай нам сегодня.)
Und vergib uns unsere Schuld,           (И прости нам нашу вину),
wie auch wir vergeben unsern Schuldigern. (как и мы прощаем нашим виноваторям.)
Und f;hre uns nicht in Versuchung,   (И не веди нас в искушение,)
sondern erl;se uns von dem B;sen.   (но избавь нас от зла.)

В сделанном мной переводе на русский я сознательно старался сохранить по возможности схожесть с церковнославянским вариантом, но отличие этой молитвы от того, что мы называем «Отче наш» трудно не заметить. При этом я не хочу придираться к тому, например, что «отче» – это всё-таки не совсем то же самое, что и отец. Впрочем, что означает для нас сегодня слово «отец»? Так ли понимали люди это слово во времена Христа?

Не будем касаться «медицинских успехов» в области деторождения и связанных с ними вопросами об отцовстве, но что представляют из себя совершенно нормальные отношения между отцом и сыном сегодня? Как-то я сказал одному моему немецкому знакомому, что переживаю, хватит ли у нас денег, на учёбу всех наших детей. «Почему ты это делаешь? – спросил он меня – ведь нам же тоже никто ничего так просто не давал?» И, прежде, чем я успел ему ответить: «Ну, да, это у вас (он имел ввиду выходцев из России) что-то вроде страховки на старость…» – Нет, я так не думаю. И во времена Христа взаимоотношения между отцом и сыном такими не были. Если мы, например, в Евангелии от Матвея читаем, как Христос спрашивает Петра, как он думает, берут ли цари земные налоги со своих детей, то для Петра тогда было ясно, что, конечно, нет (Мат. 17.25). Нет, отец не хочет брать налогов со своих детей, хоть это, возможно, и было бы правильно по закону. Поэтому и мы не должны представлять себе под Отцом в Молитве Господней кого-то, кто рассчитывает получить от нас страховку на старость. Впрочем, это уже не проблема перевода, это уже наша проблема. Но что ещё можно сказать о лютеровском переводе?

«Прости нам нашу вину» – хотим ли мы так молиться? Желаем ли мы, действительно, чтобы Бог избавил нас от нашего чувства вины? Ампутировал нашу совесть? Хотим ли мы перестать быть людьми? (6) Или, быть может, мы должны понимать это прошение направленным не на нас, а на Бога? Быть может, это не Бог должен избавить нас от чувства вины, а Он Сам должен перестать на нас гневаться? То есть это Он должен простить нас, не держать на нас зла, как мы прощаем другим людям? Но наш ли это Бог? Может ли Он желать кому-то зла, пусть и совсем недолго? Пусть и заслуженно? И потом, что это такое – наша вина? Разве чувство вины не всегда что-то личное? Как и совесть у каждого своя. Существует ли, вообще, коллективная вина? Я лично считаю разговоры о коллективной вине явным бредом, будь то коллективная вина евреев или кого-то ещё.

О чём ещё говорится в молитве? Просим ли мы Бога о чём то, или читаем самим себе проповедь на тему морали? Или, может, выражаем готовность принять Его святую волю? Каким можно представить себе Бога, к которому мы так молимся? Кто мы, если можем так обращаться к Богу? Как воздействует эта молитва на нас и на мир? Или, совсем просто, кто это такие – виноватори, о которых там идёт речь?


                Вопросы и ответы

Много разных вопросов возникает и у других людей. Так спрашивает себя и нас Hans Theodor Goebel, профессор теологии в Кёльнского Университета, в одной из своих проповедей, не могли бы мы фразу: «И прости нам нашу вину, как и мы прощаем нашим виноваторям» понимать несколько иначе? Не могли бы мы, в этом случае, понимать слово «Schuld» не как всегда, как «нашу вину», а в порядке исключения, ну хоть иногда, как «наши долги»? Ему, конечно, ясно, что это было бы неправильно, ведь как в «Евангелическом хейдельбергском катехизисе», так и в интерпретациях Папы Римского речь идёт однозначно именно о «вине». Кроме того, и евангелист Лука, в своём варианте Молитвы Господней, говорит: «и оставь нам наши грехи» (Лук. 11.4) и тем самым, как кажется профессору Гёбелю, тоже склоняется к «вине», а не к «долгам». Да и всё множество Отеческих Преданий говорит, как кажется профессору Гёбелю, в пользу «вины». Таким образом, он, конечно, не может утверждать нечто, вопреки всему миру. И всё-таки, это было бы так прекрасно, слово «Schuld» в Молитве Господней понимать не как нашу «вину», а как «долги»! Тогда бы мы могли, хотя бы иногда, молиться нашему Небесному Отцу, не будучи раздавленными навязанным нам чувством вины, без того, чтобы «сначала на колени и увидеть зло, которое к вам пристало» и без того, чтобы «сначала стать маленькими и бессловесными» (3). Ах, как это было бы прекрасно! Но возможно ли это?

Я думаю, что ответить на этот вопрос сегодня совершенно необходимо.
Многие возразят мне в ответ: «Да, какая разница! Правильный перевод, или неправильный перевод… Ведь Бог знает в чём мы нуждаемся, ещё прежде, чем мы Его о чём-то просим» (Мат. 6,8) – Да, Бог знает. И не даст нам камень, если мы просим хлеба (Мат. 7.9), даже если мы скажем «камень», но имеем ввиду «хлеб». Но что даст Бог людям, которые говорят «камень» и имеют ввиду «камень»? Или что даст Бог немцам, которые просят Его о «повседневном хлебе» и только «повседневный хлеб» и имеют ввиду? (5) Или что происходит, когда они вновь и вновь повторяют: «Господи, смилуйся» (Ты) (Herr, erbarme dich), вместо «Господи помилуй» (нас)? Это как у Чуковского: «Милый, милый людоед! Смилуйся над нами, мы дадим тебе конфет, чаю с сухарями!» Ведь люди тем самым полагают необходимым стараться делать Бога милостивым (в лучших традициях махрового язычества), вместо того, чтобы просто просить Бога ниспослать на них Его Вечную Милость и постараться её принять.


                И всё-таки вина или долг?

Нет, это совсем не всё равно как и о чём мы молимся! Так что давайте постараемся разобраться: что же всё-таки  понимал под словом «ofeilemata» апостол и евангелист Матфей в Молитве Господней – долги или вину? Что имел ввиду сборщик налогов Матфей, который большую часть своей жизни занимался сбором долгов, и говорил о долгах, что понимал он под этим словом? Ведь, как говорят, вопрос этот – спорный, и это древнегреческое слово может принимать различные значения.
1. Изначально как слово «ofeilemata» (долги), так и слово «afhiemi» (оставлять) происходят из финансовой области, и, следовательно, в первую очередь относятся к долгам. Позже, в Новом Завете, слова эти были перенесены на взаимоотношения людей с Богом. Так евангелист Лука рассказывает, как Господь сравнил фарисея, осуждавшего Его, и грешницу, слезами омывшую Ему ноги, с двумя должниками, которым были оставлены их долги. В этой притче сам Господь уподобил наши грехи нашим долгам. Да и у апостола Матфея сразу после молитвы Господней и как пояснение к ней стоит: «Аще бо отпущаете человеком согрешения их, отпустит и вам Отец ваш небесный». И здесь опять наши долги уподобляются нашим грехам, но не «вине»!

2. Что речь в молитве идёт именно о долгах, видно и из того, что слово «ofeilemata» там стоит во множественном числе. Слово «вина» не употребляется во множественном числе ни в русском ни в немецком ни в древнегреческом языках.

3. При переводе с древнегреческого на латынь были использованы слова «debita» и «debitoribus», которые так же соответствуют «долгам» и «должникам».

4. В середине девятого века византийские монахи Кирилл и Мефодий сделали перевод Молитвы Господней на церковнославянский язык. Этот перевод по нескольким причинам особенно авторитетен и важен для нас. Во-первых, Кирилл и Мефодий были хорошо образованны и не только прекрасно владели древнегреческим языком, но и хорошо знали церковную традицию толкования и понимания библейских текстов. Кроме того, при переводе на церковнославянский, они имели возможность, в случае необходимости, создавать новые славянские слова, для наиболее полной и точной передачи смысла, создавать слова, не «загрязнённые» посторонними смыслами. То есть могли разливать новый смысл в «новые меха». И в их переводе, как мы знаем, стоит «и остави нам долги нашя» (Мат. 6.9) и «и остави нам грехи нашя» (Лук. 11.4).

Но что мы видим сегодня? Искажение важнейших христианских молитв, как и многих других библейских текстов, в смысле искусственного навязывания нам чувства вины и виновности распространяется всё дальше и внедряется во многие современные переводы и языки. Так в русском синодальном переводе Нового Завета словосочетания «оставлять грехи» (а таких я нашёл в Новом Завете около двадцати – Библия Онлайн позволяет легко находить такие места), так вот, в русском синодальном переводе все словосочетания «оставлять грехи» заменены на «прощать грехи». Единственное исключение составляют ещё лишь только слова «ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов» (Мат. 26:28), т. е. слова, известные каждому наизусть из литургии. Понятно, что изменить их не могли.  – Пока? – Ясно, хотели как лучше, чтобы было понятнее…

Если посмотреть в каких ещё словосочетаниях встречается слово «грех» в Евангелиях на церковнославянском, то кроме «оставления грехов» там встречаются ещё «избавление, отпущение, очищение и спасение от грехов», но «прощения грехов» в Евангелиях на церковнославянском я не нашёл ни разу.
Но вот в украинском переводе, сделанном И. Огиненко, мы уже и в Молитве Господней читаем: «І прости нам довги наші, як і ми прощаємо винуватцям нашим». А на украинской же странице «Библия Онлайн» читаем уже и в русском переводе Института перевода Библии им. М. П. Кулакова: «И вину нашу прости нам, как и мы простили виновным перед нами» (4) – добро пожаловать к Лютеру!

Но что можно возразить против совести, вины и прощения? Ведь именно об этом идёт речь во многих других местах Библии! Ну, и что с того, что смысл некоторых мест Библии несколько искажён? Ну, и что с того, что эти переводы «не попадают в шарик»? Ведь куда-то же они всё-таки попадают…
Последствия того, к чему приводят искажения Священного Писания, можно ясно видеть в немецкой истории и сегодняшнем дне. И увидеть это нужно. Ведь ложь – это не просто неправда, а полуправда, это правда не о том – «Нет, не умрёте!»


                О вине и совести

Так что же я всё-таки имею против вины и совести? Чтобы ответить на этот вопрос придётся начать от Адама и Евы. Итак, Адам и Ева согрешили и должны были оставить рай. До грехопадения они узнавали волю Божию от самого Бога и следовали ей, но, к сожалению, не всегда. Они согрешили, то есть они нарушили Божию волю и тем самым повредили, исказили устройство, Богом созданного, совершенного мира. Это повреждение и есть грех. После грехопадения люди не имели больше непосредственного общения с Богом и должны были искать свой путь назад к Богу сами. Этот путь был труден и долог, но люди имели возможность его пройти, потому что каждый из них имел внутри себя, как бы компас. Авва Дорофей так говорит об этом в своём поучении о совести: «Когда Бог сотворил человека, то Он всеял в него нечто Божественное, как бы некоторый помысл, имеющий в себе, подобно искре, и свет и теплоту; помысл, который просвещает ум и показывает ему, что доброе, и что злое: сие называется совестью, а она есть естественный закон … Но когда люди, чрез грехопадение, зарыли и попрали её, тогда сделался нужен закон написанный, стали нужны святые пророки, нужно сделалось самое пришествие Владыки нашего Иисуса Христа, чтобы открыть и воздвигнуть её (совесть), чтобы засыпанную оную искру снова возжечь хранением святых Его заповедей.» Не суть важно, называем ли мы это свойство компасом, или совестью, или интуицией, или чувством прекрасного, или способностью ощущать волю Святого Духа – не важно, но важно, что люди этот компас имели и, значит, могли, но и должны были сами отличать добро от зла. Это значит, что люди были свободны! У них был компас, который, как на магнитное поле, реагировал на волю Святого Духа и, в зависимости от их поступков, рождал в них разные чувства от вины до блаженства.
Итак, люди лишились Божией близости и должны были путь к Нему искать сами. В поте лица своего ели они хлеб свой. И настал день, и убил Каин Авеля, и проклят был он и земля, отверзшая уста свои принять кровь брата его. Весь мир уже был повреждён грехом. И спросил Бог Каина: «Где Авель, брат твой?». И тот ответил: «Не знаю, разве я сторож брату моему?» И не было у него чувства вины. Компас его был слаб, он должен был ещё расти, и крепнуть, и набираться опыта. Этот свой опыт люди должны были собирать сами – они были свободны, и Бог не хотел насильно манипулировать их компасы. Но до времени, пока человеческие компасы не окрепнут, Бог дал людям закон, чтобы они через закон распознавали грех и не уничтожили бы сами себя. Закон показывал людям грехи, делал их видимыми и тем самым защищал людей, но закон заменил функцию компасов и тем самым лишил людей их свободы. Так люди перестали быть свободными и, как свободные люди, они умерли (Рим 7:9,10). Но прошло время и побелели нивы (Ин 4:35). И пришёл Сын Божий на землю и нашёл многих нищих духом и алчущих и жаждущих правды. Компасы хорошо подросли и окрепли (Гал 4:1-5). И Сын Божий устранил закон, чтобы его исполнить, Он «истребил учением бывшее о нас рукописание (наши долговые расписки), которое было против нас, и Он взял его от среды и пригвоздил ко кресту…» (Кол 2:14). Итак – уничтожив наши долговые расписки, Бог устранил закон и возвратил нас к жизни и указал нам путь к Себе, через покаяние и исповедание Его Отцом нашим Небесным.

Совесть – это дар Божий, делающий нас людьми, позволяющий нам отличать добро от зла и находить наш путь к Богу. Искусственное навязывание нам чувства вины, попытка вызвать в нас непрерывные угрызения совести, никак не связанные ни с нашей реальной ситуацией ни с нашими поступками, лишают нас нашей свободы мешают нам видеть зло и идти к Богу.


                «Покайтесь» без и т. д.

Итак, слова «и остави нам долги нашя» (Мат. 6.9) заменены у евангелиста Луки на «и остави нам грехи нашя» (Лук. 11.4) и это правильно. Потому что грехи, это и есть долги людей перед Богом. Это те повреждения, которые мы причинили Божественному миру и которые могут и должны быть исправлены. Ясно, что сделать это может только Бог, но Он не хочет нарушать нашей свободы и делать это против нашей воли. Поэтому, для исправления грехов, необходимы и наши усилия, молитвы и покаяние. Здесь даже у части русских, но особенно у немцев могут возникнуть проблемы с пониманием, поэтому здесь нужно бы напомнить, или объяснить, что слово «покаяние» (Bu;e) означает возврат, обращение к Богу и отказ от греха. Уже далеко не каждый русский понимает это правильно, но практически все немцы понимают это слово сегодня неправильно, для них Bu;e – это вовсе не возврат к богу, а просто «штраф и наказание». Почему так произошло? И здесь не обошлось без активного соучастия Лютера. Обратимся к его знаменитым 95 тезисам, которые он якобы прибил к двери Виттенбергской церкви ровно 500 лет назад.
Вот первые 7 тезисов, интересно, что в современном официальном переводе (EKD) с латинского оригинала на немецкий язык слово «culpa» (т.е. «грех» в русском переводе) переведено как «Schuld» (т.е. вина? или долг?), и понимается немцами здесь уже исключительно как «вина», итак:

«1. Поскольку наш Господь и Учитель Иисус Христос говорит: «Покайтесь и т. д.», то он хотел, чтобы вся жизнь верующих была покаянием.
2. Это слово не может быть понято как таинство покаяния (т. е. исповедь и отпущение совершаемых священником).
3. Однако относится оно не только к внутреннему покаянию; напротив, внутреннее покаяние - ничто, если во внешней жизни не влечет всецелого умерщвления плоти.
4. Поэтому наказание остается до тех пор, пока остается ненависть человека к самому себе (это и есть истинное внутреннее покаяние), иными словами - вплоть до вхождения в Царство Небесное.
5. Папа не хочет и не может прощать какие-либо наказания, кроме тех, что он наложил либо своей властью, либо по церковному праву.
6. Папа может отпустить грех (вину), только объявив и засвидетельствовав его отпущенным Богом, конечно он может отпускать в ему подлежащих случаях. Если же он пренебрегает этим, то грех (вина) остаётся и дальше.
7. Никому Бог не прощает греха (вины), не заставив его в то же время покориться во всем священнику, наместнику Бога».

Интересный текст и очень характерный для Лютера. Здесь он преследует две цели:
Во-первых Лютер старается исполнить задачу, поставленную самим Фридрихом III Мудрым, его господином. То есть Лютер стремится ослабить и ограничить власть римских пап, оспаривая их право отпускать грехи и назначать наказания в случаях, им впрямую не подлежащих. Он ещё не оспаривает их право и власть вообще, но настаивает на своём единоличном праве прощать и наказывать подвластных ему людей. Этот спор за власть будет продолжаться и дальше. Папы, для обоснования своей правоты, будут ссылаться на церковную традицию и соборы. Лютер будет отрицать авторитетность и того и другого, и ссылаться на своё исключительное право на толкование Библии (полученное им, по-видимому, от Фридриха III Мудрого). В зависимости от актуальной ситуации теологическая позиция Лютера будет меняться, но её постоянной составляющей будет всегда оставаться борьба за власть с римскими папами, положенная ему по долгу службы.

Но в этих первых 7 из 95 тезисов уже явно проявились и неформальные, личные свойства Лютера, характерные для его мировоззрения на протяжении всей его жизни. Так, уже в самом первом тезисе, Лютер, ссылаясь на, вырванную из контекста и укороченную до одного плохо переведённого слова цитату, пытается перетолковать смысл важнейшего христианского понятия. Он старается утвердить извращённое понимание покаяния, как необходимого мучения и наказания, неотступно сопровождающего каждого христианина на протяжении всей его жизни (тезис 4).
В этом мучительном стремлении избавиться от терзавшего его чувства вины и вытекавшей из него пожизненной ненавистью к самому себе был оригинальный вклад Лютера в христианскую теологию, это было его сердечным делом.
Но о чём говорится в евангелии на самом деле? Когда Господь, вслед за Иоанном Крестителем, говорит: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (Мф 4:17), или, как сказано у Марка: «исполнилось время и приблизилось Царствие Божие: покайтесь и веруйте в Евангелие» (Мк 1:15), или, как позже призывал Петр: «Покайтеся убо и обратитеся, да очиститеся от грех ваших» (Деян 3:19). То речь здесь, конечно, идёт не о бесконечном и непрерывном наказании, а об одном и окончательном обращении и возврате к Богу. Как раскаялся Иов после того, как Господь отвечал ему из бури (Иов 42:6). И Бог вовсе не хочет, чтобы мы ненавидели свою плоть, мы должны ненавидеть грех. В этой связи было бы уместно вспомнить другую цитату: «Ибо никто никогда не имел ненависти к своей плоти, но питает и греет ее, как и Господь Церковь» (Еф 5:29). При этом замечу, что там написано именно «церковь», а не «общину» (Gemeinde), как в переводе у Лютера.

То, что Лютер страдал от чувства вины, не удивительно, ведь причин для этого у него было более, чем достаточно. Так, например, после своих призывов к убийству восставших крестьян, считавших Лютера своим идейным вождём, он говорил: «Проповедники, это самые большие убийцы. Ведь они призывают власти, чтобы те, по долгу своих обязанностей, правили и наказывали вредителей. Я, будучи в волнении, убивал крестьян; вся их кровь на моей шее. Но я сваливаю это на нашего Господа Бога; он приказал мне говорить такое …» (9). Итак, проповедники «по долгу обязанностей и по приказу Бога…». Вместо того, чтобы покаяться и, с Божией помощью, постараться избавиться от своего греха, Лютер старался избавиться от чувства своей вины, от терзавшей его совести. При этом логика его «богословия» проста: 1) Нет свободы – нет и ответственности, 2) Все виноваты – никто не виноват.

В том, что Лютер не только не приходит к покаянию, но искажает сам смысл этого понятия нет ничего удивительного. Он просто не может признать даже саму возможность существования покаяния, так как это противоречит самым основам его мировоззрения. Ведь Лютер убеждён, что человек в принципе не может отречься от греха и обратиться к Богу, нет у него такой свободы.


                Свобода

Лютер отрицает свободу человеческой воли. Лютер сравнивает человека с конём, которым поочерёдно правят то Бог то сатана. При этом человек не только не в состоянии противостоять ни тому ни другому, но не может оказать ни малейшего влияния на то, кто им и когда управляет.

Такое утверждение из уст переводчика Библии вызывает недоумение! Ведь получается, что Лютер переводил Библию, её не читая?! Ведь Библия полна примеров, доказывающих прямо противоположное. Ну, хорошо, пусть история с Иовом и безуспешные попытки сатаны заставить его отречься от Бога для Лютера не авторитетна, ведь это «всего лишь только» Ветхий завет. Но как быть со словами: «Если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное»? (Мф 5:20) Или, когда Господь говорит Петру: «ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою» (Мф 16:18), ведь Он говорит это не просто так, а только после того, как Петр исповедует Его Христом. И сразу после этого, тому же Петру: «отойди от Меня, сатана!», кода тот думает «не о том, что Божие, но что человеческое» (Мф 16:23). Ведь тут всё меняется в зависимости от самого Петра: исповедуешь Христом – «камень», думаешь о человеческом – «отойди сатана». Или нет здесь свободной воли, и мысли Петру влагают то Бог, то сатана? – Ладно, тупо, но можно, но вот опять к Петру: «Любишь ли ты Меня?» - «паси овец Моих», и так три раза! Как быть с этим? Ведь здесь не только опять зависимость: любишь – паси, не любишь – не паси. Но Господь спрашивает, спрашивает трижды – любишь ли? Если нет свободной воли, то что тут спрашивать? – Сделал бы, чтобы любил – и хорошо! Но нет, Он спрашивает… А может ли Он, Всемогущий, сделать, заставить, чтобы любил?
– Странный вопрос! Конечно может!
– Но будет ли это любовь?...

Но свобода – это не просто возможность самому выбирать свой путь, и уж совсем не непредсказуемость в этом выборе. Свобода – это и знание своей цели, и способность определять направление к ней. И Бог дал нам такую свободу.
Поскольку целью нашей свободы, основанной на совести, является Бог, а ориентиром – Дух Святой, то свобода наша без Бога просто лишена всякого смысла. Такая бессмысленная свобода – это сумасшествие и не просто смерть, а самоубийство.
Здесь было бы, пожалуй, уместно сказать несколько слов в помощь тем, кто вслед за Лютером, находит в утверждении о «всеведущности Бога» детерминизм и логически неизбежное отсутствие свободы воли человека (воистину – «мы пели вам печальные песни, и вы не рыдали» (Мф 11:17)). Похожими сомнениями мучился в юности и Патриарх Сербский Павел (7), и он рассказывает, что нашёл ответ на этот вопрос у блаженного Августина – кажущееся противоречие между свободой воли человека и всеведущностью Бога происходит от того, что мы мыслим Бога во времени, в то время, как Он пребывает в вечности.
Тем, кто не хочет понимать Блаженного Августина, можно предложить то же самое, но попроще, словами одного мудрого раввина: «Моя жена всегда знает, что я скажу или сделаю в той или иной ситуации, но ведь это не означает, что я не имею свободы воли!»

Тем, кто верит лишь тому, что «наука доказала», можно предложить следующую наукообразную иллюстрацию: после публикации и подтверждения правильности теории относительности, понятие времени и для учёных тоже потеряло свою былую абсолютную фундаментальность. В соответствии с этой научной теорией, всему огромному, но всё-таки конечному отрезку времени от создания мира до его конца, всему этому нашему времени в системе координат, движущейся со скоростью света (а мы ведь часто говорим, что Бог есть свет), соответствует только одна точка, один миг. Поэтому можно предположить, что для того, кто находится в этой точке, вся история жизни на земле открывается как единая картина. Всё наше прошлое и будущее Бог «видит» разом.

То есть Бог не только находится одновременно и тут и там в пространстве (странно, что это, кажется, никого не смущает), но Он одновременно и в прошлом и в будущем. Бог видит весь наш мир с его прошлым и будущим – разом. Каким прекрасным, каким осмысленным должно быть это зрелище! Ведь если мы, имея лишь редкие свидетельства, опираясь на зыбкую память или узнавая об удивительных откровениях от Бога, то и дело замираем, пораженные, вдруг открывающимися нам удивительными взаимосвязями, разбросанными во времени, то каково это – увидеть всё! Так, яркими звёздами горят на этой прекрасной картине, жизни только что родившихся, но сразу погибших младенцев. А длинные, серые и кривые жизни порочных королей, уходящие в бездну, лишь оттеняют их великолепие! Но вернёмся к нашим грехам.


                Грех и вина

Итак грехи – это те повреждения, которые нанесены созданному Богом идеальному миру. Для того, чтобы Бог уничтожил наши грехи, мы должны прежде всего от них отречься, оставить их, чтобы не мешать Богу их уничтожить, не нарушая при этом нашей свободы. К сожалению, многие наши грехи оставляют глубокие следы (обиды, гнев, озлобление) и в других людях, свободы которых Бог тоже не хочет нарушать. Поэтому, если мы хотим полного уничтожения своих грехов, то мы должны сами просить этих людей простить нам, то есть не держать на нас обиды и зла, и, тем самым, позволить Богу полностью уничтожить наши грехи и их последствия. Ведь мы знаем, что Бог может наши грехи (как и мы можем долги наших должников) погасить, обратить в добро и сделать их как бы «не бывшими» (Быт. 50:20). При этом все эти долги-грехи – это наши грехи-долги, независимо от того, кто их сделал, они остаются в нашем мире и когда совершивших их людей давно уже с нами нет. В этом смысле все грехи – это «наши» грехи (как и сказано в Молитве Господней) и должны быть погашены, как «наши» долги. Общим между долгом и грехом, также является и то, что и то и другое тесно связано с законом и открываются людям только через закон, если человек «мёртв», то есть, если совесть его молчит (Рим. 7:8,9).

Итак, Лука мог заменить слово «долги» у Матфея на «грехи», но он не мог бы заменить «вину», как это стоит в переводе Лютера, на «грехи», ведь это было бы совсем не одно и то же. Вина есть продукт совести, она, как боль, которую мы испытываем во время болезни, но не сама болезнь, а её симптом, полезная реакция, необходимая нам для осознания болезни и выздоровления. Болезнь – это грех, от которого мы должны избавиться. Грех и вину, как болезнь и боль нельзя путать. Так есть, например, «Первородный грех», то есть вызванные грехопадением нарушения в созданном Богом мире, которые передаются из поколения в поколение. Но «Первородной вины» не существует. Вина не передаётся от отца к сыну. Есть наши общие грехи, но нет коллективной вины.


                Лютер

Мартин Лудер (Martin Luder) родился 10 ноября 1483 года в Айслебен (Саксония) в семье крестьянина. В переводе на русский язык его имя означает «падаль», «охотничья приманка», «порочная женщина», поэтому Лудер поменял свою фамилию, предположительно между 1512 и 1517, на более благозвучную – Лютер (Luther), происходящую предположительно от греческого слова «свобода» (eleutheros).
Лютер был пешкой в политической игре Фридриха III Мудрого. Впрочем, хоть хитрости Фридриху III было и не занимать, но по-моему, более подходящим названием для этого человека было бы – Фридрих III Политик. Вся Европа была полем его игры, в которой Лютеру повезло пройти из пешек в дамки. Шахматную пешку немцы называют крестьянином, но как бы не назывался Лютер в этой игре, и даже, если он позже стал ферзём, двигал этой фигурой всегда сам Фридрих III. Так, например, перевод Библии на немецкий язык, несомненно, был проектом Фридриха. Лютер же был просто переводчиком на саксонский канцелярский диалект, которым ни сам Фридрих, ни окружавшие его люди не владели. При этом сам Фридрих с Лютером не общался, а передавал ему свои указания через Меланхтона (Philipp Schwartzerdt).

Однажды мне на глаза попалась статья некой журналистки «либерального» толка, которая сравнивала Лютера с российским Навальным. Я думаю, что это сравнение не лишено смысла, между ними и правда есть много общего. Ведь «оранжевые революции» были изобретены не вчера и методы их не отличаются особым разнообразием. Так, в намеченной для революции стране, искусственно раздувается какой-нибудь уже существующий или ещё не существующий конфликт, при этом во главе созданного «революционного» движения ставятся свои люди, с целью дальнейшего контроля, манипуляции или дискредитации движения. Лютер был таким бараном-провокатором, который должен был приводить свои стада на бойню, где их, если и не убивали, то снимали последнюю шкуру и выбивали мозги. Лютеру повезло, он умер в своей постели, а вот его ученику – Томасу Мюнцеру, которого Лютер сделал протестантским священником и отправил для проповеди в южно-немецкие земли (туда, где католицизм ещё оставался силён и Фридриха не поддерживали),  так вот Томасу Мюнцеру повезло меньше. Он провоцировал крестьянские волнения и встал во главе их. Волнения приняли такой размах, что император и католические правители были вынуждены обратиться за помощью к Фридриху III. И он помог, Лютер призывал немецкое дворянство истреблять «убивающие и грабящие крестьянские банды», «как бешеных собак», что те и сделали. Десятки тысяч крестьян были убиты и замучены, Томас Мюнцер был обезглавлен, южно-немецкие земли разграблены, замки разрушены, наступило религиозное варварство („Cuius regio, eius religio.“ – местная власть определяет религию населения). Тридцатилетняя война, полностью опустошившая Европу, была уже не за горами, но власть и влияние Фридриха III и его наследников заметно усилились.

Лютер прекрасно понимал от кого зависят его жизнь и смерть. И когда в 1539 году граф Филипп фон Гессен попросил Лютера благословить его на второй брак, (не повторный, а именно второй, дополнительно к уже существовавшему первому), то Лютер благословил, благословил его и на двоеженство, правда при этом слёзно просил графа никому о том не говорить…

Во время юбилейных торжеств 2017 года я слышал по радио, как один из протестантских профессоров жаловался, что ему было бы намного проще жить, если бы Лютер умер лет эдак на двадцать раньше. Тогда бы профессору не нужно было оправдывать всю ту кучу злобного бреда, которую Лютер успел наговорить за последние годы своей жизни, а его прилежные ученики записали. И вот теперь все эти документы тяжким бременем весят на шее лютеранской церкви. Да, недосмотрели… Но графу Филиппу вторая жена была важнее проблем каких то там протестантских профессоров через 500 лет. Тем более, что они (профессора) жалуются, жалуются, но хорошо справляются. Так один из этих профессоров увидел в данном Лютером благословении графа на вторую жену признаки его поразительной толерантности, в которой Лютер на много веков опередил своё время… (10)
И этот же профессор восхищается поразительной свободой, которую Лютер дал своим последователям. Он «освободил людей от необходимости религиозных усилий, от обязанности самим заслужить своё спасение у Бога … от заботы о смысле собственной жизни …» То есть Лютер освободил людей от свободы. Но что же он дал им взамен? – Лютеранский катехизис (чтения Библии обычными людьми Лютер не поощрял).


                Отче наш

Обязанностью Лютера в Виттенбергском университете было толкованием Библии вообще и Молитвы Господней в особенности. Ясно, что фраза: «и оставь нам долги наши», после того, как Фридрих III запретил продавать папские индульгенции в Саксонии, могла вызвать у людей нежелательные для Фридриха III мысли о том, что они, действительно, что-то должны Богу и долги эти должны оплатить. Но Фридрих III вовсе не собирался укреплять папскую власть деньгами своих подданных.

Впрочем, и фраза: «как и мы оставляем должникам нашим», была политически крайне нежелательна. Она могла быть истолкована в смысле таких представителей «левого крыла реформации», как анабаптисты или взбунтовавшиеся крестьяне, требовавшие более справедливого перераспределения собственности. Такое толкование молитвы Фридрих III пресекал мечом. И Лютер помогал ему, как мог. Он заменил слово «оставлять» на «прощать» а слова «Schuld» и «Schuldigern» постоянно использовал так, что те всё больше превращались в «вину» и «провинившихся перед нами». Возможно, что в первые годы после перевода эти слова ещё можно было понимать и как «долги» и «должников». Ведь Лютер не был первым и единственным переводчиком Молитвы Господней и не мог просто так писать, что попало. Но всякая неопределённость в переводе была выгодна ему, так как право толкования этого перевода официально принадлежало Лютеру. Так что Лютер не только плохо переводил, но и сознательно истолковывал потом неточно переведённые библейские места в своих многочисленных песнях и разъяснениях, наполняя их ложным смыслом. Лютер, подобно Кириллу и Мефодию, мог использовать в своих переводах редкие или новые слова (как «Schuldigern»), но, в отличие от византийских монахов, он наполнял эти «новые меха» не вином, а ложью. Так слово «долг» всё больше превращалось в «вину», слово «покаяние» в «наказание», слово «оставлять» заменялось на «прощать», «хлеб насущный» становился «повседневным», а Молитва Господняя превращалась в тоскливое задалбливание собственной вины.

В то время как уже первых два слова молитвы потрясают своим невероятным смыслом. Мы называем Бога нашим Отцом! Кто может это понять и вместить! Так Мухаммед, например, в VII веке не понял. В суре 5:18. Он говорит: «Иудеи и христиане сказали: "Нас возлюбил Аллах - мы сыновья Аллаха и Его любимцы. Скажи им (о Мухаммад!): "Почему же Он наказывает вас за ваши прегрешения и вводит в огонь ада?" Вы возводите на Аллаха ложь, потому что вы такие же люди, как и все, которых Он создал, и Он воздаст вам за ваши деяния».
Это напоминает мне одного майора с военной кафедры университета, который заканчивал свои споры со студентами словами: «Ну, если вы такие умные, то почему же вы тогда строем не ходите?» Тут трудно что-нибудь возразить…
 
«Отче наш…», в этих двух словах, обращённых к Богу, как в зерне, заложена вся суть православия… И когда мы молимся: «Отче наш(!) … да приидет царствие Твое (!), да будет воля Твоя(!) … хлеб наш насущный даждь (Ты!) нам днесь, и остави (Ты!) нам долги наша, яко и мы оставляем должником нашим …», когда мы так молимся, то мы, как дети Отца нашего Небесного, покидаем защитную оболочку закона. Нет больше долгов! Нет больше закона, и закон может быть, наконец, исполнен! Мы как птенцы, покидающие гнездо, чтобы летать! Потому что закон с его должник-судья-отношениями лопается, как скорлупа и остаётся только любовь между Отцом и детьми, и между братьями. «Милости хощу, а не жертвы» (Мф 12:7).
Но в лютеровском варианте перевода от всего этого нет и следа.

Поэтому я считаю, сделанный Лютером перевод Молитвы Господней, очень плохим и вредным. Но только критиковать, не предложив ничего взамен, было бы нечестно. Что бы я ещё изменил, чтобы перевод стал лучше? Я бы очень хотел точно перевести на немецкий «хлеб наш насущный» (вместо «повседневный»), но слова «насущный» я в немецком не нахожу и лучшее, что мне приходит в голову, это «хлеб наш для жизни» … Что ещё? Пожалуй, последнее, в самом конце молитвы в немецком переводе стоит: «sondern erl;se uns von dem B;sen» (но избавь нас от зла). Но «зло» здесь подходит плохо. Это слово, по-моему, из другой книги, может быть из «Властелина колец»? Или из Фауста? С таким же успехом там могло бы стоять и избави нас «от мушиного царя», как это предлагал Фауст. Или прав был Мефистофель, и для того, кто смотрит в суть вещей, их имя не играет роли? (8) – Нет, нет – это уже было, и ещё как играет, и «зло» здесь не подходит! Но Лютер в этом не виноват, у него ведь стояло „sondern erl;se uns von dem ;bel» (но избавь нас от дурного). Но, по-моему, это ещё хуже. Уж очень по-лютеровски, как «повседневный хлеб»(5) - и то, и это, и обо всём, и ни о чём. Это, как объяснение заповеди «не убий» в лютеровском катехизисе, там написано: «Потому, обобщая (как наиболее ясно представить, что значит «не убий»). Во-первых, чтобы никому не причинять страдания, в первую очередь рукой, или ещё как. Кроме того, не употреблять языка, для того, чтобы говорить или болтать о каких-то вещах или разумных установлениях, от чего кто-то может быть обижен …»(11) ну, и т. д.

Нет, «избави нас от дурного», это не то... Как можно сказать ещё? Может, от «лжеца»? По-моему, совсем не плохо. Но только здесь должно быть одновременно и «от лжеца», и «от лжи» … А что, если просто взять славянское «от лукавого»? Подходит идеально, нечто такое – снисходительно-благожелательное и даже слегка ироничное… Но скользкое, подлое и абсолютно смертельное, как змея в раю.
И потом, немецких слов в русском языке, как мне кажется, больше, чем русских. Из русских же в немецком мне вспоминается только «спутник», да и того уже почти позабыли. Я думаю, что русские здесь в долгу, нужно подарить немцам «лукавого». Это и свойство, это и личность, очень точное слово – берите, люди, пользуйтесь!
 Что же – решено! Что мы тогда имеем? –

Vater unser,
der Du bist in Himmeln
Geheiligt werde Dein Name,
Dein Reich komme,
Dein Wille geschehe,
wie im Himmel, so auf Erde.
Unser Brot f;rs Leben gib uns heute.
Und erlass uns unsere Schulden,
wie auch wir erlassen unseren Schuldnern.
Und f;hre uns nicht in Versuchung,
sondern erl;se uns von Lukavogo.

Amen

 (1) «Und ein B;rger ist schuldig, wo solcher Winkelschleicher (= Prediger ohne amtskirchlichen Auftrag) einer zu ihm kommt, ehe er denselbigen h;rt, dass er es seiner Obigkeit ansage und auch dem Pfarrherrn, des Pfarrkind er ist. Tut er das nicht, so soll er wissen, dass er als ein Ungehorsamer seiner Obrigkeit wider seinen Eid tut und als ein Ver;chter seines Pfarrherrn (dem er Ehre schuldig ist) wider Gott handelt, dazu selbst schuldig ist und gleich auch mit dem Schleicher (= Anmerkung: der hingerichtet wird) ein Dieb und Schalk wird ...»
(Der 82. Psalm durch D.M.L., geschrieben und ausgelegt Anno 1530, Tomos 5, S. 74b ff.)
(2) https://borisakunin.livejournal.com/64897.html  «Импортный продукт» Нечеховская интеллигенция. Короткие истории о всяком разном Б. Акунин.
(3) Hans Theodor Goebel   http://www.reformiert-info.de/2178-0-56-7.html
(4) http://bible.kievchurch.org.ua/?b=103&bk=matthew&c=6
(5) So erkl;rt Luther Im Katechismus: Was hei;t denn t;gliches Brot? Alles, was nottut f;r Leib und Leben, wie Essen, Trinken, Kleider, Schuh, Haus, Hof, Acker, Vieh, Geld, Gut, fromme Eheleute, fromme Kinder, fromme Gehilfen, fromme und treue Oberherren, gute Regierung, gut Wetter, Friede, Gesundheit, Zucht, Ehre, gute Freunde, getreue Nachbarn und desgleichen.
(Лютер так поясняет в своём катехизисе: Что такое повседневный хлеб? Всё, что необходимо для тела и жизни, как еда, питьё, одежда, обувь, дом, двор, поле, скот, деньги, добро, благочестивые супруги, благочестивые дети, благочестивые слуги, благочестивые и верные господа, хорошее правительство, хорошая погода, мир, здоровье, воспитание, брак, хорошие друзья, хорошие соседи и тому подобное.)
(6) Андрей Тарковский, фильм «Солярис».
(7) Патриарх Сербский Павел, «Укрепляюсь только верой» (с. 104-122), («Как Православная Церковь относится к свободе волеизъявления и предестинации (предопределению), «Гласник», октябрь 1983.)
(8) Гёте, Фауст. Часть 6, Рабочая комната Фауста. В переводе Б. Пастернака.
(9) „Prediger sind die allergr;;ten Totschl;ger. Denn sie ermahnen die Obrigkeit, dass sie entschlossen ihres Amtes walte und die Sch;dlinge bestrafe. Ich habe im Aufruhr alle Bauern erschlagen; all ihr Blut ist auf meinem Hals. Aber ich schiebe es auf unseren Herrgott; der hat mir befohlen, solches zu reden ..."  WA, Tischreden, Band 3, Weimar 1914, Nr. 2911b., S. 75
(10) Thomas Martin Schneider «Freiheit bei Martin Luther» (11) „Darumb ist die gantze Summa darvon (den einfeltigen auffs deudlichste einzubilden, was da heisse ‘nicht toedten’) Zum ersten, das man niemand leyd thue erstlich mit der hand odder that, Darnach die zunge nicht brauchen lasse darzu zu reden odder radten, uber das keynerley mittel odder weise brauche noch bewillige, dadurch yemand moechte beleydiget werden…“ [s. 159]