inspired by lazy cat. начало

Когда ты слышишь внезапно, в полночь,
незримой процессии пенье, звуки
мерно позвякивающих цимбал,
не сетуй на кончившееся везенье,
на то, что прахом пошли все труды, все планы,
все упования. Не оплакивай их впустую,
но мужественно выговори "прощай"
твоей уходящей Александрии.
Главное – не пытайся себя обмануть, не думай,
что это был морок, причуды слуха,
что тебе померещилось: не унижай себя.
Но твердо и мужественно – как пристало
тому, кому был дарован судьбой этот дивный город, –
шагни к распахнутому окну
и вслушайся – пусть с затаенным страхом,
но без слез, без внутреннего содроганья, –
вслушайся в твою последнюю радость: в пенье
странной незримой процессии, в звон цимбал
и простись с навсегда от тебя уходящей Александрией.
(Кавафис)

Если моя стремительно летящая жизнь чему-нибудь меня и научила, то не иначе, как смирению перед бесконечностью познания беспредельного разнообразия мира. Значимость этого понимания я не могу переоценить, не насилуя себя самообманом, ведь практическая польза от этого просветления, как всем понятно, самая что ни на есть оптимистическая -- можно с чистой совестью всегда идти на поводу у своей лени, заранее смиряясь и оправдываясь неизбежностью фиаско на длинных дистанциях к знаниям. Можно созерцать вещи в их истинной наготе, наслаждаясь увиденным, отказываясь от стремления непременно понять и объяснить этот мир как результат противостояния Добра и Зла. И это станет тем единственным знанием, которое никогда не тускнеет, тем духовным напитком, который никогда не горчит.
Однако побочный эффект такого культурного шаблона неизбежен -- это скука в обличье пустоты или разочарования. Она появляется внезапно, как таинственный оркестр на ночных улицах города. Как знак, как титр Конец в старых фильмах.
Бог покидает всегда неожиданно, внезапно, непредсказуемо. Сначала обещая и поддерживая, даря заботой и победами, вдруг исчезает, предоставляя тебя самому себе и обстоятельствам времени и места.
И тогда тебе остаётся принять мироздание таким, как оно есть, проститься со своей уходящей Александрией, и пойти вперёд, как всегда не оглядываясь и ни о чём не сожалея. И в том, новом, грядущем, возможно, закончить начатое.
Например, вот это:

...спор тут идёт лишь между воспоминанием и выдумкой, поэтому вопрос ставится только так: нельзя ли считать то, что находится в нашем воображении, таким же реально существующим, как и то, что запечатлено в нашей памяти?
(Дж. Свифт)

Самое трудное для меня в любом деле -- начать его. Закончить -- немного легче, хотя и двигаться к концу тоже не так уж просто, как кажется. Может и у всех так -- я не вдавалась, а они сами и не рассказывали. Я ведь по натуре молчунья, а люди любят, когда к ним с интересом, с вопросами и участием. Тогда они вам всё до полной опустошённости в себе и в вас поведают и ещё спасибо скажут, что выслушали. Но сейчас мне и вовсе не до этого -- сейчас надо с чего-то начать рассказывать о том дне (а может, это была ночь? -- да нет, скорее день, всё же), когда это всё и случилось. Начать, да. Потом меня понесёт -- я знаю себя, даром, что молчунья. Не сомневаюсь я в себе нисколько, потому что всегда поступаю логично. Логика у меня своя, многим не понятная, не объяснимая, не гармонирующая с мнением окружающих. Но с моими взглядами моя логика в ладах. И этого достаточно, чтобы понять, что начну я с того момента, когда увидела, стоя у открытого окна третьего этажа дома в Камергерском переулке, (а может, он ещё тогда назывался проездом Художественного театра?), как мантикора в кожаном пальто и кепке с полными пакетами в двух руках и кислым выражением лица отмахивается от мелких рыцарей на конях. Рыцарей было трое, коней тоже. А больше в переулке никого не было, кроме дождливой лошади, как раз появившейся со стороны Тверской. Почему дождливой? Потому что уже сутки моросил нудный сентябрьский дождь, и лошадь была покрыта им с головы до хвоста, как попоной. Она шла одна, и уздечка болталась в такт её шлёпающей усталой походке.
-- Смотри! -- сказал Он. -- Смотри, вон Кот с Родственником.
Я не сказала вам, что рядом со мной у открытого окна стоял Он? Вот говорю -- ведь детали важны, правда? Даже те, о которых не знаешь сразу -- насколько важны и для чего. Поэтому я люблю (да нет, не люблю, скорее вынуждена) наблюдать за миром на всякий случай. Но, оказывается, мир так велик, что любое наблюдение за ним способно вызвать любую ассоциацию. И я часто задумываюсь: ассоциации отражают реальный мир, или реальный мир -- всего лишь отражение наших ассоциаций? Ответа на этот вопрос у меня пока нет, поэтому я и не называю вам имя того, кто стоял рядом со мной у окна в ту дождливую ночь (или это был день? нет, скорее ночь). Пусть он так и будет -- Он.
-- Это лошадь -- помню ответила я Ему, не поворачиваясь. -- Она идёт к сену.
Ну вот вам сразу и пример ассоциации, связанной с наблюдением. Светящаяся красным неоном надпись СЕНО на стене дома напротив моего окна у любого человека ассоциируется известно с чем -- с кормом для лошадей. Ну не с рестораном же.
-- Это ресторан -- сказал Он мягко -- а лошадь идёт домой, но не дойдёт.
И так он это печально и пугающе сказал, что я похолодела и даже не спросила, где у дождливых лошадей бывает дом. В жизни не помню, чтобы Он говорил таким тоном. Он ведь очень добрый вообще-то и даже рассеянный, и глаза у него голубые. Днём. А вечером -- тёмные. Для некоторых это странная фича, а я привыкла давно. Но в этот момент мне стало так не по себе, что я повернулась и посмотрела ему в глаза. А они у него неожиданно -- зелёные, и в них волны перекатываются по всей радужной оболочке. Красиво! Я так и залюбовалась. Стою и смотрю. И вдруг вижу, как в зеркале, в волнах этих радужных мантикору, что в переулке с рыцарями всё бьётся. Только она почему-то не в кожаном пальто с пакетами, а как положено -- в львином теле с человеческим лицом и хвостом скорпиона. И хвостом этим рыцарей метелит она в полной мере и наотмашь. И к заварушке уже спешат с одной стороны дождливая лошадь с седоком (да-да, с седоком, я верно говорю, хотя своими глазами перед этим видела, что не было на ней никакого всадника), а с другой -- Кот с Родственником. Всё правильно Он сказал -- тут они, в переулке гуляют. Я так и приросла к полу, как окаменела вся от напряжения в голове -- пыталась объяснить это наблюдение или хотя бы вызвать какую-никакую ассоциацию. Да где там! Враз они все куда-то подевались. И тут слышу -- Он мне, оказывается что-то говорит, повторяет и повторяет вопрос:
-- Что ты знаешь о мантикоре? Что ты знаешь о ней хорошего? Подумай -- это важно.
-- Предположим, дорогой, что каким-то чудом мне было суждено когда-то познать непознаваемое -- положительные свойства мантикоры. Но отчего ты так уверен, что я вот прямо сейчас вспомню о них?
-- Разве ты не помнишь, что мантикора на самом деле очень любит людей и только из- за одиночества, застенчивости и желания поделиться своей любовью иногда покусывает их руки.
-- Что ты говоришь?! Покусывание рук -- это положительное качество?
-- По сравнению с тем, что яд мантикоры убивает жертву, как только достигнет сердца -- да.
-- Ладно, тогда я знаю ещё два качества: в некоторых обстоятельствах она может превращаться в веселое, доброе и ранимое существо, и у неё иммунитет к магии. Вот!
-- А иммунитет к магии причём?
-- Как это причём? Иммунитет к любым вещам -- высшее благо для субъекта, даже если он склонен к объективации или заблудился в трёх парадоксах времени...

(продолжу непременно чуть позже)