Рассказ на производственную тему. 16

 ГЛАВА 16         

           Уже при подъезде к Новосибирску Галиму вспомнилась ещё одна история из его армейской молодости, связанная с девушкой.  В конце лета 45-го, после окончания сержантской школы, его командировали в один из сельских пунктов Чехословакии.   С трудно произносимым названием  Ленклянквинквиксдорф.  А в общем-то, просто небольшой хутор, где Галиму предстояло быть военным комендантом.  Ох, как он тогда гордился таким «громким» назначением!  Ему, девятнадцатилетнему пареньку, доверили целый хутор!  В подчинение дали пять солдатиков, самый младший из которых был лет на десять старше своего командира.  Поставили задачу – контролировать сбор урожая и не допускать утечки его на сторону.  Как страна-победитель, Советский Союз теперь сам распределял сельско-хозяйственную, да и промышленную,  продукции. 

            Жизнь на хуторе  складывалась просто сказочная!  Ужасы войны в прошлом.  Мягкий европейский климат бодрит.  Местные жители послушны и исполнительны.  Домики и дворы все ухожены, опрятны.    Ничего делать-то не надо.  Местный староста сам всё знает и делает.  Ешь, пей, спи в досталь!  Вот это житуха!  И такая умиротворённость на душе – готов раствориться в нежном вечернем закате, в тёплом бархате ночи.  Наслаждаясь парным молоком, ароматным мёдом и воздушной выпечкой, Галим всем нутром ощущал, как организм его крепчает и наливается силой.  А ещё и осознание, что не надо больше воевать, рисковать под бомбёжками и пулями.  Ведь его родной полк трясётся сейчас в вагонах, направляясь на дальний-дальний восток, на войну с самураями.  А там снова кому-то суждено быть убитым или покалеченным. 

           В общем, жил-не тужил наш Галим в цивилизованной Европе.  И в ус не дул.  Не считая одного маленького нюанса.  Была среди работниц хутора молодая блондинистая девушка.  Кожа белая-белая!  А глаза такой голубизны – ух!  Солдатики галимовские сразу заприметили, что лихой командир ихний тушуется перед дивой заграничной.  Естественно, подначки да улыбочки всякие пошли.  Не дрейфь, мол, товарищь сержант.  Зажми её где ни попадя, да покажи, что есть советский солдат в делах любовных!  Хи-хи-хи.  Гы-гы-гы.  Смущался Галим, но робость свою преодолеть никак не мог.  Не было опыта ещё в делах таких.  Любовался издали да вздыхал осторожно.  А девка-то тоже молодая совсем.  Стрельнёт голубым светом из-под ресниц да и потупится враз.  А какой ни будь солдатик: «Эй, Бригитти!  Что ж ты мимо проходишь?  Сержант наш посмотри какой!  Уваж героя, удели внимание, понимаешь ли.»  В общем, обоюдная юношеская заинтересованность завела их всё же однажды на край хутора, к скирдам душистым.  Долго не могли робость преодолеть, а когда наконец решились – до утра обнимались да целовались.  И оба были счастливы, хотя и ни словом не обмолвились.  Языковой барьер всё-таки.  Да и шут с ним, целоваться-то не мешает.  Так и повелось с тех пор – по вечерам уходили за хутор, наслаждались друг другом.  Но стоило Галиму дальше поцелуев двинуться, как получал он твёрдый отпор.  Блюла себя девка-то.  А силком Галим и не помышлял даже.  Сирота она была, вишь ли.  Не мог Галим её обидеть. 
          
            Однажды, возвращаясь под утро на хутор, увидел Галим у кромки недалёкого перелеска группу менжующихся людей.  Нехорошее, тревожное что-то было в этой группе.  Схватил Галим Бригитти за руку, понёсся к месторасположению своего отделения.  Всполошил всех солдатиков, бинокль в руки и на окраину.  Да пригнувшись, да полуползком.  Враз все навыки военные проявились.  Прилёг за пригорком, настроил резкость цейсовскую и…  сердце так и заколотилось, затрепетало мотыльком беспомощным.  Немцы!!!  В форме, при оружии!  Раз, два, три… больше двадцати!  Рядом Петрович в полголоса сокрушается: «Твою мать!  Откуда они?  Война давно кончилась.»   «Разговорчики! – очнулся Галим, - Занять оборону!  Эти, видимо, воюют ещё.»  Да-а, положение аховое.  Превосходство более чем втрое.  Если боеприпасы у них есть, дело швах.  Связи со своими никакой не предусмотрено даже.  Кого послать, так на лошади часа три пройдёт.  Да обратно, пусть даже на машинах… Не продержаться столько.  Эх, пулемёт бы!  Да где ж его взять то?  Оглянулся, староста ползёт.  Неловко ему, пузо мешает.  Залопотал что-то быстро.  Ничё не понять.  Тут когда медленно с ним базаришь, и то не всегда поймёшь.  Ах, вот ты чего!  Не стрелять?  Хутор сожгут?  Может и сожгут.  Тут уж как карта ляжет.  Отстань, бауэр треклятый!..  А ведь они боятся, до сих пор менжуются.  Жрать, видимо, хотят, да не знают, как их встретят.  По идее, должны пару человек на разведку послать.  Их надо будет по-тихому снять.  Слышь, Петрович?  Без выстрелов.  Опа!   Чего это?  Уходят, что ли?  Скрылись в перелеске.  Затаились или ушли?  Подождём немного. 

             Когда стало ясно, что ушли, послал солдатика одного с донесением.  А сам с Петровичем осторожно выдвинулся к перелеску.  Полазили, посмотрели – нашли свежую могилу.  Вот оно что!  Похоже, командира своего схоронили.  Поэтому и не сунулись, видимо.  Пошли дальше бродить, суки грёбаные.  Ну ладно, теперь далеко не уйдут.  Вот, Петрович, как обидно было бы умирать после войны, а?  Да-а…

          Немцев, конечно же, прижучили. В тот же день.  От командования получил сержант Халиков поощрение.  За бдительность и грамотные действия при обнаружении остаточных групп противника.  А как же!  Правильное круглосуточное дежурство во вверенном хуторе и всё такое прочее.  Вот хохота было, когда обмывали с ребятами поощрение!  «Спасибо Бригитти, чётко несла охранение!»  «Да, обидели девку, не наградили, не отметили!»  «Ничего, товарищ сержант ночью наградит!»  «А-ха-ха!!!»  В ту же ночь стал Галим мужчиной…  А когда сбор урожая закончился, перевели сержанта Халикова в строительную часть.  Больше Бригитти он не видел. 

             Покидая пригретое место в попутке,  Галим усмехнулся своим воспоминаниям.  Вроде бы и молод ещё, а столько всякого в памяти.  И иногда такая каша бывает, что солдатским черпаком не промешаешь.  Ну да ладно, что было -  то было.  Как Маше сигнал-то подать?  Все прошлые шпионские штучки устарели уж за полгода несвиданий.  Покрутился немного у подъезда, а потом, чертыхнувшись, решительно рванул входную дверь и одним махом проскочил три этажа.  И, не давая себе времени на сомнения, вдавил кнопку звонка до упора.  Дверь распахнулась так быстро, будто Галима ждали и не отходили от неё.   «Пришёл!» – с придыханием прошептала Маша и рывком втянула Галима в освещённый коридор.  Дверь захлопнулась и обдала Галима волной запаха желанной женщины.  «Не побоялся, - Машины руки, в отличии от тихого голоса, быстро срывали с Галима фуражку,  пальто, шарф, - Как узнал, что его нет?»   «Да никак.  Дай сапоги-то снять.  Наугад приехал, - Галим наконец справился с сапогами.  От портянок пахнуло так, что ему стало не по себе, - Извини, я прямо с дороги.  Мне бы помыться сначала…»  Договорить он не успел.  Крепкие объятия стиснули его, мягкие губы сочно впились поцелуем страсти и…   Очнулся он лишь после того, как услышал счастливый смех Маши.  «Ты чего?»   «Да так… Хорошо!»  Её глаза блестели всё той же бл-ой ненасытностью, что и раньше.  Он потянулся было к ней, но Маша ловко ускользнула и, не прикрывая обнажённого тела, шагнула к шифоньеру: «А вот теперь – марш в ванную! Держи полотенце. Спинку потереть приду.»   Пришла… и задержалась на долго. 

              Потом сидели на кухне, пили «Столичную».  Закусывали холодцом и свеже жареной картошкой на сале, с грибочками и огурчиками.  Галим почти без умолка рассказывал о своих удачах и неудачах, взлётах и падениях.  Маша внимательно слушала и временами просто заливалась смехом.  Вставляла реплики, хлопала рукой по своей обнажённой, круглой коленке, бесцеремонно тыкала кулачком в Галимово плечо.  И при этом вполне энергично уплетала закуску, чем приводила Галима в восторг.  Сам же Галим ел мало, лишь закусывая очередную стопочку.  По старой, установившейся традиции себе наливал по края, а Маше – ровно половину. Третий заход пили левой рукой и не чокаясь, так сказать – за любовь.   И такими счастливыми были оба в эти мгновения, что всё им было до лампочки.  Поэтому, когда в коридоре заверещал звонок, они даже не сразу сообразили - что это?  Галим тревожно и вопроситнельно взглянул в глаза подруги.  «Да нет! Он в командировке. Да и ключи у него есть, не стал бы звонить.  Соседка, наверное.»   «Открывать будешь?»  «Да ну их!  Нет меня дома.»   «Ага, а свет в окне?  Может, лучше открыть, только внутрь не пускать?»  «Да чё ты переживаешь?  Это мои проблемы.»  «Вот поэтому и переживаю, чтоб не натрепали твоему.»  «А-а,- легкомысленно отмахнулась Маша, - чё я, пиз-й никогда не получала, что ли? Нас е-т, а мы крепчаем!»  Галим с нежностью взял её руку, прижал к своей щеке, глубоко вздохнул.  Она другой рукой провела медленно по его коротко стриженой голове, прихватила за подбородок и подняла вверх: «Всё хорошо, мой милый.  Всё хорошо.»  И столько было нежности в её взгляде, столько любви, что Галим чуть не разрыдался от переполняющих его чувств: «Прости…»  «За что же, мой рыцарь? За любовь твою? Так лишь она мне и жить–то помогает.  Это ты меня прости, такую дрянную женщину.»  Галим уткнулся лицом в её мягкую, тёплую грудь и пробубнил через всё же прорвавшиеся слёзы: «Нет, ты хорошая.  Ты самая хорошая!  Что мы наделали?  Что мы наделали?»  Маша обхватила его голову и стала мерно покачиваться, словно усыпляя маленького ребёнка: «Нет, милый. Нет.  Мы всё сделали правильно.  Если бы я ушла с тобой тогда, то сейчас ты уже давно бы выгнал меня.  Я - жадная, я - капризная, я – гулящая, я – ненасытная.  Я люблю дорогие украшения.  Я бы измучила тебя и ты бы возненавидел меня. А нам это надо?  Пойдём спать, дорогой.  Перед сном я расскажу тебе одну сказку и ты всё поймёшь.»

Продолжение следует…
               
                27.01.15г.