25. Зима. Десять

- Десять!

- Что десять? - спросила Тося, не отрывая взгляда от картины, над которой работала.

- Это я начал обратный отсчет, - отозвался Антон из другого конца комнаты, и хотел было что-то добавить, но в эту секунду Тося уставилась ему в лицо и скомандовала:

- Тише! Я рисую рот!

Антон замолчал.

Тося всматривалась в его лицо и, не глядя на холст, что-то рисовала. Потом она мгновенно переводила взгляд, чтобы оценить результат, и снова впивалась в него цепко и придирчиво.

Прошло не менее десяти минут, прежде чем Тося спросила:

- Так что десять?

- М-м-м, - промычал Антон, давая понять, что ему для того, чтобы продолжить говорить, нужен рот.

- Тише!

Тося макнула кисточку в белую краску и сделала два мелких, судя по размаху руки, мазка, после чего смотрела некоторое время на картину, наклоняя голову в разные стороны.

- Н-да, - сказала она и стала вытирать пальцы о влажную хлопковую салфетку.

- Покажешь? - Антон только в этот момент понял, что уже можно говорить, но встать со стула, на котором вот уже два часа сидел неподвижно, не решался.

Тося сняла холст с мольберта и, отвернув его тыльной стороной от Антона, вышла из комнаты:

- Подожди, - бросила она, проходя мимо.

Она встала перед большим старинным зеркалом в коридоре, которое, как ей казалось, существовало с самого основания этого дома в этой квартире на этом самом месте, развернула портрет и стала рассматривать его отражение.

Антон видел, что она делает, но не мог рассмотреть саму картину.

Тося вернулась к мольберту и, поставив холст на место, начала смешивать краски на палитре.

- Ты мне не покажешь? - разочарованно протянул Антон.

Но Тося уже снова вцепилась в него своим взглядом:

- Сейчас, ещё пара минут.

- Ты рисуешь рот? – поинтересовался Антон, стараясь не шевелить ртом, отчего фраза прозвучала достаточно неестественно.

Тося в этот момент уже совершенно не смотрела на Антона и рисовала практически вытянутой рукой быстрыми размашистыми мазками.

- Нет, - сказала она, стараясь тоже не шевелить ртом, как будто если она сейчас хоть на секунду отвлечется от портрета, то, утратив нить, не сможет уже его закончить.
 
Антон, уверившись, что может спокойно разговаривать, продолжил начатую им полчаса назад мысль:

- Десятый день нашего ретрита. Я начал обратный отсчёт. Насколько мне известно, во время ретрита не разговаривают. Хотя ты мне и не разрешала разговаривать, - заметил он. - Нет, говорить мы всё-таки будем. А вот от гаджетов, пожалуй, стоит отказаться. Ты согласна? - Тося промычала что-то вроде «угу», не отрывая взгляда от холста. Антон продолжил: - Надоело всё. Особенно политика и экономика. Знаешь, с одной стороны, нужно быть самосознательным, понимать причины и следствия всех событий, влиять на них или, по крайней мере, стремиться понять суть происходящих перемен. Но с другой стороны, кто скажет правду? Я иногда вспоминаю наше первое свидание, когда мы пришли с Костей и Лидкой. Помнишь, о чём мы говорили?

Тося перестала рисовать.

- Помню. Хотя я тогда всё время отвлекалась, - Тося впервые за долгое время посмотрела на Антона не только как на натурщика.

- Да, я тоже, - Антон сделал паузу и сощурил глаза. Тося очень любила, когда он вот так сощуривал глаза. - Мы говорили тогда о теории заговора. Я не очень люблю подобные темы для разговоров, но это не значит, что я не думаю об этом. Но я считаю, что нужно сначала сформулировать вопрос, прежде чем окунаться в эту тему. Свой личный вопрос я сформулировал: в чём моё участие в государстве? Если мы говорим о том, что хотим выбирать, то мы должны постоянно развиваться, мы должны разбираться в сути всех важнейших вопросов, которые стоят перед государством. Много ли таких людей в твоем окружении? Лидка, например? Она понимает, что происходит сегодня в мире? Какие цели у государства? По какому пути нужно идти и с какими лишениями будет сопряжён выбранный путь?

- Нет, - согласилась Тося.

- Нет, - подтвердил Антон.
 
- Так ведь и я не знаю!  - сказала Тося. - Всё, что я думаю, лишь предположения.
 
- Никто не знает! В том-то и дело! - воодушевился Антон, - Зато все кругом говорят уверенно и важно о своей позиции! О безоговорочной правильности и единственности выбранного пути. А без этого пути, без этого «личного» в кавычках мнения ты никто. И в чём может заключаться участие такого человека, как я? Допустим, я писатель, я мог бы стать хорошим оружием в чьих-нибудь руках! Я даже мечтал когда-то об этом. Но потом всё прошло. Я поставил себе вопрос и обязан был найти на него ответ. Я перечитал огромное количество книг. Я с остервенением смотрел новости. Делал прогнозы! Я человек пограничных эпох. Всё меняется слишком быстро. И меня разрывает на части от противоречий, которые сталкиваются внутри меня. В чем заключается мое участие в государстве? В бездействии? Тогда к чему было поднимать ворох книг? Люди и без стольких усилий не остаются непричастны. Кто-то уверенно высказывает принятую им, как христианство, позицию, кто-то своим якобы бездействием играет свою исключительную роль, подчиняясь чьим-то правилам, а кто-то эти правила устанавливает. Но человек думает так: моё мнение ни на что не влияет. И таких большинство. В итоге мнение большинства ни на что не влияет.
 
- То есть ты против демократии? - Тося посмотрела на портрет, который только сейчас ей показался завершенным.

- Нет, я не против вообще ничего. Но демократия предполагает вот что: все подумали и мнением большинства решили. Я не считаю, что это разумно, - пояснил Антон.

- Ты считаешь, что большинство хуже тебя? - спросила Тося. Она любила побичевать себя тем фактом, что она как раз и есть типичный представитель этого самого большинства, потому что ничего не сделала, не добилась, не реализовалась. Из-за того, что она так не считала на самом деле, это напоминало изысканный мазохизм. И из-за этого же она видела в тех, кто считал себя сильно выдающимся, высокомерие, даже в тех, в ком его не было.

- Нет, я этого не говорил, я считаю, что у каждого должно быть своё место. У меня, у тебя. Я лучше кого-то, кто-то лучше меня. Я хорош в одном, ты в другом. Поэтому если стоматолог мечтает о славе писателя, вполне возможно, что он, имея деньги, может занять место писателя, работающего дворником. Именно поэтому не могут все сразу быть политиками! Я, к примеру, не хочу быть политиком. Я хочу быть писателем и выражать свою гражданскую позицию только на выборах среди таких же писателей, стоматологов, официанток, уборщиц. Но есть те, кто понимает самую суть мирового устройства, понимает все те проблемы, которые стоят не просто перед страной, а перед планетой. Пусть они ведут нас. Я только и могу, что заглянуть в глаза кандидатов в президенты и решить, кто из них хочет играть роль планетарного масштаба, а кто удовлетвориться потаканием своим комплексам и уязвленному самолюбию.

- И все-таки, - настояла Тося, - Ты сказал неразумно доверять руководство страной мнению большинства. Это же про выборы?

- Да, не разумно, но этого и нет, на самом деле, демократии никогда и не существовало  - Антон не просто выражал свои мысли, пока он говорил, он мыслил. - Среднестатистический человек, это человек ничего не соображающий в политике, и именно среднестатистические люди составляют большинство. Но этой массой управляют. А значит, нет мнения у массы, масса не участвует. Даже если мы ищем истину, мы не можем фактически охватить всё, побывать везде, чтобы знать достоверно. Через СМИ мы узнаём о том, что происходит за пределами зоны нашего видения. Мы должны формировать своё мнение на предположениях, и делать свой выбор в пользу этого нового  предположения. – Антон задумался, – Вот так смотришь по городу и понимаешь, что официанток всё-таки больше, чем поэтов, даже в Питере, даже с учетом всех поэтов, работающих официантками.

- Получается, самое главное, найти ответ на вопрос кто ты: официантка или поэт? - сделала вывод Тося.

Антон пожал плечами:

- Может, ответа и не существует. Может, ответ мы формируем сами. Но мы должны долго искать его, прежде, чем поймём что ответа нет. Нам нужно пытаться отыскать своё место, которое может оказаться в нашем шаблонном представлении хуже или лучше. Но нужно принимать то, кем ты являешься, кем ты себя вырастил. Честно принимать и полностью. Я слишком много читал, я просто не могу быть на одном уровне с той же твоей Лидкой, - сказал Антон, - и ты не можешь.

- Зато они в другом чём-то преуспели, - оправдала подругу Тося.
 
- Мне это другое неинтересно.

Антон замолчал. Тося перевела взгляд с Антона на Антона, изображенного на портрете.

- Готово! - объявила она и повернула мольберт.

Антон увидел на холсте достаточно худое, почти женственное лицо, увитое черными кудрями с проседью. Шея была неестественно вытянута. Крутой подбородок с четко очерченными выпирающими краями был покрыт крапинками однодневной щетины, а достаточно широкие ноздри были уменьшены и словно слегка подсвечивались яркой палитрой полуденного солнечного дня, который числился под номером десять. Острые пронзительные глаза,  казалось, смотрели прямо на него. Они были прорисованы очень четко, вопреки раскидистым живописным кудрям, крупными бороздами густо нанесенной краски спадавшими на лоб и белую мятую рубашку, которая словно светилась чистотой и вдохновением этого дня.

- Это  настоящее искусство, Тося! - воскликнул он.

Тося смотрела то на Антона, то на картину. Ей и самой нравился результат. Она радовалась схожести глаз, радовалась, что глаза следили за ней, когда она перемещалась по комнате. Она подошла к Антону и посмотрела ещё раз, как будто желая посмотреть его глазами.

- Я даже не думал, что ты так умеешь!

- Теперь ты мне позволишь нарисовать обложку для твоей книги? - спросила Тося.
 
- Так ты же и так рисуешь! Я видел эскизы там, за елкой, - Антон кивнул в сторону ниши под кроватью. - Просто книгу я не собираюсь издавать. Точнее, её никто не станет издавать. А за свои деньги издавать книгу я не хочу, - Антон,  пока говорил, смотрел на картину.

- А что если это и есть твой гражданский долг? - спросила Тося.

Антон повернулся к ней:

- Издать книгу?

- Писать, - пояснила Тося, - зачем быть оружием в чьих-то руках, если можно быть собой? Ты же сам мне говорил! То, что ты рассказываешь мне, то, о чем ты думаешь, интересно многим людям. Если тобой кто-то будет управлять, это уже будет враньё. Миру нужен честный искренний Антон Фетисов.

- Я и так пишу, - заметил Антон и снова посмотрел на картину. Антон на картине и Антон в жизни были два совершенно разных существа. Один жил в реальности, другой - в воображении. Но сейчас они стали одним целым. - А зачем ты ходила смотреть картину в отражении? - сказал он и подошёл к зеркалу.

– Смотрела, всё ли гармонично. – ответила Тося, – Я в зеркальном отражении лучше вижу. И под зеркало выравниваю.

- В первый раз о таком слышу.

- Да, я как-то заметила на фотографии, что картина живьём видится иначе. Потом я это заметила в зеркале. То есть то, как вижу я, если отразить, будет казаться ассиметричным. Не знаю, почему так. Ты видишь разницу?

Антон снова посмотрел на картину в зеркале, потом развернул её к себе:

- Нет, не вижу.

- Это потому что теперь разницы нет, - улыбнулась Тося.