Расплата

     Михей не спал уже третью ночь, нервно слушая, как его сын мучает молодую жену не в силах сделать ее женщиной, как он, то бьет ее кулаком в бока, то плачет от бессилия, уткнувшись в ее белые, пышные груди …


     А, Марьюшка-то, красавица! Как пава величава, стройна, с грудью высокой, пышной, бедрами – нравна, лицом лунолика! Самую лучшую девку  высватал для сына, для улучшения породы своей… Женка-то, у Михея, тощая да длинномордая, как русская борзая. Отдал ее Михею отец Пелагеи за богатство свое потому, что и с богатым приданным, никто ее не сватал до тридцати пяти лет! Да и старше Михея она была на пятнадцать лет! Вот и сыночка произвела на свет дохлого да тщедушного, такого же длинномордого, с впалой грудью да еще и по мужскому делу слабого.


     Сегодня поедет Михей на базар, излишки зерна продать да сыра наварили с полпуда. Марьюшку с собой возьмет. С ее лицом красивым и покупатель пойдет на товар, не то, что Пелагея с ее «клювом».


     Распродались скоро еще до обедни. Лошадка идет медленно, притомилась, дорога-то  дальняя. Пост, только как неделю  закончился. Вот и свадебку сыну справил. А невестка-то с глазами мокрыми – не просыхают. Оно и понятно, век вековать  при муже в девках. Михей порадовать невестку решил – платок , как жар-птицу яркий, красный, золотом шитый купил, не потянулся за деньгами.Коня остановил, слез с облучка, присел к Марьюшке на телегу рядом. И тут мысль ему в голову пришла -  страшная, греховная, но какая сладкая ! Михею только сорок лет. Мужик он крепкий, высокий, сильный. И лицом , Господь, не обидел. А детки-то, у них с Марьюшкой-то, какие ладные будут!


      Достал платок из-под рубахи, накинул невестке на плечики. Зарделась девка, да как услышала слова Михея и вовсе дышать перестала:

     - Ты, послушай меня, Марьюшка, дело я тебе скажу. Сынок-то у меня, порченый, как и мать его. Слышу, как мучает тебя, как по ночам, плачешь. Душа у меня кровью обливается, на вас глядя! Чую, не будет через сына роду моему продолжения. Кому оставлю все что нажил, жилы надрывая? Да и с Пелагеей мы уже годов с десять спим на разных кроватях. Будь моею! Любить тебя буду, холить, слова о тебе дурного, никто, не скажет -  прибью! Мой нрав народ, хорошо знает! А ты только люби меня и деток мне рожай, сколько сможешь! Ведь сама понимаешь, что откажешься  - и проживешь жизнь свою, пустой с постылым!


      Страшно и стыдно было слушать слова свекра! Да понимала, Марья -  правда в словах его! На венчании смотрела Марья на мужиков в церкви -  ан, нет краше Михея среди них, а Мартын, ее муж, еще хуже всех !Головой кивнула, мол, согласна она… Уже стемнело, как возвратились они домой. Несколько часов в телеге, там за леском, миловались любовники. Марьюшка пьяна была от чувства, от ласк Михея! Ну, почему не для себя ее посватал, почему свекруху не прогнал? Ведь и он тоже двадцать годов с нелюбимой жил!


      С  пару месяцев еще, как была возможность, миловались они с Михеем. Потом свекруха стала косо поглядывать на невестку. Однажды, войдя в сени услышала она разговор свекрови с сыном, что мол брюхата, наверно, Марья все огурцы соленые, прошлогодние с кадки повытаскала. А дитя, от него она понести не может – в одиннадцать годов Мартын переболел свинкой и потому и слаб по мужской части. Значит, метет хвостом его женка! Дал бы он ей под бока, да узнал, с кем прижила байстрюка!


       Побежал, Марья к Михею,  все ему рассказала. Успокоил ее Михей приголубил. Любил он, эту девчушку и она ему взаимностью отвечала. Да не мог он развод оформить – все имущество женке его, Пелагее, по завещанию ее отца принадлежало, да сыну, как наследнику… Но, не мог он  не защитить и Марью и дитя их, в любви зачатого!


       За обедом, помолившись Михей, помолчав с минуту, объявил, что живет с Марьей, как с женой и ребенка она в чреве своем, его носит. И приказ его  такой и для Пелагеи, и для Мартына – кто, косо на Марью посмотрит, слово плохое  вымолвит в ее сторону или руку поднимет – не жить  тому на свете! Мать и сын переглянулись, молча проглотив обиду.


       Пришла зима. В  рождественские дни разродилась Марьюшка двумя сыновьями-крепышами. И гадать не надо было – Михеевы дети, копия отца. Гордый ходил Михей, радостный! Подарками осыпал Марью! За осень, поставил к дому еще сруб, да две комнаты пристроил с отдельным входом, чтобы не  смотрели на его Марьюшку злобные глаза сына и женки.


       Но, простить такой,обиды ни Пелагея, ни Мартын Михею не могли. Пакостить Марье они боялись… и  то - зашибет, Михей и слова сказать не даст! А вот, ему-то, они отомстят. А сучку его со щенятами на мороз-то  потом и выкинут, пусть подыхают! И порешили, как пойдет  Михей  в баню, дверцы-то они подопрут, а в сенцах кладочку дровишек керосином-то польют да и подожгут! А, что? Зашел, Михей, в баньку, водочки выпил…, а уголек-то  и выпал на дровишки…, вот и занялось…


       В то утро, Мартын, ходил сам не свой. Страх его обуял. Грех-то, на отца родного руку поднимать, а жизни лишать, в такой жуткий способ – итого страшнее! Выпил Мартын почти литр бражки, натянул батькин тулуп и пошел в баньку, проверить все ли готово к казни. Мартын зашел в сени, снял тулуп и зашел в парилку. Тепло, разморило его,... он присел на полок и заснул. Пелагея видела, как Михей в тулупе, прошел в баньку, мигом, даже не надев салоп, помчалась к бане, с керосиновой лампой. Вбежала в сени, разбила лампу на добротной вязанке дров, чиркнула спичкой, выбежала  на улицу и подперла, дверцу баньки старым ухватом. Бегом добежала до своей половины дома, влезла руками в квашню и стала месить тесто на хлеб.


      На улице зазвонил колокол, оповещая людей о пожаре… В комнату, вбежал  Михей и сказал, что баня горит - люди тушат да видать, не спасти ее и схватив кадки для воды, помчался тушить. Пелагея осела на пол… Кто же, пришел в Михеевом тулупе…? Кого же она сожгла своими руками? И тут, она все поняла…

 
       Банька сгорела полностью, только большие, обугленные , еще красные от огня,  куски бывших бревен, как глаза дьявола, смотрели и подмигивали Пелагее, которая, заливаясь диким хохотом, а потом слезливым воем, бродила по пожарищу и не чувствуя, ожогов на руках и ногах, рылась в угольях, отыскивая сына…


       Через год, Марья стала венчанной женой Михея. Они прожили долгую жизнь, в любви и согласии. Марья родила  мужу восемь сыновей и четырех дочерей. Зажиточно жила, работящая, дружная семья!  Шел тысяча девятьсот семнадцатый год…