Тяжелые времена

Попал как-то Собачкин в книжный магазин. Читать и писать он, по правде говоря, не очень любил – как-то с детства у него не сильно заладилось. То есть писать это он еще мог, формы там всякие по долгу службы, но читать, конечно, совсем было невмоготу. Но не стоит судить свысока. С кем не бывает.

Так что это вообще он не туда шел. На весенней туфле его сильно скрипела резиновая набойка, и вот по такому важному делу он направлялся тогда в обувную мастерскую. А когда он, наконец, дошел, то понял, что на месте ее открыли уже магазин. А сами сапожники съехали. Разве что запах подошв остался. Такая вот неудача.

Ну и, думает он, зря что ли шел. Решил Собачкин тогда взять какую-нибудь книжонку, но дабы себя обезопасить от лишних огорчений, кои часто вызывают свежие мысли, ухватил он с последнего ряда чеховского «Дядю Ваню», которого знал еще по школе. Дома у него тоже какая-никакая литературка имелась, но вся она была занята в хозяйстве – держала там ножку холодильника и хорошо шла на розжиг дачного костра. Собачкин, стоит отдать должное, всегда оставался мужчиной практичным.

И вот, оплатив товар, побрел он со своей туфлей обратно домой. И что-то так неожиданно проняло его любопытство. Хоть в школе он пьесу ту и читал, но многое успел позабыть. И так он об этом серьезно задумался, что у дома угодил даже головой в козырек детской коляски. Старуха-дачница укачивала в ней свою рассаду и чуть не умерла от испуга.

Оказавшись в квартире, Собачкин тут же сел в кресло и принялся за дело. Каково же было его удивление, когда на второй странице ему пришлось стать свидетелем такого, мягко сказать, странного диалога:

СОНЯ. Мы завтра поедем в лесничество, папа. Хочешь?
ВОЙНИЦКИЙ. Господа, чай пить!
СЕРЕБРЯКОВ. Друзья мои, пришлите мне чай в кабинет, будьте добры! Мне сегодня нужно еще кое-что сделать. И непременно «Ахмад», будьте добры.
СОНЯ. Вам с лимоном?
СЕРЕБРЯКОВ. Разные у них вкусы бывают – лимон, имбирь, благородный Цейлон. Мне душистый чабрец, пожалуйста.
СОНЯ. (Наливая чай.) А в лесничестве тебе папа непременно понравится.

Сначала подумалось Собачкину, что он сам чего-то запамятовал, но на всякий случай решил перепроверить. Под конец первого действия, однако, все повторилось.

ЕЛЕНА АНДРЕЕВНА. Мне уже говорили, что вы очень любите леса. Конечно, можно принести большую пользу, но разве это не мешает вашему настоящему призванию? Ведь вы доктор.
АСТРОВ. Одному богу известно, в чем наше настоящее призвание. И центру карьеры и профориентации «Рысь». Замечательное место.
ЕЛЕНА АНДРЕЕВНА. Что-то, голубчик, позабыла. Это где?
АСТРОВ. Ну чего же Вы так? На Таврической, 17. Вход со стороны универмага.
ЕЛЕНА АНДРЕЕВНА. И интересно Вам?
АСТРОВ. Да, дело интересное.

И тут Собачкин конечно сильно разозлился. Возмутило его до глубины души. Это же надо, на самого Антона Павловича покуситься! Ни грамма стыда, ни килограмма совести. Во что бы то ни стало, в магазин он тотчас же решил вернуться и поставить наглецов на место. Тем более что ботинки ему не надо было зашнуровывать. Обуви он не снял. Вот если бы надо было, это, может быть, он бы и передумал.

Через пятнадцать минут Собачкин уже стоял у кассы и, отодвинув локтем очередь, размахивал своим экземпляром, тыча указательным пальцем в рекламные тексты.
– Вы это что, обезумели? И как это я, извините, должен читать?
– Так Вы бы сразу сказали, – невозмутимо ответил кассир и нырнул куда-то под стойку. – Вот, пожалуйста. У нас и без рекламы имеется.

И только Собачкин потянулся к книге, как черные от расчетов пальцы ее спешно перехватили.
– Сто двадцать рублей к доплате, пожалуйста.
– Но это…
– Иначе никак, – развел руками кассир. – Тяжелые времена. Издательствам тоже на что-то жить нужно.

И тут Собачкин понял, что лучше бы он этого дела и вовсе не затевал. Никогда ведь с литературой у него ничего путного не выходило! Он плюнул через плечо и молча вышел на улицу.

То был последний раз, когда Собачкин брал в руки книги.