Девочки
Располагаемся. Подходит блондиночка, та что посимпатичнее. Подает меню и говорит “Не желаете ли попробовать блюдо дня” Cвинину по испански”? Вадим смотрит на нее и я чувствую как закипает в нем мужская кровь. Но Вадим сдерживает свой порыв, облизывается и говорит :“Три Свинины по испански”.Блондинка улыбается, пятится как-то задом и исчезает.
Было многое. Было и одиночество. Оно было разукрашено яркими цветами пестрых улыбок и долгих разговоров но мы то знали что внутри, не на поверхности а внутри было нечто подгнившее и неприглядное серое и черное и неживое и мерзкое, быть может ложь быть может страдание, одиночество, неспособность понять кого-то еще кроме себя, еще одну человеческую душу. И, входя в свой родной и такой чужой теперь дом, ей ничего не хотелось так сильно как разрыдаться, разрыдаться паршиво, тяжело и невыносимо поздно, именно так, как рыдают на кладбищах.
Стоять, идти, смеяться, что-то говорить в нашем обычном и таком необыкновенном мире, в жизни за которую мы, несчастные, хватаемся так отчаянно, все это было так трудно теперь, когда смотришь – дом, а дома то и нет и хочется плакать, плакать и плакать выплакать море слез а потом открыть дверь оглянуться и понять что ты один, разогреть чаю, смотреть на снег летящий бесшумно, на луну которая становится еще огромнее при пристальном взгляде немигающего зрачка еще раз посмотреть фотографии: вот папа, а вот мама а вот они целуются, а вот они молодые. А вот и картины, старые спутники этой квартиры. И такая тоска ляжет в сердце и захочется куда-нибудь, только бы не оставаться здесь. Стараться не думать, не вспоминать. Я надеваю пальто, я смотрю в зеркало но в зеркале не мое отражение, а злой клоун, он корчит гримасу хохочет и тычет в меня пальцем мне становится жутко и я выбегаю во двор, на улицу, лишь бы ноги унесли подальше. Прохожих не много. Я иду.Я начинаю, правда смутно различать звуки рояля. Форте сменяет пиано и наоборот и так без конца без конца без конца Я вижу свет в окне и человека, мужчину средних лет.Его руки летают по клавиатуре. Аккорды сменяют нежную сладкую тихую музыку трелей и я думаю он наверно тоже один и тяготиться своим одиночеством. Cвечи освещают только частично его лицо. Я вижу широкие скулы и волевой подбородок, ,большие ручищи выдают его принадлежность к народу, а вовсе не представителя элиты, образованного, тщеславного, галантного лицемера, вхожего в высший свет, где говорят всегда не то что думают, сдержанно- притворно улыбаются, а сами трусливы до безобразия.
Что-то что есть самого прекрасного, самого чудесного в мире было и в Лусии. Жан это чувствовал, он это знал и никто никогда ни при каких обстоятельствах не смог бы поколебать его в этой тихой глубокой радостной вере. Вот он выходил из автобуса, вот он шел по направлению к красному кирпичному дому и счастливее его не было ни одного чудака.
Этот бесконечный вечно меняющийся мир, люди, постоянно спешащие куда-то в поисках денег и счастья – все это звало и радовало глаз, как бы говоря: Посмотри, ты видишь эту машину? Хочешь такую же? Иди работай сынок. А какие прекрасные женщины ходили по бульварам и мостовым! Их было так много, все они были до того прекрасные, что хотелось одарить их всех цветами, увезти куда-нибудь и почувствовать себя султаном. Так думал Жан в свои двадцать лет. Когда он приходил домой и ложился на кушетку, то радостные картины дня проплывали в его воображении и он думал о дне завтрашнем и о Лусии.
Поначалу она для него не отличалась от тех многих девушек и женщин которыми заполнены людные площади, автобусы и скверы его любимого городка, но со времени их знакомства проходили недели и месяцы а он как мальчишка бежал на свидание и Лусия волновала его не меньше чем раньше.
Далеко за озером, за полями и лугами, там где кончались постройки и сады местных жителей, в ласковом месяце мае, они шли за руку улыбаясь друг другу, солнцу и распускавшимся деревьям.
-Ты счастлива, Лусия?, cпрашивал Жан.
- О да ! отзывался эхом ее ответ.
Ничего особенного вечер не предвещал. Далеко на западе медленно догорал закат. Был конец августа,то время когда сердце не хочет проститься с летом, однако погода стояла жаркая, и хоть это скрашивало последние деньки. Я думал о ней постоянно, и утром и вечером и днем и ночью. Она была моей загадкой, моим наваждением. Я проявлял интерес ко многим женщинам. В кругу своих знакомых и товарищей я слыл молодым человеком с будущим. Женщины и девушки обращали на меня внимание, товарищи ценили мои качества да и я сам чувствовал себя весьма свободно и вольготно, сам решал свою жизнь и строил планы на будущее.
Я звал ее, я оплакивал ее, я любил ее, я жил ею. Те удивительные созвучия, что рождает только плеск соленой морской воды, или крики удивительных птиц, кружащихся над горами, высоченными красивейшими горами, только те краски которые рождаются рассветами и закатами, все это, да это дала мне она женщина - Ирена Познакомились мы случайно в небольшом пансионате недалеко от Рио де Жанейро где я тогда отдыхал и лечился от простуд и от северных ветров Она шла по пляжу бодрая веселая с озорной улыбкой на лице Я заметил как ветер колышет ее белую юбку я заметил ее стройные ноги красивые бедра Она была светлая да светлая
Давайте присядем сказал я ей
Давайте она зажмурилась от солнца
Вы давно здесь
Несколько дней но буду долго Я хочу побыть здесь Здесь красиво тепло Не надо ни о чем думать Вы летали на вертолете
Нет
Здесь удивительно красиво
Ногой я трогал прибрежную гальку а рукой ласково обнял ее за плечи
Он уехал в Сан Франциско, умчался покорять мир, туда, далеко, где жизнь казалась милой, беззаботной и счастливой, где было много поэзии и странствий, где каждый поворот улицы казался тайной, где любовь была не любовью, а страстью, где дружба ободряла и вселяла в сердца могучую веру, где хотелось творить уходя в мир фантазий и грез.
Он хотел раз и навсегда оборвать ту невидимую но ощутимую нить которая связывала его с прошлым. Чем больше он думал о жизни и о своем предназначении в этом мире тем запутаннее и сложнее казалась ему своя собственная судьба.
Моя мать была женщиной доброй мягкой покладистой и необыкновенно красивой не любить ее было трудно она обладала редким даром и могла выслушать кого угодно. Смиренная кротость в сочетании с поэтичностью ее натуры делала ее воплощенным идеалом для многих мужчин. Однако она вышла замуж за моего отца. Отец мой был человеком строгих правил, честным умным и волевым решительным и бескомпромисным. Мою мать он любил и это выражалось во всем что он делал. Они были красивой парой, говорила моя бабка.
Отец мой был человеком состоятельным если не сказать богатым. Он сам и занимался всеми делами, покупками, продажами.
Я родился внезапно, когда моего появления на свет уже никто и не ждал и был поздним ребенком. Значит счастливым будет, говорили все в округе.
Я рос послушным мальчиком и походил более на мать нежели на отца. Отца это раздражало, поскольку ему нужен был преемник в его делах.
Учился я хорошо и отправляя в школу моя матушка гладила меня по голове и пока отец не видел он считал что ребенка баловать нельзя особенно мальчика кидала в мой рюкзачок несколько мандаринов, целовала в лоб и ласково просила не озорничать да я и не озорничал. Так я рос.
Люси брела по городу. Был уже вечер и было темно. Она думала о том как она бросила Освальда. Освальд был приличным гавном. Он платил по нескольку десятков баксов за мотель – потрахаться и так и не сделал ей ни одного подарка. Cука, что и говорить. Дa, ее он видел только как девочку на ночь. Потом Люси подумала о Роберте. Роберт изменился со дня их последней встречи, а не встречались они уже полтора года. Роберт подарил ей букет цветов и они посидели в ресторане. Как странно. Ее сердце ждало мужчину. Мужчину интересного и великодушного. Если бы ей сказали что ее счастье где-нибудь в Алжире или в Северной Каролине, она отправилась бы туда не раздумывая. Вообще конечно обидно время идет а мужчины все нет и нет. Люси была красивой девушкой, стройной со слегка не развитыми формами груди и узкими бедрами. Но в целом производила эффектное впечатление и умела модно одеваться.
Люси жадно смотрела на прохожих, она вглядывалась в людские лица и пыталась определить кому сколько лет, кто счастлив а кто несчастен, пыталась определить характеры людей, кто беден а кто богат. Она не любила подземку из-за шума, но именно там то как раз и было раздолье для таких наблюдений. Время бежало быстро и неумолимо. Человек рождается вырастает рождает еще человека который в свою очередь тоже вырастает и так без конца, каждому отпущен свой век, свой срок.
Совсем внезапно Люси вспомнила про Родриго. Да, как то раз этот мужчина заставил ее дрожать в чувственном экстазе.
Когда мы устали от бесконечной любовной игры я попыталась вспомнить какой сегодня день недели и мне это удалось. Завтра то есть сегодня суббота и не надо как сумасшедшей одеваться краситься глотать залпом утренний кофе с бутербродами и нестись на другой конец города на работу.
Я влюбилась в него. Он заинтриговал меня и сделал меня счастливейшей из женщин. Он был красивым и не бедным. Он был писателем. Этого было достаточно.
Столько обещаний таилось в ее темных страстных неверных глазах. Так хотелось войти в нее, резко, с размаху, войти так, чтобы внутри у нее все перевернулось и чтобы не осталось никого и ничего кроме нас двоих.
Я хотел чтобы она была со мной. Прекраснее да и любимее нее не было у меня друга. Вместе с ней мы бродили по песку в ту таинственную ночь у причала. Буйным цветом тогда цвели акации. А потом мы расстались. Она уехала в Париж. Ненадолго. Не навсегда. Я писал ей письма. Изредка она на них отвечала. Даже вроде бы она вышла замуж за какого-то бельгийца. Или норвежца. Если бы меня спросили за что я ее любил боюсь я не ответил бы на вопрос. Я звал ее ночами. Я бредил ею днями. У меня были деньги. Я дарил ей дорогие подарки. Она принимала их благодарила, улыбалась и все в ней пело и играло и жило в этот миг. Я не был счастливым человеком но и несчастным себя тоже не считал. И все таки я мог отказаться от всего лишь бы она была со мной. Звали ее Ада. Она не была красавицей или светской львицей однако была чертовски мила и обаятельна.
Свидетельство о публикации №218041000920