Молчаливый пассажир

Весна 1984 года.  Афганистан. Шла очередная Панджшерская операция. Авиация  гудела с полной нагрузкой. В мае, например, у нас был 31 летный день, а месячный налет некоторых летчиков превысил 60 часов. Для большой авиации это кажется и немного, но у истребителей полет от взлета до посадки составлял в среднем 30 минут, и 60 часов  в месяц это 120 полетов т.е. ежедневно 4 боевых вылета.
Помимо полетов на удары, в то время стал много летать на разведку.  Только истребитель мог за 10-15 минут долететь до любого района операции, спикировать на дно ущелья, ведя  разведку прокрутить «слалом» по дну,  уйти на форсаже через любой перевал. Опыт таких полетов в мирное время конечно был, хотя и приобретался он в основном путем нарушений полетных заданий. В Германии летали на 20-100 м над равнинами, морем и дюнами. При полете над морем слой соли с лобового стекла перед посадкой не мог смыть полный запас спирта-антиобледенителя - на истребителях дворников нет. В Белоруссии звеном заходили на просеку ниже деревьев вдоль новой «олимпийской» дороги, пугали уток над озерами, а пройтись после воздушного боя группой над стартом на 50 м было обыденным делом.
Полеты на разведку выполнялись на учебно-боевой спарке МиГ-21УМ, она была более легкой, да и четыре глаза лучше двух. Летчик в задней кабине часто вооружался фотоаппаратом, хотя этого никто и не требовал.
На самолет обычно вешались 2 С-24, иногда РБК-250 или ФАБ-250 ; - цели всегда находились. При выполнении 4-6 вылетов каждый день, из них 2-3 на свободную разведку, вполне естественно мог появиться вопрос, кто летит в задней кабине?  Обычно это место занимали летчики, случайно отобранные по зову: - Кто  со мной летит? Однако, вскоре, в списках пассажиров отметились представители других профессий, да даже, о ужас, некоторые лица немужской национальности.
С точки зрения мирного времени это было страшным нарушением. Но на войне свои законы, правда, иногда случались на эту тему и негативные истории. Бывало, кто-то закладывал, информация доходила до верхов и возвращалась соответствующими «фитилями», бывали и более грустные истории.
Показные полеты были по стандартной схеме: взлет, полет  по заданию, при его наличии, обзор района сверху, полет по предгорьям и ущельям, удар по цели, небольшой пилотаж (переворот-петля-полупетля), посадка. Лучше всех перенес полет наш начальник ТЭЧ капитан А. Бачалдин. В полете во все врубался, адекватно реагировал и даже после посадки сразу сам выполз из кабины.
Как-то в разгар разведывательной кампании подходит ко мне Николай Николаевич Барабашов (при прибытии в Афган его временно «повысили» - полк стал отдельным, и он из секретарей парткома автоматически стал заместителем начальника политотдела–секретарем партийной комиссии). Николай, в отличие от большинства своих политических коллег, был нормальным незлобивым мужиком и тоже захотел полетать.
- Я тут слышал, провозил на спарке кое-кого. А мне можно?
- Да нет проблем!
Назавтра с утра Коля уже ждал команду: подобрали ему по размерам защитный шлем (ЗШ-5) и кислородную  маску, провели тренаж - в кабине сидеть тихо, ничего, кроме кнопки СПУ не нажимать, и ничего не тянуть, если что, (тьфу-тьфу-тьфу), за него потянут – катапультирование обоих летчиков на спарке выполнялось из любой кабины.
Около 10-ти утра с КП поступает срочный вызов на выполнение разведки в районе планируемого удара восьмерки штурмовиков Су-25. Цель - в садике у «крепости» севернее города Митерлам, только что прибыл караван, около двадцати «горбов».
- Коля, летим?
- Летим! – Николая «обувают» в ЗШ, чтобы особо не светиться, опускают светофильтр, быстренько втискивают в кресло, пристегивают  и закрывают в задней кабине. Запускаем, выруливаем, на рулении  спрашиваю по СПУ:
- Как, готов? - Полное молчание!
- Если слышишь, постучи по ручке!- Стучит! Слышит, однако сказать мне ничего не может - видно в спешке не подключили микрофон от маски к ЗШ-5. Пробую объяснить про черный провод от кислородной маски, который надо слева у щеки воткнуть в разъем ЗШ - бесполезно! Времени нет:
- Коля, ничего не нажимай, слушай меня, если что, стучи по ручке!
Стучит - понял. Взлетаем, идем по маршруту на восток. В полете безответно рассказываю о местных достопримечательностях, ущельях, хребтах и реках, снижаемся, проносимся над садиком, в нем вместо «горбов» только корова и пара ишаков. Докладываю результаты «наверх», далее летим к горам на север, немного петляем «на брюхе» по ущелью. Выходим на цель, утром указанную разведкой, показываю  Николаю отдельную крепость, пикирование, пуск С-24. После пуска «форсаж» и вывод с обычной перегрузкой около 7, вдруг необычные усилия и дрожание на ручке управления. Пересиливаю, вывод боевым разворотом с углом набора 40 градусов!
- Коль, ты как?
Постукивает - жив! Переворот, при вводе в петлю снова стуки по ручке. Уменьшаю перегрузку, делаю полубочку и, прекратив опыты по выживанию политработников в полете, ухожу к третьему на 4000. Выпуск шасси, обычное крутое снижение, над дальним 1000 м, перед ближним РУД с малого газа на упор СПС, двойное выравнивание, посадка. Заруливаем, техники закатывают самолет, ставят стремянку, выскакиваю из кабины.
- Коль, ты как? – Коля, подняв светофильтр, сидит бледный, глаза открыты, вертит вправо-влево головой, шепчет:
- Ничего, посижу немного.
Сидел Николай довольно долго, самолет заправили, через полчаса пассажира «вынесли» из кабины и положили отдыхать на чехлы.
Удар по цели так и не отменили, через полчаса слетал посмотреть на мертвую корову и перепаханный сад с голыми деревьями без листьев.
Прилетев, застал Колю уже сидящим на чехлах и способным рассказывать.
- Понимал, что летать - это не в парткоме сидеть, но что б такое! После взлета сначала было интересно: горы, высота! Когда снизились, стало хуже. В ущельях вообще мрак – скалы несутся соврем рядом, самолет бросает влево и вправо, перегрузка то вдавливает в кресло, то висишь на ремнях. На пикировании немного нагнулся вперед, и тут как согнуло, голова между колен, челюсть на ручке управления. Чуть отпустило, разогнулся, но тут снова прижало, в глазах пелена, ничего не вижу, чувствую, все, хана! Тут и начал стучать! Далее ничего особо не помню, верх и низ смешался, врубился от глотка свежего воздуха при открытии кабины.
- Ну поздравляю тебя с боевым вылетом, вечером заходи, обмоем.
К концу дня в условиях горного климата и спокойной земной жизни Николай Николаевич быстро восстановил здоровье и заглянул к нам в «модуль». Приняли мы с ним по паре капель "антигрустина" по поводу боевого крещения. Наш общий друг и мой сосед по комнате старший штурман полка Виталий Евтухов, зная о болезненной брезгливости Николая, опять попытался его развести, рассказывая под закуску про мух, крыс, клопов и прочую нечисть. 
      - Ну что мы, Виталь, с тобой постоянно о всякой гадости беседуем, можно же и о чем-то  более приятном.
Виталий  быстро отреагировал:
      - Коль, а ты розами когда-нибудь занимался?
      - Нет, не выращивал, но розы люблю!
      - Я вот хочу здесь розы посадить - красоты хочется. Из Кабула обещали привезти.
Коля расплылся в улыбке, однако Виталий  быстро прервал идиллию:
      - Жалко, почва везде плохая, глина, песок, лучше земли, чем у закопанного сортира не найти – удобренное место. Одно сомнение - чем они там пахнуть будут... 
       Прошло несколько дней. Николай, уже с видом опытного знатока, проводя партийно-политическую работу, вдохновенно рассказывал наземному составу о сложностях летной работы и охотно делился с младшим политсоставом собственным боевым опытом.

На снимке справа налево:
секретарь парткома Н.Барабащов,
командир 927 иап  П.Тарасевич,
начальник политотдела Н.Гайдадин,
начальник штаба полка А.Стецюк.
 
- С-24,  РБК-250 разовые бомбовые кассеты,ФАБ-250 – фугасная авиационная бомба калибром 250 кг. 
- СПУ – самолетное переговорное устройство, внутренняя связь в самолете.