Гладиаторы. Рукопашная схватка

Северо-Западный фронт.
Новгородская область. Старая Русса-Демянск-Рамушево.
1942-1943 гг.

       Не стану я вам рассказывать о своей храбрости и героизме. Воевал, как все. Ни хуже, ни лучше. Делил с боевыми товарищами горе и радости солдатского бытования. Старался понапраслину не подставлять голову под пули. Очень хотелось выжить. Страшная обида возникала у меня на командиров, отдававших бездумные и  беспощадные приказы для простых солдат. Дураков и службистов на фронте всегда хватало.         
       Понятно было, что с той стороны нам противостояла чёткая дисциплина и организация. Людям, в нашей малоуправляемой плохо вооружённой солдатской массе было ясно, что высокомобилизованной, патриотичной и заточенной на победу армии у нас попросту не было. Всё было плохо. Плохой штаб, отвратительная разведка, никчёмная связь и вечно пьяная служба снабжения. Самое разномастное стадо не обученных военному делу людей.
       Бои были кровопролитными. На взаимное уничтожение сторон. Новгородская область край непредсказуемой погоды. Зимой, не смотря на обилие болот и влаги, случались трескучие морозы. Руки пристывали к стволу миномета. Из атаки возвращались немногие, лишь каждый пятнадцатый, в лучшем случае каждый десятый боец. Состояние их было ужасным.
       Пришедший из резерва усиленный полк в 1500 штыков заменял чудом уцелевшую в живых горстку сохранившихся людей. От предыдущего состава оставалось целыми до роты в 80 человек. Страшное дело было смотреть на остатки наших частей. Истерзанные боем, оглушенные, израненные, обмороженные, обескровленные. Этих людей вряд ли заботил человеческий облик. Закопчёные, грязные, оборванные и обмотанные каким-то тряпьём, женскими платками и полушалками. Они с трудом понимали, в каком направлении надо двигаться. Психическое состояние многих было на пределе. После кровопролитного боя далеко не все были героями. Вернее получучела, полу человеки. Скорее полутени с обезумевшими лицами.
       По краям дороги была разбросана изувеченная техника. В воздухе витал тяжёлый смрад горелой резины, выгоревшего бензина и масла. Страшный запах горелого металла вперемешку с вонью жареного человеческого мяса. В морозном воздухе запахи распознавались особо остро. Колонны обессиленных бойцов вяло брели мимо разбитой техники. У них не было сил что-либо понимать, адекватно воспринимать окружающее. Впрочем, им всё уже осточертело, и было абсолютно безразлично, что у них под ногами. Поэтому они и не воспринимали чудовищную реальность. А между тем, помехи под ногами были попросту кусками тел и фрагментами разорванных красноармейцев вмёрзших в лед и смешанных с грязью. Но, так и брели они смурной колонной, запинаясь и чертыхаясь про себя прямо по клочьям расчленённых сотоварищей.
       Но не хочу о грустном. Лучше расскажу о солдатской храбрости, упорстве, смекалке в бою, о том, как мы использовали маскировку, организовывали засады для моей миномётной батареи. Наши нехитрые солдатские достоинства более чем компенсировали недостатки бездарных командиров в руководстве нашими подразделениями, которые приводили к огромным потерям. Как могли, мы старались обезопасить позицию своей миномётной роты от неожиданных вылазок фашистов. Понятно, что и на войне русскую лень не отменяли. Поэтому в позиционной войне противотанковые рвы у нас были мелкими, расположены были не важно, но их было много.
       При неожиданных вылазках, немецкие танки частенько попадали в ямы. Их командиры высовывались, чтобы оглядеться, наши снайперы их тут же убивали. После чего, от безысходности  сдавались уже сами экипажи. Наша миномётная рота наблюдала за дистанционным противостоянием, обычно, со стороны. В такие стычки мы, миномётчики, не вмешивались.
       Меня часто спрашивают, когда ранят или убивают, это больно? Это страшно? Объясню, как это случалось, когда смотрели смерти в глаза. Ещё в Пензенском артучилище нас, будущих офицеров ускоренно обучали основам рукопашного боя. На войне мы быстро распознали, что старая тяжёлая винтовка со штыком уже отжила свой век. Нам, артиллеристам и миномётчикам она была вообще, как помело. Куда с ней? О каком манёвре можно было говорить в ближнем бою?
       Другое дело автомат. Мы же всегда находились на прямой видимости с фашистами. На самом переднем «передке». Конечно, доводилось схватиться с ними и в рукопашных. При заходе на островок в болоте никто же не знал, чья там сила? Вот и сталкивались в лесах нос к носу с неприятелем.
       Но, по большому счёту, и по теории так будет, нам было не до рукопашных. Нас учили, что возможно допускать сближение с противником, лишь до броска гранаты. Но если случится, то противника в ближнем бою необходимо было уже «месить» и уничтожать, всё равно имея для себя свободу манёвра. Из траншеи, с дерева, с чердака здания, но убивать противника. Или ты, или он тебя. Другого расклада было не дано.
       Если пьяный командир-дуралей приказывал «кровь из носа» всеми силами стрелкового батальона овладеть позициями фрицев, то нас особо никто и не спрашивал. Лычки же были пехотные. Значится, вперёд миномётчик, а сейчас боец-стрелок. В атаку! Кто разберёт, впоследствии прав или не прав был садюга-майор?
       Костяк нашей миномётной роты был уже обстрелянным в боях. По команде комбата, обычно, мы стартовали из своих траншей молча. Дружно. Враз и все. Зачем было излишне тратить свои силы на горлопанство типа «ура»? Адреналин и так у всех зашкаливал. Надо было, как можно скорее сократить расстояние с противником. Как можно быстрее! Эта необходимость становилась обязательным условием, чтобы выжить в бою.
       Уже на дистанции 40-50 метров мы обычно прекращали огонь из ППШ и карабинов, чтобы вихревым, решительным броском достичь траншей противника.
       С дистанции 20-25 метров в ход шли ручные гранаты, которые метали сходу, на стремительном бегу. По пути уже готовились по прямому назначению боевые ножи различные колюще-режущие предметы, вроде заточек.
       Дальше следовал выстрел в упор в немца и удар его ножом, либо штыком, малой или большой сапёрной лопатой. Прикладом. Не важно было чем ударить, главенствующим здесь становился натиск, решительность и злоба с ожесточённостью. Наглость. Все компоненты атаки должны были вселять страх в души противника. Он обязан был дать слабину и устремиться наутёк из своих обжитых траншей. Отмечу, что все 95% рукопашных схваток происходили у нас в лесистой и болотистой местности. Редко в населённом пункте и крайне редко в открытом поле.
       Практически все бойцы у нас были рабоче-крестьянского происхождения. Далеко не хлюпики. Ещё с гражданки пацаны владели шанцевым инструментом, топором, ломиком. Их удары были слитные, резкие, порой настолько сильные, что в рукопашном противостоянии перерубали конечности врагу.
       Срубить часть головы, воткнуть под каску фрица нож или вонзить малую сапёрную лопатку в горло противника, для них было сущим пустяком. На раз плюнуть. Это же был фашист, а на кону стояла собственная жизнь.
       Причина частых яростных коротких рукопашных схваток крылась в рельефе болотистой местности. И к подобным неожиданностям мы бывали уже готовы. Потихоньку пробравшись на островок в болоте, можно было вплотную подойти к фрицам на расстояние 20 и даже 10 метров. После чего, все, с обеих сторон, от неожиданности на мгновение впадали в ступор. Но наши драчливые бойцы мгновенно приходили в себя. А как вы хотели. Опыт уличных драк сказывался.
       Однажды, мы напоролись на отдыхавший немецкий взвод солдат. Они тоже были не лыком шиты. Бросили свои кружки со шнапсом, нехитрый закусон и с диким ором, рычанием ринулись на нас.
       Со всех ног на меня летел двухметрового роста фриц. Крупные черты лица его были перекошены. Справа по подбородку стекала слюна и скопилась на нижней скуле. Ужасный взрослый жлоб орал что-то совсем нечленораздельное. Обезьяна. Горилла. Настоящий зверюга, мерзавец фашист. У меня всё существо замерло от страха. Я даже забыл, что в моих руках тоже есть оружие. Сблизившись, немец сделал выпад своей винтовкой со штык-ножом на конце. Я же тогда был молод. Очень молод. Поэтому без труда увернулся и схватил «фаллширмягергевер» (FG 42) фрица левой рукой за ствол, при этом неосознанно дёрнул на себя, как обычно в деревенских потасовках вырывал из рук противостоящего хлопца его сучковатый дрын. Немец со всего маху пролетел мимо меня и упал юзом на живот за моей спиной. Тут уж я развернулся и со всего маху ударил фашиста наотмашь, стволом карабина прямёхонько между рёбер.
       Я же тогда не знал, какую силу удара надо вложить, чтобы проткнуть человеческое тело. Когда попытался вытащить своё оружие обратно, сделать это оказалось не так-то просто. Ствол карабина пробил насквозь грудь фрица и уткнулся в землю с другой стороны. А прицельная мушка, как рыбацкий крючок цеплялась внутри его грудины за рёбра. Немец, выл, орал зычно, сучил ногами и хрипел горлом, харкая кровью. Пока я возился с этой образиной, другой поганец, бежавший следом за первым, ударил меня прикладом в челюсть. Слёзы брызнули из глаз. Прыснувшие искры были готовы поджечь траву! Доля секунды и я боковым зрением увидел выскочившую из гнезда скулы нижнюю её часть. Кожа на моём лице стянулась и готова была лопнуть. Глаза выпучились и повылезали из орбит. В ушах «дзынькнул» прощальный звон колоколов. Набат сносил «крышу». Боли не было. Возник ужас перед неминуемой смертью. В крови в мышцах поселилась тоскливая пустота. В сознании грохнула вспышка потрясения!
       Но, в это время фашиста подсёк под коленки шустрый боец Венька Бывальцев из первого взвода. Вёрткий, оказался, малый. Со всего маху он воткнул падающему навзничь гитлеровцу штык в спину. По моему, даже рёбра тому вломил во внутрь богатырским ударом. Сломал прямо в лёгкие, потому что явственно послышался хруст ломающихся костей. Что-то лопнуло, а из-под зелёного френча потекла река арийской крови. Дело было сделано и немец забился в конвульсиях, в агонии. Я выдохнул облегчённо. Рассусоливать было некогда. Запрыгнув ногами на гориллообразного, долговязого фрица, вдвоём с Венькой с трудом выдернули из его бездыханной туши застрявший карабин.
       Тут рядовой Бывальцев взглянул на меня и увидел неестественно торчащую в бок челюсть. Ухмыльнувшись, без разговоров он со всего маха врезал своей коронной левой. В голове что-то хряпнуло, а в глазах помутилось. Всё. Челюсть встала на место.
- Не ссы, взводный. У нас в деревне отродясь так, опосля драк «лечили»!   
А справа уже набегал следующий фриц. Над головой у него была занесена большая сапёрная лопата. Деваться было некуда. Присев, резко отпрыгнул в сторону и уже в падении ударил набегавшего немца в низ живота. Что-то хряснуло, всхлипнуло, а потом и чавкнуло внутри его. В следующее мгновение он уже летел руками вперёд на своё фашистское пузо. Вскочив, ударом керзача со всей силы в шею, под каску окончательно успокоил солдата Вермахта. Времени любоваться на то, как он выплёскивал изо рта красную пузырящуюся суспензию, кровавую пену и пытался глотнуть чужой для него русский воздух, уже не было.
       Чтобы помочь товарищам, с рычанием и остервенелым оскалом ринулся в самое пекло схватки. Рукопашная битва была не на жизнь, а на смерть. Ошибка в принятии решения, нерешительность, жалость, отсутствие концентрации несло участнику этого месилова верную гибель. Мотивация каждого бойца была фантастически запредельной.
Теперь-то точно стало известно, что заколоть человека, не составляло особо большого труда. Всё до примитивности просто, главное не зассать от вида неприятеля. А дальше борзота и наглость выручали. Вроде бы, только делал выпад в сторону фрица, а он уже падал, возможно, больше от страха. После этого кульбита оставалось только приложиться покрепче прикладом между каской и воротником френча по седьмому шейному позвонку. Такая была смертельная, испытанная зуботычина. Апперкот. Никакой враг после такого кикса выжить уже не мог. Смертельно и несовместимо с жизнью.
       Тогда только в этом бою я понял, как мало надо приложить усилий для того, чтобы убить человека. Но что поделаешь, это рукопашный бой. Никакой жалости. Только кровавая солёная пена на губах от напряжённого прикуса и холодного пота. Либо ты, либо он, враг. Другого не дано.
       Совершенно чётко помню, что в любой рукопашной схватке все мысли, сознание работали необычайно сверхмоторно быстро. Ситуация разворачивалась совершенно неожиданно и виделась, как бы с разных ракурсов. Возникало понимание, каким образом надо действовать, чтобы спасти свою жизнь и помочь боевому товарищу. Негласный принцип "один за всех и все за одного" именно здесь проявлялся в полной мере.
       Рукопашная схватка двух непримиримых противоборствующих сторон, это явление и мгновения жизни по яркости и драматизму совершенно необыкновенные. После противостояния в душе всегда клокотали чувства невероятной остроты по своей жестокости и амбициозности. Но уже через три-четыре яростных противостояния, рукопашная схватка становилась на передовой среди болот обыденным делом.
Парни у нас были простецкие, наторевшие в уличных драках, на поножовщине. Нервы у жиганов были сызмальства к мордобою привыкшие. Бока и рёбра не единожды пинками керзачом вправленные. Скулы и носы, даже за километр видать, поломанные. Одно слово, в народе про таких циничных нахалюг, бесстыжих горлохватов сказали бы "оторви ухо-глаз".
       Все знали, как надо увернуться от прямого удара, вывернуться от захвата, отскочить, чтобы не запинали, вертухнуться на лопатках и всучить промеж глаз противнику. Это было явно нашим превосходством. Безоговорочно преимущественным фактором мы пользовались сполна. Бойцы стали осознавать свои приоритеты, при случае не брезговали, даже искали возможность схватиться с фрицами врукопашную. Смертельную драку надо было начинать до того, пока они передёрнут затворы своих шмайссеров. Если мы успевали, а так оно и было зачастую, то хана немчуре. В «месилове» спастись и вырваться, у них шансов просто не было. Никаких вариантов на сохранение жизни оккупантам не предоставлялось. И поделом, нашим дышалось легче. При близкой встрече с врагом, на лицах наших бойцов появлялась презрительная ухмылка. Обязательным атрибутом перед рукопашной был традиционный плевок сквозь зубы. И понеслось...
       Немцы очень боялись рукопашных схваток на «передке». Они не понимали солдатского ожесточения и русской жестокости. Психика немцев не выдерживала наглого давления матёрых бойцов. Мы уже понимали, что выжить немцу в такой схватке практически было невозможно. Отсюда, бывалые солдаты, вели себя наглее, нахрапистее, циничнее. Появилась свойственная для молодёжи бравурность и «борзота».
       Длина болотистой луговины после такой рукопашной схватки уже измерялась не метрами, а количеством уложенных по пути следования стрелкового батальона и, в том числе, нашей миномётной роты немецких трупов. Тел простых парней, красноармейцев было в разы меньше. Как правило, на 10 немецких, 1 русский. У нас в душе появлялась какая-то одухотворённость. Не поверите, но уже никто не сомневался в победоносном исходе войны. Постепенно мы становились матёрыми воинами-победителями. А раз появилось чувство превосходства над врагом, куда денешься, случалась и наглость.
       Расскажу поподробнее об одном случае в нашем полку. Был у нас боксер, чемпион Коваленко. Однажды получилось так, что немцы прижали нас к самой болотной трясине. А на другом бережке находился мощный немецкий дзот. Пока мы прятались по кустам, Коваленко перебрался с помощью подручных средств на другой берег. Босой, грязный, мокрый и чумазый поднял руки. Немцы обрадовались, увидев, что русские начали сдаваться. Завели нашего солдата в дзот. Унтер-офицер радостно стал названивать в свой штаб, сообщая о захвате пленного. Коваленко же, улучил свой момент и одним ударом нокаутировал офицерика. Тотчас отправил в глубокий нокаут и ещё других четверых фрицев. Патроны в магазины своих шмайссеров не успели загнать подлюки фашисты. Ну, а мы тотчас же переправились и заняли важный фортификационный объект. А победителя-чемпиона представили к награде медалью «За боевые заслуги»
       Что касается меня, то я не относил бы себя к числу храбрецов. Конечно, всем участникам сражения  бывало страшно. До онемения рук, до холода в сердце. Всё дело в том, как этот страх проявлялся у людей. С одними случались истерики, и они плакали, кричали, пытались убежать и спрятаться. Другие переносили внешне спокойно. Но убитых при мне, на глазах однополчан невозможно было забыть.
В любом случае, как бы ни было страшно, я старался всегда держать себя в руках и действовать по обстоятельствам, без паники. От моих приказов напрямую зависела судьба и жизнь вверенных мне людей. Моих боевых товарищей. Поэтому, я просто не мог себе позволить проявления человеческих слабостей. Тем более, показать свой страх.
       В миномётной роте мне требовалось быть хладнокровным и наблюдать ход боя. Как бы ни складывалась ситуация, главной задачей было определить местонахождение цели. А затем засечь и уничтожить её. Либо нанести существенный урон противнику. Почти постоянно действия разворачивались в прямой видимости с неприятелем. Служивые знают, что такое миномёт. Любая атака на врага, а тем более оборона не возможна без батальонной минометной поддержки. В любом случае, минометчики были всегда наипервейшей целью для уничтожения. Противник спал и видел, как бы поскорее нас прикокошить. Не многие выжили в этих беспощадных и кровопролитных боях в новгородских болотах. В живых оставались единицы. Страшные мы несли потери.
       Только раз в жизни стоит увидеть рукопашный бой, принять в нём участие и потом уже сотни раз, неизбежно, будешь прокручивать его в самых кошмарных снах. Обычным делом станет, когда от воспоминаний вскрикнешь, застонешь и ужаснёшься количеству вражеской крови на руках. Кто скажет вам, что на войне не страшно, тот ничего не знает о войне. 

       Из воспоминаний моего отца.
       166 стрелковая дивизия, 517 стрелковый полк, 2 миномётная рота.
       Командир 3 миномётного взвода, лейтенант Щербаков Иван Петрович
       (1923 г.р.)