14. 1. Учительница прежняя моя

Летнюю практику после 8-го класса мы проходили за городом на опытном школьном участке. Впрочем, такое громкое название не очень подходило нескольким соткам колхозного поля, отделенного нешироким арыком и неглубокими насыпными ровчиками с обеих сторон.

Эта делянка предназначалась для приобщения к общественно-полезному труду старшеклассников, которые, подразумевалось, должны были получить на уроках биологии начатки знаний для ведения сельскохозяйственных работ. Без отработки такой летней практики школьники не могли получить положительную отметку по биологии и, следовательно, не могли быть переведены в следующий класс.
На школьном поле выращивались полезные овощи, в этом году – помидоры. Пожухлые помидорные кусты ровными грядками уходили от арыка вдаль на сотню-другую метров и призывно алели гроздьями спелых плодов. Под жарким, в середине лета, казахстанским солнцем, урожай созревал дружно и каждому классу теперь оставалось собрать помидоры - по несколько десятков ящиков на ученика за занятие.

В тот день с заданием управились быстро – всем хотелось побыстрее убежать на речку, которая была на виду не более, чем в полукилометре. Ящики с помидорами были составлены в кузов автомобильного прицепа, стоявший около вагончика, служившим нам хозяйственным блокам и укрытием на случай непогоды. Учительница отпустила ребят и осталась ждать грузовик, который должен был приехать за прицепом и теми ящиками, которые не поместились в кузов.
 
Остаться с собой она попросила меня: «Потребуется твоя мужская сила – ты не возражаешь?» Я был здесь практически единственным «мужчиной» из одноклассников . С девчонками на речку убежали еще пара одноклассников-ребят, но их мужчинами назвать было трудно – типичные «ботаники». Я же уже пару лет занимался спортом, получил достаточное физическое развитие и по внешнему виду не уступал старшеклассникам.
-«Надо кому-то помочь водителю ящики погрузить – на складе-то его встретят. А тебе, с твоими мускулами, пара пустяков. Не забыл, из моих уроков, как они работают?»

Уговаривать меня и не надо было. Позагорать на солнышке и здесь можно. А физическую нагрузку я воспринимал, как дополнительную тренировку, как средство для развития тех самых мышц. Да и была еще одна причина, по которой я не спешил расставаться с учительницей… Давно привлекала она мое внимание…

Нину Владимировну затруднительно было назвать красавицей – это была рыжая, с выгоревшими соломенными волосами и молочно-белой под одеждой, а при загаре ярко-красной, как обваренной, кожей, крепко сбитая моложавая деваха. Именно деваха, потому что ее 30 с небольшим лет, при ее внешней привлекательности и подчеркнутой сексуальности, явно шли в плюс, а не в минус. Я с самого утра, как нередко и раньше, старался держаться к ней поближе, не упуская из внимания ее округлые бока, ее упругие бедра, обтянутые тонким «трико», засученных до середины ее крепких икр, а когда она отворачивалась от меня, то успевал полюбоваться и видом ее соблазнительных ягодиц.

Одевались тогда, особенно за городом, особенно не заморачиваясь. Вы не забыли еще, как выглядят «треники», которые носили и ребята, и девчата, и даже зрелые дамы, которым кое-что предпочтительней скрывать? Это, по сути, подштанники из тонкого дешевого трикотажа, в которые одевались тогда и ученики на уроках физкультуры, и спортсмены, и дачники, и вышедшие на субботник или на традиционные осенние сельхозработы городские шефы.

Здесь же, вперившись глазами в подчеркнутое «трениками» аппетитное женское тело, я мог более подробно изучать тот курс, который преподавала Нина Владимировна, в разделе «Анатомия и физиология человека» (женщины). Все эти углубления впадины и трещинки спереди давали мне больше информации и понимания, чем иллюстрации и схемы в школьном учебнике. И это зрелище влекло к себе, давало приятные ощущения. Как, например, вид вблизи белых живых снарядов, выпирающих из полурасстегнутой рубашки, когда она наклонялась передо мной, чтобы поднять что-то с земли…

По ее предмету я получал только пятерки. Она меня как-то выделяла из одноклассников, чаще обращаясь ко мне на уроках и вне школы. Объясняя предмет, держала меня в зоне своего внимания, я часто ловил направленный в мою сторону взгляд. Мне кажется, что даже тембр ее голоса менялся при разговоре со мной. Так у нее был командный, резкий голос, когда она объясняла предмет, делала замечания. И становился бархатистым, воркующим, когда обращалась ко мне…Или это мне казалось?

Но не только это, не одно это будило мое просыпающееся мужское любопытство к ней. Было в моем интересе к ней некая тайна, даже нечто, будто бы, постыдное, которое я не стал бы никому объяснять, случись такой разговор о ней. Мой друг, с которым я сидел рядом за партой не первый год, как-то, разозленный, по его мнению, несправедливой оценкой, садясь на место, пробормотал, что-то, вроде: «Мало тебя тогда…»

Заинтригованный, я попросил расшифровать сказанное. Друг отмахнулся, но на переменке, когда никого рядом не было, я вновь наехал на него со своим любопытством. И тут я узнал, что лет пять-шесть назад, когда у нее учился его старший брат, разозленные ее «принципиальностью» и придирками его шпанистые одноклассники на выпускном вечере… изнасиловали биологичку! Нина Владимировна была тогда совсем молодой учительницей, а на выпускном вечере продолжала давить «нелюбимчиков» своей принципиальностью (отобрала, что ли, у собирающихся отметить выпуск бутылку водки). Ну и те, здоровые лбы, затащили биологичку в пустой класс и… Положили ее на спаренные столы, двое держали руки, двое – ноги… И отметились поочередно.

Скандал замяли – среди этих «мстителей» оказались сын обкомовского работника и еще какого-то «ответственного» чиновника. Уезжать ей было некуда – здесь родилась и выросла. Уговорили, не выносить сор из избы и что концы в воду надежно спрячут. Она потом родила, от кого – неясно. Особо об этом не говорили, замешаны солидные люди, им такой багаж не нужен. Но слухами земля полнилась, кто-то знает, кто-то слышал… Вот и замуж ее брать никто не берет – хоть и не говорят, а все знают…

У меня это известие пробудило, напротив, повышенный интерес к ней. И исключительно сексуальный. Теперь, когда я видел ее, я живо, в картинках, представлял ту оргию, где я становился непременным участником, что характерно, к тем мерзавцам я не испытывал никакой неприязни. Их, вроде бы, со мной в сговоре не было. Они просто присутствовали, как неодушевленные предметы, удерживающие ее на тех столах. Вроде капканов или дыбы какой. А я – наваливаюсь на нее и…получаю удовольствие. И она мне дарит, добавляет это удовольствие…

Не знаю, заметила ли биологичка, что взгляд мой на нее изменился? Да и что она могла понять – что у меня началось взросление? Я всерьез полагаю, что в школе молодые учителя к ученицам, как и учительницы к старшеклассникам испытывают не только профессиональный интерес. Только одни (большинство) остаются на пороге платонических отношений, а другие пытаются перешагнуть этот рубеж. И, все равно, замечая к себе повышенный интерес созревающих школяров, думаю, большинство педагогов позволяют себе плавать на волнах этой влюбленности…

В ожидании машины, на этом загородном школьном участке, в мы занялись кое-какой приборкой. Ящики с помидорами, которые не влезли на прицеп, я поставил с удобной стороны. Потом Нина Владимировна прошлась со мной по участку, приводя в порядок канавки для полива.  Я мотыгой разгребал русла. Потом она предложила отобрать для себя, домой, помидоры покачественней и подвела к тем кустам, где мы еще не собирали – а там как раз оказались самые крупные.

Она присела передо мной, обрывая помидоры, а я, засмотревшись в открывшийся передо мной ворот ее рубашки, опустился рядом. Она проворно собирала и складывала плоды в ящик, я сидел неподвижно, тупо уставившись на то, как в такт движения ее рук, перемежаются в раскрывшейся рубашке ее белые груди. Приподнимаясь, она покачнулась в мою сторону. Я автоматически подхватил ее под тяжелую грудь, сжал ее, подтягивая к себе и, неожиданно для себя, куснул приоткрывшиеся полушария губами…

Она вздрогнула, пристально посмотрела мне в глаза и после недлинной паузы, поднялась на ноги, поднимая за собой и меня. Не освобождаясь от моих рук, она обхватила меня, обняв за спину и прижалась всем – грудью, животом, бедрами – к моему напряженному, особенно в середине, телу. От нее пахло спелыми помидорами, летней травой, солнцем…Все во мне устремилось к ней: я хватал губами ее открытую шею, двигал полушария грудей руками, вдавливался все возрастающим естеством под ее живот…Она ритмично встречала движения моего тела…

И вдруг из моего пульсирующего тела, навстречу ей, внутри начал извергаться, как мне показалось, бурный горячий поток. По моим ногам, под этими «трениками», потекло горячее, скользкое. Она не отпускала меня из своих объятий, встречными движениями помогая мне излиться…

Наконец она отстранилась от меня (я, как бы, завис, неподвижно) и провела рукой там, где мы только что соприкасались: «Как много этого в тебе, - произнесла она, задыхаясь. – Однако, ты и меня не обделил…Придется переодеваться.»

Мы подошли к вагончику, около которого стояли пластиковые ведра, наполненные еще с утра водой. Открыв дверь, она бросила на стоящий там легкий металлический стул старый, но чистый рабочий халат, висевший у двери и усадила меня на него, предварительно сдернув с меня штаны вместе с трусами. Я, повинуясь ее указаниям, снял эту мокрую одежду совсем и бросил в ведро с водой, стоявшее у входа. Она взяла полотенце, предварительно обмакнув его в то же ведро и протерла мои облитые бедра и то, что выше. Вокруг своих бедер она повязала запасную рубашку, на манер набедренной повязки и сняла свои «треники», которые я тоже отметил. Всю «использованную» одежду она простирнула в ведре с нагретой на солнце водой и повесила сушиться на длинных шестах из высохших подрубленных деревцев, зачем-то принесенных сюда.
 
Пока она хлопотала со стиркой, с переодеваниями, я стал понемногу приходить в себя. Я сидел на том же стульчике, на который она меня усадила и с вновь пробудившимся жадным любопытством, следил за ее движениями, за тем, что она делает. А делала она вот что: развесив на воткнутых в землю шестах нашу одежку, она вновь приступила ко мне. Она снова взяла влажное полотенце и вновь обтерла мои еще липкие бедра. Но только на этот раз гораздо тщательнее, детальнее, вытирая не только сверху, откуда это изливалось, но и залезая вовнутрь, между ног, обтирая каждый предмет.

От ее прямо-таки материнской заботы (я представил, что так она обихаживает свою еще маленькую дочку), от постоянной близости ее аппетитной груди, от временами выглядывающих из-под набедренной рубашки других соблазнительных округлостей (трусики она тоже сняла), мое тело стало показывать свою заинтересованность в продолжении познания предмета моей учительницы. Обнаружив это, Нина Владимировна довольно хмыкнула: «Ах, ты, ненасытный шалунишка!» и рядом ласковых, но энергичных движений привела меня в полную боевую готовность.

Удостоверившись в этом, она сбросила с себя «набедренную повязку» и, тихонько охнув, перешагнула мои ноги, сев на поднявшееся к ней навстречу. Помогая себе руками, она впустила меня туда, где я еще не бывал, и стала, пристанывая, активно елозить по моим бедрам взад-вперед. Мне стало так хорошо, так невыразимо приятно, что я снова стал выплескивать в нее притаившийся во мне «везувий». Она же, еще долго после того, когда я сделал все, что мог, не отпускала меня, продолжая ерзать, елозить, скользить по мне, погружаясь в меня и меня погружая…

Наконец она закатила глаза и, кусая губы, стала выкрикивать что-то нечленораздельное, охая и ухая, сжимая меня в объятиях своих жарких и сильных рук, выбрасывая из своих чресел горячую и сладкую лаву…

Когда мы выглянули из нашей избушки, одежда наша уже просохла. Мы еле успели одеться, как показался наш грузовичок, приехавший за собранным урожаем. Нина Владимировна была так по-учительски чопорна, холодна и недоступна, что я всерьез стал опасаться – вдруг шофер со своим напарником что-то заподозрят. Но когда мы занялись погрузкой, все посторонние наблюдения перестали иметь значение…

Домой я тащил две корзины с помидорами – свою и Нины Владимировны. Идти было далековато – километра два до первых домов и почти столько же до дома. Но учительница моя была так добра ко мне и заботлива, так довольна и весела – щебетала не переставая, обращаясь со мной, как влюбленная одноклассница - что я не заметил, как появились городские кварталы.
 
Я донес поклажу до дверей дома – дальше учительница не пустила – ее встречали мать и дочь. На прощанье она вполголоса сказала: «Ты там не вздумай хвастаться! Надеюсь, ты меня понимаешь?».

Так больше мы не встречались. В школе началась подготовка к экзаменам. Успешно сдавшим предстоял переход в другую школу, где учиться должны были только старшеклассники. Нина Владимировна осталась в прежней школе, у нас биологию преподавала другая учительница. В старую школу уже не тянуло, загадок там больше не осталось. Да и она не искала больше встреч – учительница прежняя моя.