Поезд в ниоткуда

Окно в электричке покрыто тонкой плёнкой грязи и плесени. На обветшалых, прогнивших насквозь скамьях для пассажиров друг напротив друга, изредка бросаясь взаимно равнодушными взглядами, сидят два по-своему удивительных человека. Первый, сильно смахивающий на избалованного жизнью и родителями Иисуса Христа, лет пятнадцати-семнадцати от роду, был одет в несколько щегольской смольно-чёрный, длиной до колен, плащ, явно тщательно отобранные по размеру такого же оттенка брюки; и обут в словно наколдованные пресловутыми джиннами, точнейше подходящие под сей наряд длинноносые туфли. Сей господин обладал завидным римским профилем, будто бы высеченным из цельного куска мрамора, а на благородном носу красовались весьма привычного всем нам вида очки. Голову его обрамляли длинные, весьма сильно вьющиеся волосы тёмного, но не как одеяние, цвета. Господин задумчиво вглядывался в пустую даль мира за стеклом окна, лишь иногда окидывая взглядом рассеянным своего соседа и злобным, ненавидящим убранство пережившей будто бы ядерную войну электрички. Иногда он отвлекался на то, чтобы повнимательнее всмотреться в заинтересовавшего его человека напротив, но буквально через несколько минут забывал о своём любопытстве и снова, вперяясь пустыми глазами в не более наполненное смыслом стекло, созерцал пустоту за ним.

Пассажир, так некстати находившийся на расстоянии двух вытянутых рук от описанного выше юноши, имел не столь примечательную внешность. Это был пожилой старец, на вид весьма сильно потрёпанный жизнью, иссушенный возрастом и ярко выраженным недостатком всех благ человечества. Наряд его был если не прост, то совсем небогат: кожаная, измятая в дороге куртка неопределённой расцветки, порванные в двух местах, бурые от глины и долгой службы джинсы американского производства. Тонкие ноги его бережно обнимали верные туфли, кои тоже лет пятьсот назад потеряли форму и окраску, а на строгом, не утерявшем свое достоинство носу еле-еле держались из последних сил исцарапанные стекляшки, несколько напоминающие линзы в оправе, кои носят и по сей день подслеповатые люди. Светлые, явно обесцвеченные временем, очи с непонятными скорбью и сожалением то изучали первого господина, то, подобно его зракам, упирались в бесконечность за оконным проёмом. Поминутно незаметно для других вздрагивая, будто что-то резко вспоминая или причиняя себе боль в попытках вспомнить, он снова вглядывался в исходную точку на лице господина, что последний вовсе не замечал или сознательно не обращал внимания. Тогда старец утыкался обратно в пустоту, а потом снова возобновлял свои попытки что-то осознать или вспомнить.

Электричка остановилась ненадолго, по крайней мере, об этом знали оба пассажира. Юноша в чёрном несколько заскучал, и перевёл взор на старика. Словно поражённый мощный разрядом электричества, он вздрогнул, широко распахнув глаза и с изумлением уставился на не повинного ни в чём старца. Заметив, что его бдительно изучают, он бросил короткий взгляд в сторону плаща, но тут же закрыл лицо руками, едва слышно всхлипывая.