Повесть Командирами не рождаются

                КОМАНДИРАМИ
                НЕ РОЖДАЮТСЯ
               
                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
               
«У подводников офицеры, старшины и матросы питаются одним и тем же пайком с одного камбуза. Казалось бы это мелочь. Но нет! Это имеет большое моральное значение. Экипаж лодки - это одна большая семья, когда от каждого зависит успех в бою и жизнь всех его членов.
Создать по-настоящему профессиональный, дружный и сплочённый коллектив – сверхзадача для каждого офицера, назначаемого  командиром, но в действительности  решить эту задачу удаётся  не каждому».

                Капитан второго ранга Александр Островский



                I. ЛОДКА ОТСТОЯ
               
                1
    Подводники свято верят, что лодки, также как и люди имеют свою судьбу. Зачастую  железу приписывают тесную связь с конкретным командиром, реже с успешно разбившейся или не разбившейся   бутылкой шампанского на заводском стапеле при спуске  корпуса  субмарины на воду. А между тем содержанием любого железа, его судьбой, если хотите, является, прежде всего, экипаж. В каждой серии подводных лодок того или иного проекта, заводами  любой морской державы выпускаются десятки абсолютно «однояйцовых близнецов», а судьбы, как известно, у всех этих железяк разные…
Большая дизель-электрическая подводная лодка с крылатыми ракетами Б-181 не была «однояйцовым близнецом» в  серии себе подобных субмарин. От своих «сестёр-двойняшек» она выгодно отличалась необычной для того времени «дальнозоркостью». Заложенная 20 ноября 1963 года на стапелях  Горьковского судостроительного завода «Красное Сормово»  по проекту 651, достраивалась  и была спущена на воду 7 августа 1964 года уже по проекту 651К. А всё потому, что для плрк  проекта 651, как и для пларк проета 675 («ревущая корова» ), большой проблемой являлось обеспечение целеуказания  противокорабельным крылатым ракетам, стоявшим у них на вооружении. Дальность стрельбы этих ракет превышала 400 км, а система целеуказания «Успех-У», которой по проекту  вооружались эти лодки изначально не обладала требуемой боевой устойчивостью, особенно при непосредственном противодействии её работе сил противника в удалённых районах Мирового океана, поскольку непосредственно зависела от  боевой устойчивости самолётов и вертолётов ; целеуказателей. Решить существующую проблему  конструкторы попытались за счёт использования искусственных спутников земли.
Однако, после того, как лодку К-181 (с 1978 года «Б-181») достроили по проекту 651К с установкой системы космического целеуказания «Касатка - Б», оказалось, что отсеки корабля чрезмерно загромождены приборами и дополнительными системами обеспечения. Численность экипажа, при этом  увеличилась на группу целеуказания: из нескольких матросов, одного мичмана и одного офицера. В результате этих изменений обитаемость второго и третьего отсеков лодки значительно ухудшились. И всё же, благодаря внесённым в проект изменениям, лодка стала более «зрячей», способной «видеть» противника, не только за горизонтом, но и через материки - на всю дальность стрельбы ракетами и даже сверх этого.
Но всё задуманное, как правило, хорошо в замысле! А действительность оказалась  куда прозаичнее. После перебазирования в 1981 году с Северного на Балтийский флот, Б-181 не подвергалась ни одному заводскому ремонту, правда и боевых задач в океанской зоне тоже не решала, так же как и Б-124, длительное время находившаяся в среднем ремонте.
В течение пяти лет за всех «отдувалась» Б-224, ежегодно, а иногда и два раза в год  попеременно нёсшая боевые службы то в Северной, то в Южной Атлантике.
За глаза, экипажи плавающих лодок  эскадры регулярно решавшие задачи автономного плавания в море и боевого дежурства в базе,  такие лодки как «Б-181» называли «отстоем».
— Товарищи подводники, — Дербенёв, словно вторя  убывшему в отпуск командиру, акцентировал внимание на слове товарищи, — особого времени на раскачку нет, лодке поставлена задача: через семь месяцев выйти на боевую службу. Работы предстоит очень много…
Дербенёв, возмужавший за годы лейтенантства как офицер, ещё неуверенно чувствовал себя в новой должности  и только сейчас это понял по-настоящему, когда десятки глаз впились в его обыкновенное человеческое «я» с надеждой на то, что именно от него зависит всё или почти всё,  как минимум на ближайший доковый ремонт.
Только вчера прибывший к новому месту службы молодой старпом стоял перед строем экипажа на стенке сухого дока и  откровенно нервничал. Ему казалось, что он  делает и говорит  всё нескладно и невпопад, а жестикулирует и вовсе угловато, это видят  подчинённые и где-то в душе  даже смеются над его «командирским» тоном.
На самом деле всё было немного не так.  Например, всему экипажу сразу бросилось в глаза могучее, рвавшееся из-под кителя накачанными мышцами тело молодого старпома, а гусарский рост и немного тесноватый китель, сидевший на старпоме как хорошие рыцарские латы говорили о том что Дербенёв совсем не «слабак». Да и речь старпома перед строем была вполне связной и понятной каждому.
Октябрьский день, один из многих осенних прибалтийских дней сегодня отличался какой-то необыкновенной  морской свежестью и тишиной. Дербенёв даже заметил, что листья на деревьях поменяли окраску, а «шевелюра» берёзок, гурьбой окруживших будку докмейстера  и вовсе поредела…
Немного пообвыкнув в ораторском статусе, Дербенёв, вдруг, обрадовался  отсутствию командира. «Меньше лишних глаз – меньше опеки» –  подумал Александр, а в ушах, только что назначенного офицера, погоны которого ещё не забрызгивали волны командирских вахт, как приговор звучали слова Зайкова: «в море ; я ваша мама и вы мои дети, а на берегу вашей мамой является старший помощник командира».
Александр очередной раз осмотрел строй, словно ища поддержки и понимания у подчинённых, во всяком случае, офицеров, многие из которых ещё вчера были просто его товарищами. Но строй, как заворожённый, молча, наблюдал за действиями «новоиспечённой мамы».
– Кстати, – Дербенёв вплотную подошёл к штурману Стоянову и негромко поинтересовался: – а где у вас, Александр Васильевич, боцман Петров? Что-то не наблюдаю я его на утреннем построении.
– Боцман Петров, Александр Николаевич, вместе с мичманом Соломенным  с  утра очередь заняли на шкиперские склады, за краской, суриком, расходными материалами и спиртом, «шилом» значит…
– Понятно всё, кроме одного, я снабженца Соломенного никуда не направлял, – Дербенёв   с недовольным видом повернулся к стоящему на мостике корабля дежурному офицеру: – Как прибудут эти «вольные художники», обоих сразу ко мне.
– Есть!  – громко ответил стоявший дежурным по кораблю, капитан – лейтенант Грачёв и тут же добавил – Товарищ командир, до подъёма военно-морского флага пять минут.
– Есть!  – также громко ответил Дербенёв и устремился на своё место во главе строя.
 – Товарищ командир, до подъёма военно-морского флага одна минута.
«Что-то время летит уж больно скоро»,  – подумал Дербенёв, но услышав очередную команду,  не успел посмотреть на часы.
– На флаг смирно-о-о! – Строй замер и Дербенёв тоже. Приложив правую ладонь к фуражке  Александр «застыл» в воинском приветствии.
–  Время вышло, – объявил дежурный  офицер.
– Флаг поднять! – приказал Дербенёв.
На акватории судоремонтного завода  раздались многоголосые звуки горна и на мачтах всех кораблей Заводской гавани подняли военно-морские флаги. Начался новый рабочий день – первый для Дербенёва в новом качестве «временно исполняющего обязанности командира подводной лодки».
               
                2
    В береговой каюте, под самым сводом «петровских казарм» горели, перемигиваясь неисправными стартёрами и доживающими свой век люминесцентными лампами, две «допотопных» люстры дневного света, настолько плохо освещавшие помещение, что приходилось присматриваться не только во время чтения, но даже при разливе чая по  стаканам.
Глаза старшего помощника командира, то ли от усталости, то ли от плохой вентиляции помещения самопроизвольно закрывались, а раскрытая перед ним инструкция по управлению дизельной подводной лодкой явно не желала усваиваться.
Дербенёв, добросовестно упорствовавший над подготовкой зачётов к самостоятельному управлению кораблём даже не заметил, как в каюту вошёл замполит – капитан второго ранга Муренко. Под бликами мерцающего света Борис Фёдорович казался выше своего роста - почти гигантом. И даже лысина, давно обитавшая на его голове, не была заметна как обычно. На самом же деле замполит был сложен как под «копирку подводника»: маленький, щуплый и очень шустрый во всех смыслах этого слова.
– И кто кого? – поинтересовался политработник, видя «борьбу титанов».
– Сложно определить, Борис Фёдорович, – времени катастрофически не хватает. Руки до всего не доходят. Умом понимаю, что надо освоить, и усвоить всё, а физически не получается, устаю с непривычки сильно.
– Ничего, Александр Николаевич, с твоим упорством обязательно получится. Помнишь, как тебе тяжело было на первом году службы? Когда мы с тобой в гостинице «Балтика» жили? Помню, лейтенант Дербенёв приходил домой только поспать. И что? Сегодня капитан-лейтенант Дербенёв на должности капитана второго ранга и это всего за какие-то четыре с половиной года…
– То, Борис Фёдорович, было давно и не правда.  Теперь всё иначе. Та служба и тот экипаж это перевёрнутая страница моей жизни. В ней всё было ясно и понятно, каждый находился на своём месте, и  всегда можно было рассчитывать на дружеское плечо.  Я же, в нынешнем положении: для одних бывший товарищ, для других ещё «неоперившийся» старший начальник, а на самом деле ищейка какая-то.   То сутками вычисляю местонахождение боцмана вместе с пятьюдесятью килограммами спирта, которые он не донёс до прочного корпуса,  то ловлю снабженца и его собутыльников, желающих поживиться «на халяву» из «государевых закромов». А когда дежурю по бригаде,  то вместо исполнения прямых обязанностей, воспитываю старшего офицера Попова – дорогого нашего  начальника  РТС, который параллельно с  дежурством по кораблю организует попойку с нижними чинами  и вдобавок ко всему учит меня дисциплинарному уставу, согласно которому я не имею права отчитывать его в присутствии всё тех же нижних чинов.  Хорошо, что мы в доке, а не на плаву. А то бы не знаю, чем всё это закончилось…
– А разве, Александр Николаевич, воспитание подчинённых не входит в обязанности временно исполняющего командира?
– Может быть, я и не прав по отношению к вашей организации службы на лодке, но мне кажется, что это, прежде всего, ваша обязанность, Борис Фёдорович, – от сказанного в адрес старшего товарища, легче не стало, Дербенёву стало даже стыдно за только что произнесённые им слова.
Муренко немного опешил от столь «зрелых» умозаключений молодого, но  скорого на выводы коллеги. Высказанная Дербенёвым мысль явно задела за «живое» замполита, но опытный политработник подчёркнуто вежливо заметил:
– С некоторых пор эта организация службы НАША общая. И что вы имеете против? – с одесским акцентом уточнил Муренко. – Может быть, вам не по нутру сам экипаж?
– Я, Борис Фёдорович не против экипажа Б-181, хотя бы потому, что я теперь его часть. Но мне категорически не понятны регулярные обеды НАШИХ офицеров и мичманов в ресторане «Юра» или пригородном кабачке  «Гробиня», которые не без ВАШЕГО участия стали визитной карточкой НАШЕЙ лодки. Даже в те славные времена когда корабль нёс на борту соответствующее вооружение, офицерский состав умудрялся отобедать в злачных местах, забыв о постоянной готовности к выходу в море.
– И это всё? – удивился замполит. – А я-то глупый думал своей лысиной, что претензий гораздо больше.
– Да, нет, Борис Фёдорович, не всё, это только начало…
               
                3
–  Что за мальчишеская бравада. На дворе октябрь, а он как пацан с одесского привоза в кителёчке по городку «гусарит»? – Татьяна Дербенёва не на шутку разошлась, глядя на внезапно появившегося со службы супруга.
– Делай выводы офицер: нечего баловать супругу ранним или внезапным появлением со службы. Могут быть неприятности с обеих сторон! – недовольно пробубнил Дербенёв, снимая в прихожей обувь и небрежно бросая фуражку на зеркало.
– Для фуражки у тебя полочка имеется и шкафчик, – заметила Татьяна.
– Как хорошо приходить домой «ни свет ни заря». Все спят и только ты хозяин «Вселенной»… – продолжая возмущаться, Дербенёв прошёл к столу на кухне,  – что у нас на ужин лучше скажи, любимая, а то ведь сейчас в «эскадронную» столовую пойду ужинать…
– Ой, как плохо, когда у мужика есть выбор. Правду говорят: не родись красивой, а единственной на всё село…
– А это здесь причём? – не понял Дербенёв, вспомнив, как недавно они спорили на тему лишнего веса у замужних женщин…
– А притом, дорогой, что я, конечно, не обеспечу тебе такого разносола, как на службе, но с ужином всё же постаралась. Например, сегодня у нас подают: на первое - картофель отварной  с камбалой жареной свежайшего вылова «от соседа», на второе - салат из малосолёных огурцов с луком и чесноком «из Нежина», на третье – пиво домашнее  «от Илзы – молочницы». Но если ты ещё раз пойдёшь на службу под дождём и без плаща, я, честное слово тебя поколочу!
– Хорошо, дорогая, я тебя понял, – согласился Дербенёв, располагаясь за столом.
– А если понял, тогда ответь на простой житейский вопрос, –Татьяна лукаво заглянула мужу в глаза.  – Соседи предлагают завтра съездить  с ними в Клайпеду и посетить «Альбатрос». Могу ли я взять для личных целей из шкатулки книжечку «бонов» ?
– А кто с детьми останется? – поинтересовался Александр.
– Кто, кто? Соседку слева попрошу, например.
– А ты хоть знаешь, как её зовут?
Татьяна промолчала, а Дербенёв встал из-за стола и направился к входной двери.
Через несколько минут вернувшись, Александр  констатировал:
— Соседка хорошая, молодая, чернявая. Зовут Линой. Педагог, детей доверить можно, хотя своих пока не имеет. Муж потому что молод – старший лейтенант всего. Из ОВРы . А деньги бери. Я ещё заработаю…
— Когда? — не без удивления поинтересовалась Татьяна.
— А вот это, дорогая, военная тайна. Всему своё время…

               II. РЕВНОСТЬ НЕ ПОРОК               
               
     Войдя в подъезд Дербенёв, по непонятным для него причинам, поймал себя на мысли, что им овладевает какое-то странное предчувствие. Как ни старался Александр, но так и не смог понять какое  это предчувствие хорошее или плохое. Да разве это главное?
Поднявшись на родной «лейтенантский» пятый этаж он почему-то осторожно нажал на кнопку звонка. За дверью ни звука.
«Дежавю,  — подумал Александр, — Никого дома нет? Конечно, я же никого не предупредил, что приду на обед…»
Дербенёв не спеша,  достал из  заднего кармана форменных брюк ключи от квартиры, но дверь вдруг открылась сама и на пороге появилась Татьяна. Раскрасневшиеся щёки и тщательно поправляемый домашний халатик, только что приобретённый в валютном магазине выдавали её волнение.
«Точно дежавю!  — Пролетела та же мысль что и минуту назад. — Однажды со мной это уже было! Сейчас войду и на кухне увижу  толстяка с пятном на лице»…
— А ты, что же на обед? — удивительно робко  поинтересовалась супруга.
— Как видишь, любимая,  — довольно громко ответил Дербенёв, проходя в квартиру.
— Тише! Дети нагулялись и спят.
Пройдя в прихожую, Александр заглянул на кухню и действительно обнаружил, что в кухне,  за столом, на его «любимом» месте сидит тот самый толстяк…
— Кажется Берзиньш? —  уточнил Александр. — Мой тёзка и твой коллега по работе?
— Да… —  отвечая за  Татьяну, подтвердил заметно полнеющий мужчина, с большим родимым пятном на щеке.  — Бывший коллега. Я  как раз мимо проезжал и решил проведать… 
Мужчина встал из-за стола, на котором помимо двух чашек с недопитым кофе стояла небольшая бутылочка Рижского бальзама.
Александр, словно не слыша ничего и не желая понимать, что в очередной раз происходит здесь - в его квартире, посмотрел на свою супругу и еле слышно вымолвил:
— Действительно бывший, но кто?
Уже на выходе из квартиры Дербенёва догнал оклик Татьяны:
— А как же обед?
— Спасибо, я сыт по  самое горло! — грубо, не оборачиваясь, на ходу ответил Дербенёв, спускаясь по лестнице.
«Всё это происходит не со мной, ЭТОГО не может быть!» - молоточками стучало в висках Александра, когда он стремглав выскочил на улицу.  «Н-е-е-т!!!» — чуть не закричал Дербенёв, почти пробегая мимо продуктового магазина на улице Мацпана, когда очередная фантазия коснулась его воспалённого воображения.
— Стоп! — сказал он сам себе,  вспомнив известное только ему наставление одного уважаемого адмирала о том, что офицер, бегущий по улице, вызывает панику у мирного населения  и перешёл на спокойный шаг.
               
                III. ЯКОРЬ ХОЛЛА
                1
    Евгений Иванович Подлесный, не первый год, работавший корабельным строителем и съевший на судоремонте подводных лодок не один пуд соли, не на шутку озадачился проблемой, которую отчасти сам не так давно и породил.
Пойдя на поводу у своего давнишнего товарища Зайкова он однажды создал точную деревянную копию утерянного подводниками, во время шторма, якоря Холла, которая до сего дня «верой и правдой» служила морякам. Но теперь Б-181 стала в ремонт, причём сначала доковый, требующий обследования и ремонта всех забортных устройств и систем, включая цистерны главного балласта, якорное и швартовные устройства и прочие механизмы, а следом и навигационный, в ходе которого предстояло обследовать и отремонтировать: бортовые дизеля, дизель-генератор, кабель трассы и другие жизненно важные механизмы и системы. 
Хочешь, не хочешь, а якорь надо менять. Но ведь официально срок его службы не истёк и, если лодка не списывается в утиль, то якорю служить ещё как медному котелку… 
               
                2
     Несколько лет назад во время шторма Б-181 встала на якорь на внешнем рейде Главной базы флота. Дно моря в тех местах  преимущественно ровное, грунт - глинистый ил, местами песок, глубины маленькие, а течения тесно связаны с сгонно-нагонными явлениями . Колебания уровня моря в явлениях могут достигать у берегов до пятидесяти сантиметров, а в вершинах бухт и заливов   двух метров.
В таких непростых условиях, чтобы  удержать лодку в назначенном для стоянки месте, надо выполнить как минимум два условия.
Во-первых -  вахтенному офицеру в дуэте со штурманом необходимо очень внимательно и различными способами контролировать местоположение корабля не допуская даже малейшего  дрейфа.
Во-вторых - рулевому боцманской команды необходимо хорошенько потрудиться, непрерывно  отслеживая состояние носового шпиля, электропривод которого расположен в первом отсеке, не допуская даже малейшего потравливания якорной цепи.
К великому сожалению для экипажа подводной лодки в тот день, всё складывалось не так как хотелось. С самого подхода на рейд Зайковым овладело странное предчувствие беды и он, до последнего, не хотел становиться на якорь в сложившихся гидрометеоусловиях. Командир неоднократно предлагал управляющему командному пункту оставить лодку в дрейфе, назначив для этого отдельный  район, но оперативный дежурный ОВР при поддержке оперативного дежурного флота настояли на своём и Б-181 всё-таки  поставили на «яшку» .
Ко всем  прочим, неожиданностям, были в тот день и вполне ожидаемые  события  связанные, например, с тем, что через  район якорной стоянки, где штормовала лодка, проходили кабели специальной связи между военно-морскими базами и специальные ведущие кабели системы навигационного ориентирования кораблей в сложных навигационных условиях «АВК» .
В какой-то момент при смене вахтенных офицеров и вахтенных штурманов в показания приборов контроля местоположения лодки вкралась субъективная погрешность, к сожалению не зафиксированная, даже «бдительным» радиометристом. В результате никто не заметил, что лодку стало нести вдоль берега на Север от главного фарватера. Якорь в этот момент играл роль плуга и успешно крошил всевозможные кабели на дне. Когда одна из лап якоря зацепилась за бронированный кабель специальной связи, лодку слегка тряхнуло. Корабль  внезапно зафиксировал своё положение и вот тут «бдительный» вахтенный офицер вместе с не менее «профессиональным» вахтенным штурманом заметили, что лодка значительно сместилась относительно точки постановки и теперь находится  далеко на северо-запад от  места якорной стоянки. Но, как часто бывает в таких случаях, «прозрение» оказалось слишком запоздалым. И через очень непродолжительное время непосредственно под лодкой, где-то на глубине залегания якоря, раздался какой-то скрежет, Б-181 очередной раз вздрогнула, её дрейф заметно усилился, да так, что радиометристы и акустики «хором» забеспокоились, разбудив своими «своевременными» докладами  командира, дремавшего до сих пор в центральном посту, на своём любимом кресле возле автомата торпедной стрельбы.
               
                3
    Подлесный внимательно посмотрел на сидящего напротив молодого офицера и поинтересовался:
 — И что вы от меня хотите, мой юный друг?
Дербенёву, у которого помимо ремонта и так дел хватало «по самое не балуй», форма обращения строителя и его простецкий тон в ходе официального совещания показались странными и даже не уместными, но старпом  удержался в рамках делового тона и прямо заявил:
 — Очень хочу, чтобы ремонтная ведомость по части якорного устройства была закрыта на этой неделе, включая работы по восстановлению крышки якорного клюза. Докмейстер упорно твердит, что всё зависит только от вас!
— Но позвольте, Александр Николаевич, насколько мне известно, якорь-то у вас не настоящий… Что будем с этим делать?
— Настоящий, Евгений Иванович, самый что ни на есть всамделишный, можете проверить сами. У кильблоков, на стапель- палубе как гвоздь торчит, вот только лапы одной нет…— Дербенёв хитровато посмотрел сначала на Подлесного, а потом на старшего механика.
— Как же, а ведь, помнится, был деревянный? — имитируя удивление, произнёс строитель.
— Кто вам такое сказал, Евгений Иванович? — непринуждённо подыграл старпому стармех. — Я бы давно «наш» якорь водрузил на штатное место, но лапка у него одна того… Александр Николаевич вам только что сообщил об этом.
— Оторвали мишке лапу, так что ли? — обрадовался как ребёнок Подлесный, всё ещё не веря своим ушам. — Будет вам крышка, но якорь я всё же проверю. Может быть лапу удастся заменить или восстановить?
Совещание у строителя на этом закончилось.
 —  А ну, колись, Николай Витальевич, где якорь раздобыл? — почти умолял Подлесный, теребя за лацканы тужурки командира БЧ-5 Б-181.
— Без интереса, Евгений Иванович, даже кролики не размножаются, — стармех хитро улыбнулся своими серыми колючими глазами и ждал реакцию строителя.
  — Ладно, что хочешь?
Николай Витальевич Пимах — опытный механик, поэтому на слово не менее опытного строителя не поверил и уточнил:
— А точно сделаешь, что попрошу?
— Да, сделаю, сделаю, колись! — Подлесный с нетерпением ждал ответа.
— Всё гениальное просто, вчера в районе приёмного буя Лиепаи проводились  дноуглубительные работы, в результате которых  подняли несколько обрывков якорных цепей, в том числе одну с якорем без лапы. Я попытался по маркировке звеньев цепи и якоря выяснить чей? Но не удалось. По размеру он похож на наш - утеряннй, но по форме звеньев цепи и маркам клейма — точно не советский, и даже не латышский.  Может ещё кайзеровский? Да это и неважно теперь. Пришлось «купить» по бросовой цене,  всего за двадцать  литров «шила».
— А теперь ты колись, какой твой интерес? — зная железную хватку стармеха, Подлесный с опаской посмотрел на Пимаха.
— Интерес прост, Евгений Иванович. Старпом хочет обшить стальными листами и оборудовать медным леером ходовой мостик, установить там сидушки на резине для командира и вахтенного офицера, завести кабель  спутниковой навигации на антенну ВАН. А ещё…
— А ещё щелка не разорвётся у твоего старпома? — сердито уточнил строитель.
— Думаю, не разорвётся. Старпом наш хоть и молод «ешшо», но из штурманов, а они, как указывал Пётр Великий: «народ сволочной, но дело своё знают…»  Мы же, в свою очередь, не будем менять дерево в цепном ящике якорь клюза, а это существенная  экономия средств.
— Тогда другое дело, так что там ещё? — облегчённо выдохнул Подлесный
— А ещё, — оживился Пимах, — он хочет наварить вокруг обтекателя МГ-25  латунный леер как на Б-224.
— Прогулочная яхта какая-то, а не боевой корабль. Сплошные леера да сиделки... Хорошо, что хоть мачту не пожелали с огнями и флагами… Ладно, — как-то по-стариковски ворча, согласился строитель, — будет вам комфортабельный мостик и леер на МГ-25.
Знал бы тогда, в октябре 1986 года Евгений Иванович, какую роковую роль для отдельных членов экипажа лодки в будущем сыграет эта модернизация, не известно взялся бы за работу или нет. Но сегодня всё складывалось как нельзя лучше…

            IV. ТАКСИ НА ГАУПТВАХТУ

                1
     Встречаются в жизни  человеческой отдельные субъекты, которым вне зависимости от времени года, суток, состояния души и даже гидрометеорологических условий, всегда хочется  приключений на «одно место». Был такой индивидуум  и на Б-181, причём в этом экипаже их собралось сразу несколько…
 Если упустить из виду систематически «западающего» на корабельный спирт боцмана Петрова и его «коллегу» мичмана Соломенного, путающего частенько  корабельное имущество с личным, то следующим искателем приключений можно смело назвать Вовку Сазонова.   
Высокий, статный «гусар»,  с голубыми глазами. Удивительный по сочетанию противоречий в одном лице исполняющий обязанности командира группы управления ракетной боевой части старший лейтенант Сазонов с некоторых пор служил на Б-181.
Некогда считавшийся перспективным офицером с большим будущим, сегодня, Сазонов отбывал  «срок изгнания» из рядов успешных и перспективных «ботаников».
Несколько лет назад, придя на дивизию подводных лодок, этот беспартийный, холостой, образованный и воспитанный офицер показал себя не только в положительном смысле «карьеристом, рвущимся к машинным телеграфам», но также, сумел прослыть «сердцеедом». Посещая публичные  иногда и злачные места, наш герой всегда был в центре женского внимания и не стеснялся пользоваться этим. За короткий лейтенантский период ему удалось растеребить не одну девичью душу и покорить не одно женское сердце.  И всё было бы хорошо, если бы не одно обстоятельство…
Когда говорят, что в семейных распрях кто-то один прав, а другой обязательно виноват и, дескать, поэтому очень часто распадаются семьи  моряков, всегда  хочется спросить: «А вы сами готовы по полгода находиться в разлуке с любимыми? Готовы, забыв о многих естественных человеческих потребностях, быть верными и преданными изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год?»
Далеко не каждую женщину  Бог одаривает терпением,  наделяет самопожертвованием и мужеством, если хотите, чтобы она смогла  стать женой подводника. Точно так, далеко не всякому мужчине дано, поборов  простой человеческий страх, иногда эгоизм или «обломовскую» лень, посвятить себя служению Отечеству в железе прочного корпуса подводной лодки.
К сожалению не всегда и не каждая семейная пара, образуя ту самую «ячейку государства», задумываются о смысле и содержании  чувств, которые переполняют молодых людей в момент заключения брака. А ведь для того чтобы ежедневно, в течение многих недель, а то и месяцев, чувствовать рядом не ласки и трепет любимой, а суровое и железное «дыхание»  океана за бортом, одной романтики не достаточно.  Да и в гулком одиночестве, заполняющем ожидание на берегу, страсть не помощник!
Случилось так, что однажды под Новый год, посетив гарнизонный дом офицеров, Володя Сазонов влюбился в некую особу с эстрадно-театральным настоящим. Довольно быстро из рядовой случайной встречи разгорелся бурный и красивый роман. Экипаж проходящей средний ремонт подводной лодки Б-124, где командиром группы управления ракетной боевой части, служил тогда старший лейтенант Сазонов, уже потирал руки, в ожидании свадьбы, когда пришёл приказ о срочном переводе молодого офицера на другую  лодку.
Всё, казалось бы, складывалось хорошо: во-первых, должность командира ракетной боевой части, по штату замещаемая офицерами в звании капитан второго ранга, на которую был назначен ещё не «возмужавший» старлей манила командирской перспективой. Во-вторых, открывалась возникшая ниоткуда возможность заработать валюту или хотя бы боны. Вместе с тем,  образовавшаяся перспектива требовала от Сазонова и его пассии определённых испытаний и лишений,  поскольку лодка уходила в Атлантический океан и разлучала возлюбленных на целых четыре месяца…
На боевой службе Сазонов, служивший до этого исключительно в ремонте, откровенно загрустил и даже впал в некую апатию ко всему происходящему вокруг, а лист сдачи зачётов на допуск к самостоятельному управлению подводной лодкой, выданный командиром дивизии  и вовсе забросил. И только боевые  прозаические будни: всплытия на заряд аккумуляторной батареи и срочные погружения, сопряжённые с уклонениями от противолодочных сил ОВМС НАТО, да «нескончаемые» ходовые вахты железным тонусом взбадривали Сазонова.
Не лучше обстояло дело и на берегу. «Любимая», быстро справилась с хандрой, охватившей её впервые в жизни, нашла Вовке замену, и теперь её частенько можно было видеть в окружении некоего офицера ПВО  из местного дивизиона, дислоцировавшегося в военном городке…
По возвращении в базу, Сазонов, было, намеревался сделать предложение своей возлюбленной, но его намерениям не суждено было сбыться, поскольку  этот  путь уже проделал тот самый «противовоздушный» офицер.
Володя, только-только примеривший погоны капитан-лейтенанта, запил, да так сильно, что порой не контролировал себя. Неоднократно устраиваемые им драки с сухопутными офицерами в ресторанах или патрулями в городе не прибавили ему чести или авторитета. В результате, звания и должности, так стремительно полученных им на боевой службе, Сазонов быстро лишился. Параллельно завершился его кандидатский стаж в члены КПСС. Офицера понизили в звании до старшего лейтенанта и вернули на должность командира группы управления, но теперь уже на подводную лодку Б-181.
Нельзя сказать, что Вовка вполне комфортно чувствовал себя в звании старшего лейтенанта, в то время когда некоторые его «годки»  стали примерять погоны старших офицеров, но  Сазонов никогда не терял присутствие чувства юмора в отношении себя и своей «нелёгкой» корабельной карьеры, комментируя всё произошедшее просто  и по-житейски:  «Страшней всего, когда ты умер и успокоился почти, а доктор хрясь по телу током и службу надо вновь нести!».

                2
     Три недели стоял промозглый и слякотно-ветреный ноябрь, давивший всё живое вокруг, то ветрами и дождём, то туманами  и холодом, а сегодня на четвёртую субботу,  как ни странно, выпал довольно погожий денёк. Даже облака, по какой-то неведомой команде выстроились поротно и отправились за горизонт. Гонимые ветром они уселись на воду как бы передохнуть. Открылось солнце, багрянец которого залил не только водную гладь, но и сам небосвод.
Заступать дежурным по бригаде строящихся и ремонтирующихся кораблей Дербенёву не хотелось вовсе. И дело было даже не в хорошей погоде, и не в субботнем выходном предчувствии, просто сегодня, наконец-то, удалось собрать якорное устройство и впервые за несколько  последних лет, обретя новенький щит якорного клюза, Б-181 лишилась «беззубого» старческого оскала уродовавшего весь её облик. В связи с образовавшимися обстоятельствами Дербенёв находился в приподнятом настроении. Хотелось «летать» и петь. Как же - первый успех в доковом ремонте и его самостоятельной «командирской» карьере. Хотя какая она самостоятельная?
«Если бы не стармех с замполитом, не было бы и успеха, — подумал Александр, примеряя новенькое  скрипящее снаряжение для пистолета. — Странные порядки здесь в ремонте, оружия нет, а снаряжение носи. То ли дело  у нас в дивизии или  даже эскадре: дежурный щеголяет в белых перчатках и с кортиком».
Выйдя за КПП эскадры, где в отдельной казарме временно размещался экипаж Б-181, Александр ещё раз полюбовался красивым закатным небом и, вспомнив местные признаки погоды, тихо пробубнил:
— Если солнце красно с вечера - моряку бояться нечего!
 На этой оптимистичной ноте Дербенёв зашагал в сторону судоремонтного завода исполнять возложенные на него обязанности дежурного по соединению.
               
                3
    — Товарищ капитан-лейтенант, у нас ЧП! — Дербенёв, погружённый в чтение романа Валентина Пикуля  с морским названием «Моонзунд», не сразу понял, что вбежавший в помещение матрос обращается именно к нему, а не к одному из героев романа...
Запыхавшийся матрос Дашко – дежуривший верхним вахтенным у трапа подводной лодки, стоял на пороге будки строителя, где  дежурный по бригаде бодрствовал после обхода кораблей и, с трудом переводя дыхание, пытался привлечь внимание начальника каким-то срочным сообщением.
— Так что же  у нас стряслось? — наконец, оторвавшись от чтения и спокойно глядя на матроса, уточнил Дербенёв.
— Дежурный по лодке старший лейтенант Сазонов пропал почти  час назад…
— Как пропал? —  Александр взглянул на часы: — Я же два часа назад тревогу играл на корабле и все были на месте? — Глаза Дербенёва округлились от удивления.
—  Пропал, но  уже нашли…– Дашко замялся  и замолчал.
—  Кто нашёл, где?
— Из дежурной части  милиции позвонили…
— И что???
— И сообщили, что старший лейтенант Сазонов у них, уголовное дело тоже…
— Какое ещё уголовное дело?  – возмутился Дербенёв.
— Какое не знаю, –  как бы оправдываясь, ответил Дашко, – но товарищ мичман Бекмурзаев – помощник дежурного по кораблю сказал, что бы вы срочно позвонили в милицию.
— Хорошо, а сам-то мичман на месте, почему он не доложил  мне по телефону?
  — Али Исакович на месте, вот только связь пропала с вами и управлением завода, связисты битых сорок минут с тестером бегают по линии  обрыв ищут. Но проблема не в этом,  —  с «сознанием дела» огласил Геннадий Дашко и продолжил,  — с городом связь есть, а с вами нет, так не бывает когда линия оборвана!
Дербенёв схватил трубку внутреннего телефона. Связи с лодкой действительно не было. Александр вызвал к себе дежурного по живучести бригады, а сам позвонил в милицию.
Представившись исполняющим обязанности командира воинской части, Александр узнал, от дежурного представителя правоохранительных органов, что старший лейтенант Сазонов задержан в нетрезвом виде у ресторана «Юра» около часа назад при попытке вооружённого нападения на таксиста…
Не поверив своим ушам, Дербенёв решил лично выехать в дежурную часть. Пришлось среди ночи звонить  предшественнику и просить о подмене.
Прибыв в отдел милиции, который располагался в непосредственной близости от ресторана, Дербенёв прошёл к дежурному:
  — И где мой уголовничек? – поинтересовался Александр, предъявляя удостоверение  офицера и приказ об исполнении обязанностей командира части.
— В камере ваш Сазонов, где ж ему быть, отсыпается. Ждём машину из военной комендатуры, передавать будем «гангстера» вашего.
Дербенёв посмотрел на погоны дежурного и обрадовался: «Всего старший лейтенант», но для порядка всё же уточнил:
— А чем же этот «горе-налётчик» пытался совершить вооружённое нападение на таксиста, если всё табельное оружие с корабля сдано в арсенал на хранение ещё месяц назад?
— Не знаю, как ваше оружие, а личное оружие  Сазонова здесь.— Старший лейтенант милиции открыл сейф и достал, что-то  в конверте плотной бумаги, бежевого цвета: – Изъято под протокол, «макаров», знаешь, он и в Африке  «макаров».
— Разрешите взглянуть? – поинтересовался Дербенёв.
Открыв конверт, Александр обнаружил в нём массогабаритную копию пистолета  «вальтер».
— Уважаемый, «господин следователь», — возмутился Дербенёв, — во-первых, это не «макаров», хоть и из Африки, а  всего лишь зажигалка, причём купленная в сирийском порту Тартус, а во-вторых, здесь  вместо номера немецким языком написано Walther РР, читай  «Пинкертон».
— Как зажигалка, вот же обойма с патронами? – удивился милиционер.
— А ну-ка дай эту обойму пощупать, – попросил дежурного Дербенёв. 
Александр взял обойму, вынул из неё патрон и свободно, пальцами, освободил гильзу от пули.
— Смотри сюда, криминалист, все гильзы без пороха и запаяны, оставлено место только под пулю. «Ма-ка-ро-в» – издевательски передразнил дежурного милиционера Дербенёв.
  — Точно, как настоящие, – рассматривая патроны, сокрушался дежурный, — а зачем тогда они нужны в  обойме?
 — Игрушка так устроена, что без комплектующих узлов не работает, оцени момент.
Дербенёв собрал «пистолет» и направил его в сторону сейфа. Милиционер на всякий случай пригнулся и закрыл уши пальцами. Щелчок, и из ствола появился розоватый огонёк.
— Куришь? – уточнил Дербенёв у милиционера, отпуская курок.
— Не-е-е. – промычал в ответ дежурный и на всякий случай забрал игрушку обратно, — всё равно он преступник. Откуда знать таксисту в темноте, что это игрушка. Главное в совершённом преступлении субъективная сторона, т.е. куда направлен умысел подозреваемого.
— Эта правда, ара.  Темно савсем, я так плёха сразу чувствоваль арганизм,  что думал, Аллах завёт.
Дербенёв осмотрелся по сторонам и только сейчас обнаружил у стены за столом, сидящего с ручкой в руках маленького человека в большой кепке с широкими полями. Человек, добросовестно «страдал» над девственно чистым листом бумаги.
— А это кто?  — спросил Александр.
— Так это же и есть потерпевший, объяснение пишет…
Дербенёв подошёл к маленькому человеку в кепке и уточнил:
— Откуда ты, земляк?
— Балшой Кавказ знаешь,  море там эшо ест? Там самый красивый селение стаит, Бакы называется…
— Знаю  я ваш Бакы, а вот как ты – сын Агдама и Алазанской долины здесь в таксистах нарисовался, не понимаю? Или на маршруте «Бины-Зых»   неприбыльно совсем стало?
— Слушай, ара, откуда знаешь «Бины-Зых»? — удивился таксист.
— Так случилось, дорогой, что я много  чего знаю, про Кавказ и твой Баку, но ещё больше хочу узнать, как тебя ограбил сегодня  мой офицер в такси?
— Какой офицер, не знаю никакой офицер, — запричитал маленький человек. — Я ехаль маршрут «по городу» вдруг диспетчер гаварит: «ехай на «Тосмаре», там килиент». Я поехаль. Ночь тёмный, ничего не видна.
— И что даже кокарду на шапке у «клиента» не разглядел?
— Ночь, такой сильный, савсем глаз не видит. Толко кожаный куртка видель.
— А потом?
— Потом приехаль  ресторан. Килиент, хатель выхадит, я сказаль дэнги давай.  А он мне в ух как гаварит: «Сиди, гаварит, малчи, дэнег нет, я пашёль». Пьяный,  силна шаталься, я  как писталет на ремень увидель, кричат сталь и сигналит машин.
 — Какой пистолет, этот? — Дербенёв показал на  зажигалку в руках дежурного милиционера.
—  Ара, ты что савсем глюпый, — маленький человек смешно замахал правой ладонью возле лица Дербенёва, — я, думаешь савсем слепой, там быль настаяший, вот этат… — таксист уверенно ткнул пальцем в кобуру на снаряжении, которое Дербенёв впопыхах забыл снять.
 —  Так это же не пистолет, а  всего лишь кобура, Он, этот клиент, что ею угрожал? — уточнил Дербенёв.
— Не знаю что такое угражаль, я проста знаю, там писталет…
— Слышь, старлей! – обратился Дербенёв к дежурному милиционеру, — так не было никакого вооружённого нападения, вот и свидетель это подтверждает. Отпускай Сазонова, а я, уж поверь,  «стружку» с него сниму, не обрадуется.
— Во-первых, капитан, – официальным тоном, пародируя Дербенёва, ответил милиционер, — гражданин Агаев не свидетель, а  пострадавший, т.е. потерпевший, а, во-вторых, Сазонова доставили ребята из ППС . Передали его вместе с протоколом задержания и протоколом осмотра места происшествия, а это процессуальные документы, их, куда прикажешь девать?
— И что теперь делать? –  почти в отчаянии уточнил Дербенёв.
— Мне откровенно без разницы: «Казнить нельзя, помиловать!» или «Казнить, нельзя помиловать!». — с напускным равнодушием отреагировал милиционер, — сейчас приедут из  вашей комендатуры или прокуратуры и заберут твоего «килиента», а там разбирайтесь сами – сажать его за разбой, или поощрять за пьянство и самовольное оставление места службы.

                4
     Бессонная ночь закончилась. Дербенёв «ни с чем» возвращался из военной комендатуры гарнизона. Сазонова не выпустили, материалы дела передали в военную прокуратуру, где было возбуждено  уголовное дело.
Со временем, во всём конечно разобрались, но итог оказался неутешительным: ввиду отсутствия состава преступления уголовное дело по вооруженному нападению на таксиста было закрыто, а вот за пьянство на дежурстве и самовольное оставление корабля, в ходе этого дежурства, Вовке, в приказе по флоту объявили НСС ,  сняли с должности и направили в РТШ  с понижением. Уж куда ниже?!
Этот  кадровый провал   исполняющего обязанности командира подводной лодки, приведший к потере члена экипажа, станет серьёзным уроком в служебной карьере Дербенёва. Таким же уроком этот случай станет и для самого Сазонова. Спустя годы он будет признан лучшим офицером радиотехнической школы, «досрочно» получит звание капитана третьего ранга и даже встретит  на новом месте  службы свою «вторую половинку»,  с которой узами брака свяжет дальнейшую жизнь.
Но это будет потом, а пока  Дербенёв плёлся как побитый к заводской проходной и мысленно представлял какие «ласковые» слова в свой адрес он сегодня услышит от командира дивизии… 

              V.  ВЕРА, НАДЕЖДА И ЛЮБОВЬ

                1
     Наверное, когда у человека много забот – время летит быстро, а когда любой из нас тяготится ожиданием  –  время превращается  в густой кисель, который еле движется сквозь узкое горлышко бутылки текущих суток.
Дербенёв  с удовольствием для себя отметил, что доковый ремонт, казавшийся чем-то необъятным и почти бесконечным,  завершён в обозначенные для этого два месяца.  Б-181 с помощью буксиров перешла к стенке завода и ошвартовалась аккурат напротив будки строителя. Сам, Евгений Иванович Подлесный  вместе с заводскими специалистами стоял на причальной стенке и встречал лодку, демонстрируя полную готовность начать навигационный ремонт.
Мелкие колючие снежинки, гонимые лёгким ветерком летели прямо в лицо Александра, стоявшего на мостике, и немного пощипывали  щёки.  Однако отворачиваться не хотелось совсем. После затяжной и сырой осени хотелось, наконец, ощутить присутствие зимы.  Середина декабря в Латвии не радовала сибирскими морозами, но акваторию Военного канала и Заводской гавани  всё же начало сковывать льдом.
— О чём мысли командирские?  – поинтересовался старший механик, поднимаясь на мостик.
— Да всё о ней, Николай Витальевич, об этой батарее треклятой. Ведь что получается: срок годности  у неё максимум пять лет, а она три года уже отстояла на складах после изготовления и что нам остаётся?
— Один - два года эксплуатации плюс минус пара УПЦ …
— Вот я и говорю, безобразие, а впереди боевая служба!
— Не переживай, Николаевич, — стармех, дружески похлопал старпома по плечу, – не на два года идём ведь, а только на два месяца.
— Всё равно безобразие, хотя бы потому, что вместо пятидесяти четырёх суток на замену всех  четырёх групп аккумуляторной батареи нам дают всего тридцать шесть.
— Справимся, время терпит, у нас ведь сначала ремонт дизелей и других технических средств, а уж потом замена батареи…
— Ты ещё скажи, что потом и командир из отпуска выйдет.
— Думаю, Александр Николаевич, легче тебе «губозакатывающий» станок заказать в заводе, чем надеяться на Зайкова что тот выйдет. Он пока всё не отгуляет, даже нос казать перед комдивом не станет.
— Это точно! — подтвердил замполит, присоединяясь к беседе коллег.
 — А где, интересно было партийно-политическое руководство нашего славного крейсера пока мы «героически» всплывали из дока и в «сложных ледовых условиях» переходили к месту ремонта? — дружески подначивая Муренко, уточнил Дербенёв. — Вами даже Александр Иванович Яковенко интересовался убывая после перешвартовки.
— Как всегда, там, где трудно,— ответил за политработника Пимах, — наверное, опять какой ни будь «проект века» готовил?
 — Не какой ни будь, а вполне конкретный  проект перегородок в казарму, что бы в условиях плюрализма мнений и трезвости мысли организовать лучшую жизнь матросам.
— Например? — не понял старпом.
— Например, по боевым частям и службам разместить весь личный состав,  — ответил замполит.
— Что ж мысль хорошая, передовая, — демонстративно подкручивая  усы, согласился Дербенёв, — но  во что нам с механиком это обойдётся?
— Да всего ничего девяносто килограмм спирта или месяц работы  четырёх матросов в деревянном цеху…
               
                2
— Ты что и вправду считаешь, что я тебе изменяю? — нежно улыбаясь и глядя прямо в глаза Дербенёву, спросила Татьяна, упираясь руками в подушку и склоняясь над супругом.
— А как бы ты, интересно, отреагировала, если бы придя однажды домой обнаружила, что я пью чай или кофе, щедро  сдобренные алкоголем, в компании, например, финансового инспектора эскадры подводных лодок?
— Надеюсь, ты имеешь в виду девушку финансового инспектора? — уточнила Дербенёва.
— Естественно!  — недоумевая, ответил Александр.
Только что случившаяся близость не позволяла Александру адекватно воспринимать вопросы задаваемые Татьяной, а длинные русые волосы любимой, слегка прикрывающие её обнажённую грудь, водопадом ниспадали на лицо Дербенёва, нежно дразнили и, покачиваясь, требовали продолжения действа. От блаженства глаза закрывались сами собой.
— Нормально отреагировала бы:  если моим мужем интересуются другие женщины значит он настоящий мужчина, а такого я никому не отдам!
 — Странно  как-то всё получается.  Я должен одобрительно реагировать на некоего бывшего сослуживца своей жены, подозрительно носящего  такое же, как у меня имя, и неоднократно посещающего  мою квартиру в моё  отсутствие, только потому, что французы   имели неосторожность придумать притчу о том, что: жена, которой не интересуются посторонние мужчины, не нужна и самому супругу?!
Татьяна приподнялась над Александром и, подвинувшись вперёд, согнула руки в локтях. Теперь она ласкала закрытые веки Дербенёва не волосами, а воспалёнными страстью сосками своей груди.
 — Любимый, ты много рассуждал, но так и не ответил на мой вопрос? — прошептала Дербенёва, продолжая своё чародейство…
Александр, физически раздавленный судоремонтом и теперь глубоко погруженный в облака любви, не приходя в сознание, попытался вспомнить вопрос, на который он не ответил, но попытка оказалась тщетной.
— Так да или нет?  — настаивала с ответом Татьяна.
— А что лучше? — еле слышно уточнил Александр.
— Нет,— также тихо, покачивая телом в такт с супругом, ответила Татьяна.
— Нет…— простонал Дербенёв.
             
            VI. НЕВЕЗУЧИЙ ГАРРИ
             
                1
    «Что такое не везёт и как с этим бороться?» — Вопрос, который задают себе многие из нас. Одни чаще, другие реже, в зависимости от того какая тельняшка, кому ближе к телу, полосатая или однотонная. Бывают такие люди, которые носят исключительно однотонное нижнее бельё и, как правило, только чёрного цвета. Хотя как на это посмотреть…
Одного индуса  ядовитые змеи кусали сорок два раза за его пятьдесят восемь лет жизни и всё время врачи спасали ему жизнь. У кого, скажите, теперь повернётся язык называть этого «счастливчика» невезучим. Но встречаются и такие люди, к которым всякие напасти просто липнут, почти как мухи на липкую ленту. Можно в это верить, можно сомневаться, но на Б-181 нашёлся и такой человек. Его так и звали все: «Невезучий Гарри».
Если экипаж лодки  вышел на строевую прогулку в общем строю целой эскадры подводников, и над строем, чеканящим шаг по узким улочкам  старой Лиепаи, пролетит ровно один баклан, которому ни с того ни с сего захочется справить нужду прямо в воздухе, то основным и единственным объектом «бомбометания»  выбранным из нескольких тысяч человек, плюс оркестр, будет обязательно фуражка лейтенанта Игоря Ежова – командира ЭНГ Б-181.
Более того, если внезапно, после  диарейной  «атаки», поднимется шквальный ветер и пронесётся над тем же строем подводников, идущим по узким улочкам старой Лиепаи, то «счастливчиком», с которого сорвёт фуражку только что очищенную от птичьего помёта и бросит в единственную  на весь квартал лужу, будет всё тот же Гарри…
До прихода на Б-181 Дербенёв даже не догадывался, что такие люди вообще существуют, но в новой должности, с явлением по фамилии Ежов пришлось считаться.
Однокурсник Игоря Олег Апилогов, с которым Дербенёв служил на Б-224, рассказывал, что однажды, когда ещё курсантами они направлялись на корабельную практику в далёкое Заполярье, единственным военнослужащим из целой роты, у которого нога застряла в эскалаторе метрополитена на Ладожском вокзале, был Игорь Ежов. Так он и прибыл в Мурманск в одной туфле…
Сегодня, Ежову порекомендовали бы персонального психолога или ещё какого утешающего специалиста, но на улице была зима 1986 года - не до психологов, знаете ли, было тогда.
Народ, только отвыкший от брежневского лозунга: «Экономика должна быть экономной», вынужден был привыкать к тому, что военная форма одежды стала вдруг «рабочей» и в ней теперь  даже в ресторан не пускали. Свадьбы и юбилеи стали повсеместно «безалкогольными», а гласность и плюрализм мнений вначале «обрадовавшие» всех, теперь касались, в основном, случаев обличения лиц, не согласных с всесоюзной вырубкой виноградников. В остальном партия и народ были «едины». Даже когда традиционно на кухне партийные с беспартийными гражданами обсуждали за рюмкой «чая» бестолковые прожекты говорящего без бумажки Президента Великой страны, главным аргументом  «За», оставался аргумент в пользу ГЛАСНОСТИ. Потому что ПЕРЕСТРОЙКА это всего лишь международный символ советско-американской оттепели, а ГЛАСНОСТЬ – завоевание народа давшее возможность  каждому, опять же на кухне, обсуждать более широкий круг существовавших в стране проблем.
               
                2
     Первые успехи Дерьенёва, также как и первые неудачи в новой должности были уже позади. За решением насущных проблем незаметно пролетел  не только доковый, но и навигационный ремонт. За четыре месяца в заводе,  свыкшийся с мыслью о том, что он и впредь будет единолично принимать многие важные решения, конечно не без помощи замполита и стармеха, но всё же сам, Дербенёв, вдруг, получил указание командира дивизии  срочно отыскать и вызвать к нему Зайкова.
«И зачем ему командир, разве я не справляюсь?» —  только и подумал Дербенёв. Но делать нечего, приказ надо выполнять. Поскольку домашний телефон командира молчал, вечером того же дня Александр зашёл к Зайкову домой. Оказалось, что в связи с переносом сроков выхода на боевую службу в ближнюю сторону, сократились и сроки замены АБ. Теперь экипажу Б-181 на замену батареи оставалось не тридцать шесть и без того урезанных донельзя, а всего двадцать восемь суток.
— Они там, в Москве, что совсем без царя в голове живут? — возмущался Дербенёв.
—Ты не сильно наезжай на Москву, Александр Николаевич, не смотри, что гласность… — предупредительно по-отечески сдержал горячий нрав подчинённого командир. — У нас тоже безбашенных хватает, лучше с механиком подготовьте график трёхсменной работы по замене АБ и замполита обязательно подключи. Распиши всех офицеров по часам на погрузку, кроме врача. Как у тебя, кстати, с зачётами на допуск?
— В эскадре почти всё сдал, остался начальник штаба и комэск, а на флот как ехать пока вас нет ума не приложу?
— И то хорошо, что есть. На флот не скоро поедешь, мне ещё госпиталь «изобразить» надо, хотя бы на пару недель…
               
                3
     Февраль, оказавшийся в наступившем 1987 году   крепким «малым» упорно не сдавал позиции надёжного «покровителя» Военного канала и служивый люд, не особо обременяя себя вопросами личной безопасности, протоптал от причальной стенки завода на противоположный берег  Заводской гавани не одну «тропу Хошемина».
Не стал исключением в этом и экипаж подводной лодки Зайкова.
Тропа, проложенная подводниками Б-181 по толстому льду между ангаром эскадры подводных лодок, где прятались от вражеских глаз сверхмалые подводные лодки и плавучей казармой «Миасс» на акватории СРЗ-29 с лёгкой руки штурмана Стоянова называлась «заячьей», но как показало время не долго…
Дербенёв, пользуясь властью временно исполняющего обязанности командира воинской части, категорически запретил водить экипаж на завод и обратно по льду гавани, но отдельные офицеры и мичманы «под чутким руководством» замполита всё же совершали разовые «прогулки» по льду.
Видя, как народ беспечно гуляет по акватории гавани, руководство завода «Тосмаре» решило в преддверии весны и таянья льдов, дабы предотвратить несчастные случаи, периодически взламывать лёд буксирами. Здесь следует заметить, что операция взлома происходила обычно  с раннего утра и до одиннадцати часов. Обед и «адмиральский» час у подводников по расписанию  с тринадцати до пятнадцати, так что за два – четыре часа лёд успевал немного окрепнуть, но человека ещё не выдерживал. Чтобы особо не рисковать, некоторые опаздывающие к послеобеденному построению подводники обходили, где это было возможно, места взлома и промоины ориентируясь на редкие сохранённые следы.
И вот наступил красный День календаря – 23 февраля.
В СССР День Советской армии и Военно-морского флота не был выходным днём, хотя и считался государственным праздником. Поэтому для экипажа Б-181 работы по замене АБ продолжались обычным порядком, хотя и было принято решение проводить их не в три, а только  в две смены, чтобы хоть как то обозначить праздник.
Когда после обеда Дербенёв построил экипаж и проверил готовность личного состава к работам, выяснилось, что Муренко, Ежов и назначенный  вместо  Сазонова командир ГУ БЧ-2 лейтенант  Дрофеев отсутствуют в строю…
 — Объявите по громкой связи отсутствующих! — распорядился Дербенёв стоящему на мостике дежурному по кораблю.
— Так вон же они идут,  — показывая рукой  в сторону акватории гавани, ответил капитан лейтенант Фетисов, служивший на Б-181 командиром группы целеуказания.
Все, в том числе и Дербенёв повернулись в сторону идущих по льду «следопытов».
Первым, возглавляя «колонну» и очень чётко ступая «по следу» не тронутому ледоколом, семенил замполит. Сразу за ним, вприпрыжку почти «след в след» двигался командир ЭНГ, за ним широкими размашистыми шагами «циркулил» Дрофеев, замыкал спешащую процессию неизвестно откуда взявшийся рыжий бездомный пёс по кличке Кабздох, который периодически из ниоткуда появлялся на построениях экипажей эскадры.
Темневшее справа от тропы пятно чистой воды  заметное до обеда, за время снежного заряда, случившегося час назад, затянуло тонким льдом и припорошило снегом.
Пёс, радуясь внезапным компаньонам и, очевидно, воспринимая процессию, как нечто игриво-родное повизгивал и подпрыгивал, иногда обгоняла людей то слева, то справа по нетронутому снегу. В какой-то момент он пробежал по свежему льду вперёд процессии и тут же, путаясь под ногами, вернулся обратно, оставив на снегу хорошие свежие отпечатки лап  как раз в том месте, где ещё три часа назад работали буксиры.
Не надо быть пророком, что бы понять, кто именно воспользовался новой тропой. Ежов, до этого не задумываясь ступавший за замполитом, вдруг оказался рядом с ним, но ненадолго, потому что в следующий миг, когда лейтенанта «потянуло на собачий след» тело облачённое в шинель и шапку, ушло под лёд…
Дербенёву, как впрочем, и всему личному составу Б-181 не приходилось бывать на Южном полюсе и видеть как проворно «вылетают» из воды на лёд пингвины Антарктиды.  Но сейчас весь экипаж, наблюдавший за происходящим на льду,  стал свидетелем вполне антарктического вылета своего сослуживца, которого так быстро  «отрыгнула» ледяная вода, что замполит даже не заметил «потери бойца».
С этого дня тропу стали называть «Ежовой».
 Что касается самого Гарри, то по возвращении на корабль,  его «наградили» стаканом  спирта, чтоб не заболел, поздравили с новым днём рождения, а заодно и праздником. И только боцман Петров проворчал по этому поводу что-то нехорошее касающееся рождённых в понедельник.
 Через месяц Игорь Ежов по неизвестной никому причине был переведён на другую подводную лодку, но теперь 629 проекта. Дербенёв облегчённо вздохнул!
               
                VII. ШЕВАЛЬЕ  ДЕ СЕНГАЛЬТ

     Опытные женщины, знающие мужчин не «понаслышке», скажут, что под коркой мозга у большинства особей мужского пола живёт как минимум один Донжуан или Казанова. И насколько длинной будет эта жизнь зависит исключительно от представительниц прекрасного пола. Во всяком случае до тех пор пока он, этот самец, не найдёт предмет своего сердца, способный целиком и полностью утопить его в водовороте не только страсти, но и бытовых проблем, да так, чтобы опомнится не смог этот самый кобель хотя бы первых лет пять, а лучше десять, насколько хватит сил у этой исключительной женщины.
А, женщины, как известно, встречаются  тоже разные, как впрочем, и мужчины. Вот и получается, что одни семейные пары живут «душа в душу» всю жизнь, не замечая порой даже времени, которое бежит где-то рядом, а другие бегут как чумные в разные стороны, споря, соперничая, бросая друг друга, так и не ощутив радости от  полного ветра в парусах  семейной лодки…
Борис Фёдорович Муренко – заместитель командира Б-181 по политической части был замечательным человеком, с которым всегда можно было найти тему для взаимно приятного и интересного разговора. Всегда вежливая и внимательная манера его общения даже с чужими людьми неизбежно вызывала восхищение окружающих, особенно женщин, а насколько Борис был хорош в семье, лучше его супруги Лидии не знал никто…
Но пусть меня простит читатель, когда мы идём к стоматологу, нас мало интересует насколько ярко в нём выражены человеческие качества или насколько он хорош как собеседник, при этом ой как нам не безразлично насколько он хороший специалист.
Когда, в очередной раз капитан третьего ранга Попов, стоя дежурным по подводной лодке позволил себе «погружение ниже ватерлинии  с дифферентом в 40 градусов на нос» Дербенёв вынужден был обратиться именно к замполиту, а тот, в свою очередь, предложил привлечь на помощь сначала офицеров, а уж потом и партийное собрание.
Главными соратниками  в разбираемом вопросе Дербенёв считал,  своих  ровесников и вчерашних товарищей по лейтенантству - штурмана Стоянова и ракетчика Грачёва. Оба «комбата», были хорошими специалистами, честными в общении с коллегами и подчинёнными. Но то, как повели себя на собрании эти «вчерашние друзья», по мнению молодого старпома можно было назвать только предательством.
Именно предательством считал Дербенёв отказ Стоянова и Грачёва, поддержать его предложение о передаче персонального дела коммуниста Попова на суд чести офицеров соединения подводных лодок. Из всего кворума  партийного собрания только замполит с механиком поддержали Дербенёва в этом вопросе.
— Позволю спросить вас, Сергей Николаевич, что на сей раз стало причиной столь неподобающего поведения старшего офицера     Б-181? — ожидая ответа, замполит пристально посмотрел в глаза начальника РТС.
— Какого неподобающего поведения? — как ни в чём не бывало, поинтересовался Попов. — Я крайне деликатно и вполне достойно общался с женщиной…
— С какой ещё женщиной? — удивился замполит.
— Накануне дежурства моя супруга послала меня к нашей, точнее её, дальней родственнице на улицу Клайпедас, чтобы я починил этой самой родственнице телевизор, а мадам эта оказалась одинокой и вполне симпатичной женщиной…
— И что? — предчувствуя неладное, уточнил Муренко.
— И починил…
— А при чём здесь ваше пьянство во время дежурства по кораблю? — не улавливая связующей нити,  снова уточнил замполит.
— Какое там пьянство, Борис Фёдорович, так, на один глаз. Чтобы не закрывался во время беседы. Выпито было всего ничего:  пол-литра и то на двоих с девушкой. Старпом сказал, если я ещё раз на дежурстве призову в собутыльники мичманов, он лично напишет рапорт командиру дивизии!
 —Так вы, уважаемый Сергей Николаевич,  решили на сей раз, чтобы старпом сменил гнев на милость  попьянствовать с первой встречной ш…й? — вконец обалдев от услышанного прохрипел Муренко, у которого  внезапно перехватило дыхание и замкнуло голосовые связки.
— Ну, зачем же так грубо, Борис Фёдорович, вы же интеллигентный человек, а она, какая-никакая, а  все-таки родственница. Да и была-то она на лодке всего час, я же вам  не шевалье де Сенгальт…
— Как на лодке? Вы что эту лах…у на борт боевого корабля притаранили? — Богатое воображение и личный опыт замполита нарисовали картину, от которой Борис Фёдорович чуть-чуть не потерял дар речи навсегда.
— Да никто её не таранил, она сама пришла, по разовому пропуску, через проходную завода. — спокойно отреагировал Попов.
Лицо онемевшего замполита вполне определённо напугало   Дербенёва:
— Кто за то, чтобы за недостойное поведение в ходе дежурства по кораблю  коммунисту Попову объявить выговор, прошу голосовать.
Замполит  немного пришёл в себя и внимательно осмотрев присутствующих начал подсчёт голосов.
— Борис Фёдорович, — из-за спины замполита отозвался штурман Стоянов, тщательно фиксировавший всё услышанное в  протоколе собрания, — а разве можно объявлять партийное взыскание за нарушение партийной дисциплины, не раскрыв в чём это нарушение выразилось?
— Конечно же, нет! — вместо Муренко ответил ракетчик Грачёв. — Но если протокол, который ты столь усердно ведёшь, после этого собрания случайно попадёт на стол начальнику политотдела, то, скорее всего на ближайшей партийной комиссии дивизии будут рассматривать не похождения Попова, а персональные дела коммунистов Дербенёва и Муренко…
— А вы, что Александр Васильевич, всё, что мы здесь говорим, записываете сразу в протокол???  — окончательно придя в себя, еле слышно проговорил замполит, теперь уже хватаясь за сердце.
Собрание пришлось прервать на неопределённый срок. Попова, в конечном итоге, решили по партийной линии пока не наказывать. В дисциплинарном порядке связист понёс наказание в приказе временно исполняющего обязанности командира войсковой части, который Дербенёв, не без удовлетворения подписал и довёл до старшего офицерского состава. 
Нетрезвый  и половой вопросы связиста и, как выяснилось, корабельного «Джакомо Казановы»  решено было оставить открытыми хотя бы  до возвращения из отпуска настоящей «мамы»…
               
              VIII. КОМАНДИРСКОЕ РЕШЕНИЕ
                1
     Ранним утром девятого марта, сразу после подъёма флага Дербенёв направился в приёмную начальника штаба эскадры подводных лодок. Назначенное капитаном первого ранга Шестаковым время пять минут как истекло, а «самого» ещё не было...
Кроме Дербенёва в приёмной «топтались» ещё два мичмана. Судя по папкам, которые те держали в руках, один был  явно с узла связи, а другой определённо  с шифроргана!
— И что мучаемся от безделья? — зычный, слегка хрипловатый  голос начальника штаба внезапно прервал наблюдения Дербенёва. — Заходите коль пришли.
В просторном и светлом кабинете Валерия Ивановича Шестакова, начальника штаба эскадры подводных лодок Дербенёв ещё не бывал и поэтому не сразу сообразил с какой стороны подойти к начальнику чтобы предъявить зачётный лист.
— А ты наверное Дербенёв? — простецки обращаясь к Александру уточнил начальник штаба.
— Так точно, товарищ капитан первого ранга. Вы на сегодня  назначали время для сдачи зачёта на самостоятельное управление кораблём.
— Тогда не торчи как гвоздь в корабельной баночке. Садись вот здесь  справа от меня. Видишь мне пока некогда…
Дербенёв осторожно сел за стол, открыл свою папку, в которой лежал зачётный лист и стал перечитывать закрытые ранее вопросы.  Волнение, которое пришло накануне визита к Шестакову не отпускало. Где-то под коркой мозга звучал только один безответный вопрос: «Что будет спрашивать начальник штаба?»
Наблюдая за монотонной работой старшего начальника, который бегло читал какие-то телеграммы и сразу же расписывался,  Дербенёв немного успокоился. Но выражение лица наверное всё-таки выдавало волнение, потому что Шестаков вдруг сказал:
— Да ты не переживай Дербенёв о том что я буду у тебя спрашивать. Ты лучше поднатужь мозги чтобы можно было вспомнить ответы на поставленные вопросы! Или ты думаешь, что я не был в твоей шкуре?
— Думаю, что были…— Дербенёв как-то вяло улыбнулся.
— Тогда слушай вопрос: — Начальник штаба отпустил мичманов и продолжил: — Ты из штурманов, значит всякие там СКП , невязки и прочую  дребедень знаешь лучше меня. А вот скажи мне что такое КООРДОНАТ и с чем его едят?
— Манёвр уклонения корабля или соединения кораблей в сторону от прежнего пути с целью избежать столкновения с одиночной миной или иной опасностью. При выполнении данного манёвра корабль описывает две равные по длине и симметрично расположенные в разные стороны от линии пути дуги циркуляции — вправо и влево или наоборот. Так, при описании Коордоната вправо корабль поворачивает вправо на некоторое число румбов и, пройдя положенное расстояние, ворочает влево на тот же угол и таким образом ложится на курс, параллельный прежнему. — Как прочитанное  с листа, выпалил Дербенёв.
— Всё правильно, но ты забыл рассказать о работе дизелей или моторов на винт во время манёвра…
— Готов доложить, — смутился Дербенёв.
— Верю, вижу, что готовился, сколько в должности? — запросто, как старинного товарища, спросил Шестаков.
— Пятый месяц, — по-прежнему смущаясь ответил Дербенёв.
— А на боевую службу когда?
— В июле, — бодро доложил Александр.
— Успеете подготовиться? — поинтересовался начальник штаба.
— Успеем, товарищ капитан первого ранга, доковый ремонт завершили, дизеля проверили, батарею поменяли, вчера закончили лечебный цикл осталось подработать навигационный и ракетный комплексы, а также связь…
— Укомплектовать и подготовить экипаж, сдать все задачи, выполнить положенные стрельбы и т.д. и т.п. — продолжил Шестаков, а командир хоть на месте или всё в госпитале, у вас ведь перешвартовка сегодня, кажется?
 — На месте! — не задумываясь ответил  Дербенёв, хотя Зайков на подъёме флага сегодня отсутствовал…
— Что командира прикрываешь – хорошо, а вот врать старшему начальнику, который с тобой «по душам» разговаривает негоже…Ты или Зайкова ищи, или докладывай Борковскому чтобы кого прикомандировал, понял?
— Так точно, товарищ капитан первого ранга, — отрапортовал Дербенёв.
— Ну, тогда давай свой зачётный лист.
Дербенёв открыл папку и поднёс её на подпись начальнику.
 «А некоторые говорят «пьяный с бритвой»… Абсолютно нормальный мужик этот ваш «опасный» начальник штаба! — подумал Дербенёв, выходя из кабинета Шестакова и прикрывая за собой дверь.
  Уже на выходе, на парадной лестнице Александр поймал себя на мысли, что всё  у него очень хорошо складывается, но стоит поторопиться на перешвартовку, чтобы не подвести командира.
               
                2
 — Что у нас с готовностью корабля и буксирами? —поинтересовался у стармеха  Дербенёв, спустившись в центральный пост.
— Ты, Александр Николаевич, как настоящий командир спрашиваешь, наверное зачёт начальнику штаба сдал? — вопросом на вопрос ответил Пимах.
— Да, Николай Витальевич, и командиру эскадры тоже!
— Молодец, значит, но и мы не шилом деланные. Моторы и дизеля проверены.  Экипаж «к бою и походу готов». Буксиры начали движение в нашу сторону. Только вот настоящая «мама» задерживается. — И тут же прочитав по глазам Дербенёва резонный вопрос, командир БЧ-5 добавил: — Звонил  минуты три назад сказал, что  выезжает.
— Откуда? — поинтересовался Дербенёв.
          — То же самое минуту назад спрашивал командир дивизии. Вы, случайно, не договаривались одни и те же вопросы задавать?
В центральном посту раздался телефонный звонок заводской АТС, Дербенёв машинально схватил трубку и представился. С другой стороны провода сначала была тишина, а потом раздался возмущённый голос Борковского:
— Я самое, самое, просил чтобы меня соединили с Зайковым…
— Но его на борту пока нет…— памятуя наставление от Шестакова промямлил Дербенёв.
— А где, я вас спрашиваю, самое, самое, его носит? — никак не успокаивался командир дивизии.
— Несколько минут назад был наверху, у строителя! — неожиданно для самого себя «по инерции» соврал Дербенёв.
— Короче так, я через пять минут выезжаю к вам и передайте Зайкову что, если к моему приезду его не будет на борту, то на Б-181 не будет и командира. По крайней мере с фамилией Зайков, самое, самое…
Дербенёв положил трубку и негодующе посмотрел на Попова поднявшегося со средней палубы в центральный пост.
— Командир БЧ-4, РТС, почему до сих пор  телефон не перенесён на причал? Самое, самое…
— Только что был передо мной командир лодки, а теперь вижу целого командира дивизии! Что будем делать, Николаевич? Самое, самое. — стармех простодушно улыбнулся и пародируя комдива посмотрел на  старпома.
— Не знаю, Витальевич,  —  махнув рукой ответил Дербенёв.
Вошедший в центральный пост замполит немного разрядил обстановку
— Куда это связист так резко рванул с телефоном? — поинтересовался кем-то взмыленный Борис Фёдорович.
— Связь налаживать… Полевую! — ответил Дербенёв  поднимаясь наверх следом за Поповым.
Поднявшись на ходовой мостик Дербенёв по привычке, выработавшейся за четыре месяца ремонта, занял командирское место на правом крыле. Убедившись в готовности швартовных команд, осмотрел акваторию. Слева по корме в сторону лодки двигался заводской буксир «Первомайск» , второго буксира видно не было.
— Радисты! —  Дербенёв перешагнул на левое крыло мостика и склонился над «Каштаном». — Свяжитесь с «Первомайском» и уточните где второй буксир. Мне нужен хотя бы один «вертолёт» , чтобы перейти к семнадцатому причалу, а этот паровой «мамонт» с одним винтом мне чем поможет, разве что лёд поломает у борта, да дёрнет от стенки?!
— Мостик, радисты, От «Первомайска» получено: «Маленьких  не будет они занимаются выводом партии из плавдока». Буксир запрашивает, что ему делать?
— Передайте на буксир, ему очистить лёд возле меня по левому борту и принять   швартов с носа. По моей команде отвести носовую часть лодки от причальной стенки и не мешать моему манёвру.
— Товарищ командир, — боцман обратился к Дербенёву и осёкся…
— Ну, что тебе боцман? — не понял обращения старпом.
— Командир дивизии въехал на территорию завода, вон там у проходной стоит его «Волга».
Дербенёв присмотрелся, и действительно обнаружил у проходной небесно-голубую машину Борковского. Комдив вполне очевидно планировал сдержать слово офицера и начальника, по меньшей мере в части проверки перешвартовки Б-181, а Зайкова на борту всё  ещё не было… Что делать в сложившейся патовой ситуации Дербенёв даже не предполагал, но определённо понимал, что сейчас от него зависит если не судьба, то, как минимум, будущее командира. Того самого командира, который в него поверил!
— Мостик, радисты, нам «добро по плану». — Доклад радистов вывел из состояния раздумья старпома.
Дербенёв ещё раз взглянул на швартовные команды выстроившиеся на надстройке, на боцмана, изнывающего от желания заняться делом, на буксир подошедший к борту лодки, наконец на «Волгу» перед которой только что поднялся шлагбаум проходной завода и не выдержал искушения:
— По местам стоять со швартовых сниматься… Сходню на борт. Отдать носовой, отдать средний. Подать носовой на буксир. Рубка, Товсь  моторы. Боцман, право руля!
Убедившись, что все команды выполнены Дербенёав продолжил:
— Рубка, левый малый назад, правый малый вперёд!
— Товарищ командир, нос пошёл влево до причала один метр… два метра, кормовой шпринг работает внатяг, — боцман  Петров чётко следил за обстановкой и докладывал Дербенёву.
А старпом, работая одновременно за себя  и отсутствующего командира, почувствовал  вдруг такой кураж которого ещё никогда не испытывал в жизни. От мысли, что именно он, а не кто-то другой сейчас управляет огромным боевым кораблём, а тот как  укрощённый зверь послушно выполняет команды и повинуется воле «укротителя», хотелось обнять весь мир и всех людей одновременно.
«Стоп!» — подумал Дербенёв, не единожды в своей жизни уже переживавший похожие ощущения. — Попридержи свои эмоции, Александр Николаевич, сейчас они лишние!».
Как и раньше Александр понимал, что сейчас от него зависит далеко не всё, потому что есть экипаж, который  внимательно слушает и выполняет его команды, есть железо которое тоже требует специального подхода. 
«Плохо, что никто  из родственников  или учителей, определивших мою дорогу в жизни не видит этот  почти триумф», — не выходя из состояния эйфории подумал Дербенёв, перепрыгивая с левого крыла мостка на правое.
— Рубка, стоп моторы. Боцман, прямо руль. Отдать кормовой.
Капитан «Первомайска»  вышел на крыло мостика и спросил голосом о своих действиях. Дербенёв ответил в мегафон:
— Спасибо за работу, подстрахуйте при швартовке…
— Товарищ командир, Зайков на заводе, — своевременно и как будто невзначай доложил боцман.
— Где? — удивился Дербенёв.
— На семнадцатом причале белая шестёрка стоит. Его кажется. Наверное переживает что не успел?
— А «Волга» комдива? — уточнил Дербенёв, всматриваясь вдаль.
— Комдив проехал мимо, пошёл к строителю, — спокойно ответил Петров.
Когда Б-181 ошвартовалась у причала Дербенёв построил экипаж по «Большому сбору» и доложил командиру о выполненных в его отсутствие задачах. А ещё через несколько минут к причалу подъехал Борковский которому, как и положено в таких случаях теперь доложил сам Зайков.
 — А ты молодец, Владимир Петрович, — пожимая руку командиру лодки, похвалил командир дивизии.
— В чём это выразилось? — сделав соответствующую мину на лице,  уточнил Зайков.
— В том, что успел на перешвартовку, да и батарею раньше срока заменил… А это тебе лично, — Борковский достал из кармана какой-то конверт и вручил Зайкову. —  Носи, заслужил! Да, с тебя причитается!
               
                3
     Как только машина комдива скрылась за проходной завода, Зайков приказал замполиту вести экипаж в казарму, а Дербенёва позвал  к главному строителю, намекнув, что у него сегодня праздник, день рождения…
— Ты бы съездил за проходную Тосмаре, в красный магазинчик за коньячком и апельсинами, если они есть. — Зайков протянул ключи от своей машины и деньги Дербенёву: — Права-то имеешь?
 — В наличие, товарищ командир, в прошлом году получил, только вот железным конём не обзавёлся пока…
— Это дело нехитрое ещё обзаведёшься. Езжай, а я пока стол организую. Вахтенный!  — Зайков повернулся в сторону лодки: —Вызови-ка наверх мичмана Соломенного, да побыстрее!
Когда Дербенёв открыл дверь в кабинет Подлесного, то увидел довольно приличную компанию  старших офицеров разместившуюся за рабочим столом строителя. Среди собравшихся было несколько командиров «эсок»  и торпедных «буках» . Многих офицеров Дербенёв видел впервые.  Александру стало немного не по себе и даже стыдно за то, что он забыл о дне рождения своего командира.
— Прошу разрешения, товарищи офицеры, — уточнил Дербенёв, входя в помещение и снимая фуражку.
— Давай, что принёс и проходи к столу,  — предложил Зайков, — вон там садись, возле командира крейсера, видишь капитан первого ранга сидит, вот там возле него и присаживайся.
Александр прошёл на предложенное место и приготовился произнести тост за именинника, но слово взял Зайков.
— Товарищи! Боевые друзья! Сегодня у меня есть повод произнести тост, — Зайков достал конверт, вынул из него сложенный вчетверо лист бумаги и, раскрыв документ, прочитал приказ Министра обороны СССР о присвоении капитану второго ранга Зайкову Владимиру Петровичу очередного воинского звания «капитан первого ранга». Присутствующие дружно зааплодировали, но Зайков жестом прервал их: — Но первый тост я хочу произнести не за это, а за «день рождения».
— Так у тебя сегодня и день рождения тоже? — удивился строитель.
— Нет, Евгений Иванович, не у меня, а у него…— Зайков рукой показал на Дербенёва.
Старпом Б-181 ничего не понимая смутился и встал.
— Товарищи офицеры и ты, Александр Николаевич, запомните этот день. Сегодня родился командир! Да, да, я не оговорился, ибо не каждый человек способен мгновенно принять и блестяще осуществить принятое им решение. Такое под силу только командиру, а не  просто офицеру. Я очень мало знаю этого офицера - моего старшего помощника, мы служили на разных кораблях, но то что я вижу в его работе, заслуживает уважения. Пусть он молод, неопытен, но! Подумайте сами, что сегодня произошло? Казалось, ничего особенного - рядовая перешвартовка. Пройти-то надо в несложных ледовых условиях каких-то четыреста метров или  два с половиной кабельтова, правда, путь этот надо проделать своим ходом. Но ведь сначала надо решиться на это… И чтобы решиться, надо быть уверенным в себе, технике  и экипаже. Спасибо тебе, командир, ты совершил сегодня своё первое самостоятельное плавание, да так, что ни командир дивизии, ни экипаж в прочном корпусе не заподозрили неладного! За твоё командирское будущее, Александр Николаевич!
Зайков поднял бокал с коньяком и выпил. Его начинание поддержали все присутствовавшие за столом. И только Евгений Иванович Подлесный внимательно посмотрел на внезапно покрасневшего Дербенёва, и тихо произнёс:
— А ты, оказывается, совс-е-ем не простачок, как мне всегда казалось, молодой человек, живущий в доме напротив…
                IX. ВОВОЧКА
               
                1
— Дорогой, это ты? Если да, то у меня есть одно замечательное предложение, — Дербенёва интригующе выглянула в прихожую из ванной комнаты, откуда тут же повеяло дымком только что протопленного титана.
— Для меня? — поинтересовался Александр снимая шинель и шапку.
— Нет, для нас, — ответила Татьяна прячась обратно за дверью ванной.
— И в чём заманчивость твоего предложения? — уточнил через закрытую дверь ванной комнаты  Дербенёв.
— Мне кажется, дорогой, что нам пора задуматься о службе на берегу, кстати и мама с этим согласна, — выходя из ванной комнаты и вытирая насухо волосы «обрадовала» Татьяна.
— А чем же плоха служба на лодках? — не чувствуя подвоха и усаживаясь на «своё» место за столом кухни уточнил Дербенёв.
— Думаю, что нам достаточно этой корабельщины,  нахлебались, там только дураки да алкоголики служат! — как опытный и «подкованный» агитатор «железобетонно» констатировала  Дербенёва.
От слов Татьяны у Александра даже дух перехватило. Понимая, что сказанное супругой не является её жизненным взглядом, а кем-то очень умело вложено в благодарные уши, Дербенёв всё же поинтересовался:
 — И чего это  мы так быстро нахлебались? Может быть по гостиницам или съёмным квартирам, как Татьяна и Саня Хомичевы, годами скитаемся? Или может денежное довольствие подводника «жмёт» как  Цветковым?
 — Я не это имела в виду, — видя довольно бурную реакцию супруга, еле слышно, с неприсущей ей скромностью, промолвила Татьяна.
— А что ты тогда имела в виду? Поясни. В чём это я глупее Сашки Цветкова, который сбежал с лодки  на берег не прослужив и четырёх лет в прочном корпусе? Если не дурнее, тогда назови: где и когда я показал себя алкоголиком? —  на одном дыхании  выдал  Дербенёв.
— У нас ведь деток уже двое? — негромко, но твёрдо вымолвила Татьяна, — о них заботиться надо и, желательно, обоим родителям, а не только маме...
— Ну, допустим, маме твоей детей наших я и не навязывал, это по большей части твоё желание. А заботится о семье и её благополучии я, как бы, и не переставал, — подсознательно чувствуя тёщино влияние на супругу, стал вдруг оправдываться Дербенёв. — Деньги все до копейки в семью, да и семья не на улице живёт, а в своей квартире. Не хоромы конечно. Всего две комнаты на пятом этаже, с титаном и без балкона, но прости, я как Васька Сальный «заносить или подносить»  не обучен,  да и противно, если честно быть «лакеем». Особенно мерзко смотреть на эту самодовольную двуличную морду после того как у него получилось «поднести»  в очередной раз. По мне так лучше жить как мой отец говорит: «Землю грызть буду, на самую трудную работу пойду, на две, если надо, но семья будет обеспечена всем необходимым!».
— Вот я и говорю, — не слушая мужа, стояла на своём Дербенёва, — образование высшее, детей двое, жена молодая, красивая, а муж дурак! И что с этим делать ума не приложу?
Дербенёв задумался «пережёвывая» услышанное и не понимая о ком сейчас говорит Татьяна, замолчал.
Семейный разговор, а точнее выяснение отношений с обозначением крайних  точек зрения на ситуацию откровенно зашёл в тупик. Кому-то надо было уступать. Первой на это решилась Дербенёва. Видя как живо Дербенёв отстаивает своё мнение, Татьяна махнула рукой и направилась в гостиную.
               
                2
     Ранним утром следующего дня,  «забыв» позавтракать после неудачного разговора с супругой, Дербенёв выскочил на улицу и направился в сторону завода.  На улицах Военного городка было ещё пустынно и только дворники закончившие  утреннюю уборку  дорог топтались вдоль обочин проезжей части в ожидании машины  для сбора мусора. Окна новостроек смотрели на мир пустыми и тёмными глазницами незастеклённых окон. У подъездов заселённых домов и в некоторых квартирах горел свет.
От порывов внезапно появляющегося ветерка было довольно прохладно, вдобавок ко всему моросил знакомый всем горожанам прибалтийский дождь. Смешавшись с туманом промозглой молочной пеленой он обволакивал лицо и руки, по щекам и шее эта утренняя «роса» стекала за воротник кителя. Ощущения, скажем прямо, не из приятных. Хотелось скорее избавиться от этой липкой, холодной и вездесущей влаги, пропитавшей всё вокруг своими зябкими молекулами.
Проходя по улице Балтийской Дербенёв  увидел как из одного из подъездов недавно построенного дома вышел среднего роста худощавый человек. В какой-то момент, сделав несколько шагов по тротуару, он обернулся и посмотрел на светящиеся окна квартиры второго этажа. Дербенёв машинально тоже посмотрел в ту сторону.
На  неостеклённом балконе стояла молодая, почти раздетая  девушка  и махала в след уходящему человеку рукой. Плед которым она прикрывалась распахнулся от движения тела и Дербенёв нечаянно обнаружил, что под пледом у девушки ничего нет из одежды.
«Интересно, кому кроме меня, так рано надо на службу? А может и не на службу вовсе» — подумал Дербенёв пытаясь  из мужского любопытства догнать впереди идущего молодого человека.
Бежать за неизвестным  «похитителем» дамских сердец Александру не хотелось и поэтому Дербенёв по-прежнему шёл сзади незнакомца невольно отслеживая его маршрут. К своему удивлению Дербенёв обнаружил, что молодой человек, офицер или мичман, издали не разглядеть, также как и Александр свернул в сторону проходной СРЗ-29, но ещё большее удивление у  Дербенёва вызвало то, что молодой человек проследовал на Б-181...
Подойдя к трапу подводной лодки Дербенёв уточнил у верхнего вахтенного о прибывшем на борт человеке.
— Так это же  наш доктор, лейтенант Чернов, — простодушно доложил вахтенный.
«Дело молодое, — подумал Дербенёв, — да и чему удивляться Чернов, ведь холост…»
               
                3
— Борис Фёдорович, дорогой ты наш инженер человеческих душ, — издали начал Дербенёв, — вот скажи, будь ласков, ты хорошо знаешь чем дышат наши офицеры и мичманы перед боевой службой?
— Уж больно витиевато начинаешь разговор, Александр Николаевич. К чему бы это?  — замполит по-отечески строго посмотрел на Дербенёва.
— Да, просто появились у меня некоторые вопросы на которые я не могу найти ответов.
— Давай, выкладывай, может я действительно чего не знаю, вместе  и покумекаем…
— Видишь ли, Борис Фёдорович, я конечно на Б-181 человек новый, многих тонкостей общения между офицерами и мичманами не знаю…— Дербенёв немного запнулся, пытаясь подобрать нужные слова.
— Это точно, — согласился, Муренко.
— Но, сдаётся мне, говоря языком флагманского штурмана, — продолжил старпом, — что некоторые члены нашего славного экипажа, иногда ночуют в чужой гавани…
 — Кто, например? — полюбопытствовал замполит.
 — Да, тот же доктор, он же корабельный эскулап, — стараясь прочитать ответ, Дербенёв буквально впился своим взглядом в глаза  Муренко.
 — Ну, друг мой, тут, как говорят в таких случаях те же эскулапы: «медицина бессильна».
— Это почему же? — удивился Дербенёв.
— Во-первых потому, что у Чернова пока нет «своей гавани», а ночевать в «Чёрном тюльпане» иногда надоедает. Ты сам-то там бывал?
 — Не-е-ет. — промычал старпом.
— То-то! А я бывал и не раз… По долгу службы конечно, — как бы оправдываясь уточнил замполит. — А где ты «засветил» молодого эскулапа?
— Да, сегодня утром некая почти обнажённая дамочка печально провожала его взглядом, помахивая рукой с высоты второго этажа  дома по улице Балтийской.
— Ах вот оно что? Тогда слушай во-вторых… — Замполит улыбнулся наблюдательности молодого коллеги и продолжил: — А ты в курсе какую специализацию после окончания военно-медицинской академии получил наш корабельный врач?
— Откуда, нет конечно! — возмутился Дербенёв.
— Ги-не-ко-лог… — по слогам, как печатая, ответил замполит. — А теперь сам ответь на вопрос: Имея такую очень «тонкую» для военного городка специальность, будет ли пользоваться спросом у женщин  детородного возраста   молодой и не женатый обладатель этой специальности?
— Да-а-а, история, — почёсывая затылок, облегчённо вздохнул  Дербенёв
После окончания  заводских работ и вечернего доклада, когда Дербенёв возвращался домой, он вновь обнаружил молодого человека идущего впереди. «Неужто опять Чернов» — подумал Дербенёв, но догонять человека не стал.
А тем временем молодой человек свернул к знакомому дому, на втором  этаже  которого приветливо горел свет в окнах квартиры с неостеклённым балконом…
               
                4
     Будильник как всегда прозвонил «некстати». Дербенёв прикрыл «нарушителя» утреннего покоя подушкой и повернулся на другой бок.
— Ты зачем трезвонишь с утра, сегодня же воскресенье? — уточнила Дербенёва, нехотя открывая глаза.
— Надо проверить  несение  дежурства и вахты на лодке и в казарме тоже. Командир приказал усилить контроль за отработкой этих вопросов, скоро выходим с завода. Заканчивается береговая блажь.
— Командир, лодка, экипаж…Каждый день одно и то же, когда только дело до меня и детей дойдёт не ясно, —  возмутилась Татьяна закрывая глаза и отворачиваясь к стене. — Завтрак знаешь где…
Подаренная, кем-то из родственников, ещё на первом курсе училища электрическая бритва  с киношным названием «Харьков» изрядно «покусав» щетину встала «на мёртвый якорь». «Наверное пора переходить на  «Schick» —  подумал Дербенёв, на ходу перекусывая  вчерашними голубцами и запивая утреннюю трапезу растворимым кофе.
Проходя мимо ставшего знакомым за последние дни  дома, Александр обратил внимание, что окна в квартире на втором этаже не светятся как бывало накануне. «Спят, голубки» — только и мелькнуло в голове Дербенёва, но в это время за спиной раздался голос корабельного врача:
— Здравия желаю, товарищ капитан-лейтенант, — подчёркнуто официально поздоровался Чернов.
— Здравствуй, Владимир Владимирович,  —  как бы не замечая официального тона ответил Дербенёв. — Что не спится в чужой постели? Мне в лейтенантские годы всегда спать хотелось…
— Не понимаю вас Александр Николаевич,  — ни на йоту не снижая официальность  тона продолжал Чернов. — Сплю я в своей постели, а здесь, видите ли по необходимости, можно сказать по вызову. Заходил проведать жену одного знакомого офицера который сейчас в заграничной командировке, кстати он из штурманов также как и вы. Просил помочь если что надо, пока он не вернётся, по хозяйству или с деньгами. Вот я и заглядываю иногда как товарищ  да и как врач…
«Дать бы тебе сейчас по физиономии,  за враньё в том числе и как врачу преступившему моральные нормы, да не по-офицерски это, — почему то подумал Дербенёв, которого в этот момент посетило ощущение несправедливости, царящей в жестоком мире суеты.  — А ведь ходит по земле такой «офицер», да ещё доктором называется, ги-не-ко-лог, твою мать», —  чуть не вырвалось у Дербенёва. 
Стараясь не показывать виду, что ему известно несколько больше, чем говорит Чернов, Дербенёв продолжал размышлять о только что  услышанном, сопоставляя его с увиденным ранее: «И взятки с тебя,  лейтенант  медицинской службы гладки: беспартийный, молодой, холост.  Да-а, очень жаль, что отменили дуэли».

                X.ЗАПОРОЖЕСТВО

      Мечтая  о дублёнке и  железном коне в образе мотоцикла «ИЖ-Спорт» или «Ява-350» Дербенёв пришёл к неожиданному для себя выводу о том что, пока родители пересылали финансовую помощь на  приобретение дублёнки зима на улице, как впрочем и дублёнки в продаже закончились, а мотоцикл, пусть он будет даже самым крутым байком, явно не семейное транспортное средство. Особенно когда «по лавкам» у тебя целых два очаровательных «спиногрыза», да и супругу на заднее крыло мостить как-то уже несолидно –  жена старпома, как-никак...
  — Слышь, Фёдорович, ты опытный семьянин подскажи, будь другом, куда деньги пристроить, чтобы сохранить в целостности, да и от соблазна потратить избавиться заодно? — Дербенёв сидевший за столом двухместной  каюты располагавшейся во втором отсеке и заполнявший журнал боевой подготовки подводной лодки с интересом и нетерпением ждал ответа замполита, который сидел на диванчике здесь же и, в преддверии сдачи первой курсовой задачи, просматривал партийную и комсомольскую документации.
— Видишь ли, друг мой, — Муренко лукаво, почти как кот Базилио из известной сказки улыбнулся, — понятие пристроить имеет сразу несколько значений: «возвести постройку, примыкающую к уже существующей, например; разместить что-либо в определённом месте  и, наконец, помочь кому-либо». С чего начнём?
— Да с чего хочешь, — ответил Дербенёв.
— Тогда начнём с главного: В любом случае ты свои деньги потратишь, т.е. направишь на какие-то цели, но с пользой или наоборот зависит только от тебя.
— А супруга?
— А что супруга? Любой супруге от мужа нужны только две вещи: деньги и любовь Ибо не будет первого, второе не состоится в  принципе.
— Это как понимать, Борис Фёдорович, ты что сравниваешь наших жён с путанами?
— Дурак ты, батенька – вьюнош незрелый, а  совета спрашиваешь как настоящий муж…
    — Поясни непутёвому, не пойму как-то сразу твои заумные речи.
 — Что их понимать, сам поразмысли, какое самое главное предназначение женщины? Отвечаю для тех кто «на лампах»: рожать детей. А коль так,  тогда ответь на следующий вопрос: «Без мужа, который защитит, обеспечит всем необходимым на жизненном пути, за руку возьмёт, наконец, это возможно?»
 — Думаю, что нет…— без энтузиазма произнёс Дербенёв.
— Вот то-то и оно что нет! А для женщины это и есть любовь. И не путайте, пожалуйста, уважаемый Александр Николаевич святое чувство  единения душ и помыслов с греховным удовлетворением плоти мужской, за которое в развращённом капиталистическом мире всякий кобель платит деньги той самой путане, о которой вы упомянули выше.
— Спросил, называется, совета у старшего товарища о том куда лишние деньги пристроить, а в ответ получил целую лекцию о семье браке и нравственном загнивании проклятого империализма с его грехопадением, тьфу ты, — чертыхнулся старпом отрываясь от ЖБП. — Из-за твоих нравоучений  отметку поставил досрочно о сдаче курсовой задачи…
 — Значит сдадим с первого раза, — равнодушно согласился замполит.
— И всё же, Борис Фёдорович, куда деньги вложить? Только, пожалуйста, без рассмотрения проблем физиологии и особенностей семейного уклада.
— А ты не пытался закопать свои четыре сольдо на «поле чудес»?  — Рассмеялся замполит закрывая партийный сейф.
— Я серьёзно, Фёдорович.
— Да и я не шучу. В эпоху процветающего социализма на твои золотые наверное можно съездить в Сочи или Ялту вместе с семьёй, купить лодку, мотоцикл, на машину всё равно денег не хватит, да и очередь ещё не подошла, Кстати ты не сказал каков «золотой запас» атамана?
— На самом деле совсем небольшой, около двух тысяч рублей с маленьким хвостиком, но тысячу я отложил на строительство гаража, а жена говорит, что это блажь.
— Почему? — поинтересовался замполит.
— Потому что полторы тысячи мои родители выслали на дублёнку и  лисью шапку. А пока деньги шли товар разобрали, ты же знаешь как у нас всё быстро сметают с прилавков. Да и в гаражное общество принимают только при наличии мотоцикла с коляской или автомобиля. А, как тебе известно, ни того ни другого на данный момент у меня нет.
 — Интересная ситуация, но не самая печальная. Деньги можно и на книжку положить.
— Так-то оно так, но уж больно моя супруга прытка на то, чтобы любую сегодняшнюю сумму превратить в «счастливое вчера»…
— Не ты один такой в этой жизни везунчик! — Недвузначно ответил Муренко.
— А куда пристроить «шальные» деньги ты кажется и сам уже определился. Кстати, для таких как ты под Ригой открыли первый в СССР магазин-салон  по продаже подержанных автомобилей. Специалисты его зверинцем называют, поскольку все машины подготовленные к продаже  стоят за сеткой, как в зоопарке. Сначала потенциальный покупатель как бы прогуливаясь ходит и смотрит, запоминая номера и цены, а потом, когда он созреет на покупку, его пускают в клетку, показывают, если надо заводят понравившийся автомобиль и, после оплаты, тут же оформляют. После чего  новоиспечённый обладатель средства роскоши отбывает в счастливую семью чтобы с этого момента всю свою жизнь соизмерять с потребностями железного коня.
Дербенёв настолько проникся рассказом замполита, что даже представил как он, приехав домой на супер автомобиле, радует жену покупкой. Как его приобретению радуются дети и соседи…
В ближайшие выходные, пользуясь тем, что лодка оставалась ещё у стенки завода Дербенёв отпросился у командира посетить «зверинец».
В качестве консультанта и партнёра в поездке, по рекомендации одного из сослуживцев,   Александр пригласил некоего мастера спорта по раллийным гонкам, который неоднократно завоёвывал призы на всесоюзных и республиканских соревнованиях.
Юрис, так звали спортсмена, любезно согласился помочь в планируемом мероприятии   и даже высказал готовность перегнать машину из Риги в Лиепаю.
Рано утром наступившей субботы компаньоны выехали в столицу советской Латвии электричкой. Татьяна, которую уговаривал на покупку сначала супруг, а потом и Юрис, так и не определилась со своими желаниями, а потому к поездке  Дербенёва отнеслась довольно прохладно.
К удивлению Александра  «зверинец» располагался на лётном поле  выведенного из эксплуатации аэродрома Румбула. Машин было очень много, а людей, невзирая на ранний час и утреннюю дымку, ещё больше.
Обойдя несколько раз секции где располагались подержанные малолитражки, Дербенёв, к своему великому разочарованию, понял что даже на  «Жигули», у которых передние колёса почему то сложились как ласты морского льва  в разные стороны, не хватает ещё такой же суммы какая была у него в кармане. Справедливости ради надо сказать, что кроме обездвиженной «копейки» были и другие машины в приемлемом ценовом диапазоне, а из  табличек, размещённых у каждой из них следовало, что все автомобили «на ходу». У одной из клеток привлёк внимание не только Александра, но и гонщика Юриса красненький и очень симпатичный автомобиль «Volkswagen 1302».
Блестящий в лучах восходящего солнца хром вместе  с «бросовой» ценой в две тысяч триста рублей манил и притягивал к выставленному  на продажу  и хорошо сохранившемуся самому массовому автомобилю в истории большое количество зевак.
   — Ах, какой красавец! — вырвалось у гражданина в массивных роговых очках.
   —  Это «Жук», совсем даже неплохой немецкий автомобиль из ФРГ, но иномарка,  в этом главный его недостаток,  — со знанием дела прокомментировал откровенное восхищение неопытного автомобилиста  мастер автомобильных трасс.
    — А какие у него ещё недостатки? — поинтересовалась стоявшая рядом симпатичная девушка в потёртых джинсах с ярко накрашенными губами, которую, судя по виду, явно интересовал не автомобиль а комментатор.
  — Невзирая на небольшой объём двигателя, всего 1285 кубических сантиметров. у автомобиля завидный  аппетит. Кроме того «Volkswagen 1302» также, как и все легковые автомобили с задним расположением двигателя, склонен к избыточной  переворачиваемости на высокой скорости и на скользкой дороге. Чувствителен к боковому ветру, да и трубчатые пороги, используемые в качестве воздуховодов, довольно быстро подвергаются коррозии.
 — А почему ты считаешь недостатком этого маленького, но очень симпатичного пони его происхождение? — закрывая тему уточнил Дербенёв.
— Да потому, что вон тот жёлтый «Запорожец» который скучает без внимания публики, во-первых, потребует меньших  денег при покупке на целых восемьсот рублей, во-вторых, запчастей на него в любом магазине столько, что можно без проблем второго «Захара» собрать, а, в-третьих, всё остальное у них одинаковое.
— Тогда у меня последний вопрос, — замялся Дербенёв, — ты сможешь добавить двести рублей, поскольку у меня с собой только тысяча триста, а он – конь этот ушастый стоит полторы тысячи целковых? По приезду, всё верну и банкет закачу, в честь гонщика.
— Помогу без вопросов, для этого и приехал, — легко  и непринуждённо ответил Юрис.
После тщательной проверки документов и автомобиля марки «ЗАЗ-968А» и оплаты положенной суммы покупка была зарегистрирована, надлежащим образом оформлена и благополучно выехала за пределы «зоопарка».
Не успев далеко отъехать и как следует порадоваться первому в своей жизни автомобилю, Дербенёв заметил, что на приборной панели  странным образом мигают какие-то  две лампочки,  желтая и красная…
— Что это мигает? — настороженно поинтересовался Александр, вдавленный в сиденье резким набором скорости мастером своего дела.
— Топливо, штурман, на исходе и масло надо подлить на заправке, — спокойно как на гоночной трассе ответил асс пересечённой местности.
Через два часа, выжав все соки из двенадцатилетнего  «Захарки» и забыв, что «ЗАЗ» не гоночный болид, а всего лишь «Запорожество», так почему-то окрестила его при первой встрече дочь Дербенёва Людмила, Юрис доставил Александра к дому, где, как ни странно, уже был накрыт стол и даже приглашены соседи снизу.
Так сбылась мечта Дербенёва о правильном вложении праздно болтающихся средств. На этом можно было бы и закончить повествование, если бы не ряд обстоятельств.
То ли мечта была не очень сильная, то ли Дербенёв плохо слушал замполита и мастера автоспорта, но через месяц у «Запорожца» отвалился маховик коленчатого вала, а через два месяца после замены двигателя на новый выяснилось, что днище «чудо-машины» держится на медицинских бинтах, пропитанных мастикой… 
            
                XI. КАДРОВЫЙ ВОПРОС
               
                1
     Наконец-то ремонт закончен. Семь месяцев - это, конечно, не семь дней, но и они пролетели с такой невероятной скоростью, что Дербенёв даже не успел их прочувствовать как следует.
Навигационный ремонт позволил, ещё только становящемуся на командирский путь Александру довольно быстро  влиться в новый экипаж, изучить незнакомое для него «железо», с его возможностью заглядывать за горизонт и дальше. Отчасти Дербенёву удалось даже почувствовать специфику командирской стези. Но самым главным для себя достижением Дербенёв считал то, что за очень непродолжительный и довольно напряжённый период ему посчастливилось сдать все зачёты на допуск к самостоятельному управлению кораблём на уровне эскадры подводных лодок.
Но была и другая сторона медали. Впереди предстояли выходы в море на сдачу курсовых задач, а официального допуска у Дербенёва пока не было, поскольку не были закрыты вопросы зачётного листа в штабе и управлении Балтийского флота. Зайков всячески старался помочь своему старпому, где-то,  может быть, даже чересчур опекая своего «любимчика». Ежедневно доверяя, без лишней волокиты и придирчивости, старпому не только его работу, но и решение некоторых командирских вопросов  Зайков вселял в Александра уверенность в своих  пока ещё не окрепших силах.
К сожалению далеко не весь начальствующий состав соединения подводных лодок с таким же пониманием относился к проблемам выпавшим на долю подводных лодок 651 проекта  влившихся в состав  16-й  дивизии только в 1981 году. К сожалению мало кого интересовал  и тот факт, что для Б-181 предстоящая автономка будет первой, после перебазирования.
С возвращением в состав родного соединения, Дербенёв столкнулся с многими вопросами которые ранее, в бытность штурмана, его как бы и не касались. За годы интенсивного плавания по морям и океанам, пока он мужал и рос под защитой своих командиров и наставников Александр даже не замечал, что командование дивизии, имевшее за плечами в основном опыт службы на подводных лодках стратегического назначения проекта 629 не всегда объективно оценивало достижения подводников «не стратегов». Так, во всяком случае Александру, показалось после очередного посещения кабинета начальника штаба дивизии, которому, невзирая на успешно сданную первую курсовую задачу,  совсем не понравилось оформление журнала боевой подготовки подводной лодки Б-181.
— Вам бы, товарищ капитан-лейтенант, поучиться у своих коллег, как оформлять отчётную документацию, прежде чем подсовывать мне эту неприглядность, — снимая очки в золочёной оправе и закрывая колпачком перьевую ручку с золотым пером, спокойно, без эмоций, но с  видом как минимум отвращения  к проверенному журналу вымолвил начальник штаба. 
С приходом на должность начальника штаба 16-й дивизии капитана первого ранга Корнеева Алексея Ивановича повседневная жизнь соединения, в её привычном не только для Северного, но и Балтийского флотов понимании обрела  совсем иной смысл, а местами и облик.
Опытный подводник, заслуженный офицер  и очень педантичный  руководитель, привыкший управлять экипажем, как маятник управляет  шестерёнками добротного часового механизма, он организовал и наладил единую для всех кораблей соединения систему боевой и повседневной подготовки экипажей не только в период  стоянки кораблей в базе, но и в период отработки подводными лодками различных задач в море.
  Шестнадцатая дивизия, ещё с Северного флота отличавшаяся высокой организацией службы, особой атмосферой товарищества и взаимопомощи, всегда царившими в соединении,  теперь выделялась ещё и однообразием в оформлении и ведении журналов боевой подготовки, вахтенных журналов и другой корабельной документации.  С этого момента единой трактовкой при заполнении старшинских книжек или тетрадей по командирской подготовке,  кого-либо удивить было нельзя. Но если коллегам Дербенёва, таким  как капитан третьего ранга Чернышев или капитан-лейтенант Лякин, выросшим с лейтенантов  не только на глазах у нового начальника штаба, но и на одном проекте лодок, было практически всё понятно, то Дербенёву,  с его «нестратегическим» прошлым и настоящим,  приходилось туговато в части освоения новых требований. Спасибо заместителю командира дивизии капитану первого ранга Яковенко Александру Ивановичу, который, с присущим ему чувством юмора и такта, всегда  осторожно и по-отечески бережно обходил все «острые углы»  стараясь всё  перевести на несерьёзный лад. Да и командир дивизии находил возможность поддержать Дербенёва, если этого требовала обстановка.
Борковский хоть и был выходцем  со «стратегов», но не единожды ходил на боевую службу в прочном корпусе 651 проекта и знал истинную цену многомесячным автономкам  в условиях реального, а не нарисованного в Рижском заливе противодействия сил НАТО. К счастью для Александра,  во всех этих походах Дербенёв и Борковский были тесно связаны железом  одного прочного корпуса.
— О чём это вы так глубоко задумались, товарищ капитан-лейтенант? — голос Корнеева вернул Дербенёва на «грешную землю».
— Думаю, товарищ капитан первого ранга, у кого бы в качестве образца позаимствовать  журнал боевой подготовки, чтобы заведя новый, не запорть его вновь. Также я думаю, как по уровню вышколенности соответствовать вашим требованиям, — особо выделив «вашим» и «вышколенности», ответил Дербенёв.
— В какой, интересно, литературе вы черпаете свой словарный запас, молодой человек?  —  совсем по-учительски поинтересовался  начальник штаба.
— В основном специальной пользуюсь: «Морской сборник» например, «Зарубежное военное обозрение», «Инструкция по управлению дизельной подводной лодкой» и другие надёжные источники.
Видя как близко «коса» начальника штаба приблизилась к «камню» молодого, но строптивого старпома, в диалог вступил товарищ  Дербенёва, также как и Александр служивший  сейчас старшим помощником командира подводной лодки 651 проекта.
Капитан третьего ранга Колосков Александр Сергеевич, который до назначения  на Б-124 проходил службу на лодках 629 проекта и прекрасно знал Корнеева ещё с должности  старшего помощника командира, предложил свои услуги в качестве наставника и проводника  в мир «неведомого» для Дербенёва.
— Возражений не имею, — согласился начальник штаба, — хотя изначально в качестве образцового журнала я хотел предложить ЖБП капитана третьего ранга Чернышева. Правда, проверить его мне пока не посчастливилось, но думаю, что этот документ полностью соответствует установленным требованиям…
  «Конечно соответствует, как бы не так! Сашка вчера с вечера взял у меня мой журнал, в качестве образца  и так усердно с него всё содрал, что матрос-делопроизводитель с его лодки всю ночь «коптевший» над ЖБП, спит до сих пор», — оправдываясь неизвестно перед кем, подумал Дербенёв продвигаясь ближе к Колоскову.
               
                2
       Новая гавань встретила корабль традиционными ветрами с их бесконечными штормами, дождями, туманами и другими неприятностями в гидрометеорологических условиях.
Скрипя  немолодым железом  под натиском стихии, где-то в перерывах между непогодой Б-181 удалось отработать и сдать в море вторую и третью курсовые задачи. Отстреляв положенные  по курсу стрельбы экипаж теперь мог начать непосредственную подготовку к выходу на боевую службу.
— А ты заметил, Александр Николаевич, что командир ни разу не запросил на выход в море прикомандированного старпома? Дове-ря-яет! — замполит многозначительно протянул слово «доверяет».
— Заметить-то заметил, только до выхода, чувствую, мне в Калининград съездить так и не удастся…
— Так ты же ездил в штаб флота после ракетных стрельб, пока мы отстаивались в Балтийске? — удивился Муренко.
— Святая наивность, Борис Фёдорович, как я тебе завидую. Съездил и зачёты сдал, это правда, но не все, и это тоже правда. Оперативное управление осталось, беседа с командующим,  а она возможна  только после общения с начальником штаба флота, который, да будет тебе известно, сейчас в отпуске. Вот так-то…
 В береговую каюту, где беседовали офицеры заглянул дежурный по команде мичман.
   — Товарищ старший помощник, вас  к себе командир вызывает.
— Хорошо, Василий Николаевич, иду, —  Дербенёв вышел из каюты и направился к командиру.
Дверь закрылась, но не до конца. Замполит потянулся к трубке телефона.
— Мичман Соломенный, а кто вас учил подслушивать начальников, закройте дверь сейчас же! — потребовал Муренко.

                3
— Прошу разрешения, товарищ командир, — Дербенёв постучал в дверь и тут же вошёл в кабинет Зайкова.
 — Заходи, присаживайся, есть разговор, — командир лодки  как-то необычно улыбнулся.
 — Прошу уточнить тему, товарищ командир.
 — Тема-то проста, да вот решать её сложно…У нас большие проблемы с кадрами. Ты, к примеру, зачёты пока не закрыл. Да если и успеешь до выхода, то нам всё равно вряд ли позволят выйти вдвоём. Кого-то третьего точно посадят, но меня сейчас волнует не это: командира ЭНГ штатного нет, бойцов в ракетной боевой части не хватает, а с учётом увольняемых в запас  матросов и старшин, до первого июля у нас не будет хватать минимум двадцать процентов личного состава.
— Товарищ командир, позвольте высказать и своё мнение по кадровому вопросу?
— Валяй, что там у тебя?
— Я бы хотел высказать предложение о замене на период боевой службы ряда офицеров и мичманов. Например, начальника РТС – по причине слишком нежной  и продолжительной дружбы с «зелёным змием». По той же причине  требует замены Петров,  да и друга его, мичмана Соломенного, неплохо бы заменить также. Кстати к группе целеуказания тоже имеются вопросы…
— Стоп, старпом – «береговая мама», — прервал кадровую «реформу» Дербенёва командир, — сейчас ты мне весь офицерский и мичманский состав дисквалифицируешь. А мне с ними в море идти. Ты их чуть больше полугода наблюдаешь, а я многих из них ещё курсантами или матросами  помню и  проблемы  их знаю все «до единой», как свои. Так что не горячись, попридержи коней, не на скачках.
— Да я, товарищ командир, и не горячусь. Просто глубоко убеждён в том, что многие вещи которые можно позволить  или простить на берегу, там, — старпом указал рукой на окно, за которым простирался морской горизонт, — море не простит!
— Знаешь, что я тебе скажу старпом, — Зайков немного запнулся от волнения, — всплыви-ка ты на перископную глубину из своих глубоких погружений в океан человеческих душ. Там, как мне представляется,  Борис Фёдорович и без тебя неплохо справляется!
— Товарищ командир, Владимир Петрович, — тревожный голос замполита из прихожей заставил собеседников замолчать, — у нас ЧП.
  — Что стряслось, Фёдорович? — командир жестом пригласил к столу замполита. А про себя подумал: «Вспомни замполита, а он тут как тут…»
— Боцман Петров в госпитале, готовят к операции.
— Какой, ещё операции, он же здоров как бык с утра был и трезв, на удивление.
— Так, то с утра, а теперь девятнадцать тридцать на часах.
— Борис Фёдорович, для начала сам успокойся и расскажи толком, что и как произошло. Александр Николаевич, налей замполиту водички, а то на нём лица нет.
— Как я могу успокоиться, если на завод, в Тосмаре именно я его послал, а ему там х… оторвало!
— Чего, я не понял, ему оторвало? — командир от удивления плюхнулся на диван.
— То и оторвало, чем детей делают, а теперь врач говорит, только чёрное обуглившееся место осталось.
— Вот с этого места поподробнее, Борис Фёдорович,  — в разговор включился старпом.
— Сегодня с утра, аккурат после подъёма флага, мне позвонил начальник литейного цеха СРЗ-29 и сообщил, что чугунное литьё для Ленинской комнаты готово. После обеда я направил на завод Петрова и шестерых бойцов, чтобы это литьё загрузить на машину. Машина с бойцами приехала вовремя, и ограждение ленкомнаты мы уже поменяли, смотрится здорово, можете убедиться сами. А пять минут назад позвонил Чернов, он дежурит в госпитале хирургом сегодня и сообщил, что туда доставили Петрова без причинного места. Точнее, с местом, но без причины, и что на заводе рабочие сейчас ищут то, что отсутствует у боцмана, готовится специальная бригада врачей для проведения соответствующей операции! — замполит выдохнул, как будто готовился выпить спирт,  и одним залпом осушил стакан воды.
— Вот тебе, старпом, и кадровый вопрос, с погружением в суету сует, — вытирая лоб от испарины, вмиг появившейся как роса на утренней траве, выжал из себя командир, — делать нечего, надо докладывать комдиву. А ты, старпом, уточни на заводе нашли они то, что потерял боцман или нет, и как всё там случилось. Кстати, Фёдорович, а «шило» за литьё ты боцману давал или сам  рассчитывался?
 — А как же, обязательно сам… давал… — невнятно промямлил замполит.
В коридоре раздался звонок телефона, в каюте командира он продублировался на параллельном аппарате. Зайков взял трубку и долго с кем - то разговаривал уточняя все обстоятельства по факту «болезни» боцмана Петрова. Завершив разговор командир положил трубку и, облегчённо вздохнув, оповестил всех присутствующих в кабинете:
— Нашли…
— На заводе? — обрадовался замполит.
— Между ног! — уточнил командир.
— Это как? — не понял старпом.
— Очень даже обыкновенно, — готовый пуститься в пляс, ответил Зайков. — Уложили боцмана на стол, сделали укол, мышцы расслабились и он сам вылез. Конечно, не без помощи врачей, но нашёлся этот самый хрен моржовый.
— Не моржовый, товарищ командир, а боцманский! — Рассмеялся Дербенёв. — А на заводе что говорят?
— А на заводе всё ещё ищут…
Дербенёв тут же позвонил в диспетчерскую службу судоремонтного завода и предложил прекратить поиски частей тела мичмана Петрова, за ненадобностью.
Только через месяц, когда боцман оправился от полученной травмы и выписался из госпиталя, командир узнал обстоятельства  случившегося.
В тот злополучный день, боцман конечно же выпил немного спирту из того, что причиталось начальнику литейного цеха, потом, когда загрузили литьё для Ленинской комнаты  и матросы уехали в часть,  Петров отправился к своей знакомой крановщице которая работала там же, на Тосмаре. Пообщавшись  некоторое время с девушкой на высоте птичьего полёта, боцман почувствовал нестерпимое желание «проветриться» или, как говорят на Украине, сходить «до вiтру».
Выйдя из кабины крана, боцман, как настоящий джентльмен, не стал справлять нужду тут же, а зашёл на противоположную сторону  башенной площадки. Внизу и вблизи никого не было, и только под самим краном одиноко примостилась трансформаторная будка, обеспечивающая бесперебойную работу заводского трудяги. Остальное, в условиях вечерних сумерек представить нетрудно.
Как результат, лёгкое заикание и нервный тик при виде любого, даже автомобильного крана.
А на боевую службу Петрова всё-таки не взяли.    

 
 
                ЧАСТЬ ВТОРАЯ

               
«Хороший человек, Зайцев! Так и останется для меня навсегда  «товарищ командир»!  Многое перенял от него, бесплатно. Ну, не совсем, конечно -  три года жизни как-никак на флоте...
Особливо случай с честным партийным словом помню - Человечище-е-е!
— Борис Фролыч! (Б.Ф. Мырленко – замполит.) Нет ничего проще проверить пил Пьянченко или не пил! Скажи, Пьянченко, честное партийное, что не пил!!! Ну вот, Борис Фролыч, говорит же: честное партийное что не пил, значит не пил!
Зайцев - кладезь юмора и авторитета. С ним было не так страшно, а вот с Некрасовым ссыкливо было».

                Из воспоминаний матроса  Б-81 Владислава Пьянченко


                XII. ПОРА…               
            1
— Ну что сынку показывай своего коня, — тесть Александра Дербенёва Евгений Николаевич, тяготея к творчеству Николая Гоголя и умышленно подражая Тарасу Бульбе, кряхтя встал из-за стола и, втягивая располневший за годы «казацкой вольности» живот, еле протискиваясь между столом и газовой плитой направился к выходу.
Родители Татьяны, Евгений Николаевич и Светлана Павловна, приехали в Лиепаю, чтобы привезти  внуков после «бабушкиных каникул» и заодно проводить уходящего в очередной поход зятя. Нельзя сказать, что они были довольны местом службы Александра, особенно интенсивностью его морских «путешествий», но особое недовольство у них вызывала участь «вечно одинокой» дочери Татьяны.
Имея, казалось бы, полноценную семью, дочери приходилось чаще одной решать все житейские и бытовые проблемы. Зять же появлялся в семье как «ясно солнышко» - по «великим праздникам», как правило это бывало в отпуске или сразу после очередной «прогулки за бугор».
— А что его смотреть, вот он под окнами у гаража стоит, — Дербенёв, приехавший домой на обед, а заодно чтобы увидеть детей, по которым сильно соскучился,  тоже встал из-за стола  и показал на окно в кухне.
Тесть обернулся и глянул поверх занавески вниз. Там,  у покрытого рубероидом и обитого железом деревянного сарая стоял горчично-жёлтый «Запорожец».
— И что он даже на ходу, этот твой ушастый зверь? — удивился тесть, нарочно подначивая зятя на разговор о машинах.
— Как и положено любому автомобилю, я же на нём со службы приехал, — не замечая подвоха ответил Дербенёв.
— Так дочка же говорила, что он у вас из ремонта не вылезает, — проговорился Евгений Николаевич.
— Это всё в прошлом, а вчера на нём и Татьяна ездила…
 — Как же она смогла, если у неё даже прав нет? —  по-прежнему пытаясь обескуражить зятя, удивился тесть.
— Очень просто. С первого раза смогла, — не без гордости за супругу и свои «педагогические»  способности, терпеливо,  не замечая  попытки вогнать его «в краску», ответил Дербенёв.   — Я просто усадил вашу дочь за руль, показал ей, как включается зажигание, выжимается сцепление и куда включается первая передача, а остальное сказать не успел так как она взяла и поехала. Пришлось на ходу разъяснять, что крайняя правая педаль это газ, а средняя педаль это тормоз. Таким образом, наверное час без малого, на первой скорости мы и катались по лесу маневрируя между сосен. Потом внезапно попали на просеку и выехали на дорогу. К счастью дело было вечером, поэтому машин не было вовсе. И только когда  с матами и воплями Татьяна заехала во двор, я объяснил ей как перейти на нейтралку и заглушить двигатель, в результате мы благополучно подкатили к самому подъезду…
— Ну, а мне когда позволишь прокатиться на своей «ласточке»? —  радостно поинтересовался тесть.
— Вот когда из покраски заберу, тогда и сможете, а пока мне пора на службу, извините все!
Евгений Николаевич теперь окончательно вышел в прихожую проводить зятя и сокрушаясь заметил:
— А как же рыбалка? Ты рыбалку обещал!
— На рыбалку пешком пойдём,  здесь недалеко. В лесу, сразу за дачами, песчаный карьер. Карась, линь, плотва, окунь  и даже щука. Так что варите кашу и драйте до блеска снасти, Евгений Николаевич, завтра у нас уха на вечер, а тёщенька с доченькой пусть казан готовят чтобы и соседей позвать…
— Папа, папа, а меня поцеловать, — ревнуя отца к его нежным «обнимашкам» с  братиком Вовой, потребовала  шестилетняя Люся.
— Ах, да, совсем забыл, — оправдываясь на самом выходе согласился Дербенёв, — забыл спросить, доченька, как вам жилось у бабушки?
— Да у бабушки Светы нормально, а вот бабушка Тая совсем память потеряла...
— Это почему же? — удивился Александр.
— А когда мы к ней в гости приезжали, она всегда спрашивала: «Ой, а кто это к нам пришёл?»
               
                2
— Где тебя носит, Александр Николаевич? — командир лодки откровенно нервничал, видя, как спокойно поднимается по лестнице его старпом.
— Но, товарищ командир, обед же, адмиральский час, да и построение только через пятнадцать минут.
  — Комдив уже на «самое, самое» перешёл. Труба горячая от эпитетов. Час назад командующий со штабом флота прилетели. Тебя видеть хотят чтобы допросить, опросить, допустить то есть.
 — В смысле: если Магомет не идёт к горе, то гора шагает ему навстречу - так нужно понимать?
— Понимай как хочешь, но в понедельник контрольный выход, а сегодня уже пятница…
— У нас же по плану выход через неделю? — без намёков на энтузиазм констатировал Дербенёв.
— У тебя по плану сейчас отпуск должен быть, а ты в автономку готовишься! — махнул рукой командир, как бы расписываясь в своём бессилии.
— Ничего потом отгуляем! — оптимизировал Дербенёв.
— Потом, это после Северной Атлантики, а после контрольного выхода - два дня на погрузку продовольствия, пополнения запасов топлива, воды, масла, и «в морях твои дороги, подводник», как говорил адмирал Макаров.
— А как же отдых личного состава? — подключился к разговору вошедший в кабинет замполит.
— В море отдохнём! Причём сразу от всего: от усталости и суеты, от проверок и от царящего вокруг дурдома тоже. Всё, старпом, бери рабочую тетрадь, зачётный лист и к начальнику штаба. Вперёд!
 — И без допуска не возвращайся, — подбодрил старпома замполит.
               
                3
— И где твой папка? — держа на коленях двухлетнего внука  Вову, спросил Евгений Николаевич.
— Папа на слюжбе, его тосики не пускают, — ответил внук.
— Этим матросикам в больших погонах, наверное, ремня давно не давали? Вот они и держат папку. А у нас из-за них рыбалка срывается. На часах уже шесть, а папки  твоего всё нет.
— А детям нельзя давать ремня, — совсем по-взрослому рассуждала шестилетняя Люда Дербенёва, крутившаяся здесь же, — так папа говорит.
— Это почему же? — поинтересовался Евгений Николаевич.
— Потому что брюки упадут…
— Ах ты умница моя, — Евгений Николаевич ласково обнял внучку и поцеловал.
— Да, дедаська, Люся умная, а утки глупые. Они сырую воду из ванной пили.
— Какие ещё утки? — Удивился Евгений Николаевич.
— Да, самые уточные, — со знанием дела  пояснила Люда, — папа ехал на своём Запорожестве  и наловил уток, целый мешок, а сам уехал в море. Мы уточек пустили в ванную и там кормили целую неделю…
— А потом? — сгорая от любопытства уточнил дедушка Женя.
— А когда пришёл папа, он сначала сильно ругался на маму, потому что мы этих глупых птиц не съели, а потом мы поехали на озеро и выпустили всех уточек домой, там, где их родители живут.
В связи с тем что поход на песчаный карьер не состоялся, уху решено было перенести до лучших времён, то есть до возвращения зятя из похода.
А экипаж Б-181 фактически не отдохнув перед выходом загрузился в лодку и ушёл в море. Положенные по курсу подготовки зачёты Александр сдал, но приказ командующего флотом о допуске капитан-лейтенанта Дербенёва к самостоятельному управлению лодкой 651 проекта решено было направить на борт, когда корабль будет уже в море, поскольку в данный момент командующий флотом вместе со своим штабом находился в Лиепае, а не в Калининграде, где располагалось Управление Балтийского флота.
Вторым прикомандированным командиром и заодно представителем штаба дивизии в поход назначили старого знакомого и боевого товарища Дербенёва капитана первого ранга Манишевича, который к тому времени командовал одной из лодок завершающей средний ремонт.

                XIII.«СЕМИКРЫЛЫЙ СЕРАФИМ»

     Не успела Б-181 подойти к начальной точке форсирования балтийских проливов, как её персоной заинтересовались наблюдатели и соглядатаи различных видов и мастей.
Представители всех стран участниц блока НАТО, через территориальные воды которых, согласно международным договорённостям, пролегал путь лодки считали своим долгом убедиться в точности соответствия заявки на проход и фактически выявленной натуры.
Небольшие по водоизмещению, зачастую просто мелкие, но очень юркие разведывательные катера сновали то тут, то там, а некоторые – особо любопытные пытались подойти так близко, что могли не только сфотографировать крышку шахты  МКРЦ «Касатка-Б», но и заглянуть в газоотбойники ракетных блоков. Так – «на всякий случай». 
Вся эта суета очень мешала безопасному движению корабля в условиях и без того интенсивного судоходства и сплошного мелководья проливной зоны. В сложившихся непростых условиях сопровождавшему лодку лидеру,  назначенному управляющим командным пунктом из числа малых противолодочных кораблей, базирующихся в Заснице,  тоже было не просто обеспечить безопасность перехода Б-181. МПК-97 , который и был назначен лидером, периодически приходилось ложиться в дрейф или замедлять ход чтобы у лодки была возможность оставаясь в кильватерном строю следовать в границах узкого фарватера проливов. И только  вездесущие катера «условного» противника не смущаясь сновали везде как муравьи. Не смущали «товарищей» с длинными фотообъективами  и матросы в касках вооружённые автоматами,  стоявшие побортно на мостике подводной лодки. Наоборот, они вызывали живой интерес даже у противолодочного вертолёта «Линкс», который невесть откуда прилетел и теперь висел прямо по курсу лодки. Ворочаясь то правым, то левым бортом пилот давал возможность работать попеременно и фото-, и видео-операторам.
 — И что прикажете делать с этим «семикрылым Серафимом »? — возмущался Зайков, глядя на матроса Дашко который  впервые в жизни видел и эти иностранные берега, с их чопорными деревеньками, приютившимися у самой воды, и этих назойливых как мухи разведчиков, везде сующих свой нос. — Расслабься, матрос, а то ещё пальнёшь невзначай, вон как пальцы побелели, автомат сжимая.
  — А почему именно семикрылый Серафим? — удивился штурман Стоянов, присматриваясь к показавшемуся прямо по курсу бую.
— И действительно почему?  У Пушкина речь как будто шла о шестикрылом Серафиме, — согласился с коллегой помощник флагманского штурмана дивизии стоявший здесь же у планшета.
— Да потому, что он достал своими выкрутасами этот «пчёл жужжащий», — судя по ехидной ухмылке, которая только что появилась на лице командира, все, кто слышал этот разговор, поняли, что командир задумал что-то неординарное. — Но я думаю, что это дело поправимое, сейчас мы ему немного крылья-то и пообломаем…Старпом, а ну-ка вызови ко мне матроса Пьянченко, из центрального.
Когда матрос поднялся в ограждение рубки, командир приказал   взять большой раздвижной упор из аварийного комплекта четвёртого отсека и, надев каску, забраться на РДП , остальной инструктаж потом.
Спустя несколько минут, Пьянченко, облачённый в каску, с  огромным раздвижным упором, взгромоздился на РДП позади мостка и, разложившись как курица на насесте, доложил о своей готовности командиру. Издали раздвижной упор напоминал  ПЗРК «Стрела»  - аналог американского «Стингера», но  красного цвета. Для окончательного «представления», по задумке командира, явно чего-то не хватало…
— А очки? — спросил старший помощник, раскусив замысел командира.
— Действительно, для полного соответствия не хватает очков, — согласился Зайков и тут же исправился: — Командиру БЧ-5  сварочные очки наверх!
 На «Линксе» да и на катерах вокруг, к этому времени интерес к объекту наблюдения изрядно поутих, но увидев на мостике советского ракетоносца непонятную суету и третьего матроса в каске, у которого вместо автомата в руках был странный предмет удивительным образом что-то напоминавший, господа с длинными фотообъективами прильнули к своим визирам с небывалым усердием. А вертолёт, освободив место прямо по курсу лодки,  теперь завис непосредственно над мостиком. Винтокрылая машина по-прежнему вертелась из стороны в сторону давая возможность работать всем своим «пассажирам».
Пьянченко надел тёмные сварочные очки и, как «настоящий» стрелок ПЗРК, приложил раздвижной упор на правое плечо. Немного попозировав «для прессы», советский матрос  с «сознанием дела» стал водить «подозрительным» устройством по  горизонту, как бы выискивая подходящую цель.
Интерес зарубежных СМИ к происходившему на лодке   возрастал тем сильнее, чем непонятнее было то, что делают «красные варвары». В связи с чем «Линкс», казалось, вот-вот сядет непосредственно на крышку шахты МКРСЦ. Но когда «потренировавшись» на катерах, матрос Пьянченко направил «ствол» своей «базуки» непосредственно на вертолёт  вконец обнаглевшего противника и замер на некоторое время, «Линкс» взмыл ввысь с такой прытью, что фотооператор на его борту чуть не вывалился через открытую дверь. Его фотоаппарат выпал из рук и теперь висел только на ремне перекинутом через шею. Болтаясь из стороны в сторону, камера то и дело билась о днище «Линкса». В мгновение ока, вертолёт действительно ветром сдуло, и до конца суток никто его так и не заменил.
Катера тоже,  практически все  и сразу, потеряли интерес к Б-181. Оставив одного «дежурного» у борта субмарины, они «все вдруг» удалились в пункты базирования.      
— Так что вы там говорили о шестикрылом Серафиме, господа знатоки творчества великого поэта? — Зайков на мгновение задумался и тут же выдал:
— Духовной жаждою томим,
          В пустыне мрачной я влачился, 
          И шестикрылый серафим 
          На перепутье мне явился…

                XIV. НЕМЕЦКОЕ МОРЕ
               
                1
Если верить сведениям из различных справочников по географии и истории то приходится учитывать что Северное море, куда направлялась сейчас Б-181 для погружения в первом районе своей боевой вахты, ранее называлось  Немецким. Почему именно Немецким не известно, но и удивительного в этом мало, хотя бы потому, что Чёрное море ранее называлось Русским.
Являясь мелководным окраинным морем Атлантического океана Северное море расположено в шельфовой зоне между Британскими островами на западе, Ютландским, Скандинавским полуостровами на востоке и континентальной Европой на юге. Имея довольно большую площадь в  пределах от 565 до 750 тыс. км; более двух третей моря занято глубинами менее ста метров, что делает его похожим на Балтийское море, ставшее таким привычным для наших героев.
 — Сколько до погружения, штурман? — поинтересовался командир лодки, заглядывая в дверь штурманской рубки.
— Полтора часа, товарищ командир, —  бодро ответил прикомандированный командир ЭНГ лейтенант Федюнинский.
— А где штурман? — уточнил Зайков, видя, что в рубке нет ни, прикомандированного помощника флагманского штурмана дивизии, ни штатного командира штурманской боевой части.
— Жаворонков на приёме пищи, а Стоянов  поднялся на мостик «Солнышко качнуть»  с Грачёвым перед погружением…
  — А ну-ка покажи на карте, где точка погружения и где мы?
— Находимся над глубоководным Норвежским жёлобом, товарищ командир, а конкретно вот здесь, — вахтенный штурман показал место  на карте циркулем-измерителем.
— Какие глубины в точке погружения?
— В пределах  двухсот – трёхсот пятидесяти метров, товарищ командир.
— Хороший у тебя разброс, штурман, а точнее?
— Непосредственно в точке глубина составляет… —Федюнинский задумался интерполируя указанные на карте глубины.
— И что? —  Командиру очень нетерпелось узнать результат «на ощупь»  и он протиснулся в узкую дверь рубки. —  Ты хоть понимаешь, что для нас двести или триста пятьдесят метров не праздный вопрос, а вопрос жизни и смерти?
 — Понимаю, товарищ командир, у нас предельная глубина погружения триста метров…
  — То-то и оно, штурман, так сколько?
  — Товарищ командир, изобаты в этом месте проходят очень близко, и поэтому глубина в южной части нашего района боевой службы может быть около трёхсот метров.
— Обрадовал, а есть ли в районе меньшие глубины?
 — Да, товарищ командир, в северо-западной части глубины до двухсот метров, — штурман растянул раствором циркуля довольно приличное расстояние.
— Вот туда и пойдём погружаться, — Зайков прильнул к карте и, рассмотрев указанное место ткнул в него карандашом, — вот в эту точку сколько ещё шлёпать нашим ходом?
 — Расстояние между точками четырнадцать миль, то есть до погружения ещё три с половиной часа.
 — Добро, точку погружения утверждаю, — Зайков лихо расписался карандашом возле указанного им нового района. — Покажешь Жаворонкову и Стоянову изменения в маршруте, а я ещё и вздремнуть успею.
Командир  с трудом «выскользнул» обратно в центральный пост и обнаружив там командира электромеханической боевой части, задал ему тоже не праздный вопрос:
— Что у нас с нагрузкой, Николай Витальевич? Дифферентовку посчитал?
— Считаю, товарищ командир, пересчитываю, с учётом разной плотности воды в Балтике и здесь, а также учитывая фактически израсходованные к моменту погружения запасы в уравнительную цистерну надо принять шестьдесят с половиной тонн воды…
 — Не многовато? — засомневался командир.
 — Вот я и перепроверяю, в Лиепае по предварительным расчётам выходило меньше.
— Проверь тщательно расход топлива,  масла, воды, провизии. Семь суток, считай, в море…
               
                2
— ГКП, метрист, по пеленгу 5 градусов наблюдаю устойчивую работу РЛС AN\APS-134 самолёта морской разведки P3-N Orion ВВС Норвегии, сила сигнала пять баллов.
Зайков, мирно дремавший в своём кресле здесь же в центральном посту, встрепенулся. Сон как рукой сняло. Командирские часы отсвечивали  фосфоресцирующими стрелками полночь.
   — Метристы, вы наверное хотели сказать самолёт P3-С? — отозвался со своего места командир.
— Нет, товарищ командир, P3-N у P3-С РЛС AN\APS-115 или AN\APS-116.
— Хрен редьки не слаще, штурман, сколько до точки погружения? —  уточнил Зайков, направляясь на мостик.
— До точки погружения тридцать пять минут, товарищ командир,
— Добро! Метристы, по «Ориону» докладывать каждую минуту и при усилении сигнала на один балл.  Учебная тревога, приготовиться к погружению.
—  Товарищ командир, лодка следует курсом триста пятьдесят градусов, ход семь узлов, визуально горизонт чист на технических средствах корабля обнаружена работа бортовой РЛС AN\APS-134 самолёта морской разведки P3-N Orion ВВС Норвегии, сила сигнала пять баллов…
— Слышал, Валерий Михайлович, слышал, — прервал доклад вахтенного офицера командир, и повернувшись к Манишевичу, стоявшему на правом крыле мостика уточнил: — а где старпом, Юрий Михайлович, он же должен нести сейчас командирскую вахту?
— Нет, Владимир Петрович, сейчас моя смена, а старпом пять минут назад пошёл лодку осматривать,  да и к механику заглянуть, что-то  у них с нагрузкой не вяжется…
— ГКП, метрист, по пеленгу триста пятьдесят пять градусов наблюдаю усиление сигнала бортовой РЛС AN\APS-134 самолёта морской разведки P3-N Orion ВВС Норвегии, сила сигнала 7 баллов. Предполагаю самолёт повернул на нас!
Зайков мгновенно осмотрелся в ограждении и громко скомандовал:
— Все вниз, погружаюсь!
 Убедившись, что в ограждении никого нет, повторил команду ещё раз, посветил в шхерные места фонариком и, только когда удостоверился что никого в ограждении рубки не осталось, скользнул по трапу в боевую рубку, задраив за собой люк.
Страха не было, но мандраж почему-то в коленках и холодок где- то в подреберье присутствовали.
— Стоп дизеля, товсь моторы, — зачем-то скомандовал из боевой рубки командир и спустился в центральный пост. — Что у нас с контроллером станции сигнализации забортной арматуры и люков?
 — Рубочные люки, запоры шахты подачи воздуха к дизелям, судовой и батарейной вентиляции закрыты, товарищ командир, — чётко доложил Пимах.
— Срочное погружение! — наконец вырвалось из уст Зайкова. — Боцман, погружаться на глубину сорок метров с дифферентом четыре градуса на нос.
               
                3
       Евгений Николаевич и Светлана Павловна, оставаясь весь день «на хозяйстве», с нетерпением ждали дочь  с работы. В довольно большой по «хрущевским» меркам гостиной был разложен и накрыт праздничный стол. Внуки одетые как «на парад» затихли по команде старших, но не надолго. На лестничной площадке послышался какой-то шорох и Евгений Николаевич направился к двери. Когда шорох утих, Евгений Николаевич открыл дверь и увидел под лестницей ведущей на чердак, аккуратно расставленные баночки с молоком. На  самой большой трёхлитровой  банке красовался номер 84 вырезанный из обыкновенного лейкопластыря. Евгений Николаевич взял банку и тут в подъезде раздался смех. Смех показался Евгению Николаевичу знакомым, он доносился откуда-то снизу, похоже кто-то вошёл в подъезд. Евгений Николаевич выглянул в окно  и обнаружил внизу стоявшие «Жигули» салатового цвета, рядом  с машиной стоял молодой мужчина с откровенно выпирающим из под рубашки пивным животиком. На одутловатом лице мужчины заметно выделялось родимое пятно во всю щеку. По шагам раздававшимся на лестнице Евгений Николаевич понял что с работы возвращается его дочь…
Взяв банку с молоком  Евгений Николаевич быстро юркнул за дверь.
— Ты что там так долго? — спросила Светлана Павловна.
— Да, молоко выбирал, какое пожирнее, и, кажется, доченька наша возвращается с работы.
Действительно, через короткое время дверь открылась и в квартиру вошла Татьяна,
— Ау-у-у, где вы все? Почему труженицу никто не встречает?
Навстречу дочери вышла Светлана Павловна.
— Давай, доченька, руки мыть и к столу, мы в зале расположились.
— А какой у нас повод пить вино сегодня? — удивилась Татьяна, заходя в гостиную и обнаружив празднично накрытый стол. — По какому поводу банкет?
— Как по какому? Сегодня же тридцатое июля… Ровно восемь лет назад вы с Сашей сочетались законным браком, — удивилась мама Татьяны.
— А это от нас по этому замечательному поводу, — Евгений Николаевич достал из-под стола небольшой набор кухонной посуды, специально собранный в прозрачный целлофан, и вручил его Татьяне.
Дети в режиме массовки дружно зааплодировали, а Евгений Николаевич наполнил бокалы шампанским вином. Убедившись что все готовы его слушать, достал заранее подготовленную открытку и прочитал: «На жестяную свадьбу, жизнь супругов должна устроиться окончательно,  к этому времени они должны полностью привыкнуть друг к другу, родить детей и идти дальше. Но, по обычаю, на восьмилетнюю годовщину следует обновить отношения, привнести в них что-либо новое. Это может быть  даже простая перестановка в доме но проведённая вместе...»
— О-о-о! Перестановки я люблю, но к сожалению, провожу их чаще одна,  — с грустью вымолвила Татьяна и залпом выпила всё содержимое бокала.
За столом воцарилась неприятная пауза заполненная мертвецкой тишиной. Даже дети притихли.
 — А что это за молодой человек у подъезда, который, полагаю, тебя привёз с работы? — пытаясь разорвать цепь молчания поинтересовался Евгений Николаевич.
— Да ухажёр один, тоже, кстати, Саша, раньше работали вместе.
— И часто он тебя подвозит? — теперь поинтересовалась Светлана Павловна.
— Нередко, мама, нередко… Особенно когда мой в море.
— И дома бывает?
— Да, мама, и чай пьём на кухне иногда…
— А муж знает? — перейдя на официальный тон, спросил отец.
— Да, «застукал» пару раз…
— И что? — повышая голос, уточнил Евгений Николаевич.
— А что? Я девушка видная, пока ещё стройная голубоглазая блондинка. Почему бы мне не сделать предложение?
— Ты не девушка, а мать двоих детей и жена мужа своего, постыдилась бы при детях ахинею нести. — гневно вырвалось у Евгения Николаевича.
— Мовчы, тэбэ нэ пытають! — резко перешла на украинский язык Светлана Павловна. — Йды-но пэрэкуры на кухню.
 Евгений Николаевич послушно встал из-за стола и отправился на лестничную площадку.
— И как долго у вас этот «роман»? — продолжая беседу, поинтересовалась Светлана Павловна.
— Дети, а ну-ка, давайте к себе в комнату играть. Всё равно ничего не едите, — Татьяна налила себе шампанского и продолжила, — Два года уже, он даже предложение пытался сделать…
— А кто он?
— Кто-кто? Сынок маменькин.  Латыш, у мамы и папы один, есть общие хутор в пригороде и квартира в городе. Работает инженером.
— И что ты надумала?
— А что я могла надумать… Там, у этих «фермеров», чтобы прожить семьёй,  надо сначала раком стоять на хозяйстве, а потом у плиты в квартире жариться. Он же, этот Саша, со своим брюхом не то что огород прополоть, а даже к женщине пристроиться не сможет. Да и заработка у него всего-ничего: сто двадцать – сто тридцать рублей.
 —Да-а-а, это не в своей квартире «морячить». А твой-то сколько сейчас приносит, наверное чуть больше  ста тридцати рублей?
— Как старпомом назначили за четыреста стал приносить, он же у меня честный, всё до копеечки приносит, дурак! — с какой-то нежной грустью и неуёмной тоской выдавила из себя Татьяна.
— Хоть и одна постоянно, но при деньгах, — быстро пришла к выводу Светлана Павловна рассуждая вслух.  — Так, может, поговорить с зятем по поводу  береговой службы?
— И слушать не хочет, я уже неоднократно пыталась. И на жалость давила, и на детей  растущих без отца кивала, а он ни в какую. Ты, говорит, на двести пятьдесят рублей и без валюты сможешь прожить? И сам же отвечает: «А я без лодок, без службы своей, дурацкой иногда, как без мечты заветной – НЕ смогу!»
— Тогда, доченька, остаётся только одно – сыграть на его любви к семье, тебе и детям, Надо сделать так, чтобы он понял и, самое главное, чтобы поверил в возможность твоего ухода от него…
 
                4
— Боцман, что ж ты делаешь? — буквально закричал Зайков, — Я же сказал: «погружаться на глубину сорок метров», а мы уже на шестидесяти и лодка летит дальше. Отводи дифферент, переводи кормовые рули на всплытие. Механик что у нас с быстрой?
— Цистерна быстрого погружения продута на глубине одиннадцать метров! Кингстоны закрыты,  — чётко доложил командир БЧ-5.
— Центральный, первый, в первом отсеке глубина сто метров по глубиномеру лодка погружается! — Тревога в голосе матроса Дашко, докладывавшего из первого отсека невольно передалась в центральный пост.
— Боцман! Была команда «Срочное погружение! Погружаться на глубину сорок метров» — снова вырвалось из уст Зайкова, —  а у тебя уже семьдесят по глубиномеру. Переводи рули на всплытие, работают оба средний вперёд, всплывай, боцман, всплывай!
Командир, нависая как скала над боцманом застыл у глубиномера метры на котором летели как секунды.
 — Товарищ командир, лодка погружается, глубина восемьдесят, девяносто, сто... — исправно выполняя инструкцию докладывал боцман.
— Вижу… — упрямо твердил командир, а все вокруг смотрели на происходящее так, будто это происходило не с ними.
Дербенёв, стоявший между Манишевичем и командиром, вдруг громко спросил:
— Николай Витальевич, сколько в уравнительной ?
— Шестьдесят тонн…
— Откачивать из уравнительной за борт, —  встрепенувшись, приказал Зайков.
— Откачиваем, было шестьдесят четыре тонны, — доложил механик.
 — Глубина сто пятьдесят, лодка погружается, — вновь произнёс боцман.
 — Штурман, глубина с карты? — громко, чтобы слышали все, поинтересовался прикомандированный командир.
— Двести тридцать… — доложил, выглядывая из рубки Жаворонок.
— Валерий Михайлович, стукани-ка эхолотом, краткосрочно, — попросил помощника флагманского штурмана Дербенёв.
— Запрещено инструкцией на боевую службу, — отреагировал штурман Стоянов.
 — Включить эхолот, в журнал не записывать, — приказал  командир лодки.
Через пару секунд ужасающим голосом Стоянова из штурманской рубки донеслось:
— Центральный, под килем тридцать метров грунт – скала…
— Аварийное всплытие-е-е! Оба «Полный вперёд!» — приказал Зайков.
Рёв высвобождаемого из баллонов высокого давления воздуха заполняющего сейчас цистерны главного балласта, разнёсся по всему кораблю и стал, наверное, самой прекрасной мелодией для каждого подводника заключённого железом в «брак» с прочным корпусом.
Лодка ещё полминуты проваливалась, съедая глубину в своём «подбрюшье», а потом, как воздушный шар полетела наверх. Три минуты провала были самыми страшными и самыми тягучими в жизни каждого, кто находился рядом с глубиномером центрального поста, потому что крайней нижней точкой стала отметка в двести десять метров…

                XV. АРГУС
             
                1
     Не совсем удачное первое погружение в ложбине Северного моря приведшее к аварийному всплытию заставило Зайкова провести тщательный «разбор полётов» и сделать соответствующие выводы. Но тут объявилась новая напасть. Вчера в назначенную корабельным расписанием смену не прибыл заступать вахтенным рулевым на вертикальный руль мичман Соломенный. Причём поиски, организованные по всей лодке силами основного и прикомандированного личного состава, результатов не дали. Зайкова радовало только одно, последним, кто видел старшину команды снабжения был капитан третьего ранга Попов и было это  ночью, сразу после приёма очередного сеанса связи, когда лодка находилась уже в  подводном положении. Здесь, как говорят: «никуда с подводной лодки не деться». Но беда, как известно, не приходит одна, сегодня днём пропал и сам Попов, поэтому  на сеанс связи всплывали без участия командира боевой части связи…
— Какие у кого будут мысли по известному всем поводу? — поинтересовался командир закрывая за собой дверь в кают-компанию.
— Ясно одно,  — начал замполит, — никуда эти гаврики из прочного корпуса сбежать не могли!
— Железобетонная логика, Борис Фёдорович! — согласился Зайков.
— Думаю, что надо брать второй комплект ключей, вот, кстати, и они, и, вскрывая каждую провизионную камеру, проверить всё заведование Соломенного, — Дербенёв выложил на стол мешочек и два пенала, опечатанные сургучной печатью.
— Да, как бы чего не вышло… — согласился Муренко.
— Типун тебе на язык Фёдорович, — махнул рукой командир. —А с предложением старпома я согласен. Начинаем сейчас же.
Двое суток понадобилось старпому и замполиту, чтобы подробнейшим образом осмотреть все провизионные камеры корабля. И только на третьи сутки, фактически взломав вторую сейфовую дверь в провизионную камеру центрального поста, где хранились все деликатесы, шоколад и вино, удалось обнаружить сначала Попова, он лежал в первом отсеке провизионки не подавая признаков жизни, а потом и Соломенного, который ещё в заводе выгородил в провизионной камере персональную «каюту», где теперь и «давал хропака» в состоянии тяжёлого алкогольного опьянения…
  — Врача в провизионку, срочно!  — приказал Дербенёв со средней палубы центрального поста.
Беглый, а потом и тщательный медицинский осмотр Попова и Соломенного показали, что оба находились в состоянии сильнейшей алкогольной интоксикации, но своевременные меры, принятые командованием корабля и начальником медицинской службы, привели к тому что оба «супчика» уже через два дня были «в строю» и, пройдя через фильтр офицерского и мичманского судов чести экипажа, стояли перед глазами командира склонив головы под ярким светом софитов кают-компании.
— Вы, наверное, думаете, что вам как и раньше всё сойдёт с рук, господа хорошие? Но нет, я лично это так не оставлю, —  откровенно и неприкрыто возмущался  Зайков, потрясая перед лицами «особо отличившихся» материалами собранных по рассматриваемому факту дел. —  А как был прав старпом, он, оказывается, вас быстрее изучил, чем я - старый пень. Ещё хоть раз себе что-либо подобное позволите до конца похода и полетите с лодки как ракеты-мишени на максимальную дистанцию… Вам понятно Сергей Николаевич? — Зайков своим колючим взглядом постарался забраться в самое подсознание начальника РТС. — А  тебе понятно, сын Бахуса и Ариадны? — теперь командир  пронзил взглядом снабженца.
— Понятно! — выдохнули оба.
               
                2
      Прошло ещё две недели похода. Экипаж приноровился  к новому ритму жизни, научился быть одним механизмом, единым целым. Никого теперь не смущал первый завтрак в три часа утра или «банный день», который случался почти на каждом всплытии в надводное положение для зарядки АБ.
Теперь, казалось, всё было налажено, отлажено и заряжено так, как и требовалось в длительном автономном плавании. Но Зайков почему-то, независимо от времени суток, условий погоды или режима «труда и отдыха», старался всегда самостоятельно  погружаться и всплывать на сеансы связи, зарядку АБ.
Нельзя сказать, чтобы он не доверял Манишевичу или старпому, телеграмма о допуске которого так и не пришла до этого времени, но он так решил. Независимо от чьего либо желания. И это его КОМАНДИРСКОЕ право!
— И где мы сейчас, штурман, покажи где зайчик светит? — поинтересовался командир склоняясь над картой района  боевой службы.
— Юго-западнее порта Берген, товарищ командир, вот где крестик на карте светится, — бодро доложил лейтенант Федюнинский.
Ещё вчера, а точнее ушедшей зимой курсант пятого курса Федюнинский проходил стажировку на Б-181, пришёлся по душе старпому, и вот теперь не курсант, а офицер - вахтенный штурман ракетной подводной лодки - был одним из членов экипажа, выполнявшего задачи вдали от родных берегов.
Отец командира ЭНГ – контр адмирал Юрий Иванович Федюнинский в прошлом командовавший  соединением подводных лодок,   а потом руководивший Управлением боевой подготовки флота,  очень гордился своим сыном.
А что это к нам «Орионы» зачастили, штурман? Как считаешь, откуда они?
 — Думаю, с авиабазы Андёйя, а зачастили потому, что мы ведём разведку интенсивности судоходства именно там где проходят самые главные маршруты торговых, грузовах и прочих судов. Думаю, что на судах есть кому и за морем понаблюдать и куда следует сообщить о нас —  любопытных.
— Думаю или знаю? — поинтересовался Зайков.
— Я думаю, а вот он знает, — штурман кивнул в сторону командира группы радиоразведки, пытавшегося заглянуть в рубку.
— Слышал о чём говорили, разведка? — спросил командир.
— Слышал…
— Тогда выкладывай свои мысли.
— 333-я авиаэскадрилья 133-го авиакрыла королевских ВВС Норвегии действительно базируются на авиабазу Андёйя расположенную в северной губернии Нурланн, столица губернии Будё, вот здесь, — офицер карандашом показал на карте место авиабазы. —Основной задачей самолётов «Орион» в прибрежной зоне является снабжение командования НАТО данными, необходимыми по роду деятельности. Кстати знакомый нам P-3N, от которого мы так легко ушли в самом начале подводного этапа, мог просто отрабатывать  обучение пилотов, потому что в задачи этих самолётов береговой охраны Норвегии помимо наблюдения, поисково-спасательных операций входит и обучения пилотов.
— А почему они летают чаще всего именно сюда? — поинтересовался Федюнинский.
— Да, ты сам посмотри какие здесь глубины. — резво отреагировал разведчик. — Этот жёлоб, где мы сейчас находимся, самое глубокое место в Северном море, остальное около ста метров и сплошные банки, почти как наша Балтика. А ты думаешь норвеги  и прочие НАТОвские «товарищи» не понимают, что это единственное место, где лодки противника могут прятаться как щуки в глубоком омуте?
— Мудрёно, но очень близко к пониманию! — согласился штурман.
— И к истине! — утвердил командир. — А теперь, штурман, расскажи мне о погоде, которая сейчас наверху. Время идёт к всплытию на зарядку батареи.
— Ночь, видимость полная ночная. Облачность пять баллов. Луна убывающая, в третьей фазе, но светит ярко по всему горизонту. Ветер восточный, юго-восточный одиннадцать – пятнадцать метров в секунду, море два - три балла.
   Когда лодка всплыла на перископную глубину и командир  поднял перископ то первыми  его словами были: — Всё как штурман предсказал, твою мать. А потом  добавил: — Ни товарища, ни друга, растворились, как в воде, и никто здесь не поможет, если, скажем, ты в беде.  Небоскрёбы, небоскрёбы, а я маленький такой. То мне страшно, то мне грустно, то теряю свой покой.
И только несколько мгновений спустя выяснилось, что Б-181 всплыла в непосредственной близости от учебного авианосца  ВМС Великобритании «Аргус», который лежал в дрейфе и готовился к ночным полётам авиакрыла. Визуально дистанция до него составляла всего десять кабельтов. Пришлось снова погружаться и уходить «от греха подальше».
«А как  гордятся несокрушимой четырёх зонной обороной своих авианосцев специалисты из НАТО, даже не догадываясь что обыкновенный советский командир мог всадить сейчас в борт этого мастодонта минимум шесть торпед сразу»,  —  только и подумал Зайков, спускаясь в центральный пост.

                XVI. ЛОВИСЬ, РЫБКА, БОЛЬШАЯ И…

      Трое суток на поверхности бушевал шторм. Волнение было такой силы, что при всплытии на зарядку аккумуляторной батареи в кают-компании офицеров сорвало с креплений электро-водонагреватель и обварило кипятком вестового.
Корабельный врач лейтенант Чернов начал борьбу за жизнь матроса. Практики выхаживания  людей с сорока процентами ожогов в условиях подводной лодки  у Чернова не было, а была ли она вообще, установить не представлялось возможным, поскольку мировой «паутины» не было ещё даже в проекте, да и врач на лодке всего один – консилиум не соберёшь...  «Конечно», — скажут некоторые скептики, —  зачем больше? Подводники ведь абсолютно здоровые люди».
 — Каково состояние матроса и каков прогноз, доктор? — не из праздного любопытства поинтересовался командир.
— Сложно сейчас что-либо говорить, рано ещё. Первая помощь оказана, наложена асептическая повязка, дал обезболивающее. Спит. Сейчас для него самая удобная поза - лёжа на здоровой спине.  Вызывает сильные опасения паховая область и шейная часть тела…
— Может, дать радио и запросить «Большую землю» о помощи?
— Пока считаю  преждевременным. «Пантенол» и «Олазоль» у меня имеются. Единственное, что мне будет надо в большом количестве, это дистиллированная вода.
— Так у нас её две тонны, «бери – не хочу» называется.
— Это, Владимир Петрович, техническая вода, а мне нужна чистейшая, стерильная – для обработки ран при перевязке. Вот где её взять ума не приложу…
В тот же день на Б-181 объявили конкурс, на лучшую конструкцию  дистилляторной установки. Самым лучшим в санитарном и техническом отношении  с учётом объёма выдаваемой жидкости оказался проект конструкции Фетисова. Командир группы целеуказания БЧ-2  давно слыл на Б-181 корабельным «Левшой», и поэтому к нему всегда тянулись сослуживцы. Кому «вискогонный» аппарат соорудить, кому бабушкин «Зингер» починить, а кому и телевизор наладить.
Очередной ночной сеанс связи, опять же из-за погоды, да и в связи с полётами «Орионов» пришлось пропустить. А дневная попытка всплытия на сеанс связи привела к тому, что на глубине двадцать метров лодка перестала «слушаться» рулей. По неизвестной причине возросла нагрузка на электромоторы. В конечном итоге лодка просто перестала всплывать…
— Что бы это могло значить? — вслух рассуждал Зайков, стоя над картой в штурманской рубке. — Мне бы на перископе «висеть», а я здесь прохлаждаюсь.
— Позвольте, товарищ командир, тоже высказаться вслух? — отозвался старпом, протискиваясь в узкую дверь штурманской рубки.
 — Давай, давай, выноси приговор…— разрешил командир.
 — Думаю, что мы напоролись на рыболовные сети, вот только на какие, предположить сложно.
— Так, так, а  если поконкретнее? — заинтересовался  мыслью Зайков.
— Где-то я читал, — в разговор вклинился  Жаворонков, — что лососевые сети, например,  выбирают ночью, так что всё может быть.
— И, если присовокупить сюда характеристику дрифтерной лососевой сети, то картинка может и сложиться, — согласился Дербенёв. — Поскольку  обычная лососевая дрифтерная сеть имеет длину приблизительно  девяносто восемь метров,  нам вполне достаточно, чтобы  в неё вляпаться,
— Не срастается, господа  «консультанты». Если бы мы вляпались на перископной глубине я бы, может, и согласился с вашими доводами, но беда в том, что проблемы у нас начались гораздо раньше -  сразу после прослушивания горизонта, на глубине около двадцати  метров.  А лососевая дрифтерная сеть, да будет вам известно, имеет высоту всего около восьми метров, поскольку все виды лососей движутся действительно в ночное время, когда и производится  их лов, но движение это осуществляется преимущественно в верхних горизонтах воды.
 — Тогда остаётся только один вариант  -  близнецовый трал, — как бы невзначай выдал Дербенёв.
— Что это за гадость? — заинтересовался Манишевич, всё это время слушавший диалог «профессионалов» и ждавший удобного момента, чтобы вклиниться.
— Был у меня один знакомый штурман  рыболовного флота из Клайпеды, так он рассказывал, что близнецовыми тралами работают с двух судов одновременно. Причём существуют универсальные тралы, способные работать в донном, придонном и разноглубинном вариантах.
—  Фантастика, какие вы все грамотные собрались. А почему тогда мы не слышим шума работающих винтов этих самых сейнеров? — возмущённо уточнил у всех сразу командир.
  Мне кажется, я догадываюсь почему, — спохватился Манишевич. — Помнишь, Александр Николаевич, когда в восемьдесят втором мы кувыркались здесь на одном из всплытий, то обнаружили целое «стадо» рыбаков под парусами?
— Припоминаю, Юрий Михайлович. Да и сейчас во время надводного перехода мы их достаточно часто встречали. Экономят денежки империалисты и без всяких лозунгов типа: «Экономика должна быть экономной».
— А что против линии партии имеет коммунист Дербенёв? — откуда-то из-за двери, из глубины центрального поста раздался голос замполита.
— Я, лично, ничего не имею против партии, Борис Фёдорович, но считаю, что и у проклятых капиталистов есть чему поучиться…
— И каковы конечные предложения? — пытаясь подвести итог внезапно возникшему собранию, отозвался Зайков.
  — Коль нет возможности всплыть на сеанс связи, предлагаю погружаться на глубину сто  метров, возможно, так быстрее узнаем, во что мы всё-таки вляпались, — отозвался старпом, остальные присутствовавшие промолчали.
— Акустик, как горизонт? — уточнил, высунувшись из рубки командир.
— Акустический горизонт чист, товарищ командир, — быстро отреагировал старшина команды гидроакустиков мичман Мунтяну.
— Николай Витальевич, как чувствуют себя моторы?
— Без изменений, товарищ командир, подшипники линий валов пока не греются, но при увеличении оборотов нагрузка увеличивается, а скорость не растёт…
— Добро! Боцман, погружаться на глубину сорок метров. Левый мотор средний вперёд. Командиру БЧ-5 докладывать изменения температуры подшипников линии вала. — Зайков, а за ним  Дербенёв и Манишевич вышли в центральный пост.
Лодка, медленно повинуясь воле управляющих ею людей, начала менять глубину. Чем глубже она погружалась, тем хуже слушалась рулей, тем медленнее было её движение.
  — Глубина сорок метров,— доклад боцмана совпал с  докладом акустика.   
   — Центральный, акустик, наблюдаю шумы винтов по пеленгу двести семьдесят пять и девяносто пять градусов, предполагаю рыболовные сейнеры водоизмещением около двухсот - трёхсот тонн каждое.
— Что я говорил? Товарищ командир, — как мальчишка обрадовался Дербенёв, — близнецовый трал, и работают с ним сейнеры у наших бортов…
— Ты так радуешься, старпом, как будто мы этим тралом рыбу ловим, а не нас поймали. Что делать дальше предлагаешь? — быстро урезонил старпомовский азарт командир.
— Как и раньше, предлагаю погружаться на сто метров, другого выхода нет!  Всплывая на перископ, мы рискуем намотать на винты любые части трала, а всплытие в надводное положение  средь бела дня вообще мало чего хорошего сулит. Обнаружив вместе  с крилем и салакой в трале ещё и нашу «Джульетту» , норвеги наделают шума не меньше, чем шведы после известного всему миру похода С-363 в шведскую военно-морскую базу Карлскруна, после которого, как вы помните, полетели головы не только командира и штурмана…
 — Хорошо хоть не посадили!   — согласился Зайков.
 — Тогда не посадили! — подтвердил Дербенёв, сделав ударение на слове «тогда».
 — Боцман, погружаться на глубину восемдесят метров!   — приказал командир. — Оба мотора малый вперёд.
Когда Б-181 достигла назначенной глубины, где-то наверху, прямо над лодкой стали отчётливо прослушиваться сначала металлический скрежет непонятного происхождения, а после, когда лодка пошла на сто метров, появились и стуки, о которых матросы докладывали из всех отсеков.
— Что это? — тихо спросил замполит, обращаясь к командиру.
— Бортами бьются супостаты, богу своему молятся! — тихо ответил за командира старпом.
— Как это?
— Обыкновенно, Боря! Возьми железную гайку, например на тридцать два, –  это мы. Продень через  неё ниточку – это трос - проводник рыболовного трала. И, взяв нить за оба конца, разведи руки в стороны, потом расслабив руки, посмотри, куда они будут  идти, когда гайка тянет нитку вниз. 
 — А мы их не утопим? — заволновался замполит.
— Успокойся, они же не тупые, — заметно нервничая, ответил командир.
— А мы? – никак не мог успокоиться Муренко.
— Что мы? — взорвался Зайков.
— Нас они не утопят?
— Борис Фёдорович, шёл бы ты… готовность праздничного пирога проверить. Завтра День ВМФ как-никак, а ты здесь каркаешь.
На глубине сто метров забортные стуки и скрежет  прекратились. Судя по «разбежавшимся» в разные стороны горизонта шумам винтов, рыбаки  в последний момент, когда их стало ставить «на попа»,  всё-таки обрубили трос-проводник и, потеряв улов, спасли себе жизнь!
Жизнь продолжалась и на борту подводной лодки. Нагрузка на электромоторы пришла в норму, лодка слушалась рулей, правда, носовые рули вели себя не очень адекватно, реагировали на команду манипулятора с каким-то замедлением.
Командир принял решение на очередной сеанс связи всплывать ночью, а пока на Б-181 полным ходом шёл субботний «парко-хозяйственный» день.
Борис Фёдорович принёс в центральный пост  небольшой портативный магнитофон и подключив его к громкоговорящей связи радовал экипаж музыкальными изысками Аллы Пугачёвой:

 Я вернулась в мой город, знакомый до слёз,
 До прожилок, до детских припухших желёз.
 Я вернулась сюда, так глотай же скорей
 Рыбий жир ленинградских ночных фонарей.
 Я вернулась в мой город, знакомый до слёз,
 До прожилок, до детских припухших желёз.
 Узнавай же скорее декабрьский денёк,
 Где к зловещему дёгтю подмешан желток.
 Ленинград, Ленинград!
 Я ещё не хочу умирать,
 У меня ещё есть адреса,
 По которым найду голоса.
 Ленинград, Ленинград!
 Я ещё не хочу умирать,
 У тебя телефонов моих номера,
 Я ещё не хочу умирать…

— Какие слова хорошие, у песни, — матрос Чайкин замер с ветошью в руках, прислушиваясь к мелодии, доносившейся из динамика.
С мокрой губки, зажатой в другой руке матроса, на палубу падали обмылки.
— Осип Мандельштам написал, но с приборкой он тебе не поможет, — ответил  телемеханик матрос Ягмуров, стоявший рядом, — отомри, пора заканчивать с мыльными пузырями.
— А кто он этот Мандельштам?
— Русский поэт, трагически погибший в 1938 году.
— Какой же он русский —  Мандельштам?
— Такой же, как и все мы — Пьянченко, Захаров, Ягмуров,  Чайкин и другие…
               
                XVII. ОГОНЬ, ВОДА И АВАРИЙКА
               
                1
       «Нагулявшись» как барракуда в морских глубинах, Б-181 потянуло наверх. Гонимая волей экипажа, она всё ближе и ближе приближалась к поверхности, чтобы там насытить свой  истощённый организм воздухом и энергией аккумуляторной батареи. Зайков, как и положено командиру при всплытии, занял своё место в боевой рубке.
«Почему всё же носовые горизонтальные рули плохо слушаются команд? — эта мысль не давала командиру покоя с того самого момента когда лодке, каким-то чудом удалось освободиться от плена рыболовного трала. — Характерно, что на основном – гидравлическом управлении рулями идёт запоздалая реакция и при переводе управления носовыми рулями глубины в электромеханический режим, картина не меняется. Такое впечатление, что рулям что-то мешает…»
На глубине пятнадцать метров лодка немного задержалась, причём не по воле боцмана  или командира, просто начиная с этой глубины её ощутимо покачивало.
  — Опять гуляет Посейдон, не спится ему, окаянному! — голос командира, прозвучавший из включённого переговорного устройства, как приговор подсудимому никого не обрадовал.
Частично продув балласт, лодка всплыла в позиционное положение.
Привычным и  быстрым движением, лихо захватив рукоять перископа согнутой в локте правой рукой, Зайков осмотрел горизонт…
— Твою бабушку, — невольно вырвалось у него после осмотра. — Старпома в боевую рубку! — приказал командир через открытый к этому времени нижний рубочный люк.
Дербенёв, облачённый в «канадку»   и ждавший всплытия лодки  в центральном посту, быстро поднялся к командиру.
— Смотри, — предложил Зайков, уступая подчинённому место у перископа.
Дербенёв прильнул к прорезиненному кожуху окуляра и, настраивая кратность, присмотрелся к ночному морю. Первое, что сразу бросилось в глаза, это какой-то серебристый налёт на корпусе лодки, а второе, что также было заметным через перископ, это сетка на головке перископа, через  мелкую ячею которой окружающий мир выглядел довольно специфически.
 — Что будем делать? — отключив «Каштан» в боевой рубке, тихо, чтобы никто посторонний не слышал их разговора, спросил командир. — Наверное, пришла пора радио давать  в Москву?
— Опять вы за своё, товарищ командир? Мы ещё толком ничего не знаем, а уже радио. Ваше радио от трала нас не освободит, а вот от погон и должностей запросто. Одной потери скрытности во время боевой службы на всех хватит…
 — Тогда что?
 —  Предлагаю, в штатном режиме приготовиться к зарядке АБ, не записывая ни в какие журналы результаты увиденного, осмотреть надстройку и  попытаться сбросить сеть за борт. Потом забраться под лёгкий корпус и проверить баллеры   носовых горизонтальных рулей. Скорее всего мы намотали на них сеть. Вот и всё. С Днём ВМФ вас, товарищ командир.
— А ты видишь, какая там «голова-жопа? »
— Это я вижу, а вот другого выхода - нет!
— С кем пойдёшь сетку резать? — без промедления спросил командир.
«Вопрос конечно интересный. Кому я могу доверить свою жизнь? — на мгновение задумался Дербенёв. — Действительно, как старпом я организую и непосредственно руковожу всеми  потенциально опасными работами, в том числе и за бортом, но приказывать в сложившейся ситуации морально не имею права…»
 — Так кто будет тебя страховать? — ещё раз уточнил Зайков.
 — Жорка Грачёв, мой старый приятель с лейтенантской поры…
— Но с приходом  тебя на лодку, знаю отношения между  старшим помощником командира и командиром ракетной боевой части не заладились?!
— А вот сейчас и проверим, — Дербенёв включил переговорное устройство и приказал: — Командиру БЧ-2 в боевую рубку!»
Через минуту Грачёв поднялся в боевую рубку.
— Смотри и любуйся, — заговорщицки предложил  Дербенёв.
Грачёв внимательно осмотрел горизонт и, оторвавшись от окуляра, спросил куда-то в пустоту:
— Когда идём?
— Сейчас, Жора, сейчас, — переглянувшись с командиром ответил Дербенёв. — Надо по-быстрому подготовить два страховочных конца, метров по двадцать, с карабинами на одном из концов, остальное как обычно: жилет спасательный, фонарь, нож, топор. И никому ни слова лишнего!
 — А топор-то зачем?
 — Помимо сетки в состав трала входит ещё и проводник, а то и несколько. Капроновые они, пеньковые или стальные я не знаю, но чувствую, что рубить нам их всё же придётся.
Грачёв ушёл вниз. В это время лодку сильно накренило. Набежавшая волна ударила Б-181 в левую скулу, и корабль тоже  куда-то провалился. У командира и старпома даже дух перехватило. Наверху, где-то  над  верхним рубочным люком, прошелестели тонны воды, как бы подсказывая командиру, что пора и балласт продуть.
— По местам стоять, приготовить дизеля для продувания балласта газами без хода! — спокойный ровный голос командира  и привычная  для таких случаев команда вернули весь  экипаж в объятия   реального мира.

                2
        Принимая нелёгкое для себя решение по освобождению от сетей, командир лодки ещё не знал чем всё обернётся, но обстановка подсказывала что сейчас - в мирное время как раз надо учиться воевать, бороться с трудностями, противостоять стихии и случаю. Ежедневно оттачивая мастерство, решая боевые задачи под мирным небом  готовить экипаж к войне…
Обойдя всю надстройку,  Дербенёв убедился что с тралом подводникам «сильно повезло», его граница заканчивалась  буквально в полутора метрах от винтов  Б-181. Ещё чуть-чуть и: «Не жди меня, мама, хорошего сына…» Проводник оказался один, но стальной, к счастью, он свисал за борт с левого борта. Дербенёв, страхуемый Грачёвым, поднялся на мостик, где при закрытом рубочном люке его ждали Зайков  и Манишевич.
— Ну что там? — спросил Юрий Михайлович.
— Резать можно! На корме абсолютно безопасно,  волны почти не доходят туда, только брызги. Ближе к рубке сложнее, там заливает «дай бог», а вот в носовой части – «не дай бог!». Предлагаю следующий вариант: я иду по надстройке и режу сеть  посредине, так, чтобы она под тяжестью троса-проводника уходила в воду, а Жора, находясь сзади, страхует меня спасательным концом, забираясь при этом под лёгкий корпус в районе швартовных вьюшек. Там лючки есть и площадки, где можно присесть, чтобы  его за борт не смыло. По мере выборки длинны спасательного конца он, закрывая один швартовный  лючок на лёгком корпусе, открывает второй и всё повторяется вновь.
— Разумная идея, — согласился Зайков.
— Но чтобы её опробовать, я начну первым,  — предложил Манишевич.
Так и поступили. Начав «кроить» трал с кормы, Манишевич отрезал от сетки четыре куска, по метру квадратному каждый, и, оставив их «на память» всем участникам «заговора»,  передал «эстафету» Дербенёву.
Дойдя до ограждения рубки, Дербенёв заметил что ветер усилился. Волны, ставшие  выше и круче  прежних, теперь не просто заливали надстройку, а хлёстко били и как дикие осы больно жалили, то и дело норовя сбить с ног. Ещё одним неприятным открытием стало то, что после каждой одиннадцатой волны лодка подходила на край пропасти,  в чрево которой, пробив гребень двенадцатой волны, она почти вертикально скатывалась как на лыжах. Там внизу, она по самую рубку уходила под воду и, борясь со стихией около минуты,  всё же вырывалась наверх. Эта страшная карусель, конечно же, пугала Дербенёва, но что-либо изменить он не мог и поэтому решил на время вынужденного погружения, также как и Грачёв укрываться в надстройке. Благо дело возле каждого лючка в специальной нише был закреплён специальный палубный ключ.
«Надо только со счёта не сбиться», — решил Александр продолжая резать сеть. Зайков стоял на мостике один, верхний рубочный люк в целях безопасности был задраен.
Увлечённый работой, незаметно для себя, Дербенёв обошёл ограждение рубки и оказался на носовой надстройке. Здесь у стихии было раздолье. В ходе непроизвольных «ныряний» носовая часть лодки всякий раз уходила под воду, причём чем ближе к форштевню, где находился обтекатель гидроакустической станции МГ-25,  тем длительнее были подводные «процедуры». Пару раз волна сбивала старпома с ног, но, страхуемый сзади Грачёвым он оставался на надстройке. Целый ком обрезанной сети болтался по левому борту в непосредственной близости от выведенных из надстройки носовых горизонтальных рулей.
«Вот что мешает рулям нормально работать», — подумал Дербенёв, подходя к очередному лючку по правому борту, расположенному в непосредственной близости от обтекателя гидроакустической станции. Пытаясь достать палубный ключ из ниши под ногами, Александр почувствовал, что страховочный конец, уходящий назад к Грачёву,  выбрав всю длину, не позволяет наклониться.  Не раздумывая, Дербенёв отстегнулся от страховки. Взяв второй, короткий конец, который тоже был пристёгнут к поясу старпома он попытался пристегнуться к леерам так кстати приваренным по его же заказу в судоремонтном заводе, но в таком положении не хватало длины чтобы достать до того же лючка в надстройке, Дербенёв отстегнул и эту страховку. Три болта  такого желанного и спасительного лючка открутились сразу, а четвёртый, у которого за время эксплуатации, очевидно, «зализало» грани головки, не поддавался…
Лодку сильно качнуло из стороны в сторону. Она низко просела  носом, и тут Дербенёв увидел над собой водяной «небоскрёб», готовый через мгновение  обрушить свою многотонную мощь на корпус лодки и на него -  такого крохотного человечка.
«В суете, я пропустил счёт волн!»  — страшное осознание  непоправимого, чего уже нельзя вернуть и «прокрутить» заново, осенило Александра, пытавшегося спасти свою жизнь, прыгая на спасительный обтекатель.
Когда руки старпома ощутили  «приятный» металл леера МГ-25, смертельный ужас овладевший офицером, отступил, но ненадолго, потому что лодка катилась вниз, уходя на всю глубину пожирающей её бездны, а ноги Дербенёва сейчас смотрели вверх, туда где был полярный, штормовой и пасмурный день.
Захватить в лёгкие большое количество воздуха Александру не удалось, и на сколько хватит имеемого запаса он не знал, но полагаясь на свои физические возможности, надеялся, что до выныривания  лодки из-под волны ему хватит.
«Терпеть! Ещё немного, ещё немного, ещё…» — А терпеть уже не было мочи, как не было и воздуха в лёгких Дербенёва.
Вокруг была тишина, пронизавшая непроглядную темень  могильным холодом, и только где-то впереди справа как будто скользнул лучик солнца. Как когда-то в детстве, когда он гостил у тётки в Одессе. Тогда с местной ребятнёй, отплыв на утренней зорьке далеко от берега, они ныряли за рапанами, и Дербенёв приноровился искать моллюсков под водой в лучах солнца.
 «Какое солнце? — вдруг осенило Дербенёва. — Наверху ночь, шторм, десять баллов облачности!»
 «Ленинград, Ленинград!  Я ещё не хочу умирать…» — захотелось крикнуть Александру, но он удержался, понимая, что при этом выйдет весь оставшийся в лёгких воздух.
В какой-то момент стало очень свободно и легко, тело потеряло вес. Всем сознанием овладело чувство глубокого блаженства. Тяжёлые мысли больше не донимали Александра и дышать почему-то тоже не хотелось. Всё, что было до этого, больше его не беспокоило, казалось бренным и не стоящим забот.
«Какая интересная лодка борется с волнами,  вон там — слева. Очень похожа на нашу, — пронеслась случайная мысль, — И командир на мостике тоже похож на Зайкова, и человек, торчащий только головой из лёгкого корпуса, – это Грачёв, а кто тогда тот – висящий на обтекателе МГ-25?»
Жуткая пронизывающая боль в кистях рук,  заставили Дербенёва открыть глаза. Перед ним, вплотную к самому лицу, слегка облезлой краской  «красовался» обтекатель гидроакустической станции МГ-25. Сведённые судорогой пальцы   не хотели отпускать леер. Александр повернул голову влево.  Зайков, поседевший за одно всплытие и вмиг потерявший дар речи, стоял на правом крыле мостика и махал рукой, призывая всех вернуться обратно. Жора Грачёв  побелевшим лицом демонстрировал такую гримасу, как будто увидел живого покойника.
 Невероятным усилием воли Дербенёв подтянулся на руках и перебирая ими поочерёдно добрался до надстройки. Находясь, в каком-то заторможенном состоянии, как зомби он направился к командиру, Примеру старпома последовал и Грачёв.
Поднявшись на мостик, офицеры молча посмотрели друг на друга и сели вокруг люка. Дербенёв достал пачку сигарет «Элита» и, не видя, что они мокрые угостил каждого. У командира сигарета развалилась во рту, у Грачёва оторвался фильтр, а Дербенёву не удалось даже достать себе сигарету. Тогда он достал зажигалку и попытался прикурить сигареты  товарищам. За этим неблагодарным  «занятием» их и застал Манишевич. Тихо приоткрыв  люк и увидев странную троицу, он закрыл люк обратно и спустился в лодку. Ещё через минуту снова открылся верхний рубочный люк. Из люка показался всё тот же Манишевич, но уже с сухими сигаретами и зажигалкой. Когда он как заворожённым офицерам заменил мокрые сигареты  на сухие и все они наконец затянулись горьким дымом, «столбняк» как рукой сняло.
Первым очнулся командир:
   — Так, всё, с меня хватит, не хватало ещё старпома утопить. Даю радио — «Всплыл сетях, координаты». А там будь что будет. Мне плевать! Я же видел, как тебя смыло…
— И я тоже, — подтвердил   Грачёв. — Но как ты выкарабкался обратно?
— Не знаю, товарищи офицеры, наверное чудо… Или Божье провидение… — ответил Дербенёв
— Вот и достаточно испытывать судьбу! — настаивал командир.
— Согласен, Владимир Петрович, судьбу больше испытывать не стану, но работу закончить всё равно надо! Осталось два метра дорезать и баллер освободить. Без горизонтальных рулей мы всё равно не подводная лодка. Сейчас возьмём с Георгием по ИДА-59  и концы подлиннее. Поверьте: полчаса и в дамках!
— А ведь  дело говорит этот авантюрист! — согласился Манишевич.
Согласился с вескими аргументами и командир. Дербенёв и Грачёв снова вышли в надстройку, на сей раз основные работы проводились на прочном корпусе с баллерами рулей. В конечном итоге от кошелька освободились. Под весом стального проводника он ушёл на дно, давая лодке возможность продолжить плавание.
Окончив заряд батареи и пополнив запасы воздуха, Б-181 погрузилась на рабочую глубину и продолжила свой поход. После приёма пищи офицерами и праздничного ужина, в  кают-компании собрался «узкий круг». Чтобы не посвящать замполита в подробности случившегося, Зайков направил его поработать с личным составом  в отсеки подводной лодки. Достав откуда-то бутылку армянского коньяка, командир разлил всем по рюмкам, а  Дербенёву налил полный стакан.
— По-хорошему, надо бы старпома представить к ордену, — начал Зайков, — но если мы это сделаем, придётся поведать командованию и о наших злоключениях с сетями вблизи норвежских территориальных вод. И чем тогда всё закончится, неизвестно. В конечном итоге главное не это! Главное, что все живы и мы выполняем поставленную задачу в прежнем режиме. С Днём рождения, Александр Николаевич! Спасибо тебе.
— Спасибо нам всем, — ответил Дербенёв и отлил половину своей порции в стакан Грачёву.  — С Днём ВМФ  СССР, товарищи офицеры!
— А теперь, — торжественно продолжил Зайков, — в качестве благодарности я освобождаю старпома от несения командирской вахты ровно на сутки, а вахтенного офицера Грачёва от несения очередной вахты. Справимся, Юрий Михайлович, как скажешь?
— Куда ж мы денемся с подводной лодки? — согласился Манишевич. — Кстати, вот получены перехваты радиообмена норвежских рыбаков с берегом. Они сообщают, что  вчера пополудни  затралили огромное морское чудовище, борьба с которым оказалась неравной, в результате тралом  пришлось  пожертвовать…

                3
       Полумрак  каюты манил каким-то особенным теплом. Дербенёв вошёл и закрыл за собой дверь. Верхняя койка, принадлежавшая замполиту, пустовала.
 «Он же пошёл в народ, — вспомнил Дербенёв раздеваясь. — Надо бы грелку выключить», — подумал Александр, развешивая мокрый комбинезон под столом. Хмель от коньяка давал  о себе знать. Нервное напряжение ушедшей ночи, усталость и алкоголь сделали своё дело. Александр, выключив грелку и свет в каюте, завалился на нижний диван. Веки закрылись сами собой. Сон овладел молодым организмом с такой быстротой и искушением, как только может  овладевать девственной нимфой  похотливый козлоногий сатир.
Проснулся Дербенёв оттого, что во сне увидел маму, которая почему-то била его крапивой по лицу. Было очень больно и жарко. «За что?» — подумал Дербенёв и открыл глаза.
Его левую руку лизали языки пламени, кончики которых доставали до щеки. От горящего письменного стола поднимался дым, который заполнил практически всю каюту, и  только над лежащим старпомом, буквально до верхней койки, оставалась прослойка чистого воздуха…
«Грелка! — первым делом сообразил старпом, — и комбинезон, но я же выключил её, прежде чем лечь спать!»  —   Дербенёв не понимал, почему грелка оказалась включённой.
«А замполит? Замполит, наверное, уже задохнулся, — подумал Дербенёв, поднимая руку к коечке соседа. — Не шевелится… А если он жив, я открою дверь, выходя из каюты, доступ воздуха из отсека создаст дополнительную тягу и тлеющий костёр мгновенно превратится в топку. Обратно мне уже не вернуться. Что делать?»
Совместив в одном действии сразу две операции, Дербенёв вдохнул воздух из чистой прослойки над собой и, вставая  с дивана, схватил, как куклу, бездыханное тело замполита. Следующим движением, почти  по мотивам фильма «Кавказская пленница», он  бросил тело в дверь, которая тут же открылась, выпуская обоих «жильцов». Получив так недостающий воздух, «костёр» разгорелся в полную силу, но уже за спиной старпома.
Вахтенный электрик второго отсека, что-то записывавший в журнал осмотра аккумуляторной батареи, тут же бросил своё занятие и бросился к «Каштану»:
   — Аварийная тревога! Центральный, центральный, во втором отсеке пожар…
  Дербенёв не дал вахтенному договорить, потому что вставил ему в руки углекислотный огнетушитель и увлёк за собой, а сам, схватив катушку ВПЛ,   выключил электропакетник грелки у входа и бросился тушить каюту.
— Второй, что у вас случилось? Второй ответьте… — Командир находящийся в центральном посту надрывался у «Каштана», а механик обрывал трубку аварийного телефона, пытаясь выяснить обстановку в отсеке.
Где-то за катушками системы ВПЛ раздался стон,  а через некоторое время оттуда появился  ничего не соображающий замполит.
Увидев «разгромленную» и залитую пеной каюту, он с ужасом посмотрел на Дербенёва.
— Борис Фёдорович, а кто грелку включил? — поинтересовался обгоревший и чёрный от копоти старпом.
 — Не знаю, я только выключил её, когда пришёл с обхода подводной лодки и обнаружил, что ты сушишь на ней комбинезон…
 — А теперь посмотри сюда. — Дербенёв показал на выключатель: — В каком положении находится флажок пакетника? Правильно, поперёк красной линии, это я его выключил, прежде чем тушить пожар…
— Правду говорят, кто в огне не горит и в воде не тонет, тому иная участь судьбой приготовлена… — вердикт командира,  не дождавшегося ответа из аварийного отсека, расставил все точки над «i». — Берёшь, Боря, аварийку в самую большую кандейку и с командирами отсеков  проверяешь маркировку всех пакетников на подводной лодке. От первого отсека до восьмого и, там где плохо видно, невзирая на требования корабельного устава, лично наносишь жирную красную полосу, чтобы никто  и никогда больше не сомневался  — включён пакетник или выключен.

                XVIII. ЭХО ВОЙНЫ ИЛИ ПОВОРОТ КООРДАНАТ.

       Череда испытаний выпавших на долю подводников идут одно за другим. Только что стих океан – он ещё горбатый, но уже не буйный. Дербенёв готовясь  заступить на командирскую вахту, зашёл в штурманскую рубку определить место корабля с использованием РНС «Лоран - С». Помучив приёмоиндикатор и добившись того, чего хотел, старпом поднялся на мостик, где вахтенным офицером заступил капитан-лейтенант Грачёв. Внимательно выслушав доклад вахтенного офицера и получив исчерпывающие сведения обстановки, Дербенёв закурил. Плановый заряд АБ в надводном положении заканчивался, и через очень непродолжительное время лодка должна была уйти на глубину.
Летнее небо,  в северных широтах сильно отличается от южного небосвода. Где-нибудь в Чёрном или Средиземном морях небо бездонное, завораживающее своей чернотой. На его фоне звёзды, белоснежным бисером или крупным жемчугом  рассыпанные  по небосводу, кажутся живыми. Они мигают, играя светом, срываются с «насиженных» мест и, пускаясь в прядки, падают на Землю, а северное небо похоже на английский туман, сдобренный где-то белыми айсбергами облаков, а где-то  гирляндами полярного сияния.
 — А что это за цель по левому борту открылось, курсовой угол двадцать градусов? — спросил  вахтенного офицера Дербенёв.
— Цель неподвижная, стационарная нефтяная платформа, принадлежность - Норвегия, данные сверены с картой штурмана при заступлении на вахту, она в тумане то исчезает, то снова появляется.
  — Жила-была  нищая страна Норвегия и вдруг бац… Король Норвегии провозглашает концепцию: «Углеводороды — достояние нации» и приглашает всех желающих поучаствовать в разработке его детища. Первой, заявку подаёт  американская Phillips Petroleum. И пошло – поехало. В 1965 году  Норвегия выдала первые нефтяные лицензии, а через четыре года было открыто первое мощное месторождение. На сегодня установлено, что все запасы нефти и газа Норвегии расположены на шельфе Северного моря, где мы и  гуляем сейчас в поисках, казалось бы неизвестно чего.  Авианосцев здесь нет, крупных соединений кораблей НАТО тоже пока не встречали. Угадай, Георгий, с первого раза, что будет нашей первой целью «если завтра война?».
Разговор с вахтенным офицером немного  отогнал сон, пытавшийся захватить Дербенёва в свои цепкие объятия с самого момента появления на мостике. Александр осмотрел горизонт по кругу. Его взгляд, привыкший к серому призраку наступающего утра, остановился на странном предмете покачивающемся на волнах прямо по курсу лодки. Дербенёв достал бинокль. То же самое сделал и вахтенный офицер.
— Мина, плавающая мина, слева два, дистанция три! — закричал Дербенёв. — Право на борт,  стоп правый, ложиться на курс сто десять градусов. Записать в вахтенный журнал:   по пеленгу семнадцать градусов в точке с координатами обнаружена дрейфующая якорная мина времён Второй мировой войны, дистанция до мины  пять кабельтов, начали манёвр уклонения Коорданат.
— Александр Николаевич, но реальная дистанция до мины два кабельтова, — удивился Грачёв.
— Записывайте, как я сказал, вахтенный офицер. И за обстановкой следите как положено! — возмутился старпом.
Убедившись, что лодка  легла на заданный курс, Дербенёв обнаружил, что мина довольно близко проходит от борта корабля.  Неведомая сила как бы затягивала  её под днище. Между лопаток побежала струйка холодного пота.
—  Стоп левый дизель! Правый малый вперёд, — дал команду Дербенёв.
И  только когда рогатая смерть оказалась на дистанции больше половины корпуса за линией винтов, Александр озвучил следующее приказание:
 — Лево на борт, ложиться на курс двадцать градусов, левый дизель «Товсь зарядка», а потом тихонько добавил: — Спасибо Шестакову, правильный вопрос мне задал на зачёте.

                XIX.  КТО НЕ СПРЯТАЛСЯ…

        Б-181 успешно вернулась в базу. Матрос с ожогами, спасибо корабельному врачу и капитан-лейтенанту Фетисову, успешно шёл на поправку. В госпитале базы, куда его сразу доставили дали высокую оценку действиям Чернова. Зайков  был бесконечно рад.
Каюту старпома и замполита также успешно восстановили. В ход пошли материалы высвобождаемые от разборки нештатного «приюта» мичмана Соломенного. Даже специалист не смог бы  сейчас отыскать следы огня.
По итогам контрольного выхода в море с представителями штабов различных уровней, включая штаб флота, экипажу «грозила» оценка «отлично».   Дербенёву наконец вручили приказ командующего о допуске к самостоятельному управлению кораблём, подписанный ещё два месяца назад. А Зайков  получил предложение, от которого отказаться не смог. Как же, начальник кафедры морской практики  в высшем военно-морском училище Ленинграда - это не просто почётно, а ещё и перспективно. А между тем часть представителей штаба флота и политуправления  остались для продолжения плановой работы на дивизии.
— Владимир Петрович! Можно ли увидеть служебные карточки ваших офицеров и мичманов? — поинтересовался офицер отдела организации и устройства службы Балтийского флота, отставляя в сторону стакан горячего чая, предложенный командиром лодки.
— Без проблем, — ответил Зайков, — они у старпома, а он сейчас дежурит по дивизии. Борис Фёдорович, — командир постучал кулаком по стене – общей с кабинетом замполита.
— Да, товарищ командир, — замполит не заставил себя ждать.
— Глянь-ка, Фёдорович, старпом здесь? Товарищу  из штаба флота надо служебные карточки показать.
Замполит удалился. Зайдя  в кабинет старпома,  он обнаружил, что Дербенёв мирно спит, посапывая как ребёнок. Муренко вернулся к командиру.
 — Товарищ командир, старпом отдыхает по инструкции, поскольку ночью проверял лодки дивизии. Но я могу тихонько взять у него ключи из кармана от сейфа. Нести карточки?
— Ну что? Будем тревожить старпома или не горит? — поинтересовался Зайков у представителя ОУС.
— Да желательно бы посмотреть, чтобы не пренебрегать вашим гостеприимством.
 — Тогда, Боря, посмотри, по какое число они заполнены? — согласился командир.
— Я видел, что они заполнены, старпом только вчера их подбил по итогам похода, — заверил командира замполит и удалился.
Открыв сейф старшего помощника ключами, которые он изъял у спящего Дербенёва, Борис Фёдорович, к удивлению своему, обнаружил там сразу две одинаковые красные папки с идентичным на первый взгляд содержимым. Не вдаваясь особо в подробности, замполит схватил первую попавшуюся и, закрыв сейф, отправился к командиру.
 — Вот! — торжественно, с чувством до конца выполненного долга, сказал Борис Фёдорович, вручая папку в руки представителя руководящего органа.
 «Ах, мамочка, роди меня обратно», — именно так хотелось сказать старпому, когда он узнал, что замполит вручил флотской комиссии материалы  «судов  чести»  в отношении капитана третьего ранга Попова и мичмана Соломенного, проведённых не совсем законно на первом этапе «отлично оценённой» боевой службы.
Что делать? Кто виноват? – извечные вопросы  нашей действительности,  которые никто пока не отменял и на которые ответ до сих пор не найден.

               
                ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ


       «В момент трагической гибели командира Б-81 Некрасова на борту пл Б-81 были командир 14 эскпл И.И. Рябинин и командир 16 дипл В.А. Бобровский. Они же и руководили вначале спасательной, а потом и поисковой операцией, но, к сожалению, безуспешно, а  старшим на борту пл пр.629 (не помню сейчас её №, старею), которая была в море одновременно с 81-й, был - я, заместитель командира 16 дипл. На УКВ я постоянно держал связь с 81-й, оттуда получал указания по организации поисков. В дальнейшем были подключены все суда Лиепайского рыбколхоза, искали сетями, тралами, но...»

Из воспоминаний заместителя командира 16 дипл 14 эскпл БФ капитана первого ранга А.И. Яковенко.


                XX.   ПОЛОВОЙ ПРИЗНАК

      Сентябрь – это пора сбора урожая. Уже собраны и отчасти пожаты плоды «исторической» посадки Матиаса Руста на Красной площади, избежавшего перехвата советскими средствами ПВО. Но это где-то там, почти за пределами сознания советского подводника, а что принесла осень на Б-181?
Зайков, несмотря на скандал, разразившийся по поводу «случайно» обнаруженных материалов «боевых подвигов» Попова и Соломенного, всё же готовился убыть к новому месту службы, а экипаж, которому в конечном итоге утвердили оценку «удовлетворительно» готовился встретить новую «маму».
Ни для кого не было секретом, что после окончания военно-морской академии командиром Б-181 назначен бывший её старпом, не один год успешно исполнявший свои обязанности на лодке отстоя.
Единственным членом экипажа, из числа офицеров и мичманов, который был мало знаком с назначаемым командиром, оказался Дербенёв. Связано это было прежде всего с тем, что дела старшего помощника он принимал у Александра Пиуса – замечательного офицера и прекрасного человека, который после Анатолия Васильевича,  так звали нового командира, исполнял обязанности старпома на Б-181.
Прошло совсем немного времени  с момента, когда слух о назначении нового командира обрёл черты реальности.  На одном из построений личного состава дивизии подводных лодок, Анатолия Васильевича Басова представили в новой должности. Глядя на немного одутловатое, слегка расплывшееся от сидячей работы, с мешками под глазами, лицо своего будущего командира, Александру стало немного не по себе. Откуда-то  из глубин памяти всплыла вдруг история с гороховым супчиком, случившаяся однажды на Б-224…
Как и предчувствовал Дербенёв, отношения между командиром и его правой рукой – старшим помощником – сразу же не заладились. К тому же своё «первое знакомство» с экипажем Басов решил почему-то начать с мест общего пользования, а именно с гальюна. Старпом, как и полагается в таких случаях, сопровождал командира в этом «таинстве»…
— А что это у вас все русалки  вместе сушатся? — гневно поинтересовался командир, рассматривая место для приборочного инвентаря.
— Потому что здесь место для них определено! — не понял вопроса Дербенёв.
— А вы в курсе, товарищ старший помощник командира, что они должны храниться по половому признаку?
— Это как же: у швабры и половой признак? — удивился Дербенёв.
— Обыкновенно: для гальюна отдельно, для кубрика отдельно и для лестничной клетки тоже врозь.
— Ах вот оно что? — обрадовался старпом, тогда у нас всё в порядке – гомосексуальных связей не допускаем! Вот посмотрите, на каждой ручке у русалки выжжено «кубрик», «гальюн», «умывальник» и так далее.
— А это что? — командир остановился напротив «кабинки», где в позе «орла» восседал матрос, естественная надобность которого загнала в столь неподходящий момент на чашу Генуя.
— Это матрос Хамрик… гадит, — стушевался старпом.
— То, что он не трос режет, я и сам вижу, товарищ Дербенёв! — подчёркнуто официально заметил командир, не отходя от матроса. — Но почему дверей нет в кабинках? Это что, и я так буду восседать по нужде?
— Когда нужда прихватит и в поле раскорячитесь, товарищ командир, —  вырвалось у Дербенёва.
— Вы забываетесь, товарищ старпом! Я бы на вашем месте давно поставил двери и привёл всё в надлежащее состояние! — строго  заметил командир.
— Вы были на моём месте, до академии, и жили в этом же помещении несколько лет. Кстати, и восседали здесь «враскоряк», наверное, не раз без всяких амбиций и пафосных речей, — заметив, что не выдержав особого внимания, матрос Хамрик сбежал, оставив старпома с командиром наедине, резко ответил Дербенёв.
— А вы оказывается ещё и наглец, молодой человек! — совсем не по-командирски, но очень твёрдо заметил Басов.
— Никак нет, товарищ командир, просто привык вещи называть своими именами, а вот лебезить и заискивать не приучен – учителя не те! Что же касается русалок, то уже к вечеру, поверьте, все они будут   снабжены бирками,  а также обеспечены раздельным хранением.
 — Посмотрим и проверим, за мной не заржавеет! — тут же отреагировал Басов.
Дербенёв, полагая, что на этом «экзекуция» закончена,  направился к выходу и, чтобы командир не слышал, тихо пробормотал:
— Как же теперь служить Родине, когда русалка без бирки? Позор! Русалка без бирки — это как фузея без дырки.
— Что вы там всё бормочете, товарищ старпом? Хотите что-то сказать или возразить, будьте добры говорить чётко и внятно…
— А я и говорю, товарищ командир: собрался однажды юный Пётр потешное войско своё новыми пищалями да ружьями вооружить, фузеями значит, да и заказал партию не у тульских или иностранных оружейников, а  у местных подмосковных умельцев. В качестве вознаграждения  за работу выпросил у мамани серебра да меди, а оружейники эти по недомыслию или ещё какой причине «забыли» в изготовленных стволах запальные отверстия высверлить. Привезли, значит, эти самые фузеи Петру, а стрелять то из них нельзя! Осерчал юный царь, да и приказал расплатиться с оружейниками медными шайбами, вместо монет, чтобы всякий раз, открывая мешок с «оплатой», мастеровые видели дырку в медном «пятаке» и впредь не забывали запальные отверстия сверлить …

              XXI.ПРЕОБРАЗОВАТЕЛЬ   ГИПЕРАКТИВНЫЙ

                1
         Плохо когда на лодке одновременно существуют сразу два «старпома», один из которых бывший, а другой настоящий,  при этом командира как бы и нет, правда, есть крысы и краска.  Но ещё хуже, когда сходятся в одном месте гиперактивный замполит и первая курсовая задача.
Наверное, любой родитель только рад, если его ребёнок активен и жизнерадостен, постоянно норовит узнать и познакомится вблизи и вплотную с окружающей его действительностью, коммуникабелен и не стеснителен. Активный малыш – это здоровый ребёнок. Но не дай бог, если из этого активного ребёнка вырастет «гиперактивный  преобразователь» всего живого и неживого вокруг.
С некоторых пор, а точнее с момента прихода нового командира, у Дербенёва сильно раздвоилось отношение к сделанному им однажды выбору.  «А может быть  по специальности нужно было пойти и сейчас я был бы уже не «страшным» помощником, а помощником флагманского штурмана? —  частенько задавал себе вопрос Александр и, не находя однозначного ответа, сам же отвечал: — Но ведь с Зайковым ты себе такой вопрос не задавал?!»
Прослужив с Басовым год с небольшим, Дербенёв так и не научился понимать своего командира. Александр, как ему зачастую казалось, на пределе возможностей старался изо всех сил быть настоящим помощником и действительно первым заместителем командира лодки, но взаимопонимания, а уж тем более отеческого тепла коим его «баловали» ранее Чуйков и Зайков так и не дождался. Но самым печальным для Дербенёва было то, что Б-181 опять стала превращаться в лодку отстоя. Реальных  боевых задач в море, где Дербенёв мог проявить себя, как он считал, наилучшим образом Главный штаб ВМФ для лодки не планировал. Учебные выхода в море были связаны только с отработкой курсовых задач и носили краткосрочный характер. Даже два боевых дежурства по два месяца каждое с ядерным оружием на борту и те проходили в базе.
За этот период в казарме, где проживал экипаж, был проведён почти капитальный ремонт. Главной движущей силой «перестройки» были естественным образом командир Басов и его «Санчо Панца» - замполит Муренко, дружба которых родившаяся ещё семь лет назад, расцвела теперь как лотосы на пруду.  Старпому же  досталась роль скромного «прораба». От изысков инициаторов «стройки века», его тошнило почти каждый день и прежде всего потому, что акцент на «показуху» процветал как в лучшие времена «застойного» периода.
— Ему бы командиром береговой базы пойти после академии – лучшая база была бы в вооружённых силах, а он командиром ракетного подводного крейсера решил стать, да ещё на Б-181… — сидя за «рюмкой» чая в каюте старпома Б-183 капитан-лейтенанта Олега Лякина отчаянно сокрушался Дербенёв.— А ведь я мог в этом безобразии и не участвовать, —  как-то мечтательно, но очень трагически, если не сказать обречённо, выдавил из себя Александр.
— Как же это возможно, дружище? — не  совсем понимая  своего  товарища, уточнил Олег.
— Очень даже возможно, не смог бы схватиться за леер или оторвался бы от МГ-25 и всё: был Дербенёв — и нет его. Совсем нет…
— Это ты о чём? — окончательно потеряв смысл произносимых Дербенёвым слов, снова спросил Лякин.
— Да, так. Ни о чём, налей-ка лучше из «погребов» своих сухонького, да под шоколадку.
— А может покрепче? — поинтересовался товарищ кивая на сейф где всегда был запас корабельного «шила»
— От «покрепче» у тебя «кудряшки-кучеряшки» на голове разовьются, жена не узнает и домой не примет, — отказался от предложения Дербенёв. — Да и мне пора честь знать. Ещё журнал боевой подготовки заполнять, скоро первую задачу сдавать…
               
                2
        К 1989 году власть в  стране, настолько перестроилась, что экономические реформы, о которых мечтал народ всё время правления Горбачёва и которые так и не состоялись, как-то незаметно ушли на второй план, а  политические и социальные  «преобразования» зашли в тупик.
В республиках советской Прибалтики «раскрепощённые  политически и духовно» члены общества всё чаще говорили о свободе наций, о праве этих наций на самоопределение, а некоторые «особо обогащённые» приоритетом общечеловеческих ценностей не стесняясь, заявляли о «советской оккупации» 1940 года. При этом ни Горбачёв с его партийно-политическим аппаратом, ни руководство  республик даже не пытались разъяснять людям о реальных успехах этой «оккупации». Казалось, что никого не смущает тот факт,  например, что Латвии за двадцать лет независимости, то есть до «оккупации», так и не удалось восстановить своё промышленное производство уровня 1913 года. Что в 1940 году в этой маленькой сельскохозяйственной стране было около трети безграмотного населения и, что только каждый третий ребёнок в возрасте от  шести до одиннадцати лет ходил в школу, что фактически не было промышленности, так же как и рабочего класса, а фермерские хозяйства разорялись тысячами из-за долгов. Между тем, только за первые двадцать пять лет «оккупационного режима» промышленное производство по Прибалтийским  республикам выросло, по оценкам некоторых экспертов, в семь и даже пятнадцать раз.
Безграничная и необузданная свобода во всём, ранее неведомом советскому человеку привела к тому, что в Нагорном Карабахе тлеющий межобщинный конфликт, имеющий давние исторические и культурные корни, на фоне резкого подъёма национальных движений Армении и Азербайджана разгорелся с новой силой,  всё отчётливее обретая  формы межнациональной войны.
Не было согласия и в семье Дербенёвых. Ближайшие планы Александра, связанные с учёбой в городе на Неве и дальнейшая командирская перспектива абсолютно не устраивали Татьяну, а также её родителей. И если до назначения на Б-181 Татьяна сетовала только на морскую участь супруга, то теперь её не устраивал и город Ленинград.
— И чем же тебе не мил город Петра? — недоумевал Дербенёв. — В кои веки обещанная ещё Зайковым учёба на командирских классах сбудется, а ты обязательно против?!
 — В отличие от тебя, милый, я думаю не только о себе. Во-первых, любой переезд обязательно связан не только со сменой места жительства, но и с поиском жилья для семьи, детского сада и школы для детей,  — мгновенно «завелась» Татьяна.
— А во-вторых, не мы первые не мы последние, может быть ещё и общежитие дадут??? Не сразу, правда… — отчаянно сопротивлялся натиску «тяжёлой артиллерии» своей супруги Дербенёв.
— Нет, дорогой. Во-вторых, я только-только вышла на работу…
 — Ну, это не новость для нашей семьи, это скорее закон жизни, дорогая, — шутя подначивая супругу, констатировал Дербенёв.
Татьяна восприняла шутку всерьёз и расплакалась. — Ты ещё бабой Ягой меня назови, которая всегда против…
— Я этого не говорил, любимая, — пытался успокоить супругу  Александр.
— Но наверняка подумал, — совсем разрыдалась Дербенёва.
            
                3
       Смею предположить, что вряд ли кто-то из нас, живущих сегодня, сможет однозначно ответить на вопрос: где, когда и при каких обстоятельствах родилась поговорка о том, что «знал бы где упадёшь, соломки подстелил бы». А между тем,  с большой долей уверенности могу сказать, что почти каждый из читающих эти строки переживал в своей жизни такие моменты, которые хотелось бы исключить из цепи жизненных событий навсегда!
Одно из таких событий произошло и с нашим героем. В тот день, когда до сдачи первой курсовой задачи оставались ровно сутки, Дербенёв проверил и «подбил» всю корабельную документацию, приготовил строевую записку. Отдал последние распоряжения командирам боевых частей, лично проверил смотровые комбинезоны и чистоту белых воротничков пришитых к ним.  И всё было бы хорошо, и всё было бы готово, если бы не одно НО! Командиру лодки очень не нравилось, что на корабле жил огромный рыжий кот по кличке Пират.
 Морда кота была изрядно испещрена шрамами от боевых схваток, а один глаз и вовсе не полностью открывался. Жил Пират только на лодке, и что такое тёплая казарма, не знал.  Как настоящий «морской волк» он имел своё штатное место отдыха, располагавшееся  на средней палубе второго отсека. Питался кот от матросского стола, если охота на крыс, ради которой ещё котёнком его на лодку принёс Дербенёв, не давала пропитания. По нужде Пират всегда выходил «наверх», там же каждую весну он и «бракосочетался» с местными «невестами». Крысы, обычно жившие в нишах  теплотрасс стационарного причала № 46, всегда устремлялись «облюбовать» тот корабль, который швартовался к этому причалу. И, если лодки подходившие только на погрузку ракет  не задерживались у причала надолго, то и грызуны, эти мерзкие твари размером до 35 сантиметров и весом до полу килограмма не успевали обжить новую «квартиру».       Б-181 в этом вопросе не повезло. За  длительные месяцы боевых дежурств,  проведённых у злополучного причала, крысы не только заселились сами на лодку, но и успешно вывели потомство, с которым в основном и боролся Пират. А ему, «бедолаге»,   за его же преданность морскому братству теперь  частенько доставалось не только от крысаков, но и от «родного» командира.
Последней каплей, переполнившей чашу командирского терпения, был случай, когда крысы прогрызли часть линолеума третьего отсека, где располагалась каюта Басова, а Пират в отместку  задавил с десяток крысят и всех приволок именно под двери родного командира. Когда мать-крыса пришла «доедать»  остатки палубного покрытия, она естественно обнаружила своих задавленных детей. Там же у «праха невинно убиенных крысят» произошла  «схватка века» – поединок не на жизнь, а насмерть. К несчастью  для Пирата, в это время в отсеке появился сам командир. То ли не веря старпому, что на лодке всё готово к сдаче задачи, то ли памятуя о своём ещё не забытом старпомовском прошлом, Басов решил лично, как того требует Корабельный устав  осмотреть подводную лодку. И что он обнаружил? – Разодранное до самой стали палубное покрытие третьего отсека и гору окровавленных крысиных трупов, сверху на которой возлегал обездвиженный Пират в обнимку с загрызенной им крысой – «атаманом»…
— Старпому немедленно прибыть на лодку! —  приказал командир, готовый через трубку берегового телефона вынуть все внутренности из своего старшего помощника.
— Но его нет в казарме, — бодро доложил дежурный по команде, — Александр Николаевич заступает дежурным по дивизии и сейчас проводит развод на дежурство и вахту.
«Ах, как ему повезло!» — подумал Басов, теряя обладание  над своими эмоциями, — тогда замполита на лодку, и передайте Борису Фёдоровичу, что ждать его буду в третьем отсеке!
После длительных консультаций  по ходу совместного осмотра корабля командиром и замполитом было решено  содрать остатки покрытия в третьем отсеке и покрасить палубу быстросохнущей краской, которая «на всякий пожарный случай» была заказана  старпомом в судоремонтном заводе, но до настоящего времени ещё не получена на борт. Правда, самого старпома в эти планы решено было не посвящать. Кроме того, «для однообразия» командир решил этой замечательной краской покрасить все верхние палубы  отсеков, где имелось специальное  линолеумное покрытие, а Борис Фёдорович,  чтобы не отставать от командира в его грандиозных помыслах решил подкрасить ею же, если останется, конечно, ещё и боковые части лестницы ведущей от входной двери подъезда  до казармы. Взяв  у старпома документы на краску и машину  у командира дивизии, замполит уехал в Тосмаре.
А Дербенёв, занятый дежурными заботами, не придал этой поездке какого либо серьёзного значения. И зря! Потому что, приехав на завод, Борис Фёдорович, пошёл не к корпусникам, где и была приготовленная для Б-181 краска, а в деревянный цех, где кто-то тоже заказывал какую-то краску и тоже не забрал её вовремя…
Как назло, когда привезли краску, Дербенёв не видел, и как красили отсеки с лестничным пролётом, не видел тоже, потому что  «таинство» покраски было назначено командиром после ужина, то есть после восемнадцати часов. Правда, результаты этого грандиозного мероприятия в канун сдачи первой задачи он не только увидел, но и прочувствовал в полной мере на себе, когда в ночное время пришёл проверить родной корабль.
Первое, что почувствовал Дербенёв, спускаясь в лодку это стойкий запах скипидара, который никогда не применяется в качестве растворителя для красок по металлу, а используется только для растворения масляных красок и лаков. Вторым удивлением был цвет палубы и состояние покрытия. Через шесть часов после нанесения краски она приобрела стойки цвет детской неожиданности и начисто «отказывалась» сохнуть, что только подтверждало предположение о цвете.
Не высохла краска и наутро. Чтобы спасти ситуацию, замполит предложил простелить поверх краски полотняные дорожки, которые хранились у боцмана неизвестно зачем уже много лет. Командир от безысходности согласился.
Светлые на горчично-буром дорожки создавали некоторое подобие праздничности. Однако как только первый проверяющий  офицер из числа принимающего задачу штаба, шагнул в эту праздничность,   затем, проскользив по отсеку как на лыжах, не сумел застопорить своё тело в нужном месте  и напоследок растянулся у противоположной переборки, собрав под себя и «праздничную» дорожку, и невысохшую «детскую неожиданность»,  праздник под названием «приём задачи Л-1» для Б-181 закончился. 
Вот и получается, что лучше бы Дербенёву не заступать дежурным по дивизии в тот  злополучный день, или чтобы этого дня не было вовсе…

                XXII. ПЕРИСКОПНАЯ ГЛУБИНА
        Анализ причин столкновений кораблей и судов в море, регулярно проводимый компетентными специалистами  свидетельствует о том, что почти шестьдесят процентов от общего количества столкновений происходят по причинам психологического свойства. Эти же специалисты выделяют три психологических типа судоводителей, совершивших столкновения: самоуверенный тип, легкомысленный и непонимающий степени опасности. Ошибки из-за чувства самоуверенности составляют  при этом – 17,5 процента, из-за легкомысленной недооценки опасности ситуации – 39,5 процента, а по причине недопонимания степени опасности – 43 процента. Представляется интересным для более глубокого познания  причин столкновений  обратить внимание на распределение столкновений в зависимости от удаления их мест от берега. Так, например, по мнению многих специалистов на удалении менее пяти миль  совершается – 85,2 процента всех столкновений,  от пяти до двадцати пяти миль – 10 процентов,  на удалении более двадцати пяти миль – 3,3 процента. Не зря главнокомандующий ВМФ СССР Адмирал Флота Советского Союза  Сергей Георгиевич Горшков, определяя причины аварийности, говорил: «…Нет аварийности оправданной и неизбежной… Аварии и условия для их возникновения создают люди своей неорганизованностью, безответственностью и безграмотностью».
Но это в целом, а мы вернёмся к частностям. Полигон боевой подготовки вблизи  порта Балтийск Б-181 заняла своевременно, там же, доложив на командный пункт, она  и погрузилась. В ходе отработки очередной курсовой задачи ей предстояло вести разведку в интересах ударных сил флота, в том числе с использованием  МКРСЦ «Касатка-Б».   
Маневрируя по глубине с учётом типа гидрологии и глубин моря, Б-181 пыталась, используя все технические средства, снять как можно больше информации, но «акустический горизонт» всё время подозрительно был чист.  В этих «глухих» условиях Басову стало даже скучно от такой «интенсивности боевых действий».
  — Центральный, радисты, очередной сеанс связи через пятнадцать минут, — голос старшины команды радистов мичмана Кулика, раздавшийся эхом по всему центральному посту «взбодрил» его обитателей, включая командира.
— Очень хорошо, Михаил Филиппович, — обрадовался командир. — Боцман, всплывать на перископную глубину. Старпома в центральный.
— Я здесь, товарищ командир, — Дербенёв выглянул из рубки акустиков.
— Тогда я в боевую рубку…
Как только лодка заняла перископную глубину, командир поднял перископ и осмотрел горизонт на разных шкалах увеличения.
— Центральный, — торжественный, как показалось, Дербенёву, голос командира звучавший из «Каштана», был похож на голос Левитана в момент объявления им об окончании войны, — записать в вахтенный журнал: горизонт визуально чист, море – два балла, бег волны – двадцать три градуса, видимость – восемьдесят кабельтов, дымка.
— Не один ты, Александр Николаевич, о  море мечтал, —чувствуя радостные нотки в голосе командира, заметил замполит.
— А разве это плохо, Борис Фёдорович, когда командир и старпом мечтают об одном и том же?
— Центральный, акустик, по пеленгу сто тридцать пять градусов наблюдаю шум винтов быстроходной цели, интенсивность шума нарастает, предполагаю пскр … — теперь голос Ивана Мунтяну, старшины команды акустиков,  сотрясал пространство центрального поста.
И доклад этот не радовал. Полигон боевой подготовки, где выполняла задачи Б-181, находился за пределами, но в непосредственной близости от территориальных вод СССР и вблизи района несения службы по охране государственной границы кораблями бригады пограничных сторожевых кораблей.
— Ну что там, ничего не видать? — поинтересовался Дербенёв у командира через открытый к этому времени нижний рубочный люк.
— Акустики, проверьте сопряжение шкал гидроакустических станций с показаниями компаса, я ничего не вижу по пеленгу сто тридцать пять, и даже в секторе пеленгов чисто…
Интонация и резкость голоса, которыми прервался приказ командира заставили вздрогнуть не только Дербенёва, но и всех в центральном посту. Потому что именно в этот момент в полной тишине отсека непосредственно через прочный корпус отчётливо стал прослушиваться набегавший на лодку шум винтов.
Дербенёв не выдержал и рванул в боевую рубку. Ещё мгновение, и Басов как провинившийся ребёнок безропотно уступил место у перископа своему старпому. Доли секунды хватило Дербенёву, чтобы увидеть через перископ на «всех парах» летящий к лодке пограничный корабль. Борт корабля с его бортовым номером закрывал весь горизонт, а форштевень пограничника шёл прямо на перископ, разрезая волны, как хороший охотничий нож режет мякоть свежей плоти только что добытого зверя.
— Срочное погружение, — закричал Дербенёв, опуская перископ и переводя машинные телеграфы в боевой рубке в положение «Полный вперёд». — Боцман, ныряй на сорок!
 С этого момента пошли самые томительные секунды в жизни каждого члена экипажа лодки. Дербенёв не отрываясь смотрел на стрелку глубиномера, которая «крайне медленно» реагировала на его отчаянную команду. Басов с каким-то не свойственным ему отчаянием смотрел на Дербенёва. Когда глубиномер в боевой рубке показал семнадцать метров, над головами подводников прошелестел винтами  пограничный сторожевой корабль.
 — Представляешь, Александр Николаевич, а я его не увидел, — как бы оправдываясь, вслух проговорил командир.
 — Но почему? — тихо спросил Дербенёв.
 — Не знаю, наверное, зрение подвело…
Когда после выполнения всех задач в море и сдачи задачи           Л-2 лодка вернулась в базу, Басов  тет-а-тет пригласил к себе замполита и старпома.
— А хорошо,  что у меня такой старпом боевой, как считаешь, Борис Фёдорович? — радостно объявил Басов, включая кофеварку.
— У нас! — поправил командира замполит.
— Вы знаете, друзья, что я пережил тогда на перископе? — впервые  за полтора года в должности, назвав своих заместителей друзьями, командир хотел прежде всего расположить собеседников к откровенному разговору.
— Наверное, шок? — предположил Борис Фёдорович.
— Не знаю, — удивляясь невиданной ранее откровенности командира, слукавил Дербенёв, на кителе которого красовались новенькие погоны капитана третьего ранга.
— Нет, други мои боевые, я впервые пережил такой стыд за свои поступки, что не дай бог вам когда-либо пережить что-то подобное, — Басов выключил  закипевшую кофеварку и, предлагая собеседникам горячий напиток, продолжил: — Если бы вы знали, как я мечтал о командирском мостике, о дальних морских походах. Эта мечта жила во мне всегда - и в лейтенантские годы, и когда с Шериным на  боевую службу ходил без допуска ещё на К-85.   Мечтая о главном, как я всегда считал, с самого раннего своего  офицерского начала я никогда и ничего не боялся, до тех пор, пока не оказался на Б-224 перед академией.  Тогда в ночи, когда лодка коснулась грунта в аванпорту и замерла как вкопанная на фарватере, я впервые испугался. Испугался, что моей голубой мечте не суждено сбыться. Второй раз я испугался в академии, перед самым выпуском, потому что врачи заподозрили падение зрения, а это могло стать реальной преградой на пути к командирскому мостику. И снова всё обошлось.  Но тогда, под Балтийском, я испугался не за мечту и даже не за себя. В тот миг я впервые испугался за лодку. Мне стало вдруг очень  стыдно, что  из-за моей неудержимой мечты могут пострадать или даже погибнуть люди, нет, не просто люди, а целый экипаж. Скажите на милость, чего стоит такая мечта, ради которой надо рисковать десятками человеческих жизней или даже хотя бы одной жизнью?
Дербенёв и Муренко внимательно слушали «исповедь» командира  и молчали.
 — А старпом выручил… Здорово выручил, — продолжил командир. — Меня ведь как заклинило в тот момент. Стою и ничего не понимаю. Не вижу цель и всё тут…
С этого разговора «на чистоту» между командиром, замполитом и старпомом воцарилась некая тройственная  дружба. Глядя со стороны на взаимодействие в «триаде» можно было предположить, что этот союз будет крепким и продолжительным.
К сожалению далеко не всегда инциденты в море заканчиваются разговорами «по душам». 7 апреля 1989 года в  Норвежском море затонула советская атомная подводная лодка проекта 685 К-278 «Комсомолец». Возникший по неизвестным причинам  пожар в кормовых отсеках лодки унёс жизни сорока двух членов экипажа, двадцать семь выжили. Президиум Верховного Совета СССР издал указ о награждении живых и мёртвых  подводников  орденом Красного Знамени, но не существует такого указа по которому можно было бы оживить погибших! И об этом надо помнить всем живущим.

                XXIII.  ПРИГОТОВИТЬСЯ К ПОГРУЖЕНИЮ
          
                1
         Отработка курса задач в текущем 1989 году подходила к концу. Б-181 оставалось отработать взаимодействие с авиацией при выполнении торпедных стрельб по отряду боевых кораблей «противника»,  а на завершающем этапе сойдясь в дуэльной ситуации с подводной лодкой соседней бригады  выполнить стрельбу противолодочными торпедами.
К выходу в море для этих целей командующий флотом назначил приличный наряд сил, но погода, как это часто бывает, вносила свои  - не предусмотренные планом боевой подготовки коррективы.
После случая с перископной глубиной между Дербенёвым и командиром установились настоящие мужские отношения, познакомились между собой  и их жёны. Как оказалось, обе Татьяны были абсолютно разными женщинами и схожи разве что именами. Басова – маленькая, хозяйственно-юркая и домашняя. Дербенёва,  напротив, – высокая, непоседа и совсем не созданная для морской семьи, но это не мешало им  периодически созваниваться или встречаться как бы «невзначай».
Мимо экипажа тоже не прошли незамеченными изменения в отношениях между командиром и старпомом. Весомую роль в этом новом взгляде на очевидные вещи сыграл, как и полагается, замполит. Благодаря его стараниям экипаж почувствовал, что теперь они не просто матросы, старшины, мичманы и офицеры, собранные воедино приказом, а действительно одна семья,  возглавляемая. как и раньше,  настоящей «мамой» имя которой Командир. И  значит, любые задачи теперь по плечу этому экипажу,  а по-другому и быть не может, хотя бы потому, что над всем экипажем — один рубочный люк, который задраивается и отдраивается только командиром лодки!
               
                2
— А по какому случаю такой парадный утренний туалет? —
поинтересовалась Басова, подавая мужу свежее полотенце.  —  Ты же никогда не принимаешь душ перед морями, а сегодня и душ принял и бельё сменил, может к Марусе какой «намылился»?  В такую погоду вас вряд ли в море пошлют…
— Не говори ерунду мать! Никто кроме тебя  мне не нужен! Только ты и Ромка! Просто на борт  прибудут сразу два штаба во главе с комэском  и комдивом… А погода дрянь, это точно, у меня всю ночь шею ломило.
— Я даже вставала ночью окна проверять. Стёкла дугой выгибало в рамах. Хорошо, зимнюю оклейку не сняли, сухо на подоконниках.
Командир Б-181 снял трубку телефона и позвонил оперативному дежурному эскадры подводных лодок.
— Толя, Селюк, ты, что ли, дежуришь? Это Басов, какая погода по прогнозу в нашем районе.
— Докладываю, Анатолий Васильевич, — оперативный дежурный замолчал в поисках сводки погоды, а потом продолжил — восемнадцатого марта период шесть - девять часов по вашему району ожидается усиление юго-западного ветра двенадцать – семнадцать метров в секунду. С переходом в дальнейшем на западный, северо-западный и усилением до пятнадцати – семнадцати, в порывах до двадцати – двадцати двух метров в секунду. Выход пока не сняли из плана.
— Спасибо друг, «обрадовал»!
— Ну как? — надеясь на здравомыслие оперативной службы, поинтересовалась Татьяна.
— Из базы выскочить успеем, а потом погрузимся и забудем о погоде. Помнишь как у Высоцкого: «мы можем по году плевать на погоду».
 — «Спасите наши души» называется песня, — уточнила супруга. — Только не надо нам вот этого…
 
                3
       В Корабельном уставе ВМФ СССР говорилось: «Командир корабля отвечает за безопасность кораблевождения и маневрирования корабля. Он должен управлять кораблём смело, энергично и решительно, без боязни ответственности за рискованный манёвр, диктуемый обстановкой».
Цивильному человеку, какому-нибудь «пиджаку–не комбатанту » сложно понять что стоит за этими сухими фразами…
Профессиональные знания, морская выучка и практические навыки командира видны  в основном командованию соединения.  Общее развитие, культура, уважительное отношение к подчинённым и способность отстоять своё мнение перед начальством видны, наоборот, зачастую только экипажу, но только вместе все эти качества формируют авторитет командира лодки, без которого нет той самой «мамы»  для экипажа как для семьи, которой командиру суждено быть.
 — Обстановка, старпом? —  спросил командир у стоявшего  на мостике в полной готовности к отходу Дербенёва.
 — Без изменений, товарищ командир. Пока вы отвозили журнал выходов в море оперативному дежурному эскадры, на борт прибыли походные штабы эскадры и дивизии. Самих – Калинина и Борковского пока нет. Численность экипажа с прикомандированными  сто один  человек. Аппаратов ИДА-59 –  сто одиннадцать комплектов.
— Где «лишние» ИДАшки раздобыл? — мысленно похвалив расторопность старпома, поинтересовался Басов.
— Саня Колосков подкинул, по старой дружбе.
 — Неужели просто так?
— Сейчас! Я ему тройку поясов страховочных в упаковке подарил.
— А нам?
— Десять штук норвежских рыбацких раздобыл в рыбколхозе. Новейшие-е-е,  ни одна муха не сидела…— самодовольно отчитался Дербенёв.
 В это время на причал проехала «Волга» командира эскадры подводных лодок. Проехав почти до самой Б-181, машина остановилась напротив трапа. Из машины вышли командир эскадры вице-адмирал И.И. Калинин и командир дивизии контр-адмирал В.А. Борковский.
— Смирно-о-о! — громко и зычно прокричал Басов и,  приложив правую руку «под козырёк», направился к командиру эскадры.
— Товарищ вице-адмирал, подводная лодка Б-181 к бою и походу готова! Запасы: четыре крылатых ракеты П-6МБ; шесть  торпед 53-65К, две из которых учебные, восемь торпед СЭТ-40У, две из которых учебные, четыре прибора  МГ-44. Готовность оружия № 2. Топлива – двести тридцать тонн, масла –  двадцать тонн, пресной воды – двадцать тонн, продовольствия  на  шестьдесят суток, дистиллированной воды – две тонны, В-64 – семьсот шестьдесят восемь комплектов. Личный состав полностью. На борту сто один человек, аппаратов ИДА-59  – сто одиннадцать, с десятипроцентным запасом. Командир подводной лодки капитан первого ранга Басов.
— Сто один человек это с нами? — уточнил командир дивизии, радуясь чёткому докладу командира.
— Так точно!
— И каково ваше решение? — официально, но вежливым тоном поинтересовался командир эскадры, придерживая рукой фуражку, которая в порывах ветра то и дело пыталась покинуть заметно седеющую голову комэска.
— Решил, — переводя дух продолжил командир лодки. — сняться со швартовых от сорок шестого причала с севера. Выход из базы осуществить  в светлое время суток через Южные ворота аванпорта, соблюдая режим полного радиомолчания, средства технического наблюдения, МГ-200 и РЛС – «Альбатрос» в активном режиме не использовать. Переход в полигон Л-30 осуществить в надводном положении, скоростью одиннадцать с половиной узлов,  с тем чтобы назначенный полигон занять  не позднее одиннадцати ноль-ноль. Далее,  доложив на КП БФ  о погружении и занятии полигона, действовать по плану.
 — Всё мне нравится в вашем докладе, Анатолий Васильевич, но не услышал я ни слова о влиянии сложных гидрометеорологических  условий на ваши действия, а ведь прогноз на выход неблагоприятный. Авиация, например, отказалась вас обеспечивать, по такой погоде. Надводники тоже пока молчат, их работа конечно только завтра, есть время подумать, подождать.
 — Знаю, товарищ адмирал, что в море уже находится Б-79, готовится к выходу, также как и я, Б-227 с начальником штаба эскадры на борту. Считаю возможным выполнение поставленных задач в сложившихся условиях ГМУ.
— Что думаете по этому поводу, Валерий Александрович? — Калинин обратился к командиру дивизии.
— Считаю, что для начального этапа работы в море наряда сил достаточно, а завтра-послезавтра погода стихнет, и ОВРа выйдет, и авиация полетит…
— Тогда «По местам стоять», — согласился Калинин.
Командирское «Смирно!» поднимающимся на борт начальникам утонуло в порывах штормового ветра.  Следуя за Калининым и Борковским, поднялся и сам Басов. Заняв место на правом крыле мостика, командир приказал убрать сходню и удивлённо спросил у старпома:
— А что это такое яркое и красочное пристёгнуто цепью  к ручке, за которую я обычно держусь?
— Это и есть те самые страховочные пояса, «на которых ещё муха не сидела». — ответил Дербенёв. — Для вас, для вахтенного офицера и для сигнальщика.
— Да, да, — примеряя на себя новинку, радостно согласился командир. — Придумают же проклятые империалисты!
— Товарищ командир, — Дербенёв обратился к командиру, —  на фарватере из-за непогоды могут образовываться  намывные мели, предлагаю, на всякий случай, заполнить балластные цистерны  № 1 и  14. Продуть легче, чем буксиры вызывать…
 — Действуй! — согласился Басов.

                4
— Мостик, штурман, время одиннадцать ноль-ноль, заняли полигон Л-30.
— Есть, штурман, — ответил вахтенный офицер капитан-лейтенант  Жарков, прикомандированный на выход в море с соседнего экипажа.
— Приготовиться к погружению, — приказал Дербенёв, исполнявший сейчас обязанности вахтенного командира. — Осушить трюма, выгородки, продуть баллоны гальюнов,  цистерны грязной воды.
— Что с радио, Александр Николаевич? — поинтересовался Борковский, поднимаясь на мостик. И добавил, глядя на ярко экипированную ходовую вахту:  — Какие вы сегодня нарядные? Молодцы! О безопасности людей и корабля позаботились как следует.
— Донесение на берег передано, квитанция получена, товарищ адмирал. Сейчас принимаем очередной сеанс связи, командир  спустился в рубку радистов.
— Хорошо, пойду и я к нему. Лодку осматривал перед погружением?
— Так точно? Пять минут назад закончил осмотр. Готовы!
— Добро, уточню обстановку с силами обеспечения и доложу Калинину.
Спустившись к радистам, Борковский застал там Басова.
— Что такой невесёлый, Анатолий Васильевич?
— Весёлого пока мало, товарищ командир дивизии.  Получил радио: в море только мы и семьдесят девятая. Вот и весь наряд сил. Начальник штаба эскадры Валерий Иванович Шестаков на Б-227 не смог выйти из Военного канала, от выхода отказался. Силы обеспечения  ОВР тоже не рискнули выйти из городского канала и выход отложили до улучшения ГМУ. Авиация  родная «по погоде» полёты из плана исключила. Вот и получается, что только мне больше всех и надо было...
— Ты давай не хандри, а  погружайся, как докладывал командиру эскадры, и работай по плану. Будет день и будет пища. Самое, самое.
Командир,  находясь не в самом лучшем расположении духа, направился на мостик.
— Как обстановка, Александр Николаевич? — поинтересовался Басов поднявшись наверх.
— Периодически заливает, похоже, погода только ухудшается. Горизонт визуально чист. Слева три-пять градусов периодически появляется цель, визуально классифицировать сложно, на РЛС дистанция полста три кабельтова. Возможно, наша Б-79, также как и мы, борется со штормом.
— Это неудивительно, при волнении моря шесть - семь баллов высота волн может достигать  девяти метров, если ты не забыл.
— Участились удары по корпусу отдельных особо «прытких» и тяжёлых волн. Такое впечатление, что на определённом временном отрезке присутствуют волны высотой   четыре - пять метров, а так же девять метров и выше.
— Ладно, волны, волнами, а ты давай спустись в лодку и осмотри её ещё раз перед погружением.
Дербенёв, отстегнул свой страховочный пояс и передав его командиру в руки спустился вниз. Не успел он подойти к вахтенному инженер-механику, обязанности которого сейчас выполнял командир моторной группы Юрий Кармышев, как лодку потряс сильнейший удар в левую скулу. Корабль тяжело накренился на правый борт и просел носом. Проваливаясь под волну на некоторое время, лодка замерла, Дербенёва по инерции бросило сначала на переговорное устройство ГГС «Каштан», а  затем без остановки резко завалило на колонку аварийного продувания цистерн главного балласта. В открытый верхний рубочный люк хлынула вода, а следом за ней в шуме ветра и набежавшей волны раздался истошный крик,  доносившийся  с мостика: «Человек за бортом!».
В первую секунду Дербенёв даже не понял, чей голос он услышал, но он чётко осознал, что произошло страшное. Ещё мгновение и вахтенный офицер обречённо доложил:  «Командир за бортом. Командира смыло».   Старпом  закричал на весь  четвёртый отсек: 
— Аварийная тревога, «человек за бортом»  — и бросился на телеграфы.
Отработав левым телеграфом команду «Стоп дизель», Дербенёв тут же поставил его на «Товсь мотор», а правый телеграф перевёл в положение   «Стоп мотор». Как только левый телеграф отработал готовность, старпом перевёл его в положение «Мотор средний назад».
— Штурман координаты с карты? — приказал Дербенёв, подходя к вахтенному центрального поста. — Записать в вахтенный журнал. Время – одиннадцать двадцать пять, место полигон – Л-30, ГМУ: ветер двадцать два метра в секунду, северный, северо-западный,  море шесть -семь баллов в точке с координатами… перед погружением  лодки в подводное положение командира Б-181  набежавшей волной–убийцей смыло за борт. Начали манёвр подхода в точку падения человека, упавшего с правого борта. В месте падения за борт сброшен спасательный круг, приспущен военно-морской флаг. – Потом, помедлив немного, добавил: – Объявлена «Аварийная» тревога, в управление кораблём вступил старший помощник командира капитан третьего ранга Дербенёв. Перевести управление вертикальным рулём на мостик.
В проёме средней палубы показалось лицо командира дивизии.
— Кого смыло, я не понял? — отказываясь верить своим ушам, переспросил Борковский.
— Командира…— обречённо ответил Дербенёв, вместе с аварийной партией поднимаясь наверх.
Через несколько минут, все корабли и суда в море были оповещены о случившемся, дано радиодонесение в адрес управляющего командного пункта. Описав полуциркуляцию,  Б-181 подошла в точку падения Басова.
Самого командира видно не было, но  с правого наветренного борта плавала шапка и спасательный круг.
 — Вижу командира,  слева десять, дистанция  один кабельтов, — объявил сигнальщик. Все присутствовавшие на мостике, включая командиров эскадры и дивизии подводных лодок, повернулись в сторону, куда сигнальщик показывал рукой.
Дав передний ход лодка подошла к месту где сигнальщик обнаружил «человека» за бортом. На поднявшемся гребне волны все отчётливо рассмотрели меховую куртку командира, но Басова видно не было.
 — Канадку снял, значит жив! — с каким-то тягостным чувством, подающим маленький луч надежды, прокомментировал увиденное Калинин, до этого не проронивший ни слова.
— Искать по секторам, смотреть внимательно, кто обнаружит командира десять суток отпуска. — распорядился Борковский.
Ещё одна волна,  проходящая мимо лодки, подняла на гребне непонятный объект. Дербенёв присмотрелся в бинокль, из воды показалась человеческая рука. Александру показалось, что она шевелится.
— Команди-и-ир! — вырвалось у старпома. — Боцман, отдраить дверь в ограждение рубки по левому борту. Док, приготовиться. Я выхожу на надстройку,  дайте мне багор. Боцман, баго-о-ор! — отчаянно заорал Дербенёв, прыгая вниз, чтобы, выйдя на надстройку зацепить багром командира и поднять его из воды.
Страховал старпома в этом стихийном порыве боцман. Но желаемому не суждено было сбыться. Как только Дербенёв приоткрыл дверь из ограждения и попытался выйти на надстройку, набежавшая волна с такой силой ударила в дверь, что Дербенёв, в буквальном смысле, улетел за рубку и застрял между выдвижными устройствами и  крышкой открытого верхнего рубочного люка.
   — Отставить выход людей на надстройку! — приказал Борковский, цепляйте тело с мостика, не хватало мне ещё кого ни будь  угробить.
 — Последнюю фразу Дербенёв с трудом понял, поскольку на время отключился от удара дверью, но, осознав, что тело командира сейчас будут подымать, быстро поднялся на мостик и посмотрел за борт.
В метре от корпуса лодки, удерживаемое  на поверхности воздушным пузырём, оставшимся в резиновых штанах комплекта химзащиты, зависло тело командира Б-181. Голова Басова была неестественно запрокинута назад и погружена в воду, одна рука выступала на поверхности, а другая прижималась к комбинезону…
Пока боцман, нагнувшись через борт, пытался «кошкой» подцепить за лямки от КЗИ тело командира, очередная  волна перевернула Басова на бок, воздушный пузырь из штанов химкомплекта вышел вон  и, тело устремилось в бездну штормового моря.
Ещё двое суток продолжалась поисковая операция  в море. Заместитель командира  шестнадцатой дивизии подводных лодок капитан первого ранга  Александр Иванович Яковенко будучи старшим  на борту подводной лодки Б-79 проекта 629 постоянно держал связь с командиром дивизии на УКВ, оттуда получал указания по организации поисков. В дальнейшем, к этой работе были подключены суда Лиепайских  рыбколхозов, искали сетями, тралами, но, к сожалению, без результатов.
Странное, если не сказать страшное и очень тревожное, чувство овладело Татьяной Басовой, когда на пороге появилась её коллега по работе Нина Шершенкова. Не успев выяснить причину столь необъяснимого  и раннего визита, Басова услышала, как в прихожей зазвонил телефон, Татьяна взяла трубку.
  — Ты не знаешь подробностей с нашей лодкой? — на другом конце провода угадывался голос Дербенёвой.
— Каких подробностей?  — удивилась Басова, а у самой что-то оборвалось внутри. — Что за подробности я должна знать?  — почти прокричала она в трубку.
 — Я не знаю…— еле слышно выдавила Дербенёва, — весь городок на ушах стоит. Говорят, что с нашей лодки кого-то за борт смыло, третьи сутки ищут
               
                5
          В конце концов погода утихомирилась, и лодки по приказанию с КП флота свернули в базу.
Когда прошли приёмный буй, командир дивизии, имевший допуск к управлению проектом 651, вдруг уточнил:
— Дербенёв ты записал в вахтенный журнал, что я вступил в управление кораблём?
— Нет, товарищ контр - адмирал, в тот момент сделана запись, что я вступил в управление…
— Так что, я трое суток хожу под твоим управлением? — возмутился Борковский. — Сделать запись: «С момента начала поисково-спасательной операции в управление кораблём вступил командир дивизии контр-адмирал Борковский».
«Какая теперь разница?!» — подумал Дербенёв, глядя на причал где лодку уже ждали швартовная команда и представители власти.
Такого количества представителей военной прокуратуры и  сотрудников КГБ СССР, столпившихся на сорок шестом причале, Дербенёв в своей жизни ещё не видел. Газики, они же «чёрные воронки», выстроились здесь же в несколько рядов.
Весь экипаж, за исключением оставшейся на борту корабельной вахты, был разбит на группы, погружен в машины и развезён по разным местам для допросов. Калинину, Борковскому и Дербенёву, а также вахтенному офицеру и  сигнальщику, находившимся на мостике в момент гибели командира, подали персональные автомобили и назначили отдельных следователей. Таким же вниманием были окружены инженер-механики и замполит. 
Допросы длились, весь вечер и всю ночь, и только утром члены экипажа приступили к написанию объяснительных, подготовке выписок из вахтенного  и навигационного журналов, а также оформлению выписки из журнала вахтенного центрального поста.
Следствие по делу длилось почти три месяца. В результате перед судом предстали командир эскадры, командир дивизии и старший помощник командира.
Опросив очередной раз свидетелей, привлечённых к делу, и заслушав прокурора, который во всех подробностях рассказал, что перед погружением  командир Б-181 обнаружил на индикаторе РЛК цель надводную, которая, по его мнению, могла быть небезопасной при совершении манёвра погружения. Чтобы убедиться в этом визуально, командир лодки решил встать на выступ сиденья, имевшегося в ограждении, для чего машинально отстегнул страховочную цепь, мешавшую ему выполнить задуманное. Поднявшись уже без страховки выше уровня ограждения рубки он, не заметил, как слева появилась волна-убийца, которая и стала причиной гибели капитана первого ранга Басова Анатолия Васильевича.
Рассмотрев материалы уголовного дела, суд пришёл к выводу, что гибель командира Б-181 произошла ввиду трагического стечения обстоятельств, предусмотреть которые не представлялось возможным.
Поскольку командир несёт персональную ответственность за безопасность корабля и экипажа, суд не нашёл вины старшего помощника  командира в гибели Басова, также судом не была установлена вина командира эскадры, не имеющего допуска к управлению кораблями данного проекта, и командира дивизии, отсутствовавших на мостике в момент гибели командира Б-181!
Второе, что установил суд, это сам факт гибели командира. Из материалов постановления суда следовало: невзирая на отсутствие тела погибшего факт гибели капитана первого ранга Басова Анатолия Васильевича установлен, что даёт право семье погибшего на пенсионное обеспечение и соответствующие выплаты.
На этом можно было бы и закончить это трагическое повествование, но до сих пор, спустя более четверти века, достоверно не установлено, что именно заставило командира пренебречь в тот роковой для него день элементарными мерами личной безопасности. 
До назначения нового командира временно исполняющим обязанности командира Б-181 назначили  Дербенёва, а прикомандированным командиром, то есть фактически исполняющим обязанности на случай выхода лодки в море, был определён капитан второго ранга Потапков, знакомый Дербенёву ещё по службе на Б-224.

                XXIV. ДЕЛА СЕРДЕЧНЫЕ

                1
        Никто из членов экипажа Б-181 не ожидал что после трагических событий марта,  интенсивность жизнедеятельности их корабля будет только возрастать, но вот пришёл июль.
Казалось, только вчера стали в  док, а теперь и срок замены АБ подошёл.
 — Ты можешь ускорить замену батареи? — поинтересовался командир дивизии у Дербенёва после проверки организации работ.
 — А что, сильно надо? — вопросом на вопрос ответил Александр.
— Сильно не сильно, а через месяц к нам едет «ревизор». Дивизия назначена под инспекцию Министерства обороны. А это, как ты сам понимаешь, не шутки.
— Сколько ж можно, — не удержался от комментария Дербенёв, почти каждый год  они нас «любят».
— Любят не любят, а деваться некуда! Так ты на вопрос не ответил?
После того, самого тяжёлого для обоих офицеров выхода в море, после пережитого вместе, после допросов и судов,  в которых было потрачено не мало сил и здоровья, между Борковским и Дербенёвым сложились очень доверительные и крепкие мужские  отношения. Вручив Александру телеграмму, согласно которой Дербенёв  назначался в этом году для обучения на Шестых высших командирских классах ВМФ в славном городе Ленинграде, командир дивизии дал офицерское слово, что после обучения, то есть через год, сделает всё, чтобы Дербенёв стал на мостик уже не старпомом,  а командиром лодки.
Александру нравилось и теплота слов, и забота, с которыми к его персоне подходит старший начальник, но Дербенёв даже предположить не мог что за этими словами стоит что-то другое, кроме правды и заботы о его командирском будущем.
— Наверное, если изловчиться, как три года назад, да под личным контролем в три смены, то может и получится выкроить дней двадцать. Мы, надеюсь, не подпадаем под инспекцию? — Дербенёв посмотрел своему начальнику прямо в глаза.
 — Под основную проверку не попадаете. Там у меня 183-я  первым корпусом и 142-я вторым вариантом, поскольку ей ещё ракетные стрельбы на СФ выполнять, а вот по физической подготовке придётся «продуться» вам, прикладное плавание нам выпало от министра…
 — А как же готовиться? У меня треть экипажа сибиряки или средняя Азия, плавают в основном топориком!
— Готовиться будете после погрузки батареи. Вечерами всем экипажем в бассейн. А как закончите погрузку, времени будет вообще уйма.
— Тех, кто умеет, я, конечно, натренирую, сам как-никак первый разряд имел когда-то, а вот с топорами сложнее…
— Не боись, самое, самое! Вместо топоров назначим тебе на проверку олимпийский резерв!
— Это как? — не понял замысел старшего начальника Дербенёв.
— Обыкновенное дело! Прикомандируем тебе официально вместо тех, кто не умеет плавать, членов сборной Балтийского флота по водному поло. В шахматах этот ход рокировкой называется.
 — А вы можете гарантировать, что до самой инспекции наша лодка останется в заводе или в акватории эскадры и не будет переведена в Новую гавань? —  почувствовав определённый подвох в словах начальника, который явно не  спроста стал  «мягко стелить»,  — поинтересовался Дербенёв.  — Мне же после погрузки понадобиться привести в порядок не только экипаж, но и сам корабль. Подкраситься, где надо,  навести лоск!
 — Что значит гарантии? Ты не на рынке, а я не продавец…
— Так-то оно так. Но может ли контр-адмирал Борковский дать своё высшее офицерское слово?
— Конечно может! Борковскому слово дать  - это как два… Самое, самое.
— Тогда обещаю сократить время замены батареи на двадцать пять суток, и люди, думаю, меня  поймут, ведь сам командир дивизии слово дал!
С этого момента физические нагрузки на каждого подводника возросли и довольно значительно. После двух, а порой и трёх смен на погрузке батареи приходилось ещё упражняться «на время» в бассейне. Но экипаж не роптал, матросы, мичманы и офицеры понимали без всякой агитации и уговоров, что сейчас всё сконцентрировано во имя общего дела!
Здесь, правда, нужно сразу оговориться, что мы полагаем, а ОН –  там, сверху,  располагает!
               
                2
          Советско-американские отношения  в области сокращения или ограничения вооружений прогрессировали как никогда бурно. В связи с чем, выполняя условия договора об ограничении стратегических  наступательных вооружений ОСВ-1, под нож, точнее в утиль,  в СССР  стали отправляться прежде всего те подводные лодки, срок службы которых  истекал или был ранее продлён. Прежде всего это были подводные лодки, вооружённые баллистическими ракетами  Р-13, проекта 629, 629А, составлявшие основной костяк кораблей 16-й дивизии.
К июлю  1989 года из состава ВМФ, а значит и из состава дивизии были исключены четыре подводные лодки: Б-93, Б-96, Б-372 и Б-79.  Таким образом,  на инспекцию Министерства обороны СССР Борковский мог реально представить только две плрб  проекта 629:      Б-183 и Б-142, при этом Б-142 готовилась выполнить задачи  межфлотского перехода на Северный флот с целью выполнения ракетных стрельб, поскольку в условиях Балтийского моря стрельба баллистическими ракетами по международным соглашениям была запрещена.
Гипотетически под проверку могли попасть и три плрк проекта 651, но одна из них Б-224 находилась в среднем ремонте, Б-124 готовилась в консервацию, а моторесурс Б-181 «плакал горючими слезами», к тому же она меняла АБ в описываемое время. Задачка, как говорят, «не для средней школы». Именно поэтому, а не по какой другой причине, как только Б-181 поменяла батарею, её немедленно перевели «домой».
— Вы же обещали? Слово офицерское дали!
— Может, ты меня  на дуэль вызовешь? — возмутился командир дивизии.
— Лучше бы вы воздержались от слова, мне же экипаж поверил, а теперь…— Дербенёв замолчал.
— А теперь готовься печати ставить в военные билеты своим «новоиспечённым» матросам. Они, как я и обещал, тебя в коридоре  ждут, не дождутся.
Дербенёв выглянул в коридор и действительно обнаружил двенадцать рослых  «как на подбор» матросов. Немного «подобрев» к старшему начальнику, Александр снова повернулся к Борковскому.
— Когда прилетают небожители?
— Завтра!
— А проверяют нас?
— Тоже завтра, своих  двенадцать матросов, плавающих топориком, передашь на Б-224 в завод. После проверки заберёшь обратно. Начало проверки в десять тридцать, дистанция сто метров, вольный стиль в одежде и  с автоматами.  Ещё вопросы есть?
— Никак нет!
— Тогда свободен. Сход офицерам и мичманам предлагаю на сегодня запретить…

                3
       Любовь  земная, так же как и «жизнь» после физической кончины тела, до сих пор остаются загадкой для человечества. Однако человечеству помимо любви давно известны иные  чувства, такие как: влечение полов, страсть, влюблённость. Из этих естественных, но во многом греховных чувств далеко не всегда рождается то святое состояние души человека, благодаря которому почти шестьдесят тысяч лет на нашей планете существует Homo sapiens.
Иногда сердечные дела приводят к непредсказуемым последствиям, не связанным напрямую с процессом взаимодействия полов, но вызывающим сердечно-лёгочную реанимацию. Так случилось и на Б-181.
Валерий Григоров  — яркий представитель рода Людей из семейства Гоминид, будучи холостым и активным  самцом, достойным потомком «Y-хромосомного Адама», сменился с дежурства по кораблю и направился в казарму, чтобы, почистив пёрышки, отправиться на непосредственный контакт с не менее достойной для этих целей «Митохондриальной Евой».  Однако дежуривший по команде старший кок-инструктор мичман  Старченков очень вежливо и доходчиво объяснил командиру минно-торпедной боевой части, что сход на берег сегодня всем запрещён, поскольку завтра, сразу после «утреннего туалета» будут поданы автобусы и экипаж отправится сдавать «нормативы ГТО»…
— Александр Николаевич, — минёр буквально вихрем влетел в кабинет старпома, — мне бы на часок всего, туда и обратно! Я до поверки вернусь! Честное слово.
— Валерий Михайлович, ты хоть сам слышишь, что говоришь, на часок, до поверки вернусь. Сейчас девятнадцать, а поверка в двадцать два. Хороший у тебя часок получается. К тому же, если ты увлечёшься процессом «туда-обратно», то и до утра можешь загулять.
— Никак нет, товарищ старший помощник, только до поверки.
Глядя на скрипучий, накрахмаленный воротничок белой рубашки и горящие от необузданного желания встречи со своей Евой глаза старшего лейтенанта,  Дербенёв вспомнил свои недавние лейтенантские годы и сдался.
— Но только чур уговор: ни капли спиртного и в двадцать два ноль-ноль быть в казарме!». Я сегодня дежурю по дивизии, проверю.
— Спасибо-о-о! — только и услышал Дербенёв через хлопнувшую за минёром дверь.
 Выполнив все обязанности согласно инструкции, в том числе проверив организацию вечерней поверки на нескольких экипажах, Дербенёв пришёл к себе в казарму.
— Минный офицер объявился? — поинтересовался Александр у дневального.
— Никак нет, — ответил тот.
— Дежурного по команде ко мне!
Проведя короткий инструктаж дежурного, Дербенёв собрался прикорнуть часок-другой, но Старченкова предупредил:
— Я немного отдохну,  разбудите меня в два часа ночи и проследите, когда явится «повелитель минного оружия».
Как ни ждал Дербенёв, не привыкший к столь вольному обращению с мужскими, а уж тем более офицерскими обещаниями, появления своего подчинённого, но, увы, греховное влечение оказалось сильнее данного минёром офицерского слова.  Не вернулся Григоров и к подъёму…
 «Что делать? Как быть? Сейчас прибудет Потапков,  потом Борковский, и что я им скажу?» — сокрушался про себя Дербенёв, но в это время дверь распахнулась и в каюту почти вкатился минный офицер.
 — А это вам! — в одной руке минёр держал начатую бутылку коньяку, а в другой торжественно шелестел фольгой распечатанной шоколадки…
 По всем признакам жанра, офицер находился в нормальном состоянии подпития вперемешку с эйфорией от  «не зря прожитой ночи».
 — Ты, Вы… — Дербенёв, кажется, потерял дар речи. — С глаз моих долой!
— Есть! — чётко ответил Григоров. — Но у меня один вопрос: «Когда плыть?».
— Через  полтора часа…
—  Буду готов как штык «колоть врагов не зная пощады», но позвольте, Александр Николаевич, я здесь у вас в коморке сосну часок до отъезда? Ибо сил совсем нет моих...
— Что с тобой делать, ложись, спи, я разбужу, — как заботливая мать согласился Дербенёв. А что ему  ещё оставалось?
И спал минёр час, и спал, пока ехали в бассейн. Его даже оставили в автобусе до самого заплыва, где он опять спал.
Решением командования представители «олимпийского резерва» были разбросаны по разным заплывам, поэтому общий показатель оказался довольно неплохим. Заплыв офицеров и мичманов возглавил командир, в этом же заплыве шёл и Дербенёв.
Автомат АКС-74У хоть и был маленьким, но во время прыжка в воду довольно сильно ударил Александра в затылок стволом. Ботинки заблаговременно вставленные за ремень и, казалось, намертво прихваченные шнурками к поясному ремню, выскользнули и теперь болтались между ног.
Но вот заплыв окончен, оглашены результаты. Дербенёв подтвердил первый спортивный разряд, Потапков тоже хорошо выступил, очень неплохо проплыли и остальные.
В последнем заплыве стартовал заметно посвежевший Григоров и ряд возрастных мичманов. С первых секунд молодость взяла верх, и Валерий как скоростная торпеда  вырвался вперёд. Удерживая преимущество, он прошёл и следующие двадцать пять метров. Третий отрезок, как ни старался минёр, дался ему  с большим трудом. Гребки стали вялыми, вдохи редкими. Воздух минёр теперь хватал как рыба, но почему-то через раз, а начав последний, четвёртый отрезок, Григоров вообще пошёл на погружение. Переводя тело то в «подводное положение», то «под перископ», он всё же  прошёл дистанцию и, коснувшись бортика бассейна,  камнем пошёл на дно.
К счастью или к сожалению, но этого финала никто, кроме Дербенёва и корабельного врача не видел, поскольку многоголосое «УРА-А-А» огласило успешное прохождение экипажем инспекторской проверки Министерства обороны СССР.
Все инспектирующие офицеры дружно встали  и направились к выходу. Их примеру последовал и экипаж. А в это время двое страхующих пловцов,  специально  назначенных на время инспекционного мероприятия, нырнули в бассейн и подняли на поверхность бездыханное тело минёра.
Первым делом «добры молодцы»  профессионально  откачали из утопленника воду. Корабельный врач бросился к  минному офицеру.
—  Сознание утрачено, глубокая кома, пульс и артериальное давление не определяются, — как заклинание повторял Чернов, словно обращался к тому, кто в состоянии помочь.
— Что делать док, у него губы побелели и нос? — почти причитал Дербенёв, разрывая рубашку на груди Григорова.
 — В медицине это называется – реанимация, главное в этом процессе определяется фактором времени, — скорее успокаивая себя, чем отвечая Дербенёву, произнёс врач.
— Что нужно делать, док?
— Начинаем  искусственную вентиляцию лёгких изо рта в рот и  закрытый массаж сердца. Помогайте, Александр Николаевич, выведите ему вперёд нижнюю челюсть.
Проведя целый комплекс реанимационных мероприятий в «походных» условиях, доктор схватился за шприц. Дербенёву показалось, что игла у шприца слишком длинная.
  — В сердце??? — с ужасом в глазах спросил старпом и отвернулся, чтобы не видеть этот ужасный процесс.
— Внутрисердечное введение препаратов применяют как мероприятие последнего резерва, поэтому пока воздержимся, к тому же я уже ввёл «Эпинефрин» Валерке в трахею.
Дербенёв повернулся к Григорову.
— Смотри, док, у минёра носогубный треугольник розовеет…
— Вижу, у него  к тому же стали отчётливо прослушиваться ритмичные толчки на сонной  артерии. Надеюсь, всё будет хорошо…
Завершением инспекции Министерства обороны СССР стало вынесение командиру БЧ-3  Б-181 взыскания в приказе по части и  предупреждения по партийной линии. А от экипажа Валерий Михайлович получил прозвище «гусар». Чем немало гордится до сих пор.

                XXV. ОРВИ

                1
       «Не по дому следует почитать хозяина, а дом по хозяину» — если эти слова, принадлежность которых приписывают Цицерону, перефразировать, заменив «дом» на «подводная лодка», а «хозяин» на «командир», тогда всем и всегда будет понятно, почему на флоте принято говорить, что командир всему голова.
Бывают офицеры, которые как дикая поросль пробивают себе дорогу к мечте исключительно своим умом, трудом и усердием,  независимо от того, есть ли у них именитые папы и мамы, или иные  приобретённые по жизни  родственники. На тернистом пути эти молодые энтузиасты идут к своей заветной мечте, пробиваясь через множество  служебных и бытовых препон, жизненных  неурядиц и семейных невзгод. Нельзя сказать, что они никогда не  задумываются о перспективе  служебного роста, о возможном будущем флотоводца, но карьера их интересует, как правило, в последнюю очередь. Поскольку в тот момент, когда такой офицер достигает уровня профессионального мастерства по занимаемой должности, он начинает любить то, ради чего живёт он сам и что может принести пользу другим. Отдавая свои знания и умения подчинённым, посвящая их делу, которое он познал и которому служит, такой офицер невольно становится авторитетом для других, а вокруг него формируется команда, способная выполнить любую свойственную ей задачу. Именно из таких офицеров, преодолевших сложнейшие испытания на пути профессионального роста, как правило, получаются настоящие командиры и руководители.
Хуже, когда в голове молодого лейтенанта стоит установка на достижение высшей точки карьерной лестницы как можно быстрее и  любым путём. Такой индивидуум никогда не остановится  перед безнравственным поступком, а если понадобиться для удовлетворения собственного  честолюбия то  пойдёт  и «по головам». Причём для оправдания этого у него всегда найдётся парочка весомых аргументов в пользу своих деяний, совершённых «во имя достижения благородной цели» или «в силу непреодолимых обстоятельств», а тщеславие  обозначенных особей ассоциируется с исключительностью собственного пути  и «себя любимого».
Именно из таких «служак» рождается самое страшное явление  любой  «государевой» службы во все времена, имя которому – «нужные люди». Говоря попросту, это те «действующие лица  и исполнители», которые в силу жизненных обстоятельств  не созрели как личность, очень слабы как профессионалы, но всегда рядом –  «под рукой» у своего начальника  – и всегда готовы исполнить любую его прихоть, даже самую незаконную, безнравственную и безрассудную. 
Ради своего «Босса» они способны в любое время сотворить любое «чудо» или  совершить «подвиг». Презентуя «шефу» бочонок чёрной икры  перекупленной у браконьеров, или поднося «по случаю» эксклюзивный клинок из коллекции самого Хаджи-Мурата, они  демонстрируют свои беспредельные возможности и готовность пойти на большее ради служения «боссу» вплоть до выдачи замуж  за «кого прикажете…» своей жены или собственной дочери. При этом  прямые служебные обязанности этих «служак» уходят  чаще всего на второй план, а личные отношения с «власть предержащим» обретают первостепенное значение.
Издержкой в этом каждодневном «подвиге» можно было бы назвать бурный карьерный рост таких нужников и государственное признание их  «заслуг» перед Отечеством, но, к сожалению, и триста лет назад, и сейчас, в России именно у этой категории «сверхчеловеков» всё и всегда  оказывается - «в нужное время и в нужном месте». Наверное, поэтому и мы – простые грешные, да и власть предержащие тоже  – вдруг удивляемся: почему реформы в стране «буксуют», цены на продукты собственного производства в условиях «импортозамещения» растут,  а экономика как не хотела развиваться  в ногу со временем ещё со времён «хрущёвской оттепели», так и не «чешется» сегодня – в условиях современных антироссийских санкций!
Но в любом правиле всегда существуют исключения, правда, по ним те самые правила и подтверждаются. Хотя, может быть, мы забыли ещё одну категорию «служивых людей»? Ту, о которой говорят: пока гром не грянет – мужик не перекрестится.
Почти как в известной сказке «жил да был» в ракетном отсеке одной из подводных лодок дивизии Женя Юбков. В тёплых и непринуждённых условиях под шелест «лопуха»    из года в год «мужал» офицер и даже предположить не мог, какие карьерные закавыки ему приготовлены судьбой. Прослужив  на лодке 629 проекта до капитана второго  ранга, «застрял» передовой офицер в должности командира ракетной боевой части.
Наверное, оттепель в отношениях между СССР и США сыграла злую шутку с обороноспособностью страны, и, выполняя очередной пакет соглашений по договору ОСВ-1, под сокращение штатов на подводных лодках 629 проекта, а потом и самих лодок попала 16-я дивизия. Перспективные офицеры «пачками» уходили на классы и в академию, чтобы потом, отучившись, продолжить службу на новых кораблях Северного или Тихоокеанского флотов. А кем, спрашивается, замещать высвобождаемые должности старших помощников и командиров, направляемых под нож ракетоносцев? Вот тогда и выходят из тени  забвения такие передовики как Женя. С одной стороны, «ишак постоявший в тени на солнце работать не будет», а с другой – «не боги горшки обжигают»…

                2
— Евгений Иванович! — официально начал Борковский,  — по условиям советско-американского договора Б-372  исключена из состава ВМФ в связи со сдачей в ОРВИ  для демонтажа оборудования и реализации в качестве военного имущества. Литвинов, командир лодки, назначен на вышестоящую должность и убыл к новому месту службы. Тебе предстоит выполнить архиважную задачу – перешвартовать лодку от сорок девятого пирса к сорок шестому причалу под выгрузку оружия. — Комдив внимательно посмотрел на  Юбкова и не уловив никакой реакции на распоряжение, уточнил:  — Сможешь самостоятельно, без «няньки»?
По лицу маленького, слегка лысеющего офицера, с лёгкими завитками белокурых локонов волос над ушами, откровенно читалось – «Не, неохота мне…»
— Тогда я пойду с тобой в этот «дальний» переход, но умышленно буду стоять внизу, чтобы не мешать твоим действиям.
И опять, как в известной сказке про Емелю, на лице Юбкова читалось: «Делать нечего. Слезу с печи, будет вам перешвартовка».
Здесь нужно сказать, что в тот день по дивизии дежурил опять Дербенёв. Как и подобает в таких случаях он, вместе со швартовной командой своей подводной лодки  и дежурным по живучести прибыли на сорок шестой причал и выстроились для встречи на южной его стороне. Трап-сходня также заблаговременно была перенесена к месту швартовки.
Отойдя задним ходом к Южным воротам аванпорта, Б-372 совершила полуциркуляцию и, набрав приличный ход, под тремя электромоторами устремилась к месту своего «последнего» приюта.
Выровняв лодку параллельно стенке,  как делают все морские ассы, Юбков застопорил электромоторы.  Ничем и никем не удерживаемая, Б-372 по инерции стремительно двигалась мимо ожидавших её и слегка ошалевших швартовщиков.  Ещё мгновение,  и вместо команды «самый полный назад», отданной Евгением, моторы отработали «самый полный вперёд», но Юбков этого почему-то не увидел и не почувствовал. Спокойно наблюдая за происходящим он стоял на мостике и молчал.
Истошный крик и многоэтажный мат командира дивизии, раздавшиеся за миг до катастрофы, естественно, не смогли спасти ситуацию, и через мгновение корабль с боевыми торпедами в носовых торпедных аппаратах и ядерным оружием на борту со всей дури «заехал» на сорок пятый причал, да так, что верхние торпедные аппараты легли непосредственно  на проезжую часть.
Швартовка оказалась настолько «мёртвой» что Дербенёву со своей командой швартовы можно было и не принимать. Дверь в ограждение рубки открылась, из неё показался Борковский. Словно не видя, что трап ещё не подан он прыгнул с борта на причал и сняв свою «шапку с ручкой»  со всего маху ударил  оземь, да так, что швы на каракуле разошлись, а краб, казалось намертво пришитый к шапке «на всякий случай», спрыгнул в воду.
Ещё раз грязно выругавшись, командир дивизии повернулся к Юбкову.
— Твоё счастье, что эта железяка уже вне боевого состава ВМФ, но если хотя бы один подводник получил увечья, считай, что ты уже за решёткой!
 Неизвестно о чём думал в тот момент Женя Юбков, но в глазах его читалось  вполне отчётливо: «Ладно, сегодня я без лошади поеду…»
Представляется, что размышления на тему: является ли описанный случай исключением, подтверждающим правило, или эти Юбковы относятся к отдельной категории людей, без которых на Руси просто было бы скучно жить, могли бы сориентировать руководство любого уровня на рациональные кадровые решения.


                XXVI. ГРИНПИС

                1
           Инспекция  Министерства обороны СССР, которую с невероятными усилиями преодолели подводники, завершалась строевым смотром. Накануне  Борковский самолично проверил форму одежды всего личного состава. В ходе осмотра командир дивизии «торжественно» и публично  скручивал знаки «командира подводной лодки» с тужурок всех без исключения старпомов и механиков, которые по каким-то причинам этого не сделали сами.
Подойдя к Дербенёву, командир дивизии внимательно осмотрел вмятину от знака на правом лацкане тужурки подчинённого и с прискорбием показал на пустующее место на своей груди, где также красовалось рельефное «воспоминание» о былых временах.
— А вас-то за что? Вы же командир дивизии подводных лодок? — спохватился Александр.
— Плохо читаешь приказ Министра обороны № 233, Александр Николаевич, а там в пункте три прямо сказано «При перемещении по службе на должности, не связанные с непосредственным командованием корабля, знак остаётся у офицера без права ношения на военной форме одежды».
— Как же так, с 1943 существует этот знак, и вдруг…
— А для тех, кто плохо учился в школе, уточняю: с 1942 года существовал знак «Командир подводной лодки», а теперь с целью «повышения авторитета командиров ВМФ»  введён знак «Командир корабля»… Но это не главное. Завтра вам в море выходить на отработку задачи  покладки на грунт. Командиром идёт,  естественно, Потапков. Надо всё успеть отработать за один раз. Потом тебе в отпуск, а там и на классы ехать. Переносить нельзя.
 
                2
         Потапков, пришедший на Б-181 непосредственно  в ходе приготовления корабля к бою и походы, был чем-то явно озадачен.
— Что-то не так? — поинтересовался Дербенёв.
— Всё хорошо, но опять у наших территориальных вод крутится этот  любопытный немец с бортовым номером A52… — Командир вручил свежую  разведывательную сводку старшему помощнику.
— Oste, что ли? Ничего удивительного: он или его собрат Oker частенько там   ошиваются, — спокойно отреагировал  Дербенёв. — Работа у них такая.
— Вопрос в другом. Ты не мог не обратить внимание, что эти разведчики появляются чаще всего там и тогда, когда одна из лодок эскадры выходит в море. Совпадение это или…
— Мне, товарищ командир, не по чину об этом «или» думать, пусть по этому поводу головы ломают те, кто носит фуражки шестьдесят второго размера, а я со своим пятьдесят шестым пока повременю!

                3   
             В назначенное время, заняв полигон Л-32 и получив квитанцию на переданное радиодонесение, Б-181 легла на грунт в точке с координатами: Ш-56;20.4; сев; Д- 20;52.2;вост.
— Штурман, глубина с карты? — уточнил командир, когда лодка коснулась грунта.
— Двадцать пять метров!
— Боцман, а что у нас по глубиномеру центрального поста?
— Почти десять метров.
— Боцман, почти не считается.
— Девять метров и восемь десятых, товарищ командир.
— Совпадает, — согласился командир, оставаясь в боевой рубке.
— Центральный, радисты, — голос мичмана Кулика привлёк внимание командира, — до опорного сеанса связи пятнадцать минут.
— Добро радисты. Личному составу БЧ-4, группе ОСНАЗ, специалисту СПС  боевая готовность № 1. Будем принимать сеанс связи лёжа на грунте. Поднять антенны «Анис», «Тополь». Метристы! По пеленгу триста тридцать восемь градусов не наблюдаете работу РЛС?
— Центральный, акустик, — в такт запросу командира  «проснулись» акустики, — наблюдаю шум винтов  по пеленгу триста тридцать восемь градусов. Интенсивность нарастает, предполагаю цель — рыболовный траулер идёт на нас.
 — Спите, «глухари», как всегда, и ни черта в классификациях не сечёте. — «согласился» с докладом Потапков.  — На самом деле - цель зелёная, во весь борт надпись «Гринпис», идёт на сближение вплотную, дистанция до цели полста кабельтов. Записать в вахтенный журнал: для исключения столкновения с надводной целью решил всплыть…
Стоило лодке показаться на поверхности моря, как бывшее рыболовное судно, а ныне «грозный» защитник экологии от ядерных загрязнений застопорило ход и легло в дрейф в дистанции три кабельтова от Б-181.   Две надувные лодки  были тут же спущены на воду и направились под моторами к советскому ракетоносцу.
Прошло уже много лет с тех времён, но, вспоминая эту историю остаётся открытым единственный вопрос: откуда «зелёные»  защитники природы  знали, в каких именно  ракетных контейнерах находится оружие с ЯБП? Случайность? Или?
Известно, только то, что в июле 1989 на пресс-конференции проводимой активистами Гринпис на борту корабля «Воин радуги» («Rainbow Warrior») председатель комитета по охране окружающей среды СССР Алексей Яблоков, официально объявил отделение Гринпис «первой независимой организацией в Советском Союзе». Но вернёмся на борт Б-181.
Подойдя к лодке на дистанцию около двадцати - тридцати метров, гринписовцы развернули два  флага с символикой радиационной опасности. И, размахивая ими, стали кружить вокруг подводной лодки, снимая происходящее на видеокамеру. В какой-то момент одна из лодок поравнялась с кормой Б-181  и, подойдя к борту вплотную,  совершила морскую провокацию, поскольку её пассажирам  удалось вставить один из флагов  в шпигат ближе к контейнеру № 3.
 — Вооружить пожарный рукав на мостик! — приказал  Потапков. — Да побыстрее.
—  А может ракетницей отпугнуть? — переспросил Дербенёв.
— Ты ещё автомат достань… Завтра же все телевизионные каналы мира покажут, как советские подводники расстреливают мирную демонстрацию «зелёных» человечков.
— Виноват, — согласился Дербенёв.
В этот момент на надстройку поднялся старшина команды мотористов старший мичман Навозенко. Вид у него был ещё тот -  специально для съёмок. Голубые просаленные штаны от комбинезона РБ,  которые, скорее всего, «жили» ещё во времена испытаний первой советской ядерной бомбы, выдавали в нём корабельного «интеллигента». Синяя мичманская куртка без погон и пуговиц, завязанная на животе «мёртвым» узлом, как это делают местные хулиганы  на пляжах южных провинциальных городков, не вызывала сомнений в твёрдых намерениях мичмана. А завершавшие туалет матросские «гады» на босу ногу, зашнурованные медной проволокой и доставшиеся нашему герою, скорее всего, «по наследству» от кочегара броненосца «Потёмкин», подсказывали, что Навозенко не первый год на флоте и что старый «морской волк» давно познал истину бытия. Головного убора на мичмане не было. Да он и ни к чему в ситуации, когда предстоит неординарная встреча с врагом. Центральным атрибутом всего «ансамбля» выступал живот, а дополняли его узловатые пальцы огромных ладоней подводника.   Сам живот  немаленького размера  да и все остальные части тела были покрыты таким слоем мазута, что издали Анатолия Ивановича — так звали мичмана,  можно было принять за негра из древнего племени Зулусов, что проживают в провинции Квазулу-Наталь Южно-Африканской Республики.
В одной руке мичмана  поблёскивал, как  двуручный рыцарский меч, огромный рожковый гаечный ключ  восемьдесят на восемьдесят пять, а  другой  рукой Навозенко сжимал ствол пожарного рукава, который тащился за Анатолием Ивановичем как издохший змий, которому русский богатырь только что отрубил голову.
      Увидев довольно странное и очень недружелюбно настроенное  существо на палубе советской подводной лодки, западные «фотомодели» от «Гринпис», пытавшиеся сфотографироваться «на память» и почти забравшиеся для этого в газоотбойник  ракетного контейнера,  бросились за борт, пугая своими воплями любопытных чаек.
Не обращая внимания на пугливых «зелёных» нарушителей, как тараканы бросившихся врассыпную,  простой советский подводник  медленно подошёл к оставленному нарушителями флагу. Пренебрежительно окинув взглядом «нечисть», торчащую перед ним,  медленно выдернул древко из надстройки и, демонстративно сломав  его об колено, одним движением рук разорвал флаг пополам.
После непродолжительной «фотосессии» перед иностранными фото и видеокамерами мичман Навозенко пригрозил «разбойникам» гаечным ключом и торжественно отправил останки «природоохранной» акции  следом за «зелёными» человечками.
Так завершилась эта незваная встреча с благими, но несогласованными намерениями с одной стороны и решительными действиями - с другой.
               

                XXVII.  СОВЕТ «В ФИЛЯХ»
                1
          Дербенёв  наконец-то в отпуске, можно кричать  «УРА!» поскольку деньги, отпускные и командировочные, в кармане, он едет по летней улочке Раиня на встречу со своей любимой женой, чтобы обрадовать  её покупкой билетов.
К новому автомобилю «Москвич-2140»,  купленному с рук у одного стармеха тралового флота,  Александр ещё не привык. Ему кажется, что буквально все вокруг обращают внимание на то, какая красивая и замечательная у него машина…
Проезжая мимо автобусной остановки перед железнодорожными путями, где частенько ползают тепловозы с вагонами Лиепайского маслозавода, Дербенёв  попал в «пробку». Да, да и тогда они случались, но ненадолго.
Машинально повернув голову направо в сторону остановки, Александр обнаружил человек тридцать, ожидавших прибытия общественного транспорта. Впереди этой серой толпы, как солнечный блик, как утренний цветок ещё не сбросивший груз хрустальной  росы, стояла девушка лет двадцати пяти. Короткая юбка  и откровенное декольте блузки словно говорили: «Неужели в твоей красивой машине не найдётся для меня места?».
«Да…»  — безвольно согласился Дербенёв и вполне определённо почувствовал удар.
Выйдя из автомобиля, Александр обнаружил, что бампер его автомобиля упирается в заднюю блок-фару «Жигулей» третьей модели, остановившихся внезапно впереди его машины. Левое крыло  родного «Москвича» слегка «флюсило», а девушка «вся такая… в мини» беззаботно смеялась глядя на «зеваку».
— А что делать? За удовольствие надо платить! — произнёс  Дербенёв вслух.
После этих слов смеялась  уже вся остановка.
               
                2
— То есть как ты не едешь? — возмущался Дербенёв. — Не едешь ты, значит не едут и дети, а это  в свою очередь значит, что в Ленинграде, где мы целый год могли  бы быть вместе без всяких забот и тревог, я буду как перст один…
— В кои веки дети пристроены и в школу, и в детский сад. Я наконец  устроилась на работу по специальности. И ты предлагаешь всё это бросить ради одной твоей прихоти? — не менее энергично возмущалась Дербенёва.
— Не понимаю тебя! С каких это пор желание жить вместе, быть рядом всей семьёй каждый день в течение целых двенадцати месяцев стало моей прихотью? А не ты ли  постоянно твердишь о том, чтобы я уходил из плавсостава на берег и чтобы мы наконец были вместе?
— Да, дорогой, это я твержу, и я действительно сплю и вижу, как ты ради меня, ради нас всех бросишь свой дурацкий подплав. Но жертвовать собой, благополучием семьи ради твоей будущей корабельной карьеры я не готова.
От услышанных умозаключений Александру  стало даже не по себе.
 — Я тоже ко многому не готов, но разве я требую что-то сверхъестественное от тебя?  Твоему мужу предложена учёба на командном факультете  Шестых ВСОЛК ВМФ. В течение года нам предстоит жить и учиться в Ленинграде. Что может быть интереснее для молодой семьи?
— Во-первых, не нам, а  молодому, но уже поднабравшемуся жизненного опыта офицеру флота.  У которого только и мыслей в голове, что о флоте да о слове комдива, пообещавшем  по окончании этих твоих классов  назначить  командиром лодки капитана третьего ранга Дербенёва.  Держи карман шире!
В случившемся споре, Дербенёву, как всегда, не хватало аргументов, чтобы как-то переубедить супругу думать иначе, он старался подыскивать нужную мотивацию, но ничего не получалось. От боли непонимания Александру не хватало воздуха; в ходе спора он покраснел, очевидно, по той же причине, покраснела и Татьяна. Со стороны было видно, что эти двое любящих людей, произнося наболевшие для каждого из них слова, говорят на разных языках и никогда не смогут понять друг друга, пока не научатся слушать и чувствовать друг друга.
В какой-то момент Дербенёв захотел поведать Татьяне, что значит для него подводная служба и почему он – совсем ещё не старый человек – уже начал седеть. Ещё он хотел рассказать любимой, что, рискуя жизнью практически на каждом выходе в море, подводники просто делают свою работу, потому что нет в стране других людей, кто мог бы её сделать за них. Что за семь лет службы на подводном флоте он — Александр Дербенёв не единожды смотрел в глаза «даме с капюшоном» и ни разу не пожалел о выборе своего жизненного пути, но вместо этого Александр тихо произнёс:
— Мне будет тяжело без вас! Я не смогу без тебя!
               
                3
        Так и не достигнув семейного консенсуса, Дербенёвы уехали в отпуск. Где-то в глубине души Александр надеялся, что за чередой беззаботных будней «на маминых харчах» Татьяна одумается, в ней проснётся забытая страсть к мужу как  самцу, и однажды «растаяв» в его объятиях, она скажет «ДА». А чтобы «подогреть» решение супруги, Дербенёв позвонил в Питер боевому товарищу – бывшему минёру       Б-224, с которым они прошли не одну тысячу миль в глубинах Мирового океана, и попросил подыскать соответствующее жильё для семьи из четырёх человек сроком на один год. Александр Иванович Хомичев любезно согласился, но на беду заговорщиков, об этом узнала супруга минёра, тоже Татьяна и тоже боевая подруга Дербенёвой. Она-то и расстроила все карты, поведав  подружке о состоявшемся  сговоре. В семье Дербенёвых разразился скандал.
Последней каплей, переполнившей чашу и перечеркнувшей всякое желание Дербенёва уговаривать жену на совместную поездку в Ленинград, стало посещение вечера встречи выпускников затеянное одноклассниками Татьяны. На этом вечере, а точнее в ходе банкета в ресторане «Октябрь» на живописном берегу Днепра Дербенёв стал случайным свидетелем разговора его жены с одним из её одноклассников, который всегда, но безуспешно добивался руки и сердца Татьяны. На сей раз между одноклассниками состоялась довольно миленькая беседа, из которой Дербенёву стало известно, что Сергей, так звали одноклассника Дербенёвой, развёлся, детей не нажил и готов начать всё сначала, но уже с Татьяной…
После услышанного Дербенёву показалось, что всё стало на свои места, в его сомнениях и  попытках объяснить с точки зрения разумности поведение  супруги можно было ставить точку. Не дожидаясь «сладкого на десерт», Александр оставил банкет и отправился домой.
 Поделившись гнетущими его мыслями и переживаниями с тестем, Александр ждал поддержки и участия отца Татьяны. Надеясь на помощь в переговорах «воюющих» сторон, Дербенёв предполагал, что бывший военный лётчик - старший лейтенант в отставке, лишённый военной карьеры одним росчерком пера Хрущёва 15 января 1960 года, станет для него той самой спасительной соломинкой, за которую  всегда так хочется ухватиться в самый критический момент, но как он ошибался…
В результате предпринятого  Никитой Сергеевичем сокращения Вооружённых сил СССР на один миллион двести тысяч человек, тесть не только лишился карьеры лётчика, но и потерял веру в себя. В течение длительного периода  находясь  «под каблуком»  у любимой жены, он утратил дар инициативы, способность руководить ситуацией, что и прояснилось на ближайшем  семейном совете.
Никто из родственников жены идею Дербенёва о совместной поездке на учёбу в Ленинград не поддержал, и только школьница  Ирина – сестра Татьяны,  скорее из чувства здорового подросткового протеста  проголосовала за Дербенёва, а значит, как считал Александр, за сохранение семьи.
Совет в «Филях» принял, по сути, историческое решение, но не в пользу Александра!

                XXVIII.  АРАГВИ

                1
         «Здравствуй, творение Петра Великого, здравствуй город на Неве!» —думал Дербенёв прибыв на станцию метро имени Александра Невского и перемещаясь теперь по лестнице эскалатора наверх.  Вдыхая полной грудью знакомый ещё с детства и ставший таким близким запах ленинградской подземки Александр радостно размышлял о будущей учёбе, о перспективах, которые она рисует.
«Как здорово снова быть здесь и как плохо, что я один».  — совсем не радостной мыслью закончил свои размышления Александр, выходя из вестибюля станции метро на Невский проспект в том месте которое  в нарде именуется просто Старо-Невским.
Перейдя через дорогу в сторону Александро-Невской лавры, Дербенёв остановился на автобусной остановке и стал вчитываться в названия действующих маршрутов.
— Вам, молодой человек, наверное, на классы? — видя, как внимательно вчитывается в названия маршрутов статный молодой офицер с большим жёлтым чемоданом в руках, поинтересовалась милая седовласая женщина пожилого возраста.
— Да, на Заневский! 
— Тогда вам лучше со мной, — предложила незнакомая женщина садясь в переднюю дверь подъехавшего автобуса - «гармошки».
— Спасибо! — поблагодарил Александр, помогая женщине забраться на ступеньку.
Закончив посадку пассажиров преклонного возраста и детей через переднюю дверь, Дербенёв направился к средней двери, чтобы наконец сесть в автобус самому.
— Не могли бы вы и мне помочь? — приятный женский голос заставил Александра обернуться.
 За его спиной стояла молодая, если не сказать совсем юная, стройная девушка небольшого роста одетая в тёмный вязаный свитер-платье и ярко-красные сапожки на высоком каблуке. В одной руке дама держала небольшой чемоданчик, а в другой – большой пластиковый тубус, очевидно для чертежей.
— С удовольствием!  — согласился  Дербенёв, пропуская даму вперёд и подхватывая из её рук  негабаритное имущество.

                2
        Утро в квартире № 84 по Гвардейскому проспекту Лиепаи, где проживали Дербенёвы, начиналось, как всегда, с завтрака. И даже субботний день не мог нарушить устоявшиеся традиции.
— Ну что, «безотцовщина», чем вас кормить сегодня?
— Мне омлет! — потребовала дочь Люда.
— А мне просто яичко от курочки, как у бабы Таи…— Отозвался четырёхлетний сын Вова.
— А сами-то кудахтать не начнёте после завтрака, птички мои? — пошутила Татьяна Дербенёва, открывая холодильник. — Да и яичко только одно осталось. Давайте-ка я вам гренки с яичком пожарю и творожок со сметанкой каждому приготовлю?
— А что, курочка не дала нам яичек? — поинтересовался Вова.
— Дала сынок, дала курочка яичко. Только его купить ещё надо, а мне до магазина не добежать пока никак. Дел  просто невпроворот. Тут и стирка ваша, и уборка, и на работу идти в понедельник, будь она неладна …
В прихожей зазвонил телефон. Татьяна, бросив приготовления  завтрака,  направилась в прихожую.
 — Алло?
 — Доченька, это мама, как вы там мои бедненькие, одни?
— Если честно, мам, то напряжённо. Денег, которые Дербенёв оставил, хватило только на месяц, а новые он пока не прислал…
— А сколько же он тебе оставлял? — встревоженно уточнила Светлана Павловна.
 — Да немного, мама, совсем мало. Всего шестьсот рублей… — Зачем-то соврала Татьяна, хотя Александр оставлял восемьсот, да и в кошельке у неё на сегодня оставалось ещё не менее ста пятидесяти…
   — Да… Я почему-то лучшего мнения была о Сашке, когда рекомендовала тебе именно его кандидатуру в качестве мужа…
— Вот так, мама. Лучше бы я сама выбирала.
— Лучше, не лучше, а ты сейчас при квартире, двух машинах с гаражом и деньгами в кармане, мужниными, а свои, небось, на книжку складываешь?
 — Всё это правильно, но я, по сути, одна уже десять лет! Одна,   но не свободна, да ещё и детки, как тебе известно, имеются! — не отвечая на вопрос матери, заметила Дербенёва.
— Ну, с детками это мы порешаем, сейчас отца пришлю, заберём на время.
— Как заберёте? А школа, детсад?
— Доченька, а ты не забыла, кем твоя мама в обкоме партии работает? Наверное, внуков-то я пристраивать буду не в какую-то   глушь, а в лучшие места!
Татьяна, боясь выказать внезапную радость, свалившуюся на её голову, тут же согласилась с мнением «руководящей роли партии».
               
                3
        Строевой смотр, предпринятый по истечении первого месяца учёбы на командном факультете Шестых высших специальных офицерских классов ВМФ, собрал более двух сотен офицеров, впервые оказавшихся в одном строю.
Как когда-то Борковский, так и начальник   ВСОК ВМФ контр –адмирал  А.П. Ерёменко начал свой смотр с опроса офицерского состава, но перед этим он поздоровался и торжественно довёл до присутствовавших в строю информацию из истории классов:
— 28 января 1827 года царское правительство Российской империи создало под руководством известного адмирала и мореплавателя Ивана Фёдоровича Крузенштерна Высшие офицерские классы Русского Военно-Морского Флота при Морском кадетском корпусе.  С этого  момента в нашей стране было положено начало высшему образованию в Русском флоте и установившейся впоследствии твёрдой системе совершенствования подготовки офицерских кадров в специальном учебном заведении, ставшем подлинной кузницей для пополнения флота квалифицированными офицерами.
 Закончив короткую речь, Ерёменко начал двигаться вдоль шеренг, специально разведённых для осмотра формы одежды, опроса жалоб и предложений. Подходя к каждому офицеру, начальник классов останавливался напротив и ждал, когда офицер представиться, а сам в это время осматривал его внешний вид и форму одежды.
   — Командир корабля старший лейтенант Корчагин, — представился молодой офицер, видя, как Ерёменко трепетно относится к незаконно носимым некоторыми офицерами знакам «Командир корабля».
 — Каким же кораблём вы командуете? — поинтересовался контр-адмирал.
— МДКВП , товарищ адмирал, в должности один год!
— Что ж идём дальше, — предложил начальнику командного факультета Ерёменко. — А вы, наверное, возьмите шапку или  лучше мешок да и складывайте туда кораблики да лодочки. Полюбуйтесь на этих орлов. Судя по нагрудным знакам, у вас весь факультет – уже готовые командиры  и делать им на классах нечего!
Остановившись напротив капитана третьего ранга, у которого также как и у многих других, красовался знак «командир подводной лодки», Ерёменко замер.
— Помощник командира ракетной подводной лодки 667В проекта капитан третьего ранга Ивашин! — Представился старший офицер.
 — Сколько в должности?
— Два месяца, товарищ адмирал.
— На допуск сдали?
— Ещё нет…— честно ответил Ивашин.
— Так какого, извините, рожна вы напялили на себя знак командира??? — строго поинтересовался начальник классов.
— Виноват, — согласился офицер, снимая незаконный атрибут формы одежды.
 Рядом стоявший капитан третьего ранга, видя назревающий конфликт, тоже поторопился снять свою лодочку.
— А вы, милейший, кто у нас будете? – спросил Ерёменко у суетливого офицера.
— Старший помощник командира подводной лодки 641 проекта капитан третьего ранга  Шумицкий. В должности год, на допуск сдал, но приказа пока нет.
— Старший помощник командира подводной лодки  Б-181 651 проекта капитан третьего ранга Дербенёв. В должности три года, на допуск сдал, приказа о допуске вшит в личное дело, знак вручён ещё в 1987 году.
— Опыт плавания в должности?  — поинтересовался Ерёменко, рассматривая отпечаток на тужурке Дербенёва, оставленный длительным ношением знака «Командир подводной лодки».
— Боевая служба в Северную Атлантику в том же 1987- м и два боевых дежурства в 1988 и 1989 годах.
— Он, товарищ адмирал, вообще однажды вышел в море старпомом, а вернулся командиром! — комментируя «заслуги» Дербенёва, выпалил Ивашин.
 — Как это понимать? — удивился адмирал.
 — Да вы не слушайте этого бывшего «стратега», он просто хотел сказать, что я, будучи старшим помощником, не уберёг своего командира   от гибели и  согласно Корабельному уставу сделал запись  в вахтенный журнал о вступлении в управление кораблём...
— Выйти из строя! — приказал начальник классов.
Дербенёв вышел из строя на два шага и, повернувшись кругом, встал лицом к строю. Оказавшись лицом к лицу со своими коллегами, Александр чувствовал себя не очень комфортно. «Как на суде, а ты не свидетель, а обвиняемый», — не первый раз в своей жизни подумал Дербенёв.
— Товарищи офицеры, я, начальник Шестых высших специальных ордена Ленина офицерских классов ВМФ СССР, разрешаю своим распоряжением и под мою ответственность, вопреки требованиям приказа МО СССР номер 233 ношение знака «Командир подводной лодки» единственному из вас офицеру — старпому Б-181  капитану третьего ранга Дербенёву.
После этих слов контр-адмирал  Ерёменко взял из шапки начальника командного факультета один из знаков и прикрутил его к тужурке Александра.
Дербенёв облегчённо вздохнул и встал в строй, но ощущение неловкости почему-то не оставило его.

                3
        Баня, в которой офицеры спустя полтора месяца отмечали начало учёбы на классах, точь-в-точь походила на ту, в которой снимался известный фильм «Ирония судьбы или С лёгким паром». Да и приключения после бани можно было ожидать аналогичные.
— Нет, нет я больше не могу,  — артачился Дербенёв, —  мне ещё на тренировку идти сегодня…
— Какую такую тренировку? — поинтересовался  одноклассник Дербенёва офицер Северного флота по имени Иван, наливая в пивной бокал водки.
— По боксу, я же нашёл своих старых друзей, с которыми когда-то выступали на «Вооружёнке», один из них теперь тренирует команду «Трудовые резервы» на Конюшенной площади. Туда я и хожу тренироваться по вечерам.
— А это зачем? — снова спросил Иван.
— А зачем монахи дрова колют каждый день, знаешь? — вопросом на вопрос отреагировал Александр.
— Не-е-е, — промычал Иван.
— Вот когда узнаешь, тогда и поговорим! — сказал Дербенёв направляясь в парилку.
Когда он вышел из парной, то обнаружил, что почти вся группа офицеров уже разошлась. Женатики отправились в семьи, а «холостяки» кто куда.  Иван, на удивление практически трезвый, сидел в чане с холодной водой и «отмокал».
— Вы не отморозите себе причинное место, сэ-э-р? — вежливо уточнил Дербенёв, подсознательно понимая, что сегодняшнюю судьбу этого товарища  группа поручила  именно ему.
— Если на Севере не отморозил, то здесь вряд ли.
 — Тогда, может, по-тихому двинем  в общежитие? — отчётливо понимая, что тренировка сегодня накрылась, как говорят в таких случаях, «медным тазом», поинтересовался Александр.
 — Да, да, я сейчас, — согласился коллега, вылезая из своей купели. — Но у меня будет другое предложение…

                4
            Ресторан «Арагви» что расположен на набережной реки Фонтанки – камерное заведение с грузинской кухней в меню. Здесь всегда шумно и весело. Музыка и танцы, сдобренные хорошим грузинским вином делают мужчин настойчивее, а женщин податливее. Наверное, за этим сюда многие из них и  приходят.
— Ты не представляешь, какая в «Арагви» завораживающая кухня, но прежде всего это веселья шум, – как хороший знаток кухни и особенностей этого ресторана,  рассыпался в  красочных эпитетах Иван. — Известно ли тебе, дорогой, что такое бажа, гебжалия,  хачапури или чебуреки, хашлама, чанахи, кюфта, хинкали и другие гастрономические удовольствия? Не-ет? Тогда мы идём в нужном направлении!
— А в этом направлении денег нам хватит, да-ра-гой? — передразнивая товарища, уточнил Александр. — У меня не полуторный оклад, как у некоторых, да и полярку на Балтике не платят, если ты не в курсе…
— Не боись, дружище, всё будет о’кей! Ты же со мной!
Подойдя к двери ресторана, у которой, к удивлению Дербенёва никого не было, товарищи  попытались войти, но дверь оказалась запертой, а через стекло хорошо читалась табличка с традиционным: «Мест нет!». Александр  даже обрадовался и уж было собрался уходить, но тут дверь отворилась, в проёме показался официант, выпускавший «сформировавшуюся» парочку, и в «бой» ринулся Иван.
— Дружище, пусти нас на те места, где эти двое сидели. Будь добр!
Обрадованный халявным червонцем официант согласился и провёл товарищей к столу.  За столиком сидели сразу четыре молодые  особы женского пола, но почему-то царило некоторое уныние. Представившись, мужчины присели  к столу.
— Вы наверное офицеры? — спросила одна из девушек.
— Да, — ответил Иван, — так точно, а что не видно?
— Как раз наоборот, — глядя на Александра, сказала другая, —  у вас даже в гражданском платье выправка чувствуется. А меня зовут Лена…
Александру показалось, что он уже слышал где-то этот голос, он присмотрелся и вспомнил: «Красные сапожки!»  Но тут громче заиграла музыка, и Дербенёв не успел ответить.
— Я выбираль тибе! — странный, явно не грузинский, но знакомый Александру акцент заставил и его, и девушку обернуться.
За спиной у Елены стоял лысый, толстый и очень потный мужчина лет сорока пяти и пытался взять девушку за руку, чтобы увести на танец.
  — Девушка не танцует, — игриво заметил Иван, не совсем уверенно вставая из-за стола.
— А тибе не спрашивают! Сиди бастурма кушай! — настойчивый ухажёр  толкнул Ивана обратно на стул и попытался  силой принудить Елену к танцу, но ему помешал Александр.
Встав рядом с девушкой,  он произнёс:
— Ара! Ты разве не понял? Это моя сестра, и она не танцует, а если тронешь её ещё раз, знаешь, что тебе будет! Rus dilind; bilirsinizmi?  Я понятно выражаюсь?!
— Ладно, — согласился потный гражданин непонятной национальности. — Сестра, мать – это святое! — и направился к своей компании, которая бурно праздновала какое-то мероприятие.
К великому сожалению, инцидент на этом не был исчерпан и Дербенёва ждал  неприятный «сюрприз» при посещении туалетной комнаты. 
Трое товарищей несостоявшегося «ухажёра» и сам «неудовлетворённый» гражданин зашли в комнату сразу за Александром, где попытались выяснить отношения с помощью  традиционных дамасских инструментов, но Дербенёв оказался трезвее, моложе и проворней. Правда,  за разбитые зеркала  и сломанную дверь в одну из кабинок  пришлось заплатить уже «знакомому» официанту. Этот же официант вызвал такси, а когда Александр с Иваном, Еленой и её подругой уехали, позвонил  в милицию – «для порядка».

г. Калининград                6 октября 2015 года