Его звали Мамочка

       Середина июня. Теплый солнечный день. Слегка запыленные, потёртые временем ботинки устало шлёпают по дорожке аллеи. Лёгкий ветерок игриво шелестит листьями высоких тополей и клёнов. Яркое солнце, пробиваясь сквозь них, создаёт впечатление движения множества солнечных зайчиков, весело прыгающих на асфальте, по деревьям, памятникам и крестам кладбища. Неугомонный стрёкот кузнечиков, звонкое пение малиновки, щебетание воробьёв -всё навевает иллюзию душевной радости вместо грусти и тоски.
  Прошлый раз, лет пять или шесть назад, был здесь зимой. Стоял мороз, снега по пояс. Долго топтался по сугробам в надежде отыскать могилки бабушки и отца. Как это ни было сложно, нашёл. Обидно - ехать за тысячи километров, а в результате…но, слава Богу, – удалось! А теперь легче – лето.
 Живу за тридевять земель от города моего детства. Даже на могилки родных не каждый год приезжаю. Так сложилось. Медленно продвигался к широким
 кладбищенским воротам навестить могилки родных и близких людей. С грустными мыслями и тяжестью на душе посматривал по сторонам, изредка встречая знакомые имена и фамилии. Прошёл колодец, и что-то заставило меня свернуть с аллеи на узенькую тропинку между могилок. Взгляд непроизвольно упал на мраморную плиту со знакомым до боли изображением и надписью Васильев Евгений Фёдорович 1908 – 1987 г. В памяти всплыли далёкие и счастливые времена юности.
 По окончании школы оказался на распутье: не знал, куда приложить силы для дальнейшей жизни. Вариантов было много. Попытаться поступить в медицинский институт. Как-никак два года с огромным удовольствием занимался в кружке у профессора Бычкова на кафедре топографической анатомии и оперативной хирургии. Занятия с учениками школ для профориентации совместно со студентами проходили в "анатомичке".  Едкий запах формалина, экскурсия по анатомическому музею, знакомство с секционным залом и подвалом, где находятсяклетки с подопытными животными. В результате трёх занятий остались из ста двадцати  желающих не более десятка, а к концу второго года - только трое. Благодаря деятельному участию Ивана Николаевича Бычкова научились многому. Нам даже доверяли заниматься препарированием, принимать посильное участие в научной деятельности кружка и присутствовать на операциях...
      Для чего человеку даётся юность - период фантазий, мечтаний и несбыточных надежд?  Правильно - натворить глупостей, вопреки здравой логике! Решил поступить в военное училище. В результате время для сдачи документов в институт упустил. Вот и пришёл к Ивану Николаевичу за добрым советом, с вечным вопросом «что делать?». К чудесному человеку, который свою жизнь без остатка посвятил медицине. Войну, с 1941 и по 1946 год провёл в действующей армии ведущим хирургом медсанбата. Сколько спас человеческих жизней! Вернулся в родной институт, на кафедру. Трудно найти специалиста, который лучше него разбирался в анатомии человека.
    ***
  Каких только легенд не слышал о докторе! Однажды летом, когда он возвращался   домой по набережной реки Омки, два пьяных бандюгана привязались с целью поживиться деньгами. Иван Николаевич, по сравнению с ними старый и чахлый, пытался их урезонить, мол, когда проспятся, будет стыдно за содеянное! Убедить так и не смог. Один из молодых наглецов вытащил из кармана нож, сверкнуло лезвие. Что оставалось делать? Указательный палец старого хирурга резко ткнул одного и другого. Убедившись, что у клиентов пульс прощупывается, выбросил в реку нож и побрёл к ближайшему телефону - автомату. Врач приехавшей скорой помощи оказался его учеником.
 - Иду мимо, смотрю: лежат двое, запахнеприятный такой! Видимо, отравились. Ты там, Володя, в стационаре подскажи, что им просто необходимо сделать промывание желудка и кишечника. Иначе не спасти! Жёстко клизмить, клизмить! Только не задерживайся – минут через тридцать начнут приходить в себя!-пояснил ситуацию и снял шляпу. Вытер вспотевшую лысину и, усмехнувшись, двинулся домой. К кому же было мне обращаться за советом, как ни к нему...
***
  Выслушал меня, подумал и сказал: «Годик, голубчик, поработай, в институте, определись. Судьба сама подскажет. Хорошо бы у нас на кафедре.  Через месяц – два освободится должность лаборанта, приходи! Буду рад! Слушай, совсем забыл! Езжай к профессору Маслову на кафедру. Будешь там в чистом халате работать, и формалином там не пахнет, а потом жду у нас!» - улыбаясь, похлопал по плечу.  Так и оказался я на кафедре «Общей гигиены» лаборантом.
  «Встречай, Евгений Фёдорович, протеже друга и товарища - Бычкова! Вот в твоё распоряжение наш новый лаборант – Андрей Михайлович», - представил меня вошедшему в кабинет старый, но ещё крепкий дедушка, профессор Маслов Леонид Михайлович. Я наткнулся на строгий, изучающий взгляд, от которого мурашки неприятно забегали по коже. Худощавый, подвижный, с пробивающейся сединой, аккуратно подстриженный, в отглаженном белоснежном халате доцент Васильев создавал впечатление сурового, не терпящего возражений, непререкаемого авторитета. Ввел в курс обязанностей, вплоть до самых мелочей. Предельно ясно и понятно, уточнять не пришлось. Работа непыльная и несложная. Вовремя подготовить к практическим занятиям материальную базу. Найти и принести в аудиторию необходимые плакаты. Самым сложным было подготовить стационарные и переносные приборы для определения уровня радиации. Достать из тяжёлых свинцовых контейнеров стронциевые источники, образцы заражённого грунта, разложить по учебным местам, а по окончании проверить наличие и снова уложить в контейнеры. Прав Бычков -  работа чистая и аккуратная: ни запаха формалина, ни крови, ни грязи – работай, трудись и радуйся жизни! Претензий никаких. Свободного времени предостаточно. От безделья и тоски скальпелем красиво заточил карандаши на письменных столах во всех кабинетах кафедры, подремонтировал плакаты. Вот тогда и состоялся разговор по душам с Евгением Фёдоровичем:
- Что, брат, тоскливо, неинтересно?  Сейчас бы скальпель в руки и сеять доброе, светлое. А здесь что? Санитарно-гигиенический факультет. Все ходят чистенькие, в белых хрустящих халатах – смотреть противно! Так?  А знаете ли, молодой человек, что было бы с нашим родным городом, если бы в пятидесятых не решили вопрос о развитии канализации и сточных вод именно врачи- гигиенисты? По глазам вижу – угадали! Утонул бы Омск, в чём- уточнять не будем! А известно ли вам о вспышке эпидемии холеры, малярии, сыпного тифа, сибирской язвы, кишечных инфекций? Конечно, нет, об этом в наше время никто не вспоминает. Четыре года возглавлял эпидемические отряды на территории Сибири и Омской области наш всеми уважаемый дед - Леонид Михайлович Маслов. Сколько, благодаря работе его и других наших коллег, было спасено людей! Вот вы недавно с аспирантом Родькиным Виктором Петровичем катались на завод «Синтетических моющих средств». Проводили замеры от температуры тела у рабочих до процентного содержания стирального порошка «Лотос» в окружающем воздухе. Зачем? Чтобы Витя кандидатскую защитил?  Так- то так, да не совсем! Он создает условия для подопытных крыс, как у рабочих – содержание порошка в воздухе, температуру окружающей среды, добавляет в пищу. И крысы не выдерживают. Погибают. А люди на этом предприятии работают десятилетиями, дышат через респиратор. Им, оказывается, за вредность никакой доплаты и никаких льгот не положено, потому как завод относится к Министерству пищевой промышленности.  Разве может быть какое- то вредное производство в пищевой промышленности? Вот и приходится доказывать не на словах, а ещё и с помощью науки! Какую пользу Родькин этим принесёт! И для науки, и для людей. А ты ему помогал – значит, и твоя капелька добра здесь есть.  Вот так - то!
      Самособой, настроение поднялось, и работа показалась не такой грустной и обыденной. Студенты побаивались Евгения Фёдоровича. На занятиях тишина. Никто не осмелится ни чихнуть, ни стулом скрипнуть. Ещё бы! Опыт работы на кафедре, начиная с 1938 года. Это о многом говорит! Сколько профессоров и доцентов добились ученых степеней, благодаря тому, что ещё студентами занимались в его научном кружке!

***
   У Васильева, как у любого преподавателя, было прозвище. Оно здорово отличалось от других. Сколько ни пытался узнать у студентов, почему именно
 «мамочка», так ничего и не добился.
 - Мамочка, и всё!
-Почему, не знаю.
- Так до нас называли, и мы поддерживаем.
-Традиция такая! Мамочка, и всё!
  Так это и осталось бы в секрете, если бы не тетя Люба, мамина сестра, окончившая в 1944 году наш институт. Узнав, что работаю под началом Евгения Фёдоровича, радостно воскликнула:
- Мамочка! Живой! Слава Богу! Чудесный, хотя и строгий человек! Сильно болел, рвался на фронт, но кто его с такими легкими отправит!? До войны принимал участие в отрядах по ликвидации эпидемии, заразился сам, переболел – вот и последствия такие. Жизнь посвятил науке, как монах Богу. Единственно близким человеком была старенькая мама. Не помню такого занятия, где бы онне помянул о ней хотя бы мельком.«Смотрите, какой чудесный рисунок на носовом платке вышила моя мамочка! В таких случаях, мамочка говорит». Вот и прилипло к нему прозвище «мамочка». Но строгий! Все его опасались! Посмотрит колючим взглядом, и сердце в пятки проваливается! Успокаивает: «Что же это Вы, милочка, так волнуетесь? Успокойтесь, подумайте!»  А в голову ничего не лезет. Один зачёт, помню, трижды сдавала.
 Время пролетело.  Сомнения прошли, и судьба всё расставила по местам. Выбор, к великому удивлению родителей, я снова остановил на военной службе. Прошел медицинскую комиссию. Знал о дате и времени прибытия в военкомат для дальнейшего следования в танковое училище. Написал заявление, получил на руки трудовую книжку, попрощался на кафедре. Единственно, кого не видел, так это Васильева, он расхворался и дней десять не появлялся на работе. Пришлось заехать к нему в гости. Дверь открыл хозяин. Бледный, худющий, измотанный болезнью: нос заострился, лицо, как простыня, белое и измятое. Рад моему приходу.   
 Подоконники и пол вдоль стен заставлены кактусами.  Осторожные, не любящие касаний растения от маленьких, тоненьких до огромных, упирающихся в потолок! Усыпаны колючками, некоторые мягкими, как пушок, другие- длинными, острыми.
 Я слышал, что кактусы цветут.  Но таких восхитительных, сочных и ярких цветов увидеть не ожидал.  Евгений Федорович заметил удивление и пояснил:
 -  Когда- то мамочка безмерно любила эти цветы. Я старался при всякой возможности покупать и тащить домой.  Потом это вошло в систему, может, переросло в болезнь. Теперь до конца жизни.
  Услышал, что я зашёл попрощаться, долго ругал и убеждал в неправильности выбора:
- Смотри, не ошибись! Ты рождён для белого халата! Люди часто ошибаются, поступают, учатся, оканчивают институт, а потом, сталкиваясь с трудностями профессии,понимают, что не на своем месте, надо бы уйти, освободить, но как это сделать? Остаются, трудятся, а вместо пользы- один вред! Захворал тут на днях. Что болит и как лечить, давно знаю. Но по закону надо бюллетень выписать. Вот и потащился к участковому врачу. Иду по коридору поликлиники, все мне: «Здравствуйте, Евгений Фёдорович»! Основная масса медиков в нашем меде и училась. И меня с колючим характером, наверняка, помнят! Приятно, конечно. Можно было к заведующей зайти, поболтать и документ выписать. Но пошёл к участковой. Очередь занял, просидел полчаса. Захожу, а она в мою сторону даже и не смотрит: «На что жалуетесь, что беспокоит?» - как робот.  Молчу. Она с медсестрой разговор о цветах завела. Вот тогда вопрос задаю: «Где вы, милочка, учились?». Только взглянула – узнала и в слёзы: «Простите, Евгений Фёдорович! Только заведующей не говорите!». А на кого жаловаться – только на себя! Ведь я учил, а элементарной врачебной этики не привил. Мне в юности вдалбливали педагоги, которые образование ещё до революции получали:
- Больной зашёл - не поленись, встань, руку подай, в глаза загляни человеку,  улыбнись, дождись ответной улыбки, а потом уже спрашивай. Ты о чём подумал? О культуре поведения? Только не в этом дело, хотя это тоже немаловажная деталь…
В глаза заглянул – белки жёлтые – проблемы с печенью, возможно, желтуха. Мешки под глазами - почки больные. Синева под ногтями на руках – смотри сердце. Одним краем рта улыбнулся – инсульт. Пока на стул сел, а ты уже и так про него всё знаешь. Не было тогда такой аппаратуры, а вот врачи были. Те врачи, что по зову сердца. Жаль, конечно, расставаться. Ну, да видно, там тоже такие нужны. Только в одном уверен: будут тебе ещё долго сниться белые халаты, и не один раз обо мне и о Бычкове, вспомнишь.
  Допоздна засиделся в гостях. Узнал много. Привычка жить в одиночестве породила скрытность характера.  Редко с кем делился воспоминаниями прошлого из личной жизни,а там было столько интересного! Высокообразованный, культурный, в дружеских отношениях с сестрой А.П.Чехова, Марией Павловной, со многими артистами Омских театров. Переписывался с О.Л.Книппер-Чеховой. Письма бережно хранил в шкатулке в письменном столе. Я держал в руках письмо, пожелтевшее от времени, за подписью Книппер-Чеховой: «Наконец-то, я собралась написать Вам хотя бы несколько строк, добрый доктор Евгений Федорович…»
Письма великой балерины Плисецкой, композитора Щедрина...Сидел и с удовольствием слушал хриплый голос Евгения Фёдоровича: «В детстве домик Антона Павловича в Ялте для меня был родным. Мама была очень дружна с Марией Павловной, и потому каждое лето проводили там. Хорошо знаком с семьёй Антона Павловича. А с ним самим познакомиться не удалось - родился на четыре года позднее его смерти. Чудесная семья, наидобрейшие и талантливые люди.
  Мария Павловна серьёзно занималась живописью, была знакома с такими известными художниками, как Левитан, Коровин, Серов, даже училась в Строгановском училище. Она все свои силы положила на организацию в Ялте музея».
 Заболтались так, что уходить не хотелось. Пересмотрели старинные фотографии,письма знаменитых людей. Я увидел на столе раскрытый альбом с яркими пейзажами. Смотрел и не мог оторваться от чудесных картин. Заглянул на обложку и прочитал:«Великий русский художник Фёдор Васильев». «Неужели Ваш отец?». Евгений Фёдорович улыбнулся:«Конечно, нет! Там же стоит период его жизни. Он умер в 1873 году, а я родился только в 1908.Это любимый художник Марии Павловны, кстати, она этот альбом с иллюстрациями картин и подарила в конце сороковых. Похоронен художник в Ялте. Когда там бываю, всегда хожу почтить память на его могилку. Близких родственников никого не осталось - только племянница. Так что и поговорить-то не с кем. Даже кота завести не могу. Только с кактусами и разговариваю. Принято считать, что все прирученные подопечные внешне походят на хозяев. Есть, интересно, что-то общее у меня с друзьями?»- спросил, улыбаясь, Евгений Фёдорович, проведя ладонью по небритой щеке...
Я посмотрел на бледное лицо, покрытое серебряной щетиной, и утвердительно кивнул.  Действительно, кактус, на котором мы замечаем только одни колючки и не догадываемся, что внутри его хранится кладезь доброты и свежести. Может, потому их цветы так ярки и нежны … Когда в обыденной жизни сталкивался с медиками- омичами, обязательно спрашивал про Васильева. Смотрели на меня озадаченно, но стоило назвать прозвище «мамочка», широко улыбались: «Ну как же, знаем, жив курилка – до сих пор строжится!»
      Низкий Вам поклон и светлая память, добрый доктор Евгений Федорович!
  Слегка запыленные, потёртые временем ботинки устало шлёпают по дорожке аллеи к выходу.  Яркое солнце, пробиваясь сквозь листья, создаёт впечатление движения множества солнечных зайчиков, весело прыгающих на асфальте, по деревьям, памятникам и крестам кладбища…