Интеллигент

Главный несколько раз зачем-то заводил со мной такие разговоры:
- Наговаривают на вас, что вы особенной жестокости люди, что от вас в любой момент можно ожидать чего угодно. А мне с тобой надёжно, когда ты рядом, я спокоен, и мир вокруг как будто не опасен.
И ещё однажды он вычитал в какой-то книге, будто интеллигентами раньше называли людей образованных,  но безвольных и сомневающихся. Меня настолько это поразило, как изменился первоначальный смысл, потому что теперь  мы - интеллигенты - считаем себя подобными ордену или тайному собранию, где по другому мыслят и по особому поступают. Люди не понимают, что значит по другому мыслить. Они думают, что если у них есть своё мнение, то это и значит по другому мыслить. Люди не понимают, что нет никаких «моих мнений», что они выбирают готовые ответы, когда говорят «нравится - не нравится», «люблю - не люблю». Они ведомые и не видят пути, которым идём мы - интеллигенты, и потому кажемся им непредсказуемыми и опасными, непонятными чужаками, иногда передовых взглядов, иногда ужасно отсталых, не вписывающихся в их представления о добре и зле, - и из всего этого они делают вывод, что мы злые и жестокие. Как будто не мы росли бок о бок со всеми, в том же мире. Как мы такими получаемся? А как получаются чёрная кожа и синие глаза?
Первый раз Главный заговорил об интеллигенции, когда влюбился в молодую женщину. Она ему сильно нравилась, не красавица, но довольно хороша собой, глазастая, высокая, общительная, сочинявшая стихи. Несколько раз мы ходили на её поэтические вечера, сидели за столиком для богачей и слушали, как она под музыку читает свои стихи. После концерта я вёз Главного вместе с ней куда-нибудь праздновать, по улицам ночного города, на заднем сидении джипа, и от неё всегда пахло тяжёлыми, сладкими, восточными ароматами, и я был уверен, что больше всего она любит управлять другими. А Главный ничего этого не видел, мечтал о ней:
- Хорошо, что она пишет стихи. Это лучше любой работы. Не хочу, чтобы она занималась всякой дребеденью. Будет сидеть дома, сочинять стихи и  воспитывать моих детей.
И однажды, когда мы отвезли её домой, сказал мне:
- Хочу на ней жениться? Как думаешь, ты же интеллигент, разбираешься в таких вещах, подходит она мне?
- Она вас очаровала, - ответил я Главному, - и вы не видите, как она смотрит на других. Она никого не выделяет, на всех смотрит, как на насекомых. Просто вы для неё любимое насекомое.
- Пусть, - тяжело вздохнул Главный, - для неё буду кем угодно.
- Вам нужно выждать время. Потом вы сами всё увидите Дело ведь не в том, что она смотрит на всех свысока. Она не по праву это делает. Опасно то, что она - выскочка. Те, кто смотрят на других свысока по праву, не замечает этого. Они считают, что смотрят на других обыкновенно. Их расстраивают такие обвинения. А она сама хочет смотреть свысока. Хочет такого положения, но у неё нет такого положения, нет на него права, только поэтому вы ей интересны. Она другая. Присмотритесь, она всё время старается быть в центре внимания, она не унижает людей явно, но хочет всех покорить для своего тщеславия. Пустая женщина, как и её стихи. Выбрать её в любовницы - это ваше право. А вот в качестве жены она представляет опасность.
Главный ничего не сказал мне в тот вечер, ни «да», ни «нет». И даже сделал вид, что забыл наш разговор. Несколько раз я отвозил её к Главному домой. Но где-то через месяц Главный сказал мне эти слова, что со мной он спокоен, а про разрыв с женщиной, пишущей стихи, ни слова.
Второй раз мы ехали на джипе, Главный молчал, смотрел в окно и вдруг сказал мне такие же по сути слова неизвестно по какой причине.
А ещё раз после того, как я спас Главному жизнь. Я выстрелил в мужчину в толпе, и тот, слабеющей рукой, сделал несколько выстрелов в землю себе под ноги, выше руку он поднять не смог, упал и умер не сразу, а смотрел в нашу сторону взглядом, выражающим приближение пустоты. Было очевидно, что этот мужчина пришёл убить Главного, и люди в толпе тоже этого хотели, но не могли и только кричали, а женщина, стоявшая рядом, кричала на меня громче всех:
- Проклятые интеллигенты! Только и умеете, что стрелять в людей! Убийцы!
А это было неправдой. Это я сейчас растерял интеллигентность, стреляя в людей, как в мишени. На войне я будто сошёл с ума. Но интеллигенты никогда не стреляют в людей без причины. Прочитайте внимательно, кто мы. Мы все такие разные, но у нас одного цвета кожа. И за неё мы страдали всю жизнь. Только сами мы никогда не называли это страданием, вот в чём дело. Страдаю я сейчас. В окопах. Там я потерял дорогу, по которой шёл. До войны она была, а потом вдруг оборвалась и вокруг осталась одна погибель, и я бы погиб, если бы вдруг на мгновение не увидел, что дорога ведёт из окопа. И я поверил наваждению, врождённой интуиции интеллигента, понял, что нужно бежать, выбираться из этого любым способом - ползком, на четвереньках, пригибаясь, короткими перебежками, отсиживаясь в воронках, а возле леса побежать во всю прыть прочь.
В одну из ночей я долго не мог заснуть и наваждение будто прошло, я почувствовал, что снова превращаюсь в себя, не сомневающегося, что иду своей дорогой.


Отрывок из книги: О Л С. "Снег или соло, мой друг"
https://ridero.ru/books/sneg/