Игра в аду

1 глава
За месяц до игры.
Мне снится сон. Я лежу на холодном бетонном полу в слабо освещенной комнате. На мне мокрая одежда, прилипшая к телу, а влажные волосы, как сосульки, свисают на лицо.
Почти сразу в нос ударяет резкий металлический запах, исходящий от моих липких от крови рук. Я начинаю подниматься, но резко возникшая сильная боль в груди, заставляет согнуться пополам и издать страдальческий крик.
Тяжело дыша, я расстегиваю блузку и замечаю кровоподтеки на бледной коже. Дотрагиваюсь до них кончиками пальцев, и по всему телу разливается жгучая боль. В попытке принять сидячее положение, я начинаю кашлять пенистой кровью.
Мне удается отползти и сесть, вплотную прижавшись спиной к стене. Я начинаю прощупывать сломанное ребро, и костные отломки издают своеобразный хруст. Каждый вдох сопровождает пронизывающая боль.
Из швов в стенах и потолке начинает вытекать красная жижа. От нее исходит такой же тяжелый и липкий запах, как у крови.
Весь пол заливается этой густой массой. Она стекает по стене, ей пропитываются волосы и одежда. Каким-то образом она даже оказывается у меня во рту, и ее отвратительный вкус вызывает непроизвольный приступ тошноты.
Я извергаю из себя смесь крови и рвоты, а сразу после этого захожусь от нестерпимой боли в груди. Оказываюсь лежащей в мерзком, цепляющемся ко мне, словно клей, красном месиве. Корчась от боли, я не замечаю, как эта жижа начинает пузыриться, закипая прямо под телом.
Я медленно сгораю, свернувшись калачиком. Боль полыхает снаружи и изнутри, но в какой-то момент она прекращается, из-за наступившего шока. Тогда же я и замечаю черную карточку-приглашение на игру, лежащую на кипящей поверхности.
Просыпаюсь я с криком, едва ли дыша от страха. Сразу включаю лампу, стоящую на тумбе рядом с кроватью. В глаза бросается приглашение на игру «Сыграем в Мафию?», которое накануне я получила по почте.
Более жуткого и столь реалистичного сна я еще не видела.
Так, ладно, успокойся, повторяю я про себя целых двадцать минут, но сердце колотится, как ненормальное.
Дурацкие приглашения. Из-за них мое воображение сошло с ума, думаю я, разглядывая черные карточки и текст на них, стилизованный под кровавые надписи.

2 глава
За три недели до игры.
Я пулей вылетаю из дома, и только тогда вспоминаю, что забыла диплом. Отличное получится собеседование без документа об образовании. С трудом нащупав в рюкзаке ключи, я достаю их, потянув за брелок в виде мохнатой совы.
От волнения у меня начинает болеть горло, и я бросаюсь в аптечку за леденцами, как только захожу домой.
Диплом, оказавшись в моих руках, буквально выскальзывает из них, но я ловлю его в полете. Мне точно необходимо присесть и успокоиться.
Всего два дня назад случилось то, чего ждет каждый студент на протяжении долгих, кажущихся вечными, нескольких лет обучения.
Когда, такая ценная бумажка, как диплом, попала в мои руки, я растерялась, почувствовала, что еще совсем не готова. Оказавшись у микрофона во время прощальной речи, я застыла и посмотрела в глаза тех, кто был со мной на протяжении последних четырех лет. Взглянула на преподавателей и вспомнила все их добрые слова в мой адрес. Хоть я и не имею привычки пытаться расположить к себе людей, но я просто ненавижу их разочаровывать.
Раздается мобильный звонок, прерывающий мои размышления. Звонит женщина, назначившая мне собеседование.
- Да? – отвечаю я.
- Вы придете? Здесь уже собралось достаточно много претендентов на вакансию, – сообщает она мне высокомерным тоном.
Стала бы она мне звонить, если бы за дверью стояла толпа. Кого она пытается обмануть. 
Я наматываю на палец прядь моих длинных вьющихся и выкрашенных в пепельный цвет волос. На коленях лежит диплом с отличием. Я провожу по его обложке пальцем и царапаю ее покрашенным красным лаком ногтем. В трубке слышится тяжелое и шумное дыхание, похожее на одышку. Должно быть, у нее сердечная недостаточность. Как же другие ненавидят, когда я ставлю им диагнозы. Но у меня никак не получается избавиться от этой привычки. 
- Вы здесь?
- Да, простите, я отвлеклась.
- Мне ждать вас? – высокомерие в ее голосе сменилось учтивостью.
Я бросаю взгляд на зеркало, висящее напротив: темные круги под глазами, не проходящие уже несколько месяцев - следствие бессонных ночей; серый, почти земляной, цвет лица - результат недавнего обострения хронического бронхита; редкие волосы, часть которых выпала от нескончаемого потока переживаний и стресса; тремор рук, появившийся от постоянных чувств волнения и тревоги. Выгляжу я действительно уставшей, и хоть я не привыкла себя жалеть, мне и правда необходимо отдохнуть. Мне бы только выспаться и хоть один день ни о чем не думать.
- Простите... - начинаю я.
- Да, я слушаю.
- Я не приду. Извините, до свидания, – говорю я и сбрасываю вызов.
Снова бросаю взгляд на зеркало. Теперь я точно знаю, как выглядят студенты-медики к концу обучения. И зрелище это не из приятных.

3 глава
За две недели до игры.
Впервые я увидела Марка, когда мне было семь.
Опустив испуганные полные слез глаза, я плелась за родителями в больничную палату. Когда они остановились у нужной двери, я продолжила брести дальше.
- Ада! – окликнула меня мама.
Я застыла на месте, не желая двигаться. Как же мне тогда было страшно. Казалось, что если подниму глаза, то увижу нечто ужасное. Отец взял меня за руку и повел в палату.
- Ты не можешь стоять одна в коридоре. Если тебе страшно, можешь не смотреть. Но тебе придется поднять глаза, если ты хочешь попрощаться.
Попрощаться я должна была со своей прабабушкой. И хоть ей было за девяносто, мне от этого легче не становилось. Это был тот самый раз, когда я впервые столкнулась со смертью. Я познакомилась с ней, едва подняв глаза. Она тенью скользила по серому лицу бабули. Когда умирающая протянула ко мне руку, подзывая к себе, я вскрикнула и попятилась назад.
- Не бойся, подойди, – успокаивающе сказала тогда мама.
Но я ее не слушала. Лишь продолжала пятиться назад, пока не оказалась в коридоре, где на обернутых клеенкой больничных креслах сидел Марк.
- Ты чего? – спросил он у меня.
Я обернулась и увидела темноволосого мальчика примерно моего возраста. В отличие от меня, напуганной до чертиков, он казался совершенно спокойным.
- Тебя кто-то обидел? – задал он уже второй вопрос.
Я молчала.
- Тебе страшно? Это ничего. Мне тоже иногда бывает страшно. Например, вчера, когда меня вызвали к доске на математике. Я ничего не понимаю в математике. А ты?
- Я люблю математику, – заявила я.
- Везет тебе! – воскликнул Марк.
Я пожала плечами.
- Тогда чего ты испугалась в той комнате?
Мне казалось, что, если расскажу, он засмеется. Отчего то, думалось, что мальчик, боящийся математики, не сможет понять моего страха.
Когда я начала говорить, то не заметила, как заплакала.
- Бабуля хотела попрощаться, а я испугалась, – рассказывала я, шмыгая носом.
- Ты испугалась своей бабушки?
- Прабабушки, – поправила его я.
- Ты испугалась своей прабабушки?
Обычно, всех раздражает, когда их поправляют. Но не Марка. Он один из немногих, кто умеет признавать собственные ошибки.
- Она тянула ко мне руки. Будто хотела забрать с собой! – воскликнула я сквозь слезы.
- Прабабушка? – спросил он.
- Нет. Не она, – я отрицательно замотала головой.
- А кто? – его интерес усилился. Он подался вперед в ожидании ответа.
- Смерть. Кто же еще! – выпалила я.
Марк заметно расслабился.
- Так ты всего лишь смерти испугалась. А я-то думал… - казалось, от накатившей скуки он вот-вот зевнет.
- А разве это не страшно, когда смерть тянет к тебе руки? – негодующе спросила его я.
- Тебя никто не заберет. Можешь вернуться в палату.
- Откуда тебе знать?
- Потому что я уже так делал.
- Когда?
- Когда-то.  И это было совсем не страшно.
- Ты врешь! – заявила я.
- Не хочешь – не верь. Но я никогда не обманываю!
И он не обманул. Я вернулась в палату и, набравшись смелости, подошла к бабуле. Несмотря на пелену слез, я видела, как она улыбается. Взяв мою руку, она положила ее себе на живот.
- Постой со мной минутку, солнышко.
Я снова опустила глаза, из которых неспешной струйкой стекали слезы. Через пять минут мама вывела меня в коридор. Вытирая мокрые щеки рукавом шерстяного свитера, я подошла к Марку.
- Ты был прав. Это совсем не страшно.
Он грустно улыбнулся мне.
- Математика куда страшнее.
В следующий раз мы встретились в школе. Кто бы мог подумать, что мы с Марком пересекались на учебе. Наверное, если бы не случай в больнице, мы бы так и не заметили друг друга.
Сейчас, спустя тринадцать лет, мы лежим на кровати в его комнате. Я могла бы пролежать у него под боком вечность. Иногда мне кажется, что нет ничего важнее, чем смотреть в его миндалевые глаза, запускать пальцы в жесткие волосы и крепко-крепко обнимать. Каждый раз, когда мы вот так лежим, он с интересом изучает мое лицо, будто видит его впервые: проводит кончиком пальца по губам и бровям, обратной стороной ладони по щеке.
Солнце начинает светить в глаза, и я прячусь от ярких лучей за его шеей. От нее исходит лимонно-мятный аромат. Я так хорошо знаю его запах, что уже давно научилась безошибочно определять присутствие Марка в помещении.
- Расскажи, о чем думаешь, - его монотонный и бархатный голос щекочет мой слух.
- О всяких глупостях.
- Не поверю, что ты думаешь о чем-то глупом.
Может быть, поэтому я его и люблю: он никогда не позволяет мне в себе сомневаться.
- Я думала о реакции родителей на наш переезд.
- Они будут в не себя от злости. Особенно на меня.
- Ты им нравишься.
- Но только не тогда, когда забираю их дочь из отчего дома.
- Будем обороняться вместе.
Марк улыбается. Снова эта грустная светлая улыбка. Я не знаю, что она означает, но от нее мне всегда становится легче.
- Я переживаю из-за этой игры. Я не умею играть. Чувствую, что буду на ней, как мартышка с очками, – он изображает пальцами очки на глазах.
- Мы можем не идти, если ты не хочешь.
- Ты редко видишься с друзьями. К тому же, с нами идет твоя подруга...  - он зажмуривает глаза в попытке вспомнить имя.
- Ее зовут Карина.
Он хлопает себя ладонью по лбу.
- Точно! Твоя школьная подруга Карина, которая учится на юриста и никуда не выбирается с друзьями.
- Скоро начнется учебный год. У нее забот полон рот, – отшучиваюсь я.
 У меня никогда не хватало духу поговорить с Кариной о ее отношениях с родителями. А говорить об этом с другими для меня равноценно предательству ее доверия.
- Удачи ей. Так что насчет этой игры? Может, мне стоит попрактиковаться?
- Разберешься на месте. Ты же умный и такой серьезный, - я обхватываю его лицо ладонями и изображаю гримасу, с которой он всегда читает книги или смотрит новости.
- Это было некрасиво с твоей стороны. Иди-ка сюда! - он принимается меня щекотать. И хоть я смеюсь, в голове крутится лишь мысль о явном отличии между нами: я отлично умею играть в мафию.

4 глава
За неделю до игры.
Мы вчетвером едем в тематический ресторан, открывшийся пару недель назад. Дорога занимает целый час, хотя мы добираемся на такси. Я сижу на пассажирском сидении, а Анна, Натали и Анжелика - сзади.
Всю дорогу они обсуждают работу, рассказывают друг другу курьезные ситуации, случившиеся с ними за эти несколько недель, жалуются на сложности в общении с людьми. У них даже появились свои фирменные словечки и фразы, понятные только им. Я же ощущаю себя весьма странно, оставаясь далекой от этой стороны жизни. У меня полно свободного времени, я высыпаюсь и впервые за долгое время отдыхаю душой. Но, когда нахожусь рядом с ними, мне почему-то становится стыдно.
- Где сейчас Марк? -  раздается голос Натали.
- Он занимается переездом. Сегодня поехал договариваться насчет аренды, – отвечаю я, повернувшись к подругам.
- Поверить не могу, что вы решили съехаться. Но мы рады за тебя, ты ведь знаешь? - спрашивает Анна.
Я киваю и искренне улыбаюсь им троим. Они снова начинают что-то обсуждать, а я погружаюсь в собственные мысли.
Такси останавливается. Мы расплачиваемся и выходим наружу.
Перед нами здание-корабль. Мы с трудом находим вход в него, который оказывается в носу корабля, где обычно располагается якорь. Попав внутрь, я удивляюсь обстановке и тому, как сильно здесь слышен запах моря. Если закрыть глаза, можно представить, что целиком погружен в воду.
Натали машет нам из противоположного конца ресторана. Очевидно, она нашла хорошее место.
Мы усаживаемся за круглый столик рядом с иллюминатором, посмотрев в который, можно увидеть морское дно.
Все выглядит так реалистично, будто мы находимся на затонувшем корабле, за пределами которого сотни километров морского пространства, а мы на самом дне бездны.
К нам подходит официант, одетый в полосатое одеяние. Он кладет на стол два меню и удаляется, пообещав вернуться через несколько минут. Все меню тематическое, здесь нет ни одного обычного названия. Даже картофель фри носит название "Пальчики морского дьявола".
Я перелистываю в конец, желая выбрать напиток с каким-нибудь оригинальным названием. Оказавшись на нужной странице, на глаза сразу попадается коктейль "Последняя экспедиция". Я застываю на мгновенье. Должно быть, так говорят о моряках, отправившихся в плаванье, но так и не вернувшихся.
Когда все заказанное оказывается на столе, я не могу оторвать глаз от увиденного. Заказанный Анжеликой салат в форме морской звезды, покрыт гранатовыми зернами, и под флуоресцентной лампой кажется выложенным из драгоценных переливающихся камней, напоминающих рубины. Затем внимание переключается на креветочный суп Натали. Кажется, что креветки плавают в прозрачной тарелке, словно в морской воде. Анна ест десерт "морские ежи" - подобие пирожного "картошки", но покрытого карамельными иголками, тающими, как только оказываются во рту.
Передо мной стоит мой коктейль. Я смотрю на этот красный напиток в стакане с пиратским черепом, и не решаюсь отпить. От накатившей тревоги мне становится жарко. Предчувствие чего-то плохого сидит у меня под кожей и назойливо зудит. И как я не пытаюсь отвлечься, общаясь с подругами, мне с трудом удается уловить суть их разговора.
Это навязчивое чувство не отпускает меня даже дома. Ощущение, словно кто-то играет на скрипке, у которой вместо струн - мои нервы.
Взгляд снова застывает на приглашении. И чем дольше я на него смотрю, тем хуже мне становится. 

5 глава.
За день до игры.
Я провожу руками по шелковистым белокурым прядям сестры и думаю о том, что она прекрасна.
Лиза протягивает мне медвежонка и широко улыбается, а я не могу сдержаться и отвечаю ей тем же.
Ее маленькие ручки держат меня за запястье, чтобы не упасть. Она все еще не уверена в своих движениях и не прочно стоит на своих пухлых ножках. Каждый сделанный шаг удивляет ее. Она, словно не может поверить в то, что теперь умеет ходить. Думаю, ей постоянно хочется упасть на четвереньки и поползти, как она делала раньше.
В комнату входит мама. Она смотрит с нежностью на Лизу, а затем переводит взгляд на меня, но он не меняется.
- Во сколько ты завтра вернешься? – спрашивает мама, усаживаясь на полу рядом с нами.
Я задумываюсь.
- Не знаю, насколько затянется игра, но думаю около десяти.
Мама цокает, потому что Лизу нужно уложить в девять, а в десять у нее начинается ночная смена в больнице.
- Ладно, попросим отца уложить ее.
Я киваю, хотя знаю, что в восемь он придет с работы, как обычно, сильно уставший и думающий лишь о том, как поскорее принять душ и лечь спать.
- Может быть, она закончится раньше.
- Что там с работой? – спрашивает мама, хотя я знаю, насколько сильно ей не нравится обсуждать эту тему.
- Скоро начну поиски, – отвечаю я.
Мама кивает с некоторой грустью. Я могу понять ее. Как родителю, ей хочется, как можно дольше сохранять мое беспечное детство. Но мы все понимаем, что я уже не ребенок.
- Через месяц у Лизы день рождения... – начинает мама, подхватывая сестру на руки.
- Ты что-то планируешь?
- Хотелось бы устроить праздник, но у меня совсем нет на это времени.
- Я могу все организовать, а вы лишь придете.
Мама улыбается и с благодарностью в глазах смотрит на меня. Я знаю этот взгляд. Она хочет сказать, что понятия не имеет, как бы справлялась без меня.
- Что бы я без тебя делала, – в подтверждение моих мыслей заключает она, уходя с Лизой на кухню.
Сестра выглядывает из-за маминого плеча, и я не могу налюбоваться на ее забавную улыбку. У меня чудесная семья. И самый большой страх – потерять кого-то из них.
 Иногда, даже страшно, ведь ради них я готова на что угодно.

6 глава
Утром перед игрой.
Я просыпаюсь слишком рано, за несколько часов до будильника: резко встаю с кровати и иду к двери.
Что я делаю?
Я прикладываю руку к груди, туда, где из нее буквально выпрыгивает сердце. Мне не нужно измерять пульс, итак ясно, что он перевалил за сотню.
Я пытаюсь успокоиться, дышать ровно, думать о чем-то хорошем: о Марке, подругах, семье, но почему-то тревога не утихает. Я меряю комнату шагами, пока не замечаю на полу черный капроновый носок. Смотрю на него несколько секунд, а затем судорожно, словно в бреду, начинаю искать его пару. Заглядываю под кровать и за тумбы, роюсь в шкафу с одеждой, но ничего не нахожу.
Оказавшись снова в кровати, неожиданно я нащупываю его рукой на простыни. Относя носки в корзину для белья, я осознаю, что паника отступила.
Пока я снова проваливаюсь в глубокий сон, воспоминание о произошедшем рассеивается, словно ночной кошмар.
Перед игрой я захожу за Кариной. Дверь мне открывает ее мать – Регина - рыжеволосая женщина невысокого роста, никогда не отличающаяся приветливостью. Она смотрит на меня так, словно я помеха на пути к чему-то грандиозному в жизни ее дочери. Эта женщина не похожа на тех, кто имеет друзей. Она, скорее, бизнес-леди со стальными яйцами, считающей друзей лишней обузой на пути к поставленным целям. Тем не менее, она молча впускает меня.
Дом Карины - полная противоположность моему. Хоть мама и старается, у нас никогда не будет такого порядка, как здесь. И речь идет не о банальной чистоте полов и отсутствии пыли на полках и мебели. Здесь у каждой вещи - свое место.
На стене в гостиной висят фотографии Карины. Если присмотреться, как подобраны цвета, можно заметить, что они образуют радугу.
Первая фотография - маленькая Карина в ярко-красном платье, на ее маленькой рыжей головке золотая корона, у девочки нет переднего зуба, но она улыбается во весь рот, совершенно не стесняясь своих изъянов.
На втором снимке - Карина, чуть постарше: она сидит за столом и держит в руках огромный апельсин, ее карие глаза широко распахнуты, будто она впервые видит этот фрукт.
На третьей фотографии - ее выпускной в детском саду: на ней костюм солнца - огромный желтый круг с лучами вокруг ее маленького тельца. Рыжая прядь выбилась из-под костюма и ниспадает на лицо, усыпанное веснушками. Она не улыбается, должно быть, не особо довольна своим костюмом и ролью в сценке.
Следующий снимок - Карина лежит на газонной траве, на глазах у нее очки с толстой оправой в форме сердец, а в руке она держит чупа чупс.
Затем - фото на море, сделанное рано утром, когда вода -  кристально голубая. Рыжие волосы намокли и небрежно лежат на плечах. На Карине голубой раздельный купальник, из-за которого заметно, как сильно изменилось ее тело в подростковом возрасте, приобретя женственные формы.
И крайняя фотография - выпускной вечер в школе. На ней синее платье, а в волосах - венок из цветов. Карина держит в руках аттестат об окончании и широко улыбается, ее глаза слегка прищурены, из-за слепящего солнца.
Я знаю, что последний снимок будет сделан ее мамой на выпуске Карины из университета. Тогда ей выдадут мантию и академическую шапочку фиолетового цвета. И задуманное наконец-то воплотится в жизнь: на стене будет радуга из фотографий любимой дочери, подающей большие надежды.
Пока я рассматриваю снимки, подруга спускается по лестнице и подкрадывается ко мне сзади. Она резко хлопает меня по плечам, и я вздрагиваю.
- Ты меня заикой сделаешь! – восклицаю я.
- С каких пор ты стала такой пугливой? – губы Карины расплываются в улыбке, но по ее лицу проходит заметная тень тревоги за меня.
- С недавних, – отвечаю я, не желая вдаваться в подробности, особенно, о том сне, до сих пор не выходящем у меня из головы.
Мы вызываем такси, а пока дожидаемся его приезда, сидим на качелях во дворе.
- О чем задумалась? - негромко спрашиваю я, заметив отрешенный взгляд подруги.
Карина смотрит куда-то вдаль и лишь пожимает плечами.
- Ты же знаешь…
- Знаю.
Конечно, я знаю, что для родителей Карины важна каждая полученная ей оценка. Мне страшно представить, что произойдет, если она лишится стипендии или не сдаст хоть один экзамен. Я не думаю, что они ее бьют. Но иногда моральные истязания переносятся тяжелее телесных.
Она оглядывается на дом и тяжело вздыхает. Мне так сильно хочется ее ободрить. А еще лучше забрать к себе и не отдавать родителям до тех пор, пока они не станут по отношению к ней людьми.
- Ты не подведешь их.
- Ты не можешь этого знать. - Карина опускает голову и начинает перебирать свои тонкие пальцы с чересчур коротко остриженными ногтями.
- Они никогда не перестанут тобой гордиться, - уверенно говорю я подруге, хотя понятия не имею, что на самом деле за люди – ее родители.
- Ты их просто не знаешь, - отвечает она мне тихонько.
Я едва ли ее слышу. Но в этом шепоте больше эмоций, чем в крике.
Подъезжает такси. Когда мы идем к нему, я беру подругу за руку, и она ее крепко сжимает. Не только я пропитана тревогой: Карина буквально источает ее, хоть и по иной причине.
Мы садимся на заднее сидение, и всю дорогу на игру не разжимаем рук.

7 глава
На игре.
Мимо пролетает знак "Вы покидаете город". Мне так душно, что я готова прильнуть щекой к грязному боковому стеклу автомобиля.
- На улице сыпет дождь, поэтому окна не открывать! - кричит таксист, когда Карина нажимает на кнопку управления стеклами.
Такси сворачивает с основной трассы и мы, окруженные с двух сторон лесом, едем несколько минут по, выложенной брусчаткой, дороге, ведущей в место, наводненное роскошными загородными домами.
- Какой номер дома? - спрашивает таксист, подавляя очередной зевок.
Я достаю из кармана джинсов приглашение на игру, по форме ничем не отличающееся от обычной визитки: черная карточка с изображениями револьвера, ножа, полицейского жетона, медицинской аптечки, красной губной помады, а в ее центре красуется "кровавая" надпись – «Сыграем в мафию?» На обороте прилагается адрес, который я и называю таксисту. В ответ получаю только недовольное фырканье.
- Этого дома даже нет на карте навигатора. Как я должен его найти? Силой мысли?
В растерянности я смотрю по сторонам на проезжаемые нами повороты, как вдруг мы съезжаем на грунтовую дорогу.
- Куда мы едем? - от неожиданности я непроизвольно впиваюсь пальцами в ручку на двери и замечаю, что Карина делает то же самое.
Таксист кивает вперед, и мы замечаем двухэтажный, стоящий вдалеке от других, дом из красного кирпича, окруженный высоким забором.
- Похоже, хозяин любит уединение, - задумчиво произносит таксист, протирая платком вспотевшую лысину.
- Ты уверена, что нам нужно именно сюда? - спрашивает меня подруга, с неуверенностью поглядывая на здание, около которого мы выходим.
Я не успеваю ничего ответить - ворота начинают разъезжаться, и перед нами открывается вид на двор: выложенная тротуарной плиткой дорожка к дому и газон, границы которого оформлены рабатками из цветущих петунии, настурции и других неизвестных мне растений. По периметру дома расположены декоративные кустарники, у входа - вазы с цветами, а в центре двора - фонтан - каменный шар, по которому струится вода.
У дверей стоят двое мужчин, одетые в черные костюмы. Под воротниками их белых рубашек красуются ярко-красные галстуки.
Когда дверь открывается, и из нее выходит высокая стройная женщина в черном брючном костюме, становится очевидно, что галстуки охранников идеально сочетаются с ее огненно-красными волосами до плеч. Она уверенными шагами направляется к нам, стуча босоножками на высоком каблуке по декоративной плитке.
Когда женщина оказывается близко, мне удается рассмотреть ее лицо: темно-карие, почти черные, широкие глаза, с небольшой горбинкой нос и невероятно тонкие губы - две ниточки, искривленные перед нами в подобие улыбки.
- Я София - организатор игры. Мы уже заждались вас. Проходите, - жестом руки она взмахивает вперед, и Карина следует к двери, в то время как я мешкаю, теряясь в сомнениях.
Я не спешу в дом, хотя на улице все еще идет мелкий дождь.
София улавливает мой заинтересованный взгляд, прикованный к камерам на стенах дома, и приступает к объяснениям.
- Это для нашей с вами безопасности, - она любезно улыбается, но у меня ее кривая улыбка вызывает неподдельное отвращение.
Она хочет выйти со мной на контакт, поэтому легонько касается моего плеча, скованного в напряжении.
- Ты впервые на подобной игре? Это заметно. Тебе не о чем волноваться. Такое происходит повсеместно. Не может быть такого, что ты ни разу не играла в мафию.
- Я хорошо знакома с этой игрой, - отрезаю я.
- Отлично!
Она продолжает что-то говорить, но я уже не слушаю, потому что замечаю своих друзей и Марка в доме. Они увлеченно болтают, стоя у окна.
- Ладно, - говорю я себе под нос и быстрыми шагами буквально вбегаю в дом.
Внутри меня встречает еще один охранник, который жестом руки указывает направление в комнату справа.
Ей оказывается просторная гостиная: пол и стены выложены широкой темной плиткой, в центре - небольшой прозрачный журнальный столик, вокруг которого расположена мебель: красные кожаные диваны и кресла, на стене висит огромный телевизор с изогнутым экраном.
- Я тоже был ошарашен увиденным. Через минуту твои глаза привыкнут к этой роскоши, - воодушевленно произносит Марк, прижимая меня к себе.
Быстро чмокнув парня в губы, я поворачиваюсь к увлеченно болтающим подругам.
- Вам не кажется странным, что дом стоит на отшибе?
Натали закатывает глаза. Она всегда так делает, когда собирается прочесть очередную лекцию о моем "неумении развлекаться".
- И что ты предлагаешь? - спрашивает она, - Уйти?
- Нет... Но... - я развожу руки в стороны, не в силах найти подходящих слов для выражения своих мыслей.
Я осматриваюсь, потирая ладонью затылок. В противоположной стороне комнаты расположились другие игроки: некоторые сидят на диване, "залипая" на свои мобильники, в кресле сидит довольно взрослый мужчина, а на его коленях - миниатюрная стройная блондинка, часть игроков расхаживает по комнате, рассматривая других и оценивая обстановку вокруг.
- Эй. - Анна ласково проводит своей теплой рукой по моему плечу, и я оборачиваюсь. - Мы уйдем все вместе, когда игра закончится.
- Да, я знаю, - киваю я.
- Тогда в чем дело?
- Мне некомфортно находиться среди незнакомых людей, да еще и в чужом доме.
Анна собирается ответить, но ее рот застывает в приоткрытом положении. Ее испуганный взгляд прикован к чему-то за моей спиной. Я резко оборачиваюсь и вижу Софию, элегантно опускающуюся в глубокое кресло. В ее руке я замечаю пистолет: она крутит им, словно игрушкой. С двух сторон от нее стоят охранники, еще один начинает опускать жалюзи, из-за чего я начинаю чувствовать себя отрезанной от реального мира. От подступившей паники у меня начинают шевелиться волосы на голове.
- Присаживайтесь, - весело произносит женщина.
Все переглядываются, но не двигаются с места. София выжидает несколько секунд, а затем направляет пистолет в потолок и делает выстрел. Я вздрагиваю. От громкого хлопка у меня закладывает уши и начинает кружиться голова. Я ощущаю твердую руку на своем плече - Марк опускает меня на диван рядом с собой.
Дождавшись, пока мы все окажемся в сидячем положении, она начинает говорить.
- Если кто-то сейчас попытается встать, то... - она целится в висящий на стене экран и издает звуки, похожие на "пуф-пуф".
Мне начинает казаться, что я слышу биение сердец каждого, находящегося в этой комнате. Хочется перестать дышать хотя бы на секунду, но дыхание становится таким учащенным, что в груди начинает больно щемить.
- В нашей с вами сегодняшней игре весьма простые правила. Сейчас по очереди вы будете спускаться в подвал... - она намеренно говорит медленно и делает паузы, смакуя нашу реакцию: расплывается в кривой улыбке каждый раз, когда кто-то в ужасе прижимает ладонь ко рту или хватается за голову. Похоже, ей доставляет удовольствие слышать наше тяжелое дыхание и заглядывать в наши расширенные от испуга глаза.
"И вас по очереди расстреляют" - проносится предположение в моей голове, но София начинает говорить куда более странные вещи.
- Для каждого из вас подготовлена своя игровая кабинка. Когда окажетесь внутри, на экране увидите свою роль и найдете необходимый инвентарь. Правила нашей игры вы можете увидеть на экране, - она с серьезным видом преподавателя достает из кармана небольшой черный пульт и нажимает на кнопку.
Мы, почти синхронно, поворачиваем головы, и принимаемся читать текст, написанный на черном фоне.
Ни для кого не секрет, что сегодня я собрала вас здесь, в моем доме, с целью проведения одной невероятно интересной игры. Я несколько лет тщательно обдумывала каждую деталь, щепетильно собирая маленькие кусочки игрового полотна. И вот я создала нечто гениальное. И сегодня вы сможете стать частью этого, доведенного мной до идеала, совершенства.
Итак, правила:
В игре тринадцать участников:
Граждане: самая мирная роль. Все, что им необходимо делать - сидеть в кабинке, дрожа от страха в ожидании скорой кончины. Граждане - главное пушечное мясо в этой игре. Они выиграют, если избавятся от мафиози и маньяка.
Мафиози: плохие ребята с пушками в руках, выбирающиеся из своих кабинок с наступлением игровой ночи. Их цель - убить всех остальных и не быть разоблаченными комиссаром. Каждый из четырех мафиози должен выпустить по одной пуле в тело выбранной жертвы.
Комиссар: кабинки оборудованы специальной панелью с экраном и кнопками, на которых выбиты ваши имена. Игровой ночью комиссару нужно лишь нажать на кнопочку, чтобы наутро все остальные увидели на экранах, за чью команду играет выбранный игрок.
Голосуют днем по тому же принципу нажатия на нужное имя. Как будет проходить казнь "плохиша" останется пока тайной.
Доктор: аналогично комиссару выбирает любого игрока, которому будет оказана помощь нашими специалистами. Разумеется, если она ему нужна, и он еще жив…
Любовница/любовник: выбирает с кем провести игровую ночь, тем самым лишая возможности игрока сделать ночной ход. Может ходить к одному и тому же игроку лишь две ночи подряд.
Маньяк: играет сам за себя. Ему не на кого рассчитывать, он выиграет лишь в случае смерти всех остальных участников. Его оружие - нож, которым ему предстоит расправляться со своими жертвами каждую игровую ночь.
Активные игроки ходят в следующей последовательности: любовница/любовник, комиссар, мафиози, маньяк, доктор.
Я едва успеваю дочитать правила, когда высокий парень в спортивном костюме встает с дивана.
- Я не стану в этом участвовать!
Все застывают в ожидании реакции раздраженно вздыхающей Софии. Я опускаю глаза вниз, потому что не хочу видеть, как она его застрелит. Но вместо этого женщина встает с кресла и начинает снова говорить.
- Если кому-то здесь не так важна его собственная жизнь, то я покажу вам кое-что еще. - София снова берет в руки пульт. - Прошу обратить внимание на экран.
Я поворачиваюсь и вижу то, что даже хуже выстрела в лоб. Изображение состоит из секторов - тринадцати трансляций с камер видеонаблюдения.  Я сразу замечаю свой. Последний квадратик во втором ряду.
Я точно знаю, что сейчас сестра дома, с мамой. В это время она всегда спит, но уже через полчаса ее разбудят на прогулку. Картинка настолько четкая, будто я смотрю на спящую сестру через окно. У меня, словно начинаются галлюцинации: мне кажется, что я слышу ее сопение.
Я отрываю свой взгляд на секунду, чтобы взглянуть на остальные трансляции. Все эти люди занимаются своими повседневными делами, не подозревая, что за ними наблюдают. В голове крутится только один вопрос: как это возможно?
Все присутствующие сверлят экран глазами, у некоторых уже выступили слезы, кого-то потрясывает от страха, но находится женщина, которая заявляет Софии, что все это блеф. 
- Близкий человек того, кто откажется играть, умрет прямо сейчас, у вас на глазах, - подытоживает София.
Та женщина начинает нервно смеяться. Задирает рукав своего бирюзового пиджака, принимаясь царапать и щипать смуглую кожу.
Она думает, что спит, догадываюсь я.
- Я не верю ничему из того, что здесь происходит, - она продолжает оставлять на коже все более глубокие кровоточащие царапины. 
София подкатывает глаза, а затем просит у одного из охранников устройство, напоминающее рацию. Она подносит его ко рту и язвительным тоном начинает говорить, при этом наблюдая за нашей реакцией.
- Покажи им.
Изображение на девятом секторе неожиданно меняется. Видимо, на трансляцию с другой камеры: снаружи дома медленно проезжает темный автомобиль, он останавливается напротив красной машины, в руках водителя появляется черный предмет, похожий на пистолет. Через несколько секунд он делает выстрел в автомобильное стекло. И хоть мы находимся в абсолютной тишине, мне кажется, я слышу, как оно рассыпается вдребезги и хрустит под колесами уезжающего авто.
- В следующий раз вместо железки будет человек. Соглашайтесь играть, и никто не пострадает. 
- Кроме нас, - с раздражением произносит Марк, а я сжимаю его руку так сильно, что он ее убирает.
Я не знаю, как еще призвать его не говорить с ней.
- Команда, которая одержит победу, отправится домой, к семье, - спокойно говорит София.
- Зачем тебе это? - не унимается парень.
- Что может быть интереснее игр на выживание?
- Тогда почему сама не играешь?
- Люблю наблюдать.
У Софии появляется оскал, от которого становится не по себе.
Марк собирается ей ответить, но она громко цокает и указывает на него жестом руки охраннику, стоящему позади нас. Тот приставляет дуло пистолета к затылку парня.
- Тебе стоит замолчать. Сможешь? - спрашивает у Марка София.
Охваченная испугом, я быстро киваю за него. Он умолкает, снова обхватывая мою холодную ладонь.
- Все согласны играть? - София обводит глазами комнату, останавливаясь на каждом присутствующем, трусливо кивающем, когда она доходит до него - Тогда начинаем.
Нас по очереди отводят в подвал. Мы спускаемся в сопровождении охранников, держащих нас на прицеле, хотя никто не сопротивляется и даже не думает бежать. Я видела подобные фильмы и никогда не понимала, почему люди не кидаются в драку, как они могут безропотно подчиняться и совершенно не бороться за себя и свою жизнь. Но теперь я веду себя даже хуже. Сцепила руки перед собой и шаркаю в подвал, словно отправляюсь на бойню.
Из-за слабости в дрожащих ногах я поскальзываюсь на середине лестницы и лечу вниз, сбивая в кровь колени о края порожков. Мне становится стыдно за собственную неуклюжесть, меня страшит, что за это поплатится сестра.
Охранник стоит там же, откуда я споткнулась, и наблюдает за мной сверху. Из-за этого я ощущаю его превосходство и власть надо мной, валяющейся в его ногах, как ничтожество.
Пока он спускается, я быстро вскакиваю на ноги, несмотря на боль в коленях. Мы проходим несколько шагов прежде, чем передо мной появляется то, что София назвала совершенством, доведенным до идеала. 
В бетонные стены подвала встроены кабинки, напоминающие по своим размерам лифт: шесть кабинок на одной стороне и семь - напротив. Рядом с двойными автоматическими дверьми есть панель с кнопкой для их открытия. Над каждой кабинкой висит электронное табло с именем игрока. Мой взгляд впивается в эту красную светодиодную надпись "Аделина". Я смотрю на нее так долго, что пелена выступивших слез начинает застилать глаза. Сильно зажмурившись, я вижу оранжевые блики.
- Заходи, - тихо говорит охранник.
Но я не шевелюсь, потому что смотрю на кресло с высокой спинкой в центре комнаты, оно оборудовано ремнями, шлемом и зажимами для ног.  К местам крепления лодыжек и к шлему подведены электрические контакты, начало которых идет от трансформатора. 
У меня открывается рот, и я слышу, как стучат мои зубы.
- Заходи, - уже громче повторяет охранник.
Не отрывая глаз от электрического стула, я вхожу в кабинку. На ее левой стенке большая кнопочная панель с именами всех игроков, а в ее верхней части - небольшой экран.
Как только я подхожу к панели, двери кабины почти бесшумно захлопываются, но я все равно вздрагиваю от неожиданности. Раздается громкий, противный, режущий уши, писк, исходящий от панели. Я смотрю на экранный текст. Смотрю с тупостью в глазах и думаю, как здорово было бы не уметь читать. Тогда бы я не узнала, какая у меня роль.

8 глава
Спустя год после игры.
Я смотрю на передвижной календарь. Бегунок с окошком выделяет сегодняшнюю дату - двадцать четвертое июля. Две недели я ждала этого дня, боясь позабыть, словно это вообще возможно. Удается ли хоть кому-то спокойно прожить день, в который они кого-то потеряли. Что чувствуют люди через пять или десять лет после чьей-то смерти. Забывают ли они хоть когда-то. Хотя бы случайно или потому, что слишком заняты. А если забывают, как сильно они после этого себя ненавидят?
Я звоню то в одну службу такси, то в другую, но везде получаю отказ. Никто не хочет брать заказ в другой город, а мне не хватило мозгов, чтобы купить билет на автобус или электричку. После последнего отказа я начинаю психовать и кидаю телефон на противоположный край кровать. Отскакивая, он падает на пол. Вслед за ним отправляется подушка и с остервенением скинутое с ног одеяло. Будь я ребенком, то непременно бы начала громко топать ногами и рыдать, но сейчас все обходится плотно сжатыми кулаками и тяжелым дыханием.
- Все в порядке? - из приоткрытой дверной щели появляется лицо Макса.
Я ничего не отвечаю и он, почему-то приняв это за хороший знак, широко открывает дверь и входит в комнату. Парень сразу замечает устроенный мной бардак на полу. Переводит взгляд на меня, затем снова на вещи.
- Могу я поднять их? - с робостью в голосе интересуется он.
- Мне все равно, - с наигранным безразличием отвечаю я.
Как только Макс поднимает вещи, я сразу хватаю мобильник, проверяя не разбился ли он. Парень с интересом смотрит на меня.
- Без смартфона сейчас никуда, не так ли? - снова наигранно с улыбкой на лице спрашиваю я.
На деле же, я просто не переживу еще одного звонка родителям, в котором буду выпрашивать деньги.  Они будут помогать мне, пока дышат, но вряд ли я смогу жить, постоянно обирая собственную семью.
Макс похлопывает по сложенному одеялу.
- Кому ты пыталась дозвониться?
- Подслушиваешь за мной?
Парень ухмыляется, и на левой его щеке выступает ямочка. У него такие уставшие глаза, но все равно полные жизни, а у меня наоборот.
- Я не виноват. Твои последние попытки дозвониться были слишком громкими.
- Будем считать, что я сама виновата.
- Бель сегодня не будет ночевать дома. Поужинаешь со мной?
Макс и Изабель, которую обычно мы называем просто Бель - люди, с которыми я делю квартиру. Пожалуй, они хорошие соседи, если не считать того взгляда, который они то и дело бросают в мою сторону. Но это нормальная реакция. Теперь все на меня так смотрят.
- Извини, я хотела съездить в одно место.
- Куда?
- Судя по всему, никуда. Ни одно такси не хочет везти меня в другой город.
- У меня есть машина. Могу отвезти. Сколько по времени ехать?
- Пару часов.
- Договорились. Собирайся.
Макс подскакивает с кровати и, как озорной ребенок, со всех ног несется в свою комнату одеваться.
Я нахожусь в некотором ступоре от происходящего. С тех пор, как мы познакомились, я только и делаю, что избегаю соседей, потому что боюсь расспросов об игре. А каждый раз, когда мы сталкиваемся нос к носу, они всенепременно задают один и тот же вопрос: Ты в порядке? В каком мире живут люди, все еще не уяснившие, что это самый глупый из всех возможных вопросов. Неужели их самих не раздражает, когда им его задают. Но это не так важно, потому что сейчас мне нужна помощь, ради которой я готова потерпеть.
Я быстро надеваю свой длинный черный сарафан на тонких бретельках, провожу расческой по волосам и иду за Максом.
Сосед бегает по комнате с растерянным видом. Мечется от одного стола к другому, от полки у входа к подоконнику, залезает в книжный шкаф и тумбу с вещами.
- Только не говори, что не можешь найти ключи от машины, - протягиваю я жалобным голосом.
От мысли, что я не попаду на кладбище, я готова скулить как бездомная, голодная, промерзшая до костей, побитая собака.
- Нет-нет. Ключи в коридоре на тумбе. Я искал... Неважно что. Поехали.
Что бы Макс ни искал, на его лице читается явная досада.
- Ну... Не расстраивайся. Поищешь, когда вернемся. Если нужно, я могу присоединиться, - я поднимаю руку в знак своей готовности помочь.
Парень поднимает опущенную голову. На его лице появляется легкая улыбка, но она быстро исчезает, как только он сталкивается со мной глазами.
- Поехали, - тихо говорит он скорее своим ногам, нежели мне.
Я пожимаю плечами, думая про себя, что мне нет дела до его отношения ко мне. Если не хочет, может вообще на меня не смотреть. Только пусть отвезет на кладбище.
Я впервые вижу машину Макса. Снаружи она немного грязная, но внутри салон выглядит ухоженным.
- Приятно пахнет, - я касаюсь пальцем ароматизатора в форме елочки, висящего на зеркале заднего вида.
- Вроде бы запах лимона и мяты.
Кожа покрывается мурашками. Я знаю этот запах.
- Все хорошо? - Макс касается ладонью моего плеча, и только тогда я понимаю, что со стороны выгляжу как статуя.
- У одного человека был похожий парфюм. - я судорожно обтираю палец об сарафан, будто бы этот запах может исчезнуть.
- Куда ехать, Ада? - Макс прерывает меня, и, кажется, он делает это, потому что встревожен моим поведением.
Я сообщаю ему точный адрес, и он вводит его в навигатор.
- А что именно там находится? - спрашивает он, поворачивая ключ в замке зажигания.
- Кладбище, - грубо отвечаю я, будто бы намеренно хочу его шокировать.
Но он даже не дергается. На его лице ни малейшей тени удивления.
Мы едем молча. Макс даже не включает радио, хотя эта тишина становится с каждой минутой все невыносимее. Когда мы уже достаточно близко к цели, он вдруг начинает говорить. После двухчасового молчания звук его голоса режет мне уши.
- Должно быть, даже спустя год, эта дата не стала менее болезненной для тебя. Но то, что ты едешь туда сегодня... Это заслуживает уважения, - его голос слегка дрожит.
За последний год я научилась просто уходить. Я делала это во время разговоров, походов в магазин и просмотров фильмов. Когда в горле образовывался ком, а в носу начинало щипать, я уходила. Принималась бежать по улицам, заскакивая в случайные здания и смотря с пустотой в глаза на окружающих людей.
Я вообразила себе, что мир - наждачная бумага, и что, если я буду с ним хоть как-то соприкасаться, то обязательно снова пострадаю. Может быть, именно поэтому люди думают, что мне нравится быть наедине с собой и мое единственное желание - ни с кем не говорить. Я не знаю, кто построил эту стену между мной и другими, но мне это порядком надоело.
- Можешь говорить мне все, что считаешь нужным, и не стоит из-за этого так трястись.
- Я и не трясусь, - немного грубо отвечает Макс, но он скорее выражает протест, чем хочет меня обидеть.
- Оно и видно, - отрезаю я, отворачиваясь к окну, как бы заявляя, что разговор окончен.
Но Макс не унимается.
- Как долго мы там пробудем?
- Мы просто посмотрим из машины.
- В смысле? - он резко тормозит и съезжает на обочину.
- В чем дело? - я негодующе смотрю на него. - Почему ты остановился?
- Разве ты не пойдешь на кладбище?
- Нет. Заводи машину.
Я начинаю понимать, почему люди меня избегают. Потому что я то и дело срываюсь с цепи и меня уже не остановить.
- Почему? - каждый новый вопрос Макс задает с большей настойчивостью, чем предыдущий, из-за чего мне хочется ответить еще более грубо.
- Не твое дело. Заводи немедленно машину!
Я срываюсь на крик, чего он точно не ожидает. Иногда, это единственный способ, чтобы вопросы прекратились. Но с Максом не срабатывает даже это.
- В чем проблема? Почему ты не хочешь побывать на самом кладбище - в его голосе появляются ноты осуждения и презрения к подобному поведению.
Не выдержав, я взрываюсь
- Потому что мне там не рады! Неужели так трудно додуматься самому? Или твоих умственных способностей хватает лишь на глупые вопросы и осуждающие взгляды?
Макс меняется в лице. Если мы и были до этого момента хоть в каких-то отношениях, пусть даже нейтральных, то сейчас, кажется, что он не желает отныне меня знать. Не то, чтобы меня это задевает, но в груди все равно появляется какая-то тупая давящая боль.
Мы подъезжаем к кладбищу. Даже если сломать глаза в попытке хоть что-то разглядеть, с такого расстояния все равно ничего не будет видно. Наше здесь нахождение начинает казаться бессмысленным.  Но затем появляются родители Карины.
Ее вся в черном мать медленными шагами выползает с кладбища. Ее муж плетется позади. У обоих опущенные головы, сгорбленные спины и заплаканные лица. Они потеряли половину своих волос, а на оставшейся просматривается седина.
Я бы хотела передать, что чувствую, глядя на них, но у меня не получится.
Бывает, читаешь газету, видишь сводку о трагедии в какой-нибудь неизвестной семье, и думаешь: какое горе, бедные люди. Ходишь и причитаешь на каждом углу, сетуя на вселенскую несправедливость, из-за которой страдают хорошие люди. Но сейчас у меня нет даже слов, чтобы хоть что-то сказать. Нет сил пошевельнуться или смелости выйти из машины и выразить им свои соболезнования.  Слово "скорбь" даже на каплю не выражает того, что я чувствую из-за этой утраты. Возможно, потому что она не единственная.
- Поедем назад, - процеживаю я сквозь плотно сжатые зубы.
- Уверена?
Я ничего не отвечаю, чтобы не заплакать на его глазах, но к моему счастью, он и без слов понимает, что это именно то, чего я хочу.

9 глава
Спустя год и одна неделя после игры.
Сайт, на котором я зарегистрировалась пару месяцев назад, ежедневно присылает мне на почту уведомления о появившихся вакансиях. Я сижу на кухне, листая список, задерживая глаза на колонке "опыт работы". Из всего, что появилось за последнее время, было всего две вакансии, где опыт не требовался. Я задумываюсь, и в этот момент входит Бель.
- Что читаешь?
Я вздрагиваю от ее звонкого голоса, а еще она всегда улыбается, хотя порой это совсем не уместно.
- Ерунду всякую.
- Выглядишь напряженной.
- Я должна была найти работу еще в том году, но поиск весьма затянулся.
- Оно и понятно.
Бель пожимает плечами, словно вообще не понимает, как я могу думать о таких вещах, как работа. В моем-то положении.
- Это не повод, - говорю я.
Она снова молча пожимает плечами.
- Нельзя же оправдывать себя этим всю жизнь, - настойчиво произношу я, будто бы пытаюсь в этом кого-то убедить.
Соседка поворачивается и смотрит на меня. Как-то по-новому: без улыбки, со строгим взглядом.
- Тогда почему ты все еще здесь?
- Что? - я вопрошающе смотрю на соседку.
- Ты говоришь, что мы не можем оправдывать тебя, но ты сама делаешь это прямо сейчас.
- Я в поисках.
- Если ежедневный просмотр вакансий ты называешь поиском, то тебе явно стоит пересмотреть значение этого слова.
- И что, по-твоему, я должна сделать?
- Обзванивать работодателей, ходить на собеседования и прочее.
Я молчу. От мысли пойти куда-то и действительно попытаться устроиться, становится не по себе. Я представляю, как мне придется отвечать на вопросы о том, почему я пропустила целый год после получения диплома, а затем начнутся вопросы о том, уверена ли я, что справлюсь.
- Не думаю, что меня возьмут.
- Это еще почему?
- За год я многое забыла и не чувствую себя уверенно.
- Думаешь, тебе нужно больше времени?
Я молчу.
- Может быть, попробовать сменить сферу деятельности? Что-то менее серьезное и без контакта с людьми?
- Я ничего не умею. В последние годы я только и делала, что училась. Даже перестала читать книги, не связанные с профессией.
- Ну, в таком случае, я не думаю, что за год ты могла все забыть. Нельзя, чтобы твои старания во время учебы прошли даром.
Я снова пожимаю плечами. Теперь я ни в чем не уверена, хотя год назад четко знала, чего хочу, и какие цели передо мной стоят. Не говоря уже о моей уверенности, что Марк будет рядом. Кажется, что я вот-вот расплачусь, но Бель берет меня за руку и широко улыбается.  Она садится на стул рядом со мной и придвигает к себе ноутбук.
- Посмотрим, что тебе здесь предлагают.
Она читает вслух вакансии, оставляя на каждую свой комментарий. Что-то она отметает из-за низкой зарплаты, что-то из-за сильной удаленности от дома, в котором мы живем, а что-то просто не подходит мне из-за отсутствия опыта. Таких вакансий большинство. Иногда я думаю, что я бы столкнулась с этой проблемой и год назад, но тогда бы она не так сильно задела меня, как сейчас после всего произошедшего.
Прошлым летом, после выпуска, я приняла решение отдохнуть пару месяцев после учебы, которая изрядно меня вымотала. За неделю до окончания данного мне себе срока на отдых, я оказалась на игре, где и пошла прахом моя жизнь, не говоря уже о намеченных планах.

10 глава
 
Спустя год и две недели после игры.
Я стою на балконе в комнате Макса и смотрю вниз. Было время, когда высота будоражила меня, но сейчас она не вызывает во мне ни грамма эмоций. Неожиданно появляется сосед, и на его лице я замечаю панику. Наверно, решил, что я собираюсь сброситься.
- Ты чего тут делаешь? - спрашивает он беспокойным голосом.
- Просто стою на балконе. А на что еще это похоже?
- Не на что. Забудь. О чем думаешь?
- Ни о чем.
Макс понимающе кивает и собирается уйти. Меня почему-то жутко задевает его понуренная голова и грустные глаза.
- Прости меня. За то, что нагрубила тогда, в машине, и сейчас, - я задумываюсь, - и вообще за все те разы, что была неприветлива.
- Это ты прости, что вечно донимаю.
- Все в порядке. Бель сегодня не ночевала дома?
Макс становится рядом со мной и вытягивает руку перед собой, чтобы капли начинающегося дождя, падали на его ладонь.
- Думаю, наша Изабель скоро съедет от нас. Она давно встречается со своим парнем.
Как же мне хорошо знакомо это чувство готовности начать с кем-то совместную жизнь. Я знаю это желание еще большей близости, чем уже есть. Прекрасно понимаю, каково это - хотеть засыпать и просыпаться вместе, совершать изо дня в день повседневные ритуалы, вроде завтрака, но уже вместе.
- Я думала, ты на меня сердишься, - я тоже протягиваю ладонь на улицу, и она моментально становится мокрой от холодных капель припустившегося ливня.
- Я и правда злился несколько минут. До того момента, как увидел ту пару.
- Это родители моей школьной подруги. Видел бы ты их раньше...
- Какими они были? - тихо спрашивает он.
- Строгие родители с хищной хваткой в бизнесе. Я никогда не видела, чтобы они плакали или переживали. Это люди, у которых все всегда было под контролем. Их семья жила по четко намеченному плану. Они терпеть не могли, когда я приходила и сбивала привычный распорядок, принося с собой немного хаоса в их дом.
- Ужасно. Мне нечего сказать.
- Тебе и не нужно.
Сосед усаживается в кресло. Балкон - место, где сосед проводит все свое свободное время. Он обустроил его под себя: поставил удобную мебель и кофейный столик. А еще здесь полно горшков с цветами. Если кто-то и создает уют в нашей квартире, то это Макс.
- Когда я вижу тебя, мне всегда хочется извиниться, - парень прижимает длинные ноги к груди.
Мне ничего не остается, кроме как кивнуть. Люди теперь постоянно просят у меня прощения. Может быть, за то, что они не были на моем месте.
- Тебе не за что извиняться. Ты же это и сам знаешь.
- Конечно, знаю. Но у меня все равно такое ощущение, что кто-то должен перед тобой извиниться за произошедшее.
Я бы, пожалуй, рассмеялась от услышанного только что абсурда. Но я уже год не смеюсь. Может быть, где-то внутри меня иногда вспыхивает искра зарождающегося смеха, но она исчезает раньше, чем успевает вырваться наружу.
- Тебе, как и всем остальным, следует стоять в стороне и тихо радоваться, что эта история вас не коснулась.
- По-твоему я не имею к этому никакого отношения? - спрашивает Макс.
Между нами снова начинают стрелять искры. Это про нас сейчас: напряжение можно ножом резать.
- А какое ты имеешь к этому отношение? Я чего-то не знаю?
- Ты сделала меня частью этого, как только поселилась здесь. Или ты думаешь, что можешь стать моей соседкой, при этом оставив меня за пределами своей жизни?
- Слушай, если та поездка как-то на тебя повлияла, то я этого не хотела. Там были такие обстоятельства, что мне пришлось... - сосед прерывает меня.
- Речь совсем не об этом. Ты когда-нибудь слышала или видела нечто такое, отчего становилось жутко?
Я хмурюсь так сильно, что брови едва не соединяются в одну линию.
- Допустим.
- И что ты тогда ощутила?
В голове вспыхивает воспоминание из детства. Барсик перенес всех птенцов из гнезда на огород. С каждым забавлялся, словно с игрушкой. Цеплял беззащитное тельце острыми кошачьими когтями и подбрасывал кверху. После чего ловил его своими хищными зубами. Он играл с ними до последнего. А когда надоело, бросил их мертвые тела там же, где и развлекался. Я видела, как он с довольной мордой отправился сладко спать. А затем появилась она. Птица нарезала круг за кругом над своими птенцами. Она кричала так, что у меня тогда по-настоящему, впервые в жизни, заболела душа. Ее боль было слышно даже через плотно закрытую дверь и зажатые уши. Я сидела недалеко от трупов ее детей и думала, что эта птица меня ненавидит. Проклинает за то, что я не остановила кота-душегуба и не подумала, какую сильную боль ей причинит его развлечение.
- Я почувствовала тогда ужас, - отвечаю я спустя пару минут.
- Если честно, иногда я ощущаю его, находясь рядом с тобой.
Мне ничего не остается кроме как отвести взгляд в сторону. Может быть, мы похожи с той птицей. Не думаем, что хоть кто-то слышит боль наших потерь. А на самом деле пугаем окружающих одним своим видом.
- В тот день мы с Бель и нашим старым соседом Ромой ужинали. Сидели, как обычно, на кухне за обеденным столом и дегустировали купленное мной с полученной зарплаты вино. Изабель тогда приготовила пасту с креветками в сливочном соусе. Был такой хороший день. Я даже сейчас помню, насколько мне было спокойно. А затем развлекательное шоу резко сменилось экстренными новостями. Мне стало по-настоящему жутко. Теракты, авиакатастрофы, внезапная гибель известных молодых людей - то, что с годами стало нормой для нашего сумасшедшего мира. Но то, что рассказывал диктор, было новой формой извращения над человеческой жизнью. Психопатов больше не забавляли обычные убийства - они изобрели новый вид развлечения. Я так хорошо помню этот контраст: в одно мгновенье ты испытываешь умиротворение, а в следующее ощущаешь, будто бы меня надули, пообещав спокойную жизнь.  И ты понимаешь, что чувство безопасности - это миф.
Я смотрела новости и читала газеты. Никто не обошел стороной произошедшее, но ничего толкового в этих сводках не было. Одни сплошные "охи и ахи" на фоне негодующих комментариев, приправленных обвинениями властей в отсутствии контроля над подобными мероприятиями. А еще мое фото, красующееся, как правило, сбоку. Фото обязательно самое лучшее, желательно, со слегка грустными глазами.
- Можно задать один вопрос? - спрашивает сосед.
У него такое невинное лицо, будто он за всю жизнь не совершил ничего дурного. Интересно, а видно ли по моему лицу, что я за человек. Остались ли на нем следы после того, что я сделала?
- Задавай. Только не сильно глупый.
Он набирает воздуха в легкие. На какой вопрос ему нужно так много смелости?
- Почему ты не в тюрьме? - выпаливает он.
Я даже не знаю, стоит ли мне изобразить удивление подобному вопросу или продемонстрировать, как сильно я задета. Но мне надоедает ломать комедию, и я решаю ответить ему честно.
- Я считаю, что мне там самое место. Но ты ведь сам понимаешь, что у меня не было выбора, - с иронией произношу я.
- Кто эта женщина, которая устроила это все? Кажется, София.
Меня наизнанку выворачивает и передергивает от ее имени. Если бы хоть кто-то знал, что можно так сильно ненавидеть. Что можно каждый вечер перед сном представлять ее смерть. Раз за разом, по новому сценарию каждый день. Каких только жестокостей первое время не рисовало мое воображение: в нем были нож и розги, дробовик и бензопила, электрический стул и даже ведро кислоты, вылитой на ее мерзкое лицо. Я отрезала ей в своих мечтах по очереди пальцы, выкачивала медленно кровь, втыкала иглы по всему телу, словно в куклу вуду, выдавливала голыми руками ей глаза и снимала с головы скальп. Иногда мне казалось, что я стану похожей на нее: больной на голову садисткой.
 - В полиции рассматривалась версия, что она психологический террорист, но без нее самой непросто разобраться, кем она была на самом деле.
- А что в итоге с ней случилось?
- Я ее убила.
Макс вздрагивает, потому что ехидство и коварная улыбка, с которой я это произношу, не может не испугать. Уверена, что год назад, даже после десятка репетиций, я бы не смогла изобразить на лице ту гримасу, которая сейчас на моем лице. Наверное, именно сейчас он видит это. По-настоящему видит, что я сделала и какой теперь человек.

11 глава
Спустя год и три недели после игры.
Макс уговаривает меня пойти с ним в магазин. В то время, пока он в молочном отделе ищет йогурт, я ухожу почти в другой конец помещения, туда, где находится выпечка. Здесь пахнет свежеиспеченным хлебом и плюшками с сахаром. У самих стеллажей можно уловить запах корицы, ванили и мака. Я подхожу к круглому столику, около которого стоит молодая девушка в белом одеянии. Она предлагает мне поучаствовать в дегустации выпечки. Я беру мини-круассан с повидлом и откусываю от него совсем небольшой кусочек. Всем известно, что еду нужно смаковать, чтобы получить от нее настоящее удовольствие. Раньше мне никогда не удавалось этого, я всегда спешила и проглатывала еду так, словно не ела несколько дней.
Сейчас же я застываю на то мгновенье, когда круассан оказывается во рту. Я медленно жую его, и вишневое повидло плавно вытекает из него, обволакивая мой рот. Когда я проглатываю этот маленький сладкий кусочек, ненадолго появляется давно позабытое ощущение беззаботной жизни.
Я возвращаюсь в молочный отдел, но Макса там уже нет. Это почему-то вызывает у меня панику. Я начинаю бегать из одного отдела в другой, и, в конце концов, запыхавшаяся, нахожу его в овощном.
- Я тебя потеряла.
- Ты сама ушла, - говорит сосед, пожимая плечами.
Я ничего не отвечаю, хотя хочется сказать, чтобы он так больше никогда не делал. Хочется попросить никогда не оставлять меня в одиночестве в общественных местах, потому что я могу легко затеряться и запаниковать. Но у меня нет такого права.
Мы стоим на кассе в тот момент, когда женщина, стоящая в соседней очереди, начинает тыкать в меня пальцем. Она не убирает его, пока шепчет что-то на ухо своему обрюзгшему мужу. Когда она заканчивает говорить, он поднимает на меня глаза и смотрит с отвращением.
Я уже научилась различать людей по тому, как они ко мне относятся. Существует всего два типа: сочувствующие и презирающие.
Люди создают в социальных сетях сообщества в мою поддержку, но находятся те, кто заходит туда, чтобы выложить мое фото с надписью "Убийца". Часто развязываются настоящие споры, переходящие все границы. Люди пытаются уличить друг друга в грехе: в отсутствии сочувствия и заботы о ближнем, попавшем в беду, либо в защите человека, совершившего страшный грех - убийство.
Сейчас я понимаю, что все это породил страх. Из-за него все становятся, словно лишенными остальных чувств. Они перестают замечать очевидные факты и отказываются слышать друг друга.
Многие забывают о таких вещах, как милосердие и сочувствие. Они прикрывают свое равнодушие презрением, боясь, что кто-то заметит их неумение сопереживать. Некоторые люди не чувствует со мной родственной связи, потому что для них - я больше не человек.
Максу не нравится то, что происходит. Я вижу, как он впивается глазами в эту парочку, и как вот-вот просверлит дыры в их телах своим пристальным взглядом.
- Просто заплати за продукты, и мы уйдем, - спокойным тоном произношу я. - Они ничего не знают.
Но мой сосед - тот тип людей, которые задумав что-то, уже ни за что не отступят.
Макс протягивает деньги кассиру, а затем медленными шагами направляется к пялящейся на меня парочке.
- Может быть, поделитесь, из-за чего вы ломаете себе глаза, рассматривая мою подругу?
Женщина отворачивается. Но не от стыда, а потому, что она из тех дамочек, которые говорят: "Не женское это дело - с мужиками бодаться". Ее муж, напротив, выпячивает, словно индюк, вперед грудь и делает шаг навстречу Максу. Я в это время складываю продукты в пакет и начинаю искать глазами охрану. Меньше всего мне хочется разнимать их, когда они сцепятся.
Но мой сосед оказывается не из тех, кто машет кулаками. Он отходит на шаг назад от мужчины, а на его лице появляется странная ухмылка.
- Интересно, как бы вы с женой повели себя на той игре. - Макс разглаживает пальцами свой подбородок, изображая задумчивость, - Спорим, вы бы спасали собственную шкуру, а не друг друга.
- Дурак, что ты несешь! - я подбегаю к соседу и пытаюсь его оттащить. - Идем домой.
Но он не останавливается.
- Или считаете, что вы выше подобного? Думаете, вам чуждо испытывать настолько сильный страх, из-за которого люди идут на худшие в жизни поступки? Вы и правда считаете, что вы от этого так далеки? - взрывается криком сосед.
К нам уже направляется охранник, но за эти несколько секунд мужчина успевает толкнуть Макса так сильно, что тот отлетает на кассовую ленту.
Когда мы оказываемся буквально вышвырнутыми из торгового центра, я радуюсь тому, что соседу хватило ума не отвечать на удар.
Он демонстративно поправляет свою прическу, хотя его светлые кудри всегда беспорядочно торчат на голове.
- Почему ты сказала, что они ничего не знают? - спрашивает Макс, забирая у меня пакет с продуктами.
- Есть вещи, которые не были подвергнуты огласке, - отвечаю я, про себя стыдясь, что существуют факты, которые я скрыла даже от полиции.
- Например?
- Во избежание паники в обществе были скрыты некоторые детали произошедшего на игре.
- Я бы хотел узнать об этом.
- Я ничего не скажу.
Макс издает протяжное "пффф", но заметно, что он совсем не удивлен моему отказу.
- Знаешь... - начинаю я, - там были люди, которые были готовы умереть, лишь бы не стать жертвой манипуляций. Они бы лучше словили пулю в лоб, чем стали марионеткой в игре Софии. Эти люди - не пешки вроде меня. Такие, как они, посмертно становятся героями.
- И все же, они все равно спасали собственные жизни.
Я хмыкаю. Никто не удивлен тем, что мы играли, опасаясь исключительно за себя. А правду, вероятно, никто так и не узнает.
- Все считают вас трусливыми эгоистами, - тихо произносит Микки.
Снова боится меня задеть. Кто еще из нас двоих трус.
- Главное, что моя семья меня таковой не считает, - спокойно отвечаю я.
- А что о тебе думают семьи погибших?
А он умеет задавать вопросы, от которых у меня внутренности завязываются в тугие узлы.
- Что я убила их родных, - констатирую я очевидный факт.

12 глава
Спустя год и месяц после игры.
Мы с Бель помогаем Максу в приготовлении ужина. Из нас троих я самая бесполезная на кухне. Поэтому, мне доверяют лишь нарезку овощей и приготовление соуса.
Прежде чем приступить, я задаю без преувеличения миллион вопросов: нарезать кубиками или кольцами, можно ли смешать овощи или они должны быть в разных тарелках, сколько ложек сметаны и кетчупа нужно для соуса, измерять столовой или чайной ложкой, добавлять ли хоть куда-то соль?
Сосед терпеливо отвечает на каждый мой вопрос, но в конце добавляет, что мне стоит поучиться импровизации.
- Все, что я умею готовить - моя собственная рецептура. Я никогда не пользовался чужими советами. Мне нравится познавать все на своем опыте, - с гордостью заявляет Макс.
Бель начинает смеяться. Очевидно, она вспомнила один из его плачевных опытов.
Нарезать овощи не так уж и сложно. Но стоит мне отвлечься на соседей, укладывающих на противень приготовленное ими тесто, как нож уже соскальзывает с томатов и рассекает кожу на пальце.
Я сижу и рассматриваю кровь, медленно стекающую из зияющей раны. И хоть крови совсем немного, особенно, в сравнении с ее количеством на игре, я все равно с замиранием сердца смотрю, как ее капли бесшумно опускаются на поверхность стола.
- Так тихо, - еле слышно шепчу я, - ни единого звука.
Макс поворачивается и замечает кровь, стекающую из моего пальца по всей руке.
- Блин!
Думаю, он довольно быстро оказывается рядом, но для меня он делает эти два шага целую вечность. Прежде я не замечала, как замедляется для меня время, когда я наблюдаю за кровью. Есть ощущение, будто это не по-настоящему. Но когда Макс начинает касаться пальца, появляется острая боль.
- Похоже, я и правда порезалась, - морщась, произношу я.
Бель капает на порез перекисью водорода, а Макс стягивает края раны пластырем, сверху заматывая палец бинтом.
- А я так и не научилась во время учебы бинтовать раны, - говорю я, стараясь разрядить накалившуюся обстановку.
- Мы сами закончим с готовкой, - сосед говорит уверенно, но его голос предательски дрожит.
- Я не хотела вас напугать.
Бель садится на корточки передо мной и берет меня за руки, стараясь не касаться раненого пальца.
- Все в порядке, дорогая, - ласково произносит она.
- Нет, не в порядке, Бель. Она не в порядке! - кричит сосед.
Макс отворачивается, и я не могу понять: он сдерживает слезы или себя, чтобы не ударить меня скалкой, которой несколько минут назад Бель раскатывала тесто. Мне почему-то кажется, что я его ужасно раздражаю. Он, должно быть, никогда прежде не встречал столь проблемных людей.
Я чувствую, что должна объясниться. Сказать хоть что-то. Просто, чтобы их успокоить. Но, когда я открываю рот, язык словно отмирает. Проходит несколько минут, прежде чем, набрав в легкие воздуха, мне удается заговорить.
- Первое время было тяжело. Я имею в виду с ножами. Да и вообще с любыми острыми предметами. Помню, как зашла к маме в комнату. Она сидела за туалетным столиком и подравнивала челку. Когда я увидела блестящие края ножниц в ее руке, так близко с глазами, я начала буквально задыхаться и терять сознание. В просторной комнате с высокими потолками мне вдруг стало тесно. Я ощущала себя в вакууме, все сильнее сжимающемся с каждой секундой.  Каждая попытка вдохнуть сопровождалась конвульсией. От нехватки воздуха в голове появился шум. Но даже сквозь него я слышала, как надо мной плачет мама. Сквозь пелену в глазах я видела ее испуганные глаза и мокрые от слез щеки. Боже… - я прикрываю ладонью рот - Они так глубоко впали, что называть их щеками даже неправильно.
Каждый раз, когда начинаю говорить о маме, слезы непроизвольно вытекают из глаз. Вот и сейчас...
Бель протягивает мне салфетку, и я наскоро вытираю лицо.
- Был один психиатр, который помог мне справиться с этой фобией. Но это не значит, что я справилась со всем. У меня все еще есть проблемы. Думаю, всегда будут. Но я в состоянии держать в руках нож. Честно.
Макс понимающе улыбается, а Бель возвращает мне нож, кивая в сторону овощей.  Они возвращаются к готовке, не обронив даже слова. Я не понимаю, как им удается так быстро абстрагироваться, и почему они не обсыпают меня вопросами. Но мне определенно нравится их поведение.
Оказывается, делиться частицей своей внутренней трагедии не так уж и сложно. Главное, найти для этого подходящих людей. Таких, как мои соседи.

13 глава
На игре.
Шансы одержать победу, играя за маньяка, так же малы, как шансы, что у Софии случится прямо сейчас инфаркт миокарда. Я так сильно дрожу, что удивляюсь, почему он до сих пор не произошел у меня самой. Насколько сильно мне нужно испугаться, чтобы сердце не выдержало?
Я теряю счет времени. А затем у меня начинает развиваться клаустрофобия, хотя прежде со мной такого не случалось. Мне хочется сорвать с себя одежду, чтобы получить желаемый глоток воздуха. В горле начинает першить, но я боюсь, что, если начну кашлять, содержимое желудка вырвется наружу.
Я расстегиваю две верхние пуговицы рубашки. Обхватываю руками шею и начинаю массировать затылок, по которому струится пот. Я верчусь как юла в поисках какой-то тайной спасательной кнопки. Как же тошно становится мне в этот момент от самой себя. Как можно всю жизнь потешаться над наивностью других, но оказаться в итоге куда более простодушной. 
Я смотрю на свои разбитые колени. Игра еще не началась, а у меня уже есть раны, из которых сочится кровь. И чем дольше я смотрю на них, тем яснее понимаю, что скоро умру. По-настоящему. Так, как умирают люди из новостей и газет. Как умирают дальние родственники и знакомые друзей. Я так часто слышала о чьей-то смерти, даже не задумываясь, а каково это - умирать.
Может быть, за мной придет смерть с косой. У нее не будет лица, но я и без этого пойму, что на нем искривленная едкая ухмылка. Она не издаст ни звука, но я все равно услышу ее мерзкое хихиканье. Когда смерть протянет ко мне свои невидимые руки, я почувствую, как она вырывает своими длинными когтями мою душу из тела. Но больше всего я боюсь исчезнуть. Я не знаю, как это, когда меня нет.
В углу лежит небольшой ящик. Теперь, когда я знаю, какая у меня роль, нет сомнений, что там так называемый инвентарь.
Не имеет значения, каким ножом зарезать человека: охотничьим, боевым, перочинным, для разделки мяса или похожим на тот, которым по утрам мама намазывает на тосты джем - он все равно умрет. Именно поэтому я даже не заглядываю в эту коробку.
А как сейчас чувствуют себя остальные? Может быть, кто-то уже смирился со своей скорой смертью. Если верить Софии, то у кого-то все же есть шанс выжить. Когда она говорила об этом, я видела появляющийся в других азарт. Надежда и страх смешались, став топливом для игры.
Когда кабинки открываются, было бы логичным выглянуть наружу, но вместо этого я, словно маленький пугливый зверек, забиваюсь в угол. Хочется заворачиваться калачиком до тех пор, пока не исчезну.
София стоит в центре комнаты, приложив руки к бокам. Она рассматривает нас, будто мы ее домашний зверинец. Я бы хотела назвать ее человеком, но у меня такое ощущение, что это всего лишь оболочка, под которой запрограммированная машина. Никак не могу поверить в то, что есть люди, которые обращаются с себе подобными, как с игрушками для удовлетворения своих садистских фантазий. Как она вообще могла до такого додуматься?
 Но хуже всего, что нам самим в голову пришла ненормальная идея сюда прийти.
Можно сетовать на Софию, но, когда люди узнают о том, что с нами случилось, все они скажут лишь одно: они сами во всем виноваты. И будут правы. Поэтому, я начинаю ненавидеть саму себя за то, что мы здесь.
Я навзрыд кричу, что есть мочи: зачем? Повторяю снова и снова, пока голос не начинает хрипеть. Знание, что всего этого можно было избежать, по-настоящему меня добивает.
От навязчивой мысли, что всего пару часов назад все было хорошо, а сейчас мы в ловушке, я сдавливаю голову руками в надежде расколоть ее на части. 
- Вы сами выбираете, кого навестить игровой ночью. И не забывайте, что на кону не только ваши жизни. Пусть это послужит вам хорошей мотивацией к созданию зрелищной игры, - слащаво-ядовитый голос Софии звенит в ушах и отдается эхом в голове, с каждой фразой она говорит все более настойчиво и угрожающе. - Не разочаруйте меня.
Никогда не слышала более убедительных людей. Ей даже не нужно повышать голос или играть перед нами змеиную роль. В Софии нет ни грамма фальши. Судя по всему, хладнокровность и преподавательская строгость - неотъемлемые части ее омерзительной натуры.
Я пытаюсь рассмотреть игроков, стоящих в кабинках напротив. Но из-за пелены слез вижу лишь расплывчатые силуэты. В отличие от меня, распластавшейся на полу, как чернильная клякса, другие уверенно стоят на ногах и даже выглядывают наружу. Откуда-то раздается мое имя, и я, ощущая себя слепым котенком, поворачиваю голову на звук.
Наскоро протерев рукавом рубашки глаза, я замечаю Марка, стоящего в одной из кабинок напротив. Он слегка приподнимает руку, чтобы обратить мое внимание, а затем его ладонь медленно закрывается, сжимаясь в кулак.
Я нахожу в себе силы подняться и выглянуть наружу, чтобы найти подруг. София наблюдает за нами, стоя у электрического стула. Она с необычайной нежностью поглаживает его деревянную спинку, не отрывая при этом от нас хищных глаз.
Анжелика, Марк и Анна находятся в кабинках напротив. Карина и Натали на одной стороне со мной, поэтому мы видим друг друга, лишь несмело выглядывая наружу. Я даже не знаю разрешено ли нам выходить. И не знаю в чем смысл игры, в которой мы не видим половины игроков.
Но это все имеет смысл для Софии, желающей увидеть нашу смерть. И, кажется, только это здесь и важно.
Время тянется пугающе медленно. Ситуацию усугубляют громко тикающие на стене часы. Несмотря на тринадцать игроков, шесть охранников и Софию, в комнате стоит оцепенелая тишина. И хоть еще никто не умер, своим мучительным безмолвием она уже напоминает могильное молчание.
Неожиданно для себя я начинаю примечать детали поведения других. Мне кажется, я вижу, кто из них на стороне граждан. Если бы я могла подойти ближе и заглянуть им в глаза, то непременно бы увидела в них горящий фитилек надежды.
В жизни ночь была для меня лучшем временем суток. Если бы другие только знали, сколько летних ночей я провела, сидя на балконе наедине со своими мыслями. Я никогда не думала, что когда-то я так возненавижу это слово - ночь.
О ее наступлении нас оповещает очередной противный визг панели. Двери кабинки снова захлопываются, и я не знаю радоваться этому или бояться еще сильнее. Здесь нет тикающих часов, но есть сводящее меня с ума собственное громкое дыхание. Я даже задерживаю его, чтобы какое-то время этого не слышать.
Хочется спросить у Софии: почему в кабинках звукоизоляция? Почему мне не позволили услышать приближающиеся шаги и подготовиться к тому, что меня ожидает?
Когда в раскрывшихся дверях появляется мужчина, я начинаю готовиться к смерти. Но в его руках нет пистолета. И он совершенно один. Стоит и не решается войти. Но я не понимаю, что он хочет сделать, если не убить.
- Прости, но мне придется это сделать. Она угрожала моему брату. Ты же понимаешь? - он пытается выдавить из себя слезу и пробить на нее меня, но фальшивый страдальческий голос его выдает.
- Придется сделать что? - спрашиваю я, все сильнее зажимаясь в угол.
Как я могла забыть, что в этой игре есть еще одна роль. И она куда более мерзкая, чем убивать людей.
У мужчины, надвигающегося на меня, густая рыжая борода и карие глаза. Он вполне бы мог сойти за обычного человека, если бы не тот факт, что он собирается меня изнасиловать.
А что бы делала я, достанься мне роль любовницы?
- Мой брат. Она ему угрожала, - он повторяет одну фразу, как заведенный, а его руки тем временем уже тянутся ко мне.
Я отползаю по стене в другой угол, но он следует за мной
- Здесь негде прятаться. Мой брат. Она ему угрожала, - его руки уже скользят по моей спине.
Он прижимает меня к стене, навалившись всем телом. Я чувствую его холодную руку. Из-за пота она напоминает мокрого слизняка, скользящего внизу живота. Он возится с застежкой моих шорт, а я даже не могу пошевелиться.
Хоть раз в жизни, но я задумывалась, что буду делать, если встречу насильника. Первой мыслью всегда было: нужно будет убегать. Но что мне делать, если бежать некуда?
Боль в коленях еще не отступила. И неизвестно почему, но она придает мне сил. Я ударяю его разбитым коленом, целясь в пах. Он отшатывается от меня на пару шагов. Этого хватает, чтобы попробовать его толкнуть.
Но у меня ничего не выходит. Он скручивает мне руки и силой усаживает на колени перед собой. Я начинаю плакать, а он принимается расстегивать джинсы.
- Мой брат. Она ему угрожала, - причитает он без остановки, не спуская при этом с меня своих умалишенных глаз.
- Моей сестре тоже. Я понимаю тебя, но, пожалуйста... Я прошу тебя, не надо, - мне еще не доводилось говорить таким умоляющим тоном и быть настолько жалкой.
Он опускается на колени и смотрит на меня своими карими безумными глазами. Мне хочется верить, что он просто не в себе. Но для меня он выглядит, как типичный насильник, если бы для них существовал стандарт.
Я хотела снова попросить его о пощаде, но, даже валяясь на полу в ожидании, когда меня изнасилуют, я все же сохранила каплю гордости. Чего не скажешь о моем здравом рассудке.
Я набрасываюсь на него, и мы падаем к другому углу кабинки. Туда, где лежит инвентарь.
Он переворачивает меня на спину и ложится сверху. Теперь ящик лежит прямо у моей головы. Он не тяжелый, но в панике я все равно хватаю его и с размаха ударяю мужчину по голове.
От удара ящик раскрывается, и нож выпадает на пол, прямо к моей руке. Я, не задумываясь, хватаю его, крепко зажимая в ладони.
Честно, я и не думала его использовать, но, когда "рыжая борода" снова начинает возиться с моей одеждой, мне становится нестерпимо мерзко. Хочется, чтобы это прекратилось.
То ли рефлекторно, то ли вполне осознанно, я заношу нож в его грудь. Слышится звук протыкаемой плоти, но я все равно продолжаю все глубже всаживать в нее нож. Вдавливаю его до тех пор, пока изо рта мужчины не начинает вытекать кровь, а глаза не застывают на одном месте.
Когда я скидываю его с себя, то делаю это не потому, что мне жаль. И вовсе не потому, что мне страшно смотреть на труп. А лишь потому, что он мне отвратителен. 
Я отползаю к стене. Руки предательски дрожат. Хотя, чему здесь удивляться, ведь они только что зарезали человека.
Не понимая, что делать, я выбегаю наружу и начинаю оглядываться по сторонам. Охранники и София стоят неподвижно, с интересом наблюдая за мной.
Одна из кабинок открыта. Над ней табло с именем: "Владимир". Теперь я хотя бы знаю, как зовут мужчину, которого убила.
Я возвращаюсь назад к себе. Хватаю за руки и тащу тело в его кабинку. Кто бы мог подумать, что я могу волочить по земле чей-то труп, словно мешок с картошкой.
Голос Софии раздается позади меня, когда я, уложив мужчину на полу, собираюсь уходить.
- Не забудь забрать нож. Он тебе еще пригодится.

14 глава
На игре
Когда двери кабины вновь открываются, я сижу у ее задней стены. Пытаясь спрятать кровавые пятна на ладонях, я зажимаю их между ног. Но кого я пытаюсь обмануть. Другим стоит лишь присмотреться, чтобы обо всем догадаться. Не говоря уже о том, что кровь могла попасть на лицо. А это выдаст меня в ту же секунду, как кто-то бросит в мою сторону один, пусть даже короткий, взгляд.
Стоит мне поднять голову, как я сразу замечаю Марка. Он с тревогой рассматривает меня и видит: покрасневшие от слез глаза, спрятанные руки, неестественную позу, которую я приняла, чтобы не было заметно, как сильно меня бьет дрожь. И пусть он не умеет играть в мафию, он прекрасно разбирается во мне. За годы общения он научился примечать малейшие изменения. И то, что его девушка стала убийцей, точно не пройдет мимо него.
Осознание, что мы по разные стороны в этой игре, подводит нас к самым ужасным мыслям. Наверное, поэтому, мы с Марком смотрим друг другу в глаза так, словно в последний раз. 
Я без остановки нервно покусываю нижнюю губу. Не прекращаю, даже ощутив во рту привкус крови.  Мне кажется, кровь теперь повсюду. Я завожу руки назад и поднимаюсь на ноги. Снаружи слышатся звуки извержения содержимого желудка и чьи-то рыдания. Освещение в подвале выглядит более тусклым. А может, мне так кажется от вида трупов, лежащих в своих кабинках.
Мужчина по имени Дмитрий застыл в сидячем положении с широко расставленными ногами. Я не вижу его глаз, из-за запрокинутой головы. Голубая рубашка пропитана кровью. Несмотря на всего четыре выпущенные в него пули, его туловище все равно напоминает мне решето.
Неожиданно это все становится слишком тяжелым. У меня учащается дыхание, тошнота волнами подкатывает к горлу, а пот ручьем стекает от затылка по всей спине. Когда глаза останавливаются на трупе Владимира, я не выдерживаю, рефлекторно открываю рот и извергаю свой завтрак прямо на пол кабинки. Приземлившись рядом с рвотной массой, я обтираю губы воротником рубашки.
Напротив меня - панель, а на ее экране – текст: Мария играет за граждан; Ночью были убиты: Дмитрий – гражданин, Владимир – любовник.
 Глазами я нахожу Марию в одной из кабинок на противоположной стороне. Она выглядит довольно взрослой в сравнении с остальными. Но ее лицо не выражает ничего, кроме страха. А я-то думала, что разбираюсь в людях и смогу определить чужие роли. 
Я замечаю Анжелику в соседней с Марией кабинке. Она опустила голову на прижатые к груди колени. Даже с расстояния заметно, как содрогается ее тело. Не нужно быть профессионалом в игре или проницательным человеком, чтобы предположить, как поведет себя человек после убийства. Но закравшихся подозрений недостаточно, чтобы другие решились проголосовать против Анжелики, издающей громкие всхлипы.
- Лика… - слетает с моих губ.
Но подруга никак не реагирует. Мне кажется, что она сломлена. И что, если ей сейчас вложить в руку пистолет, она застрелит саму себя.
Панель снова исторгает противный визг, уведомляя нас, что пришло время для голосования. Но голосовать никто и не думает.
- Если комиссар найдет мафиози, вам придется проголосовать. Хотите вы этого или нет, – нарочитым тоном сообщает София.
За ее спиной, в соседней с Марком кабинке, я замечаю парня по имени Тимофей. Он теребит свои волосы, нервно расхаживает по кабинке и непонятно зачем покусывает пальцы. Я начинаю пугать саму себя, когда в голове появляются мысли о его убийстве. Но, если хоть кто-то из моих друзей на стороне граждан, почему бы мне не попытаться им помочь?
Однако, вся моя решимость испаряется с наступлением очередной игровой ночи. Убийство не может оказаться верным или справедливым, даже если Тимофей окажется мафиози. Я умею быть расчетливым игроком, но не в этот раз. Как бы я не пыталась придумать что-то другое, в этой игре просто нет правильных решений. Любое из них - неверное. И каждое приведет к чьей-то смерти.
Весь мой мир свелся к этой кабинке. И пусть голова кружится, как калейдоскоп, из-за четырех стен вокруг, это все же лучше, чем оказаться снаружи.
Снаружи все еще хуже.
Оказывается, страх умереть не настолько сильный, как страх перед убийством человека. Иронично, ведь одного я уже зарезала. Казалось бы, мне ничего не стоит расправиться с еще одним.
Но существует такое понятие, как невинность. И именно ее отсутствие у Владимира позволило мне так легко его убить.
У меня даже нет мук совести. Как такое возможно? Разве я настолько бездушна? Куда исчезли всепрощение и терпимость к людям, которыми я всегда кичилась и любила в себе? Надо же, как много вопросов у меня появилось.
У Тимофея на голове черный ежик из волос. Он вжался в угол своей кабинки, прямо, как я, в первую игровую ночь. Его серые глаза бегают со скоростью спринтера. Он дергается от каждого моего шага.
Нож с дребезгом выпадает из неожиданно ослабевших рук. Ноги отказываются меня держать. Я упираюсь руками в боковые стены кабинки, чтобы не упасть. Дыхание становится шумным, даже клокочущим. А выступившие слезы наполнены безысходностью.
- Тебе все равно придется это сделать. Так, не тяни время, – негромко произносит Тимофей.
- Ты хотя бы осознаешь, что происходит? – спрашиваю я, опускаясь на колени, чтобы поднять дрожащими руками нож.
- Осознаю, когда умру, – отвечает парень.
Я подползаю к нему на четвереньках, сжимая в правой руке черную рукоять. Слезы текут, не переставая. Рукавом рубашки я обтираю свой вздернутый нос. Тру до тех пор, пока не начинает щипать.
- Знаешь, почему из носа тоже начинает течь, когда мы плачем? – спрашиваю я, медленно придвигаясь к парню.
- Что? Нет, – он смотрит на меня с недоумением. Наверное, решил, что я окончательно съехала с катушек. И он не так далек от истины.
- Все дело в том… - начинаю я, - что глаза и нос связаны между собой. В нос открывается слезный канал, по которому во время плача в носовые ходы поступает слезная жидкость.
Я оказываюсь совсем близко к нему. Настолько близко, что почти вижу собственное отражение в его зрачках. Острие ножа я держу напротив его живота. Одно резкое движение и все будет кончено. Но я продолжаю говорить.
- Слезная жидкость омывает слизистую носа и вытекает наружу. Забавно, да? – на моем лице появляется искривленная ухмылка. Будто край губ кнопками прибили к щеке.
- Зачем ты это рассказы… - я не даю ему договорить.
Я хотела зажмуриться, но не смогла оторваться от глаз парня, в которых видела саму себя.
Вернувшись к себе, я кладу нож в ящик, после чего наскоро проверяю, не осталось ли на мне следов крови. Непонятно зачем, я даже пытаюсь привести в порядок волосы.
Звяканье панели уже не пугает меня. Кажется, будто я начинаю привыкать к происходящему.
Но, как только, смысл текста на экране доходит до моего сознания, я понимаю насколько ошиблась. Я не подготовила себя ровным счетом ни к чему. Становится ясно: до этого момента все было не так уж плохо.
 Я склоняю голову набок и недоумевающе смотрю на текст: Анна играет за граждан; Ночью были убиты Карина – гражданин, Тимофей – мафиози.
Что значит: Карина убита? Нет. Это ошибка. Я быстрыми шагами направляюсь к ее кабинке. Хочу, как можно скорее убедиться, что она в порядке.
- Карина, ты… - я замечаю лежащую на полу подругу, которая после четырех пуль не издает даже предсмертных хрипов.
Я бросаюсь к ней и пытаюсь посадить, но ее тело беспомощно падает после каждой попытки.
- Нет… нет… - я не прекращаю надеяться на чудо. Даже поднимаю ей веки.
Может быть, она умерла не сразу, но сейчас в ней не осталось ни малейших признаков жизни. А ее глаза такие же пустые, какими становятся мои собственные в этот момент.
Осознав, что я потеряла ее, я плотно зажимаю рукой рот, чтобы не сорвать голос от рвущегося наружу крика.
В голове проносится вся моя жизнь, неразрывно связанная с Кариной. Мы познакомились в школе, когда главной фобией в наших жизнях - был страх оказаться у доски. Я даже не знаю, чего мы так боялись: плохой оценки, презрительного взгляда учителя или смешков одноклассников. Но все становилось таким неважным, когда я смотрела на нее. И сколько бы времени не прошло, ее улыбающиеся глаза и усыпанное веснушками лицо, были для меня одной из немногих отдушин в жизни.
Я вспоминаю ее родителей. Особенно, маму, Регину. Эту властную расчетливую женщину. Но разве она заслуживает потерять свою дочь?
Вместе с Кариной исчезло абсолютно все: надежды, которые на нее возлагали, ее собственные и родительские труды для ее перспективного будущего, улыбающиеся глаза и бьющая ключом юная жизнь.
Как странно, что в такой момент я думаю о фотографиях в ее гостиной. Казалось бы, что такого особенного в этом элементе декора. Но они значат намного больше. Они передают все радости и печали, которые она пережила. Это линия ее жизни. И она заканчивается здесь, на игре, на которой она оказалась по моей вине.
Я понимаю, что ошиблась насчет последнего фото. Возможно, им станет фото Карины в фиолетовом гробу.
Что может быть проще, чем дышать? Но я не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть. Кажется, что грудная клетка вот-вот разорвется. Я чувствую не просто тревогу. Я ощущаю беспощадный опустошающий страх.  Из-за онемевших конечностей, мне не удается даже пошевелиться. Не получается, даже приподняться. Продолжая задыхаться, я падаю на спину, а в ушах пульсирует сумасшедшее сердцебиение.
У меня паническая атака? А, может быть, инфаркт, и я умираю?
Но умереть мне не дают, хотя эта мысль даже начинает греть меня.
В кабине появляется охранник со шприцом в руке. Я вижу, как блестит приближающаяся ко мне игла, и как она проникает под кожу. Неизвестная жидкость разливается по телу, пока меня возвращают к себе «домой».
Охранник не церемонится со мной: слегка нагнувшись, он бросает меня прямо в собственную рвоту.  Я громко приземляюсь на спину. Теперь, к невыносимой эмоциональной боли добавляется еще и физическая.
Когда человек получает серьезную рану, у него зачастую случается шок. И, если вовремя ему не помочь, он умрет. Сейчас я испытываю нечто похожее. Каждая последующая минута становится тяжелее предыдущей. Каждый новый вдох дается сложнее. Теперь, мне больно даже моргать.
Спустя несколько минут мне удается приподняться, но голова беспомощно свисает над коленями. Я даже не плачу. Никто не плачет, когда у него шок.


15 глава
Спустя год, месяц и одна неделя после игры
Его звали Игорь Андреевич. Он был моим третьим психиатром и единственным, кому я позволила себе помочь.
Из всех, с кем мне довелось пообщаться, только он не пытался вселить веру в собственные силы и грядущие перемены. Игорь Андреевич четко представлял, что происходит внутри меня, и знал, что этому не будет конца. И пусть его слова казались пессимистичными, принять свое незавидное положение куда важнее, чем слышать ободряющие речи. Какой смысл от радужных грез, если им не суждено сбыться?
Я часто вспоминаю наши разговоры. Для меня, каждая сказанная им фраза, стала своего рода мантрой. Его плавная речь навсегда отпечаталась в сознании, и я без труда воспроизвожу в голове его голос.
Мне точно известно, что, если бы не Игорь Андреевич, я бы сейчас здесь не лежала.
Макс и Бель смотрят в комнате телевизор. После работы они всегда такие уставшие, что просмотр дурацких телепередач, не несущих никакой смысловой нагрузки - единственное, на что у них хватает сил в конце дня. По традиции они предложили мне присоединиться к ним, но я, как всегда, отказалась. Для меня куда важнее лежать и вспоминать сеансы с психиатром.
Макс заходит в комнату так тихо, что я не замечаю.
- Ты спишь?
Я вздрагиваю от его шипящего голоса над моим ухом.
- Ты напугал меня.
- Прости. Бель уснула, а я не могу. Хочешь кофе или чай? Я решил выпить перед сном.
- И как доза кофеина поможет тебе в этом? – спрашиваю я, выбираясь из-под теплого одеяла.
Макс пожимает плечами.
- Мне просто хочется.
- Идем. Я буду мятный.
- Договорились.
Такие обычные вещи, как готовка или кружка мятного чая, приготовленного соседом, кажутся такими странными и непривычными, словно я делаю все это впервые.
- Я рад, что ты не против проводить со мной время.
Я пожимаю плечами.
- Мне просто захотелось чая.
Макс смотрит на меня из-под копны светлых волос, спадающих на глаза.  По его лицу пробегает тень легкой ухмылки.
- Как скажешь, – отвечает он, ставя передо мной чашку.
Я делаю несколько коротких глотков, а сама украдкой поглядываю на соседа, аккуратно помешивающего свой чай.
Мне почему-то хочется сказать ему «спасибо», но с недавних пор слова благодарности даются не так просто. 
- Очень вкусно, – тихо произношу я.
- Дома у меня был целый шкаф, набитый чаем: черным, зеленым, белым, желтым, улун и пуэр.
Становится заметно, как Макса окутывает пелена приятных сердцу воспоминаний.
- Что еще за улун и пу…? – спрашиваю я.
- Пуэр. Один из самых дорогих сортов чая в мире. У меня его было совсем немного. Пуэр для особых дней и особенных людей. Его нужно пить маленькими порциями, чтобы оценить не только его вкус, но и послевкусие, которое, поверь, просто незабываемое, – сосед рассказывает о чае с таким восхищением, словно это что-то волшебное.
- А Улун?
- Это что-то среднее между черным и зеленым. Он содержит полезные для организма соединения. У меня был улун сорта Те Гуань Инь. Чай получался янтарного цвета с медово-орхидейным ароматом.
- Потрясающе! - я улыбаюсь, потому что прежде не встречала столь увлеченного человека.
- Если бы я только мог угостить тебя хоть чем-то из тех запасов, – с некой горечью в голосе задумчиво произносит сосед.
- Я и за мятный благодарна.
Парень кладет на мою руку свою ладонь и робко улыбается.
Я встаю, и чашка падает на пол, разбиваясь на несколько крупных осколков. Хочется кинуться их собирать, но Макс бросает на меня строгий взгляд. Поэтому, я остаюсь на месте, откуда наблюдаю, как сосед собирает то, что осталось от его чашки. Затем он вытирает пол от остатков приготовленного им для меня чая. Мне кажется, что в этот момент он вообще жалеет, что рассказал мне про свой интерес.
Закончив, он поднимает на меня глаза и снова улыбается. Как ни в чем не бывало.
- Спасибо за то, что посидела тут со мной и послушала. Спокойной ночи.
Он уходит в свою комнату, а я остаюсь на кухне. Смотрю на то место, где несколько минут назад лежала ладонь Макса на моей руке. Я хочу улыбнуться, но почему-то становится так грустно, что хочется заплакать.

16 глава
Спустя год, месяц и две недели после игры
Макс пьет чай из красной кружки с рисунком совы. Даже стань я слепой, узнала бы ее наощупь.
- Это подарок на день рождения, – громко говорю я.
Сосед едва не подпрыгивает на стуле, услышав мой голос.
- Прости, что взял ее.
Он встает и направляется к раковине. Я догадываюсь, что он хочет сделать и останавливаю его прежде, чем он выливает весь чай в сток.
- Можешь допить. Я не против.
Макс смотрит на меня с недоверием, но медленными шагами идет назад к столу.
- Карина всегда олицетворяла меня с совой, и в тот день рождения подарила блокнот, свитер и эту кружку. Все с изображением сов. Блокнот затерялся, свитер стал мал, а кружку удалось сохранить. Я пила из нее всего несколько раз.
- Она была с тобой в тот день?
- Я потащила ее туда с собой. Хотела, чтобы она развеялась, отвлеклась от учебы. Только Карина умела так всецело поглощаться во что-то и полностью отдавать себя делу.
- Такие люди заслуживают уважения, - тихо говорит Макс.
Он боится задеть мою память о подруге, поэтому я решаю перевести тему.
- А где ты работаешь?
Его удивляет этот вопрос, и он без стеснения выпучивает глаза.
- Я сушист.
Я приподнимаю брови, потому что с трудом могу представить соседа в белом костюме на кухне в суши-ресторане.
- В основном готовлю роллы, суши занимается мой коллега, – продолжает он.
- И как так вышло? – спрашиваю я, присаживаясь напротив соседа.
Микки пожимает плечами.
- Само собой как-то. Еще подростком попробовал японскую кухню и с первого ролла влюбился в нее. Свои первые роллы я сготовил в семнадцать лет. Купил в магазине все необходимое, а когда оказался на кухне, то осознал, что даже не умею варить рис. Тогда мои навыки были далеки даже от уровня чайника. Роллы вышли невкусными. После этого я еще год не возвращался к попыткам научиться. А, увидев вакансию в местном японском ресторане, не сдержался и зашел внутрь. Мне так понравилось белое одеяние сушиста, работающего за прозрачным стеклом, и его черная шапочка на голове с красным иероглифом посередине. Он так быстро готовил, что я даже не успевал заметить, как он раскладывает начинку и щедро смазывает ее сыром. Стоя там, я вспомнил, как мои роллы разваливались, и каким резиновым был на вкус рис. Чем дольше там находился, тем больше понимал, что хочу стать сушистом. Затем все пошло своим чередом: обучение, многочисленные неудачные попытки, снова обучение, снова попытки. И так до тех пор, пока вкус и форма моих роллов не стали приближенными к идеалу.
- Надо же. Я и понятия не имела.
- Тебя это мало интересовало.
- Прости, что не проявила банальной вежливости.
Макс улыбается, и эта его улыбка говорит, что он уже привык к дикости моего поведения.
- Хочешь попробовать?
- Твои роллы?
- Да, можешь пойти со мной. Сегодня моя смена.
Я молча смотрю на соседа и не знаю, что ответить. В последний год, когда стоял выбор между да-нет, идти-идти, согласиться-отказать, я всегда выбирала отрицательные варианты.
- Ничего, есть люди, которым японская кухня не по душе. Я понимаю. – Макс опускает голову и начинает убирать со стола.
- Нет-нет, – подскакиваю я с места - Люблю. Просто уже даже и не помню, когда в последний раз ела.
- И не надо помнить. Попробуешь снова, сегодня же. Собирайся.
Работа Макса в двадцати минутах езды от нашего многоквартирного дома. Мы едем в автобусе и всю дорогу молчим, а когда выходим из него, сосед с подозрением смотрит на меня.
- Давно не ездила на общественном транспорте?
- По мне так заметно?
Он улыбается. Похоже, его забавляет моя отстраненность от остального мира. Ему кажется смешным, что я выстроила вокруг себя зону комфорта, из которой больше не выхожу.
В ответ я смотрю на него по-детски наивными глазами и слегка пожимаю плечами, как бы призывая принять меня такой, как есть.
Макс хватает меня за руку и тянет к японскому ресторану в темно-красной расцветке.
Стены внутри светлые. На них, похоже ручная, роспись сакуры. Я оглядываюсь по сторонам: все столики свободны. Словно, прочитав мои мысли, сосед поясняет, что по утрам клиентов почти не бывает.
Я сажусь в дальний угол ресторана, а за моей спиной на стене - опадающие лепестки сакуры. Макс приносит мне меню, но я откладываю его в сторону.
- На твой вкус.
- Если тебе что-то не понравится, ты не станешь кидаться в меня роллами?
Я хочу засмеяться, но не могу. Каждый раз, когда хочется зайтись в приступе смеха, я вспоминаю о своих друзьях, и думаю, что это неправильно: вот так смеяться, когда они мертвы.
- Не стану.
Макс кивает и уходит на кухню. Пока его нет, я смотрю по сторонам и пытаюсь представить каково это - иметь место работы, где ты можешь заниматься любимым делом.
В голове я рисую образ соседа, общающегося с коллегами. Представляю его, склонившегося над листом нори, и укладывающего на него свежесваренный рис. Я задумываюсь о том, почему от него, приходящего домой, не пахнет лососем и имбирем. Неужели я не замечаю таких очевидных вещей, как запах японской кухни?
Макс появляется с деревянным подносом, на нем возвышаются три порции роллов. Он ставит их передо мной, и у меня просыпается аппетит.
- Здесь три вида: кани тараба, унаги онигара и татаки филадельфия.
Макс указывает мне пальцем на первый вид, и пока я пробую его, рассказывает мне его состав.
- В составе кани тараба: снежный краб, японский омлет, сливочный сыр, тобико и особый соус, мое личное ноу-хау.
Когда он заканчивает описание, я как раз проглатываю второй ролл из этой порции и перехожу к следующей.
- Унаги онигара - мой любимый вид. Внутри: копченый угорь, сливочный сыр, унаги соус и сверху кунжутная посыпка.
Я слышу, как кунжут хрустит на зубах и вспоминаю, что когда-то это были и мои любимые роллы. Это такая взрывная смесь для моих вкусовых рецепторов, что я готова застонать от удовольствия.
- Последний вид - татаки филадельфия: опаленный лосось, сливочный сыр, огурец и авокадо.
- Я не очень люблю авокадо.
Макс с улыбкой на лице кивает. Похоже, он и сам не фанат этого фрукта.
Сливочный сыр обволакивает рот и остается на губах, которые я с жадностью облизываю. Мне кажется, что я могу съесть все в одиночку, но уже через несколько роллов, чувствую, как разбухает живот от каждого съеденного кусочка. Макс принимается мне помогать. Вдвоем мы доедаем все примерно через двадцать минут. Хоть он и работает здесь, по нему видно: он не разучился получать удовольствие от такой пищи, она по-прежнему в его приоритете.
- Я уже давно столько не ела. Не роллов, а еды в принципе.
Сосед кивает. Он знает, что и в каких количествах я ем, ведь проводит на кухне больше времени, чем мы с Бель вместе взятые. Это его территория, поэтому, ни одна тарелка или макаронина не пройдут мимо него.
- Очень вкусно. Ты потрясающе готовишь. У меня даже нет слов.
Кажется, его поражает мой искренний восторг.
- Хотелось бы мне так разбираться в чем-то, – задумчиво, и даже с грустью, заявляю я.
- А в чем ты хороша? – спрашивает Макс, вытирая салфеткой губы.
В голове крутится лишь один ответ: в убийствах.
Но я ничего не отвечаю, лишь поднимаюсь с места, чтобы попрощаться. Увидев на лице соседа огорчение, я решаюсь на шаг, который уже давно ни к кому не делала.
Я обнимаю его так крепко, что чувствую через одежду ребра и бьющееся за грудной клеткой сердце. Пусть оно бьется вечно…
Когда я разжимаю свои объятия, парень выглядит смущенным, на его щеках легкий румянец, а губы расплываются в улыбке.
Я ухожу, на прощание коснувшись краями пальцев стола, за которым в одиночестве остается сидеть Макс.

17 глава
На игре
Мне не удается прийти в себя еще несколько минут. Теперь все еще больше походит на сон. Из-за вколотого охранником лекарства, у меня заметно притупляются эмоции. Я ощущаю себя странно. Внутри пугающе пусто. Словно ничего и не произошло. Но сознание все помнит и напоминает мне о мертвой подруге каждую мучительную, терзающую душу, секунду.
Мне удается приподнять голову и снова взглянуть на панель. Правда, уже без всякой надежды. Ведь имя Карины не исчезнет с экрана, а тело так и продолжит, остывая, лежать в кабине.
Ночью был убит Тимофей – мафиози.
Выходит, я не ошиблась!
Что-то действительно ликует во мне. Даже хочется закричать о своей маленькой победе, словно убийство человека для меня – пустой звук.
Правая щека начинает гореть, будто ее прожигают взглядом. Я медленно поворачиваю голову и вижу Марию. Она сверлит меня глазами. И даже, когда я это замечаю, не думает их отводить.
Почему она смотрит на меня с таким подозрением? Неужели она разбирается в людях настолько хорошо, что определила мою роль? Или она заметила на мне кровь?
Я смотрю на измазанные кровью руки. Это не кровь Владимира или Тимофея. Я испачкалась, когда пыталась помочь Карине.
Нет. Не может быть, что она догадалась.
Мы смотрим друг другу в глаза до тех пор, пока не наступает очередная игровая ночь. Когда двери захлопываются, я уже знаю, кого навещу.
Я даже не колеблюсь, доставая нож. Поднимаю его на уровень глаз, смотря на лезвие, словно в зеркало.
Плотно сжав рукоять в правой руке, левой я надавливаю на кнопку открытия дверей в кабинку Марии.
По девушке заметно: она не удивлена. Как только я вхожу, она отлипает от задней стены и направляется ко мне. От столь неожиданной дерзости с ее стороны, я отступаю на шаг. Но Мария продолжает сокращать дистанцию между нами.
- Ты настоящий игрок и убийца, – заявляет она, остановившись в шаге от меня.
Непоколебимость неожиданно сменяется обуревающим гневом.  Я наношу ей два удара в живот: один за другим.
Пронизывание ножом живой плоти напоминает мне прокалывание воздушных шаров.
Мария отшатывается. Я бросаю нож и хватаю ее за плечи.
- У меня нет выбора! – кричу я, пока трясу ее тело из стороны в сторону.
- Ты спасаешь только себя, – отвечает она сквозь хрипы, держась за живот.
От ее слов я застываю на месте. Она не имеет права так говорить.
Я снова хватаюсь за нож. Хочу ударить ее в шею или даже лицо. Но, замахнувшись, мне становится так больно, что я сгибаюсь пополам, издавая отчаянный крик.
Мария отползает к задней стене, а я сижу на коленях в центре кабинки. Смотрю на ее раны и бледнеющее лицо. Кажется, теперь, мои страдания не уменьшит даже успокоительное в шприце. Сожаление настолько сильное, что внутри начинает ломить.
- Возвращайся к себе, – раздается голос Софии позади меня.
Снова этот едкий нарочитый тон. А может мне убить и ее?
Но, пока я поднимаюсь, рядом с ней появляется охранник, заслоняющий ее своим телом.
Вернувшись в кабину, я снова усаживаюсь на пол. Все становится таким цикличным. Настоящий замкнутый круг. Ощущаю себя хомяком, бегающим в адском колесе.
Снова этот визг. Кажется, что с каждым разом панель издает все более громкие, режущие слух, звуки.
Я не понимаю, как действуют остальные. Не знаю, кому из мафиози пришла идея убить Карину. Или почему сейчас на экране я снова вижу знакомое имя.
Анжелика играет за мафиози. Ночью были убиты: Римма – гражданин, Мария – доктор.
Смотреть на живую подругу даже тяжелее, чем на очередного зарезанного мной человека.
Пока Анжелика неподвижно стоит у панели, София почти на носочках подбегает к электрическому стулу и начинает хлопать в ладоши. Улыбка при этом у нее самая счастливая из всех, что я видела.
Может быть, в своем сумасшествии она нашла счастье?
- У вас есть пять минут, чтобы проголосовать. Анжелина была плохим человеком. Она убивала людей! Так давайте ее накажем! – София расставляет руки в стороны, словно прося аплодисментов за свою речь.
Это невыносимо. Смотреть на подругу, содрогаясь от мыслей о ее судьбе.
Мне всегда казалось, что двадцать - это много, но, смотря на Анжелику, начинаю понимать, насколько же это ничтожно мало. Двадцать лет – пустой звук, особенно, для того, кто живет полной жизнью. Я никогда не радовалась жизни так, как это делала она. Не такой человек, как Анжелика должен умереть. Это просто неправильно. Но разве здесь это хоть кого-то интересует?
Все голосуют против нее, словно она прокаженная, даже не задумываясь, что она на самом деле за человек.
Охранник хватает Лику за руку, но она вырывается.
- Я могу идти сама, – заявляет подруга, уверенными шагами направляясь к Софии.
Последняя потирает ладони и, не прекращая, улыбается. Как у нее еще не свело скулы? 
Когда, после приглашающего жеста Софии, Анжелика усаживается на электрический стул, я замечаю на ее лице не только страх. В ее глазах заметно облегчение. Наверное, у меня бы и самой оно было, окажись я сейчас там.
А, может быть, мне повезет, и я буду следующей?


18 глава
Спустя год, месяц и три недели после игры
Делая фотографии со своими друзьями, я не думала, что когда-то буду заливать их слезами.
Что может быть глупее перебирания открыток, фотографий и тетрадей, оставшихся после учебы. Мало того, что я не решилась их выкинуть, так еще и притащила с собой в другой город.
Эти вещи должны были хранить мои самые светлые воспоминания, а вместо этого стали напоминанием о самом темном дне жизни.
Я верю, что есть люди, которые меня понимают. Наверняка, кто-то, подобно мне, прямо сейчас сидит на полу в своей комнате, обложенный памятными вещами, и безутешно над ними рыдает.
В дверь стучат в тот момент, когда я рассматриваю фотографию с Анжеликой: мы на учебе в белых халатах прижимаемся друг к другу так, словно хотим слиться воедино.
К своему стыду, я смотрю на дверь с надеждой, что сосед уйдет. Мне не стоило узнавать его интересы, и уж точно не следовало его обнимать.
Стук повторяется.
Моя одичалость дает трещину, когда я слышу его удаляющиеся от двери шаги. Спотыкаясь, я налетаю на дверь и стукаюсь об нее лбом.
- Чтоб тебя! – ругаюсь я вслух.
Держась за надувающуюся от удара шишку, я открываю дверь и вижу соседа. Он стоит с испуганными глазами прямо передо мной.
- Ты упала? – спрашивает он беспокойным голосом.
Я отрицательно мотаю головой. Терпеть не могу такие неловкие ситуации.
- Я тут разбираю кое-какие вещи… Можешь присоединиться, если хочешь.
И с чего я решила, что ему есть дело до моего хлама. Конечно, нет.
- Конечно. Я… Я с удовольствием! – отвечает он, быстрыми шагами заходя в комнату.
Смотря на Макса, усаживающегося у ног моей кровати, во мне начинают бороться два желания: прогнать его и оставить до конца дня с собой.
Я сажусь рядом с ним и некоторое время мы сидим в тишине. Ненавижу тишину.
- Никогда не думала, что все это вызовет во мне столько эмоций, – начинаю я, беря в руки одну из тетрадей.
Макс, не отрываясь, наблюдает, как я ищу нужную страницу. Господи! Какой же он терпеливый!
- Видимо, она нарисовала его, когда я отвернулась, – я провожу пальцем по сердечку на полях, в центре которого красуется подпись: Твоя Ната.
- Сколько же друзей ты там потеряла? – спрашивает сосед.
- Всех, что у меня были, – отвечаю я, бесшумно закрывая тетрадь.
Может показаться, что мне нравится себя добивать. Но правда в том, что мое измученное сердце не желает отпускать ни одну из этих вещей.
Макс берет в руки учебник по фармакологии.
- Похоже, это важная книга.
- Я ее несколько раз прочла.
Он открывает учебник на первой попавшейся странице. Видимо, хочет проверить мои знания.
- Не стоит этого делать, - отрезаю я.
Сосед хмурится, но захлопывает книгу и откладывает ее в сторону.
Теперь, он тянет руки к одной из открыток. Я даже не знаю от кого она, но вижу, что подарена в мой восемнадцатый день рождения. Его я праздновала с размахом. Тогда собрались все друзья и родственники. Родители арендовали два помещения в ресторане. Если закрыть глаза и сосредоточиться на этом воспоминании, в ушах начинает играть громкая музыка и раздаваться голоса близких, произносящие в мою честь тосты.
- Здесь написано, что это в день твоего восемнадцатого дня рождения от Карины.
Я представляю ее аккуратный почерк. Наверняка, подпись сделана разноцветными ручками. Возможно, каждая буква разным цветом. Я беру у Макса открытку и убеждаюсь в своих догадках. Карина уже никогда не изменится. Она будет жить исключительно в моей памяти и там навсегда останется такой.
- Зачем ты возишься в этом? Разве, это не тяжело? - спрашивает несмело сосед.
Я пожимаю плечами.
- Нравится делать себе больно? – этот вопрос Макс задает с большим напором.
Я вижу, что он не одобряет происходящего. Он не желает в этом копаться, и не хочет, чтобы это делала я. Мне кажется, что сосед посоветовал бы мне все это сжечь и навсегда забыть. Но я так не могу.
- Это все, что осталось от них, - отвечаю я единственное, что приходит в голову.
- Твои воспоминания о них - это то, что у тебя действительно осталось. А вот это все... – он небрежно берет горсть открыток и подносит их к моему лицу - Это всего лишь напоминания о том, что произошло. Все это для того, чтобы ты не забывала, ценой чьих жизней ты сейчас живешь.
Я начинаю часто моргать, чтобы не заплакать. Запрокидываю голову назад, укладывая ее на край кровати.
- Прости за то, что тогда ушла, ничего не сказав. Не знала, как тебя благодарить за то, что ты в очередной раз вывел меня из дома.
- Перестань. – Макс тоже запрокидывает голову. Теперь, мы оба смотрим на потолок.
- Я раздражаю тебя? – спрашиваю я, поворачиваясь к нему лицом.
Он поступает аналогично. Мне ничего не остается, как рассмотреть его лицо: светлые глаза, цвет которых, похоже, зеленый, но с крапинками светло-голубого оттенка. Ресницы такие длинные, что тень от них падает на щеки. И пусть, у него не самые правильные черты, он все равно красив.
- Ты вовсе меня не раздражаешь. Я… можно сказать, переживаю о тебе.
Когда это у него началось? С какого момента он решил, что забота обо мне ложится на его плечи. С чего он вдруг решил, что я позволю ему это делать?
Но ведь я действительно позволяю, иначе бы он здесь не сидел.
- Давай уберем все это? – спрашивает Макс с таким сочувствующим выражением лица, что я не могу не кивнуть.
Он берет коробку и начинает аккуратно складывать туда мои вещи. Вещи, в которых боли больше, чем во мне самой.
Но я, в отличие, от них, как губка, впитываю новые эмоции и создаю новые воспоминания, которые и дают мне сил жить дальше.

19 глава
На игре
На этом свете Анжелику держит лишь одно: я все еще не отдала против нее свой голос. Даже Натали и Анна сдались несколько минут назад, хоть им и было также тяжело. 
Тяжело. Что это вообще за слово. Разве оно отражает наше безысходное положение? Показывает ли оно, каково это, быть абсолютно безвольным? Могут ли другие, услышав слово «тяжело» почувствовать страх за возможные последствия от наших действий?
Своим поведением я подвергаю опасности Лизу. Она может поплатиться за мою неспособность нажать на кнопку. Кажется, что нет ничего проще. Но для меня это сложнее, чем пырнуть незнакомого человека ножом.
- У тебя две минуты! – процеживает мне, покрасневшая от злости, София.
Анжелика поднимает опущенную голову. У нее выпученные, почти не покрытые веками глаза. Они безостановочно вращаются из стороны в стороны.  Губы двигаются так, словно она задыхается. Кончики пальцев беспомощно скользят по подлокотникам деревянного стула, после чего ее руки сжимаются в кулак.
- Электрический стул – самое подходящее приспособление для приведения в исполнение смертных приговоров, - произносит София, словно заученный заранее, текст.
Снова этот преподавательский тон. Я больше не могу молчать.
- Только у тебя нет никаких прав приговаривать кого-то к смерти! – испугавшись собственной дерзости, я хлопаю себя ладонью по губам, а после плотно зажимаю рот, чтобы не ляпнуть чего-то еще.
Организатор смотрит на меня с язвительной ухмылкой.
- А у тебя есть?
Я вздрагиваю, и она видит мой испуг. Всего несколько слов, но их достаточно, чтобы выдать мою роль и сделать следующей жертвой.
- Как и у остальных, отдавших свой голос против нее? - продолжает она, отводя от меня подозрения - И, между прочим, это один из самых гуманных способов умерщвления.
- Что гуманного в поджаривании мозгов? - спрашиваю я, ощутив от Софии вызов.
- Ты бы предпочла гильотину? - усмехается женщина, и у меня появляется желание плюнуть ей в лицо.
Непонятно в какой момент, но все происходящее превращается в наше с Софией противоборство. Мы пристально смотрим друг другу в глаза. Кажется, она даже забыла о Лике. А, может быть, подумывает посадить меня на ее место?
Наконец, София, словно вспомнив, где находится и что происходит, резко поворачивается к Анжелике. Две минуты, которые ей отвели, уже закончились.
Терпение Софии лопается. Она сама крепит руки подруги к подлокотникам, а ноги к креплениям ножных контактов. Туловище фиксирует дополнительными ремнями, а на лицо опускает маску.
Когда на голову Лики надевают шлем, я больше не могу стоять на месте.
- Не надо! - кричу я и, окончательно обезумев, срываюсь с места.
София поворачивает на меня голову. Склонившаяся над Анжеликой, она напоминает хищника, никого не подпускающего к своей добыче. 
- Давай! Сделай еще один шаг и увидишь, что будет с твоей Лизой! – шипит женщина, обнажая передо мной гиеновый оскал.
Услышав имя сестры, я, как участник игры «Морская фигура, замри!» застываю на месте. 
София довольно улыбается, а затем кивает охраннику.
Легкий кивок, но именно он ознаменовывает начало казни.
Он поворачивает рубильник, и все видят, как сотрясается в конвульсиях тело Анжелики, подаваясь вперед так сильно, что если бы она не была пристегнута, то, должно быть, отлетела бы на несколько метров.
Страшно представить, какое напряжение проходит через подругу, но после яркой вспышки пламени, все помещение заполняется запахом паленого мяса. От ее головы идет пар, а голые ноги становятся черно-фиолетового цвета. Все остальное тело раздувается и приобретает темно-красный оттенок.
Я представляю, что находится под маской: возможно, лопнувшие глаза и струящаяся из них кровь, почерневшие губы и пена изо рта.
Больше не в силах видеть этого, я отворачиваюсь, но понимаю, что приступ рвоты мне не сдержать.
Никто не сдерживается. Подвал заполнен кровью и рвотой, ставшей неотъемлемым атрибутом каждой кабинки.
Согнувшись пополам, я представляю, как закипела кровь внутри тела подруги, и как она буквально сгорела, сидя в этом деревянном кресле.
Через пару минут стул с Анжеликой перетаскивают в дальний угол подвала, но этот отвратительный запах проникает в меня и заполняет все внутри.

20 глава
Спустя год и два месяца
Я захожу на кухню и сразу улавливаю запах жареного мяса. Бель готовит курицу, обваленную в каких-то специях, отчего на вид она вся красная.
Я нервно сглатываю ком, подступивший к горлу. Нельзя позволить какой-то курице вызвать у меня рвоту.
- Будешь есть? - с улыбкой спрашивает соседка.
- Я больше не ем жареное мясо, – отвечаю я.
Да, тогда в подвале пахло совсем не жареной курицей, но мое сознание само создало эту фобию. И я ничего не могу с этим поделать. 
Бель ничего не понимает. Да и никто бы не понял. Хотя бы потому, что факт казни одного из игроков на электрическом стуле, непонятно откуда взявшемся у Софии, тщательно скрывается и по сей день.
Должно быть, сейчас, спустя целый год, расследование тронулось с той мертвой точки. Наверняка, у них полно фактов о произошедшем и не так много загадок, как в самый первый день. Полицейские готовы держать меня в курсе событий, но я держусь от этого подальше. Они волнуются, что такое может повториться, но какой мне от этого прок?
Я уже побывала там, а предотвратить подобное просто не в силах.
Никто не в силах, хотя после произошедшего подобные игры и прочие квесты в закрытых комнатах, теперь на особом контроле. Их проверяют строже, чем Роспотребнадзор общепиты.
- Я могу сготовить то, что ты любишь, – прерывает мои размышления Бель.
В этот момент входит Макс и легонько касается моего плеча.
- Она у нас любит роллы. И только у меня есть право кормить ее ими.
Он улыбается, кажется, довольный тем, что мы сближаемся. А я почему-то снова начинаю об этом жалеть. Хочется извиниться за смуту, которую я навела в его голове.
Но все, что я могу делать в этот момент - смотреть на жареную курицу, чувствуя, как волнами подкатывает тошнота. В глазах появляется образ обугленного тела Лики, и я уже не могу себя сдерживать. 
- Мне нужно... - я бегу к туалету, умоляя саму себя немного подождать.
Позади слышатся шаги: Макс бежит вслед за мной.
Когда я оказываюсь над унитазом, и все съеденное за день начинает вылетать из моего рта, сосед подхватывает мои волосы и держит над головой, чтобы я их не запачкала.
Я думаю, что все закончилось, но этот запах теперь исходит, словно из меня самой. Будто бы он у меня внутри.
Снова открывая рот, мне начинает казаться, что, если сейчас не прекращу думать о подруге, меня стошнит собственными органами.
- Я не могу остановиться... Я... - снова открываю рот, но в желудке больше ничего нет, поэтому я лишь сжимаюсь от рвущейся наружу боли. На глазах выступают слезы.
Макс берет меня за плечи и усаживает на пол.
- Я взял отпуск. Небольшой, всего пять дней, но этого хватит, чтобы убраться подальше отсюда, к морю. Ты поедешь со мной?
Я смотрю на него и не могу понять смысла доносящихся до меня слов. Он куда-то меня приглашает, пока я в самом неприглядном виде сижу на полу в туалете, держась правой рукой за унитаз
- У меня не так много денег. Родители присылают на аренду комнаты и еду. Я не могу просить еще.
- Я сам все оплачу. Да и какие тут расходы. Поедем на моей машине.
- А на еду...
- Ты ешь не больше, чем птенец.
Я искренне улыбаюсь, и он проводит ладонью по моим влажным волосам.
- Идем в ванную, умоешься. Выезжаем завтра. Как только отдохнешь, начинай собирать вещи. Договорились?
Я послушно киваю головой и совсем не потому, что у меня нет сил с ним спорить.

21 глава
На игре
Когда я только оказалась в этом подвале, мне было дико страшно. Но тогда во мне все еще кипела жизнь, я даже оставалась прежним человеком, помнила собственное имя.
Сейчас, к четвертой игровой ночи, я впадаю в бездонное отчаяние. Из головы не выходит образ Анжелики. И хоть ее лицо было скрыто маской, мое больное воображение рисует перед глазами ужасные картины, от которых я никак не могу избавиться.
То ли у меня наступает апатия, то ли я уже настолько привыкла к своей кровавой роли в этой игре, но на очередное убийство я иду без дрожащих рук.
Осунувшаяся, согнувшись как старуха, я стою перед кабинкой парня по имени Гарик. Он выглядит таким сломленным и разбитым, будто это его подругу сейчас поджарили на электрическом стуле, а не мою.
Хочется по-звериному зареветь: Это не тебе здесь плохо! Это мне, мне здесь плохо!
Парень сидит на полу и качается, словно маятник. Его губы то сжимаются, то искривляются в истерической улыбке. Руки обхватывают прижатые к груди колени.
Заметив меня, он, словно в бреду, протягивает ко мне руки и называет мамой. От неожиданности я отшатываюсь. Кажется, теперь, я знаю, как выглядят люди на грани сумасшествия.
- Сколько тебе лет, Гарик? – спрашиваю я, подползая к нему на четвереньках.
  Парень смотрит на меня сверкающими от слез ореховыми глазами.  Его мальчишеский невинный взгляд заставляют меня проникнуться к нему всем сердцем. Я сажусь рядом с ним и обнимаю правой рукой.
Сначала я хотела остановить его покачивания, но вместо этого начала качаться вместе с ним: вправо-влево, вправо-влево. Гарик склоняет на мое плечо голову. Я взъерошиваю его лаково-черные волосы, после чего он неожиданно останавливается.
Гарик поднимает голову и подносит губы к моему уху.
- Мама никогда не простит меня.
Я поворачиваюсь к нему, не прекращая поглаживать по голове.
- Почему? – спрашиваю я.
- Она такая набожная… Она… - его голос начинает дрожать – Как ей жить, зная, что сын – убийца?
Я начинаю быстро кивать, желая его успокоить. Гарик разворачивается всем телом и впивается пальцами в мои плечи.
- Если выберешься, обещай, что она не узнает, - он давит с такой силой, что на его руках проступают вены.
Если убийца забирает грехи убиенного, то Гарику будет все прощено?
Но какая разница, куда мы попадем после смерти, если прямо сейчас мы уже на игре в аду?
Я хватаю его за волосы на затылке и тяну к себе. Теперь, когда его лоб соприкасается с моим, я могу наконец-то ему ответить.
- Обещаю, – совершенно безумным голосом шепчу я, хватаясь рукой за нож.
Впервые за игру я зажмуриваюсь, когда убиваю. Причем так сильно, будто хочу выдавить глаза.
Когда наступает очередной день, я удивляюсь тому, как тихо. Первое, что я делаю, смотрю на Марка. Облегчение от того, что он жив, не сравнится ни с чем на свете.
Эта игра отличается скоротечностью. Мы не успеваем осознать смерть одних, когда к ним добавляется еще пара трупов.
Натали играет за граждан. Ночью были убиты: Натали – гражданин, Гарик – мафиози.
Я присоединяюсь к вышедшей из кабины Анне. Вместе мы подходим к Натали. Мои глаза скользят по кровавым пятнам на ее безупречно-белой блузке.
Анну начинает тошнить. Опустившись на корточки, я поглаживаю ее скрюченное тело по спине.
- Что нам делать? – спрашивает подруга, пытаясь подняться на ноги.
Я пожимаю плечами, помогая ей встать. Потеря еще одного близкого человека – это слишком для моего разума.  У меня не получается следить за происходящим, в котором один за другим из жизни уходят мои друзья.
- Нам нужно вернуться в кабины, – говорю я подруге тоном прилежной школьницы.
Когда мы проходим около Софии, она одобрительно кивает мне, одаривая при этом ехидной улыбкой.
Нас остается четверо. Помимо меня, Анны и Марка, остался парень по имени Константин. Он пришел на игру вместе с Марией, и мне кажется правильным отправить его следом за ней.
В детстве мы часто с семьей бывали в деревне. И в одну из таких поездок, выйдя утром во двор, я увидела подвешенное мощное тело быка. Подходя к животному, я не догадывалась, что увижу слезы в его выпученных глазах. Проводя кончиком указательного пальца по мокрой шерсти у глаз, я думала, что никогда не причиню кому-то боль, и что ни одно живое существо не будет плакать по моей вине.
Крепко-сложенный Константин напоминает мне того самого быка. Из-за тяжелого дыхания у него раздуваются ноздри и живот, а в маленьких круглых глазах-бусинках блестят слезы.
Всего несколько шагов, и я уже оказываюсь рядом с ним. Каждый раз убиваю, словно впервые. В самый ответственный момент руки, как обычно, начинают дрожать. Когда же это закончится? Почему только я прекращаю чьи-то страдания, а моим нет конца?

22 глава
На игре
Вернувшись к себе в кабину, я закрываю руками глаза. Нас осталось трое, и раз я до сих пор жива, Анна или Марк мертвы. Когда панель исторгает из себя очередной визг, нет ни малейшего желания открывать глаза. Может быть, будь я хоть немного сильнее, покончила бы с собой прямо сейчас. Лишь бы не видеть очередного трупа кого-то из близких людей.
- Ада… - раздается знакомый голос.
И он не просто знакомый, он такой родной и любимый, что на радостях я подскакиваю и бегу на этот звук.
Марк прижимает меня к себе.
- Ты жив, жив… - причитаю я, обхватывая руками его лицо, словно не верю собственным глазам.
- Да, но Анна… - он смотрит на меня с сожалением.
- Что с Анной? – спрашиваю я, хотя итак знаю ответ.
Пульсирующая кровь пропитывает светло-голубой топ подруги. Слезы струятся из ее светло-голубых глаз. Я беру ее за руку, и она замечает на мне кровь. На лице Анны появляется странное выражение озабоченности и тревоги, а затем оно становится печальным и таким сочувствующим, что я вдруг вспоминаю каждого, кого убила.
В голове один за другим всплывают мертвенно-бледные лица незнакомых до этого дня мне людей: Владимира, Тимофея, Марии, Гарика и Константина.
Анна умирает на моих руках. Я сворачиваюсь калачиком и кладу голову ей на ноги. Просто лежу и смотрю в ее мертвые глаза. 
Марк касается моего плеча.
- Ада, ее больше нет.
Я поворачиваюсь к нему и обхватываю его ноги.
- Почему он убил ее, а не меня? Почему все так, Марк?
Он делает шаг назад, и я, оставшись без опоры, падаю на пол.
Слишком поздно осознаю, что пол кабины грязный. Теперь, вся одежда пропитана кровью, рвотой, потом и слезами. А внутри я заполнена отвращением и ненавистью к самой себе.
Марк опускается на колени и пытается меня обнять, но его руки для меня теперь невидимы. Я оказываюсь в коконе, выстраиваю вокруг себя стены, лишь бы только оградиться от этой жизни. 
- Ты же знаешь, что должна убить еще одного человека?
Я поднимаю голову и смотрю в глаза парня, появившегося в моей жизни тринадцать лет назад. Первое свидание, робкое касание руки, его пальцы, запущенные в мои волосы, нежный поцелуй и ласковое объятие. Я думаю о его чувствах юмора, пунктуальности и такта, о том, как вежливо он всегда общался с моими родителями, и как по-отцовски заботился о Лизе.
Мы собирались сделать это вместе: прожить данные нам жизни как нельзя лучше. И вот что мы получаем вместо этого: Марк трясет меня и умоляет убить его, просит жить, а я лишь отрицательно мотаю головой.
О какой жизни он говорит? Неужели он думает, что у меня еще остались на это силы?
Он сдается и, не оборачиваясь, уходит в свою кабинку. Я ложусь на спину, и слезы начинают скатываться прямо в уши. Мне становится щекотно, но я продолжаю плакать.
Прижав колени к груди, я катаюсь из стороны в сторону, издавая душераздирающие крики. Мне так больно, словно каждый орган завязался в тугой узел, в венах закипает кровь, в голове лопаются сосуды, а сердце готово вот-вот разорваться.
Ко мне подходит охранник, чтобы рывком поднять меня, но я не поддаюсь. Меня не держат обмякшие ноги. Мне кажется, что я становлюсь овощем, полностью лишившемся здравого рассудка. София кричит мне что-то о Лизе, но даже это не помогает.
Охранник волоком вытаскивает мое тело из кабины и бросает посреди подвала. Теперь, я бьюсь в судорожных конвульсиях, лежа на холодном бетонном полу.
Я не знаю, сколько проходит времени, прежде чем мне удается подняться. София протягивает мне нож и кивает в сторону кабинки Марка.
Тот умоляюще смотрит на меня, но я отбрасываю нож к его ногам.
- Почему я должна это делать? Почему ты не можешь убить меня?
- Ада… Пожалуйста, - он склоняет голову набок.
- Думаешь, если я убила пять человек, я с легкостью сделаю это и с тобой? – кричу я, пока по щекам струятся теплые слезы.
Можно ли считать высшим проявлением любви его поступок? А мой, когда, набравшись смелости, я снова беру в руки нож и ударяю им того, кого безумно люблю?
Я никогда не причиняла физического вреда людям. Мысль нанести кому-то хоть какое-то увечье, даже по случайности, вызывала ужас, но настоящий ужас выглядит не так.
Он не такой, каким его представляешь в своей голове, когда боишься чего-то плохого. Он даже отличается от того, который испытываешь, когда теряешь близкого человека.
Настоящий ужас - оказаться в подвальном помещении дома на окраине города, оборудованного так, что никто не услышит твоих криков, даже если сорвать голос; лежать на отвратительно грязном полу и не испытывать ни капли брезгливости; быть окруженным двенадцатью трупами и знать, что шестеро из них истекли кровью по твоей вине; не иметь возможности сделать глубокий вдох, из-за запаха паленой плоти, моментально вызывающей рвоту; чувствовать себя победителем в битве, но проигравшим войну за собственную жизнь.

23 глава
Спустя год, два месяца и один день
Бель заходит ко мне перед сном и спотыкается, наткнувшись на чемодан.
- В этой кромешной тьме можно и ноги переломать! - возмущается она.
Я включаю лампу, а она тихо прикрывает за собой дверь и направляется ко мне.
Изабель - худощавая и невысокого роста, волосы выкрашены в бордовый цвет, ногти она красит исключительно в черный, хотя в одежде предпочитает светлые оттенки. На работу она всегда надевает брючный костюм. Обычно, на ней белоснежная блузка с ажурными вставками на воротнике и брюки, слишком широкие в бедрах. Чтобы казаться выше, она всегда носит обувь на каблуке.
Но сейчас она в оранжевой махровой пижаме, волосы распущены и слегка спутаны, на лице не осталось следов косметики, но она все равно остается прекрасной.
- Твой парень знает, как ему повезло с тобой? - спрашиваю я.
- А твой? - спрашивает она в ответ, укладываясь рядом со мной.
Я улыбаюсь и поворачиваюсь к ней. Теперь мы лежим, смотря друг другу в глаза.
- Он тебе хотя бы нравится? – спрашивает Бель, заставляя подумать о Максе.
Я молчу. Просто не хочу копаться в себе и своих чувствах.
- Потому что, если нет, то так ему и скажи.
Макс и Бель напоминают мне брата с сестрой. Хотя, порой даже семьи так не заботятся друг о друге.
- Почему он делает это? – спрашиваю я.
- Каждому поступку есть объяснение. Уверена и у него есть. Может, однажды он расскажет тебе свою историю.
- Он хочет помочь и, кажется, у него получается.
- Тогда хорошо, что вы решили куда-то съездить.
- Я могу испортить весь его отдых.
- Он взял этот отпуск не для себя.
- А если бы я не согласилась?
- Взял бы отпуск в другой раз.
- Когда?
- Когда ты была бы готова.
- Я не хочу его расстраивать.
На лице Бель появляется легкая улыбка.
- Ты пугаешь его. Временами, я замечаю, в каком он находится шоке от твоего поведения, но, несмотря на это, продолжает тебе помогать. Ты же видишь, он не отворачивается даже в самые сложные моменты. И я думаю, что это самое важное и нет ничего ценнее такого отношения.
Я обнимаю соседку, от ее волос исходит сладкий аромат, похожий на бабл гам.
Утром Макс обнаруживает нас под моим одеялом. Мне кажется, что я сквозь сон слышу, как расплываются его губы в улыбке, как он тихими шагами подходит к кровати, чтобы взглянуть на нас поближе, и как он цокает, когда замечает, что Бель заняла две моих подушки, а я лежу на самом краю. И, тем не менее, его эта картина трогает, я вижу это по его глазам, когда открываю свои. От неожиданности он подпрыгивает.
- Ты застала меня врасплох.
Бель с закрытыми глазами отвечает ему:
- В следующий раз не будешь подглядывать за девочками.
- Я просто хотел сказать, что нам через час выезжать. Так что…
Я киваю ему.
- Уже встаю.
- Я приготовил завтрак. Надеюсь, тебя не стошнит от яичницы?
Мне даже не кажется это смешным, но я начинаю смеяться. Заливаюсь таким громким смехом, что он эхом отражается в моем сознании.
Макс с Бель с любопытством смотрят на меня, словно я ребенок, впервые издавший новый звук. Я останавливаюсь так же неожиданно, как и начала, а мои соседи делают вид, что ничего не произошло, за что я им благодарна. Но в душе они ликуют, так же, как и я. Еще одно маленькое достижение, ведь, как говорил Цицерон: величайшая победа - победа над самим собой.

24 глава
Спустя год, два месяца и два дня после игры
Я и раньше ездила на море, но сейчас воспоминания об этих поездках кажутся далекими и даже нереальными. Будто это было в другой жизни, и сейчас я лишь слышу их отголоски.
Мы едем целый день, и когда наступает глубокая ночь, я замечаю сонные глаза Макса. Он прикрывает рот во время зевков, а в перерывах между этим занятием трет глаза. Иногда он останавливается, выходит на улицу и разминает ноги. Когда мы оказываемся на заправках, он подолгу стоит у машины, прежде чем вернуться назад.
Сейчас мы оказываемся у небольшого придорожного кафе. Макс тормозит и выходит из машины. Я остаюсь сидеть на месте, но через пару минут сосед стучит в мое окно.
Я открываю дверь, и меня обдает знакомым морским, леденящим до костей, сильным ветром.
Макс расположился за столиком, на котором стоят две чашки чая. Я бесшумно сажусь напротив него, съеживаясь от холода. Заметив это, сосед приносит мне из машины свою куртку.
Мы сидим в абсолютной тишине, которую нарушают проезжающий по трассе транспорт, трепет деревьев и причмокивания Макса.
Раньше меня ужасно раздражало, когда люди издавали звуки во время приема пищи, но сейчас я знаю, что есть куда более страшные человеческие пороки, чем чавканье.
Он тянет губами чай вместе с воздухом, издавая при этом странные булькающие звуки. Спустя несколько минут я даже начинаю находить это зрелище умилительным.
- Прости. Так делать нельзя, - извиняется сосед, заметив, как я буквально сверлю его глазами.
- Ерунда. Пей, как тебе удобно.
- Он ужасен. Никакого вкуса. Как будто землю растворили в воде. Не могу его пить иначе.
- В школе на обед нам всегда давали черный чай в грязных граненых стаканах. На вкус и на вид он был, как ржавая вода. В колледже продавали заварочные пакетики самого дешевого чая в пластиковых стаканчиках. Нужно было еще отстоять в очереди к чайнику, чтобы приготовить этот напиток Богов. Дома я всегда пила какао или кофе с молоком. Но однажды меня угостили мятным чаем. И это был самый вкусный чай в моей жизни.
- Мой мятный чай? – спрашивает Макс, тыкая себя пальцами в грудь.
Я киваю и одариваю его широкой улыбкой.
- Ты мне сейчас льстишь, да? – спрашивает сосед, изображая на лице подозрение.
Я поднимаю руки, будто хочу сдаться.
- Говорю только правду и ничего кроме правды. 
Макс улыбается, когда осознает, что открыл для меня что-то с лучшей стороны.
- Каково было находиться на той игре и не знать, выживешь ты или нет? – неожиданно спрашивает сосед.
Такие вопросы для меня, как ведро ледяной воды, вылитой на голову. Они сразу возвращают в реальность, снимают любую усталость и бодрят лучше крепкого кофе.
- Только не говори, что ты затеял эту поездку ради ответов на свои вопросы.
- Конечно же, нет. Можешь не отвечать, если не хочешь. Я просто… Не знаю… Это банальное любопытство. Извини за это. – Макс опускает голову, стыдясь смотреть мне в глаза.
Я протягиваю ему раскрытую ладонь, и он кладет на нее свою.
- Перестань постоянно извиняться, – говорю я соседу.
В ответ он лишь кивает. Я прячу руки в карманы куртки и отворачиваюсь, не желая встречаться с ним глазами, когда начну говорить об игре.
- Я с самого начала ждала смерти. Каждую игровую ночь смотрела на двери кабины, и все ждала, когда они откроются. Но никто не приходил. Вместо этого они по очереди убивали моих друзей. Одного за другим. Не успевала я опомниться, как это происходило снова. Снова и снова, по кругу. А я все ждала, когда этот круг оборвется. Но это не кончалось до тех пор, пока я не потеряла всех. Я боялась умереть, но в тот день оставаться в живых было даже страшнее.
К тому моменту, когда я заканчиваю говорить, воротник кожаной куртки Макса становится мокрым от моих слез.
- Я рад, что ты согласилась поехать со мной. – Макс поднимается с места.
- Ты так быстро меняешь темы, – вытирая ладонями мокрое лицо, я тоже встаю с неудобного пластикового стула.
Макс виновато улыбается.
- Идем. Нам еще ехать и ехать.
Мы возвращаемся в машину, так и не допив чай.
Когда Макс трогается с места, я замечаю на его лице обеспокоенность. Он так хотел узнать, каково это, побывать на той игре. Но стоило мне заговорить об этом, и он впал в настоящий ужас.

25 глава
На игре
Тук-тук-тук.
Она все ближе подходит ко мне.
Тук-тук-тук.
Тонкие губы Софии искривлены в странной почтительно-восхищенной улыбке. Она смотрит на меня гордым обожающим взглядом. Кажется, для нее я – герой.
Не желая на нее смотреть, я отворачиваюсь.
Раздаются аплодисменты.
- Поздравляю! Ты победила! – восклицает она.
Сколько же восхищения в ее кислом маслянистом голосе.
- Хочешь знать, какая у него была роль?
Я ничего не отвечаю.
- Не хочешь знать, какая роль была у Марка? – спрашивает она протяжным, почти певучим, голосом.
Тук-тук-тук.
Она стоит прямо за мной.
- Повернись и ответь на вопрос, – настойчиво произносит она.
Я остаюсь сидеть неподвижно.
София дает мне пинка. Каблук ее туфли, словно проделывает дыру в позвоночнике. Это пронизывающая боль, но я не издаю ни звука. На сегодня с меня хватит слез.
- Повернись! – она взрывается истерическим криком. – Повернись!
В руке я зажимаю нож, который выудила из тела Марка пару минут назад. Он умер быстро, почти мгновенно. Я не могу оторвать глаз от его мертвого тела. Не могу забыть грустной улыбки, которой он меня одарил перед тем, как смерть застыла на его лице.
- Кто ты? – ломающимся голосом спрашиваю я, поворачиваясь к ней боком.
- А кто я, по-твоему? – парирует она своим фирменным слащаво-ядовитым тоном.
Я прячу нож под правым бедром в надежде, что она его не заметит.
- Маньяк, – высказываю я предположение.
Она начинает смеяться. Заливается диким хохотом, и краем глаза я вижу, как от смеха она вскидывает кверху голову.
- Из твоих уст это звучит особенно смешно, – она снова заходится лающим смехом.
Хоть бы она захлебнулась в этом приступе.
- Я никого не убивала. Вы все сделали за меня, – говорит она, успокоившись.
- Это все – воплощение твоих садистских фантазий? – спрашиваю я, смотря ей в глаза.
Надеюсь, в моем немигающем ледяном взгляде она видит эту всепоглощающую ненависть к ней.
- Это все – всего лишь игра. – София расставляет руки в стороны и невинно улыбается.
- Но не для тебя. Ты ведь получила удовольствие, больная на голову, тварь! – кричу я озлобленным голосом.
Она меняется в лице.
- Ты же после каждого убийства светилась от счастья! А когда казнили Анжелику, тебе только не хватало бенгальской свечи в руке и рождественской музыки. Тогда бы ты точно бросилась танцевать вокруг электрического стула. Какая же ты ненормальная! – продолжаю я, несмотря на растущее безумие на лице Софии.
Она сжимает руки в кулаки. Впивается ногтями в собственную кожу, пока сверлит меня глазами.
- Тебя избивала мать или отчим насиловал каждую ночь? А может, над тобой издевались в школе? Или нет? Какое у тебя оправдание? – требовательным голосом спрашиваю я.
- Замолчи, Ада. Ты не хочешь умереть здесь. Поэтому, замолчи! – строгим тоном отвечает она.
Я вижу, что ей с трудом удается держать себя в руках. Но мне уже не остановиться. Я хочу добить ее, довести до предела. Пусть ей хоть немного станет также больно.
- Запугивание, ограничение других в свободе, получение удовольствия от чужих мучений, помешанность на оружии. Я знаю, чем ты больна, София. Знаю, – произношу я едким тихим голосом.
Она садится на корточки передо мной. Теперь, мы смотрим друг другу в глаза.
- Знаешь… Другие ненавидят, когда я ставлю им диагнозы. Но я поставлю еще один.
Она хватает меня за волосы, но я продолжаю говорить.
- У тебя садистическое расстройство личности. Ты никакой не гений, София. Ты такая же больная, как сотни других убийц.
Я выплевываю слова ей в лицо.
За волосы она тянет мою голову, разворачивая лицом к себе. Смотрит на меня своими безумными сверкающими темными глазами, белки которых налиты кровью.
Ей нравится смотреть, как натягивается кожа на моем лице, и поэтому она тянет еще сильнее. Видеть удовольствие на ее лице мне совсем не страшно. Я достаточно увидела за сегодняшний день.
Она может снять с меня скальп, выдавить мне глаза, отрезать по очереди пальцы, засунуть дуло пистолета в рот и выстрелить. Но ничего из этого не станет хуже всплывающих перед глазами картин.
Сегодня у смерти было мое лицо, тихо подкрадывающейся из-за закрытой двери с ножом в руке. Она принимала мой облик, мы становились с ней единым целым, да так сроднились, что в итоге победили.
Но она не отпускает меня, засела в голове и шепчет о незавершенной игре. Мы научились слаженно работать. Поэтому, я, не подавая вида, достаю правой рукой, спрятанный под бедром окровавленный нож. В последний раз смотрю в ее сумасшедшие глаза и на дрожащий от удовольствия подбородок, а затем резко ударяю ее ножом, целясь, впервые за день, в самое сердце. Она почти сразу разжимает из рук мои влажные волосы, раскрывает рот и падает.
- Не стоило подходить так близко, – процеживаю я хриплым голосом.

26 глава
Спустя год, два месяца и два дня после игры
Мы попадаем в пробку, когда оказываемся в горной местности с узкими извилистыми дорогами.
Из-за царящей в машине тишины мне начинает казаться, что я оглохла. Я уставилась на панель с электронными часами и жду, когда наступит следующая минута, а затем следующая.
Неожиданно Макс открывает свое окно, и различные звуки наполняют наше авто: звуковые сигналы автомобильных клаксонов, шум ветра, голоса людей и даже лай собаки.
Удивленная последним, я оборачиваюсь и вижу, что в иномарке позади на переднем сидении сидит лабрадор. Он высунул свою мордочку в наполовину открытое окно и дышит, высунув на бок язык, изредка выражая свое желание оказаться снаружи негромким лаем или повизгиванием.
Когда Макс замечает мой интерес, он опускает стекло и слегка кивает мне в его сторону.
Моя голова оказывается снаружи. Горный ветер обдает лицо прохладой и спутывает длинные волосы, часть которых прилипает к губам и оказывается в приоткрытом от восторга рте. Я делаю такие глубокие вдохи, что все внутри заполняется холодным воздухом. Что-то в груди даже начинает больно щемить, но я не останавливаюсь, продолжая делать глубокие вдохи.
Неожиданно раздается голос Макса и мне приходиться вернуться назад.
- Ты любишь собак?
Услышав вопрос, я начинаю светиться, потому что мое сердце переполнено любовью к этим созданиям с добрейшими глазами, бесконечной преданностью и виляющими при виде хозяина хвостами.
- Люблю. А ты?
- Люблю, но после того, как похоронил три года назад Малыша, больше не хочу заводить животных, – с грустью в голосе произносит Макс.
- Каким он был? – спрашиваю я.
- Огромный мохнатый пес. Он был реально громадной глыбой! - заявляет сосед.
Его грустная улыбка напоминает мне о Марке.
- Я понимаю, о чем ты говоришь.
- У тебя тоже была собака? – спрашивает Макс.
- Нет. Но у меня, как и у всех людей, были потери.
- Ты сейчас про игру?
- Когда они умерли, я начала держаться за тех, кто у меня еще остался. Тряслась за родителей каждый раз, когда они уходили из дома. Из-за этого страха я не хотела заводить новых знакомств. Прямо, как ты, животных.
Те, кому посчастливилось застать на лице Макса эту сочувствующую улыбку - настоящий счастливчик. Редко встретишь кого-то настолько искренне сопереживающего, и так сильно проникшегося твоей личной трагедией. Иногда кажется, что он считает себя ее частью.
- Я бы заплакала, но на душе подозрительное спокойствие, – тихо говорю я.
- Может быть, это затишье перед бурей? - Макс ухмыляется, хлопая ладонями по рулю.
- Не может быть.
- И даже то, что быть не может, однажды тоже может быть.
Я хочу нахмуриться, но легкий смешок вылетает из меня, словно бабочка, освободившаяся от кокона.
- Потрясающе! - восклицает Макс.
- Что? - я, как маленький ребенок, смотрю по сторонам в поисках чего-то необычного.
- Твой смех, - отвечает он на мой вопрос и трогается с места вслед за двинувшейся вперед колонной автомобилей.

27 глава
На игре
Заметив оживление среди охранников, я снова хватаюсь за рукоять ножа. Выудив его из тела Софии, я начинаю отползать к кабинке Марка. С острия капает кровь, оставляя за мной кровавый след.
Один из охранников делает шаг в мою сторону. Насторожившись, я принимаю позу хищника готового броситься на добычу. Уверена, что выгляжу, как настоящий бешеный зверь. Не хватает только пены изо рта.
Он поднимает руку, в которой держит пистолет.
- Сейчас я отброшу его в сторону, – произносит он, глядя мне в глаза.
Охранник поворачивается и кивает остальным.
- Вы тоже.
Они почти синхронно избавляются от оружия.
- Я не уберу нож, – сдавленным голосом процеживаю я.
- Ты нам не доверяешь. Это понятно, – он подходит все ближе.
Я помню этого охранника. И он полный идиот, если решил, что я забыла.
- Ты бросил меня на пол кабины, как мешок с мусором, – говорю я таким холодным незнакомым голосом.
За три часа игры я стала абсолютно опустошенной. И мне потребовалось несколько секунд после нее, чтобы заполнить эту пустоту безграничной ненавистью. Теперь, я всего лишь сосуд, внутри которого свирепая неукротимая злоба.
 - Мы хотим выбраться не меньше твоего, – заявляет он, приближаясь ко мне все ближе.
Оказавшись у тела Софии, он наклоняется. Кажется, хочет проверить пульс.
Я стала настолько параноидальной, что вижу опасность в каждом его движении. Он поднимает голову и смотрит на меня, пока по его лицу скользит нервная улыбка. Сколько фальши в этой гадкой ухмылке. Я бросаю взгляд на его руку и замечаю, как она тянется к карману брюк Софии.
У нее ведь был пистолет!
Потеряв голову, я срываюсь с места и набрасываюсь на него. Он быстро справляется со мной и оказывается сверху. Вцепившись в мои плечи, начинает трясти так, словно хочет выбить всю дурь. После нескольких ударов по запястью, я выпускаю из рук нож.
Он оборачивается и смотрит на остальных.
- Сходите вниз за остальными. Решим, что с ней делать. Быстро! – рявкает он, продолжая держать меня прибитой к полу.
Слышатся удаляющиеся шаги. 
- Думала, тебе действительно позволят уйти?
Я смотрю на него своими пустыми глазами. Неужели он не понимает, что мне все равно.
- София – наивная шавка. Стоило что-то заподозрить, когда она предложила такую сумму за несложную работенку. Я, конечно, думал, что здесь будет происходить какая-то хрень, но, чтобы такое! Блин… - он смотрит по сторонам. – Я такое впервые вижу. Хотя, какая мне разница. Мне никогда столько не платили, даже за убийства! Все-таки, есть плюс работы с ненормальными. Они денег не жалеют.
От его болтовни у меня сдавливает виски.
Только я собираюсь попросить его заткнуться, как раздается выстрел. Выплюнутая пистолетом пуля попадает в голову охранника. Он начинает оседать и падает на бок. Забрызганная кровью, я быстро скидываю с себя его ноги и принимаюсь отползать.
Парень, держащий в руке пистолет, начинает тыкать им в остальных.
- Встаньте к стене, – приказывает он требовательным голосом. - А теперь, повернитесь боком.
Когда оставшиеся четыре охранника оказываются выстроенными в ряд у стены, выстрелы начинают следовать один за другим.
Я вздрагиваю после каждого пробитого им виска.
- С ними все, – раздается спокойный голос.
Открыв зажмуренные глаза, я замечаю его удаляющуюся спину.
- Куда ты? – спрашиваю я, не понимая, что происходит.
- Я сделал то, что от меня требовалось, – отвечает он, не поворачиваясь.
- И что же ты сделал? – я поднимаюсь на свои дрожащие ноги.
- Зачистку, – отвечает он, уже поднимаясь по порожкам.
Оставшись в одиночестве, я осматриваюсь по сторонам. Тело продолжает дрожать. Единственное, что у меня осталось – мои инстинкты. Следуя им, я направляюсь к выходу из подвала.
Каждый порожек дается мне не просто тяжело. Я, словно шагаю по трупам, оставшимся за спиной.
Наверху еще несколько застреленных охранников. Заметив незапертую дверь, я хватаюсь за ручку.
Оказавшись снаружи, дрожащей рукой я достаю из кармана сотовый. Заглушка, о которой упоминала София, действует даже вне дома. Я подхожу к высокому забору, но ничего не меняется.
Я пытаюсь открыть его. Ищу какие-нибудь кнопки или замки. Что угодно. Но здесь ничего нет.
Сдавшись, я опускаюсь на землю рядом с воротами.
Просидев в тишине несколько минут, я возвращаюсь в дом.
На экране по-прежнему идут трансляции.
Ум заходит за разум. Я хватаю металлическую вешалку, стоящую в коридоре и принимаюсь бить по телевизору до тех пор, пока изображение не исчезает вместе с отлетающими кусками экрана.
Выдохнувшись, я плюхаюсь в кресло, в котором несколько часов назад сидела София.
- Я создала нечто гениальное. И сегодня вы сможете стать частью этого, доведенного мной до идеала, совершенства, – произношу я, пытаясь подражать Софии.
Кажется, я начинаю терять рассудок. Из меня вырывается серия истерических смешков, а после я захожусь в настоящем припадке.
Хохочу до боли в животе, а через несколько минут вдруг замолкаю. Какой же это мерзкий звук – мой смех. Никогда больше не стану смеяться.
Найдя в одной из комнат стул, я оттаскиваю его к воротам. С трудом стоя на ногах, я забираюсь на него. Ухватившись дрожащими руками за верхний край, начинаю подтягиваться.
В попытке перелезть на другую сторону, я срываюсь и падаю вниз. Слышится хруст руки, на которую приземляется тело. Внутри, словно трескается что-то еще, но я все равно подскакиваю на ноги и начинаю быстро идти.
Отбежав, я снова достаю мобильник. Связи все еще нет.
С каждым, остающимся за спиной, метром, сил остается меньше, а боль становится все сильней. Когда я бегу, как побитая собака, в груди, будто гремят отломки костей.
Остановившись у куста шиповника, я достаю сотовый. На экране две палочки. Набрав номер полиции, внутри вдруг начинает разливаться жгучая боль. Мне не хватает воздуха. Назвав дежурному несвязной речью адрес, я начинаю терять сознание, уверенная в том, что никто меня здесь не найдет.
Но умереть здесь, под цветущим кустом, все же лучше, чем в том подвале.

28 глава
Спустя год, два месяца и три дня после игры
К обеду мы оказываемся в небольшом курортном городке. Макс паркуется рядом с аквапарком.
- Будешь здесь, пока я ищу жилье? – спрашивает сосед, вытаскивая ключи из замка зажигания.
- Да. Посижу здесь.
- Постараюсь недолго.
Я киваю, и он уходит, оставляя меня в одиночестве.
Первые минут десять я провожу, рассматривая стоящие рядом автомобили.  С каждой минутой становится все жарче. Не выдержав, я выхожу наружу.
Из аквапарка доносятся громкие визги и смех. Слышны брызги воды, когда в нее с горки плюхается очередной человек.
Мимо меня проходят загорелые отдыхающие, облаченные в купальники. В руках у них надувные круги и матрасы. Они светятся, но заметив мою бледную суровую мину, мгновенно меняются в лице.
Даже, оказавшись в тысячи километров от дома, я все равно остаюсь белой вороной.
- Ищете жилье? – раздается позади меня мужской голос с кавказским акцентом.
Я оборачиваюсь и вижу коренастого мужчину в клетчатой рубашке. Неужели, здесь еще остались одетые люди.
- Вроде того – отвечаю я, глазами ища Макса.
У мужчины выпирающий пивной животик и черные густые усы. Он выглядит, как владелец шашлычной или прибрежной столовой.
Может быть, я просто забыла, как выглядят южане, но его лицо кажется мне самым солнечным из всех, что я видела.
- Я сдаю номера недалеко от набережной. Хотите посмотреть? – спрашивает он, подходя ко мне своей медвежьей походкой.
- Думаю, да. Только нужно подождать, пока вернется мой друг.
Ну же Макс. Где тебя носит?
Мужчина встает рядом со мной и достает из кармана пачку сигарет.
- Не возражаете?
Я отрицательно мотаю головой, хотя ненавижу табачный дым.
- Курю уже двадцать лет. Однажды бросал ради жены. А, когда она умерла, снова закурил. Наверное, от горя.
Он говорит о грустных вещах, но все равно улыбается. Как ему это удается?
- Мне жаль, – тихо говорю ему я.
- Это ничего. Уже бывали у нас?
- Несколько лет назад отдыхали с семьей в поселке неподалеку.
- Несколько лет? На море нужно приезжать почаще, – он закашливается после очередной затяжки. – Однажды это убьет меня.
Он улыбается, даже задумавшись о собственной смерти.
- Ада! – раздается звонкий голос Макса.
Я оборачиваюсь и вижу, как он быстрыми шагами направляется ко мне.  По его лицу скользит тревога. Наверное, испугался, увидев меня с незнакомцем.
- Ты нашел жилье? – спрашиваю я, как только он подходит к нам.
- Пока что нет. А вы…? – он поворачивается к мужчине и принимается осматривать его с ног до головы.
Не выдержав подозрительного оценивающего взгляда Макса, мужчина начинает хохотать, и сигарета выпадает из его зубов.
- Ох, блин. Упала, – он растаптывает окурок пляжным тапком.  – Я сдаю номера.
Макс заметно расслабляется, и на его лице появляется фирменная озорная ребяческая улыбка.
- Далеко идти? – спрашивает сосед.
- Минут десять. Идем, – кивнув, он направляется в сторону аквапарка.
Переглянувшись, мы с Максом бросаемся вдогонку за мужчиной.
Мы проходим аквапарк, дельфинарий и несколько продуктовых магазинчиков. Затем сворачиваем в проулок, где начинается частный сектор. Пройдя несколько зданий, мы останавливаемся у трехэтажного дома из красного кирпича.
Мужчина толкает незапертую дверь и направляется во двор. Мы идем следом.
- Свободен номер на первом этаже. Ровно в девять я собираю всех постояльцев на завтрак, – он кивает в сторону деревянной беседки.
- А если опоздаем или не придем? – спрашивает Макс.
- Выселю в ту же секунду, – серьезным тоном отвечает мужчина, а через мгновенье снова начинает гоготать. – Шучу! Просто люблю завтракать в компании. Буду рад, если присоединитесь.
Макс вопрошающе смотрит на меня.
- Нет проблем, – говорю я. – Мы будем приходить на завтрак.
- Отлично! – восклицает мужчина.
Зайдя в дом, мы идем по коридору. Здесь пахнет сырниками. Этот запах напоминает мне о детском саде.
- Кстати, меня зовут Джамиль. – представляется мужчина, остановившись у деревянной двери в конце коридора. – Вот ваш номер.
Мы оказываемся в небольшой, но уютной комнатке. Бежевые обои и светлый потолок. Просторная двуспальная кровать, по бокам которой тумбы с лампами. У стены стоит небольшой комод, над которым висит зеркало.
- Что скажете? – интересуется Джамиль.
- Мне нравится, – отвечает Макс.
- Мне тоже – говорю я, быстро кивая головой.
Я остаюсь в номере, пока Макс и Джамиль уходят договариваться насчет оплаты.
Все происходящее кажется таким странным, но безумно волнительным. Меня окутывает приятная тревога перед предстоящим отдыхом.
Макс возвращается с чемоданом и моей небольшой сумкой. Он ставит их рядом с комодом, после чего усаживается рядом со мной на кровати.
- Хочешь отдохнуть? – спрашивает он, заметив, как я тру сонные глаза.
- Не больше тебя, – отвечаю я.
- Тогда поспим несколько часов. А, когда проснемся, пойдем плавать.
Я слегка киваю. Стыдно признаться, но плавать я не умею. Каждый раз, когда мне приходиться об этом говорить, я сталкиваюсь с недоумевающими взглядами. Именно из-за такой реакции окружающих люди начинают считать себя неправильными. Несколько косых взглядов и человек уже чувствует себя неполноценным.
Учитывая изобилие косых взглядов в мою сторону за последний год, я начала ощущать себя крайне неполноценной, в некотором роде, даже ущербной.
Проснувшись, я с трудом осознаю, где нахожусь.
Макс лежит на противоположной стороне кровати. Кажется, что он вот-вот рухнет на пол. Так не хотел меня притеснять, что повис на самом краю.
- Ты спишь? – шепотом спрашиваю я.
- Не-а-а. – протяжным сонным голосом отвечает мне сосед.
- Я должна кое-что рассказать.
Макс поворачивается ко мне лицом.
- Что такое?
Он начинает часто моргать своими светлыми глазами. Кажется, тревога за меня моментально взбодрила его. Перестанет ли он хоть когда-то переживать?
- Я не умею плавать, – тихо говорю я, лежа на спине.
- Хочешь, чтобы я научил тебя?
От его вопроса я нахожусь в растерянности.
- Нет… то есть… я не знаю. Просто решила тебе сказать.
Макс поднимается с кровати и направляется в ванную комнату.
- Собирайся, – говорит он перед тем, как скрыться за дверью.
Я достаю свой черный закрытый купальник. Кажется, ему уже года четыре. Но надевала я его лишь однажды.
Такое странное ощущение снова оказаться одетой в него. Он, словно старая, сброшенная мной, кожа. И как не пытайся снова влезть в нее, эта часть меня уже давно отмерла.
Макс возвращается из ванной в пляжных шортах с гавайской расцветкой. Какой же он забавный.
- Готова? – спрашивает он, рассматривая меня.
Я пытаюсь намотать на себя парео, но получается какая-то ерунда. Ткань не держится на моих костлявых бедрах, а завязанная узлом на шее буквально начинает душить меня. Раздраженная неудачными попытками, я сбрасываю его с себя на пол.
- Идем! – громко говорю я.
Макс хихикает.
- Это не смешно, – я тычу пальцем ему в лицо.
Он поднимает руки.
- Простите. Я не хотел вас обидеть, мисс «ненавистница парео».
- Замолчи, - улыбаясь, я толкаю его в коридор.
Джамиль рассказывает нам, как добраться на пляж. Макс внимательно слушает его, пока я глазею на семью, обедающую в беседке.
Они напоминают мне мою семью. Родители и две дочери. Такие счастливые, необремененные и совсем не сломленные. Хорошо, что есть семьи, не расколотые на части произошедшей трагедией, как это случилось с моей собственной.
- Он говорил, что идти минут десять. А мы уже полчаса плетемся, – возмущаюсь я, смахивая со лба выступивший пот.
 - Это потому, что мы заблудились, – отвечает Макс.
- Не мы, а ты, – поправляю его я.
- Кто ж тебе не давал слушать Джамиля, когда он рассказывал дорогу.
- Да ну тебя, – я отворачиваюсь, хотя понимаю, что не могу на него по-настоящему обидеться.
Через пятнадцать минут мы все же находим набережную. Когда я, спустя три года, снова вижу море, в голове не укладывается, что я обходилась без него так долго.
В воду мы заходим медленными осторожными шагами. Кое-где попадаются камни с острыми краями, наступив на которые я непроизвольно начинаю громко ойкать. 
Макс ведет меня все дальше от берега. Прохладная вода уже касается груди. Чем больше глубина, на которой мы оказываемся, тем сильнее я сжимаю руку соседа.
- Умеешь задерживать дыхание? – спрашивает Макс, когда вода уже касается наших плеч.
- Ага. На две секунды, – отвечаю я, поворачиваясь к нему лицом.
Неожиданно нас накрывает волной. На плечах остается морская пена, а в приоткрытый рот попадает соленая вода.
- Ты точно хочешь моей смерти, – начинаю возмущаться я, закончив выплевывать воду.
- В следующий раз, когда подойдет волна, задержи дыхание, – спокойно говорит сосед.
- Ты издевае…? – я не успеваю договорить.
Волна снова накрывает меня с головой, да еще и сбивает с ног. Я хватаюсь руками за Макса и в страхе прижимаюсь к нему. Когда остатки волны уже доходят до берега, я поднимаю глаза на соседа. Ощутив неловкость, я разжимаю замок из рук за его шеей.
- Извини, – бросаю я, и, нащупав ногами дно, быстро отхожу от него.
Но внутри меня что-то успевает встрепенуться. Надеюсь, от страха.
В ожидании следующей волны, я поглядываю на Макса. На его профиль, на эти мокрые волосы, которые давно пора подстричь, на эту чересчур длинную шею. Как так вышло, что мы стоим здесь вдвоем и держимся за руки?
После того, как я смогла задерживать дыхание и опускаться с головой под воду, Макс уложил меня на поверхность воды.
И пока я с закрытыми глазами лежу на ней, раскинувшись в позе звезды, думаю, что похожа на поплавок. Я бы хотела быть унесенной волной в открытое море. Там я бы смогла затеряться навсегда.
Но стоит мне немного удалиться от Макса, как он, схватив меня за ноги, снова возвращает к себе.
- Теперь, ты знаешь, что море не позволит тебе утонуть, – говорит сосед, поддерживая меня руками под живот.
Его руки. Они для меня – спасательный трос. Каждый раз, когда он их убирает, я начинаю паниковать. Барахтаюсь ногами, пытаясь поскорее нащупать ими дно. Бью руками по воде, словно хочу за нее схватиться.
Но единственная опора, которую я нахожу – это Макс.
Через час безуспешных попыток, он сдается.
- Идем отдыхать.
Оказавшись на берегу, я начинаю выжимать из волос воду, а Макс стоит в стороне и смотрит на горизонт. Кто бы сомневался, что он окажется любителем закатов и морских пейзажей. Но я и сама такая, поэтому встаю рядом с ним.
- Никогда не понимала, почему при первой возможности люди едут на море, - говорю я, смотря на барахтающегося в море ребенка.
- А сейчас понимаешь? – спрашивает Макс, продолжая смотреть на удаляющееся солнце.
- Нет, но есть в этом что-то такое… От чего чувствуешь себя свободным, - задумчиво отвечаю я, и Макс молча берет меня за руку.

29 глава
После игры
Я, словно заново рождаюсь на свет. И так же, как в первый раз, рядом со мной находится мама.
Она сидит на стуле с запрокинутой головой. Мне, будто снова десять лет, когда я лежала в больнице с воспалением легких.
- Мам…ма… - отрывистым хриплым голосом произношу я.
Она подскакивает и за доли секунды оказывается рядом со мной. Берет меня за руку и крепко ее сжимает.
Взглянув в ее заплаканные глаза, я моментально все вспоминаю.
- Нет, я… Нет, я… - хватая ртом воздух, я пытаюсь подняться, но грудная клетка буквально разрывается от боли.
Задыхаясь, я сжимаю в кулаках простынь. В палату уже вбегает несколько человек. Снова шприц, игла, укол и разливающаяся по телу жидкость. Когда медсестра отходит от меня, я смотрю на маму, а у самой по щекам текут слезы.
Она подходит ко мне и дрожащими руками достает из кармана бумажный платок. Я вижу, каких сил ей стоит держать себя в руках.
В палате появляется мужчина в форме. Неужели, меня заберут в тюрьму прямо с больничной койки?
- Оставите нас? - обращается он к маме.
- Я скоро вернусь, - шепчет она, целуя меня в лоб дрожащими губами.
Мужчина усаживается на стул.
- Вы в состоянии ответить на несколько моих вопросов? - спрашивает он своим мужским баритоном.
Для него - я всего лишь рядовой случай. Еще одно дело в его практике.
- У вас серьезные травмы, но врач разрешил мне провести небольшую беседу без протокола.
Он пытается заглянуть мне в глаза.
- Помогите мне понять, что вы там делали.
Наконец, я поворачиваюсь и бросаю на него отрешенный взгляд.
- Играла, - мой голос звучит как-то иначе.
Вместо звонкого девичьего голоса, я издаю незнакомые глухие вздрагивающие звуки. 
- Во что?
Пока я снова отвлекаюсь на собственные мысли, следователь терпеливо ждет. Он представился, когда вошел в комнату, но я не слушала. Тогда все, что я могла делать - это смотреть на маму.
- Аделина, если вам трудно говорить, я зайду в другой раз, – начинает он – но, поймите меня правильно… У нас есть дом, буквально набитый трупами и оружием. Люди были убиты в странных кабинках, а одно тело мы нашли на электрическом стуле. И на текущем этапе расследования вы – единственная, кто может нам помочь.
Он выглядит растерянным и даже напуганным. Уверена, это самое сложное дело за всю его практику. А, учитывая, пробивающуюся седину на его темной голове, их было немало.
Мне не хочется с ним говорить. И не потому, что я стала настолько циничной, что не хочу помочь. Все дело в цепенящем страхе, появляющемся при мысли об игре. Из-за него мой голос становится таким неживым, словно звучит из-под земли.
- В середине июля Анжелика, моя подруга, наткнулась на объявление. Мы часто играли на учебе в мафию и… - я начинаю шмыгать носом - Не знаю… В этом не было ничего подозрительного. Каждому из нас нужно было отправить заявку на участие по электронной почте. Спустя неделю нам пришли приглашения.
- На электронную почту?
Вытирая слезы, я отрицательно мотаю головой.
- Нет. В почтовый ящик.
- Мы нашли в ваших джинсах черную карточку. Это и есть приглашение?
Я киваю.
- Сколько было участников в игре? – задает он очередной вопрос, постоянно делая какие-то пометки в блокноте.
- Тринадцать, – отвечаю я вибрирующим голосом.
- Сколько игроков вы знали лично?
Я не могу произнести их имена, которые, как острые кости, застревают в горле. Кажется, если начну говорить, они разрежут меня изнутри.
- Пятерых, – отвечаю я спустя несколько минут.
- Не было ничего такого, что вызвало у вас подозрения до начала игры?
- Мне показалось странным место, где проходила игра.
- Вы раньше бывали в том районе?
- Нет.
- Когда вы заподозрили неладное?
- Когда увидела в ее руке пистолет.
Воспоминания о Софии вызывают во мне целый букет эмоций. Но мысль о ее смерти для меня лучше любого обезболивающего.
- О ком вы сейчас говорите?
- Об организаторе игры – Софии.
Я замечаю на его лице тень удивления. Да, мне тоже было непросто поверить, что тот ад организовала женщина.
- Аделина, - начинает он, - мы нашли семь тел с ножевыми ранениями.
Я понимаю, к чему он клонит.
- И… - он выдерживает паузу перед тем, как напомнить мне, что я сделала, - Мы нашли нож с вашими отпечатками.
- Вы уже сказали маме? – спрашиваю я.
- Аделина, вас никто ни в чем не обвиняет. Я просто хочу быть уверен в правильности собственных выводов. Для меня важно воссоздать картину случившегося. И вот, что я хочу сказать дальше… Мы нашли в домах жертв камеры слежения. Вы знаете, что за вами следили?
Знаю, но ни слова об этом не скажу.
- Нет, – отвечаю я.
Мой голос даже не меняется, когда я вру.
- В заявке на участие вы указывали свой домашний адрес?
Как же тошно от мысли, что я сама открыла Софии дверь в свою жизнь.
- Да.
Я ожидаю увидеть взгляд «вы сами во всем виноваты», но вместо этого он сочувственно кивает и принимается делать очередные пометки в блокноте.
Человеку свойственно попадать в подобные ловушки. Он думает, что его окружают такие же люди, как он сам. Именно это, в конце концов, его и губит.
Следователь задает еще вопросы о ролях, кабинках, казни на электрическом стуле. Я терпеливо отвечаю на каждый, стараясь не думать, что я – часть произошедшего.
- Как вам удалось выбраться?
Если мне удалось оттуда выбраться, почему чувство такое, словно я там умерла?
- Там был парень… Он… - я зажмуриваюсь, вспомнив, как хладнокровно он расстрелял всех, кто остался в доме, - Он убил всех охранников и говорил что-то о зачистке.
Услышав последнее слово, следователь заметно напрягается.
- Зачистка? Есть мысли, почему он оставил вас в живых?
Потому что убить меня было бы слишком великодушно.
- Не знаю, – отвечаю я, отворачиваясь.
- Помните, как он выглядит?
- Смутно, – отвечаю я, хотя помню каждую его черту.
- Поможете нам составить его фоторобот?
Я молчу. Этот парень, кем бы он ни был, оставил меня в живых. А теперь они хотят, чтобы я его сдала? Мне кажется это неправильным.
- Аделина… Он не убил вас только потому, что у него не было соответствующих указаний. Вы же не думаете, что в нем проснулось чувство жалости или сочувствия? Он сделал ту работу, за которую ему, вероятно, заплатили приличную сумму. И, пока есть такие люди, как он…Такие, как вы и ваши друзья, будут страдать и умирать.
Я ощущаю себя нашкодившим щенком. Он, будто тыкает меня носом в мои же испражнения и заставляет ненавидеть себя еще больше. Если его целью было меня пристыдить, у него это получилось даже слишком хорошо.
- Я спрошу еще раз… - строгим тоном начинает он, - Поможете нам составить его фоторобот?
Смотря на него невидящими от пелены слез глазами, я киваю, все сильнее сжимая простынь в кулак.

30 глава
Спустя год, два месяца и четыре дня после игры
Помимо красивых морских пейзажей, здесь есть своя непередаваемая атмосфера. Если бы я была из тех, кто верит в чудеса, назвала бы ее волшебной.
Эта магия моря особенно ощущается, когда мы с Максом гуляем по ночной набережной.
- Мы, словно герои одной из тех мелодрам, которые крутят по субботам вечером, – говорю я с улыбкой на лице.
- Не говори ерунды, – говорит Макс, легонько толкая меня локтем.
- Почему ерунды? – спрашиваю я с интересом.
- Актеры нашего уровня не играют в столь посредственных картинах, – отвечает он, вздернув кверху нос.
Я издаю легкий смешок. Как же приятно снова смеяться. И пусть смех все еще сдержанный, он все равно свободный. Ведь его больше ничего не сдерживает: нет той клетки, в которую я его заточила и велела не высовываться.
- Мы часто говорим обо мне… - начинаю я, - Может, расскажешь мне что-то о себе?
 - И с чего такая просьба? – спрашивает сосед, смотря себе под ноги.
- Я не до конца тебя понимаю, Макс.
Говорю не до конца, хотя на самом деле не понимаю его вообще.
Я всегда твердила себе: не связывайся с теми людьми, которые выглядят, как ходячая загадка, так и требующая себя разгадать. Нырнув в такого человека, можно затеряться навсегда. Такие люди – бездонные сосуды, набитые тайнами. И как бы они меня не манили, я всегда говорила себе – стоп... До встречи с Максом.
- Помнишь, когда мы собирались на кладбище, я кое-что искал, - говорит Макс тревожным голосом.
Увидев мой быстрый кивок, он продолжает.
- Я подслушал, куда ты хочешь поехать… - начинает он, а сам смотрит на мою реакцию.
Я пожимаю плечами
- Ничего страшного. Продолжай.
- В том городе и на том кладбище похоронен мой отец. Когда я услышал, что ты собираешься туда,  не сдержался и напросился отвезти тебя. Выглядело так, будто хочу помочь, но на самом деле, я тогда думал лишь о себе.
Его последние слова, словно ножи, вонзаемые в спину.
- Мы родились в одном городе? – спрашиваю я, стараясь говорить спокойно.
- Выходит, что так, – отвечает Макс.
- Выходит, что так? Ты знал об этом с самого начала! Почему не сказал? – мой голос разрывается от негодования.
Мимо нас проходят люди, а мы стоим неподвижно и смотрим друг другу в глаза.
Единственное, что я слышу, пока осколки доверия режут меня изнутри, это – разбивающиеся о берег морские волны. Сейчас, как никогда, хочется утопиться.
- Я хотел отвезти на его могилу вещь, которая у меня от него осталась.
- Что за вещь? – спрашиваю я требовательным тоном.
- Его фляжка, из которой он беспробудно пил, пока мама его не зарезала.
Я даже не знаю, что ему сказать. Может быть, что одним этим предложением он пристыдил меня настолько, что захотелось выколоть свои бесстыжие глаза, только бы не смотреть на него.
- Мне было семь лет, когда она убила его на моих глазах. Я видел в ней беспросветное отчаяние. Она долго терпела… Годами… Но в какой-то момент больше не смогла с этим мириться.
- Что случилось в тот день? – спрашиваю я робким голосом.
Хотя ответ итак очевиден. Когда родным грозит опасность, не встать на их защиту – вот самое страшное преступление.
- Он и до этого поднимал на меня руку, но в тот день бил так, что из глаз летели искры. Удары следовали друг за другом, пока мама… - он поджимает дрожащие губы – не прекратила это раз и навсегда.
Я смахиваю со щек слезы и подхожу к нему, чтобы обнять.
В голове звучит голос Бель: "Каждому поступку есть объяснение. Уверена и у него есть. Может, однажды он расскажет тебе свою историю".
И вот теперь, когда он все рассказал, я не могу от него оторваться. Обнимаю так крепко, словно хочу сказать: мне жаль, я понимаю, ты не один, я помогу.
Он приглушенно плачет, уткнувшись лицом в мое плечо.
- Все в порядке… - произношу я ненавистную фразу, пока поглаживаю его по спине, - Все в порядке…
Видеть его, моего жизнерадостного, всегда веселого, и такого забавного Макса, в слезах - самое грустное, что мне доводилось видеть в жизни.

31 глава
Спустя месяц после игры
Я сижу за столом и мешаю ложкой грибной суп.
- Он горячий. Пусть остынет, – предостерегает меня мама, уходя с кухни.
- Куда ты? – спрашиваю я.
- За Лизой в садик. Придем через полчаса.
- Ладно.
Дождавшись, пока она уйдет, я беру тарелку и выливаю похлебку в раковину. Взяв пульт, включаю первый попавшийся канал и принимаюсь мыть посуду.
Услышав в новостях об игре на выживание, я с тарелкой в руках подхожу к телевизору. А уже через мгновенье на его экране появляется мое лицо.
- Единственная выжившая в ужасающей игре на выживание, – читаю я подпись под своим фото.
Страшно представить, сколько людей сейчас это смотрят. Пялятся на мою физиономию и обсуждают каждый сделанный на игре шаг. Интересно, сколько из них считают меня убийцей?
Когда на экране появляются фотографии участников игры, тарелка выпадает из рук. Звук разбивающейся на осколки посуды доводит меня до немой истерики.
Я сажусь спиной к шкафу, в котором хранятся мамины заготовки: маринованные помидоры, огурцы и грибы.
Внутри появляется знакомое ощущение. Тоска окутывает меня ядовитой паутиной. Это тяжелое, мучительное, разрушающее изнутри, чувство. Вместе с охватившим меня отчаянием, они становятся смесью, способной разъесть мое щемящее сердце.
Целый месяц она порывами налетает на меня, напоминая о бесполезности существования. Все за, что я боролась, все, к чему шла, и даже те, ради кого жила – все сгинуло.
Когда боль становится невыносимой, я хватаюсь за сотовый. А потом вспоминаю, что все, кому привыкла звонить – мертвы.
Мне некому звонить. Некому писать. Все, что у меня осталось – родители на грани развода и Лиза, которая всегда будет сестрой той самой «единственной выжившей».
Это сосущая неистовая боль. Она будет глодать, пока от меня не останутся только кости. Интересно, а до какого состоянии разложились мои друзья?
Я беру в руки осколок тарелки. Как же меня трясет, когда я подношу его к запястью.
Вместе с вытекающей теплой кровью появляется ощущение засасывания в воронку. Кажется, я сделала что-то глупое, но уже необратимое.
Пока дрожащее тело окутывает холод, а в глазах начинает темнеть, в мыслях, несмотря на спутанность сознания, я нахожу это забавным.
Единственная выжившая истекает кровью на собственной кухне. Как же это иронично.
Во всяком случае, в этом есть некая справедливость по отношению к остальным.
Слышится звук открываемой входной двери. Какая же я дура. Лиза не должна это увидеть.
Раздаются приближающиеся шаги. Только бы не сестра, думаю я, перед тем, как потерять сознание.

32 глава
Спустя год, два месяца и пять дней после игры
- Поднимайся, соня. - Макс пытается меня разбудить, но я не поддаюсь.
- Сколько времени? - спрашиваю я сонным голосом.
- Уже десять. Вставай давай, - он продолжает меня толкать.
В ответ на его попытки я с головой зарываюсь под одеяло.
- Слишком рано, - буркаю я. 
- У меня есть для тебя сюрприз, - говорит он таинственным голосом.
Его старания подкупают. Никто, кроме родителей, так не напрягался ради меня. Он не добивается моего расположения и уж точно не лезет из кожи вон, чтобы понравиться. Все, что делает Макс - это пытается заставить меня лишний раз улыбнуться. Ежедневно он дарит мне новый повод для радости.
Глупый Макс. Даже не догадывается, что сам является для меня отрадой.
- Слишком рано для сюрпризов, - говорю я, хотя уже решила, что через пару минут встану.
- Аделина, я прошу... Нет. Я приказываю вам подняться! - строгим голосом требует он.
Я выглядываю из-под одеяла и смотрю на него своими заспанными глазами.
- Что за сюрприз? - спрашиваю я, чувствуя, как внутри разгорается любопытство.
- Увидишь. Собирайся.
Только бы не начать воспринимать его и все, что он делает, как должное.
Когда я собираюсь выходить из номера, Макс останавливает меня.
- Лучше накинь что-то еще.
Я смотрю на него с подозрением.
- А что не так с моим купальником? - опустив глаза, я начинаю проверять все ли с ним в порядке.
- Ничего. Просто надень что-то еще. Например... - он подбегает к моей сумке и вытаскивает лежащий сверху салатовый сарафан, - Вот его. Надень его.
Он протягивает мне сарафан, а я смотрю на него недоумевающим взглядом.
- Макс, что происходит?
- Это часть сюрприза. Просто надень.
Я закатываю глаза, но поддаюсь на его уговоры.
- Как будто на прием собралась, - возмущаюсь я, пока вожусь с завязками сарафана на шее.
На набережную мы буквально бежим.
- К чему такая спешка? - спрашиваю я, задыхаясь от жары.
- Так надо, - отвечает Макс.
Коротко и ясно. Только вот мне ничего не ясно.
- Я устала, - жалобно заявляю я.
- Сама виновата, - отрезает он.
- Я?
- Ну, не я же.
- А что я сделала? - спрашиваю я, хотя знаю ответ.
Но Макс не отвечает, потому что мы уже на пляже.
- Идем, - он тянет меня за руку куда-то в сторону.
Когда я понимаю, куда мы идем, то не верю своим глазам. Прямо на пляже сидит портретист с мольбертом. Заметив Макса, он начинает нам приветливо махать.
- Я - Александр, - представляется мужчина, когда мы оказываемся возле него. - Вы, должно быть, Ада.
Я неуверенно киваю.
- Присаживайтесь, - он кивает мне в сторону плетеного кресла под пляжным зонтиком.
Повернувшись к Максу, я смотрю на него испепеляющим взглядом. Мог бы и предупредить меня. Я бы хоть ресницы накрасила. Хитрый лис.
Он в ответ лишь пожимает плечами и невинно улыбается, а затем тоже начинает кивать в сторону кресла.
Осознав, что у меня нет выбора, я сдаюсь и усаживаюсь. Интересно, сколько мне предстоит здесь просидеть.
- Опусти немного голову и глаза, - раздается голос Александра.
- Нет проблем, - отвечаю я.
Отец говорит, что опущенные глаза - признак забитости и неуверенности в себе. Но, как по мне, это признак нежелания человека соприкасаться с другими людьми даже взглядом.
Поднимается ветер, и я буквально чувствую, как волосы спутываются в узлы. Наверное, мало приятного писать портрет с растрепы. Но я не могу поднять глаза, чтобы посмотреть на лицо Александра.
Может быть, поэтому у меня появилась привычка опускать глаза? Потому что не хочу видеть реакцию, появляющуюся у людей при виде меня.
Погруженная в мысли, я не замечаю, как пролетает два часа.
Когда Александр заявляет, что портрет готов, я не сразу реагирую. А когда до меня доходит, я с трудом поднимаю затекшую голову.
- Моя шея... - я начинаю массировать затылок.
- Зато, какой результат! - восклицает Александр.
Я поднимаюсь с кресла и направляюсь к мольберту.
У меня давно была такая глупая мечта: заказать себе портрет. Но, стыдясь и боясь показаться самолюбивой, я давно зарыла ее с остальными грезами.
И вот, он передо мной. Мой потрет на фоне необъятного светло-синего моря. У меня не хватает слов, чтобы выразить свой восторг и благодарность. Я даже не знаю, кому из них двоих мне больше хочется сказать "спасибо".
- Потрясающе! Это просто невероятно красиво! - я чувствую, как у меня спирает дыхание.
Я уже давно не испытывала подобного радостного возбуждения. Что вообще со мной происходит в последнее время?
Александр обещает, что через два дня мы сможем забрать портрет уже в рамке.
Отойдя от него, я бросаюсь к Максу, чтобы в очередной раз его обнять.
Он взъерошивает мне волосы. Я поднимаю на него глаза и вижу его широкую улыбку.
- Тебе понравилось? - спрашивает он.
- Еще спрашиваешь!
- Значит, ты не зря сегодня так рано встала.
Улыбаясь, я быстро снимаю с себя сарафан и бегу в воду. Макс быстро догоняет меня, и мы вместе плюхаемся в воду.
Наш смех - лучший звук, что я слышала. И, что самое интересное... Мой смех по отдельности не так греет душу, как его смесь со смехом Макса. Вместе - они нечто особенное и идеально сочетающееся.
Когда мы довольно далеко отходим от берега, я беру его за руку.
- Однажды я сделала кое-что глупое.
Макс поворачивается ко мне и берет за вторую руку.
- Что? - спрашивает он.
- Я не рассказывала, но после игры для меня, словно потух свет. И где бы я ни оказывалась, куда бы ни заходила и с кем бы ни говорила, все вокруг казалось тусклым и мрачным. Даже, когда происходило что-то хорошее, я не радовалась. И иногда... На меня нападала тоска по той жизни, которая у меня была до игры. Я считала, что мое лучшее время позади. И в один день я просто устала ждать, когда эта боль прекратится. Я сама решила это закончить. Не знаю, почему именно в тот день и почему таким способом. Но я сделала то, что сделала. Мама нашла меня без сознания на полу в кухне. Даже думать не могу о том, как это выглядело со стороны. И еще страшнее представить, каково это - видеть свою дочь со вскрытыми венами.
В море падают капли моих слез. Макс прижимает меня к себе.
- Не думай об этом. Хорошо?
Я издаю негромкое "угу".
- Я знаю хороший способ убрать с твоего лица слезы, - заявляет Макс.
- И какой же, умник? - спрашиваю я, улыбаясь.
- Нужно нырнуть. Готова?
Он берет меня за руки. После моего кивка он начинает отсчет.
- Три, два, один, - говорит он, а после мы синхронно погружаемся под воду.

33 глава
Спустя два месяца после игры
После попытки суицида меня перестали водить по психологам. Теперь, мама искала подходящего психиатра.
Сейчас мы на приеме у третьего специалиста. С предыдущими двумя я отказалась даже разговаривать.
- Здравствуйте, – седой мужчина в круглых очках протягивает мне руку в знак знакомства.
Я смотрю на него исподлобья своим равнодушным немигающим взглядом.
Он прищуривается, оценивая меня с ног до головы.
- Я - Игорь Андреевич. А ваше имя я и без вас знаю. Присаживайтесь.
Он усаживается за свой стол. И даже не делает приглашающего жеста рукой.
- Я не хочу говорить, – говорю я озлобленным голосом.
Игорь Андреевич поднимает на меня глаза и смотрит недоумевающим взглядом.
- Я, по-вашему, кто? Психолог? У меня нет цели разводить с вами душевные беседы. Я задам ряд вопросов, на которые хочу получить честные ответы, – говорит он холодным и абсолютно безучастным голосом.
- Например? – спрашиваю я.
- Проявляете ли вы агрессию, отсутствует ли у вас интерес к жизни, думаете ли вы о суициде, страдаете ли вы бессонницей.
- Вы перечисляете симптомы депрессии.
- И что? – спрашивает он раздраженным голосом.
- Я итак знаю, что у меня депрессия, – отвечаю я.
- Очень рад за вас. Но, чтобы назначить медикаментозное лечение, мне нужно немного больше, чем ваш самостоятельно поставленный себе диагноз.
Спустя час Игорь Андреевич выдает мне рецепт на антидепрессанты и транквилизаторы. Помимо депрессии он диагностирует у меня острое посттравматическое стрессовое расстройство.
Когда я уже собираюсь уходить, он окликает меня.
- Аделина!
Я поворачиваюсь к нему. Интересно, что еще он не успел мне сказать.
Больше всего меня раздражает наигранная приветливость. Когда врачи или обычные люди встречают меня с натянутой улыбкой, они не поднимают настроение, а добивают меня еще сильнее. Своими счастливыми лицами, пусть даже фальшивыми, они, словно вбивают гвозди в крышку гроба. И иногда становится интересно, кто из них забьет последний, прикончив меня окончательно.
- Вы же знаете, что впереди целая жизнь?
Его голос становится проникновенным.
- Я хочу вас кое-с-кем познакомить, если вы не против.
Я неуверенно киваю.
Мы идем по коридору несколько минут, пока Игорь Андреевич не останавливается.
- Видите того человека?
У окна стоит темноволосый высокий мужчина, ничем не отличающийся от десятка других.
- Я не могу раскрывать историю его болезни. Но предлагаю вам с ним поговорить.
- Зачем мне это?
- Может быть, незачем. Но иногда нужно просто сделать. До следующей встречи, Аделина. – на прощание он касается моего плеча и уходит.
Я смотрю на того мужчину. Пытаюсь приметить нечто такое, что может вызвать у меня интерес. Но он самый обычный.
Так мне кажется, пока я смотрю на его профиль. Но стоит ему повернуться лицом, его безжизненные запавшие глаза заставляют меня вздрогнуть.
Заметив мой пристальный взгляд, он сам направляется ко мне. Хочется убежать, но ноги, будто залиты бетоном.
- Вы тоже пациентка Игоря Андреевича? – спрашивает он каким-то трескуче-сухим голосом.
- Да, я – Аделина.
- Иван.
Мы жмем друг другу руки, хотя видно, что обоим некомфортно от происходящего. 
- Мне стыдно, что я пялилась на вас, – я стараюсь не встречаться с ним глазами.
Боюсь, что заметит в них знакомую бездонную пустоту.
- Вы хотели что-то спросить?
У него такой слабый голос. Будто он на смертном одре, когда каждое слово приходиться вытягивать из себя силой.
- Я бы спросила, но это будет крайне невежливо. Я бы даже сказала грубо.
- Я не боюсь грубостей. Спрашивайте, что угодно.
- Какой у вас диагноз?
Мне стыдно задавать подобные вопросы, но любопытство сильнее. Ведь есть же причина, по которой Игорь Андреевич мне на него указал.
Иван, должно быть, видел и слышал в жизни нечто такое, после чего утратил всякую способность удивляться. Он даже не меняется в лице после моего вопроса.
- Я страдаю посттравматическим стрессовым расстройством. Это началось, когда я вернулся с войны.
В горле у меня появляется ком.
Мое патологическое чувство вины не сравнится с синдромом «выжившего» после войны.
- И… как это происходит у вас?
- Даже не знаю, что сказать… - он опускает глаза - Уже полгода меня преследуют навязчивые воспоминания. Яркие картинки появляются перед глазами, и я не могу от них избавиться. И каждое такое воспоминание сопровождают ощущения, которые я испытал там… на войне. Находясь у себя дома, я вдруг начинаю чувствовать себя беспомощным и безумно напуганным. Сердце колотится, как ненормальное,  меня то и дело бросает в холодный пот… Прошлое врывается в реальную жизнь… И вот, я уже снова слышу крики и выстрелы, вижу лица погибших людей, а иногда ощущаю движение горячего ветра. Ночами снятся сны, которые невозможно отличить от реальности. Они такие яркие… А шорохи... Услышав их, я вздрагиваю и начинаю дрожать от страха.
И пусть у нас схожие диагнозы, я не могу понять, как он держится. Как все еще остается на этом свете, где каждый день приходиться проходить через такие ужасные вещи.
- Спасибо, что рассказали. Извините, что заставила об этом говорить.
- Почаще встречайтесь с нашим врачом. Он помог мне. И дело здесь не только в правильно подобранных лекарствах.
Я киваю, мысленно обещая себе в следующий раз не быть такой грубой с Игорем Андреевичем.
Уходя, я снова слышу трескучий голос Ивана за спиной.
- Мне жаль ваших друзей.
- Мне тоже – шепчу я себе под нос.

34 глава
Спустя год, два месяца и шесть дней после игры
Мы с Максом ждем своей очереди на парасейлинг – так называемые полеты на парашюте над море.
- Боишься? – спрашивает сосед.
Я отрицательно мотаю головой, хотя напряжение нарастает с каждой секундой.
Люди – не птицы. Не известно, примет ли небо тебя в свои объятии. Или, посчитав инородным телом, исторгнет, пожелав поскорее избавиться.
Может случиться все, что угодно: оборвется трос, стая птиц налетит на парашют, поднимется сильный ветер, сломается катер. А, что еще более вероятно – от страха я потеряю сознание.
От накатившей тревоги хочется в туалет. Зачем я на это согласилась? Да понятно зачем. Я грежу парасейлингом уже много лет.
Интересно, а существуют люди с мечтами попроще?
Оказавшись на катере, я чувствую, как у меня подкашиваются ноги. Как можно скорее, я плюхаюсь на сидение. Макс садится рядом.
- Эй. Ты как? – спрашивает он с улыбкой на лице.
- Нормально, – отрезаю я, отворачиваясь.
Когда мы начинаем отплывать от берега, нас начинают наряжать в жилеты. Сверху надевают пояс.
 Оказавшись прицепленными к парашюту, мы с Максом сидим на палубе катера и ждем, когда взлетим.
Это происходит неожиданно и быстро. Раз и мы на высоте птичьего полета.
- Как красиво! – с восхищением говорю я, смотря на открывшийся вид.
Город и все люди в нем становятся такими маленькими и незначительными.
- Они похожи на муравьев, – говорит Макс, смотря на отдыхающих, плескающихся в море.
Все люди ищут свободы. И чаще всего находят, но она оказывается ложной. Здесь же, на высоте, я недосягаема для косых взглядов и по-настоящему свободна от своей жизни. Я не привязана к тому, что осталось внизу, мне нет дела до копошащихся на пляже людей. Единственное, что сейчас важно – это море и Макс на его фоне.
Когда мы спустимся через пять минут, я уже не смогу этого сказать. Потому что снова окажусь под гнетом повседневных забот и собственных мыслей. Пока я чувствую истинную, ничем не ограниченную, свободу, мне нужно с ним поговорить.
- Макс… - начинаю я.
- А?
Я смотрю на его загорелое мальчишеское и по-настоящему прелестное лицо. Макс сочетает в себе строгость и глупость, серьезность и смешливость, озабоченность и равнодушие. В один момент он может стать мужественным не по годам, а в следующий снова превратиться в рассеянного подростка. Его, обычно, счастливое лицо иногда становится траурным и таким скорбным, что по телу проходит дрожь. Чаще всего, он выглядит так, будто все знает, но бывают моменты, когда от удивления он выпучивает на меня свои светлые глаза. Кажется, что он никогда не страдал, но жизнь не просто поцарапала его душу, она разодрала ее на части и раскидала по разным углам, а он взял и самостоятельно склеил ее. И теперь, он делает это со мной. Собирает меня по частям и учит заново жить.
- Макс, я… Я не знаю, что буду делать, когда мы вернемся. Здесь замечательно, и я не знаю, как тебя отблагодарить, но всегда есть жизнь «после».
- А после будет обычная жизнь.
- С тобой? – несмело спрашиваю я.
Он широко улыбается.
- Со мной, если хочешь.
- Хочу, – уверенно говорю я.
- Хорошо, – он отворачивается, чтобы в последние минуты полета полюбоваться видом.
Я склоняю голову набок и смотрю на воду. Если бы мы сейчас упали и утонули, я бы ни капли не расстроилась.

35 глава
Спустя три месяца после игры
Мне стало лучше. Я даже начала выходить из дома и прогуливаться по району. Иногда паника налетает на меня вместе с порывом сильного ветра, но мне не составляет труда дать ей отпор.
Я снова обрела чувство безопасности и защищенности. Особенно, оно ощущается дома, когда мы с мамой в обнимку лежим под пледом и смотрим фильмы.
Я отправляюсь в магазин, но как только отхожу от подъезда, ко мне подходит незнакомая высокая темноволосая девушка.
- Аделина? Могу я задать вам несколько вопросов касаемо игры?
Не могу передать, каково это, только начать возвращаться к нормальной жизни, и в одно мгновенье мыслями вновь оказаться на игре.
- Извините, а вы кто? – спрашиваю я.
Это только кажется, что случайный прохожий, знающий твое имя, не опасен. Она запросто может оказаться сообщницей Софии или родственницей одного из погибших на игре. Самое страшное, что я могла убить кого-то из членов ее семьи, и сейчас она здесь, чтобы отомстить. Кто знает, может быть, в кармане кожаной куртки она прячет флакон с кислотой и лишь ждет подходящего момента.
- Я журналист. Оксана, – она протягивает мне свою смуглую руку.
На каждом ее пальце по кольцу. Я успеваю рассмотреть кольцо со знаком бесконечности на указательном пальце, а на большом – золотую кобру: у нее раскрытая пасть и глаза – красные камни, напоминающие рубины.
Я смотрю с недоверием на протянутую руку с длинными ногтями, покрашенными в темно-синий лак. Спустя несколько секунд, не дождавшись ответа, Оксана убирает руку в карман.
- Вы еще ни разу не говорили с журналистами. Почему? – спрашивает она.
Я начинаю рассматривать ее лицо с высокими скулами. Губы Оксаны покрыты матовой бордовой помадой.
- Мне запретили с ними говорить, – задумавшись, я поправляю себя. – С вами. Мне запретили говорить с вами. Как вы вообще меня нашли?
Оксана расплывается в плутовской улыбке.
- Это было непросто, но я постаралась.
- Зря старались, – грубо отвечаю я и начинаю уходить.
Она следует за мной: позади слышится цоканье высоких каблуков.
- Значит, правду про вас говорят: эгоистичная, идущая по головам, жестокая убийца невинных людей.
Я останавливаюсь. Уже давно во мне не было такой жгучей злости.
- Вы ничего не знаете, – говорю я надломленным голосом, повернувшись к ней лицом.
Нельзя попадаться в подобные ловушки, но ее надменный голос почему-то завораживает меня. Хочется верить, что она фальшивит и на самом деле не испытывает того презрения, которое так старается изобразить.
- Давайте посмотрим. Вот, что я знаю. Двадцать четвертого июля этого года вы с подругами и парнем отправились за город, чтобы сыграть во вполне безобидную игру. Затем вы узнали, что "мафия" будет не с карточками, а с реальным оружием. Испугавшись за собственную жизнь, вы и другие участники, как конченые эгоисты и трусы, начали играть. Обычные люди стали хладнокровными убийцами. И вы – одна из них. Ну как? – спрашивает она, расплываясь в самодовольной улыбке.
Она полная дура, если считает, что может меня этим задеть.
- Я все это уже слышала и читала на своих страницах в социальных сетях. Ничего нового вы мне не сказали. И как я уже сказала, вы ничего… нет. Вы ни-чер-та не знаете.
Демонстративно задрав голову, я начинаю снова уходить. И на этот раз я не остановлюсь, что бы она не сказала.
- Так расскажите! – кричит она умоляющим голосом.
Будь я проклята. Снова застываю на месте.
- Я бы не приехала сюда, считая вас убийцей. У меня есть основания предполагать, что вы были не до конца честны с полицией, – говорит Оксана.
Изменился не только ее голос. Повернувшись, я вижу искренне сочувствующее лицо.
- Дело в том, Оксана… что я не честна даже сама с собой, – говорю я тихим виноватым голосом.
Она подбадривающе улыбается.
- Когда разберетесь в себе и будете готовы поведать миру свою историю, позвоните, – она протягивает мне визитку.

36 глава
Спустя год, два месяца и семь дней после игры
Мы с Максом пакуем чемоданы.
Я довольно быстро собрала свою небольшую сумку, а он бегает по номеру в поисках десятых по счету плавок.
- Зачем нужно было брать так много? – спрашиваю я, едва сдерживая смех.
Он не отвечает. Лишь продолжает носиться по комнате с растерянным видом.
Спустя полчаса, когда он заканчивает утрамбовывать свои вещи в чемодан, мы усаживаемся на краешек кровати.
- Ты спрашивала меня о том, что будет после… - начинает Макс.
- Да? – отзываюсь я.
- Я думаю, тебе стоит устроиться на работу. Если ты, конечно, готова.
- Можно попробовать.
- Уверен, в начале будет выходить какая-то лажа, но, в конце концов, ты справишься.
У него настолько заразительно-веселая улыбка, что, заметив ее краем глаза, я сама начинаю лыбиться во все тридцать два.
- Я хочу сходить за сувенирами, – говорю я.
- Сходишь без меня? Я собирался к Александру за портретом.   
- Да, конечно, – отвечаю я.
- Встречаемся через час и отправляемся домой.
«Домой». Мне всегда казалось, что мой дом там, где живут родители. И что, куда бы я ни уехала, меня все равно будет тянуть назад. Может быть, когда-то я действительно вернусь, но уже не одна, а с Максом. В конце концов, это и его дом тоже.
Зайдя в сувенирную лавку, я начинаю выбирать магниты на холодильник для родителей.
Неожиданно раздается громкий наполненный ненавистью голос.
- Убийца.
Я всегда жду чего-то подобного, но сейчас это почему-то ошарашивает меня и вгоняет в ступор. Я не поворачиваюсь и мысленно уверяю себя, что это говорили не мне.
- А-а-а. Так это та самая девчонка с игры, – слышится сухой старческий голос.
- Да, она убила… сколько? Не помнишь? – спрашивает тот первый сочный презрительный голос.
- Неа. Не помню. Наверно, с десяток, не меньше! – возмущенно заявляет старик, а после заходится в приступе сухого клокочущего кашля.
Я чувствую, как ногти впиваются в кожу на ладони, а слезы застилают глаза. Почему каждый раз, когда я делаю шаг вперед, кто-то, схватив меня за шкирку, откидывает на десять назад? Зачем они так поступают? Разве так трудно просто оставить меня в покое?
А, может быть, они не могут, потому что до сих пор ничего не знают.
Приведя дыхание в порядок, я медленно разворачиваюсь и иду на кассу.
Старик стоит рядом и продолжает кашлять.
- Купите себе таблетки от кашля. Должно помочь, – говорю ему я.
Он растерянно кивает.
Расплатившись за магниты, брелки и фигурку дельфина для Бель, я ухожу.
Оказавшись на улице, можно не сдерживаться. Давно я так сильно не плакала. Глупая Ада. Решила, что плохое осталось позади.
Спустя несколько минут раздается звонок.
- Уже иду, – я быстро отвечаю и бросаю трубку, чтобы Макс ни о чем не догадался.
В голову приходит пугающая идея. Я думала, что никогда не пойду на это. Но, если я не попытаюсь, то никогда не узнаю, как выглядит жизнь, свободная от тайн.
Найдя нужный контакт, я нажимаю на кнопку вызова и подношу телефон к уху. Через несколько гудков мне отвечает знакомый томный голос.
- Оксана, это Аделина. Помните меня? – говорю я, а сама надеюсь, что не пожалею об этом.

37 глава
Спустя четыре месяца после игры
Пожалуй, самым тяжелым для меня по-прежнему остается мамин горестный взгляд.
Иногда мне кажется, что она перестала воспринимать меня, как дочь. Со мной ведет себя так же, как на работе со своими пациентами.  А я просто хочу, чтобы мы поговорили, как раньше.
Но мы больше не можем вести непринужденные беседы и обсуждать всякую ерунду. Каждый наш разговор сводится к моему самочувствию.
А еще она перестала мне доверять. Не оставляет одну дома и не разрешает закрывать в комнату дверь.
- Мы можем поговорить? – спрашиваю я у мамы, зайдя на кухню.
- Что-то случилось? У тебя что-то болит? – спрашивает она тревожным голосом.
Как же мне жаль, что я сделала ее настолько параноидальной.
- Случилось, но не со мной, – говорю я, уже чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
- А с кем? – спрашивает мама, беря меня за руку.
- С тобой, мам, – отвечаю я, смотря на ее бесцветное потрепанное тощее лицо.
Ее взгляд становится вопрошающим.
- Я понимаю, что с самого начала делала все неправильно. Я знаю, что не должна была вскрывать вены, знаю, что не стоило отталкивать врачей… - по щекам текут наполненные горьким сожалением слезы – И мне не следовало молчать… только не с тобой.
- О чем молчать, Ада? – спрашивает мама, усаживая меня на стул.
- Я не рассказала полиции. Никому не рассказала, – я хватаюсь руками за голову.
Она растерянно гладит мои колени.
- Ты меня пугаешь, – говорит она беспокойным голосом.
- Я знала, что у нас в доме камеры.
Рассказывая ей обо всем, что происходило на игре, я чувствую разрастающееся внутри облегчение. Тяжелее всего говорить ей, что опасность грозила не только мне, но и Лизе.
Какая же необъятная сила скрыта в ее хрупком измученном страданиями теле. Уверена, что ее окутывает неистовый страх. Думаю, она испугана настолько, что ноющее сердце начинает болеть еще сильнее. Но она не подает вида, не позволяя мне увидеть, насколько шокирована.
- Почему ты молчала об этом? Полиции стоит знать… - говорит она медленным надломленным голосом.
- На игре был парень… - я закрываю глаза, пытаясь вспомнить лицо Гарика. – Он так боялся, что его мама может узнать обо всем.
- О чем?
- О том, что он убивал.
- Его маме угрожали так же, как Лизе? – спрашивает мама, крепко сжимая мои руки.
- Думаю, да. Не знаю, – я пожимаю плечами.
- Какое бы преступление вы там не совершили, не защитить свою семью – намного хуже, – мама хватает меня за плечи. – Слышишь меня, Ада?
Я постоянно в этом себя убеждаю. Оправдываю себя, как могу. Но каждый раз, прокручивая произошедшее в голове, кажется, что я все сделала не так. И что мне следовало поступить иначе.
- Мам… - из-за слез, моя речь становится невнятной. – Мне страшно думать о таком, но, может быть, я спасала себя, а не Лизу?
- Ты спасала вас обеих. И нет ничего плохого в том, чтобы бороться за свою жизнь.
- Мам, я убивала людей, ты понимаешь? – моя истерика усиливается, и я начинаю вырываться из ее рук. – Я зарезала семь человек! Семь, мама! Семь!
И тут она не выдерживает. Дает мне с размаху такую сильную пощечину, что на мгновенье голова, будто отлетает от тела.
- Хватит! Я не хочу этого слышать. Мне не важно, интересно ли тебе мое мнение. Я все равно скажу. Я рада, что ты боролась за себя. Потому что, если бы ты сдалась, мы бы с отцом тебя потеряли. Ты убивала, чтобы вернуться к нам. Да, ты убийца, но зато мне не пришлось тебя хоронить. Тебя! Мою дочь!
Ни одно сердце, даже то, которое прослыло каменным, не выдержит и, увидев глаза матери, потерявшей ребенка, непременно дрогнет.
Я не умерла, но она знает, что была близка к тому, чтобы потерять свою дочь навсегда.
Милая мама, как бы я хотела остановить твои слезы.
Я бы снова пошла на игру и убила десяток невинных людей. Но это не поможет избавить тебя от этой мучительной боли.
Все, что я могу – обнять тебя.

38 глава
Спустя год, два месяца и восемь дней после игры
- Приехали, – будит меня громким голосом Макс.
Не могу передать, что чувствую, когда, открыв глаза, вижу знакомый многоквартирный дом.
Удивительно, каким родным для меня стало это место. Даже грязный подъезд вызывает такой дикий восторг, что хочется завизжать.
Когда мы оказываемся в лифте, я осознаю, как сильно соскучилась по Бель. Поскорее бы ее обнять!
- Мы до-о-о-ма! – вопит Макс, как только открывает входную дверь.
Бель выбегает к нам с криком.
- Вернули-и-ись!
Из ее комнаты выходит высоченный худощавый парень в очках. Он стоит неподалеку и переминается с ноги на ногу, пока мы втроем обнимаемся.
- Не хочешь нас познакомить? – спрашиваю я у Бель, вырываясь из ее медвежьих тесных объятий.
- Ах, да, – она хлопает себя по лбу. – Это Андрей. Мой парень.
- Я – Аделина. – говорю я, поднимая руку в воздух в знак приветствия.
Андрей кивает, и, улыбнувшись, уходит назад в комнату.
- Ну же! Рассказывайте! – нетерпеливо тараторит Бель.
Целый час мы проводим за разговорами на кухне. Поразительно, но я, обычно сидящая молча, не даю Максу вставить даже слова. Все говорю и говорю без остановки. А с самым сильным восторгом, буквально задыхаясь от нахлынувших чувств, я показываю Бель и Андрею свой портрет.
- Красотища! Я и не знала, что тебе так идет салатовый цвет, – говорит соседка.
Мы с Максом переглядываемся и начинаем хихикать, вспомнив о том, как он меня нарядил меня в этот сарафан.
- Я тоже неплохо рисую, – заявляет Андрей.
Бель закатывает глаза и толкает его в бок.
- Сейчас речь не о тебе, Пабло, – говорит она театральным голосом.
Комната заливается нашим смехом. Как же странно и одновременно приятно быть частью этого многоголосия.
- Вам нужно поспать. А то выглядите, как две сонные мухи, - с этими словами Бель принимается выпроваживать нас с кухни.
Перед тем, как скрыться в своей комнате, я оборачиваюсь, чтобы взглянуть на Макса. Он одаривает меня усталой доброй улыбкой.
- Сладких снов, – тихо говорит сосед и уходит к себе.
Какое же наслаждение плюхнуться на кровать и зарыться с головой под свое любимое пуховое одеяло.
Но сплю я совсем недолго.
Уже через час я подскакиваю с кровати, ощущая в груди знакомое щемящее чувство. В глаза бросаются старые вещи, которые я привезла из дома. Действительно ли я не могу от них избавиться? Или все же могу?
Я одеваюсь, а затем сажусь за письменный стол и включаю лампу. Беру одну из тетрадей, оставшихся после учебы, и вырываю из нее пять чистых листов.
С трудом найдя ручку, принимаюсь писать письма тем, кого уже нет. Людям, которые не смогут их прочесть. Но, может быть, если эти послания сгинут, они все же смогут услышать каждое мое слово.
Закончив с письмами, я сворачиваю их и кладу в карман ветровки.  Все открытки, фотографии, тетради и даже учебники оказываются в огромном пакете.
Проверив, не забыла ли ничего, я хватаю за ручки пакет, выключаю лампу и иду за Максом.
Мне так жалко его будить. Он, свернувшись калачиком, лежит у самой стены и громко сопит.
Я присаживаюсь на край его кровати и легонько провожу рукой по его оголенному плечу.
Испугавшись, он подскакивает.
- Ада? Что такое? – спрашивает он и, пытаясь смахнуть с себя остатки сна, принимается тереть глаза.
- Мне нужна твоя помощь, – тихо говорю я каким-то совершенно безумным голосом.
- Какая?
- Нужно кое-куда съездить.
- Сейчас? - он выпучивает глаза.
- Да. Пока я не передумала, – говорю я полным решимости голосом.

39 глава
Спустя полгода после игры
Наверное, у многих есть этот необъяснимый страх перед кладбищем. Когда оказываешься там, среди могил, думаешь о том, как будет выглядеть твоя собственная. Какое из многочисленных фото выберут родственники, чтобы навсегда запечатлеть тебя на надгробии. Становится интересно, как долго пробудешь на этом свете. Ведь от этого зависит, будут ли проходящие мимо говорить: она прожила долгую жизнь.
Одно я знаю точно. Проходя мимо могил моих друзей, люди говорят: какая трагедия, они ведь еще совсем дети.
На кладбище меня привозит отец. Мы молча сидим в машине уже несколько минут.
- Их всех похоронили рядом, - тихо говорит папа.
- Зачем? - спрашиваю я.
Он пожимает плечами.
- Так решили остальные.
Остальные. Те, к кому мы не имеем отношения. Потому что наша семья никого не потеряла. Вот только я лишилась сразу пятерых близких людей.  Но мне не позволяют считать себя частью этого горя только потому, что я осталась жива.
Я открываю дверь и собираюсь выходить.
- Мне пойти с тобой? - спрашивает папа.
Из-за того, как неуверенно звучит его голос, я понимаю, что идти он совсем не хочет.
- Я справлюсь. Посиди здесь, - отвечаю я и ухожу.
Когда ищешь на огромном кладбище могилу одного человека, это может оказаться сложной задачей.
Найти целый ряд свежих могил, заваленных венками, не составляет труда.
У всех одинаковые гранитные надгробия. Разница только в черно-белых фотографиях на них.
Зернистые изображения начинают плыть перед глазами. Я чувствую, как близка к тому, чтобы потерять сознание.
- Пришла позлорадствовать? - раздается позади меня знакомый голос, быстро приводящий меня в чувство.
Я оборачиваюсь и вижу отца Марка. У него настолько брезгливый взгляд, будто перед ним самое отвратительное существо на планете. Теперь, я точно знаю, как смотрят на прокаженных, и что они чувствуют.
Если бы люди могли убивать глазами, я бы уже была мертва.
Но я не позволю ему снова вернуть меня в состояние абсолютной ненависти к себе. Не допущу, чтобы меня в очередной раз сделали виноватой во всем, что произошло.
Хотя, кого я обманываю. Кто, если не я, убийца его сына, виноват в том, что сейчас он лежит в земле?
Я отворачиваюсь от него и смотрю на могилу Марка. Разве, это справедливо, что он так со мной поступил? Я бы хотела его простить, но не могу. Он ведь думал, что все будет иначе. Но мне были не нужны подобные жертвы. Лучше бы мы тогда умерли вдвоем. Вместе. Тогда бы мне не пришлось стоять здесь и чувствовать прожигающий спину взгляд.
Было время, когда его родители считали меня частью семьи. А сейчас его отец кажется незнакомым мужчиной. Просто прохожим, которому я сломала жизнь.
Я собираюсь уйти, но он преграждает мне путь.
- Даже ничего не скажешь? - спрашивает он озлобленным голосом.
Мне становится не по себе. Кажется, что он готов голыми руками вырыть могилу и, не задумываясь, кинуть меня в нее. Ему бы, наверное, доставило удовольствие слышать, как я задыхаюсь под слоем земли.
- Скажи же хоть что-то! - он срывается на крик, а после падает передо мной на колени и начинает рыдать, - Хоть что-нибудь...
Он опускает голову на землю. Теперь я вижу, что сделала, и как выглядят вдребезги разбитые мной люди.
Я тоже опускаюсь на холодную землю. Хочется дотронуться до него, но мне страшно касаться его трясущегося от истерики тела. С каждой минутой его всхлипы становятся все тише и примерно через двадцать минут, наконец, стихают.
Он поднимает голову и смотрит на меня красными от слез глазами. Его лицо перепачкано кладбищенской землей. Я достаю из сумочки влажную салфетку и протягиваю ему. Его презрительный взгляд становится равнодушным. Он, словно вообще забыл, что я здесь нахожусь.
- Спасибо.
Он берет салфетку и принимается наскоро обтирать ей лицо. После чего поднимается на ноги и, в последний раз бросив взгляд на могилу Марка, уходит.
Пора возвращаться. Встречи с кем-то еще я не переживу.
Вернувшись к машине, я вижу обеспокоенного отца.
- Я уже собирался идти за тобой, - говорит он, залезая в авто.
- Зачем? - спрашиваю я, пристегивая ремень безопасности.
- Отец Марка выходил с кладбища. Испугался, что вы пересеклись.
- Мы и пересеклись, - тихо говорю я.
-  И как прошло?
- А как ты думаешь?
- В смысле?
- А что бы ты сделал, встреться с моим убийцей? - спрашиваю я, внимательно смотря на отца.
- Убил бы, - выпаливает он, поздно осознав, какую глупость сморозил.
Папа смотрит на меня извиняющимся взглядом.
- Ничего, я понимаю, - говорю я убитым голосом и отворачиваюсь к окну.

40 глава
Спустя год, два месяца и восемь день.
Я поражаюсь выдержке и спокойствию Макса. Толком не отдохнув после дороги, он снова оказывается за рулем.
- Извини, что заставила тебя посреди ночи тащиться куда-то.
- Я только за, если это хоть как-то тебе поможет, – отвечает сосед уставшим, но уверенным голосом.
Кивнув, я отворачиваюсь к окну. Ночная трасса – одна из самых красивых вещей. Не понимаю, почему ее до сих пор не причислили к одному из чудес света. Зачарованная огнями фонарей и проезжающих мимо автомобилей, я не замечаю, как пролетает время.
Навигатор сообщает, что мы добрались до пункта назначения.
- Теперь направо и прямо. Нам нужен восьмой дом, – говорю я Максу.
Через пару минут мы оказываемся на моей даче. Макс включает фонарик на телефоне. Найдя нужный ключ в связке, я открываю железную калитку с облупившейся краской. Как же давно сюда никто не приезжал. Родители совершенно забросили огород. Сейчас он полностью зарос бурьяном.
-За домом должны быть бревна. Сможешь развести костер? – спрашиваю я.
Макс озадаченно смотрит на меня.
- Могу попробовать. Главное не устроить пожар.
Через бурьян он пробирается в сторону леса, откуда возвращается с горкой мелких сухих веточек.
Макс выдергивает сорняки, обкладывает место для костра кирпичами, найденными около дома, укладывает на землю растопку и поджигает ее принесенными из машины спичками.
Маленький, еле заметный огонек, разгорается в пылающий костер. Макс подкладывает все более крупные ветки, пока я стою рядом и наслаждаюсь полыхающими языками пламени в сопровождении с трескающимися звуками.
Я достаю из кармана письма.
- Не возражаешь, если я прочту вслух?
Освещенное светом костра лицо Макса выглядит таким сочувствующим. Он и без слов догадался, что я собираюсь сделать, и что именно сейчас услышит.
Я не издала еще не единого звука, а слезы уже проступают на глазах. Может быть, когда-то я стану сильнее и научусь сдерживаться, но пока это физически невозможно.
Первое письмо, лежащее сверху, написано для Анны.
- Помнишь, когда мы вдвоем ходили на мемориал, ты сказала: «Хотела бы я сделать в жизни что-то настолько значимое, чтобы и в честь меня зажгли вечный огонь». Я тогда согласилась, но сейчас осмелюсь поспорить с тобой. Какие бы атрибуты не напоминали нам о потерях, без памяти, запечатанной в сердце, никто не вечен. А я буду помнить и никогда тебя не забуду, Анна.
Лист бумаги отправляется в костер. Дождавшись, когда он полностью сгорит, я приступаю к следующему – для Натали.
- Недавно я заходила на страницу к твоей сестре. У нее там полно фотографий твоего персидского кота. Могу тебя заверить, что он в порядке. И, наверняка, скучает так же сильно, как я. Помнишь, как ты опоздала на учебу, потому что не смогла найти одежду, не покрытую толстым слоем рыжей шерсти? Когда я открываю шкаф, то мысленно возвращаюсь к нашим походам в магазин. И сейчас моя проблема в том, что я не могу найти одежду, не покрытую воспоминаниями о тебе. Ты смирилась с шерстью, сказала, что так Рыжик всегда рядом. Обещаю, что буду носить ту одежду, чтобы ты всегда оставалась со мной.
Огонь с жадностью пожирает листок и трещит в ожидании следующего – для Анжелики.
- Я постоянно думаю о том, почему из всех игроков, именно ты умерла такой смертью. Справедливо ли, что лучшие люди страдают сильнее всех?  От мамы я слышала новости о твоем брате. Уверена, ты знаешь, но я все равно скажу, что он в порядке. Хотя без тебя ни он, ни я уже никогда не будем в норме. Слишком сильно мы от тебя зависели и любили, чтобы хоть на один день смириться. Помнишь, как мы с Марком были на грани расставания? Конечно же, помнишь и знаешь, что именно ты нас тогда помирила. Не знаю, откуда в тебе, двадцатилетней девушке, было столько мудрости, но я никогда не забуду тебя и твоих советов.
Остаются два письма. Самые душераздирающие.
- Карина, ты не представляешь, каково это – лишиться лучшей подруги. И хуже всего, что я не попрощалась. Когда нашла тебя, было уже слишком поздно. Как же мне хочется все исправить. Не втягивать тебя в это, не звать с собой на игру. Знаешь, если бы ты сейчас была со мной, я бы наплевала на то, что обо мне говорят другие. Но без твоей поддержки мне непередаваемо туго. Я, будто никогда не умела ходить, и передвигалась лишь благодаря тебе. Я лишилась своей рыжеволосой опоры. Как же я скучаю по твоим веснушкам! Это письмо должно было помочь мне проститься, но я чувствую, что еще не скоро смогу тебя отпустить.
Письмо выпадает из дрожащих рук. Макс поднимает его и возвращает мне, чтобы я отправила его в огонь.
Последнее письмо. Самое длинное. Я поднимаю глаза на соседа.
- Давай, – кивает он мне, и я принимаюсь читать.
- Помнишь, как мы познакомились? Я постоянно вспоминаю это с улыбкой на лице. Какой же глупой тогда была я, и каким рассудительным не по годам был ты. Знаешь, мало, кому везет встретить человека, который делает жизнь лучше, а не втаптывает в грязь. Ты делал это для меня целых тринадцать лет. Ты помог мне перестать ненавидеть себя в подростковом возрасте. Постоянно боролся за мою самооценку и жизнь в целом. Ты делал все за меня. Наверно, догадываешься, каково это обходиться без тебя? То, что ты заставил меня сделать, Марк, было неправильным. Я уверена, мы могли придумать что-то другое. Но ты настолько привык заботиться обо мне, что, ни на минуту не задумываясь, отдал свою жизнь. То, что я понимаю тебя, не значит, что я согласна с этим. Но злиться на тебя у меня больше нет сил. Помнишь, как напоследок ты улыбнулся? Той самой грустной улыбкой, от которой мне всегда необъяснимым образом становилось легче. И только сейчас я понимаю почему. С самого дня нашего знакомства ты пытался донести до меня одну простую истину: сейчас тебе грустно, но дальше станет лучше. Нет ничего глупее фразы «жизнь продолжается», но именно ее и несла твоя улыбка. Для меня она всегда будет олицетворением светлой грусти по прошлому. По ушедшим дням и людям. И, особенно, по тебе.
Видя, как сгорает послание для Марка, меня начинает колотить. Макс прижимает меня к себе. Мне кажется я целую вечность плачу у него на плече, прежде чем успокоиться.
Я высыпаю содержимое пакета в костер. Все еще кажется это неправильным. Завтра я точно пожалею об этом, но не сейчас.
- Ты все сделала правильно, – говорит Макс, поглаживая меня по голове.
41 глава
Спустя десять месяцев после игры
Есть дороги, которые ведут к домам любимых людей. Это родные тропинки, каждый метр которых несет в себе воспоминание. Долгий ли этот путь или короткий, прямой или извилистый, он все равно особенный, не похожий на остальные.
По дороге к дому Карины мне встречается куст, с которого в детстве мы обрывали листья. Это была наша валюта, за которую мы могли купить, что угодно в нашем воображаемом магазине.
Я выхожу к месту, где когда-то стояли наши любимые качели. Чуть дальше небольшая горка, с которой Карина упала, катаясь на роликах.
Когда дорога ведет к дому человека, который уже мертв, она становится невыносимой.
Я звоню в дверь. Думаю, что мне не откроют. По крайней мере, будь я на их месте, себя бы в дом не впустила. Не знаю для чего я пришла. Может быть, надеюсь, что хоть где-то есть семья, которая меня не ненавидит.
Но семья Карины оказывается не из их числа.
Ее мать открывает мне дверь, но впускать не собирается.
- Чего тебе? - спрашивает она, поправляя свои растрепанные волосы.
Впервые вижу ее в таком неухоженном виде. Похоже, такое состояние для нее теперь норма.
Своим вопросом она заводит меня в тупик. Что я должна ей ответить, если сама не знаю, что мне здесь вдруг понадобилось. Ноги сами привели меня в поисках поддержки. Я ищу надежду, что в этом городе еще остались люди, которые меня не презирают. Если бы нашла хоть кого-то, кроме моей семьи, то непременно бы здесь осталась.
- Ну и что ты молчишь? - спрашивает она опустошенным голосом.
- Я просто так сильно скучаю по ней... - начав говорить, я останавливаюсь от подступившего к горлу кома. 
Поднимая глаза, хочется увидеть ободряющий сочувственный и всепрощающий взгляд. Но вместо этого я наталкиваюсь на бешеные налитые кровью глаза.
- Я рада, что тебе хватило совести не произносить ее имени, - выплевывает она озлобленным голосом и закрывает перед моим носом дверь.
Обезумев, я начинаю тарабанить по ней.
- Поговорите со мной. Я знаю, что виновата... Знаю... Мне так жаль... - говорю я скорбным страдальческим голосом, сползая по двери на землю.
Я сижу на мокром после дождя пороге и чувствую, как тело начинает дрожать от холода. Слезы стихли несколько минут назад, но подняться и уйти не получается.
Не могу избавиться от чувства, что сейчас откроется дверь и оттуда выйдет Карина. Обнимет меня, как ни в чем не бывало и заведет в дом. Приготовит какао и обернет меня пледом. Расскажет, что нового у нее на учебе, и как повздорила накануне с родителями. Я улыбнусь ей и, как обычно, скажу, что все будет хорошо. Мы включим какой-нибудь ужастик и будем беспричинно смеяться все два часа, что он будет идти. Она оставит меня у себя с ночевкой, а утром я уйду домой.
Как же больно, что ничего из этого уже не случится.

42 глава
Спустя год и три месяца после игры
- Не волнуйся, ты справишься, – успокаивает меня Оксана.
Через несколько минут мне придется выйти на сцену и, встав у микрофона, наконец, рассказать всю правду об игре.
Мне кажется, что это никому не интересно. И, что даже в этом благом намерении кто-то увидит издевку и возненавидит меня еще сильнее. Но, если есть шанс, что хоть кто-то, выслушав меня, посмотрит на произошедшее под другим углом, я должна попытаться.
Я выглядываю наружу и вижу заполненный до краев зал. Родственники и друзья погибших, журналисты, обычные жители города – собрались сегодня в надежде услышать то, чего они так хотят. Как же страшно, что я могу не оправдать их ожиданий.
Оксана организовала все это практически в одиночку. Вот на что способен один человек, проводящий всю жизнь в поисках правды. Она ищет ее во всем и привыкла добиваться своего даже в самых запущенных и, казалось бы, безвыходных ситуациях. Она уходит на сцену, чтобы сообщить о моем выходе.
- Ада, пора выходить, – сообщает Оксана, вернувшаяся со сцены.
Только бы не заплакать. Держи себя в руках, Аделина. Я делаю глубокий вдох и быстрыми шагами иду к микрофону, стараясь не смотреть на зал.
Когда я поднимаю глаза, то вижу родителей. Мама с отцом улыбаются мне обнадеживающей улыбкой. Может быть, пока меня не было, их отношения наладились, и они снова смогут быть вместе. Жаль, они не взяли с собой Лизу. Мне бы сейчас пригодилась ее обезоруживающая улыбка.
Макс и Бель тоже здесь. Они стоят на лестнице и смотрят на меня каким-то восхищенным взглядом. Мне хочется верить, что они действительно мной гордятся.
Тяжелее всего смотреть на второй ряд, где расположились семьи погибших. Там есть люди, которые знают меня лично, от чего их ненависть такая сильная и всепоглощающая. Намного проще считать, что в окружении твоего ребенка была ядовитая змея, отравляющая жизнь и виноватая в его смерти. Обвинять знакомых легче, чем чужаков. Им и в голову не может прийти, что на игре мы столкнулись с настоящим хищником, из смертоносной хватки которого было не вырваться.
- Гхм гхм… - я откашливаюсь перед тем, как начать.
Сначала я подумывала написать речь, но мне показалось, что это тот случай, где правильнее будет импровизировать.
- На моем месте мог оказаться кто-то другой. Представьте, что обстоятельства повернулись так, что сейчас здесь стоит кто-то из ваших близких. Хотели бы вы, чтобы его презирали за то, что он жив? Если нет, тогда почему вы так сильно ненавидите меня? – я делаю паузу, чтобы дать им осмыслить услышанное. – Двадцать четвертого июля прошлого года произошла трагедия. Многие из вас потеряли кого-то, кого вы любили всем сердцем. И я тоже. Я была там и видела, как умирают мои друзья. Я не успевала опомниться, как находила застреленной очередную подругу. Вы можете представить, каково это, когда теряешь близких одного за другим? Как вы знаете… Я убивала. Многим из нас тогда пришлось это делать. Но не только, чтобы спастись, как вы думаете... Когда мы только узнали, что нас ждет, нашлись те, кто хотел уйти. Их даже не пугал тот факт, что они могут быть застрелены за отказ играть. Тогда организатор игры показала нам кое-что еще. Видеотрансляции с камер наблюдения. На экране я увидела спящую сестру. Карина - маму, Анжелика – больного брата, Натали – тетю, которая заменяла ей родителей, Анна – любимую бабушку, Марк – отца. Каждый из игроков нашел свою трансляцию. Нам сказали, что эти люди умрут в случае нашего отказа…
По залу проходится волна удивления и перешептывания. Я смотрю на маму, и она легонько кивает мне.
- Ничто не может в полной степени оправдать нас. Чем дольше мы играли, тем труднее было сохранять здравый рассудок. Может быть, поэтому мы приговорили Анжелику к смертной казни на электрическом стуле, даже не подумав, что нам предстоит увидеть.
В зале становится невыносимо шумно, и Оксана выходит, чтобы их успокоить.
- Уважаемые, - начинает она говорить в микрофон, - Позвольте Аделине закончить свой рассказ.
Дождавшись, пока они стихнут, я продолжаю.
- Я так и не смогла нажать кнопку, чтобы проголосовать за казнь. Но это не помогло. Ее было не спасти. Это было ужасно… Запах паленой плоти заполнил подвал. Повсюду была кровь и рвота. Словами не могу передать, что там происходило…
Но я пытаюсь передать. Рассказываю им все в мельчайших подробностях, несмотря на то, в каком шоке они пребывают от этих слов. Возможно, мое заявление наведет в обществе панику. Но мне все равно. Сегодня хочется побыть тем эгоистом, которым меня считают, и сделать что-то на благо себе, а не другим.
- Я не против, если вы продолжите считать меня убийцей. Но, когда вы тычете в меня пальцами… Я не уверена, что выдержу... – я вскидываю голову, чтобы не заплакать.
В конце плохой истории всегда случается что-то хорошее. И я должна им об этом рассказать, чтобы им в голову не пришло опустить руки и потерять веру в лучшее.
- Не знаю можно ли назвать мои попытки жить дальше удачными, но я пытаюсь. Если бы не моя семья, я бы, наверно здесь не стояла. Спасибо, мам. Спасибо, пап.
Родители поднимаются с места. Я вижу, что они держатся за руки. Это лучший подарок, который они только могли мне сделать.
- И есть кое-кто еще, кому я благодарна и обязана тем, что снова умею смеяться. Мои соседи – Изабель и Макс. Спасибо вам за все…
Я вижу, как Бель смахивает с лица слезы, пока Макс обнимает ее за плечи.
Моя долгая речь, занявшая почти целый час, заканчивается.
- Спасибо, что выслушали, – тихо говорю я и спешу удалиться со сцены.
На экране, который все это время был за моей спиной, начинается фильм, снятый Оксаной. Она поговорила с каждой семьей. Взяла интервью у всех, кто захотел рассказать о погибших. Собрала фотографии и видео из домашних архивов.
Спустя три часа он заканчивается. Никто не остался равнодушным, никому не удалось сдержать слез. Все уходят из зала опустошенными, зато с чувством, что в этой истории наконец-то поставлена достойная точка.
Когда я собираюсь подойти к родителям, дорогу мне преграждает знакомый полицейский.
- Помните меня? – спрашивает он.
Неужели арестует меня?
- Здравствуйте. Вы все это время были здесь? – говорю я робким голосом.
Он кивает.
- Я не одобряю того, что вы здесь устроили. Особенно, меня огорчил тот факт, что вы кое-что скрыли от меня.
Я нервно сглатываю. О чем я только думала, когда решила что-то утаить от полиции.
- Вы не интересуетесь ходом следствия. Не хотите узнать, как далеко мы продвинулись? – спрашивает он спокойным голосом.
Ничего не остается, кроме как промолчать. Стыдно издать хоть один звук.
- Аделина, все нормально. Я понимаю.
В его голосе слышится одобрение. Почему таким, как я, попадаются настолько понимающие люди?
- Вы нашли того парня? – спрашиваю я, расслабившись.
- Еще нет, но мы близки. Как только он окажется у нас, вам придется прийти и опознать его. Сможете?
- Думаю, да.
- Отлично, Аделина.
- Его наняла София? – спрашиваю я.
Он неуверенно кивает. Я замечаю в его глазах что-то такое, отчего становится тревожно.
- Может ли быть такое, что за ней стоял кто-то еще? – спрашиваю я с подозрением, следя за его реакцией.
Но он полицейский, а я не менталист, чтобы моментально раскрыть его ложь.
- Тебе не о чем волноваться, – уверенно отвечает он. – Еще увидимся, Аделина.
Я киваю, про себя надеясь, что он действительно прав.

43 глава
Спустя одиннадцать месяцев после игры
Прежде чем родители одобрили мой переезд, мы успели поругаться так сильно, что перестали разговаривать на целых дне недели. Они постоянно смотрели на меня осуждающим взглядом, будто считали предателем.
Сегодня, в день отъезда, они помогают мне собраться. Мама аккуратно укладывает мои вещи в чемоданы, пока отец одевается, чтобы отвезти меня.
- Ты правда хочешь взять это с собой? – спрашивает мама, смотря в мою сумку, доверху набитую памятными открытками, альбомами с фотографиями, тетрадями и учебниками.
Я быстро киваю и она, видя мое нежелание обсуждать подобные темы, закрывает сумку на замок.
- Мы будем отправлять деньги на твою карту каждый месяц, – говорит отец, стоя в дверях моей комнаты.
- Я постараюсь найти работу.
- Не спеши с этим, – говорит мама, поглаживая меня по спине.
Переехать я решила в самый близкий к родителям город. В детстве мы часто ездили туда, чтобы побывать в их местном зверинце. Это было до того, как я стала считать зоопарки издевательством над животными, и отказалась от этих поездок.
- Пора, – говорю я, вставая с кровати.
Мама начинает плакать. Она обнимает меня на прощание и берет на руки Лизу.
- Помаши сестренке на прощание, – хныкающим голосом говорит мама.
Лиза принимается быстро махать рукой и улыбаться. Не могу представить, как буду справляться без нее. Без них всех.
- Я позвоню тебе вечером, – говорю я маме, обнимая их с сестрой.
- Звони, как можно чаще, – кричит мама вдогонку, когда мы с отцом уже выходим из дома. – Звони каждый день, Ада!
Отец грузит в багажник вещи, пока я усаживаюсь на переднее сидение.
Всю дорогу мы едем молча. Тишину нарушает тихие звуки, доносящиеся из магнитолы. Мы знаем, что, если начнем говорить – снова поругаемся.
Не бывает окончательно разрешившихся споров. Всегда остается недосказанность, похожая на торчащий кусок нити. Стоит только потянуть за него, чтобы видимое перемирие расползлось, как машинный шов. 
- Я надеюсь, ты найдешь то, что ищешь. И это действительно сможет тебе помочь, Ада. Больше всего на свете мы с мамой хотим, чтобы тебе стало лучше, – говорит отец, когда мы останавливаемся у многоэтажного дома.
- Почему ты ночуешь в гостиной, пап? – спрашиваю я, смотря прямо ему в глаза.
Не могу понять, как работает брак. Почему произошедшее со мной не сплотило их, а разделило? И, если это моя вина, то, как мне исправить случившееся? Как заставить их снова быть вместе, сделать одной счастливой семьей, как раньше?
- Мы со всем разберемся. Не беспокойся о нас. Главное береги себя здесь, пока мы, из-за расстояния, не в силах этого делать.
Никогда не слышала от отца подобной речи. Он вообще чаще всего молчит. А после того, как я вернулась домой из больницы, стал практически немым. Первое время он общался со мной в основном глазами. В его взгляде читалось сожаление, которое он не мог выразить словами.
- Ладно. Я пойду, – я открываю дверь и выхожу.
Папа достает из багажника чемодан и сумку.
- Я помогу тебе донести, – говорит он, направляясь к подъезду.
- Не нужно. Я справлюсь сама, – твердым голосом заявляю я и протягиваю руку за вещами.
Он поджимает губы. Я знаю, что он не желает уходить. Хочет, как можно дольше оставаться со мной. Уверена, он все еще надеется, что я передумаю.
- Пап… - я киваю на сумку, продолжая стоять с протянутой рукой.
Наконец, он сдается.
- Не забывай нам звонить, – говорит он, протягивая мне ручку от чемодана на колесах.
- Я помню, – киваю я и ухожу не оборачиваясь.

44 глава
Спустя год, три месяца и два дня после игры
Я просыпаюсь от того, что кто-то облизывает мое лицо. Открываю глаза и вижу щенка – палевого лабрадора. Приподнявшись, я замечаю Макса, стоящего в дверях. С довольной улыбкой он наблюдает за мной и тем, как щенок ползает по всей кровати.
- Как назовешь его? - спрашивает сосед.
- Еще не знаю, – отвечаю я восторженным голосом.
Я беру его на руки и начинаю целовать сморщенную щенячью мордашку. Настоящий комок счастья, как бы глупо это не звучало.
- Ты еще совсем малыш. Как ты здесь оказался? Макс принес тебя, да? – сюсюкаюсь я со щенком.
Я поднимаю глаза на соседа. Тот лишь смущенно пожимает плечами.
- Ты ведь больше не хотел заводить животных, – говорю я, вспомнив о нашем разговоре в машине.
- А ты не хотела заводить новых знакомств, – отвечает он. – Я подумал, что если ты смогла дать людям второй шанс, то и я должен попробовать.
Я киваю и продолжаю возиться со щенком.
- Это мальчик? – спрашиваю я, почесывая его пузико.
Макс быстро кивает.
- Спасибо тебе… - говорю я, когда он забирается на кровать и начинает играть с малышом.
Раздается звонок моего телефона. От неожиданности я подпрыгиваю. Только бы ничего не случилось. Из-за страха услышать плохие новости, внутри все сжимается.
- Алло, – отвечаю я на звонок.
- Аделина, это Регина – мама Карины.
В последний раз, когда мы говорили, она буквально насадила меня на вилы своими словами. Я видела ее тогда в зале. Она сверлила меня глазами все то время, пока я стояла на сцене. Тогда каждое слово и без ее тяжелого взгляда приходилось силой выжимать из себя. Своим присутствием она тогда все только усугубляла.
- Здравствуйте, – говорю я, про себя гадая, зачем она могла позвонить.
- Я хочу извиниться перед тобой. Ты же знаешь, что для Карины ты была самым близким другом. Никто не поддерживал ее так, как ты. Мне следовало поддержать тебя, но я не смогла. Умение прощать – это дар, которого у меня никогда не было. Ты и сама знаешь…
Она замолкает. Наверно, чтобы перевести дыхание.
- Так вы не простили меня?
- Может, когда-нибудь я смогу.
- Тогда за что вы извиняетесь?
- За ненависть и те проклятия, которые я сыпала на тебя целый год.
- Мне жаль, что Карина умерла. Но у меня, как и у вас, нет дара, чтобы себя за это простить, – говорю я, и Макс, заметив блестящие в глазах слезы, берет меня за руку.
- Надеюсь, однажды мы сможем. Прощай, Ада.
- До свидания, – отвечаю я, когда Регина уже бросает трубку.
Вернув телефон на тумбу, я оборачиваюсь и вижу улыбающегося Макса со щенком на руках.
- Все нормально? – спрашивает сосед и придвигается ко мне, чтобы обнять.
- Все в порядке, – отвечаю я, бросаясь в любимые объятия, пока щенок ползает рядом с нами.

45 глава
Спустя одиннадцать месяцев после игры
Поднявшись на лифте до четвертого этажа, я выхожу на площадку. Найдя дверь в тринадцатую квартиру, я давлю на звонок. Секунды ожидания тянутся, как мучительные часы. Неизвестно, кто откроет мне дверь и с кем придется бок о бок жить. Возможно, здесь, вместо ожидаемого спасения, я найду свою погибель.
Дверь открывает молодая красивая девушка с бордовыми волосами. Она одета в брючный костюм. В ее руках я замечаю сумку. Кажется, она куда-то уходит.
- Привет! Я Изабель, можно просто Бель. И сейчас я очень спешу, опаздываю на работу. Увидимся вечером, – тараторит она и, стуча каблуками, убегает.
Когда она исчезает за закрывшимися дверями лифта, я вваливаюсь в квартиру со своим багажом.
Бросив чемодан и сумку в коридоре, я осматриваюсь. На стене висит большое зеркало, в котором я вижу себя в полный рост. Услышав звон, я иду на звук и в итоге оказываюсь у двери в кухню.
За стеклянным столом сидит молодой светловолосый парень. Перед ним стоит огромная чашка, до краев наполненная чаем. Я знаю только одного человека, который также ни в чем не знает меры – это моя мама. Она постоянно расплескивает на пол суп и кофе, пока несет их к столу. Словно не видит краев в тарелках и кружках.
Заметив меня, он вздрагивает и опрокидывает чашку.
- Блин! – он подскакивает со стула и бежит к раковине.
Я молча наблюдаю, как брошенные им на стол салфетки пропитываются чаем. Собрав их, он начинает вытирать стол губкой. Ему приходиться постоянно бегать к раковине, чтобы выжать ее. Закончив со столом, он переходит к залитому чаем полу.
Я стою и не могу пошевелиться. Просто наблюдаю за ним. Какая же у него длинная шея… И такие вьющиеся волосы...
- Прости за это, – говорит он, прерывая мои размышления.
Надеюсь, я не сильно смутила его тем, что стояла все это время и пялилась на него.
- Ничего страшного, – быстро бросаю я с опущенными глазами.
- Ты, должно быть, наша новая соседка? – спрашивает он восторженным голосом.
- Да, выходит, что так, – неуверенно отвечаю я.
Он приближается ко мне и протягивает свою руку.
- Макс, – представляется он с приветливой улыбкой.
- Ада, – отвечаю я на его теплое рукопожатие.