Часть 15

Храм, который был создан когда-то, видимо, специально для того, чтобы сегодня я его нашел, был очень живописный! В окружении огромных деревьев, он казался небольшим и каким-то домашним. Его стены прорезали глубокие трещины, часть декора была стерта временем, но кое-где все же видны силуэты улыбчивых кхмерских богов и богинь. Вокруг валялись каменные обломки. Видимо раньше здесь были еще сооружения. Уже потом я узнал название этого неприметного и наверное редко посещаемого туристами храма, такое же красивое, как и он сам - Прасат Та Прyм Кел.
Посмотрев, не наблюдает ли кто-то за мной, я стал раскладываться.
Откуда-то из зарослей вышли несколько кур с цыплятами, еще больше добавляя ощущения простоватой укромности этого места. Здешние куры похожи на маленьких страусов, с непропорционально туловищу, длинными лапами и такой же длинной шеей с острым клювом и почти без перьев.
Они рылись в реденькой травке, впрыгивали на древние камни, что-то кричали на не нашем птичьем языке.
Неподалеку виднелись крыши, видимо там кто-то жил. Вообще, здесь, в непосредственной близости от знаменитейшего на весь мир комплекса, везде кто-то живет, места пустующего почти нет. Но только живут они, то на какой-то луже, то на помойке. Видимо на другой земле им жить запрещают. Здесь проходит детство, а может и вся жизнь тех, кто ездит по улицам на мотоциклах и тук-тук, работает в кафе, ресторанах и гостиницах. Хороших домов сравнительно мало, в основном хибары на сваях или просто навес с висящими внутри гамаками.
Выбрал для этюда оранжевую бумагу, она передает мое возбужденно-огненное настроение! Я просто весь киплю от негодования и ярости, после недавних событий! Но это и хорошо, в этюде важна энергия и сила. Когда эмоции бьют через край, есть вероятность написать неплохую работу. Да и сама экзотичность вокруг: необычные деревья, пальмы, древний храм, диковинные птицы и звуки – все это производит впечатление какой-то иной реальности. Оранжевый фон поможет создать атмосферу сказочности.
Оранжевый, сколько себя помню, мой любимый цвет.
В моем детстве была популярна песенка с таким припевом:
«Оранжевое небо,
Оранжевое море,
Оранжевая зелень,
Оранжевый верблюд,
Оранжевые мамы
Оранжевым ребятам
Оранжевые песни
Оранжево поют»
Может быть, поэтому я и любил его.
А запомнился мне это, потому что, однажды, в трех летнем возрасте, я бежал с улицы в ворота бабушкиного двора в Новосибирской Ельцовке, споткнулся, упал и рассек себе бровь. Бабушка повела меня к врачу, выговаривая по дороге за мою бегучесть, непослушание и еще бог весть за что. Сочувствия и сострадания я в тот раз не получил, так она была встревожена и обеспокоена сильной раной и не унимающейся кровью. Врач положил меня на операционный стол и спросил: «Как тебя зовут? Арсений! А какой цвет ты любишь?» Я задумался, потом вспомнил эту песенку и сказал: «Оранжевый». «Оранжевый!» - удивился врач, взял в руку, как мне показалось, оранжевый шприц и я уснул. А когда проснулся, то моя бровь была уже зашита.
С тех пор у меня с оранжевым цветом, какие-то свои, личные отношения.
В скором времени из тех же зарослей, где прятались жилища, и куда вернулась стайка куриц, вышли несколько местных ребятишек. Совсем маленькие. Старшему не больше десяти лет, а младшая, наверное, еще совсем недавно научилась ходить. Они сначала недоверчиво смотрели издалека, но потом любопытство пересилило осторожность или может быть скромность, и они зашли ко мне со спины, чтобы посмотреть, как я рисую. Я приветливо им улыбнулся. Мне, конечно, было не до них, но у меня у самого шестеро детей и я уже успел соскучиться, поэтому был растроган этим вниманием. Дети быстро освоились и вскоре стали уже брать мои мелки у меня из под рук, вопросительно глядя на меня снизу. Я погрозил им пальцем и они отошли в сторонку. Но дети есть дети и, оставшись без дела, они начали толкаться, дурачиться, ссориться. Это не довело до добра. Одна, более старшая девочка толкнула самую маленькую девчушку, та упала с камня и больно ударилась головой о другой камень. Тут уж ни каких переводчиков было не нужно, девчушка разразилась громким плачем, похожим как две капли воды на плачь наших детей! Все стали ее утешать, а та, что толкнула ее, стояла в сторонке и безразлично смотрела на остальных. Из джунглей вышел небольшого роста молодой парень, он, улыбаясь, подошел к нам, поздоровался и взял девочку на руки, утешая. Чтобы как-то разрядить обстановку я дал каждому ребенку по небольшому обломку пастели разных цветов, в надежде, что теперь они убегут домой рисовать и я снова останусь один, но ребятня принялась чертить цветными мелками на древних обломках и вскоре разрисовала ими все близлежащие камни. Наверное, с тех пор, как тысячи лет назад неизвестные художники нанесли свои первые штрихи на эти камни, а потом по ним стали вырубать орнаменты и барельефы, больше никто и никогда не рисовал на них. И вот спустя тысячу лет, новые художники украсили эти камни своими рисунками. Который раз убеждаюсь в том, что рисование - заразная штука!
Я никуда не торопясь работал, стараясь не пропустить ничего необычного и нового в окружающем меня мире. Мне было удивительно хорошо и комфортном здесь, где можно просто стоять в шортах и тебя ни кто не кусает, никто по тебе не ползает, выискивая место, где бы впиться в тебя своим ядовитым жалом. Но это было обманчивое представление, которое потом меня и подвело. А пока я, находясь в счастливом неведении, просто рисовал свой этюд, наслаждаясь окутавшим меня с ног до головы теплом.
Ребятишки, изрисовав мелки и удовлетворив свое любопытство, ушли искать новые приключения, а я, закончив этюд, осмотрелся по сторонам и тоже пошел искать что-нибудь интересненькое, почти забыв о своих недавних злоключениях с местными стражами правопорядка.
Идти далеко не пришлось, ведь кругом, куда не повернись незнакомая и диковинная природа! Можно было бы рисовать и писать все, что попадало в поле зрения, но мне хотелось найти что-то еще более необычное и характерное. Увидел невдалеке достаточно большой пруд с лотосами и обрадовался возможности еще раз их написать! Но придя на место, растерялся. Написать лотосы – это слишком просто. Тем более что здесь они росли достаточно далеко от берега и против солнца. Идти же с другой стороны озера я не решился. Там меня могли снова увидеть охранники. Не хотелось еще раз испытать те эмоции.  Но и уходить из этого шикарного места тоже не хотелось. Здесь под огромными раскидистыми деревьями была тень, мелкая травка не скрывала узловатые переплетения корней и лежащие кое-где пустые кокосовые шарики. Здесь это просто мусор, а у меня на родине в Сибири, дети прыгали бы от радости, найдя такое на берегу.
Решил остаться и рисовать здесь. Выбрал несколько разных по характеру и размеру стволов, пластике веток и очертанием листьев деревьев и стал делать композицию. Я взял за правило, прежде чем начать работу над этюдом, делать небольшие зарисовки на композицию. У нас это называется: форики. Обычно их заставляют делать в художественных школах детей, или студентов, а художники, уверенные в своем мастерстве, зачастую пренебрегают этим. Я заставляю себя каждый раз доставать из походной сумки свой альбом, видоискатель, и как школяр делать два - три варианта композиции. Это дисциплинирует, помогает лучше разобраться с тем, что же произвело впечатление и зачем нужно это рисовать. Подписываю название места, реки или озера, ставлю дату и даже время начала работы и ее окончания, чтобы потом, если нужно, можно было бы вернуться к этюду и знать точное время, когда писал, при каком освещении. А когда я мучаюсь, придумывая название картине, эти записи помогают мне вспомнить, где это рисовалось, и как называлось место.
А еще, эти альбомы своеобразный художественный дневник, который приятно достать с полки и пролистать затертые, побывавшие и в жарком Алжире и в морозном лесу страницы.
Вот и сейчас, я достал свой альбом и набросал силуэты и массы, чтобы понять, как уместить все это великолепие в малюсенький листочек.
А вокруг кипела жизнь. Неподалеку, вдоль дороги теснились лавочки с разными туристическими сувенирами, продавали кокосы, красиво нарезанные и наколотые на палочки ананасы, бананы и т.д. Делали их тут же, всем семейством и дети, только что сделанные сладости, уносили продавать и навязывать на беду забредшим сюда туристам. Это было непроходное, в стороне от основного проезжего пути местечко. В кипучем и прибыльном месте на центральной аллее, куда приезжали и откуда отъезжали все туристы, видимо всем места не хватало. Но и здесь что-то да продавалось. Как только появился новоиспеченный турист, т.е я, ко мне сразу же было приковано повышенное внимание. Но, даже не глядя в их сторону, я прошел сразу же к пруду и сбросил свои тяжёлые и объемные приспособления для рисования под деревом, не обращал ни на кого внимания. Вскоре про меня забыли и я стал частью их мира.
Дорога, по которой еще недавно меня гоняли полицейские, была совсем рядом, и я уже с содроганием вспоминал, свою выходку. Как обычно, я как человек впечатлительный и с фантазией, стал развивать события, как они могли бы происходить, если бы… Но про меня, слава богу все забыли и я был счастлив!
Написав, второй по счету этюд в Камбодже, я посмотрел время, а его у меня было еще достаточно и я вновь побрел куда глаза глядят.
Сначала меня чуть было не совратили разные вкусности и кушанья, которые продавались повсюду, но проглотив слюну, я решил уйти подальше от соблазнов, тем более что денег у меня было только на обратную дорогу.
Я свернул в какой-то проулок между торговыми навесами и как собака, идущая по следу, пошел, жадно вглядываясь в новый окружающий меня мир. А это был уже мир местной бедноты, которая тут же и жила и торговала. Меня удивило, что здесь ко мне отнеслись спокойно и даже приветливо, по-видимому, слава о русском Робин Гуде, не побоявшемуся их местных стражей порядка, сделала свое дело. Мне приветливо улыбались, как хорошему знакомому, что-то весело говорили вслед. Может быть это у них так принято, но я то считал себя героем! И, поэтому, я так осмелел, что пошел еще глубже в самую что-ни на есть гущу этих строений. Среди пальм, каких-то других растений с огромными волнистыми листьями, сооруженные из всякого хлама, но не без любви и выдумки  уютно и очень живописно стояли маленькие сарайчики – дома местной бедноты. Некоторые, побогаче, на столбиках с высокими крылечками и кухоньками под домом. Там же гуляли и куры и хранился какой-то небогатый инвентарь. Запахи, конечно, были разные: где-то пахло гнильем и сыростью, где-то варившейся едой. Все взрослое мужское население было, по-видимому, на работе, а в домах оставались дети, женщины и старики. Но все равно, людей было мало. Редко - редко проедет мотоцикл или выглянет из темного проема двери без двери, какая-нибудь смуглая женщина, улыбнется и пропадет снова. Детишки, любопытствуя, выглядывали из-за небольших зарослей местных плодовых деревьев, садились под деревом или у ручья, протекающего между склоненных над ним веером остроконечных листьев и тростника. Я стал зарисовывать эти неказистые домики, среди пышной природы, корову с теленком, лежащую и телеги с огромными колесами, детей наблюдающих за мной.
Материал был великолепный! И, хоть я и не знал, что потом с этим всем делать, рука сама тянулась к карандашу, чтобы запечатлеть всю эту экзотику. Благо, что фотоаппарат я с собой предусмотрительно брать не стал.



В общем, место было для меня как раз то, о чем я и мечтал. Никого кругом, и ближе к народу, к их настоящей жизни без прикрас и разукрашенных фасадов. Все пойду спать, а то завтра рано вставать, заказал тук-тук на 5.30.