Советник Коминтерна. Глава 11

У каждого человека должен быть домик-убежище


Харбинские газеты писали о первых сражениях на границе. Одно из них случилось на слиянии рек Амур и Уссури. Начальник  пограничного отряда, полковник Панарьин вызвал к себе старшего лейтеннта Дроздова и поставил задачу ликвидировать японский погранпост Тютюпай. Для форсирования реки выделили целый флот: два катера, две шлюпки и плоскодонную лодку. Пост взяли. Родина оценила пограничников отряда, наградив их орденами и медалями. Только двое из наступающих не получили награды, -  красноармеец Крамзинов и краснофлотец Новожилов. Они погибли, мстя японцам за Порт-Артур и Мукден. А сколько их было по всему фронту!? 
 
10 августа командующий 15-ой армией генерал-лейтенант Мамонов уже докладывал командующему фронта Мерецкову о том, что войска армии и 5-го отдельного стрелкового корпуса форсировали реки Амур и Уссури,   захватили все острова и очистили сопредельный берег в 120 километровой полосе от устья реки Сунгари до устья реки Хор. Овладели городами Лобэй, Тунцзян, Фуюань.
События развивались слишком быстро. За 12 суток сухопутные войска прошли от Фуюаня до Харбина 930 километров. Из них свыше 700 километров  по Сунгари.
Многие в Маньчжурии даже не успели подумать как встречать победителей, как  они  19 августа взяли Харбин и высадилсь в Мукдене. На  харбинском аэродроме задержали начальника штаба Квантунской армии генерал-лейтенанта Хата, японского консула в Харбине Миякава. Случилось это, кстати, в Модягоу и с помощью русских эмигрантов, входящих в состав Штаба обороны Харбина.  В задержании участвовал Валентин Георгиевич Широколобов. Погоня велась по Ипподромному шоссе в сторону памятника Чурейко.

Всякому русскому человеку, где бы он ни находился, а уж тем более, в Маньчжурии под японцем, победа русского оружия принесла очищение души от тягчайшего поражения сорок лет назад.
- Каждому да воздастся! – восклицали верующие.
Когда в Харбин по Сунгари пришли советские корабли, навстречу им вышел катер с начальником японского штаба Сунгарийской военной флотилии генерал-майором Цао, который заявил о капитуляции флотилии и харбинского гарнизона. Армия вступила в город в день Преображения Господня. Был молебен в соборе по случаю освобождения от японского ига. Служили три архиерея во главе с архимандритом Нестором. Встречал освободителей граф Борис Григорьевич Уваров, возглавлявший русскую диаспору в Харбине. 
Отряды прибывших моряков под бурные овации русских и китайцев прошли по улицам города - они шагали по букетам цветов, русские девушки и парни исступленно обнимали их, старушки осеняли крестным знаменем. Боже мой! Как сложна жизнь человеческая. Как соскучились русские люди по радости победы и чувству собственного достоинства! Как устали они от притеснений «красных, белых и желтых». Доставалось им от китайцев-гоминьдановцев, от  хунхузов и  японцев. Но русскую культуру, русский дух не смогли сломить никакие вражеские силы. Воскресение нашей родины и веры близко. И пели русские люди:
               
                Идем мы, поем мы и знаем
                Здесь деды и прадеды шли
                Далекие стражи окраин
                Искатели новой земли
                Есть много прекрасных Америк
                И даль голубая ясна
                Но мы нашей Родины дети
                А Родина только одна!

Среди празднующих победу горожан, никто не замечал невзрачно одетого мальчугана. Его звали Никита. С модягоускими ребятишками он гулял по улицам, пытался найти свое место на этом празднике жизни и чем-то, хоть и грех, поживиться,  в разгромленных японских лавках и магазинчиках. Он прислуживал в храме архимандриту Филарету и одновременно готовился к поступлению в семинарию.
Тетка Никиты Надежда Лукина следила за новостями и вчитывалась во все сообщения газет и распоряжения Харбинского коменданта генерал-майора Скворцова. Есть новости и о ее родном городе Мукдене: комендантом назначен генерал-лейтенант Ковтун-Станкевич, комендатура его рядом с гостиницей «Ямато», в императорском дворце разместился политотдел штаба фронта под командованием генерала Притулы, неподалеку штаб 6-ой гвардейской танковой армии, императора Маньчжоу-го задержали в мукденском аэропорту…..

- Ты читал Александр? – громко позвала мужа Надежда. – Это просто чудеса, да и только.
- Что такое, моя милая? - отозвался  из прихожей, пришедший с работы Лукин.
- Кто мог себе такое представить! Можно сказать, в один день не стало империи Маньчжо-Го, и сам император в плен попался.
- Что ты говоришь!
- Вот, пожалуйста, читай и удивляйся.
Действительно, на снимке в окружении военных в смокинге и котелке стоял моложавый мужчина весьма похожий на Пу И. На другой фотографии красовался Мукденский кремль, обнесенный высокими и толстыми стенами из черного кирпича. В центре кремля, куда вели арочные ворота с крылатой надворной башней, стоял обширный императорский дворец с желтой черепичной крышей и затейливыми башенками. Чего только они ни видели со своей высоты!
- А как ты относишься к объявлению восстановить гражданство СССР? – спросила Лукина супруга.

- Что там и такое есть?
Специально для тебя читаю: «Лицам, состоявшим к 7 ноября 1917 г. в подданстве Российской империи, а также имевшим советское гражданство и утратившим его, а равно их детям, проживающим на территории Маньчжурии, предлагается восстановить гражданство СССР».
 - Мы с мамой подходим под эти требования. Ты, как мне известно, тоже имел отношение к России, - пошутила Надежда.
Волна российских эмигрантов захлестнула Консульство. Говорили, что первым обратился начальник Бюро по делам российских эмигрантов генерал Кислицын. В СССР возвращались скульптор Коненков, композитор Прокофьев, известный певец Вертинский и писатель Рощин.  В числе ходатаев семья Лукиных не значилась.
И после победы Сталин оставался «отцом народа», во все вникал и во всем разбирался, в том числе, в  вопросах религии. Православная церковь хоть и получила в последнее время большие послабления, но всякая самостоятельность и тем более, особое мнение наказывались. Коснулось это и Маньчжурской епархии, вошедшую после 1945 года в Московскую патриархию.

В июле 1948 года в Москве предполагалось проведение юбилейных торжеств по случаю 500-летия автокефалии Русской Православной Церкви. Поскольку в праздновании юбилея ожидалось участие глав и представителей всех Поместных Православных Церквей, намечалось проведение Всеправославного совещания, которое должно было выработать общую позицию по отношению к экуменическому движению. Узнав об этом, владыка Нестор, еще до получения официального приглашения Патриархии, принял решение о поездке в Москву. О решении он проинформировал генконсульство СССР в Харбине.
Выезд  был назначен на понедельник 14 июня поездом, отходившим в 11 часов дня. О дате и времени отъезда были проинформированы и китайские власти. Ничто не предвещало неприятных неожиданностей.
Однако ранним солнечным утром, в день отъезда делегации, подворье «Дома Милосердия» по улице Батальонной 24, где находились покои митрополита, было внезапно занято вооруженными китайскими солдатами. 
- Смотрите, смотрите что происходит! -  закричали со всех сторон прихожане, и жители близлежащих улиц Модягоу, наблюдавших церемонию проводов владыки.
- Какое они имеют право посягать на наши святые места? – возмутилась Надежда, - что они себе позволяют!

- Может это для сопровождения, что-то вроде почетного караула? – пытался успокоить ее Лукин. Смотри, - показал Александр в сторону подворья, - вроде митрополит выходит.
Действия военных совершались сумбурно и на почетную процессию не походили. Как только владыка вышел из покоев, его взяли под стражу, и увезли в неизвестном направлении. В помещениях «Дома Милосердия» начался многочасовой повальный обыск. Семейство Лукиных, проживая по соседству, имело возможность наблюдать как во время обыска всех насельников подворья «Дома Милосердия», а их было более 50 человек, согнали в Скорбященскую церковь.
- Ничего не понимаю. – до предела возмущалась Надежда. Может, китайцы решили нам за что-то отомстить, или хотят выселить в СССР? – гадала она, поглядывая на спокойно наблюдавшего за действиями военных Александра.
- Ну что ты, право Диночка, - он так называл ее, когда хотел нежностью снять всяческое напряжение в ее настроении. Скорее всего, какое-нибудь недоразумение. Тебе ли китайцев не знать – сначала пошумят, потом успокоятся.
- Ты думаешь, все образуется?

- Несомненно, моя дорогая. Вот увидишь, завтра газеты обо всем напишут.
На следующий день, еще до выхода газет, по городу разошлась молва об арестах секретаря Епархиального Совета, профессора Евгения Николаевича Сумарокова и секретаря издательского отдела Экзархата, священника отца Василия Герасимова. В Хайларе – задержали монахиню Зинаиду (Бридди).
- Вот тебе Саша и приятные новости, и что же будет дальше? – возмутилась Надежда.
- Дальше надо молиться и работать, как говорится «Ора эт лабора». Что нам остается. Будем ходить в церковь, и молиться за Владыку, дело и поправиться. Бог, он ведь все видит и знает.
Путь арестованных был долгий – через Читу в Москву и во Внутреннюю тюрьму МГБ. Серьезного «шпионского» дела, однако, не получилось. Слишком надуманным было обвинение. По приговору Особого Совещания получили они от 8 до 10 лет.  Владыку осудили за написание книги “Расстрел Московского Кремля” и совершение панихид по убиенным в Алапаевске родственникам семьи Императора Николая II. Припомнили и многое другое, сказанное когда-то им в своих проповедях о советской власти.
После окончания школы Светлана поступила в Политехнический институт. Он имел железнодорожную специализацию и готовил кадры для КЧЖД, так она теперь называлась. К тому времени в институте имелось три факультета: строительный, связи и сигнализации, транспортный.

Светлана училась на специалиста по связи и сигнализации, но когда она перешла на второй курс, КЧЖД Советский Союз подарила китайцам. Факультет Светланы для института стал не нужен и его перепрофилировали в электротехнический, на смену русским преподавателям стали приходить китайские. Было объявлено, что скоро преподавание будет вестись только на китайском языке.
Старые кадры еще держались. Физику преподавал Всеволод Викторович Шамраев, а русский язык - Борис Николаевич Абрамов, бывший военный моряк. Он находился в дружеских связях с семьей Рерихов в Индии,  переписывался и занимался теософией. На занятиях рассказывал, как  познакомился с великим ученым и художником:
Случилось это,  когда  Николай Рерих приезжал в Харбин с сыном Юрием, - с удовольствием вспоминал Абрамов.  Остановились они тогда на Садовой улице у брата Владимира, который как раз жил напротив моего дома. Так и повстречались.
- Что же вас привлекло в его учении? – интересовались студенты.
- Тогда я впервые услышал о живой Этике, Новой Эре и новом человеке, преображающего самого себя. С того времени и стал членом кружка почитателей и последователей Рериховского, так называемого харбинского содружества.
- Что-то уж очень заверчено, - подумала Светлана, - зачем только нужны такие философские учения? Толи дело студенческие вечера и балы.

Студенты харбинских вузов, в Татьянин день, устраивали балы– веселились, танцевали, влюблялись, кокетничали и конечно, избирали королеву и принцессу бала – самых красивых студенток. Для Светланы наиболее любимым был бал Георгиевских кавалеров 9 декабря, потому что в этот день родился ее дед Александр. А еще каждый год студенты отмечали 9 сентября – день основания института. Открыли его в 1920 году.
Праздники сменялись буднями. Летом Светлана больше всего любила выезжать с подружками на сбор ягод и грибов. За смородиной нужно было ехать от ближайшей железнодорожной станции километров за двадцать. От станции ехали на телеге и, конечно, мирно спали. Смородина росла в обширном невысоком лесочке, который прорезался ручьями, чуть ли не во всех направлениях. Вода в них была почти молочно-белой — по-видимому, где-то размывались известняки.
- С большим нетерпением, - вспоминала Светлана, -  я ожидала поспевания нежной фиолетово-черной жимолости. Ее было немного в лесочке, тянувшемся вдоль реки, — обычно я не набирала и полного бидончика. То ли о ней не знали, то ли таким малым количеством ее не интересовались — во всяком случае, варенье из нее было только у нас. Варенье – пальчики оближешь!  То же говорили и наши гости, всегда при этом восклицавшие: „Ну, где же вы достаете эту изумительную ягоду!“
Сбором позже поспевавших брусники и голубики Лукины не занимались, а покупали их у сборщиков-продавцов этих ягод — китайцев. Бруснику не собирали и потому, что ее заготавливали много, а собирать такое количество было слишком трудоемким занятием.

Наступала грибная пора! Собирались сначала опенки, которыми были усеяны горы в пяти-шести минутах ходьбы от дороги. Потом начинались сборы ехать по грузди в чудесный большой березовый лес. С груздями попутно собирали волнушки, подберезовики, подосиновики. Любили грибы, которые назывались обабки — жареные они были изумительно вкусны! Белых грибов, рыжиков, маслят и сморчков не было. Но зато, сколько росло шампиньонов!
Собирая их, Светлана всегда вспоминала, как говорили старшие: „Караси и шампиньоны любят, когда их жарят в сметане!“».
В декабре 1952 г. советское и китайское правительство подписали заключительный протокол относительно КЧЖД. Это событие вновь круто изменило жизнь российских эмигрантов. Началось массовое увольнение служащих железной дороги. Харбинский политехнический институт передали китайским властям. Многие русские уезжать не хотели, но китайцы намекали, что это нужно сделать. Хинганские староверы всей колонией снялись с места еще в 1949 г. и уехали в Латинскую Америку, затем перебрались на Аляску, где основали село Никольское.

 Светлана окончила институт в 1953 году, а в 1954 году у Лукиных появилась возможность уехать в Россию на целину. Оформили в генконсульстве документы и 28 августа 1954 года покинули Харбин.

Мы разные – красные и белые, а наши дети розовые.
Но все мы русские, и еще мы тебя горячо любим. 
               
Уезжали и многие священнослужители и даже епископы: митрополит Мелетий (Заборовский), архиепископ Нестор (Анисимов), а с ними и архиепископ Димитрий (Хайларский) отец протоиерея Филарета. Сам Филарет наотрез отказался ехать в СССР и даже отказался служить отъезжающим напутственные молитвы, поскольку не считал это благим намерением.
Китайская администрация провожала каждую группу отъезжающих тепло, трогательно, устраивали угощение на память.
- По пути движения от Харбина, вплоть до границы, мы останавливались на самых крупных станциях, чтобы собирать «целинников», - записывала в дневник Надежда. На границе посетили китайский базар, чтобы истратить последние иностранные деньги. Купили немного съедобных вещей, вино и выпили его, как только пересекли границу. Позднее неоднократно переживали этот момент.

На станции «Маньчжурия» была пересадка. Китайские носильщики переносили наши вещи. Некоторые «неположенные» (иконы, книги и грампластинки) у нас изъяли. Полустанок «Отпор» сразу дал полный отпор многим иллюзиям и ожиданиям. Встреча с Родиной оказалась шоковой: Родина еще не оправилась от страшной войны с фашизмом. По пути мы встречали лишь замотанных платками баб, выходивших к эшелону с кусками замерзшего молока и кастрюлями вареной картошки».
Светлане же, глядя в вагонное окно, на ум приходили где-то прочитанные строчки стихотворения:

Бежало солнце рыжим псом
За окнами вагона
Там позади остался дом
Где не были мы дома
Пульсировал разбег колес...


Эшелоны встречали «покупатели» живой силы для целинных хозяйств Сибири и Казахстана. Они ходили по вагонам и выбирали работников покрепче и помоложе.               
По пути движения поезда была остановка в Иркутске.  Лукины катались по городу на легковой машине и чуть не опоздали на поезд. Уже позже, в 1961 году, Светлана  с мамой надолго приезжали в Иркутск, заглянули в университет, где она училась, были на Байкале. Заходили в квартиру, где почти сорок лет назад Надежда проживала с матерью и братом Владимиром. Хозяйка дома была еще жива и вспоминала Глафиру Аристарховну.
Буддийские монахи утверждают, что у каждого человека должен быть домик-убежище (рите). Он должен отвечать трем требованиям. Сзади должна быть горная скала, спереди находиться горное озеро и лицом оно должно стоять к восходу солнца. Не все харбинские целинники получили на Родине такой домик-убежище. На него и не приходилось рассчитывать. Важно было продержаться и прилепиться к советской жизни.

«На границе нам дали подъемные», - позже расскажет Надежда родственникам  на Урале. - «По три тысячи на семью. Мы не знали, где наша конечная остановка.  В конце концов, оказались на Алтае, подселенными в семью работника  совхоза. Домик для себя, опять саманный, достраивали своими руками. Но наши способности не были столь полезными в совхозе, как мы ни старались. В итоге нам предложили устроиться на работу в городе и дали справку с разрешением на переезд. В городе, а мы оказались в Кемерово, было намного лучше.  В  магазинах сыр, масло, варенье, конфеты, хлеб, мясо. Мы, репатрианты, чувствовали себя свободными и могли разъезжать по всему Советскому Союзу».
- Мы как все! Долой комплекс неполноценности, который нас мучил в Китае, где мы были «граждане без национальности», «белые второго сорта». Теперь мы дома! - непрерывно восклицала Надежда, а за ней и дочь Светлана.