Пианино

- У вас мальчик! К счастью… вопреки прогнозам, клавиши в полном порядке!
Родители устало улыбнулись друг другу. Два последних месяца были сущим адом: на УЗИ выявили какие-то неполадки с плацентой и врач, сплетя пальцы рук на дубовом столе, сочувственно поглядывал на мать, когда рассказывал ей о возможных последствиях. Когда речь зашла об одном из самых грозных – пороки развития клавишного аппарата – Ли;са уже не могла сдержаться.  Клавиши на левой боковой поверхности живота и грудной клетки не были самостоятельным органом. По сути, это был выведенный на периферию кусочек мозга, отвечающий за эмоциональную сферу жизни. Будут нарушения клавиш – и ребенок может впасть в свою первую депрессию сразу на выходе из материнской утробы. Пойдут дефекты развития в другом направлении, и он будет припадочно хохотать всю жизнь, терзая нервы окружающих до тех пор, пока терпение родителей не лопнет и они не сдадут его в специальный изо-пансион. Там он будет находится в отдельной изо-камере со стенами, поглощающими до 99,99% слышимого звука, до самой смерти. Когда-то давно, в середине прошлого века, врачи пробовали удалять дефектные клавиши, но это неизменно приводило к вегетативному состоянию в 90% случаев, поэтому от попыток оперативного лечения со временем отказались совсем.
На фоне мыслей об ущербности пианино(?) сына, ее собственное выдавало резкие повизгивающие истерические нотки плача высокой тональности на фоне густого ревущего горестного баса. Лиса поплотнее запахнула пиджак, стараясь приглушить неуместный концерт, но мало в этом преуспела. Врач покопался в ящике стола и дал ей блистер с одной-единственной оставшейся таблеткой из трех. Налил из кулера воды и поставил перед ней:
- Пейте. Это вас должно успокоить.
Лиса выпила.
- Не все так плохо, мамочка. С вашими проблемами можно и нужно бороться! А вот стресс ситуацию только усугубит.
Она глубоко вздохнула и постаралась расслабиться. Ради ребенка. Ради здорового ребенка.
- Слушайте, что я вам скажу. Основная причина нарушений – недостаточное кровоснабжение. Это можно решить физ. нагрузкой и препаратами, улучшающими микроциркуляцию. Теоритически. Практически это черный ящик, и мы подозреваем, что есть еще много факторов, которые мы не учли, и которые мешают нам поднять эффективность лечения с 50% хотя бы до 80%. Но…
И тогда врач рассказал ей о разных теориях, которые существуют в научном врачебном сообществе. О траволечении, о круглосуточном прослушивании звуков текущей воды, о танцах босиком на траве, о поглаживании живота 5 раз по и 15 раз против часовой стрелки каждый вечер перед сном… Доказательной базы не было ни у одного метода, существовала лишь сомнительного качества статистика по каждому из методов, да слухи. И вот по слухам, один из методов был более чем эффективен…
- Игра?! Игра… на своем пианино?!
Лисе казалось, что она ослышалась. Играть на своем пианино было непринято. Считалось, что оно служит лишь для самостоятельной передачи каких-либо избыточно сильных эмоций. Слегка помогали себе руками лишь актеры театра и кино, нажимая обычно не более одной-двух клавиш за раз. Правда, было несколько виртуозов, которые могли полноценно играть на своих пианино, выражая таким образом сложную гамму чувств и переживаний, но им прощали это непристойное занятие лишь из-за того, что списывали все на профессиональную деформацию человека искусства. Снимали при этом только их головы и верхнюю часть грудной клетки, оставляя ловкость их пальцев за кадром. Записать на пленку человека, играющего на себе, целиком, казалось сродни  тому, чтобы снять мастурбацию. А вставить в фильм мастурбацию какого-нибудь Лео Тарена (одного из лучших актеров современности) в нынешнем благочестивом обществе не представлялось возможным ни при каких условиях. И хоть несколько подобных роликов при приложении должных усилий все-таки можно было найти, смотрели их все равно немногие, и те тайно и с опаской, как порно с животными.
И вот это предлагалось делать Лисе. Тихой, робкой скромнице Лисе, в жизни не сказавшей слова поперек кому бы то ни было. С другой стороны, сейчас на весах лежало счастье ее ребенка…
И Лиса решилась. Она не сказала ничего мужу, сестре и матери и действовала самостоятельно. Она нашла в сети те ролики с платным доступом и просмотрела их все раз, наверное, по сто, а то и больше. Она не понимала принцип. Ее отец умел играть на гитаре и часто играл по вечерам, когда Лиса была еще совсем маленькой. Но это не имело ничего общего с тем, что она увидела тогда на видео. Какие-то звуки казались ей похожими на то, что извлекал из инструмента ее отец, какие-то были совсем новыми, но принцип игры она понять так и не смогла. Желая поскорее приступить к практике, Лиса пристрастилась к долгим утренним прогулкам по парку, до отдаленных уголков которого люди редко доходили и по праздникам, не говоря уже о буднях. Там она расстегивала пальто и начинала пробовать. Сперва Лиса задирала блузку и пыталась по памяти повторить то, что видела в тех роликах, но получалось отвратно. Пальцы актеров порхали по клавишам со скоростью крылышек колибри, зависшей у цветка, пальцы Лисы переходили с клавишу на клавишу тяжеловесно и неторопливо, как медведь накануне спячки. Было обидно до слез и стыдно за то, что она вообще стала таким заниматься, одновременно, и Лиса совсем уже хотела бросить это занятие, но врач ее приободрил – можно попробовать играть просто по наитию, как пальцы захотят. Лечебное действие не пропорционально сложности композиции и мастерству исполнения. Действие на плод будет оказывать сам ее организм, реагирующий на ее самомузицирование увеличением скорости кровотока и мельчайшими изменениями в метаболизме.
- Конечно, это все не изучено и не проверено, точные рекомендации дать сложно - говорил врач, - но вреда не будет, будьте уверенны. Просто расслабьтесь и попробуйте… сыграть.
И Лиса вновь начала совершать свои утренние прогулки. Теперь она просто расстегивала пальто и запускала руку под блузку. В таком положении она чувствовала себя не так беззащитно, как с полностью оголенным животом, и это способствовало тому, что она почти перестала нервничать.
«В конце концов, можно быстро убрать руку и запахнуть пальто – дело десяти секунд – и никто ничего и не заметит» - думала Лиса. Она перестала поминутно оглядываться и сосредоточилась на своих ощущениях.
Сначала ее рука была все тем же медведем, неуклюже копошащимся у нее под блузкой, но Лиса уже стало нравится такое времяпрепровождения само по себе, без всякой оглядки на музыкальные успехи. Это было сродни медитации. Она стала гораздо спокойнее, собраннее, даже немного прибавилось уверенности в себе. Поэтому она продолжала приходить в парк, играя теперь как придется, для души. Пальцы ее сами стали ловче и гибче. Теперь их проход по клавишам рождал что-то действительно похожее на мелодию. Иногда это был сбивчивый, противоречивый ритм, несущийся галопом, иногда же это было что-то очень медленное, как будто специально растягиваемое, очень похожее на большой кусок жевательной резинки в руках у ребенка, который вытащил ее изо рта и теперь развлекается, растягивая ее, надрывая, перекручивая и сжимая.
Лиса не особо прислушивалась к производимой ею музыке, она была полностью поглощена своими внутренними ощущениями, но если бы у нее нашлись слушатели, они отметили бы несомненный прогресс.
И вот результат всех ее многочасовых медитаций – лежит у нее на руках, звонко кричит и клавиши у него на левой стороне тела расположены аккуратно и правильно. Лиса была счастлива.
***
Вас;н лежал на кровати, уставившись бессонными глазами в потолок. Это была не первая ночь, когда он лежал вот так же и никак не мог уснуть. В последнее время это стало повторяться все чаще… Он перевернулся на левый бок и теперь глядел на свет от фонаря, лежащий на полу и превращенный ветками деревьев в подобие кружева. Это было красиво, но красота в последнее время все меньше трогала его. Все меньше радости и счастья приносили ясные дни, когда облаков мало, но все они какие-то фигурные: похожие на рыбку, слона или комод. Все меньше удовольствия он получал от любимого шоколадного мороженного. Все слабее были его эмоции от общения с друзьями. Все чаще он стремился к одиночеству. Все чаще он задумывался о смысле своей жизни и почти никогда не находил его. Иногда ему казалось, что смысл жизни в служении людям, иногда – в познании, но все эти мысли были подсмотрены в книгах или подслушаны у других, и не находили в глубине его души той горячей и безоговорочной поддержки, что позволяет нам отличить «свое» от «чужого». Поэтому почти все свое время Васен проводил в бесплодных попытках понять, для чего же он живет, либо мучаясь мыслями о том, что смысла в жизни просто нет. Ему было всего шестнадцать лет, но все горести мира, казалось, тяготили его плечи. Лицо неизменно носило отпечаток неизбывной печали, а в глазах читалась потаенная мука.
- Ну что с тобой, сынок? – в сотый раз спрашивала Лиса, тяготясь состоянием сына.
- Мам, я же уже говорил тебя сотни тысяч раз. Я…я не понимаю, в чем смысл моей жизни. И от этого тяжело и тоскливо на душе.
- Но ты же прекрасно знаешь, что смысл жизни у всех разный. У папы например, как у пожарного,  смысл жизни в том, чтобы спасать другие жизни. У ученых это – изучение нашего мира. У поваров – создание восхитительных вкусов.
Васен помолчал, потом спросил:
- А смысл твоей жизни, мам? В чем смысл твоей жизни?
Лиса чуть запнулась, но потом твердо выговорила:
- Смысл моей жизни, в том, чтобы быть твоей мамой и женой твоему отцу.
Васен хмыкнул:
- И все? Вся жизнь – ради миллиона обедов и ужинов, ради сотен проверок моих тетрадей с домашними заданиями, ради нескольких тысяч выглаженных рубашек? Это все? Это вся твоя жизнь, мам?
Лиса села очень прямо.
- Не тебе меня судить, - очень медленно произнесла она, - мал еще, да глуп. Вырастешь, может, поймешь что-нибудь.
С этими словами она быстро убрала со стола, грохнула посуду в раковину и ушла с кухни. В доме воцарилась тишина.
И все же, несмотря на все возможные последствия (как например, обида мамы), Васен не сдавался. Он искал свой смысл повсюду: в книгах, в учебниках по философии, в людях. Люди от вопросов в лоб отмахивались, отшучивались, либо не на шутку злились, поэтому постепенно Васен отказался от мысли выяснить что-то напрямую. В этом было досадное свойство людей – все они, казалось, перманентно играют в какую-то свою игру, и добиться от них чего-либо можно было только включившись в эту игру. Например, достать какую-нибудь информацию можно было полунамеками, шутками, и почти никогда - вопросом в лоб. Если только это не твой учитель, конечно. Да и тот, если небольшого ума, тоже, скорее всего, нужного ответа тебе не даст.
Зато среди людей можно было на время забыть свои философские тяготы. Слушая их разговоры ни о чем и обо всем, глядя на живую мимику их лиц, можно было заразиться и тоже начать улыбаться, а то и включиться в разговор.
И все же извечный вопрос никогда надолго не покидал ум Васена. Он засыпал с ним и с ним же просыпался. Он совсем извелся, да и то, что он слышал или читал, тоже не внушало надежды. Люди, в основном,  как и мама, считали смыслом жизни свою профессию или исполнение социальной роли: жена, муж, дочь, брат. Философские трактаты были не лучше – часть из них была почти абсолютно непонятна и казалась бессмысленным нагромождением фраз и оборотов, составленных в текст для устрашения оппонента и раздутия собственного самомнения. Из того же, что Васен понял, он сделал неутешительный вывод о том, что большинство умных людей в жизни действительно не видят смысла, и каждый наполняет ее чем может. Кто-то гедонизмом, кто-то – изучением мира, кто-то – саморазвитием. Отчаявшись после прочтения очередной статьи или главы в книге, Васен часто выходил бродить по улицам, уставившись в пол или бессмысленно глядя перед собой, не чувствуя километров под своими ногами, и пытающийся только чуть приглушить безмолвные стоны своей потерявшейся души движением своего тела.
Иногда оцепенение спадало с него, и он тормошил всех вокруг, поскольку все казались ему спящими, в то время как он единственный ворочался, пытаясь проснуться. Он пытался заставить еще хоть кого-нибудь ворочаться вместе с ними, пробиваться сквозь пелену сна и безнадеги, но всех, казалось, устраивала их жизнь. Кино, книги и видеоигры, общение с людьми, гонка по карьерной лестнице или за идеальной фигурой – люди находили все это вполне удовлетворительной заменой ясному осознанию себя и своего места в этом мире.
Как-то раз, выйдя на улицу прогуляться, и находясь, по своему обыкновению, в растрепанных чувствах, он наматывал километр за километром и вдруг вышел на одну из центральных площадей города. Здесь было много людей, гомонивших, веселившихся, и это шло в такой разрез с тем, что было у Васена внутри, что он вдруг не выдержал, и выплеснул весь кипящий котел вопросов без ответов, досады и осознания собственного бессилия в толпу:
- В чем смысл жизни, кто мне ответит?!
Гомон толпы притих на мгновение, но потом вновь стал набирать обороты: кто-то смеялся, тыкая в него пальцем, кто-то шушукался и крутил пальцем у виска, кто-то даже поаплодировал немного. Васен выжидательно смотрел на людей, надеясь толи на ответ, толи на получение достаточного количества примеров, чтобы обозвать их всех безмозглым стадом. Вдруг ему на правое плечо опустилась рука.
Он обернулся в удивлении, и увидел старого, неопрятного вида мужчину, от которого порядочно несло алкоголем, табаком, и, кажется, мочой. Васен несколько брезгливо отпрянул.
- Что, не нравлюсь я? – загоготал мужчина, - А привыкай, в жизни правда почти всегда неприглядна!
- Простите, вы кто? – стараясь быть вежливым, спросил Васен.
- А тебе есть разница? Давай-ка обойдемся без всех вот этих экивоков, мы же не барышни на балу. Ты тут вопил во всю глотку, людей пугал, мол, в чем смысл жизни? А я скажу тебе, что смысл жизни ты так и не найдешь никогда, если сам себя не поймешь.
- Очень умно, старый хрыч! - Васен вдруг вышел из себя, как по щелчку, - Познай себя, стань целостным, ага? А то я не читал и не слышал это уже сотни раз, в разных вариациях, в разных выражениях, но суть всегда сводилась к одному – познай себя! А то я себя не знаю! Я уже года два как только и думаю о себе, да своем месте в мире, как думаешь, я чего-то еще о себе не узнал?!
Старик посмотрел на него с нескрываемым ехидством:
- Какой вумный молодой человек, вы посмотрите! Еще и двадцати-то, поди, не стукнуло, а уж все-то про себя знает! Ну хорошо, а это что тогда?
Твердым пальцем мужчина неожиданно ткнул Васена в левый бок, куда-то под ребра. Раздался заглушенный курткой тихий жалобный стон.
Васен аж опешил. Это было все равно, как если бы старик схватил его сейчас прилюдно за яички.
- Ну, что притих? Смутился? А чего смущаться, если ты даже толком не знаешь, что это такое и зачем?
- Это…это клавишный аппарат, предназначенный для выражения сильных эмоциональных…
- Да, да, это понятно, - перебил его старик, - Анатомию я тоже знаю. Но все же, зачем, скажем, на нем клавиши?
Васен непонимающе уставился на старика.
- Ну как зачем… Он так устроен, вот и все.
- Ага, вот ты и попался, мистер Знаю-Все-На-Свете! Значит, вопросы о смысле жизни мы задавать мастаки, а как я тебя про твою же собственную тушку спрашиваю, так сразу «просто так устроено», - передразнил его старик, - что толку вопрошать о великом, когда не понимаешь и малое? Может, тебе на твой вопрос уже сотни раз ответ давался, а ты просто не слышал его, из-за своей глухоты?
Старик отвернулся и медленно стал удаляться. Васен замешкался в растерянности, переваривая услышанное, а затем рванул вдогонку. В нос снова ударила ядерная смесь спирта, табака и мочевины. Васен поморщился и спросил:
- Ну и почему пианино так устроено?
- А ты сыграй.
- Сыграть?!
Старик внимательно посмотрел на него.
- Сыграй, сыграй. Когда-то я в этом был мастер. Хорошо прочищает мозги.
Он вновь отвернулся и сделал попытку уйти, но вновь был остановлен:
- Но я не знаю, как!
- Никто не знает толком. Но ты попробуй. Может, что и поймешь.
Старик отвернулся в третий раз и удалился, в этот раз, без помех.
***
Не сразу смог Васен принять такой странный совет. Он обдумывал его со всех сторон и, несмотря на всю его кажущуюся непристойность, что-то было в нем такое… Что-то в нем было.
Васен долго думал, где мы ему попробовать… сыграть на себе. Сначала он попробовал дома ночью под одеялом, но одеяло недостаточно приглушало звук, и поэтому уже через минуту его встревоженная мать прибежала в комнату, выяснять, почему он плачет. Васену пришлось притвориться спящим. Затем он, по иронии судьбы, набрел на тот же далекий уголок парка, где частенько сидела его беременная мать. Он сел на ту же скамейку, расстегнул куртку и запустил руку под кофту. Неловко коснулся клавиш. Нажал. Раздался протяжный басовитый звук, словно в тумане звал сородичей потерявшийся кит. Васен вздрогнул и огляделся по сторонам – не подглядывает ли кто? Но все было спокойно. Чуть помедлив, он нажал клавишу немного повыше. Теперь это был звук какой-то светлой грусти. Он пришелся Васену очень по душе. Он попробовал еще и еще, пугливо оглядываясь и прислушиваясь к себе.
В тот вечер он был спокойнее, чем обычно и выспался в первый раз за два месяца.
Он еще не раз приходил туда, пробуя себя на звук, и это занятие все меньше казалось ему чем-то непристойным и все больше – естественным. Однако одинарные звуки быстро приелись, а при попытке их сочетать выходило что-то настолько неразборчивое, хаотичное и бессмысленное, что Васен быстро отказался от этого. Постепенно он стал задаваться старыми вопросами о смысле всего и вся и жизни в целом, только теперь к ним добавился еще один – о смысле клавишного аппарата для человека.
Постепенно он перестал ходить в парк, и его унылое настроение вновь угнездилось у него на душе. Как-то он лежал вечером в кровати, и на его состояние души вдруг отозвалось пианино – грустным китовым басом. Точь-в-точь таким, каким был его первый звук, извлеченный из себя. В комнату заглянула мама:
- Все в порядке?
- Да…
Васену вдруг стало все равно, постыдно это или нет, он решил сказать все как есть:
- Один старик мне посоветовал поиграть на клавишах, чтобы понять себя… А с собой - и смысл жизни.
Лиса вздрогнула, на нее вдруг повеяло нескромным ветром прошлого.
- А…, - она не знала, что сказать на это, - и ты… поиграл?
- Я пробовал, - беззастенчиво сказал Васен, как будто это было абсолютно в порядке вещей, - Но простые ноты мне быстро надоели, а сложные извлечь не получилось, поэтому я это забросил.
Молчание.
- Но… тебе нравилось?
- Сначала мне казалось, что есть какой-то эффект. Мне как будто стало проще дышать. Я стал спокойнее… Но потом все рухнуло, ну и… теперь все снова как обычно.
Молчание.
- А почему ты спросила, ма?
Молчание.
- Ма?
- Я…, - пауза, - я тоже играла на себе. Когда была тобой беременна.
- Да ладно?! – от потрясения Васен вскочил с кровати, - а как ты до этого дошла?
- Мне посоветовал врач. У тебя… у тебя могли быть проблемы с клавишным аппаратом, и это была неофициальная методика по их лечению… В общем, было и официальное лечение, но эффективность там не превышала 50%... Врач обещал, что игра на пианино может увеличить наши шансы на хороший исход и вот… Я просто очень боялась за тебя!
Васен сидел в изумлении. Играть на пианино?! Мама?!
- И, видимо, это помогло?..
Лиса только улыбнулась.
- Да помогло. И тебе, и… мне. Помню, я стала тогда такой спокойной… даже счастливой, пожалуй…
- Но почему ты прекратила? Тоже надоели одни и те же простые звуки?
- Не совсем. Сначала я пыталась повторить то, что, как видела, делали другие люди…
- ???
- Ох, не спрашивай… были такие ролики раньше… где, ну… в общем, люди играли на себе на камеру. Но только никому! Это большой секрет!
- Хорошо-хорошо! А дальше?
- Но у меня не получалось повторить. И я совсем уж хотела бросить, но врач сказал, что тебе будет полезная любая игра на клавишах. И совсем неважно, как я буду это делать. Словом, я расслабилась и стало вроде даже лучше…
Они помолчали.
- Ну а потом? Потом ты почему прекратила играть?
Лиса задумалась. Она пыталась быть честной сама с собой и докопаться до мотивов своего давнишнего поведения. За давностью дел, смущение уже было не таким сильным, и потому меньше застилало глаза.
- Пожалуй… пожалуй что, у меня потерялась отговорка для самой себя, - протянула  Лиса, и, встретив непонимающий взгляд, пояснила, - Я всегда считала и считаю это чем-то… постыдным, что ли… Но тогда я знала, что делаю это ради тебя, ради твоего здоровья. А когда беременность прошла…отговорки больше не стало. А только ради себя я продолжать не смогла.
Они еще немного помолчали.
- Ладно, пойду я… Твой отец меня уже, наверное, потерял… Доброй ночи.
- Доброй ночи.
***
С тех пор Васен ходил в парк почти каждый день. Его руки обрели легкость и уверенность, и он уже с удовольствием (а иногда и удивлением) слушал свои собственные импровизации.
Его тренировки сказались не только на навыке игры. Сам характера его, казалось, изменился. Там, где раньше он бы смолчал, Васен не боялся отстаивать собственное мнение, пусть даже оно шло бы наперекор всем и вся. На место раздражительности и беспокойства пришло умиротворение. Там где раньше Васен видел кучу раздражающих вопросов без ответа и пустоту, он теперь видел поле для исследования и море возможностей, а может быть и, кто знает, приглашение принять участие в приключениях.
Один только вопрос никак не хотел его оставить: почему, почему игра на собственных клавишах воспринимается как что-то низкое, недостойное и даже порочное? Почему люди так открещиваются от того, что является их частью? Точного ответа у Васена не было, но отчего-то ему казалось, что все это происходит от людской боязни самих себя. А вот уж из чего проистекает это, ему только предстояло узнать.
Одно он знал совершенно ясно – игра на себе необходима для психического здоровья и полноценной жизни, ибо, не зная себя, как ты можешь знать, что тебе нужно в этой жизни? Лежа ночью на кровати на левой щеке, Васен смотрел на кружевной узор света и тени на полу. Теперь он видел просто красоту. Он не разбирал ее на составные части, он просто любовался ей, принимая ее во всей ее полноте и неделимости. Не от того ли это, что он сам себя недавно принял всего целиком и полностью?..
И он точно знал, что будет делать дальше. Он не хотел быть единоправным хранителем секрета счастья. Он хотел, чтобы как можно людей узнали о нем, поняли его, приняли его и сделали бы свои жизни полнее и счастливее…
Васен улыбнулся. Он наконец понял, что объединяет революционеров и партизан, ученых и учителей, кондитеров, певцов, писателей, бизнесменов.
Кажется, если смысл жизни и есть, то у всех людей он один: бороться за то, во что веришь.