Любуюсь гибелью моих восторженных надежд

Далеко не каждый, даже знающий  и любящий русскую литературу, определит авторство строки, ставшей названием этих заметок. Девятнадцатый век – да, но чьи это слова? Мысленно перебираем имена – сначала известных, потом менее известных поэтов, но не находим ответа на вопрос. И вдруг – неожиданное: Иван Тургенев! Как – тот самый? Тот,  знакомый еще со школы хрестоматийный классик, автор “Записок охотника”, романов “Отцы и дети”, “Накануне”, “ Новь” и многих других.
 
И перед глазами сразу возникает портрет, с которого взглядом, исполненным мудрости и внутреннего достоинства, смотрит на нас пожилой господин – седой, величественный, далекий. Мы действительно привыкли считать Тургенева таким, каким знаем его по портрету художника А. Харламова (1875 г.), который чаще других воспроизводится в различных тургеневских изданиях. Но не этот признанный классик интересует нас сейчас – о Тургеневе-прозаике написано множество исследований – диссертаций, монографий, популярных биографических книг, статей. Отрешимся от привычных канонов, оценок,  откроем для себя вновь давно (и незаслуженно!) забытую суть и стать писателя, знакомство с которым принято ограничивать прозаическими произведениями.

Тургенев-поэт интересен ничуть не меньше, чем Тургенев–прозаик. Во-первых, потому что поэзия была для него первоначальной формой литературного творчества, пробой пера. Известно, что самые ранние стихотворения были написаны им в 1834 г. Пробуждающееся поэтическое чувство юноши требовало выхода и находило его в несмелых еще, лирических, прелестно-наивных строках. Во-вторых, прослеживается явная связь между поэтическими опытами молодого автора и его зрелыми прозаическими произведениями. Читая знаменитые стихотворения в прозе, написанные в 1877 – 1882 годах, можно лишний раз убедиться в том, что их автор  пронес через всю жизнь поэтическое мировосприятие, развил свой дар, в совершенстве овладел новой для русской поэзии литературной формой.

Первым опубликованным, по свидетельству самого автора, стихотворным произведением, написанным в 1837 г., был “Вечер” (Журнал “Современник”, 1838, № 1). Девятнадцатилетний поэт со смелостью, свойственной его возрасту, обращается к вечной философской теме, волнующей каждого; он пытается постичь смысл жизни, но размышляя о нем, приходит к заключению, “… что ни одно творенье / Не в силах знать о тайнах бытия …”

 Итак, открывшееся ему мироздание непостижимо, но оно не отчуждает, не отталкивает от себя, а скорее наоборот, притягивает – как всякая тайна. Единение человека с природой, частицей которой он сам является, представляется естественным и необходимым. Чуткое ухо поэта прислушивается к тишине, стараясь услышать в ней голос природной стихии:

… И голос я внимал в душе моей смущенной,
Тот голос внутренний, святой и неизменный,
Грядущего таинственный пророк…

Это стихотворение перекликается с другим, более поздним, которое датировано 1842 г.:

Заметила ли ты, о друг мой молчаливый,
О мой забытый друг, о друг моей весны,
Что в каждом дне, есть миг глубокой, боязливой,
Почти внезапной тишины?

И в этой тишине есть что-то неземное,
Невыразимое … душа молчит и ждет;
Как будто в этот миг все страстное, живое
О смерти вспомнит и замрет …

Талантливый человек всегда опережает современников. Силой своего ума, творческой интуиции, остротой чувств он достигает большего, чем любой другой, в познании жизни. Взгляд его прозорлив; он глубоко проникает в суть  и явлений, видит скрытое от глаз многих. С другой стороны, всепонимание оборачивается для него мучением – от бессилия перебороть зло, от невозможности изменить установившийся порядок вещей.
 
Состояние одиночества переживается поэтом острее и мучительнее: ему есть что сказать, ему необходимо быть услышанным. Поэт стремится объяснить, предостеречь, предвидеть – но пророки не в чести; глухая стена непонимания встает между ним и окружающими. Самое печальное, что за этой стеной оказываются и люди, некогда близкие. Тогда они становятся единой и безликой, противодействующей силой – толпой.

Проблема одиночества – общезначимая, ибо это ощущение оторванности от мира, которое ведет неизбежно к уходу от него (в лучшем случае – нравственному, духовному), знакомо всем; оно обостряется в периоды внутреннего кризиса, усугубляется общественным неблагополучием; оно может утихнуть – как боль – стать менее явным, но не может исчезнуть навсегда. Поэт одинок более других, прежде всего, потому что он –  индивидуальность, исключение из правил. Но одиночество поэта не бесплодно: состояние внутренней сосредоточенности, отрешенности, углубленного самоанализа способствует творческому процессу.

В поэтическом творчестве молодого Тургенева тема одиночества представлена целым рядом стихотворений, в которых, при всей их самобытности, угадывается явное влияние М.Ю. Лермонтова.

Стихотворение “Толпа” (1843), как указано самим автором, посвящено В.Г. Белинскому. Видимо, это обстоятельство и привело к тенденции истолковывать его как произведение “социальной” тематики, раскрывающее отношение “личности и общества”. То, что первоначально (в 1844 г.) текст не был опубликован полностью (по цензурным соображениям), еще более укрепило такое мнение. Если же внимательно прочесть начальные строки стихотворения, то представление о масштабах противостояния меняется:
 
Среди людей, мне близких … и чужих,
Скитаюсь я – без цели, без желанья …

Здесь не личность в разладе с обществом – разнородным, но однозначно идеологически ориентированным – а человек, страдающий от непонимания близкими, ставшими чужими. И тогда эти близкие видятся толпой, равнодушной к страданиям человека и принимающей происходящее в его душе за прихоть

Человек, обладающий индивидуальностью, не находя сочувствия и понимания, замыкается в себе, уходит в свой внутренний мир,  рвется связь одного со многими, умолкает голос поэта:

И я молчу – о том, что я люблю …
Молчу о том, что страстно ненавижу –
Я похвалой толпы не удивлю,
Насмешками толпы я не обижу …

Уход оборачивается разочарованием и озлоблением – против всех. Итог, к которому приходит поэт, не нашедший понимания:

И я тяну с усмешкой торопливой
Холодной злости – злости молчаливой
Хоть горькое, но пьяное вино…

Названием “Вариации” объединены три лирических стихотворения, написанные летом и осенью 1843 года. Они – живое и яркое воспоминание о недавно бывшей и ушедшей любви. Сколько восторгов, радости несла любовь, как прекрасны были часы свиданий, прогулки среди лесов и полей. Тогда казалось, что вся природа расцветала вместе с чувством влюбленных. Автор замечательно передает это ощущение – наполненности светом, освещенности – и внутренней, и природной:

День весенний, пленительный день!
Так приветно журчали ручьи,
А в лесу, в полусветлую тень
Так светло западали лучи!

Как роскошно струилась река!
Как легко трепетали листы!
Как блаженно неслись облака!
Как светло улыбалася ты!

Даже рассудочный и холодный человек, прочитавший эти строки, не сможет не заразиться пленительным ликованием самого человеческого начала – любви.

 Первая и вторая вариации-воспоминания написаны в одном ключе; и обе заканчиваются словами сетования и разочарования: чувство ушло, но оно еще живо в памяти. Третья вариация, имеющая подзаголовок “В дороге”, отличается от предыдущих – большей глубиной, сдержанностью, поэтическим мастерством.
 
Это стихотворение Тургенева обрело счастливую судьбу. Популярности  его способствовало то, что оно было положено на музыку в середине  девятнадцатого века и стало текстом часто исполняемой песни. Различные варианты музыкальных интерпретаций были сделаны Л.Г. Катуар, А.Ф. Гедике и другими композиторами. Самым же любимым стал романс, написанный в начале двадцатого века малоизвестным автором (В.В. Абаза), получивший название  “Утро туманное”.

Есть среди лирических произведений Тургенева стихотворение “Когда давно забытое названье…”,  (1843). Оно представлено автором как самостоятельное, но по духу, настрою, тематике могло бы быть причислено к “Вариациям” – настолько явно здесь чувствуется общность. Каждая из вариаций (включая и названное стихотворение) последовательно отдаляют нас от времени, в котором лирический герой был счастлив. И чем дальше – тем больше рассудочности и холодности. И звучит уже сожаление не об ушедшей любви, а о неспособности её забыть, о тщетности   и ненужности этих воспоминаний:

Мне стыдно, что так медленно живу я,
Что этот хлам хранит душа моя,
Что ни слезы, ни даже поцелуя –
Что ничего не забываю я…

Но уйти от себя невозможно – и трезвый ум, и здравые рассуждения не спасают от тоски по утраченному: она все равно жива и постоянно возвращает в прошлое: 

И грустно мне, что то воспоминанье
Я был готов презреть и осмеять…
Я повторю знакомое названье –
В былое весь я погружен опять.

И заключительным аккордом, завершающим тему, означенную в “Вариациях”, видится стихотворение без названия, написанное в1844 г.

Откуда веет тишиной?
Откуда мчится зов?
Что дышит на меня весной
И запахом лугов?
Чего тебе, душа моя,
Внезапно стало жаль –
Скажи: какую вспомнил я
Любимую печаль?

Это состояние тревожной настороженности, неясного волнения, беспричинной грусти передано автором с такой изысканной простотой, душевностью, что не может не найти отклика. Прошлое наплывает волной, неясные образы возникают и гаснут. То, что было когда-то дорого и любимо, отторгнуто теперь или стало предметом язвительной насмешки:

Но все былое, боже мой.
Так бедно, так темно…
И то, над чем я плакал, – мной
Осмеяно давно.
Невежда сам, среди других
Забывчивых невежд,
Любуюсь гибелью моих
Восторженных надежд…

Был ли Тургенев-поэт совершенно свободен от подражания? Видимо, как и всякий другой начинающий писатель, он искал и находил свои поэтические идеалы, творческие ориентиры, в качестве которых выбрал Державина, Пушкина, Лермонтова. Да и можно ли найти лучшие образцы для подражания!  Романтизм в русской поэзии был особенно близок молодому Тургеневу – одухотворенностью, возвышенностью, чистотой.

Критики-современники и те, кто спустя много лет обращались к поэзии Тургенева, отмечали, с одной стороны причастность и естественную связь с традициями русской поэтической школы середины девятнадцатого века, с другой стороны, не могли не признать свежести и очарования тургеневских стихов.

Эти заметки не являются литературоведческим исследованием и ни в коей мере не претендуют на полноту и глубину анализа поэтического творчества молодого Тургенева. Их цель скромна – напомнить (или  открыть) читателям не слишком известную область литературной деятельности знаменитого писателя.