Повесть Северный Крест

               СЕВЕРНЫЙ КРЕСТ
               
                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
               
     Некоторые мифологи высказывают  мнение о том, что созвездие Лебедя, или Северный Крест, появилось на небе в благодарность за то, что в этом образе Зевс добился любви Леды - жены спартанского царя Тиндарея. В результате Леда снесла яйцо, из которого вылупились Близнецы Диоскуры: Кастор и Полидевк, Елена и Клитемнестра. Впрочем, о том как это созвездие связано с нашими героями, Зевсом и его непрерывными любовными похождениями я расскажу вам в представленной повести.
                Автор


                I.  БАР НА ПОЛТАВСКОЙ…

                1
     Конец восьмидесятых – начало девяностых для СССР был чем-то вроде прелюдии конца. В атмосфере  Страны Советов вполне отчётливо прорисовывался призрак капитализма. Сплошь и рядом, как грибы после дождя, появлялись различного рода  кооперативные предприятия. Заводы и фабрики  повсеместно превращались в акционерные общества, откровенно  запахло частной собственностью на средства производства и не только.
Столь желанная народом и столь выстраданная свобода слова стала настолько безграничной и даже дикой, необузданной, что иногда хотелось, чтобы она снова попала под цензуру.  Ленинградская телепередача «600 секунд» Александра Невзорова, выходившая на Пятом,  собирала у экранов телевизоров больше зрителей, чем программа «Время», выходившая на Первом общесоюзном. Плюрализм мнений, возникший на основе гласности и той самой свободы слова, считавшийся одним из величайших достижений «перестройки», настолько пророс между различными слоями населения, что зачастую расцветал откровенной уголовщиной, причём чаще всего  в  очередях к пустым прилавкам магазинов.
Кроме открытия внутренних проблем страны и общества гласность открыла народу и западный мир с неведомым для простого советского человека образом жизни, традициями, причём зачастую далеко не высоконравственными. Немаловажную роль в «просвещении» советских граждан на пути создания «открытого общества», где царят «общечеловеческие ценности», созданные на основе либерализма и демократии сыграл Джордж Сорос, замеченный в окружении А. Д. Сахарова и Р. М. Горбачёвой ещё в 1987 году…
Обилие полученной и по-своему воспринятой  информации  о прелестях свободной любви, ЛГБТ-сообществе,  об убогости российской цивилизации  с её  традиционными ценностями и укладом, о ведущей роли  торговли наркотиками в современной экономике и многое другое обернулось большой душевной, а порой и личной драмой для большинства неподготовленных  людей страны победившего социализма. Как ни странно, но последствия дружбы между нашим «реформатором» и  заокеанским «спекулянтом» на мировых финансовых биржах, а между делом антикоммунистом и одновременно критиком финансового капитала мы можем наблюдать и сегодня.
Половинчатость и непоследовательность бурно начатых  и абсолютно незавершённых реформ неизбежно привели к ухудшению социально-экономической ситуации в Советском Союзе.  Даже КПСС, ведущая и направляющая роль которой никогда до сих пор не оспаривалась, стала утрачивать инициативу. Робость и нерешительность  её руководителя  неспособного возглавить реальные преобразования в политической, экономической и социальной сферах  страны, привели к падению авторитета партии и переходу инициативы от партийного аппарата к народным Советам, а также зарождающимся новым политическим партиям и движениям таким как: Христианско-демократическая партия России, Христианско-демократический союз России, Демократический союз,  Либерально-демократическая партия и другим. В республиках советской Прибалтики родились «Саюдис» (Литва) и «Народные фронты» Латвии и Эстонии.
Последней попыткой  выровнять – нет, не исправить, а именно выровнять ситуацию в экономике можно назвать дискуссию, развернувшуюся в июле 1990 года  на  ХХVIII съезде КПСС, которая привела к принятию ряда документов, согласно которым  единственной альтернативой административно-командной системе признавалась «рыночная экономика». В результате этого признания  был достигнут компромисс между М.С. Горбачёвым и Б. Н. Ельциным по разработке экономической программы, а  комиссия  созданная академиком        С.С. Шаталиным и  Г.А. Явлинским подготовила проект перехода страны к рынку за пятьсот дней.
Но, как часто бывает в нашей стране, «не поделив портфель», Горбачёв  в последний момент отказывается поддержать эту программу и создаёт свою. К чему всё это привело нам известно не понаслышке…
Обстановка в Северной  столице мало чем отличалась от остальных городов страны. И если во всей стране уже действовала талонная система, то в Ленинграде, находившемся всегда на особом обеспечении, также как и Москва, только в 1989 году ввели эту систему обеспечения граждан. Сначала были введены талоны на часть продуктов (чай, сахар, спиртные напитки, мясоколбасные изделия и пр.), а затем и на ряд других товаров первой необходимости (мыло, стиральный порошок, табак и пр.). Без ограничений и талонов продавались пожалуй только берёзовый сок и хлеб... 
Для получения талонов требовалась прописка, а сами талоны  выдавались на предприятиях (организациях) и в учебных заведениях.
Недовольство народных масс «переменами к лучшему» достигло такого уровня, что офицерам и мичманам, всегда обильно населявшим «Культурную» столицу, зачастую даже в общественном транспорте лучше было не появляться. Озлобленные пустыми полками люди могли в лучшем случае просто выкинуть «дармоеда-нахлебника» в военной форме из трамвая или троллейбуса, а в худшем – просто покалечить там же, так сказать, «не отходя от кассы». Офицеры учебных заведений вынуждены были дежурить на КПП с оружием в руках вместо мичманов и прапорщиков, которые массово стали искать «лучшей жизни», подрабатывая за пределами воинских частей и учреждений.
Милиция и власть оказались не готовыми реагировать на динамично меняющуюся обстановку.  Каждый звонок в Дежурную часть с сообщением об очередном преступлении зачастую воспринимался как нечто неординарное, почти фантастическое, чего точно не может быть, потому что быть не может никогда! «Слуги народа» при этом жили и служили как бы по инерции,  «принципиально» не замечая людских проблем, правонарушений, а частенько и преступлений, творящихся рядом.

                2
     Татьяна Дербенёва вернулась домой, когда уже стемнело, а чтобы утром не бежать в гараж, припарковала семейный «Москвич -2140» у подъезда и поднялась в квартиру.
«Как я чертовски устаю на этой дурацкой работе, — подумала Дербенёва и тут же про себя добавила: — Но деньги счёт любят»!
Раскрыв дамскую сумочку и высыпав всё содержимое на стол женщина с радостью обнаружила, что за сегодня её доход от «таксовояжа» составил почти пятьдесят рублей…
«И это за какие-то четыре часа езды по городу!», —  обрадовалась выручке Татьяна.
Проверив отчётные документы для кооператива частных извозчиков «Ливония», в котором, с некоторых пор, помимо основной работы подрабатывала Дербенёва, Татьяна обрадовалась ещё больше.  Как же – общий доход полученный ею за месяц, составил почти восемьсот рублей, из которых инженерская зарплата составляла  всего сто двадцать пять целковых…
— Так они и жили, в годы НЭПа! — видя, что на кухню зашла дочка, вслух произнесла Дербенёва, убирая всё обратно в сумку.
— Как, так? — уточнила Люда с порога.
— А так, что я и сама не понимаю, как. Папка в Питере, мы дома. Не бедствуем, слава богу, а радости нет. Да и счастья тоже…
— Мама, а что такое счастье? — снова поинтересовалась дочь.
— Да я и сама ещё не знаю, родная, иди-ка лучше ко мне, я тебя поцелую, счастье ты моё…
               
                3
     В тот субботний вечер Дербенёв собирался на тренировку. День, хоть и был предвыходным, но  выдался, как всегда, напряжённым. С утра по учебному плану штудировали «теорию командирских знаний», от которой откровенно «трещала» голова. Потом, бегая по тренажёрам и этажам, занимались тренингами по выходу в торпедную и ракетную атаки, а вечером головная боль только усилилась, от того что надо было ещё где-то перекусить, поскольку ни обед, ни ужин в офицерской столовой по субботам не предусматривался...
Уложив в спортивную сумку боксёрки, бинты, капу и перчатки Александр привычным движением снял с батареи под окном высохшие спортивные  трусы, майку и направился к выходу, но  дверь в комнату, где жили будущие командиры, внезапно распахнулась и на пороге показался незнакомый офицер.
Шинель офицера была исполосована на клочья, погоны старшего лейтенанта частично оторваны. Лицо его было в ссадинах и кровоподтёках, левое ухо висело на клочке кожи, а нос был настолько вдавлен в лицевую кость, что, казалось, отсутствовал вовсе. Не сказав ни слова, офицер медленно спустился на пол и потерял сознание…
— Витьку Колчина со спецфакультета зарезали!!! — закричал кто-то в коридоре.
Дербенёв выглянул за дверь и увидел стоявшего посредине коридора  помощника дежурного по классам. На этаже  командирского факультета послышался нарастающий шум от людских голосов и открывающихся дверей практически всех комнат.
 — У меня тут Санька Иванов, тоже со спецфакультета, без сознания, — выдавил из себя Дербенёв, пытаясь найти пульс у окровавленного офицера.
Буквально через несколько минут у дверей Дербенёва, собралось более пятидесяти человек. Все без исключения были в шоке от увиденного.
— А что, собственно, произошло? — спросил кто-то из собравшихся.
— В санчасть его надо, срочно, или в госпиталь, помрёт ведь! — добавил другой голос.
Откуда-то сверху, как раз оттуда, где  располагался специальный факультет донёсся нарастающий топот ног многочисленной толпы слушателей, спускавшихся по лестнице слушателей.
Неизвестные руки подхватили обмякшее тело пострадавшего, и трое офицеров понесли его в санчасть. Количество собравшихся вокруг своего коллеги, дежурившего в этот день, было таковым, что люди заполнили всё пространство коридора.
 — Так что же всё-таки произошло? — вновь поинтересовался небольшого роста лысеющий капитан второго ранга.
— Да всё как обычно! Пошли наши орёлики  – два старлея и один каплей – поужинать.  Да забрели, судя по всему, на бандитскую тусовку. У них же,  у бандюков, на лбу не написано, что он «в законе» или ещё как… А наши в форме, значит. Кому-то из нуворишей это не понравилось, предложили покинуть заведение, наши – ни в какую. Вот их и порешили там же, на глазах у всей «честной» компании.
— И где всё это происходило? — поинтересовался всё тот же капитан второго ранга.
— В баре на Полтавской…
— А точнее?
— Точнее: Ленинград, станция метро Площадь Восстания, улица Полтавская, 3, — ответил помощник дежурного.
— И что будем делать, народ? — спросил, осматривая толпу взглядом полководца, лысеющий офицер. — Проглотим и эту пилюлю, как проглотили унижение и оскорбление пожилого контр-адмирала Ткачёва, с которого по дороге в Пушкин сорвали каракулевую шапку и никто из ленинградцев, ехавших в электричке, не вступился за старика в форме? Или как проглотили унижение выкинутого из троллейбуса среди бела дня нашего коллегу подполковника юстиции – слушателя специального факультета – только за то, что он был при погонах, а в общественном транспорте было мало места даже для «людей»…
— А что же делать, кто виноват? Поди разберись, — раздался чей-то голос из неоткуда.
— Хорошие вопросы, да сплошь философские. И при этом исконно русские…  — невесело констатировал уже знакомым голосом капитан второго ранга. — Вот пойдём на Полтавскую, да и разберёмся…
— А и пойдём! — хором ответила толпа.
— Всем переодеться в спортивную форму одежды, неприметную для горожан, но удостоверения офицеров иметь обязательно. На сборы десять минут. Собираемся на Заневском проспекте у входа на классы, — приказал лысеющий офицер, незаметно взявший руководство «бунтом» на себя. 
Благим намерениям Дербенёва потренироваться, а после сытно поужинать уединившись в каком ни будь кафе, не суждено было сбыться в этот день. Хотя насчёт «потренироваться», может быть ещё и получится…
               
                4
     Более сотни офицеров – слушателей ВСОК ВМФ, намереваясь защитить своих товарищей, отстоять честь и достоинство офицера, его право на ношение формы одежды, право на уважение его труда, спонтанным шествием проследовали по трамвайным путям от Заневского проспекта до улицы  Полтавской.
Придя на место, слушатели разбились на группы. Одна из групп числом до тридцати человек перекрыла пути возможного отхода бандитов, заблокировав запасный выход из бара во внутренний двор ленинградского «колодца». Две другие, по десять человек каждая, стали дозорами перекрыв въезд к бару на улицу Полтавскую с обеих сторон квартала, и только третья, самая многочисленная группа выстроилась трёх шереножным строем перед основным входом в заведение общепита, демонстрируя противнику превосходство в живой силе. К этому времени у бара показался неизвестно откуда взявшийся единственный не госпитализированный к этому времени участник событий, произошедших в злополучном баре накануне.
Добиваясь справедливости, небольшая группа из пяти офицеров, включая пострадавшего, вошли в бар и пригласили на беседу администратора. Выяснив в ходе общения все обстоятельства нападения на офицеров и не получив ни малейшего понимания незаконности действий бандитов и администрации заведения общепита, группа «парламентёров»  попыталась покинуть зал, но не тут-то было.
Бандиты  восприняли появление переговорщиков, среди которых был один из покалеченных офицеров, как нарушение границ «помеченной территории», и, окружив «парламентёров», приступили к новому избиению. А тем временем основные силы «декабристов», ждавшие результатов «переговоров», ничего об этом не знали.
В какой-то момент из бара донёсся крик и визг находящихся там женщин, грохот бьющейся посуды и…
Неуправляемая никем толпа слушателей с криками «наших бьют» рванула с улицы на помощь своим товарищам, в первых рядах «народного бунта» был и Александр Дербенёв.
Пока в помещении ещё было освещение, Александр успел  сориентировался, где находится враг, а где свои. Нужно сказать, что «Ледовое побоище» длилось недолго и через какие-то сорок минут от пивного бара со всем его зеркальным блеском и шторно-будуарным интимным шармом не осталось и следа. Женские крики стихли, шум и суета у «чёрного» выхода тоже. Музыка больше не играла, и только разбитая кофемашина откуда-то с полу пыхтела паром, желая обратить на себя внимание.
Когда у кого-то из слушателей в руках оказался зажжённый фонарик, взору Дербенёва предстала страшная картина. Вся аппаратура – от кофемашин и чайников до музыкальных центров и телевизоров, не исключая цветомузыкальные фонари и  прочее, – была уничтожена. Мебель частично поломана, сорвана со своих мест и перевёрнута. Тяжёлые и плотные шторы почему-то валялись на полу, на них, как на коврах, толпились женщины и девушки,  собравшиеся гурьбой в безопасном углу бара у глухой стены. Повсюду валялись обломки мебели, аппаратуры. Осколки начисто разбитой посуды покрывали весь пол.
— Но где все мужики из бара? — невольно вырвалось у кого-то из слушателей.
 И действительно, кроме двух–трёх десятков офицеров в зале никого не было.
— Чёрный ход, надо проверить чёрный ход, — предложил Дербенёв.
— Уже проверили.  Заперто изнутри, — отреагировал товарищ Александра по фамилии Малиновский. — Там, очевидно, коридор и выход во двор.
В это время со стороны улицы послышался многочисленный вой милицейских сирен. Спокойным и уверенным голосом знакомый всем капитан второго ранга приказал: «Выходи строиться»!
— И кто это Хмырёнку на Хмыря накапал? — шуточно поинтересовался на ходу Дербенёв у своего коллеги.
— Известно, кто. Администратор – редиска, нехороший человек, ПАДЛА! – фараонам позвонил!
И действительно, на подавление  безоружного «декабрьского восстания» по звонку администратора бара был брошен вооружённый до зубов  ОМОН, очевидно, именно для этих целей созданный годом ранее.
Когда из помещения вышли все, взявший управление офицерами ВМФ на себя капитан второго ранга приказал слушателям перестроиться в две шеренги, расположившись при этом вдоль жилых домов спиной к бару, а лицом к  ОМОНу.
Картина получилась впечатляющая. На всю длину квартала выстроились около сотни крепких, спортивно одетых молодых людей без оружия и каких либо посторонних предметов в руках, а напротив, ощетинившись стволами и мегафонами, – две машины с мигалками под защитой нескольких десятков автоматчиков в бронежилетах. С обеих сторон  квартала все желающие могли наблюдать несколько автозаков, специально подогнанных по случаю «массовых беспорядков в городе».
Из окон жилых домов, выходящих на Полтавскую улицу, стали высовываться головы любопытствующих граждан.
— Что здесь происходит? — поинтересовался пожилой гражданин из окна на втором этаже дома, что возвышался напротив бара.
— Офицеров расстреливают, разве не понял, отец? — ответил капитан второго ранга.
— А за что? — вновь поинтересовался из окна старик.
— За правду, отец, за правду! — ответил всё тот же капитан второго ранга.
— Ничего на Руси не меняется! — отреагировал ветеран. — Тогда я спускаюсь к вам! Я ведь тоже офицер, хоть и в отставке…
— Кто здесь офицер? — поинтересовался  милиционер в погонах капитана с пистолетом в руке.
— В строю других нет! От старшего лейтенанта до капитана второго ранга – все действующие офицеры, можете проверить документы, а пушку лучше убрать, капитан. Негоже перед старшим по званию оружием бряцать.
Услышанное явно смутило капитана милиции, если не сказать изумило.
— А что и проверю, — согласился милиционер, убирая пистолет в кобуру.
— Документы к осмотру! — приказал капитан второго ранга, доставая своё удостоверение личности.
Капитан милиции, подсвечивая фонариком, пошёл вдоль строя проверять документы слушателей. Обойдя весь строй, он остановился возле капитана второго ранга.
— Ну, а кто у вас старший?
— Пиши меня, — спокойно ответил офицер. —  Капитан второго ранга Александр Иванович Ушаков – заместитель командира по политической части ракетного крейсера «Червона Украина» Тихоокеанского флота…
— Ваше счастье, — тихо сказал капитан, — что вы никого не убили…
— Не могу похвастать тем же. Бандиты, блокированные нами в баре, по моим данным, одного нашего убили насмерть, другого сильно порезали, а третий вон там, во второй шеренге, еле живой стоит!
 — Как убили, когда порезали? — не понял слов замполита капитан милиции.
— Часа четыре назад, когда наши офицеры в форме пришли сюда поужинать,  их за это стали просто убивать. Тогда администратор вам почему-то не позвонил. Более того, мы пытались разобраться «полюбовно» – без мордобоя и прочего, но нас  проигнорировали и снова затеяли побоище – тридцать против пятерых, и вот тогда мы ответили. А теперь можете всех нас арестовывать, не знаю только, хватит ли транспорта и мест в камерах, чтобы всех разместить, хватит ли протоколов у сотрудников МВД, чтобы переписать все показания... Кстати, чем для вас лично закончится эта ночь,  тоже пока не известно никому. Думаю, что когда там, «наверху», узнают, что полторы сотни советских офицеров встали на свою защиту, потому что власть в городе Ленина перешла к бандитам, вам всем –  от Ленсовета до Ленгорисполкома – мало не покажется!   
На том и порешили. Взяв показания одного из потерпевших офицеров, уцелевшего в потасовке первой злополучной троицы, сотрудники милиции арестовали более тридцати бандитов, участвовавших в избиении слушателей ВСОК.
Надели, было, наручники и на администратора, но посчитав вместе с ним убытки от офицерского гнева, было решено в отношении его персоны дело не возбуждать. Взамен администратор письменно и официально заявил, что к офицерам претензий не имеет, поскольку полторы сотни короткостриженых, молодых и спортивных парней являются его личными друзьями и почётными посетителями бара.
Ещё через полчаса к Полтавской подогнали семь «Икарусов», в которые публично и без  лишней суеты  погрузились все «декабристы». Толпе зевак, собравшихся на Невском проспекте, предложили разойтись.
 — А как же правда? — поинтересовался  седовласый капитан–лейтенант во флотской шинели образца пятидесятых годов, видя, как на его глазах рассеивается призрак революции.
 — А правда, она всегда с нами! — ответил замполит-тихоокеанец. — Иди домой, батя. Спасибо за поддержку!
— Это вам спасибо, сынки!

                5
       Понедельники, как известно, добрыми не бывают. Но понедельник после «декабрьского мятежа» попахивал ещё и «разбором полётов» с традиционным наказанием невиновных и награждением не участвовавших…
Дербенёв, дежуривший в тот день старшим помощником дежурного по ВСОК ВМФ, возвращался с завтрака по командному этажу учебного заведения. Как и принято в ежедневном обиходе, все двери приёмных начальника классов и его заместителей были открыты, но в этот раз Александр заметил, что обычной мирской суеты не было, практически всё руководство стояло навытяжку у телефонных аппаратов, и только короткие реплики «Есть», «Так точно», «Никак нет» доносились из кабинетов.
Спустя полчаса всех слушателей собрали в актовом зале. Судя по лицам командования классов и руководства факультетами, можно было предположить, что той скудной информации, которой официально обладало руководство, было достаточно, чтобы в Москве сделали далеко идущие выводы…
Из-за стола президиума собрания встал начальник   ВСОК ВМФ контр – адмирал  А.П. Ерёменко. Тяжёлым взглядом осмотрев зал он начал:
— Я не знаю, к сожалению, всех подробностей субботней выходки отдельных личностей, приехавших на классы, очевидно, за букетом острых ощущений, а не за багажом знаний. Но то, что двое наших слушателей госпитализированы с тяжёлыми травмами – это факт. Как и факт то, что в крови этих «неучей» обнаружен алкоголь. Подобная информация, как вам известно, немедленно докладывается в Москву. В настоящее время в Главкомате ВМФ готовится приказ об отчислении из классов этих «больных» и направлении их обратно в части, откуда они прибыли, если, конечно, здоровье позволит…
«Значит не просочилась информация из ОМОНа и бандиты не сдали», — подумал Дербенёв стоя у двери в актовый зал.
Александр уж было собрался уходить к своим обязанностям по дежурству, но вдруг заметил, что начальник классов сел на своё место, а слово взял его заместитель по политической части контр-адмирал Ткачёв. Седовласый адмирал преклонного возраста, тот самый, у которого хулиганы  украли форменную шапку в электричке, встал со своего места, зачем-то надел фуражку  и, выйдя из-за стола,   подошёл к краю авансцены, как бы поближе к офицерам, сидящим в зале.
Молча, спокойно осмотрев всех и каждого в отдельности, старый коммунист как бы хотел заглянуть в глаза слушателю даже в самом дальнем ряду. Что он там искал и что нашёл, неизвестно, но склонив голову перед своими подчинёнными, Ткачёв снял фуражку и произнёс очень коротко:
— Спасибо, сынки, за правду и за то, что не опозорили…

                II.  ДВА БИЛЕТА

     Честно «отсидев» занятия очередного учебного дня,  Дербенёв направился в административный корпус для получения задания на курсовую работу по Тактике ВМФ. Придя на место, Александр немного растерялся, так как на этаже, куда его направили, было множество абсолютно одинаковых дверей, а таблички о владельцах кабинетов были не везде.
Не зная, за которой из дверей «обитает» руководитель  его курсовой работы, Дербенёв принялся открывать каждую…
Отперев очередную дверь, Александр обнаружил за ней совсем не уставную жизнь. Очень цивильная русоволосая девушка в красных сапожках на высоком каблуке мирно наводила макияж, удерживая кисточку только что накрашенными ноготками. Судя по всему, она не просто заканчивала рабочий день, я явно куда-то собиралась.
«Может на свидание?» — подумал Александр, поймав себя на том, что он даже обрадовался этой мысли.
— Ой, да это вы, Александр?! Здравствуйте.  — радостно воскликнула девушка, продолжая своё незатейливое мероприятие.
— Да, Елена, это я. А вы, случайно, не знаете, где находятся офицеры кафедры Тактики ВМФ?
— Через дверь, но на противоположной стороне…— спокойно и, как бы, не замечая Дербенёва, ответила Елена.
— Спасибо! — бросил на ходу Александр, скрываясь за дверью.
— Ой, подождите, Александр, вы мне нужны… — вдруг опомнилась девушка, отрываясь от занятия собой.
— Я зайду позже, — только и ответил Дербенёв, входя в обозначенный кабинет.
Получив задание от руководителя проекта, Дербенёв радостно направился в общежитие, но у двери, за которой «жили» красные сапожки, он вдруг остановился.
  «Зачем, интересно, я ей понадобился?» — подумал Александр и машинально потянул ручку двери на себя.
— Дело в том, Александр, что у меня по случаю оказались два билета на знаменитую группу «Baccara», а подруга пойти со мной не может, вот я и подумала, может, вы составите мне компанию? — начав предложение активным напором, тихим вопросом закончила Елена.
 — Как вы себе это представляете, девушка? — возмутился Дербенёв. — Женатый капитан третьего ранга, отец двух малолетних детей и любящий муж наконец, разгуливает с незамужней и очень даже милой девушкой по концертным залам?
 — Но ведь на лбу у этого офицера не написано, что он женат! Да и не в постель я вас зову, а, как вы справедливо заметили, в концертный зал…
В сложившейся ситуации Дербенёв впервые пожалел, что оказался на этом этаже, не уточнив, где конкретно расположен нужный ему кабинет, что какая-то неведомая сила направила его руку, чтобы открыть именно ту дверь, где находилась уже знакомая ему Елена…
— Что с вами делать? — внезапно сдался Дербенёв. — Куда едем,  где  и когда встречаемся? Да, и самое главное, сколько стоят билеты?
— А это вам зачем? — поинтересовалась девушка.
— Затем, что я не Альфонс  и пока ещё в состоянии оплатить посещение концертного зала.
Концерт оказался действительно прекрасным, как, впрочем, и вечер проведённый за пределами стен ВСОК ВМФ, тоже. После культурной программы вечера Дербенёв проводил Елену в Гатчину, где она проживала с родителями. Довёл до самого подъезда и отправился обратно на станцию, чтобы уехать в Ленинград.
Уже в электричке, тихо поскрипывающей на поворотах, Александр пытался посмотреть на себя со стороны. Он даже пытался оценить, насколько достойным или недостойным было его сегодняшнее поведение. Довольно быстро запутавшись в размышлениях, угрызениях совести и в конце концов не сумев оценить свои действия, Дербенёв задремал. Ему даже приснился короткий, но очень красивый сон.
«А ведь день удался и, кажется,  на славу! — подумал Александр, просыпаясь на Балтийском вокзале. — Жаль только,  что  снова пропала тренировка в боксёрском клубе».

               III.  ОПЯТЬ ОТ МЕНЯ УБЕЖАЛА…

                1
— Реверс! Продуть балласт аварийно! — приказал Дербенёв.
— Товарищ командир, — голос капитана третьего ранга Ивашина, игравшего на учении по борьбе за живучесть роль старшего помощника командира атомной подводной лодки, звучал спокойно и уверенно, — лодка всплыла в надводное положение. Предлагаю подать ЛОХ в аварийный отсек!
— Стоп секундомеры! Конец учения, — приказал руководитель. — Корабельный боевой расчёт возглавляемый капитаном третьего ранга Дербенёвым с поставленной задачей справился! Спасибо всем. Что нового, может быть, необычного вы, подводник-дизелист, познали сегодня, став на этом учении командиром атомохода?
— Сходу ответить трудно, но я постараюсь. Во-первых, «реверс» – это команда сугубо для турбинистов, а мы, как известно, под водой ходим на электромоторах.  Во-вторых, в идею борьбы за живучесть всех атомоходов заложена аксиома немедленного всплытия в надводное положение и только там, на виду у «восхищённого противника», продолжение борьбы за живучесть – будь то вода или огонь. У нас же нет таких запасов ВВД, как нет  и специальных пиротехнических или взрывных устройств, позволяющих мгновенно всплывать на поверхность. Поэтому мы сначала боремся за живучесть и уж потом или,  в некоторых случаях,  одновременно с борьбой за живучесть, всплываем. В результате, победив огонь или воду в подводном положении, теряется смысл лишать себя основного тактического свойства подводной лодки, которым является скрытность. А в остальном всё одинаково!
— Спасибо, Александр Николаевич, оценка отлично, — похвалил работу командира руководитель учения. — Есть ли замечания или вопросы у членов КБР, офицеров-наставников?
Офицеры-слушатели и офицеры-педагоги дополнять доклад не стали. К тому же раздался звонок на большой перерыв, в течение которого нужно было успеть ещё и пообедать…
               
                2
       Придя в офицерскую столовую, Дербенёв заметил, что у «кормушки» для слушателей выстроилась огромная очередь. Количество офицеров, стоявших за «хлебом насущным», не предвещало своевременного и полноценного обеда. Но тут Александр обратил внимание, что в непосредственной близости от кассы мелькнули знакомые уже красные сапожки.
Собравшись с духом, Дербенёв направился к ним.
 — Здравствуйте, Елена, — вежливо поздоровался Александр, подходя к девушке сбоку.
— Здравствуйте, товарищ боксёр, — отреагировала девушка, — а я вам место заняла…
 Дербенёв, надевший на лицо маску сплошной невинности, занял очередь позади девушки.
— Я понимаю, что наглость второе счастье, но не до такой же степени, — Александр услышал за спиной голос своего «сокамерника» Олега Шумицкого.
— А вот я не понимаю, Олег, как один офицер, находясь  с другим в одном КБР, может оказаться за пять человек к «корыту», в то время как другой вынужден констатировать очередь длинною более ста человек? — огрызнулся Дербенёв.
— И как тебе всё удаётся, — прошептал на ухо Александру Олег, — девушки, учёба и спорт?
— Я просто расставляю эти слова согласно приоритету, — также тихо ответил Александр.
Плотно отобедав, Дербенёв вспомнил об адмиральском часе, но программой обучения будущих командиров подводных лодок этот атрибут предусмотрен не был. А вот учения по выходу в торпедную атаку предусматривались обязательно, также как и в ракетную, и почти ежедневно.
К счастью для Дербенёва, готового хоть пару минут вздремнуть даже у прибора торпедной стрельбы или БИУС, сейчас он должен был выступать в роли командира минно-торпедной боевой части, а вот командиром атомной подводной лодки на учении должен был стать другой товарищ Дербенёва – капитан третьего ранга Владимир Багрянцев.
Крепкий, высокий и широкоплечий, Багрянцев, обладавший пытливым умом, глубокими знаниями  и  гусарским характером, внешне очень походивший на Ломоносова, как-то сразу оказался в ближнем кругу Дербенёва. Так же незаметно между офицерами завязались товарищеские отношения…
— Ну что, Володя, стрельнём? — поинтересовался Дербенёв.
— И попадём тоже! — ответил Багрянцев. — Если ты, конечно, мне поможешь и не проспишь всю торпедную атаку…

                3
        Вечером, когда отгремели учебные атаки, а впереди была суббота, предусматривавшая учебный процесс только до обеда, Дербенёв позволил себе помечтать о выходном благополучии. Сегодня, например, ему ещё предстояло посетить тренировку, а вот завтра и в воскресенье можно было и отоспаться…
— Я замучилась вас ждать, уважаемый джентльмен, окоченела вся…— знакомый с некоторых пор голос, раздавшийся за спиной Дербенёва, вихрем вылетевшего на улицу и спешившего теперь на тренировку, заставил Александра остановиться. Обернувшись, Дербенёв обнаружил Елену.
— Вы ко мне? — удивился Дербенёв.
— Именно к вам, — согласилась девушка. — Однажды вы меня уже выручили, но сейчас сложилась такая ситуация, что я бы не отказалась ещё раз от вашей помощи…
Дербенёв вынужден был остановиться и, удивлённо подняв брови, уточнил:
— Надеюсь никого убивать не надо?
— Что вы, что вы… Пусть все будут здоровы и счастливы. Просто у меня снова два «горящих» билета на Игоря Корнелюка, завтра – девятнадцать ноль-ноль в «Октябрьском», и я опять одна…
 — Вот и выспался, Александр Николаевич, — тихо произнёс Дербенёв.
— Что вы говорите? Я не слышу, вы согласны? — как заведённая, повторяла  Елена, не поспевая за Дербенёвым.
— А что мне остаётся, не пропадать же билетам. — на ходу крикнул Александр, почти бегом устремляясь на станцию метрополитена.
И наступило завтра, и состоялся концерт, и, также как и раньше, концерт понравился Елене и Александру. Правда, также как и раньше, Дербенёв чувствовал, что он делает очень опрометчивые шаги, всякий раз соглашаясь с предложениями этой новой своей знакомой в красных сапожках. Но то ли наивность предложений одинокой женщины, то ли простота отношений между взрослым и женатым «дядей» и двадцати пятилетней незамужней девушкой не вызывали у Александра каких либо подозрений на умысел, направленный против его семейных отношений.
Бывая иногда на концертах, молодые люди много времени потом  гуляли по Гатчинскому парку, рассказывали друг другу о себе, своей жизни и мечтах. Потом Александр провожал Елену домой – «до подъезда» и убегал на последнюю электричку. Так было и сегодня, доведя девушку к месту проживания, Дербенёв услышал, как где-то за деревьями в районе станции  прошумела электричка. Александр взглянул на часы.
 —  Это была последняя, —  спокойно прокомментировала Елена, видя возникшее волнение Дербенёва.
— Как последняя? — наивно удивился Александр.
— Обыкновенно. В воскресенье она уходит на час раньше. Вот расписание, можете убедиться, — девушка достала расписание из сумочки и показала Александру.
  — Так вы всё знали и не сказали мне? — ещё больше удивился Александр.
— Простите,  я совсем забыла…
— Что ж, пойду по шпалам, хотя бы до Гатчины, а там такси или заночую на вокзале.
— Ерундой не майся, Саша! —  Елена подняла голову и, посмотрев на горящие окна третьего этажа многоэтажного дома, резюмировала: — Родители ещё не спят, ждут. Я давно обещала познакомить их со своим спасителем.
Дербенёв так посмотрел на Елену, что той стало не по себе. Глаза Александра сверкнули в темноте молниями с такой силой, как будто небо извергло струи огня во время грозы.
  — Здравствуйте, дорогие родители, а вот и я – женатая скотина, запудрившая голову вашей дочери…— вырвалось у Александра. — И потом, мы что, уже переспали или «на брудершафт» выпили, что вдруг стали на «ты»?
 — Зачем вы так? — тихо прошептала Елена, и по щекам её побежали слёзы.

                4
      Две женщины, обе небольшого роста, обе  родственницы, взволнованные внезапным визитом «незваного» гостя и обе по-своему переживавшие о последствиях этого самого визита, тихо совещались на кухне среди ночи.
— Ну и что ты со всем этим собираешься делать? — спросила дочку  Роза Андреевна.
— Пока не знаю, мама, но мне с Сашей очень спокойно и надёжно!
— И чем же это вызвано? — продолжала удивляться мать Елены.
— Не могу сейчас объяснить, но мне кажется, что он настоящий и очень надёжный человек, а мне другого и не надо…
 — Странно как–то, доченька, ты рассуждаешь. Человек он, может, конечно, и хороший, не знаю, а может только хочет казаться таковым,  сегодня их очень много развелось – женатых «холостяков», но муж то он чужой! Да и детей у него двое…
— У них в семье давно «непонятки», и каждый, по сути, живёт своей жизнью.
— А тебе с этого что? Не лезь в чужую семью, не становись разлучницей, и будет тебе счастье. Так учила меня моя мать, и я тебе это говорю.
 — Прости, мама, но я и не лезу. Просто мне тоже хочется быть и  любимой, и  женой одновременно, как ты с папой, например, жить.  Да и не просто с кем-либо жить, а так, чтобы настоящий мужчина был рядом.
 — Настоящий, настоящий. Заладила. В чём же он настоящий?
 — Если бы ты, мама, видела, как он вёл  себя в ресторане, когда от  приставаний мерзких ухажёров защищал, ты бы всё поняла. Кстати, его попутчик - «сотоварищ» вёл себя совсем иначе – зеркально наоборот…

                IV. ПО АЭРОДРОМУ ЛАЙНЕР ПРОБЕЖАЛ…

                1
      В какой-то момент, не обнаружив свою новую знакомую на рабочем месте, Дербенёв понял, что его это волнует и даже тревожит.
«Что случилось? Заболела? Уволилась? Строгий отец обидел за тот нелепый вечер? Но ведь ничего не было! Так-то оно так, но кто об этом знает, кроме Всевышнего и нас двоих? Поди докажи родителям, что отсутствующий в своей постели «гость» просто разговаривает с их дочерью в её комнате».
  Дербенёв всю неделю не находил себе места, метался как затравленный зверь, клял себя за необдуманные поступки. А мысли, как дикие осы у своего гнезда, всё роились и роились, не переставая при этом всё больше и больше жалить в самое «я».
К субботе Александр вспомнил, что у Елены непосредственно в Гатчине имеются родственники и что у него даже телефон записан где-то «на всякий случай». С помощью новых друзей и работников почты удалось довольно быстро установить адрес по имеющемуся номеру телефона.
— Вовка, а не съездить ли нам в Гатчину, например, в субботу, эдак вечерком, да на твоей «ласточке» ? — загадочно улыбаясь, поинтересовался Дербенёв у своего соседа по каюте.
— А что мне за это будет? — недвусмысленно поинтересовался Ивашин, демонстративно подкручивая пышные пшеничные усы.
— Что хорошего будет, не знаю, но бензин за мой счёт!
Видя, что товарищ  не ориентируется в обстановке, более того –   находится в некотором раздумье, Дербенёв поведал ему все свои переживания и тревоги.
 — А не кажется ли вам, друг мой, что вы некоторым образом уже шагнули в пропасть? Может, конечно, ты ещё и не влюбился, но все признаки этого сумасшествия у тебя налицо. Это, безусловно, не моё дело, но не Елену надо спасать от её отца, а тебя от тебя самого, пока не поздно…
— Я согласен со всеми твоими доводами, дорогой друг, — безоговорочно согласился Александр, — но если что-то серьёзное произошло по моей вине, я себе этого не прощу! Давай, сначала я разберусь с этим, а уж потом…
С нетерпением дождавшись окончания субботних занятий, товарищи переоделись в цивильное платье, погрузились в новенький, но уже «побывавший в переделках» автомобиль ВАЗ-2105 и отправились в путь.
Проезжая мимо станции метро «Площадь Александра Невского», Дербенёв обнаружил одиноко стоявшую бабульку с полным ведром роз. Узнав цену, Александр купил розы вместе с ведром.
— А ты гусар, как я погляжу, — прокомментировал действия Дербенёва его товарищ, — только шампанского не хватает.
— Слушай, Вовка, а ты ведь прав, но я об этом не подумал…
— Хорошо что хоть я у тебя есть. Сегодня в буфете пару бутылок взял. Надеюсь, хватит?

                2
        Белоснежный лайнер с гордой надписью «АЭРОФЛОТ» на весь фюзеляж, шустро вынырнув из низко висящих облаков, довольно быстро коснулся полосы и также быстро покатил к своей стоянке.
 — И где же моё «такси»? — вслух поинтересовался  Дербенёв, не обнаружив Татьяну в здании аэропорта.
— Может, ещё не подъехала? —  Ответил Юра Архипов, так же как и Дербенёв, решивший слетать на побывку домой в период ноябрьских праздников. — От Лиепаи до Паланги ещё доехать надо!
— Что-то мне это не очень нравится, пойду-ка я на привокзальную площадь да посмотрю, — не успокаивался, словно чувствуя что-то неладное, Дербенёв.
И действительно, выйдя за пределы аэропорта, Александр сразу обнаружил свой «Москвич» цвета «цитрон», возле которого почему-то «красовался» милиционер. Дербенёву даже показалось, что рядом с его машиной крутился и старый знакомый Татьяны Дербенёвой по фамилии Берзиньш. Но, подойдя к автомобилю, Александр обнаружил только перепуганную супругу и представителя ГАИ,  пытавшегося составить протокол о дорожно-транспортном происшествии.
Рядом с «Москвичом», в котором сидели трое человек, стояла чёрная «Волга» ГАЗ-24, у которой отсутствовал левый указатель поворотов, а на хромированном бампере также с левой стороны, виднелись остатки лимонной краски. Дербенёв обошёл и свою машину. На правой пассажирской двери в нижней её части виднелась небольшая вмятина и полоса от пластикового указателя поворотов, порог с той же стороны был слегка промят, очевидно, боковиной хромированного бампера «Волги».
— Гражданин, а что вы там всё высматриваете?  — возмутился милиционер, высунув голову из машины. — А ну-ка отойдите от машин!
 — Так это и есть хозяин машины, это муж мой! — словно ожила, увидев Дербенёва, Татьяна, выходя из машины. — А я вот, пока тебя встречала, в ДТП попала…
— Гражданочка, куда вы? Я ещё с вами не закончил, вернитесь немедленно.
— Хорошо, хорошо, — согласилась Дербенёва и села обратно в машину.
 Дербенёв стал рядом и попытался через окно прочесть содержание протокола.
Картина была на первый взгляд простой: Татьяна ехала в среднем ряду, и, чтобы повернуть вправо на стоянку аэровокзала, ей надо было перестроиться, пропустив машины, следующие в попутном направлении, но правее от неё. Правда, со слов Татьяны, в протоколе была зафиксирована несколько иная картина: «В связи с тем что «Волга», следовавшая в попутном направлении и занимавшая правый ряд, была очень далеко и не ускорялась, Дербенёва решила сразу,  без перестроения, повернуть направо»…
После совместного прочтения и подписания всех бумаг Татьяной и водителем «Волги» Дербенёвы, наконец, решили ехать домой.
 — Я не смогу за руль, у меня руки и ноги трясутся, — взмолилась Татьяна.
— А мои права дома, или ты брала их собой? — поинтересовался Александр.
— Не-ет! — ответила Татьяна.
— А у тебя, Юра, — обращаясь к товарищу, поинтересовался Александр, — прав с собой случайно нет?
— Увы, мой друг, увы…
— Ну что ж: «Бог не выдаст – свинья не съест», — Дербенёв сел за руль, и компания  отправилась к пункту назначения.
Уже на подъезде к Лиепае у Дербенёва вновь возникло странное ощущение, что за ним кто-то наблюдает. Взглянув в зеркало заднего вида, Александр обнаружил следовавшие за ним «Жигули» салатового цвета, которые как две капли воды были похожи на автомобиль всё того же Берзиньша…
«Дежавю какое-то», — подумал Дербенёв, но ничего никому не сказал.

                3
      Внезапно возникшая проблема с машиной не выходила из головы Александра. Да и чувство вины не оставляло его тоже. Как же? Ведь это он попросил супругу встретить его и товарища в Паланге, куда прилетал самолёт из Ленинграда, значит, теперь он должен срочно решить вопрос с ремонтом своего «Москвича», а для этого нужен гараж.
«Так-так, а кто у нас на дивизии все ходы – выходы изучил, почти во все двери постучал и теперь заходит в нужные, открывая их ногами? Несомненно, это Васька Сальный. Он, конечно, скользкая личность, если не сказать жёстче, но что поделаешь, когда очень надо», — подумал Дербенёв, перелистывая телефонную книгу.
— Проблем нет, Николаевич, по моей информации, Миша Прохоров сдаёт гараж, как раз возле твоего дома, в автокооперативе «Якорь», там же можно и мастера по ремонту найти. Да, с тебя сто грамм и пончик! — по интонации Дербенёв понял, что Васька явно не шутил, намекая на благодарность за оказанную услугу.
А чтобы не затягивать в долгий ящик расчёт по таксе, Василий недвузначно предложил  Дербенёвым посетить их семейство в тот же день часам к девятнадцати…
— Ты с кем там разговаривал? — поинтересовалась Татьяна.
— Василий Александрович Сальный, со своим семейством ждут нас к вечернему чаю сегодня в девятнадцать.
— Внезапно, но приятно, что хоть кто-то ждёт…— отреагировала на услышанную новость Дербенёва.
Александр, погрузившийся в свои мысли, остался у телефона, пытаясь теперь отыскать номер Михаила Прохорова.
— А ты заходи, Саня, не стесняйся, эти «гаврики» ещё спят, заодно и позавтракаем вместе,  — пропуская в прихожую гостя причитала супруга Михаила.
— Какие гаврики? — удивился Дербенёв.
— А ты что, не знаешь? У нас на всей дивизии праздник - на днях успешно осуществлён  перевод  двух лодок вашего проекта  Б-203 и     Б-478 с Северного Флота  из состава 35-й дипл на Балтийский Флот в состав нашей 16-й дипл!
— И…? — по-прежнему недоумевал Дербенёв.
— И у нас в гостях сейчас находится один из командиров этих лодок, однокашник и одноклассник Мишкин -  Геннадий Лячин.
— Вот–вот, мать, друзья в сборе, а мы ещё не завтракали. — голос Михаила заставил обернуться Александра. — Саня, проходи в комнату, а ты, любимая, сделай нам кофе, пожалуйста…
Дербенёв прошёл в комнату, где отдыхали прибывшие офицеры, и прикрыл за собой дверь.
— Ну что, есть что-нибудь с собой? — заговорщицки поинтересовался Прохоров, осматривая неровности на шинели Дербенёва, как обычно осматривает снимок грудной клетки врач-рентгенолог…
— Есть немного, — смутился Дербенёв, доставая из внутреннего кармана шинели стандартную пол-литровую фляжку «шила».
— Годится! — согласился Михаил, расталкивая спящих товарищей.
— А это кто? — увидев Александра, поинтересовался высокий, слегка располневший офицер, вставая с постели.
 — А это, Гена, будущий командир одной из тех лодок, которые вы перегнали к нам в дивизию. — непринуждённо привирая, ответил Прохоров.
— Ишь ты? Молодой да ранний! — удивился ещё сильнее офицер по фамилии Лячин. — Как звать-то будущего командира?
— Капитан третьего ранга Дербенёв Александр Николаевич, старший помощник командира Б-181, в настоящее время слушатель Шестых ВСОК ВМФ, — как на строевом смотре отрапортовал Дербенёв, понимая, что обращаются именно к нему.
— Во дают балтийцы. Не успел офицер классы закончить, а его уже командиром планируют. У нас на Северах пока рак не свистнет, или нужда не прижмёт, о тебе никто и не вспомнит…
— Зря ты так, братан, Саня прошёл серьёзную старпомовскую школу, на нескольких экипажах начиная с 1986 года, да и сама служба от лейтенантских погон была только в морях да океанах... Правильно я говорю? — уточнил Прохоров, поворачиваясь к Александру.
— Почти…— согласился Дербенёв. — Но я не за этим пришёл.
 — А за чем же?  — удивился Михаил.
 — Мне бы гараж у тебя арендовать для ремонта машины на недельку?
— Считай, что первый взнос ты уже сделал. Вот тебе ключи. Будешь уезжать, вернёшь мне или супруге!
— Спасибо друг, — поблагодарил Прохорова Александр и стал прощаться с присутствовавшими офицерами.
— До встречи, Александр! — пожимая руку Дербенёву, произнёс Лячин, — я скоро тоже приеду на классы, только на двухмесячные. Буду переучиваться на атомоход, вот там и пообщаемся поближе.

                4
— Заходите, заходите, гости дорогие! Давно не виделись, —  заметно располневший  и оттого ставший похожим на Винни-Пуха, Василий Сальный широко открыл дверь, пропуская Дербенёвых в узкую прихожую. — Вы уж нас простите, ремонт ещё не везде закончили. Квартиру-то получили совсем недавно…
— Вот я и говорю, как это мой однокашник, имея одного ребёнка, умудрился получить двухкомнатную квартиру? — специально выделив слово «умудрился», поинтересовался Дербенёв.
— Не всё сразу, не всё сразу. Давайте сначала к столу, — как бы не замечая колкости  в голосе Дербенёва, пригласил хозяин.
  — И действительно, давайте уже к столу, — согласилась  хозяйка, так же как и её муж, обладавшая заметными формами.
Но если Василий в свои тридцать лет имел уже заметную лысину, от которой не спасали даже абсолютно белые волосы натурального блондина, то длинные русые волосы Инны, так звали хозяйку, имели завидную силу и спадали мощным водопадом гораздо ниже плеч.
— А это вам от нас к чаю, — Дербенёва поставила на журнальный столик, где было накрыто для приёма гостей, небольшой тортик.
— А это «долг платежом…» — Александр поставил рядом с тортиком бутылку шоколадного ликёра.
— Жидковато будет…— изобразил недовольство подношениями  Василий, доставая из домашнего бара коньяк и водку.
— Какая услуга, такая и плата! — демонстративно не замечая подвоха, парировал Дербенёв, усаживаясь поудобнее у столика с богатыми яствами и напитками.
После нескольких произнесённых тостов общего и специфического для подводников плана беседа за столом обрела  знакомую многим современникам «работу по секциям». Дамы, пересев ближе друг к другу, секретничали о своём, а мужчины, «объединившись» с «зелёным Змием», перешли на обсуждение сугубо мужских вопросов.
— Ты в курсе, Саня, что на дивизию с Севера прибыли две лодки? — каким-то загадочным тоном поинтересовался явно захмелевший товарищ Дербенёва.
— Немного в курсе, — ответил Александр, не давая даже полунамёка на то, что именно сегодня он познакомился с командирами этих лодок.
— Ну, тогда сообщаю вам,  уважаемый Александр Николаевич, что командиром одной из них на следующий год буду назначен именно Я!
— Как это возможно? Ты же ни одного дня не был ни помощником, ни старшим помощником! Да и проект наш для тебя «тёмный лес». Допуска нет! Классы есть, но не командирские, а штурманские??? — удивился, если не сказать возмутился, Александр.
— А вот поживём полгодика, да и увидим. Зачем существуют такие, как ты, «рабочие лошадки»? Затем, что бы таких, как я, выводить на высокий карьерный рост, — самодовольно констатировал Василий.
— Это как? — не понял Дербенёв.
— Обыкновенно. Хочешь жить, умей вертеться! Этому девизу меня ещё дед, донской казак, учил. Ты, говорит, внучок, если тебе по жизни надо, «краснопузым» стань и все истины этих нехристей выучи как «Отче наш». Везде показывай своё рвение, чтобы тебя обязательно заметили, а «знания» оценили, всегда старайся показаться лучше других, но при первом удобном случае делай так, как только тебе выгодно, а не им…
Васька вдруг замолчал, наверное, даже в нетрезвом виде понимая, что сболтнул лишнего. Дербенёв, напротив, будучи не настолько захмелевшим, как его оппонент, был ошарашен откровенностью «побратима» и готовился развернуть дискуссию на тему чести, достоинства и морали строителя коммунизма.
К несчастью, дамы закончили секретничать, и хозяйка подала чай. За столом воцарилась неловкая тишина.
— Мы очень рады, что вы получили двухкомнатную квартиру, — разрывая тишину, вдруг произнесла Дербенёва. — Поздравляем. Ты наверное беременна, Инна, поэтому и дали такие хоромы?
— Что ты, подруга?! — возмутилась Инна. —  Зачем плодить нищету? Достаточно и одного ребёнка. Просто Василий записал свою маму в личное дело и прописал её у нас…
— А где же она?  — снова удивилась Дербенёва, наивно полагая обнаружить следы проживания свекрови.
— Кто?
—  Мама.
— Дома, где ж ей быть? Она, как и раньше, живёт в Ростове-на-Дону…— спокойно ответила Инна.

                V.  ТРУДНОЕ РЕШЕНИЕ

      Декабрь 1989 года выдался напряжённым в учебном плане. Повсеместные защиты индивидуальных курсовых работ сменяли групповые зачётные тактические учения корабельных боевых расчётов, а  между «боями» шли учения по живучести подводных лодок. Череда итоговых испытаний казалась нескончаемой, но Дербенёву это даже нравилось.
Интенсивность «случайных» встреч с его знакомой девушкой по имени Елена снизилась практически к нулю. А усталость и загруженность делами «школярскими» выросли до максимума. Наверное, благодаря этим обстоятельствам у Александра появилось время и возможность разобраться в своих «дремучих» семейных отношениях, а также попытаться дать оценку новым чувствам и переживаниям, с которыми он столкнулся  в последнее время.
Между тем, сколько бы Дербенёв не размышлял на тему личной жизни, ему никогда не удавалось прийти к какому-то единому знаменателю. Иногда ему казалось, что во всех семьях случаются разногласия или чего ещё похлеще, и ничего в этом удивительного нет. Правда, в другой раз Александр приходил совсем к иному выводу, например, о том, что далеко не все семьи  способны преодолеть свалившиеся на них испытания и его мужское предназначение как раз и состоит в том, чтобы  именно в его семье всегда были мир, покой и согласие.
«Но ведь всё это возможно только на основе крепкой и настоящей, а самое главное взаимной любви!»  — тут же не соглашался с Дербенёвым его внутренний голос:   «А  разве я не люблю Татьяну? — спрашивал себя Дербенёв и тут же отвечал: — Люблю!».
«А как же Елена? Для неё какую участь ты приберёг?» — откуда-то из-за спины, как чёрт из табакерки, снова спрашивал внутренний голос. «А Елена это как раз то, чего мне не хватает в  семейной жизни!» —  безвольно отвечал сам себе Дербенёв.
Приехав на побывку домой и «пересчитав» своих любимых детей, Дербенёв познал очень простую истину: невзирая ни на что, он по-прежнему любит свою жену,  семью и не сможет бросить их даже ради возможного счастья в будущем. Да и  жизнь без родных и близких ему людей лишена всякого смысла!
В жизни Татьяны  тоже не всё складывалось так, как бы ей хотелось. Ставшая привычной за годы совместной жизни с Дербенёвым «самостоятельность», потихоньку превратилась в одиночество, а потенциально существующий «жених» Берзиньш превратился в банального «друга семьи». Но это для Татьяны, а для её супруга всё выглядело несколько иначе.
 Побыв несколько дней дома и с головой погрузившись  в семейные дела, Александр вдруг ощутимо почувствовал кого-то постороннего «рядом» Кто-то третий явно стоял между ним и супругой... «Неужели Берзиньш?» — промелькнула мысль. «А может у вас паранойя, молодой человек, или вы по себе и супругу свою ровняете?» — поддал жару внутренний голос. Дербенёву стало ощутимо больно за уходящее неизвестно куда семейное счастье, но что необходимо сделать, чтобы этого не допустить, Дербенёв до конца не понимал.
Желая как можно скорее избавиться от всяких сомнений, Александр  попытался в очередной раз  поговорить с супругой и  уговорить её «во имя всего святого»  поехать с ним в Ленинград. Но, как часто бывает в жизни, откровенный разговор с намёками на сомнения  привёл к размолвке с  очень театральной истерикой, которую Татьяна очень профессионально умела «закатывать».
В какой-то момент бурного выяснения отношений отчётливо запахло разводом, крахом надежд, и,  очевидно, почувствовав неладное, Татьяна всё же согласилась  переехать в Ленинград, чтобы не стать причиной семейной трагедии. Правда, ближе к весне…

                VI.  КАМЕРТОН

                1
      Новый 1990 год наступил, как часто бывает в нашей стране, «внезапно». Побыв, вдали от военной службы, учебных забот и прочих, привычных ему, уставных требований всего-то около десяти дней,   Дербенёв вдруг понял, что оказался совсем в другой стране, в каком-то другом, «параллельном» мире.  Оказывается, жизнь течёт и  меняется, причём так стремительно, что  пора бы разобраться, к чему всё это может привести.
Открытием для Александра оказалась информация поведанная Татьяной о том, что ещё осенью 1989 года на Украине прошёл первый съезд движения РУХ, выступавшего за независимость этой республики. В самой Прибалтике всё большую популярность набирали требования так называемых Народных фронтов, скреплённые декларациями Верховных Советов о восстановлении государственного суверенитета национальных республик. Основой этих требований стало непризнание Договора 1939 года между СССР и Германией, известного как пакт Молотова – Риббентропа, который, по мнению национальных  «демократов», позволил СССР оккупировать Прибалтийские республики.  И это невзирая на то что в конце декабря 1989 года прошёл  второй Съезд народных депутатов СССР, осудивший подписание секретных протоколов к пакту Молотова – Риббентропа.
Схожие процессы  и движения за национальную независимость возникли  также в Грузии, Азербайджане и Молдавии. Не затихал армяно-азербайджанский вооружённый конфликт, тесно связанный с событиями в Сумгаите и вооружённом противостоянии в Нагорном-Карабахе.
Нельзя сказать, что находясь в Ленинграде, Дербенёв совсем был лишён контактов с реальной жизнью, но те цели, ради которых он находился на учёбе, да и присяга, данная им когда-то, заставляли не только Дербенёва, но и других офицеров как бы не замечать того, что реально происходило вокруг. А ведь нечто подобное происходившему в «братских» республиках СССР и вокруг него  происходило и в самой России,  где также  осуществлялось  накопление «критической массы». Радикализация настроений толпы росла не по дням, а по часам.
В июле 1989 года в Ленинграде, по аналогии с республиками советской Прибалтики, был создан Ленинградский народный фронт. В компартии явочным порядком возникла фракция «Демократическая платформа в КПСС».
Не отставали от демократических процессов по освобождению от «гнёта» СССР и страны Варшавского договора. Так,  9 ноября 1989 года пала Берлинская стена, ознаменовав тем самым завершение «холодной войны», 9 января 1990 года Чехословакия потребовала вывести из страны советские войска, которые были размещены в странах Варшавского договора. Причём сделать это предстояло до конца текущего года. Вслед за Чехословакией 18 января с аналогичным требованием выступила Венгрия.
Советское руководство, погрязшее к этому времени в разрешении внутренних «демократических», социальных и прочих проблем, оказалось в трудном положении, поскольку средств для вывода войск и размещения их на своей территории в бюджете не было предусмотрено. Военнослужащие и их семьи, возвращавшиеся в СССР, оказывались в трудных материальных и социальных  условиях. А что ждало группировку войск в Прибалтике, каковы были перспективы самого Дербенёва и его семьи, сейчас не знал никто.
Многие люди, родившиеся в некогда великой советской державе и привыкшие строить грандиозные планы на годы вперёд, не понимали, почему самое справедливое государство в мире стало на глазах  рушиться словно карточный домик. Граждане Страны Советов  разучились жить будущим и стали думать только о дне сегодняшнем. «Есть день и есть пища, а об остальном я подумаю завтра!»
Наверное, по этой же причине Татьяна Дербенёва  решила, не посоветовавшись с мужем, внезапно приобрести пианино. Основным мотивом покупки была, конечно, дочь Людмила, которая, опять же по решению Татьяны,  почти год посещала  музыкальную школу.
 Крики вперемешку с ненормативной лексикой на лестничной площадке и ранний звонок в дверь разбудили всё семейство Дербенёвых. Открыв входную дверь, Александр обнаружил четверых здоровенных мужиков и прекрасно сохранившийся инструмент светлого дерева, готовый въехать в квартиру на постоянное место «жительства». На лицах  мужиков, не осветлённых глубоким интеллектом, отчётливо проступало только одно желание – поскорее закончить работу и получить оплату труда на руки.
Когда пианино заняло своё место в гостиной, грузчики потребовали «чаевые» за подъём на пятый этаж. Дербенёв, считая требование справедливым, машинально полез в кошелёк, но нужной суммы не нашёл. Пришлось просить супругу расплатиться с рабочим классом. Дербенёву было стыдно за свою «никчёмность», но ничего не поделаешь: нельзя отказывать женщине в удовольствии, если она этого хочет!
— И сколько стоит эта радость? — уточнил Дербенёв, когда счастливая погрузочная братия ретировалась из квартиры.
— Всего сто десять рублей, дорогой, — ответила Татьяна. — Разве это деньги?
— Действительно, месячная зарплата молодого инженера на заводе, разве это деньги?  — согласился Дербенёв. — А ведь его ещё настроить надо…
— Не волнуйся, мастер-настройщик сегодня вечером к нам заглянет, с ним я договорилась заранее…
               
                2
— Carl Hintze, — это не просто пианино, это немецкий антиквариат начала века из самого Берлина. Вам, господа оккупанты, сильно повезло с приобретением. Если вдруг надумаете продавать, то вот вам моя визитка,  я  всегда готов приобрести этот инструмент по сходной цене…
— Позвольте задать два вопроса? —  оратился к старому латышу, только что закончившему настройку пианино, Дербенёв, — сколько я вам должен за работу и почему вдруг мы стали оккупантами в ваших глазах?
— За работу я возьму с вас пятьдесят рублей, как и договаривались с вашей супругой, а оккупантами вы стали не вдруг, а ещё в 29 октября 1939 году,  когда первые эшелоны советских войск проследовали через пограничную станцию Зилупе для аннексии и оккупации моей Родины…
 — Но, позвольте, уважаемый, я родился только в 1959–м, да и вам в  1939- м было явно не более десяти лет.
 — Вы правы, мне было всего десять лет, но я всё помню.
— А что именно вы помните, чтобы все эти годы носить обиду на советскую власть? Может, вы были из богатой или дворянской семьи и ваших родственников несправедливо осудили, а потом выслали в Сибирь?
— Нет, я был простой мальчишка из рыбацкого хутора, где даже света не было…
— Так что же вы помните тогда, такого из-за чего мы стали оккупантами?
— Я помню, как однажды  утром вдруг пришли «красные» солдаты и арестовали нашего бургомистра…
 — А что случилось с вами?
 — А меня отправили в интернат…
— Зачем?
— Учиться в школе, я ведь к десяти годам не знал даже алфавита. Да и отцу с матерью стало легче. Всё-таки одним  ртом меньше. Нас-то детишек в семье шестеро было,  я самый старший.
— И вы считаете после этого, что Красная армия  вас оккупировала?
— Да, я так считаю, потому что Сталин и Гитлер поступили нечестно, решив судьбу миллионов людей, не спросив их согласия.  Теперь мы знаем, что Пакт Молотова и Риббентропа фактически поделил сферы влияния нацистской Германии и сталинского СССР ещё до войны, а страны Балтии об этом даже не подозревали.
— Ладно, с этим я не спорю, хотя мало верю в существование неких секретных протоколов, но разве участь Латвии, например, была бы лучше, если бы не было этого пакта? Почитайте гитлеровский план Барбаросса, там для Латвии отведена совсем незавидная участь…
 — Содержание Плана Барбаросса мне недоступно, господин офицер, а вот секретные протоколы продаются в каждом киоске и на каждом углу.
— Хорошо, давайте зайдём с другой стороны. Вы родились в бедной семье, но при этом, благодаря «оккупации», получили высшее консерваторское образование, долгие годы были дирижёром серьёзного музыкального коллектива в самой Риге, да и теперь на пенсии не бедствуете. Даже сегодня, совсем немного  покопавшись в старом инструменте с камертоном в руках, вы получили на руки месячную зарплату уборщицы завода ВЭФ. Чем не бизнес от нехорошей «оккупационной» власти? А дети мои, родившиеся и выросшие также как и ваши в Советской Латвии, вдруг стали оккупантами с  лёгкой руки таких, как вы, «прозревших» демократов. И что же, по-вашему, ждёт нас дальше?
 — Я, простите, не политик, а музыкант. И если был бы плохим специалистом, вы бы меня не позвали… Так что, извините, мне пора и честь знать.
Старый настройщик пианино быстро собрал инструменты и также быстро направился к выходу. Остановившись у самой двери, он ещё раз обернулся к Дербенёву и, чтобы никто его не слышал, тихо произнёс:
— Но вам, молодой человек, я всё-таки посоветовал бы как можно скорее, пока ещё безопасно, вывести на Родину свою семью…
«Сегодня ничего не ясно, а где эта Родина будет завтра – тем более», — только и подумал Дербенёв, а вслух произнёс: — Если даже старый настройщик, не стесняясь, называет нас «оккупантами», то кому теперь нужна  эта музыка?

                VII.  ТАКСИСТ

       Татьяна Дербенёва, очевидно предчувствуя «что-то неладное»  и каким-то особенным женским чутьём предвидя возможные негативные последствия затянувшейся, по сути, беспричинной разлуки с мужем, всё-таки выполнила своё обещание и приехала в Ленинград с детьми. 
За окном гулял апрель, а в душе Дербенёва от счастья уже бушевал май. «Как же, теперь всё станет на свои места», — думал он. 
С помощью своего бывшего сослуживца  и друга Александра Хомичева Дербенёв снял двухкомнатную квартиру на Новоизмайловском проспекте и с нетерпением ждал приезда своего семейства.
Квартира на четвёртом этаже старой «хрущёвки», располагавшейся в непосредственной близости от Дворца молодёжи, оказалась скромной, но меблированной, правда, за месячную аренду этой скромности Дербенёву пришлось выложить больше половины своего офицерского жалования, но это было сейчас не главным. Главным достижением Дербенёв считал «воссоединение» семьи. А чтобы прокормить  эту самую семью и выровнять финансовое положение, Александр взялся подрабатывать извозом пассажиров на своём «москвиче», что не очень нравилось супруге, поскольку работать приходилось вечерами после учёбы. Иногда, чаще всего по субботам, «смена» затягивалась до утра.
Как бы ни было тяжело физически, Дербенёв радовался душой: «Мы вместе, вы все вместе, и так будет всегда!» — убеждал он себя, снова и снова повторяя эти слова как молитву.
Благодаря «ночным сменам» финансовое положение Дербенёвых действительно улучшилось. Появились возможности на дополнительные расходы для детей и семьи, однако не выровнялись отношения в самой семье. Татьяна, лишённая привычного, сложившегося годами уклада жизни, где только она «центр вселенной»,  явно и, не скрывая особо, тяготилась жизнью в Ленинграде. Дербенёв, напротив, окрылённый присутствием семьи, изгалялся как мог. Откуда-то «из-под полы» доставал билеты на различные концерты и театральные представления, выискивал лучшие варианты посещения цирка и  музеев, множеством которых всегда радовал город на Неве.
Между тем, ни посещение культурных мероприятий в театрах и кино, ни общение с семьёй Хомичевых, дружба с которой длилась ещё со времён совместной службы на Б-224, к сожалению, не смогли сформировать некий баланс семейного счастья Дербенёвых, о котором всегда мечтал Александр. На этой почве случались частые размолвки, свидетелями которых, к сожалению, бывали и дети…
Однажды работая «в ночь», Дербенёв привёз клиента к гостинице «Звёздная», получив расчёт, собрался ехать дальше, но в окно машины постучал очередной клиент. Мужчина лет тридцати пяти был на хорошем взводе и таком же настроении, Дербенёв, неплохо заработавший к тому времени, совсем никуда не хотел ехать, тем более что  товарищ требовал поездку в Гатчину, а за окном час ночи. И только вручение оплаты «туда и обратно» плюс чаевые вызвали нездоровый аппетит Дербенёва, позволивший ему перешагнуть через самого себя. Ах, эта человеческая жадность, что она делает с людьми?
До Гатчины добрались благополучно. Клиент успел выспаться и, когда выходил из машины, был трезв почти как «стёклышко».
Усталость давала о себе знать, глаза Дербенёва смыкались сами собой. «Надо где-то передохнуть хотя бы пару часов», — подумал Александр, выходя из машины, что бы размять ноги. Сделав несколько кругов по Гатчине Дербенёв вдруг обнаружил, что приехал к дому Елены, стоянка для машин у дома оказалась наполовину свободной. «Вот здесь и заночую», — принял решение Александр, доставая термос с кофе.
Налив себе почти полную чашку ещё неостывшего напитка, Александр вскинул голову к окнам знакомой ему квартиры. Везде было темно, и только в окошке Елены мерцал какой-то огонёк. «Ночник горит или не спит?» — Александр отпил глоток кофе и непроизвольно нажал на клаксон.
Лучше бы он этого не делал…
Допив кофе и отодвинув как можно дальше кресло, Дербенёв расположился поспать, но в окно машины снова постучали. Подняв спинку кресла в вертикальное положение и собравшись смачно выругаться нецензурной бранью, Александр открыл окно. Возле машины, ёжась от холода, стояла его знакомая девушка…
— Здравствуй, Саша!
— Привет!
Сказать, что встреча была радостной, это не сказать ничего. Сказать, что часы, проведённые с Еленой в предрассветной тиши, принесли облегчение или внесли какую-то ясность в медленно, но верно складывавшийся любовный треугольник, это соврать себе назло, чтобы только не говорить правду.  Под самое утро уезжая из Гатчины, Дербенёв в сотый раз проклинал себя за то, что в определённый момент оказался в определённом месте.
Ночное общение с Еленой открыло  Александру то, чего он, зрелый мужчина, не замечал или не хотел замечать долгие годы. Семейная лодка, которую он, Дербенёв, с такими тяжёлыми усилиями строил всё это время, давно сбилась с курса и теперь, гонимая ветром судьбы, полным ходом неслась на рифы.
Но самым печальным открытием прошедшей ночи стало то, что виновником надвигающейся семейной катастрофы является только он – Дербенёв, неспособный отличить любовь от влюблённости, способность к самопожертвованию от корысти… 
   
                VIII.  КРАСНЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК
               
                1
      Как-то незаметно наступил май. Странный, но до боли знакомый всем ленинградцам весенний месяц, когда в один день, проезжая мимо Петропавловской крепости, можно удивлённо засмотреться на группу девушек, смело загорающих «топлес» под старыми крепостными стенами, и в это же время, садясь на прогулочный трамвайчик где-нибудь в районе Невского проспекта, удивиться не менее колоритной  группе туристов, кутающихся в пледы поверх тёплых свитеров и ветровок. «А что делать? Это вам не Венеция».
Рабочая неделя подходила к концу, Дербенёв очередной раз согласно графику дежурил помощником дежурного по ВСОЛК ВМФ.
На рабочем столе раздался звонок городского телефона.
— Помощник дежурного по ВСОЛК ВМФ  слушает. — представился Дербенёв.
— Саша, это я! — еле слышный голос Татьяны Александр сразу не узнал.
— Что случилось? — не ожидая звонка на дежурство, спросил Дербенёв.
— Мне очень плохо уже несколько дней, сегодня даже с постели не вставала, голова кружиться, такое впечатление, что периодически теряю сознание. Дети плачут, а я ничего сделать не могу.
— «Скорую» вызвала? — уточнил Дербенёв.
— Нет, я хочу переговорить с Леной Щербатовой, она человек опытный, может чего подскажет, а телефона её у меня не оказалось…
— Какая Лена? «Скорую» вызывай, а я постараюсь подскочить сейчас же.
Дербенёв положил трубку и немедленно вызвал «скорую помощь» по домашнему адресу. Самого Александра на дежурстве быстро заменили, и он отправился домой метрополитеном.
 Когда Дербенёв оказался во дворе дома, где они с семьёй снимали квартиру, то обнаружил стоявший у парадной  автомобиль «Волга», с красным крестом на дверях и фонаре, установленном на крыше. В квартире уже находился доктор. Держа одной рукой руку Татьяны, чтобы чувствовать пульс, другой рукой врач держал телефонную трубку и настойчиво выказывал свою озабосенность состоянием больной:
— Скорее реанимационную бригаду, я теряю её, она уходит, предполагаю сильное внутреннее кровотечение…
Доктор посмотрел на Александра, и тихо прошептал, чтобы не слышали дети.
— Ваша жена что, совсем жить не хочет? Не знаю, чем всё это закончится, но её «геройство» чревато летальными последствиями. Это я вам прямо заявляю. Уберите детей в другую комнату и попросите соседей помочь спустить супругу вниз, у нас, к сожалению, случился дефицит младшего медицинского персонала.
 Дербенёв глянул в окно и обнаружил, что к парадной подъехали сразу две машины «скорой». Ещё через пять минут Дербенёв сопровождал супругу в больницу. Ближайшей оказалась больница завода «Красный Треугольник». Из приёмного покоя Дербенёву сразу отправили на операционный стол…
Четыре часа длилась операция, и четыре часа Дербенёв просидел в  приёмном покое. Наконец к Александру вышел врач.
 — Операция прошла успешно, но состояние Татьяны Евгеньевны пока тяжёлое, поэтому сегодня, а может быть, и завтра она будет находиться в реанимации. Скажу одно, тот, кто вызвал «скорую» с пульта ВСОК ВМФ, спас вашей супруге жизнь…
               
                2
         Две недели, пока Дербенёва находилась  в больнице, Александр провёл как в тумане. Чего только не передумал он за это время, каких клятв себе только не давал. Но самое главное, что он понял в этот сложный период, так это то, что очередное испытание, «свалившееся» на его семью «неизвестно» откуда, обязательно должно укрепить их  отношения с супругой. «Ну не может Татьяна не понимать того, как и с какой силой он, Александр, боролся за её жизнь», — думал он ожидая выписки супруги из больницы.
На третью неделю Дербенёву выписали, она ещё слаба, но уже дома. Кажется, что лучшего повода для восстановления отношений в семье не существует, но это опять не так и виной тому уже не Дербенёв.
Череда родственников Татьяны,  далёких и близких, внезапно пожелавших проведать «несчастную» семью, если не цыганским табором, то уж точно конвейерным порядком ринулась, с Украины в Ленинград. Кто в отпуск, а кто и в командировку, руководствуясь высоким чувством родственного долга, «оседали» в семье Дербенёвых.  И всё бы ничего, но главным тезисом всех заутренних и вечерних бесед, как правило, рождавшихся на кухне в ходе родственных посещений, выступало утверждение о «плачевном» будущем СССР и «процветающем» бытие «незалежной» Украины в той же временной перспективе. Всяк входящий в семью считал своим долгом беспрестанно уговаривать Дербенёва  бросить службу, уволиться из Вооружённых сил СССР или хотя бы перевестись на Украину… При этом самым активным агитатором за «самостийность» Украины и великое её историческое предназначение в семье  демократически развитых государств Европы, как ни странно, выступал родной дядя Татьяны.
Будучи представителем института электросварки  им. Е.О. Патона и членом делегации Академии наук УССР, он вместе с супругой приехал в Ленинград для участия в серии научных конференций по проблемам внедрения достижений науки в различные отрасли промышленности.
И на всё это можно было бы  наплевать, и всё это можно было бы вытерпеть, но у Дербенёва на классах, практически по всем кафедрам, полным ходом  шли заключительные ТСУ.  Пришла пора готовиться к выпускным экзаменам, а тут целая «орава» родственников, которую приходилось не только слушать, но и кормить и не просто, а хорошо кормить - минимум три раза в день.
И снова Дербенёв сел за руль, и снова  «голубоглазое» такси пришло на выручку семейному бюджету, но это полбеды, а беда ждала недалеко, совсем рядом…
 — Ты знаешь, дорогой, что я решила? — спросила Татьяна у Александра, только что перешагнувшего порог квартиры после очередной смены работы «таксистом».
— Ты о чём? — не совсем понял вопрос Дербенёв, снимая обувь в прихожей.
— Я о нашем будущем!
— И что в этом будущем ты решила? — уставший от работы «во вторую смену», вяло уточнил Дербенёв.
Из приоткрывшейся двери гостиной показалось лицо Виталия Павловича – родного дяди Татьяны, не взирая на поздний час желавшего поучаствовать в дискуссии.
— Я решила что дядя Витя прав… Ты родился на Украине, и,  как говорят в таких случаях, там «закопана твоя пуповина». Это в конце концов твоя родина, и я считаю, что будущее наше тоже там!
— А ты, дорогая, никогда не пробовала, прежде чем что-то решать, советоваться с мужем или хотя бы интересоваться его мнением?  Мне кажется, за десять лет совместной жизни можно было бы и научиться этому простому правилу.
— И какое мы имеем своё мнение? — включился в разговор  учёный гость из Киева, присаживаясь к столу рядом с Дербенёвыми.
— А мнение очень даже банальное! Да,  действительно, пуповина моя зарыта в отчем доме на Украине, но Родина, где я родился, гораздо больше Украины и называется она Советский Союз. Для стран Запада это просто Россия,  по аналогии с Российской империей, если хотите. Фамилия моя Дербенёв, и предков, живших на землях от Киева до Оренбурга и Кургана, я помню многих, как впрочем и родственников, живущих ныне. Я вам больше скажу: я – русский офицер, давший этой самой Родине присягу на верность, и до сих пор мыслями или делами своими ни разу не изменивший ей! Отсюда вытекает очень простой вывод: как русский офицер, я буду следовать присяге и судьбе моей страны, то есть моей России!
  — Но какой же ты русский, если родился на Украине, а в России бывал только в гостях и на экскурсиях? — не согласился с доводами Дербенёва Виталий Павлович.
— Ох, как знакомы мне эти слова, сказанные не вами первым... Смею вам напомнить, дядя Витя, что вы как учёный, беспредельно продвинутый в подводной и лазерной сварке, оказывается очень плохо знаете историю Отечества, в котором родились и живёте. Простите великодушно, но Киев при Ярославе Мудром, который приходился сыном почитаемого вами, киевлянами, крестителя Руси князя Владимира Святославича, назывался «матерью городов русских». Первым источником права того древнего и нашего общего государства была «Русская правда». Да, да, «Русская», а не украинская или какая либо ещё! Спрашивается, в каком месте этого государства жили украинцы? Ответ прост – у края, то есть на окраине. Отсюда и нынешнее название земель этих – Украина. Так кто же они – сегодняшние украинцы? Исторически получается, что  нынешние украинцы – это те же русские, но  жившие когда-то и живущие сегодня на окраине Руси. Вот такой вам, дорогой дядя Витя, мой ответ.
Татьяна, внимательно слушавшая спор мужчин, видя, какой горячий оборот он принимает «на ночь глядя», попыталась уйти от разговора и дальнейшего выяснения отношений, но Дербенёв, закончивший полемику с гостем из Киева, вернулся к «решению», принятому супругой.
 — Так каково будет ваше окончательное решение, Татьяна Евгеньевна? — Уточнил Александр у жены.
— Давай перенесём этот разговор на более подходящее время! — Воспротивилась полемике Татьяна. — За окном полночь, тебе ещё ужинать, а нам всем пора спать.
— Ладно, любимая. — согласился Дербенёв. — А ты составишь мне компанию на пятнадцать минут?
— Уговорил, составлю, — укутываясь пледом, согласилась Татьяна, — колись, что хотел рассказать?
— Да в общем ничего особенного. Просто наш КБР,  тот самый в котором и я участвовал, признан лучшим по торпедной подготовке за период обучения!
— И всё? — удивилась Татьяна.
Дербенёв замолчал, понимая, что супруге совсем не интересны его  «школярские» радости, но потом вдруг продолжил:
— Ты помнишь, осенью я тебе рассказывал о знакомстве с командиром лодки по фамилии Лячин? Он ещё к нам в дивизию лодку перегонял с Севера.
— Что-то припоминаю, но смутно.
— Так вот, Лячин с товарищем своим по фамилии Бискетов сейчас на классах. Прибыли с Северного Флота, учатся на двухмесячных курсах и живут в соседнем номере…
— И что? — снова не поняла мужниного восторга Дербенёва.
— А то, что Геннадий, так зовут этого командира, рассказывает удивительные вещи о службе на Севере, просто фантастика. Нам на Балтике даже не снилось, какие там теперь новейшие корабли и лодки, какие походы и боевые задачи…
— А тебе-то чем всё это грозит? — снова не поняла восхищённых речей своего супруга Татьяна.
— Да ничего мне не грозит на самом деле. Просто я думаю: а вдруг мне придётся служить на Севере после классов?
— Типун тебе на язык, дорогой! Все нормальные люди  с годами куда потеплее стремятся, а тебя всё на Севера тянет, где «пожарче». Мальчишка! И когда тебя фантазии покинут?
— Без фантазий, дорогая, не было бы мечтаний, а без мечтаний не было бы и меня, такого, какого ты знаешь и, надеюсь, любишь.

                IX. ЩЕНЯЧИЙ ВЫБОР

        Родственники разъехались, разговоры «на кухне» забылись, а в семье Дербенёвых по-прежнему не хватает тепла. Чтобы как-то выправить ситуацию, на семейном совете решено купить собаку.
Исполняя решение высшего семейного органа власти, всё семейство  Дербенёвых в ближайшие выходные отправилось на «блошиный» рынок, где, как известно, торгуют, в том числе и живым «товаром». Пройдя почти все ряды и рассмотрев множество попугайчиков, хомяков с морскими свинками и даже крыс, Дербенёвы, наконец остановились у автомобиля, в прицепе которого на подстилке лежала довольно крупная серого, почти волчьего окраса, овчарка, а рядом, там же на подстилке, резвились чёрные как смоль щенки.
— А разве так бывает, — поинтересовалась у  Дербенёва дочка, — мама серая, а детки чёрные?
— Бывает, если папа чёрный, — ответил за Дербенёва, хозяин овчарки, — кроме того, все щенки немецких овчарок при рождении чёрные, с подпалами рыжего цвета, и только к году жизни они превращаются в тех особей, которых задумала сама природа.
— А сколько лет этим щенкам? — снова поинтересовалась Люда.
— Им ещё нет даже года, они ещё маленькие, всего-то от роду четыре месяца.
— А что они кушают? — уточнил брат Людмилы Вова.
— А кушают они специальную пищу, которую мы им готовим, — поддерживая разговор «знатоков», ответила хозяйка  щенячьего потомства.
— А откуда вы всё это знаете? — не успокаивалась с вопросами Людмила.
— Для этого у нас есть специальная книжечка, вот она, — хозяин щенков достал из машины альбом с надписью «Воспитание щенка немецкой овчарки»  и показал его детям, — вот здесь всё и написано!
— Папа, мама, давайте скорее покупать щенка, — потребовали дети, пытаясь поймать из «семейства» самого красивого питомца.
Люда оказалась более проворной, чем её брат, и, быстро поймав толстенького крепыша подала его отцу:
— Вот этого давайте возьмём!
— Ты согласен, Вова? — уточнила Дербенёва – старшая.
— Да, — согласился сын.
— Только это девочка! — сказал хозяин щенков, — и зовут её по щенячьему паспорту Арда! 

                X. ПРОЩАЙ
               
                1
     Существует мнение, что слово «прощай» употребляется при расставании на длительное время или навсегда, а также при выражении утраты, лишения, исчезновения чего-либо… А как бывает в реальной жизни?
Жили-были два абсолютно разных человека, причём жили, нужно сказать, не ведая и даже не предполагая о существовании друг друга, и вдруг: в одночасье какая-то неведомая сила свела их воедино, да ещё и трепетать заставила страстью огненной при каждой встрече. Но всё не вечно, как известно в этом Мире.
Прошло всего-то девять месяцев с момента первой встречи Дербенёва с девушкой в красных сапожках, но  вот наступил день, когда надо говорить и думать о расставании, запрограммированном кем-то свыше.
«Кто она тебе?» — назойливо спрашивал вездесущий внутренний голос. «Не знаю, наверное, мечта, но, похоже, она таковой и останется…» — неуверенно отвечал Дербенёв сам себе.
«А ты хочешь что-либо изменить в своей жизни, чтобы эта мечта стала явью?» — снова навязывал диалог внутренний страж совести. «Скорее НЕТ, чем ДА! — уверенно отвечал Дербенёв. — Я сделал свой выбор ещё одиннадцать лет назад, а за это время мой поезд так далеко ушёл от мечты, что его уже никому не догнать…»
 «Как знать, как знать…» — не соглашалось второе Я. — Зачем тогда морочил голову незамужней женщине, кобелино? Зачем хочешь сделать её несчастной?»
«А тебе не кажется, дружище, что мы оба – она, и я,  и ты, кстати, тоже,  морочили друг другу голову все эти месяцы?» — чуть ли не вслух вырвалось у Дербенёва.
— Ты о чём, дорогой?  — как бы проснувшись от дремоты,  спросила Елена, молчавшая, также как и Дербенёв от самой Гатчины.
— Моя станция, «Ленинский проспект», — ответил Александр, — пора.
— Как, уже? Я не хочу…
— Прощай!
— А как же я? Как со мной?
— Прости…
— Я не хочу разлуки, я не верю, что это навсегда…
— Мне пора! Прощай! — Александр оборвал только начавшийся диалог и пошёл к выходу.
Электричка остановилась, и Дербенёв сошёл на платформу. Резко повернувшись в сторону, обратную ходу движения поезда, Александр направился вдоль платформы. Шёл Дербенёв быстро, не оборачиваясь. От кого он пытался уйти, от Елены? Нет – от себя! Себя, которого он ненавидел теперь всеми фибрами души.
С каждым шагом Александр понимал, что иначе нельзя, по-другому и быть не может. Шаг, ещё шаг, ещё один…
В ушах болезненным эхом звенело «прощай», а на губах горел последний поцелуй…

                2
        Ресторан «Невский» встречал выпускников офицерских классов уютом и гостеприимством. Веселье было в разгаре, когда опаздывавшие на банкет Дербенёвы не без труда отыскали компанию «своих». Свободными оказались места рядом с четой Багрянцевых. Супруга однокашника Александра, возле которой занял место Дербенёв, оказалась обаятельной и довольно жизнерадостной молодой женщиной, что, как показалось Александру, говорило об открытости её характера. Этими чертами она очень походила на своего супруга, также  открытого и честного офицера, беззаветно любящего своё дело и свято верящего в торжество справедливости.  Возможно, именно это сходство в своё время и послужило тем связующим звеном, навсегда соединившим их в семейную пару.  Только что появившаяся седина и сеточка морщин вокруг глаз Екатерины, так представил её супруг, делали женщину старше своих лет, но яркая и широкая улыбка  не давали возможности на этом акцентировать внимание.
Пока Дербенёвы здоровались со всеми и «догоняли» присутствовавших за столом употреблением «штрафной» порции шампанского, в зале зазвучала музыка, и, ведущий концертную программу молодой человек пригласил офицеров-выпускников с их дамами оторваться от чревоугодия. Татьяна Дербенёва с удовольствием приняла приглашение Володи Багрянцева и закружилась в танце. Дербенёв же, настолько увлёкся интересной беседой с новой знакомой, что даже не вспомнил о том, что надо было сделать, как минимум, аналогичное предложение…
— О чём грустят глаза?  — внезапно спросила Екатерина, только что бойко обсуждавшая новое назначение своего мужа и вдруг замолчавшая в ожидании ответа.
— А что так заметно?  — удивлённый, столь детальным и точным проникновением в глубины его подсознания, уточнил Александр.
— В таких случаях принято говорить о том, что всё на лице написано…
— К сожалению это правда, я совсем не умею прятать эмоции, —  с неким сожалением констатировал Дербенёв. —  А поводов для грусти предостаточно. Во-первых, окончив классы я выпустился в никуда, а точнее в распоряжении командующего флотом и это плохой знак, поскольку там, в родной дивизии, либо мест нет вовсе, даже среди старпомовских должностей, либо комдив в очередной раз не сдержал слово и от этого на душе слаще не становится.
— А во-вторых? 
— А во-вторых, «Как быть, когда в душе холодные дожди? Как быть, когда один, а сердце шепчет: жди? Как быть, когда устал и всё  хочу забыть? Как быть, родная, любимая, как быть?»
— Да вы философ и, наверное, влюблённый романтик, как же я сразу не догадалась, — всплеснув руками, заявила  Екатерина. — Таким как вы очень тяжело в жизни. С одной стороны, вы ; душечка, не умеете льстить и наушничать, идёте по жизни прямо и открыто, всю правду говоря людям в лицо. А с другой стороны, обстоятельства, чаще личные, частенько складываются так, что привирать всё же приходится…
            
            
                XI. КАДРЫ РЕШАЮТ ВСЁ…
               
                1
      И настал новый день, и наступило  утро. Утро воскресенья 1 июля 1990 года выдалось по-лиепайски свежим, пахнущим морем и не балующим особенным теплом. Небо  укрылось  облаками, за которыми очевидно пряталось солнце.
«Что ж, — подумал просыпаясь Дербенёв, — у солнца тоже должен быть выходной».
В квартире было непривычно тихо, чемодан, оставленный ещё с вечера в прихожей, завалился набок, словно тоже устал с дороги и решил отдохнуть.
«Делать нечего, надо вставать, думать, из чего приготовить завтрак, да и с обедом позаботиться надо…» — Дербенёв нехотя потянулся под одеялом и выскочил из постели.
Короткая зарядка, умывание холодной водой быстро взбодрили Александра, и он направился на кухню. Тщательное обследование холодильника показало, что кроме трёхсотграммового кусочка супового набора, превратившегося в ледышку, и одного яйца неизвестной свежести, сиротливо приютившегося на краю яичного лотка, желудок обрадовать нечем.
Налив в небольшую кастрюльку воды, Дербенёв опустил туда мясо на оттаивание. Достав яйцо из холодильника, Александр некоторое время думал, что из этого «изобилия» можно приготовить? Правда, проведённые следом розыскные мероприятия по шкафчикам кухонной мебели немало удивили Александра. Так, в одном из шкафов была обнаружена трёхлитровая банка, на треть заполненная солёным салом. В другом шкафу Дербенёв обнаружил небольшой мешочек сухарей  и остатки мёда в глиняном горшочке.
«А ведь жизнь, как ни странно, налаживается!» — констатировал Дербенёв, ставя на разогрев чайник.
Пока разогревался утренний чай, Дербенёв сбегал в подвал, откуда не без удовольствия принёс немного овощей для приготовления  будущего обеда, а ещё прихватил несколько колотых деревяшек для растопки титана, но больше всего его обрадовала баночка борщовой приправы которую он случайно обнаружил среди прочих закаток, хранившихся ещё с прошлого года.
 «Ох и обед у меня будет!» — обрадовался  Александр, заваривая чай.
К сожалению, пустой чай с сухарями и мёдом не принёс ожидаемого удовлетворения, и Дербенёв решил сбегать в магазин, что располагался неподалёку, на Гвардейском проспекте.
Желание немного разнообразить свой рацион исполнилось не в полной мере, поскольку хлеб, сливочное масло и молоко, ставшие главной «добычей» столь раннего  посещения магазина, не могли привести в восторг крепкий изголодавший организм подводника. Пришлось заглянуть ещё и в «Кулинарию», что располагалась там же по соседству. Здесь  удалось разжиться сметаной и печеньем «на десерт».
Вернувшись в квартиру, Александр откровенно обрадовался теплу, распространившемуся из ванной от разогретого титана, и сразу появившемуся домашнему уюту.
Скрупулёзное изучение  разморозившихся к этому времени мясных останков в кастрюльке тоже обрадовали Александра, поскольку среди куриных костей и потрошков Дербенёв обнаружил ещё и небольшой кусочек свинины.
Зарядив приготовление борща, Александр достал мясорубку и, совместив мясо, сало и хлеб, добыл приличную порцию фарша. Ещё мгновение, и сиротливое яйцо оказалось там, куда его Господь и предназначал изначально. Несколько «дубовых» сухарей, запечатанных в бумажный пакет, с помощью молотка быстро превратились в панировку, а полстакана молока сделали из фарша то, что называется «цимусом» то есть продуктом высшего качества.
 Накрыв эмалированную миску с фаршем полотенцем, Дербенёв оставил полуфабрикат немного «отдохнуть», а сам направился в ванную, чтобы побриться и принять душ, пока горячая вода баловалась в титане.
Стоя под душем, Дербенёв услышал, как хлопнула, закрываясь, входная дверь в квартиру.
«Неужели Татьяна вернулась?» — мелькнула первая мысль…
— Кто там? — на всякий случай окликнул Дербенёв, прикрывая шумящую воду.
— Свои! — ответил женский голос, сильно похожий на голос соседки снизу.
— Наталья, ты? — уточнил Александр, высовывая голову из-за ширмы.
— Я, кому же ещё быть? Слышу с утра топот сверху, а вечером как будто тишина была. Вот и решила проверить…
— А ключи-то у тебя откуда? — не уставал удивляться  Дербенёв.
— А то ты не знаешь откуда, забыл, что твоя любимая постоянно мне оставляет второй комплект, чтобы за тобой следить…
 — Детский сад какой-то…
 — Не доверяет, вот и проверяет. У тебя всё нормально? А то, может, спинку потереть?
 — Не искушай искушённого! Иди с богом, но к обеду приходите с Саней. У меня сегодня котлетки королевские будут и борщ украинский!

                2
      Отпуск – это всегда хорошо, даже после окончания классов, когда этого самого отпуска всего тридцать суток, а вместо обещанной должности командира лодки Дербенёв получил назначение даже не в распоряжение командира дивизии, а как после окончания училища – в распоряжение командующего Балтийским флотом.
«Что, на дивизии и места мне больше нет?» — эта обидная и зудящая мысль не покидала Александра с самого Ленинграда, но попытаться узнать ответ на этот вопрос Дербенёв мог только на месте, в родной дивизии.
В связи со сложившимися жизненными обстоятельствами  семейный совет при главном ораторе Татьяне Дербенёвой «принял решение»:  детей, а с ними и нового члена семьи по кличке Арда отправить родителям на Украину, самим же выяснять обстановку и добиваться назначения.
По фактическому наличию билетов Татьяне пришлось  уехать из Питера несколько раньше, а Дербенёв приехал в Лиепаю только вчера «вечерней лошадью».
Суета с обедом, вызванная внезапным приглашением соседей к столу, обязывала Дербенёва быть, что называется, «на высоте». По оценке самого Александра, всё складывалось очень даже неплохо. Стол сервирован, борщ готов, котлеты с пышным пюре дозревают под полотенцем.
«Стоп! А ведь спиртное надо бы…» — мелькнула правильная, но слегка запоздалая мысль. — И какое, интересно, к борщу спиртное полагается?» — открыв бар в гостиной комнате, растерялся Дербенёв. — Ликёр «Мокка» не подойдёт, джин «Beefater» тоже  борщом не закусишь…»
Рука Александра самопроизвольно потянулась к красному томику книги, стоявшей на книжной полке. Достав этот «драгоценный» фолиант, Дербенёв потряс книжицу перед ухом и радостно открыл «родник знаний». Плоская полулитровая фляжка, из нержавеющей стали, лежавшая внутри, была почти полной. «Спасибо, друзья, за подарок ко дню рождения! — мысленно поблагодарив дарителей, Дербенёв открыл фляжку. — Спирт, господа хорошие, медицинский это вечная валюта и вечная палочка-выручалочка!»
Половина содержимого фляжки тут же перекочевала в графинчик, туда же Дербенёв залил воды и добавил на кончике ножа лимонной кислоты. «Вот теперь всё готово!» — обрадовался Дербенёв, собираясь немного отдохнуть до прибытия гостей.
Когда раздался звонок в дверь, Александр достал из холодильника запотевший графин и поставил его на стол.
— Хороший ты мужик, Саня, и что ещё твоей Татьяне надо? Вот мой, тоже подводник и Саня тоже, и детей у нас двое, как и у вас. И всё как бы должно быть хорошо, но… Ты и обед приготовил на славу, как говорят «из топора», и нас позвал. Теперь вот со мной сидишь и разговариваешь, и трезвый, хотя выпил, а моё «сокровище»  уже полтора часа на диване хрюкает… Не могу я так больше, а ведь я с ним уже десять лет маюсь…
Дербенёв заметил, что по щеке соседки потекла слеза.
«Ох, как мне эта песня знакома и слова почти те же!» — подумал «хороший мужик», а вслух произнёс:
 — Наталья, прекрати мокроту наводить. Всё у вас будет как надо. И у нас тоже!
— Да что уж теперь говорить. Я во всём виновата, и никто больше. Это ведь я его на себе женила, а он даже не знает об этом …
Соседка Наталья, собравшись с мыслями,   поведала Александру историю её  нелёгкой судьбы. Дербенёв молча слушал эту исповедь и ничем не мог возразить простой советской женщине, мечтавшей, как и все,  о тихом семейном счастье. Не было у Александра ни одного аргумента, чтобы хотя бы в чём-то с ней не согласиться. Да и что он мог подсказать Наталье, если, у всех без исключения людей, живущих на этом свете, жизнь складывается по-разному и далеко  не всегда так, как мечтается.
— Дербенёв, а может ты святой? — внезапно улыбнулась соседка вытирая слёзы. — По тёткам не бегаешь, по кабакам тоже. Деньги все в семью, не то что некоторые.
«Знала бы ты, какой я «святой», — вспомнив Елену, только и подумал Александр, а вместо ответа на вопрос только пожал плечами.

                3
     Утром второго июля, ровно за пятнадцать минут до подъёма флага на кораблях, Дербенёв прибыл в штаб шестнадцатой дивизии подводных лодок. Будучи «вольным художником», а точнее, человеком не обременённым в настоящее время обязанностями на данном соединении кораблей, Александр решил начать свой визит с кабинета начальника отдела кадров.
— И что это Юрий Серафимович не на подъёме флага? Непорядок! — заметил Дербенёв, входя в кабинет.
— А что это отпускники - выпускники, которых мы ждём только с назначением из штаба флота, разгуливают у нас по кабинетам? — парировав вопрос Дербенёва, ответил заместитель начальника отдела кадров, тяжело вставая с кресла.
 — А вот с этого момента поподробнее, пожалуйста, какого назначения вы ждёте и почему я вдруг в распоряжении оказался? Борковский ведь публично обещал командирский мостик мне после окончания классов…
— Так-то оно так, Александр Николаевич, но обстоятельства несколько изменились, пока ты учился… — как-то вяло и малоубедительно промямлил кадровик, пытаясь что-то объяснить.
— Знаю я ваши обстоятельства. На дивизию  с Севера переданы ещё две лодки 651-го проекта!
 — Да, но также две лодки 629 проекта выведены из состава ВМФ, — подкорректировал Дербенёва кадровик.
— И что, это повод, чтобы не держать слово высшего офицера?
— Да не ерепенься ты, а выслушай, если хочешь, а потом думай что тебе делать.
 Дербенёв немного стих и, взяв себя в руки, принялся слушать кадровика.
— Думаешь, почему тебя направили за назначением непосредственно к командующему флотом? Да потому, что все, и прежде всего комдив, прекрасно просчитали твою негативную реакцию на «перспективное» назначение. Но все, и комдив в том числе, понимают, что перед командующим ты не позволишь себе эмоций или крепких слов… А пока доедешь до Лиепаи из Калининграда, поостынешь. Вот так-то.
— Ничего не понял! — только и выпалил Дербенёв.
— А что тут понимать, тебя старпомом к Ваське Сальному назначают!
— К ком-у-у? Вашу мать! К этому, прости господи,  «купи-продаю», к этой двуличной твари, не имеющей названия? Вы что здесь вконец белены объелись? Да я лучше застрелюсь, чем с этим у…м в одно железо оденусь! — на одном дыхании прорычал Дербенёв.
Дверь в кабинет открылась, и на пороге показался  сам командир дивизии контр-адмирал Борковский.
— И кто здесь решил застрелиться сегодня, Юрий Серафимович?
— Да вот, товарищ комдив, Дербенёв буянит…
— Дербенёв, говоришь? Ну что ж, Дербенёв, шагом марш за мной в кабинет!
— Есть! — ответил Александр и направился следом за командиром дивизии.
Войдя в кабинет, словно погрузившись на рабочую глубину, комдив почувствовал себя как «рыба в воде».
— И что тебе не нравится в твоём назначении? — довольно злобно спросил Борковский. — Более зрелого, образованного и опытного старпома, чем ты, к тому же  выросшего на лодках 651 проекта, на всей дивизии не сыщешь! А  Сальный опыта не имеет, образования тоже не получил, проект ему не знаком, допуска нет, пока во всяком случае. Кому как не тебе обучить его командирскому  ремеслу?
— Хороший подход, товарищ контр-адмирал, у вас получается: всё у Васьки «НЕТ», а назначение командиром «ДА». Это за какие такие заслуги Отечество так весомо награждает своих «героев»? Или, может, у него личные заслуги перед вами?
Дербенёв невольно вспомнил разговор с Васькой в тесном семейном застолье у него дома, когда говорили они о новых лодках, о будущем, о том, как надо жить «правильно», а ещё он вспомнил своё лейтенантское «назначение». Тогда, в 1982 году, находясь в кабинете начальника отдела кадров четырнадцатой эскадры подводных лодок, Дербенёву показалось, что всем в этом мире правит ЛОЖЬ. Сейчас ощущение было аналогичным, но на помощь к вездесущей лжи теперь пришли КОРЫСТЬ и НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ!
Александр,  как и тогда,  восемь лет назад, не знал, как ему реагировать на происходящее вокруг, чем парировать столь «убедительные» аргументы начальника. А ещё Дербенёву просто не хватало воздуха. В нарушение устава он дёрнул крючки на кителе, которые тут же расстегнулись. Шее стало свободнее, Александр задышал легче.
— Что вы себе позволяете? — почти закричал Борковский, болезненно реагируя то ли на расстёгнутый воротник кителя своего подчинённого, то ли на слова Дербенёва.
— Дайте воды, товарищ комдив…— попросил Дербенёв спокойным голосом, на всякий случай отступая чуть назад к стене кабинета.
Посчитав, что спокойный тон Дербенёва означает согласие, Борковский воспрянул духом.
— Вот так бы сразу, а то застрелюсь, застрелюсь… Годик обкатаешь своего однокашника, а там и тебе место сыщется!
— Не верю я ни одному вашему слову, товарищ комдив, ибо совравший однажды, также как и предавший, повторит это ещё раз! Вам напомнить, сколько офицерских слов в своей жизни вы давали только мне?
— ВО-О-ОН с глаз моих! Щенок! — возопил Борковский, замахнувшись графином как гранатой.
Дербенёв даже не пошевелился. Ещё мгновение, и графин с дребезгом разбился в пятнадцати сантиметрах от плеча Дербенёва. Вода вперемешку с осколками стекла обильно усыпали китель и лицо офицера.
— А с Сальным я на одном гектаре с…ть не сяду, не то что бы  в один прочный корпус погрузиться. Запомните это, товарищ контр-адмирал! Лучше уж на Луну или Крайний Север, и это моё последнее решение!
С этими словами Дербенёв вышел из кабинета командира дивизии.
В коридоре, как обычно, текла повседневная жизнь, между кабинетами то и дело появлялись офицеры с подводных лодок и  флагманские специалисты. Дежурный по штабу мичман Берловский не без иронии поинтересовался, почему у Дербенёва мокрый китель.
— Да шампанское с комдивом неаккуратно открыли…
Дойдя до кабинета кадровика, Дербенёв попросил чистый лист бумаги и написал, ни о чём не жалея, рапорт на увольнение в запас «по собственному желанию». Отдав рапорт кадровику,  Александр  собрался было домой, но Юрий Серафимович, будучи человеком опытным, настоятельно рекомендовал пока остаться у него в кабинете – «до разрешения возникших проблем». Сам же кадровик, погодя пару минут, направился к комдиву, прихватив для доклада и рапорт Александра.
Полчаса отсутствовал заместитель начальника отдела кадров. Полчаса как полжизни тянулись в сознании Дербенёва.
— Иди к комдиву. Ждёт. Только, пожалуйста, не буянь больше, а то кого-то из нас сегодня «скорая» увезёт...
Дербенёв вышел из кабинета и направился в конец коридора, где располагался кабинет Борковского.
 — Прошу разрешения, товарищ контр-адмирал. Капитан третьего ранга Дербенёв прибыл по вашему приказанию.
  — Не знаю какая кошка пробежала между двумя каспийцами, но настаивать на твоём назначении к Сальному больше не буду. Ответь только на один вопрос, Александр Николаевич, что это за формулировка «прошу уволить из рядов ВС СССР по собственному желанию»? Ты же прекрасно знаешь, что нет такого основания для увольнения… «По-пьянке» есть основание, но ты не пьёшь. По потере секретов и государственной измене  тоже есть, но ты Родину любишь и с секретами аккуратен. Да, ещё «обликоморале» есть – как основание! «Тёти-моти» разные, места злачные, но, во-первых, кто их не любит, а во-вторых, если эту любовь не доводить до совершенства, то отдельные личности живут счастливо всю свою жизнь с этим «основанием» и не переживают особо. Правда, и здесь, кажется закавыка, ты женат и очень любишь свою супругу. Так что нет основания для твоего увольнения, мой юный друг.
— Пока нет, — уточнил Дербенёв.
— Не понял?  — удивился комдив.
— Вы забыли, что у начальника политотдела эскадры и начальника политотдела дивизии дочки на выданье. А почему бы мне их не испортить одновременно…
— Уйди вон с глаз моих, иди, догуливай отпуск…— тихо выдавил Борковский, усаживаясь за письменный стол, — не мешай мне работать! Что-нибудь проясниться, тебе позвонят. 

                4
       Через сутки  утреннюю тишину квартиры Дербенёвых на Гвардейском проспекте, 14б, действительно разорвал телефонный звонок. Из общения с кадровиком Александр узнал, что комдив ждёт его к десяти часам.
Сборы были недолгими, и без пяти десять Дербенёв уже постучал в дверь Борковского.
  — Входи, входи, Александр Николаевич, — пригласил командир дивизии, как будто и не было ещё позавчера «крутых» размолвок, — присаживайся к столу.
Дербенёв, облачённый сегодня в парадную форму одежды, присел ближе к комдиву по левую руку. По правую руку от комдива сел кадровик, ещё правее занял место  начальник политотдела, зашедший в кабинет последним.
— Ну что, Александр Николаевич, на Луну, то бишь в отряд космонавтов, мест не оказалось, а вот на Крайний Север одна заманчивая идея вырисовалась… Как ты на это отреагируешь?
— Если не командиром взвода сторожевых собак, а в прочный корпус, то я согласен на любой проект. — радостно ответил Дербенёв.
— Проект, как ни странно, тебе знаком, это твой любимый и родной 651-й, а вот лодка прошла глубокую модернизацию.
Борковский встал из-за стола и зашагал по кабинету,  «со знанием дела» рисуя перспективу Дербенёву.
— Сейчас Б-177 находится в Росте, где на СРЗ-35, это Мурманск, завершает средний ремонт. Вскоре кораблю предстоят государственные испытания, экипаж сформирован, но не полностью. Командир не сегодня-завтра планирует убыть в академию на учёбу, старпома нет, замполита тоже. В общем,  традиционные в таких случаях разброд и шатание не могут способствовать скорейшему завершению ремонта и переводу лодки с Севера на Балтику в состав нашей дивизии. Тебе – пока как старпому, а в ближайшей перспективе и как командиру этой лодки – предстоит очень многое сделать.  Если ты готов засучив рукава окунуться в бездну неопределённости, то, как сказал командующий флотом, он готов отстаивать тебя на уровне главнокомандующего  ВМФ.
Дербенёв крепко задумался, но ненадолго.
 — А, где наша не пропадала? Я согласен. Единственное, что буду у вас просить, так это  возможность выступить перед собраниями  офицеров и мичманов, но это позже, когда начну формировать настоящий экипаж для Балтики. Когда прикажете убыть, товарищ контр-адмирал?
— По-хорошему, вчера, но ты в отпуске до первого августа…
— Отпуск когда-нибудь догуляю, готовьте документы.
— А как же семья?
— Семья, как вы всегда говорите, не должна мешать службе, а наоборот способствовать её развитию, иначе это не семья. Супруга у меня с детками на юге, а мы пойдём на Север!
— Тогда я тебя не задерживаю, жди звонка!
Счастливый как ребёнок, которому только что сменили  мокрые подгузники, Дербенёв пулей вылетел из кабинета Борковского.
От неудержимого счастья, от ощущения своей правоты и победы стало тесно плечам и лопаткам под тужуркой, словно там, сзади, выросли крылья.
Александру захотелось немедленно  взлететь над всей этой суетой, над грешным миром, где есть ещё место ползающим и пресмыкающимся «купи-продаям» и их поводырям,  чтобы там, в небесной дали  видеть только самое чистое и главное в жизни…
 Уже дома Дербенёв вспомнил, что забыл уточнить у командира дивизии сроки окончания ремонта его будущей лодки и сроки перехода на Балтику, но это теперь отошло  на второй план. Главным  же было совсем другое: он – Дербенёв – наконец получил то, о чём мечтал всегда – Север и командирскую перспективу!
 
               

                ЧАСТЬ ВТОРАЯ


  Дорога моря  –   не рутина,
В быту затерянных страстей.
В морях – там жизнь, там пуповина,
Железом намагниченных людей!               
                Автор


            XII. ПОЛЯРНЫЙ ЭКСПРЕСС.

      История семейных «отношений» Дербенёвых, складывавшаяся последние одиннадцать лет по каким-то неведомым никому правилам, так и  не приобрела черты традиционной семьи,  о которой многие из нас знают не понаслышке. Но повторяющиеся из раза в раз события в череде жизненных обстоятельств тесно связанные именно с его с семьёй, впервые заставили Александра Дербенёва усомниться  в  подлинности существовавшего брака.
Вот и сейчас в очередной раз Александр не был понят супругой и её родителями, очередной раз Дербенёв в гордом одиночестве отправился к новому месту службы, теперь уже на Северный флот. Что ждало его там, в Заполярье, он, конечно же, не знал, но Александру  почему-то было легко от того, что он и его супруга и даже «незнакомка» по имени Елена  оставались в  одиночестве своего бытия, каждый наполненный своими мыслями и мечтами.
«И всё-таки хорошо, что всё сложилось так, а не иначе… — подумал Дербенёв, всматриваясь в окно железнодорожного купе, — будет время всё взвесить, обдумать и решить. Время покажет, в какую сторону следует идти и с кем!»
Попутчики, «сопровождавшие» в  путешествии Дербенёва, менялись регулярно, поэтому Александр чаще всего оставался в купе один. Под мерный звон  ложечки пустого стакана в мельхиоровом подстаканнике, оставаясь наедине только  со своими мыслями, Дербенёв даже не заметил, как прибыл к пункту назначения в славный город Мурманск.
Вокзал, окрашенный в бело-голубые тона, знакомый Александру ещё с курсантских времён, встретил офицера немноголюдным перроном, дыхание холодного Заполярья, можно сказать, не ощущалось вовсе, скорее наоборот, сквозила жара, от которой сразу захотелось пить. У жёлтой бочки с надписью «Русский квас» Александр познакомился с приветливым старичком из местных «аборигенов», от которого узнал не только много интересного о городе-герое Мурманске, но и как добраться до гостиницы «Арктика», где, по словам приятного собеседника, «выгоднее всего расквартироваться на период разрешения кадровых вопросов»…
Добравшись до гостиницы и выстояв приличную очередь к администратору, Дербенёв стал наконец счастливым обладателем квитанции на право вселения в двухместный номер на девятом этаже.
— Пока вы один, но возможно подселение, поэтому уходя, даже в ресторан, прошу сдавать ключи дежурной по этажу, — вежливо, но очень настойчиво предупредила администратор с крашеными, скорее всего перекисью водорода, волосами цвета «блонд».
По пути на этаж Дербенёв  заглянул в один из цветочных киосков, множество которых располагалось здесь же в административном холле гостиницы, и приобрёл одну розу красного цвета.
— Лучше бы вы шоколадку купили! К цветам я равнодушна, также как и к военным…— заметила очень привередливая к знакам  внимания, дежурная по этажу, выдавая ключи от номера новому постояльцу.
«Спасибо, хоть не укусила! Баба Яга! — подумал Дербенёв, оценивая не столько заметно почерствевший возраст дежурной, сколько её слова. — И чем же тебе, Ягуся, не угодили военные?».
Войдя в номер, Дербенёв «упал» на диван и расслабился. Прохлада, скромный комфорт и полумрак комнаты, в которой он оказался, сразу переключили сознание Александра на иной, не связанный с «неблагодарной женщиной» лад. Как-то внезапно захотелось спать, и Дербенёв, отдаваясь вдруг возникшему желанию, задремал.
 
                XIII. РОСТА

                1
     В дверь гостиничного номера усиленно постучали, потом ещё раз, потом ещё сильнее, и кажется, чем-то тяжёлым, а в это время Дербенёв, распластавшись на гостиничном диване, как морской котик на брачном  лежбище, спал «мертвецким» сном и, естественно, ничего не слышал.
— Я ведь предупреждала этого вновь прибывшего франта «с цветочком» о необходимости сдавать ключи! — оправдывалась дежурная по этажу перед новым постояльцем, скромно дожидавшимся  вселения за её спиной.
Когда дверь номера, наконец, распахнулась и на пороге «засветилось» счастливое и заспанное лицо Дербенёва, дежурная изрекла припасённую для таких случаев речь – «не для прессы», от которой сон, ещё не оставивший Александра, как рукой сняло.
— Ну точно Баба Яга! —  вырвалось у Дербенёва, когда дверь гостиничного номера захлопнулась за его спиной.
— Давай знакомиться, что ли? — предложил крупногабаритный сосед, располагаясь в кресле за журнальным столиком и доставая бутылку коньяку из красивого, скорее всего импортного, дипломата. —  Меня зовут Михаил – траловый флот.
— Александр – подводный флот.
— По маленькой для начала? — уточнил большой человек.
— Спасибо, но мне как бы и не желательно, завтра с утра надо быть на приёме у командующего Северным флотом, — замялся Дербенёв, глядя на только что извлечённую из коробки бутылку французского коньяку «Grand Breuil», — разве что по маленькой…
«По маленькой», да за душевной беседой  и под лимон, семьсот пятьдесят миллилитров коньяку осушились незаметно и довольно энергично.
— Ну, мне пора! — оставаясь практически трезвым, заявил Михаил, вставая из кресла.
— Куда собрался на ночь глядя? — удивился Александр.
— Какая ночь? У нас сейчас полярный день, дорогой товарищ, привыкать надо.
— И всё же?
— Видишь ли, сестра у меня здесь неподалёку живёт…
— Что, правда? — уточнил Александр. — Родная? 
Дербенёв тоже встал и только сейчас почувствовал, что коньяк его «догнал» в полный рост.
 — Да ты, я  посмотрю, «святой» или придуриваешься? — не сдержал своего удивления Михаил. — Сестра – это, понимаешь, «Се-стра»…Дошло или нет?
— Кажется, да! Сестра – это «сестра»… — ничего не понимая, кроме того, что он тупит, ответил  Дербенёв.
 — Вот и здорово, тогда я пошёл. Ты только номер не закрывай, я могу и поздновато вернуться. Сам-то чем будешь заниматься, может, со мной? У неё подружка есть…
— Не-е-е-ет! — отмахнулся Дербенёв.  — Я  лучше наведаюсь в  местный  ресторанчик да поужинаю, а потом можно и  баиньки, устал что-то  я от ваших белых ночей…
Не успел Дербенёв закрыть дверь за соседом, как в неё вновь  настойчиво постучали.
«И что  этой «маркитантке» на сей раз надобно?» — подумал Александр, открывая дверь.
— У вас, молодой человек, стаканчиков не найдётся лишних? — хрипловатый и до боли знакомый голос знаменитого актёра театра имени Ленинского комсомола  Николая Караченцова слегка отрезвил Дербенёва.
— Да, да, проходите в номер, — растерялся Александр, — сейчас найдём, но с возвратом, казённое всё-таки имущество.
— Хорошо, — согласился кто-то из-за спины Караченцова, тоже знакомым голосом. — Нам бы ещё и пару тарелочек… — Дербенёв обернулся и только сейчас увидел вышедшего ему навстречу Леонида Броневого.
— Найдём и тарелочки, — согласился Дербенёв, снимая графин с большой тарелки и протирая маленькую, оставшуюся на журнальном столике после  предыдущего «застолья».
Гости, «вооружённые»  халявной посудой, направились к выходу.
— А вас, группенфюрер, я попрошу остаться! — командным голосом объявил Дербенёв.
Броневой, как будто ждавший этого оклика, остановился и по-военному повернулся к Дербенёву.
  — Четыре стакана и две тарелки к нулю часам сегодня или к шести утра завтра должны быть возвращены в номер!
 — Да, да, самым ответственным образом, всё будет возвращено, — согласился Броневой,  — не волнуйтесь, а то давайте к нам, у нас номер напротив, труппа, знаете ли, соберётся сейчас «на чай».
— Спасибо большое, но я не могу, утром ответственное мероприятие, — отказался Дербенёв.
— У нас, кстати, тоже…— Отозвался  уже из коридора Караченцов.
               
                2
        Утренний Мурманск, или как его называют местные жители Мурм;нск, встретил  Дербенёва нелетней прохладой, срочно пришлось искать демисезонный плащ.
— Хорошо, без заморозков, — глядя в окно и бреясь «на скорую руку», рассуждал Михаил, — а то иной раз посмотришь на улицу поутру, а там морячки уже в шинелях, но ещё в белых бескозырках…
Штаб и Управление Северного флота находились в Североморске, а туда следовало ещё добраться. Памятуя о сложном и тернистом пути по направлению к командирским телеграфам, Александр решил выехать пораньше. Выйдя из холла гостиницы на свежий воздух, Александр обнаружил перед крыльцом пассажирский «Икарус», в прямом смысле набитый актёрами и обслуживающим персоналом театра имени Ленинского комсомола.
  — Доброе утро, сосед! — услышал за спиной Дербенёв.
Знакомые голоса заставили его обернуться. Броневой и Караченцов, на удивление свежие после «вчерашнего», дружно шагали к автобусу.
— Вам куда, Александр? — поинтересовался Броневой.
— В Североморск…— вяло ответил Дербенёв.
— Так давайте с нами, нам тоже в Североморск! — предложил Караченцов.
   Дербенёв, не долго думая, согласился. Правда, потом жалел об этом всю дорогу,  поскольку ему, не привыкшему к «звёздному» вниманию, коим совсем не обделены актёры знаменитого на весь мир Ленкома, пришлось всю дорогу принимать комплименты и отказываться от «подношений» с громкими тостами  типа: «за тех, кто в море»…
Когда за поворотом на сопке открылся вид на знаменитый памятник Алёше, Дербенёв облегчённо вздохнул и попросил остановить автобус сразу после КПП.
Поблагодарив щедрую и дружную компанию актёров за гостеприимство, Александр направился к штабу флота.
Приветливый офицер в звании капитана второго ранга внимательно изучил командировочное предписание Дербенёва и предложил подождать в приёмной командующего.
— А без визита к командующему никак нельзя получить назначение? — уточнил Дербенёв, занимая стул ближе к двери.
— Очевидно, нельзя, поскольку  Феликс Николаевич лично интересовался вашей персоной…
Последние слова несколько напрягли внимание Дербенёва, но делать было нечего, и Александр приготовился ждать. К счастью, ждать пришлось не долго, на столе в приёмной раздался телефонный звонок, и приветливый офицер пригласил Дербенёва пройти к командующему.
Войдя в кабинет, Александр увидел статного, седовласого адмирала, удобно расположившегося за рабочим столом. На первый взгляд Дербенёву показалось, что командующий довольно строг, но полон жизнерадостной силы, и это располагало к беседе.
Александр представился, как и подобает в таких случаях.
— Так, так, покажись-ка, «сынку», я хоть гляну на тебя… — пытаясь вспомнить гоголевское изречение из «Тараса Бульбы», проговорил командующий и сам встал из-за стола. — И за какие такие заслуги Виталий Павлович так хлопочет перед главнокомандующим  о твоём назначении, да и мне все телефонные линии оборвал?
— Не могу знать, товарищ командующий! Может быть, это связано с тем, что действующий командир лодки спланирован в академию, а на Б-177 нет ни старпома, ни замполита? Вместе с тем сроки ремонта поджимают не на завтра, а на вчера…
 — Да ты, я посмотрю, неплохо осведомлён о положении дел, — одобрительно, но без похвалы, скорее, с удивлением резюмировал Громов.
— Я старался как можно тщательнее изучить обстановку, но информация, очевидно, уже устарела… — словно оправдываясь за «излишнюю» осведомлённость, ответил Дербенёв.
— Старался, это хорошо. Приказ главнокомандующего на тебя уже есть, значит, и мой приказ завтра получишь на руки, а вот командир лодки пока никуда не уходит. Не справляется с ремонтом этот командир, может тебя ждёт? Вы ведь оба каспийцы.
— Не могу знать, товарищ командующий. С командиром лодки близко не знаком, хотя и заканчивали одно училище!
— Как же не знаком? А он утверждает, что знает тебя ещё по училищу как «знаменитого» спортсмена, да и на классах вы пересекались. Капитан второго ранга Бискетов Степан  Васильевич, разве тебе не известен?
— Совсем немного, товарищ командующий, думаю, что этого недостаточно, чтобы говорить о командирских или иных качествах  офицера…
— Что ж, разумно. И то, что думаешь, тоже хорошо. Нам именно думающие командиры сегодня нужны, усвой, пожалуйста, эту простую истину, а мы тебе поможем  и в становлении, и с ремонтом корабля!
Напряжённость, практически сковавшая не только мысли, но и мышцы Александра в ходе общения с командующим Северным флотом,  вмиг исчезла, как только он вышел из приёмной.
 «Не готов ты ещё к общению на таком уровне, товарищ капитан третьего ранга! — Справедливо решил Дербенёв уже на улице. — Значит, надо тренировать себя и нервы. Меньше робеть перед начальством, командирское будущее уже не призрак».
Оставшуюся часть дня Дербенёв провёл в общении с друзьями по Каспийскому ВВМКУ. Александр Ткаченко, или проще «Кадет», служил в штабе Северного флота  начальником отдела противолодочной борьбы, а Юрка Булгаков всё ещё штурманил на большом противолодочном корабле.
За девять лет, прошедшие после выпуска, офицерам было о чём поговорить и кого вспомнить. Не обошлось  и  без воспоминаний о тех, кто уже никогда не вернётся из похода. Первым все почему-то вспомнили Игоря Ходасевича, погибшего во время боевой службы  на атомной подводной лодке. Как ни странно для атомоходов, но Игоря смыло за борт. И случилось это во время всплытия лодки во льдах Арктики…

                3
       Роста — северная часть города и одновременно район Мурманска – встретила Дербенёва утренней свежестью и лёгким туманом, который  распространялся от одноимённой реки, протекающей рядом. Корабли и суда, ещё не проснувшиеся от ночной дремоты, ожидали на стапелях, эллингах и доках своей участи.
Масштабы  увиденного на СРЗ-35 судоремонта сильно отличались от объёмов работ уже знакомого, ставшего практически родным СРЗ-29.
«Какой флот, такой и СРЗ! — подумал Дербенёв, внимательно рассматривая громады кораблей, многих из которых «вживую» он видел впервые.  — А моя-то где красавица?»
Б-177 стояла в ремонте там же, в Росте, на СРЗ-35, но чтобы пройти на неё, нужен был специальный пропуск, которого у Дербенёва, естественно, ещё не было. При этом наличие у офицера чемодана и подозрительно булькающего дипломата, согласно местным правилам, требовало процедуры специального досмотра. Досмотр проводился публично, здесь же при входе, непосредственно у турникета.
Мероприятие, больше похожее на моральную «экзекуцию», проводимое мужеподобными  женщинами, размеры которых были соизмеримы  размерам  добротного платьевого шкафа, не вызвало особой радости у Александра. Дербенёв, стал было возмущаться, и даже обещал куда-то пожаловаться на произвол в отношении старшего офицера флота, но когда он увидел руки женщины, шустро орудовавшей в его нижнем белье, Александр затих и отдался «воле судьбы», а всё потому, что  одна такая ручка в кулаке как минимум была больше головы пионера...
В ходе проведённого  досмотрового мероприятия бдительные стражи порядка обнаружили у новичка три бутылки коньяку и две бутылки «Старокиевской» водки, которые Александр вёз «на всякий случай», для разного рода презентов и личного употребления.
 — У вас есть два пути, — заявила дама с «пионерскими»  руками, — первый: мы всё запрещённое зелье изымаем по акту,  или второй: во-о-он там, — дама указала рукой на бюро пропусков, — имеются автоматические камеры хранения, где вы можете на сутки оставить своё «богатство».
Александр безропотно последовал второму варианту!
               
                XIV. ЖЕЛЕЗНЫЙ СОЛДАТ

                1
       Первое знакомство с новым экипажем, его командиром, а также условиями жизни и настроения людей  Б-177 привели Дербенёва если не в уныние, то в состояние полного непонимания происходящего.
Даже по-бискетовски «обстоятельная», а в понимании Дербенёва попросту ознакомительная беседа с командиром лодки  не прояснили ситуацию с ремонтом, его сроками, планами самого Бискетова и ходом формирования экипажа.
Степан  Васильевич Бискетов, русский по национальности, уроженец Азербайджана, предки которого были одними из первых переселенцев-староверов Петровской эпохи, считал своим главным предназначением сохранение на корабле видимости ремонта, а подготовкой к переходу, по его мнению, должен заниматься штаб соединения и новый командир, пришествие которого он ждал как невеста ждёт обручального кольца от суженого.
К сожалению Дербенёва, существующие проблемы и прочие вопросы, которые на свежий взгляд  Александра,  казались простыми и разрешимыми с ходу, в понимании Бискетова выглядели целой трагедией –  бюрократическим препятствием в продвижении к государственным испытаниям. Даже предпринятое Дербенёвым более детальное изучение состояние дел нисколько не улучшили картину среднего ремонта.
Так,  из пятидесяти шести матросов по штату, двадцать пять принадлежали к  азербайджанскому землячеству по третьему году службы и совсем не желали служить не только на Балтике, но и на Севере. Негласным решением командира они, составлявшие «ядро» и «опору» экипажа, в ремонтной жизни корабля не участвовали, но всецело  обеспечивали Бискетову требуемый комфорт и подобающие командиру подводного ракетоносца первого ранга условия службы в «сложных заводских условиях». Из тринадцати офицеров, предусмотренных штатным расписанием, в наличии имелось восемь. Вакантными были должности замполита, командира  ракетной боевой части, минёра и командира электромеханической боевой части, обязанности которого исполнял командир  моторной группы. Причём вариантов замещения этих должностей не было даже в проекте на переход. Старшим механиком по мнению Бискетова должен был стать  молодой и неопытный командир моторной группы с лодки совсем другого проекта. Мичманским  составом экипаж был укомплектован всего на сорок процентов. Отчего тут не прийти в уныние?
Понимая, что с нынешним экипажем и, самое главное, его укомплектованностью ремонт не только не будет завершён в срок, но и, возможно, сорван срок межфлотского перехода, Дербенёв решил обратиться к командиру 48-й отдельной бригады ремонтирующихся подводных лодок  лично, но прежде он должен был вскрыть всю «красоту» ситуации вокруг Б-177. Для чего всю полноту ответственности за положение дел надо было взвалить на свои плечи.
Обойдя представителей завода от главного строителя до главного механика – и разузнав обстановку с мощностями завода, его ремонтной базой, Александр собрал офицеров и мичманов Б-177 на совещание в своей каюте на борту плавказармы, где на время ремонта размещались офицеры и мичманы. Представившись подчинённым, как того требует устав, Дербенёв  довёл известный ему «букет»  информации о будущем корабля, который просто обязан быть подготовленным к сроку и переведён своим ходом на Балтийский флот. Ознакомив собравшихся с  информацией, собранной на СРЗ-35, Александр ожидал откровенного и активного разговора на предложенную тему, но в помещении воцарилась глубокая тишина. Наивно  ожидая бурную полемику о создавшейся ситуации, Дербенёв ещё раз осмотрел подчинённых, пытаясь хоть в чьих-то глазах прочесть желание что-либо изменить.
— Товарищ капитан третьего ранга! — к старпому  обратился командир гидроакустической группы капитан-лейтенант Амельченя. — А почему вас до сих пор не представили экипажу, три дня как прибыли, и тишина?
— Простите, Александр Владимирович, но я за действия командира не отвечаю и не вправе их обсуждать, возможно это состоится в ближайшее время, а пока вот копия приказа командующего Северным флотом о моём назначении. Все желающие, в том числе и те, кто не верит моим полномочиям, могут ознакомиться…
Амельченя, не ожидавший, что Дербенёв  уже знает его имя и отчество и даже узнаёт в лицо, был приятно удивлён осведомлённостью нового старпома и больше вопросов не задавал.
  — А что, правду говорят, что вы наш будущий командир? — поинтересовался, вставая,  высокий капитан медицинской службы с пышными, не хуже чем у Амельчени, усами пшеничного цвета.
— Сейчас сложно об этом говорить, да и не главное это, Евгений Владимирович, главное сейчас, как вы понимаете, вовремя закончить ремонт,  — отреагировал Дербенёв.
— Кому как…— не согласился корабельный врач. — Мы здесь неделями без семей сидим, ради чего? Может быть наш «крейсер» в море могут послать, ремонт не закончив?
— Это вы к чему? — не понял Дербенёв.
— А к тому, что сегодня пятница. Вот вам список офицеров и мичманов на сход согласно графику, утверждённому командиром корабля. Им, кстати, пора уже в автобусе, отходящем на Видяево, сидеть, а вы всё сказки рассказываете о ремонте…
Резкий разворот тематики совещания в сторону решения семейных «проблем» поставил Дербенёва в тупик, но не надолго.
 — Хорошо, давайте ваш список, я его доложу командиру немедленно, как того требует ваш внутренний «устав».
Через десять минут половина офицерского и мичманского состава действительно отбыла на побывку в свои семьи. Продолжать совещание «малым» составом Дербенёв отказался и перенёс  мероприятие  на  понедельник.

                2
— Степан Васильевич, я человек новый на Северах и, естественно, хотел бы знать немного о погоде здешней, — Дербенёв, принимавший командира у себя в каюте, угощал его домашним вареньем и, как казалось Александру, хорошим краснодарским чаем.
— Странный вопрос, тем более от каспийца! Хотя, какой чай, такой и вопрос. Обычно новоиспечённые «северяне» интересуются размером денежного довольствия и «поляркой», а ты погодой?! Варенье, кстати, вижу вишнёвое, без косточки, действительно королевское, а вот чай в следующий раз попроси Алиева, кока нашего, приготовить! Что же касается погоды здешней, то все к ней относятся по-разному. Мне так она и вовсе  нравится, поскольку я  житель горного Азербайджана, но что тебя интересует конкретно?
— Долго ли бывает холодно, например, сколько месяцев в году? — уточнил Дербенёв.
— Что ты, дарагой, — с открытым азербайджанским акцентом ответил командир, — холодно бывает всего лишь три месяца в году…
«Слава богу!» — подумал Дербенёв, радуясь услышанному.
 — А остальное время – очень холодно! — закончил фразу Бискетов. Ещё вопросы?
— Когда экипажу представите? Не могу же я пожизненно «Мистером Х» служить.
— В понедельник, на утреннем построении экипажа и заводчан.
Два выходных дня пролетели так незаметно, что Дербенёв не успел даже понять их смысл. Сначала «новоиспечённый» старпом разбирался  с соответствием имеемых у него  сведений о ходе ремонта с фактическим положением дел. Потом пытался вникнуть в существо корабельной организации на период ремонта и наконец совсем утонул в трясине неустроенного быта матросов и старшин срочной службы, размещавшихся в казарме…Только к исходу воскресенья Дербенёв наконец вспомнил, что на выходные у него были планы позвонить в Черкассы и переговорить с супругой о возможности её приезда в Мурманск.
Сказать, что разговор не состоялся, значит, откровенно соврать, а этого делать не стоит даже ради красного словца. С учётом разности часовых поясов и возможностей местной АТС соединение по заказанному Дербенёвым номеру предоставили только в девять вечера.
— Ты на часы иногда смотришь, или настолько увлёкся своей любимой лодкой, что даже время потерял? — недовольная интонация сонного голоса супруги, раздавшаяся на другом конце провода, вмиг отбили желание Дербенёва поднимать серьёзные семейные вопросы.
— Как дети, как ты? — спокойно уточнил Александр.
— Дети спят и я тоже, полночь на дворе, чего звонишь по пустякам?
— Прости, любимая, я просто соскучился…
— Что-то быстро у тебя это получилось, а я, представь себе, ещё нет!
— Тогда прости ещё раз и спокойной ночи,  — не дожидаясь ответа, Александр положил трубку.

                3
          Понедельник, как и обещал командир, начался с представления нового старпома Б-177 экипажу лодки. Прозаичность и скоротечность данного мероприятия обуславливались неумолимо надвигавшимся временем подъёма флага. После подъёма флага и распределения экипажа по объектам обеспечения работ, командир лодки пригласил на беседу Дербенёва. Отведя старпома несколько в сторону от всех, Бискетов тихо, но недовольным тоном спросил:
— Слушай, Александр, а ты зачем всех моих помощников распределил на работы, и даже кока?
— А разве они не члены нашего экипажа? — изображая святую наивность, спокойно ответил старпом.
—  Да нет, это всё наш экипаж, но командую им пока я…— сквозь зубы, но с улыбкой на лице ответил командир.
— Хорошо! — согласился Дербенёв.  — Но давайте договоримся, что, я во-первых, не Александр, а Александр Николаевич, во-вторых, если командиру не нравится, как старпом распределил личный состав, он, командир, вправе изменить решение своего подчинённого. Пожалуйста, это ещё не поздно сделать, экипаж ещё не спустился в лодку…
 — Что ж, я тебя понял, Александр Николаевич, — вяло отреагировал Бискетов и направился в сторону плавказармы.
Дербенёв же, наоборот, остался на причале и через несколько минут, контролируя действия личного состава срочной службы, офицеров и мичманов своего нового экипажа, сам спустился в прочный корпус.
               
                4
        Видя, с каким нежеланием матросы, а зачастую и офицеры с мичманами выполняют свои прямые обязанности, Дербенёв решил обязательно переговорить с командиром лодки, а до этого он наметил проверку личного заведования матросов и старшин срочной службы.
Сразу после обеда Дербенёв приказал дежурному по команде построить экипаж в казарменном помещении лицом к своему заведованию. После проверки личного состава в строю старпом предложил командирам подразделений самостоятельно,  начиная со штурманской боевой части под командованием капитан-лейтенанта Нечипоренко доложить о положении дел с личным заведованием их подчинённых. Солидарная тишина в ответ на предложение Дербенёва не предвещала желаемого результата.
— Хорошо, тогда я начну проверку самостоятельно. Дежурный по команде, возьмите журнал осмотров жилых помещений и записывайте все замечания, которые будут выявлены.
Начиная, по существу, безобидное и вполне уставное мероприятие, Александр даже не предполагал какие ожидаются последствия…
Открыв первую, по ходу осмотра, прикроватную тумбочку, на которой не было выявлено никаких следов маркировки, Дербенёв обнаружил на полочке огромный обоюдоострый нож, сильно напоминающий кинжал Sturmabteilung  образца1933 года.
 — Чья это тумбочка? — поинтересовался Дербенёв, извлекая из неё холодное оружие, по всем признакам изготовленное не на заводах Круппа.
Но ответа дождаться ему не удалось, потому что в следующее мгновение кто-то подскочил к Дербенёву сзади и, пользуясь тем, что старпом присел на корточки осматривая тумбочку, довольно легко свалил его на пол. Ещё мгновение, и матрос, нападавший на Дербенёва из-за спины, выхватил из рук не ожидавшего такого поворота дел старпома предмет своей «дембельской гордости». Строй, молча наблюдавший за происходящим, даже не шелохнулся, и только гробовая тишина заполнила всё пространство казармы.
Дербенёв тем временем вскочил на ноги и отточенным приёмом, которому его научил ещё в детстве один знакомый десантник, выбил нож из рук матроса. Первой, и наверное, естественной в сложившейся ситуации мыслью, которая посетила сознание  Дербенёва,  была мысль о немедленной боксёрской атаке нерадивого матроса, но эту мысль старпом отогнал как навязчивую муху и, потеряв бдительность, наклонился, чтобы подобрать нож лежавший на полу. Воспользовавшись миролюбивостью нового старпома, матрос-нарушитель, не задумываясь, нанёс апперкот  в правую скулу Дербенёву. К счастью  для сторон внезапно разгоревшегося конфликта, годы тренировок, а также многократные выступления на боксёрском ринге научили Дербенёва мгновенной реакции, благодаря которой в последний момент Александр поставил блок левой рукой, сохранив не только целостность своего лица, но также  обретя уважение всех наблюдавших за «поединком» со стороны.
  — А наш «новенький» того… спец по рукопашке?! — тихим рокотом пронеслось в строю.
Дербенёв выпрямился во весь рост и, обращаясь к дежурному по команде, приказал пригласить в казарму командира.
—  И чей же это подчинённый? — уточнил Александр, обращаясь к строю.
— Это  старший торпедист первого отсека матрос Берёзкин! — ответил дежурный по команде.
— Тогда понятно, командира БЧ-3 нет, старшина команды торпедистов в госпитале на ВВК, а «дитя без глазу», — скорее сам себе, чем подчинённым, констатировал Дербенёв. — Ладно, суду это не важно.
— Какому ещё суду? — поинтересовался Бискетов, только что вошедший в помещение. — Что у вас здесь происходит?
— Смирно! —  громко скомандовал Дербенёв. — Равнение на средину! Товарищ командир, в спальном помещении проводится внеплановый осмотр личного заведования!  В ходе осмотра  заведования матроса Берёзкина обнаружено холодное оружие в виде ножа. Старший помощник командира  публично подвергся физическому нападению. Нож изъят и как вещественное доказательство будет приобщён к уголовному делу.
 — Вольно! — приказал командир лодки, — У меня вопрос к вам, Александр Николаевич, а кто это уголовное дело будет возбуждать?
— Как кто? — удивился Дербенёв. — Вы и  будете возбуждать по моему рапорту и показаниям свидетелей…
— Ладно, — согласился Бискетов, — а свидетели где?
— Так вот же они все…— неуверенно ответил старпом.
— Это вы так считаете, а я сомневаюсь. — Бискетов повернулся к своим подчинённым и приказал: —  Свидетели инцидента выйти из строя!
 Ни один человек даже не шелохнулся.
  — Вот видите, Александр Николаевич, — Бискетов многозначительно выдержал паузу, — не всё так просто, как вам кажется на первых порах…
— Я вас понял, товарищ командир! Если в этом строю нет свидетелей, тогда я буду вынужден обратиться в военную прокуратуру гарнизона, но уже не с рапортом, а с заявлением. Думаю, там разберутся. Правда, тогда  к уголовной ответственности будет привлечён не только матрос Берёзкин, но и его покровители…
 
                5
          Вечером того же дня, независимо друг от друга, к Дербенёву обратились сразу несколько свидетелей послеобеденного инцидента и помимо извинений каждый принёс собственноручно написанное заявление. Последним на «приём к начальнику» постучал матрос Берёзкин.
— Вы простите меня, товарищ командир, мою деревенскую дурь. Я ведь только сейчас понял, чем всё может обернуться. А меня на Брянщине сестрёнка ждёт и мать все слёзы выплакала за два с половиной года службы.
— Тебя как зовут, «преступивший закон» советский матрос, и почему мать за тебя слёзы льёт?
— Это вы точно угадали, уголовник, так и есть! Но плачет мать не по этому поводу, скорее наоборот. За два с половиной года нет ей беспокойства от милиции, поскольку на  службе я, как известно, на военной. Местный участковый и фамилию мою забыл, поди. Раньше-то «по жизни» я или хулюганю или  по садам чужим шастаю, где-нибудь да проколюсь, и всё это с малолетства. А зовут меня просто - Семён.
— И что ты хочешь теперь, Семён?
— Прошу вас, очень, не сажайте меня, поверьте не повториться! Давеча письмо пришло от корешков, коих в дисбат осудили за неуставщину из  экипажа нашего, пишут жизнь там не сахар, как в гестапо относятся к таким, как я. Не хочу туда, ох как не хочу.
— А с ножом что будем делать?
— Да выкиньте вы его в воду, и дело с концом. С этим дурацким ножом меня точно бес попутал.  Когда мне его показали местные заводские умельцы, я глаз не мог оторвать, даже цену сбивать не стал, а тут вы к нам. И сразу проверка. Никто до вас и никогда за всё время  ремонта не проверял заведование, тем более у годков…
Наутро Дербенёв всё-таки составил рапорт в адрес командира бригады ремонтирующихся подводных лодок,  также оформил копию в адрес командира 35-й дипл , но рапорт этот отражал исключительно проблемы, непосредственно связанные с ремонтом лодки, и содержал обстоятельно подготовленные предложения по их разрешению.
Перечитав несколько раз составленные материалы, Александр направился к командиру на подпись.

                XV. ДВУХСМЕНКА

                1
      С момента подачи рапорта командиру лодки прошло целых две недели, сказать, что за это время как-то изменился подход к тем проблемам, о которых своими рапортами сообщал Дербенёв, нельзя. Тогда Александр пошёл на хитрость. Во-первых, готовя ежедневную сводку о ходе ремонта в адрес командира лодки, командования  бригады и руководства завода и пользуясь тем, что согласно требованиям «Положения об организации ремонта, переоборудования и модернизации боевых кораблей, вспомогательных судов и базовых плавучих средств ВМФ» её подписывает  старпом, он стал направлять дополнительную копию в адрес командира тридцать пятой дивизии подводных лодок. Во-вторых, пользуясь определённым доверием на узле связи бригады, Дербенёв почти ежедневно сообщал на Балтику в адрес командования шестнадцатой дивизии аналогичные сведения по каналам закрытой связи.
 И однажды «лёд тронулся». Главный строитель завода как-то внезапно пригласил Дербенёва на одно из совещаний.  Слова старпому Б-177, правда,  не дали, но выдержки из многих сводок, поданных им в адрес руководства СРЗ-35, озвучили, а парторг завода после совещания не двузначно порадовался  за Дербенёва, назвав его деятельность большевистским прорывом. За открытость, правдивость и добросовестность при исполнении служебных обязанностей Александра похвалил и главный механик завода, пообещав помочь  с запасными частями для дизелей.
Конечно, не похвалы ждал  Дербенёв, когда составлял свои ежедневные сводки, но помощи и понимания от судоремонтников, прежде всего и, похоже, кое-чего добился. Удивительным образом стали появляться нужные запчасти, откуда-то возникли специалисты, которые могли их монтировать и испытывать технику…
 К великой радости Александра, «побеседовать» именно к нему стали приходить желающие послужить на Б-177 офицеры и мичманы Северного флота.  А в один из дней случилось вообще невероятное событие –  на собеседование прибыл  балтиец, «застрявший» на северах не по своей воле. Замполит одной из лодок, так и не перешедшей с Севера на Балтику, Владимир Иванович Карпихин поведал свою невесёлую историю и поинтересовался возможностью возвращения на Балтийский флот. Дербенёв, жизненно нуждавшийся в настоящем соратнике, внимательно посмотрел на собеседника.
Капитан второго ранга Карпихин был худощав, крепок, но заметно потерявшая волосяной покров голова  делала Владимира Ивановича несколько старше своих лет, и только густые усы, в которые он, похоже, частенько любил улыбаться, выдавали в нём весёлого и вполне компанейского «парня». Последнее обстоятельство, наверное, и понравилось Дербенёву больше всего. Встретив «земляка» - балтийца по-родственному, «с чаепитием», Дербенёв поинтересовался причинами, из-за которых спустя два года службы на Северном флоте Карпихин  решил вернуться на Балтику.
— А вы послужите здесь с моё и узнаете…— недружелюбно ответил замполит.
— Буду откровенен, Владимир Иванович, — также холодно начал Дербенёв, — мой личный служебный опыт определил довольно специфическое отношение к вашему «брату». Нет, не предвзятое, но очень внимательное, если не сказать настороженное. Сегодня на нашем корабле сложилась такая обстановка, что, если у меня не появится единомышленник и соратник, то, скорее всего, удачи не видать и «коту под хвост» полетит вся работа, проделанная за два последних месяца. Вот я и пытаюсь выяснить, кем Карпихин Владимир Иванович планирует быть на лодке: транзитным пассажиром  или членом будущей команды единоверцев?
— А что такое единоверцы, если, конечно, не секрет? — с  нескрываемым любопытством поинтересовался замполит.
— Конечно, это не секта, как вы, может быть, подумали, и не коммунистическая ячейка, как вы, может быть, надеетесь. Это люди разных социальных слоёв, веры и партийной или беспартийной принадлежности, связанные одной целью, одним порывом. В нужный момент идущие к победе над врагом или  к смерти во имя Родины не за страх, а за совесть. Именно таким я представляю себе экипаж, командиром которого мечтаю стать.
 — Да вы романтик, Александр Николаевич, давно я не встречал таковых, особенно здесь на Севере!
— Можно на «ты» я не возражаю, но вы не ответили на мой вопрос?! — Дербенёв внимательно посмотрел в глаза собеседнику.
— А, была не была, как говорят иногда азартные люди, давайте попробуем. Я согласен стать  единоверцем! — облегчённо произнёс Владимир Иванович.
Вскоре по просьбе Дербенёва капитана второго ранга  Карпихина назначили замполитом  Б-177. И начались горячие будни среднего ремонта. Дни и ночи, разделённые на двоих, казались короче.

                2
— Николаевич, хочешь, я расскажу тебе притчу о том, каким замполитом я не буду никогда? — поинтересовался Карпихин, пытаясь таким необычным иносказательным образом немного рассказать о себе будущему командиру.
— А валяй! — согласился Дербенёв, с удовольствием отстраняясь от изучения томика «Правил использования полигонов боевой подготовки Северного флота».
— Итак, на одном из кораблей ВМФ СССР служил некий матрос с удивительно поэтической фамилией Гнида, служил, нужно сказать неплохо и за год крейсерской службы прозрел настолько, что, наконец, смог понять глубинный смысл своей фамилии. Первой реакцией изумлённого матроса после столь удивительного открытия о значении своей фамилии было естественное желание немедленно сменить её более пристойной, но не менее лаконичной. А кто лучше замполита сможет помочь в этом непростом деле и самое главное понять душевный порыв просвещённого матроса, да, пожалуй, никто. Вот и собрался Гнида к замполиту Кузнецову.
Здесь нужно заметить, что названный замполит относился к той категории политработников,  для кого статистика и растущие цифры нужных показателей всегда были важнее живой и душевной работы с любимым личным составом. К моменту «созревания» матроса на решительный шаг прирост новыми членами ВЛКСМ комсомольской организации крейсера застопорился, и, когда беспартийный Гнида оказался у комингса каюты замполита, Кузнецов воспринял это почти как промысел божий…
– С чем пожаловали, товарищ матрос? Заявление в комсомол, наверное, принесли? – радостно поинтересовался корабельный «капеллан».
– Заявление есть, только того, на Гниду, – нерешительно ответил матрос.
– Вы сами на себя заявление написали? О чём же? – удивился замполит.
– Не на себя, товарищ капитан второго ранга, а на Гниду!
– Простите, но это ваша фамилия Гнида? – ничего не понимающий замполит сел в кресло.
– Так точно, Гнида, а хочу быть Поздняковым, как мой командир отделения, или Кузнецовым, как вы!
– И давно вы хотите сменить фамилию? – снова поинтересовался замполит, быстро соображая как этот случай можно повернуть в нужном направлении.
– Не-е-е, совсем недавно, как только узнал, что такое Гнида.
– И что же, по-вашему, это такое?
– Как что? Это же очень гадкие яйца всяких вшей. А я не хочу быть страшными яйцами…
– Это, конечно похвально, с вашей стороны, – согласился замполит, – но чтобы ускорить процесс надо в вашем заявлении указать, что вы хотите быть членом ВЛКСМ, а с фамилией Гнида это невозможно по этическим соображениям.
– И гигиеническим тоже! – обрадовался матрос.
Во славу партийно-просветительской работы уже к концу дня заявление в комсомол с просьбой о смене фамилии лежало в специальной папке замполита. Статистика пошла вверх, но радости Гниде не принесла, поскольку замполит о слове своём быстро забыл и  ровно через месяц новоиспечённый комсомолец получил членский билет на прежнюю фамилию.
К счастью для матроса,  на крейсер прибыли шефы из города Иваново, и Гниде представился замечательный случай обратиться к командиру крейсера капитану первого ранга Пинчуку в  неформальной обстановке.
Выбрав подходящий момент, когда шефы расположились в каюте командира на кофе с лимоном и  коньяком, Гнида, обслуживавший в тот день командирский стол в качестве вестового, занёс коньяк с бокалами и приборами на серебряном подносе.
    –  А вот и Гнида!  – озвучил прибытие матроса замполит и осёкся.
 Гости слово гнида восприняли прямо по тексту и засуетились в поисках этих самых тварей. В какой-то момент всем присутствующим стало не до коньяку.
– Товарищ командир, – начал расстроившийся матрос, – если замполит Кузнецов не поменяет мне фамилию на «Поздняков», как я его просил месяц назад, честное комсомольское слово я сменю её на «Гнида-Пинчук»…
Не прошло и месяца, как матрос Гнида стал Кузнецовым, а замполит с аналогичной фамилией отправился служить на берег пропагандистом соединения разнородных сил. Надо же кому-то статистику улучшать!

                XVI. ПИТЕР
               
        Три месяца на Северах, как три дня в обыденной жизни, пролетели незаметно. Погрузившись в рутину среднего ремонта и организации службы на новом месте, Дербенёв порой забывал даже выспаться по-человечески. Отдавая ночи на изучение нового для него театра возможных боевых действий, Александр стремился как можно скорее сдать зачёты на подтверждение допуска к управлению подводной лодкой в условиях Северного флота. За этот, пожалуй, самый тяжёлый период для будущего командира удалось сделать немало. Заметно продвинулся к ходовым и государственным испытаниям ремонт корабля, экипаж лодки принял несколько новых членов. Наконец-то заняли штатные должности командиры ракетной и минно-торпедной боевых частей, пришедшие на лодку с атомоходов. Значительно улучшилась организация службы и повседневный порядок, которые теперь поддерживали не только старпом с замполитом, но и остальные офицеры и мичманы, а поскольку это не могло быть незамеченным, то даже командир, ранее относившийся ко всему довольно скептически, стал присматриваться к «новоиспечённому» дуэту балтийцев.
Единственным провалом этого периода были семейные отношения Дербенёва. Александру так и не удалось убедить супругу приехать, не то чтобы на период ремонта, но даже на денёк. Случайные, чаще всего внезапные телефонные разговоры между Дербенёвыми начинались непониманием и заканчивались тем же. Татьяна с детьми по-прежнему жила у родителей в Черкассах и ни в Лиепаю, ни тем более в Заполярье ехать не собиралась. Что её удерживало на Украине, кроме полного материнского обеспеченья и отеческой любви, неизвестно, да и некогда Дербенёву было в этом разбираться, но физиологию, особенно мужскую, под подушкой не спрячешь.
Не найдя понимания у супруги и устав от одиночества Александр решился совершить внезапный визит в Ленинград.
— Товарищ командир, разрешите краткосрочный отпуск на три дня…— По-мартовски блестящие глаза Дербенёва выдавали его кошачьи намерения.
— У тебя, Александр Николаевич, что сперматоксикоз образовался? — скорее для формальности, чем для дела, поинтересовался Бискетов.
— Так точно! Тестостерон зашкаливает, прёт во все щели как хорошее дрожжевое тесто! Я уже не о службе думаю, а только о ней… — Соглашаясь с командиром, радостно выпалил Дербенёв.
— И куда лыжи намылил?
— В Питер, товарищ командир. Вечером пятницы туда, а к подъёму флага в понедельник я на месте.
— Не-е-ет, товарищ старший помощник, в Питер не могу отпустить. В Мурманск – пожалуйста, РБН  на таких, как ты, только и живёт…
— Но, Степан Васильевич, мне нужно именно в Ленинград, — почти взмолился Дербенёв.
— А что так? — хитро по-азербайджански улыбнулся командир. — Зазноба заждалась?
— Не знаю, Степан Васильевич, чтобы ответить на этот вопрос, надо проверить.
— Ой не харашо, поступаешь, дарагой…— Бискетов  прищурил глаза, и улыбка, только что надетая  как маска, вмиг слетела с его лица.
— Осуждаете, товарищ командир? Наверное, вы правы, но женатый холостяк это тоже не хорошо.
— Ладно, лети! Добро тебе! Только не переусердствуй, а то знаешь что сдуру бывает… Да, и телеграмму дай своей пассии. Так, на всякий случай…
— Спасибо, Степан Васильевич, вовек не забуду-у-у! — на ходу, уже выскочив из кабинета командира, прокричал Дербенёв.
— Ты только погоду учти, у нас зима уже, а там ещё слякоть. Погода дрянь, — тихо, себе «под нос» проворчал командир.
Вечерний аэропорт Пулково встречал Дербенёва яркими огнями, а Елена не менее яркими цветами и сияющей улыбкой.
Выскочив с эскалатора, доставлявшего пассажиров в зал прилёта, Дербенёв подхватил «красные сапожки» на руки и вместе с цветами понёс по залу. Лена, обхватив голову любимого, целовала его глаза, щёки, шею плакала и смеялась, а весь зал завидовал этой встрече.
— Куда поедем? — спросила Елена, когда Дербенёв вынес её на улицу.
— Предлагаю начать с ресторана! Может быть на Невский махнём?
— А я предлагаю ехать домой! Тебя ждёт горячая ванна с любимой девушкой, тайский массаж и шикарный ужин, который сейчас готовит моя мама…

                XVII. МОТОВСКИЙ ЗАЛИВ

                1
           Начало декабря 1990 года ознаменовалось окончанием швартовных испытаний   подводной лодки. Впереди экипажу предстояло выйти в море, чтобы провести заводские и государственные испытания. И всё бы хорошо, но многие акты об устранении замечаний, выявленных в ходе этих испытаний по боевым частям и службам, так и не были подписаны представителями корабля, поскольку заводчане не очень торопились с их устранением. Логика в этом была простой: исходя из того что по срокам ремонт лодки должен был закончиться ещё в октябре, а до конца года осталось всего три недели, командование флота однозначно «нагнёт» экипаж и заставит принять вооружение и технику в том виде в котором они есть. Завод, в свою очередь, освоив бюджетные средства, ещё в текущем году сумеет получить на следующий год то финансирование, которое запланировал,  а значит,  и премии к Новому году, и награды  за «успешный» ремонт обязательно достанутся «правильным» ремонтникам.
Чтобы как-то изменить ситуацию, Дербенёв обратился к главному строителю с инициативой перейти на ремонт в три смены, вместо отработанного за последние месяцы двухсменного варианта. Предложение нашло поддержку у командира бригады капитана первого ранга Агапитова, но не нашло понимания у заводчан и, как ни странно, действующего командира лодки. Одни, ссылаясь на конец года и необходимость распределения рабочих рук сразу по многим объектам, «не могли физически обеспечить трёхсменку», Бискетов же апеллировал к грядущим испытаниям в море, которые не могут быть выполнены «загнанным» как худая лошадь экипажем.
               
                2 
         Утро шестого декабря начиналось как обычно с построения экипажа и заводских бригад у борта подводной лодки на подъём флага и распределения на работы. Дербенёв прибыл на причал за пятнадцать минут до прибытия командира. Привычно замедлив шаг у корня пирса, он заметил, как от строя отделился дежурный по кораблю и, скомандовав экипажу «Смирно», направился к старпому с рапортом.
Полярная ночь и слабое освещение пирса, вместе с лёгкой позёмкой не способствовали хорошей видимости, и только утренний прилив, приподнявший пирс вровень с корнем, «обеспечил» безопасное перемещение Дербенёва к личному составу. Когда между дежурным по кораблю и старшим помощником командира оставалось приблизительно метра три-четыре, пирс внезапно осветил «лунный» свет непонятно откуда взявшегося прожектора. Александр остановился, сейчас он наблюдал всех стоящих на пирсе как днём. Невольно повернувшись вправо, туда, откуда появился луч, Дербенёв обнаружил над горизонтом, где перемещались морские объекты крохотную точку размером с малую звезду, быстро, что приметно, перемещавшуюся по неправильной траектории в сторону берега. От «звезды» конусом распространялся свет. В какой-то миг точка взмыла вверх и одновременно в сторону лодки, превратившись по размеру в утреннюю луну. Между тем настоящая луна находилась уже в небе и мирно светила рядом таким же светом, но без фокусов с перемещениями и без прожекторов. Все наблюдавшие за непонятным явлением замерли и, не веря своим глазам, стояли как заворожённые. Кто-то тихо толкнул Дербенёва в плечо, тот оглянулся и увидел за спиной удивлённое лицо командира. Старпом хотел было скомандовать «Смирно!», но Бискетов приложил палец к губам и, став рядом с Дербенёвым, стал также наблюдать за непонятным оптическим явлением.
 Тем временем неопознанный летающий объект взмыл ещё выше, но при этом не уменьшился, а увеличился в размерах и «превратился» в двойную луну. Эта «луна» теперь висела прямо над головами подводников, освещая их всех всё тем же коническим лучом.
— Странный объект, сам перемещается, а луч, как привязанный, всё время направлен на нас…— удивлённо произнёс командир.
—  И перемещается как-то не по земному, по ломаной траектории какой-то, но  очень быстро и бесшумно?!
 Объект, словно «подслушав» диалог командира и старпома, стал вдруг заметно уменьшаться в размерах, очевидно, удаляясь в космическое пространство, при этом конус светового луча сначала как твёрдый предмет стал подыматься следом за объектом, а потом вдруг растаял в ночном полярном небе как туман, продолжая светиться тускнеющими лунными бликами.
— Начало рабочего дня неплохое! — высказал своё мнение после подъёма флага дежурный по кораблю. — Посмотрим, что принесёт нам день грядущий…

                3
       Обеденный перерыв, длившийся всего полчаса, нарушил доклад дежурного по кораблю о пожаре в восьмом отсеке. Дербенёв, как выяснилось, единственный офицер из командования находившийся в это время на месте, объявил «Большой сбор» экипажу и бегом направился с личным составом на лодку.
К моменту прибытия экипажа на корабль все первичные мероприятия и необходимые перемещения дежурно-вахтенной службой были выполнены. Аварийный отсек был задраен, у переборочной двери в седьмом отсеке развёрнут рубеж обороны с огнём, матросы из числа вахты облачены в аварийное снаряжение.
— Кто заметил возгорание? — поинтересовался Дербенёв у стоящего рядом дежурного по кораблю.
— Торпедист первого отсека матрос Берёзкин.
— А что торпедист первого отсека делает в восьмом? — уточнил старший помощник.
— По моему приказанию матрос Берёзкин обеспечивал огневые работы на кремальере задней крышки седьмого торпедного аппарата.
— Понятно. — Дербенёв потрогал переборку восьмого отсека тыльной стороной ладони: — А почему тогда переборка тёплая, аппараты ведь в корме?
— Не могу знать, Александр Николаевич, — растерялся дежурный.
— Вот это и плохо, а должны бы знать, что по левому борту на сегодня спланированы огневые работы на входной двери душевой и  гальюна восьмого отсека, а она как раз у самой переборки. Вопрос в другом, проводились ли работы фактически?
 — Центральный! — Дежурный по кораблю нажал микро выключатель переговорного устройства: — Проверьте записи о начале и об окончании огневых работ по журналу вахтенного центрального поста. Есть ли там  запись о работах на входной двери душа и гальюна восьмого?
— Я вижу, вы быстро пришли в себя после  моего внезапного вопроса, молодец. Так что там с записями? — поторопил старший помощник.
 — Нет записи…— доложил вахтенный центрального поста.
— Так что, не было работ или не записали? — снова поинтересовался старпом у дежурного.
Командир БЧ-3 лейтенант Черняев,  недавно прибывший на корабль и назначенный на должность, сегодня дежуривший по кораблю  снова замялся, не зная достоверного ответа на поставленный вопрос.
— Судя по температуре переборки, огонь или ещё разгорается, или уже затухает. В любом случае надо входить в отсек и ликвидировать возгорание, пока не поздно…
В седьмой отсек гурьбой ввалилась аварийная партия возглавляемая замполитом.
 — Я, Александр Николаевич, почти всех офицеров привёл на корабль. Вот только командир пока не прибыл с обеда…— гулко выдохнул Карпихин, надевая маску ИДА-59 и готовясь войти в аварийный отсек.
— Спасибо, Владимир Иванович, но в отсек пойду я и три человека со мной. Один на тушение и два как страхующие. Так что, добры молодцы, кто со мной в горящий отсек?
Тихий шепоток пробежал среди матросов, но никто не выявил откровенного желания, и только матрос Берёзкин, ожидавший уже несколько месяцев своей участи по «уголовному делу», громко заявил:
 — Я пойду с вами, товарищ командир!
 — Я согласен, Семён, хоть командиром пока и не назначен.
 — И я пойду, — от группы отделился корабельный кок матрос Алиев,
— Тогда и меня возьмите! — Отозвался  радиометрист матрос Марченко.               
В конечном итоге в отсек вошли все старослужащие, не отличавшиеся особо примерным поведением в повседневной службе и жизни экипажа, но Дербенёву было лестно отметить, что с ним добровольно согласились участвовать в разрешении аварийной ситуации именно эти, так сказать, нерадивые матросы, которые просто-напросто пожалели молодёжь.
Войдя в отсек первым, сразу у переборки Дербенёв обнаружил полуистлевший промасленный матрац, служивший сварщику, очевидно, мягкой подстилкой, когда тот, стоя на коленях, приваривал нижний навес двери гальюна. Низкая концентрация кислорода и довольно влажная ткань матраца не дали возможности разгореться объёмному пожару, но, судя по задымлению отсека и остаткам матраца, на начальном этапе огонь у переборки разгорался активно.  Возгорание быстро потушили и, проведя разведку отсека, объявили отбой тревоги.
К сожалению, установить, кто проводил сварочные работы и кто их обеспечивал, не удалось, в связи с чем Дербенёв был вынужден заменить на дежурстве командира минно-торпедной боевой части.
  — Хоть папа ваш и контр-адмирал, а службу надо нести как подобает, товарищ лейтенант! Сдайте дежурство командиру ракетной боевой части, а сами заступите тогда, когда от корки до корки изучите и мне сдадите требования Корабельного устава, в части касающейся дежурства по кораблю, а также инструкцию дежурному по подводной лодке в ремонте.
Ближе к ужину к Дербенёву, вышедшему перекурить на свежий воздух, обратился матрос Берёзкин:
 — Товарищ капитан третьего ранга, командир сказал, что вы не подавали рапорт на возбуждение уголовного дела в отношении меня, это правда? Честно скажу, передумал всякого за эти четыре  месяца и, кажется уже ко всему готов. А теперь просто хотел бы знать, когда вы его подадите? Чтобы хоть какая-то ясность была.
 — Сам-то как думаешь? — улыбнулся Дербенёв.
 — Не знаю…
 — Надеюсь, ты осознал за истекшее время, в чём преступность твоих действий была.
— Думаю, что да! — согласился матрос.
— А если так, значит, воспитательная цель достигнута. Зачем же подавать рапорт. Тем более что сегодня во время аварийной ситуации в восьмом отсеке ты повёл себя как настоящий герой.
— Какой там герой, я просто вдруг понял, что лучше меня никто и не справится, да и вам нужно было помочь…
— А вот за это особая тебе благодарность, простой советский матрос,  и товарищам твоим тоже! Как раз об этом я не забуду доложить командиру рапортом.
Судя по реакции матроса, последовавшей за этими словами, Берёзкин не ожидал столь необычного разрешения проблемы, не оставлявшей его последнее время. Торпедист немного замялся, но нашёл в себе силы и произнёс:
— Хороший из вас командир получится! Это вам простой советский матрос говорит.

                4
          Когда корабельные часы показывали без четверти двадцать три часа, в центральный пост, где находился Дербенёв спустился щегольски одетый капитан второго ранга.
— Мне нужен старший помощник командира Б-177 капитан третьего ранга Дербенёв, — объявил офицер, осматривая всех присутствовавших в отсеке.
— Я капитан третьего ранга Дербенёв, — вставая из-за «Каштана», представился старпом.
  — Вы, наверное, в курсе, что сейчас в управлении завода проводится выездное рабочее  совещание о срыве сроков проведения государственных испытаний  вашего корабля под руководством первого заместителя командующего Северным флотом?
— В курсе, — спокойно ответил Дербенёв.
 — Так вот, адмирал Касатонов вызывает вас на это совещание, машина у борта, выезжаем немедленно.
— Простите за «невоспитанность», но в рабочем комбинезоне я на совещание не поеду. Сейчас заедем на ПКЗ , я переоденусь, умоюсь и сразу же поедем, на всё про всё  пятнадцать минут.
 — Хорошо, но только пятнадцать и не секундой больше! — согласился капитан второго ранга.
Через пятнадцать минут офицеры прибыли в управление завода и направились в зал заседаний.
Первое, что заметил Дербенёв, оказавшись в холле зала заседаний, так это «скучавшего» в полном одиночестве за пределами зала Бискетова, который почему-то даже не обернулся, услышав разговор Дербенёва с офицером штаба флота. Дербенёв подошёл к командиру и уточнил, почему тот находится здесь, а не на совещании. Бискетов в ответ только махнул рукой.
Войдя в помещение, Дербенёв увидел прямо перед собой огромный  построенный из деревянного массива «под красное дерево» Т-образный стол, за которым расположилось не менее ста представителей завода и управлений флота. Во главе стола восседал слегка полнеющий среднего роста вице-адмирал,  колючий взгляд которого, направленный в сторону Дербенёва, кажется, извергал молнии.
— А что вы, нам пропоёте о причинах полной неготовности к государственным испытаниям? — не дав Дербенёву даже представиться, поинтересовался адмирал. — Наверное, и вам, также как вашему командиру, видится, что цвет линолеума  и качество пластика,  предоставленные заводом, коренным образом влияют на сроки выхода лодки  из ремонта?
— Никак нет! — ответил Дербенёв. — И причины эти более существенные.
— Какие же? Что-то я о них ни от кого не слышал. Агапитов! — Адмирал обратился к командиру бригады ремонтирующихся подводных лодок: — Может вы внесёте ясность? Или вы, Цветов, что-либо слышали о «проблемах» на Б-177? — теперь первый заместитель командующего Северным флотом обратился к командиру тридцать пятой дивизии подводных лодок.
Оба офицера в ответ только отрицательно покачали головой.
 — А может, и нет никаких проблем? Или они существуют только в вашей юной голове и перевозбуждённом сознании горячего кавказского командира лодки?
— Товарищ адмирал! — не выдержав упрёков, отозвался Дербенёв. — Руководствуясь требованиями Приказа главнокомандующего ВМФ от 23 мая 1973 года № 195, мною лично в ежедневном порядке составляются и отправляются в адреса командования соединений и руководства завода сведения о ходе судоремонта и состоянии лодки, думаю, что все эти сведения сейчас можно поднять...
Касатонов задумался ненадолго, а потом обратился к залу:
  — У кого есть хотя бы одна сводка на руках?
Из зала никто не ответил.
 — Вот видишь, сынок, опять враньё…
 — Как же враньё? — чувствуя наползающую как анаконда несправедливость, почти взмолился Дербенёв.  — Прикажите дать мне машину, и через десять минут у вас на столе будет не одна, а все сводки, начиная с июля месяца!  А если не верите мне, позвоните на Балтику командиру шестнадцатой дивизии, у него тоже эти сведения имеются.
— Ты на часы смотрел? Если нет, то глянь. Скоро полночь, а мы не решили ни одного вопроса… — вставая из-за стола, закончил полемику адмирал. — Давай-ка по существу и по памяти, какие существенные недостатки и замечания, на твой взгляд, влияют на сроки выхода из ремонта и начала морских испытаний?
Произнося эту фразу, адмирал не ожидал, что взволнованный и уставший Дербенёв  вспомнит что-либо существенное, но не тут то было…
  — Тогда попрошу всех присутствующих приготовить листы или книги для записи, я начинаю диктовать. Первый отсек: верхний рубочный люк негерметичен, причина – остатки сварочных капель на горловине; оба клапана вентиляции цистерны главного балласта номер один имеют заводские дефекты,  при дистанционном открывании и закрывании периодически не срабатывают, один из клапанов (передний, оба размещены по правому борту) негерметичен, замена и пробивка смазки не помогают; торпедный аппарат номер два – негерметичен по задней крышке, предположительно дефект крышки или кремальеры; клапан системы ДУК  не обеспечивает полную герметичность в закрытом положении, причина не ясна; станция ЛОХ  не в строю, причина – отсутствие на складах фреона 114В-2.  Второй отсек: переговорный стакан между первым и вторым отсеком заварен наглухо…
Всякий раз заканчивая перечислять замечания по одному отсеку Дербенёв напрягал память и «погружался» в обстановку следующего. Пытаясь назвать только самые существенные недостатки, он дошёл в своих перечислениях до центрального поста, но первый заместитель командующего вдруг остановил его.
  — Итак, товарищи, сколько замечаний вам назвал старший помощник по памяти?
   — Сто двадцать три! — чётко ответил капитан второго ранга из штаба флота.
— Так, так… И это только половина лодки, а почему же тогда вы все молчали, когда я вас спрашивал об обстановке на лодке? Почему ваш знаменитый «железный солдат», или, как вы его там называете, товарищ Цветов, промычал нам только про низкое качество пластика и неудовлетворительный цвет линолеума? Он у вас, Агапитов, вообще чем здесь занимается? Ордена с вашей «лёгкой руки»  получает? Почему вот этот «депутат Балтики», — Касатонов указал рукой на Дербенёва, — не только знает обстановку, но и со слов главного строителя умело организует все работы? Как заправская ищейка — именно так его называет главный механик – выискивает запчасти для своего корабля и требует их установки. Наверное, не зря он сюда приехал?  Знает Дербенёв, что  это его будущий корабль и его будущий экипаж, с которым ему как командиру предстоит ходить не на прогулки морские, а на врага… Или мы без балтийцев уже не в состоянии и ремонт закончить, и в море выйти? Как думаешь, без пяти минут командир?
Дербенёву, со слов многих офицеров, имеющему некоторое представление о крутом нраве адмирала Касатонова, ничего не было ведомо о том, что он ещё и скор на принятие решений. И тем удивительнее для Александра была похвала, высказанная этим непростым адмиралом в его адрес.
  — Думаю, товарищ адмирал, что, организовав трёхсменную работу на Б-177 и вооружившись перечнем основных недостатков, закончить ремонт можно числа шестнадцатого, с тем чтобы потом выйти на ходовые, а следом  и государственные испытания…
— А ты ведь на хорошую мысль меня натолкнул, Дербенёв, — объявил своё решение адмирал, — позвоню-ка я сейчас командующему флотом и попрошу назначить командиром Б-177 капитана третьего ранга Дербенёва, а капитан второго ранга Бискетов пусть у него в старпомах походит, да поучится, а в академию ему действительно ещё рановато!
— Я не согласен! — вдруг вырвалось у Дербенёва.
— С чем это вы не согласны, товарищ капитан третьего ранга? — Касатонов вплотную подошёл к Дербенёву и снизу вверх пристально посмотрел ему в глаза: — Быть командиром подводного крейсера не согласны?
У Александра холодный пот побежал между лопаток.
— Вы знаете, кто я и что я могу с вами сделать? — почти прошипел адмирал, но вмиг притихший зал, кажется, всё прочёл по губам.
— Знаю и кто вы, и насколько крут ваш нрав, но по головам никогда не ходил и ходить не собираюсь. Вот когда закончим всё здесь и в море тоже, тогда и назначайте, только пожалуйста, не надо старпомом назначать Бискетова…
— Не пойму я тебя, сынок?! — немного успокоился адмирал.
— Что тут понимать, я просто хочу создать свой, как вы справедливо заметили, экипаж, который, как в песне поётся, «одна семья», а случайным людям там места нет.
— Так ты что Бискетова случайным человеком считаешь, как же ты с ним в море собрался?
— Никак нет, я его таковым не считаю, товарищ адмирал, просто мы с ним по-разному смотрим на одни и те же вещи…
— Ну, это я уже заметил! — согласился первый заместитель командующего Северным флотом. — Так что,  товарищи, согласимся с доводами балтийца, или есть другие предложения? Что, например, думает по этому поводу парторг завода?
— Думаю, Игорь Владимирович, во-первых, что Дербенёв давно уже не депутат Балтики, а настоящий северянин, поскольку полярка прописалась в его денежном довольствии не вчера, а во-вторых, с его предложениями я согласен и буду их поддерживать на любом уровне.
— Хорошо,  — согласился Касатонов, — тогда зовите сюда Бискетова, будем ставить ему задачу.
 
                5
           Заводчане вместе с подводниками ремонт закончили досрочно, к пятнадцатому декабря. Параллельно сдав заводские задачи, Б-177 вышла в море на балластировку  и вывеску , а потом на замеры физических полей, размагничивание и замер шумности  на ГКС .
Впоследствии, отработав план ходовых испытаний, лодка вернулась в завод, чтобы, устранив замечания, выйти на государственные испытания. Так закончилась заводская жизнь Дербенёва, но впереди его ждали новые испытания, на сей раз морские.
В семейных отношениях тоже  наметился некий просвет, о котором Александр уже и мечтать перестал, но тут супруга прислала телеграмму о возможном приезде на празднование Нового года… Чтобы уточнить информацию, Дербенёв решил перезвонить в Черкассы.
Направляясь на переговорный пункт, Александр обратил внимание на щенка немецкой овчарки месяцев восьми –  десяти, который почему-то лежал в снегу и не вставал, хотя вокруг ходило много людей, пытавшихся позвать его или подкормить. Щенок не реагировал на эти попытки и только, если кто-либо подходил слишком близко, рычал, оскаливая свои молодые белоснежные зубы. Шерсть щенка свалялась в некоторых местах и слиплась на морозе, спина была покрыта шапкой снега. Было понятно, что щенок лежит здесь не первый день. Подойдя ближе, Дербенёв обнаружил ошейник на шее собаки и невольно остановился, размышляя как можно помочь бедолаге.
  — Четвёртый день лежит, так и окоченеть можно, — женский голос заставил Александра обернуться.
Женщина лет тридцати пяти прогуливала свою колли и остановилась, видя, что очередной «любопытствующий» заметил щенка.
— А может быть, он болен? — полюбопытствовал Дербенёв.
— Совсем наоборот, здоров и воспитан. Просто здесь, на моих глазах, машина сбила его хозяина, неотложка уехала, а щенок остался. С тех пор и лежит…
Дербенёв вспомнил своего щенка - «девочку-милашку» Арду, уехавшую в Черкассы вместе с семьёй, и, ничего не ответив «осведомлённой» женщине, пошёл на переговорный пункт.
Ждать соединения с домашним номером супруги пришлось довольно долго, наверное, поэтому она в очередной раз высказала своё недовольство поздним звонком. Поговорив с женой десять минут, Александр успел узнать, что билет Татьяна  взяла на тридцать первое декабря. На всякий случай Дербенёв пообещал дать телеграмму с указанием номера в гостинице «Арктика», который он снимет, если вдруг окажется в море и не сможет встретить жену. Напоследок Татьяна сообщила, что Арды больше нет, она  умерла от энтерита…
Каким-то опустошённым вышел Дербенёв на воздух после общения с супругой. Опустив голову и, тщетно пытаясь «спрятаться» от назойливого снежного заряда, Александр побрёл в сторону завода, но возле холмика снега, из-под которого шёл лёгкий парок, остановился.
Щенок, полностью занесённый снегом, лежал не шевелясь. Дербенёв тихо, как ему казалось, подошёл к холмику на один шаг. Снег рассыпался, и щенок, вскочив на ноги, забежал Александру за спину, но не зарычал. Довольно высокий в холке, с характерно растянутым   мускулистым телом и приспущенной задней частью корпуса,  ровным как сабля хвостом, свисающим чуть ниже скакательного сустава задних лап, кобелёк внимательно смотрел на неизвестного ему «доброжелателя»  и не знал как себя вести. Дербенёв повернулся лицом к щенку и, сделав жест правой рукой, характерный для команд собакам служебных пород, скомандовал:
— Ко мне!
Щенок, повинуясь команде, направился к Дербенёву и, снова обойдя его со спины, уселся на место слева у ноги.
— Ах, ты моя радость! — воскликнул Александр  и погладил щенка за ушами. — Так мы, оказывается, учёные?
Щенок не понял, о чём речь, но завилял хвостом и радостно посмотрел в глаза спасителю.
  — Коль так, тогда пойдём домой! — сказал Александр щенку и взял его за ошейник.
 Щенок не шелохнулся.
— Ах, да! — сам на себя возмутился Дербенёв. — Рядом!
Щенок послушно встал, и оба счастливых существа зашагали на СРЗ-35.
 
                6
         Невзирая на отсутствие какой либо ясности относительно перспектив предстоящей поездки, Татьяна Дербенёва  всё же решилась прилететь на новый год в Мурманск. Дербенёв, в свою очередь, как и обещал, заказал и оплатил номер в гостинице, а ещё  заказал свежие розы к приезду супруги, но сам, как и предчувствовал, ушёл в море на государственные испытания.
Первые семь дней испытаний прошли как «по маслу», но потом сначала погода испортилась и не давала выполнить предусмотренные испытаниями учебно-боевые упражнения, а после корабль охранения и обеспеченья «заломался» и попросился в базу на несколько часов... 
К концу 1990 года, когда многие «братские» республики не двузначно заявили о своём суверенитете, на всех флотах Советского Союза стал отмечаться дефицит личного состава корабельного звена. В  связи с этим обстоятельством главнокомандующий ВМФ разрешил выход в море кораблям на боевую подготовку с не полностью укомплектованным экипажем. Так, надводным кораблям разовый выход можно было выполнять с одной сменой экипажа, а дизельным подводным лодкам – с двумя. Понятно, что ничего хорошего в перспективе это не предвещало, поэтому Дербенёв, чувствовавший, что его назначение командиром может вот-вот состояться, во всех инстанциях требовал только полного укомплектования своей лодки. Так было и в этот раз, когда лодка отрабатывала замеры надводного и подводного хода на мерной миле в Мотовском заливе.
После всплытия в назначенном районе Мотовского залива Дербенёв заступил вахтенным командиром, а Бискетов спустился в центральный пост.  Осматривая горизонт, озарённый северным сиянием в условиях полярной ночи, Александр, как бывший штурман, обратил внимание, что передний знак среднего секущего створа мерной мили по непонятным причинам внезапно изменил характеристику огня с зелёного на бело-зелёный.
— Что там за суета, вахтенный офицер?  —   уточнил Дербенёв, прикладывая бинокль к глазам.
 Ту же манипуляцию с биноклем сделал, и командир ракетной боевой части капитан-лейтенант Хишимов.
— Вижу людей, приблизительно троих… Размахивают факелами у переднего знака, похоже взывают к помощи.
— И я наблюдаю, что один из них фонариком подаёт сигнал «SOS», — согласился Дербенёв. — Доложите командиру изменения в обстановке и свяжитесь с кораблём обеспечения, пусть спустит баркас или катер и окажет помощь.
— Мостик, радисты! — Сообщение из радиорубки опередило старпома. — С корабля обеспечения получено по открытым каналам: «Личного состава для оказания помощи терпящим бедствие людям не имею, направляю катер к вашему борту, прошу назначить спасательную партию».
  — Понятно… — Доложите информацию командиру, а на корабль передайте: «Людей выделим, старший спасательной партии капитан третьего ранга Дербенёв».
— Куда это старпом себя назначил? — поинтересовался Бискетов, поднимаясь на мостик.
— На Рыбачий,  людей спасать, товарищ командир. Минёр молод, ракетчик вот он – вахтенный офицер, механика нельзя, только я и остаюсь, да врач ещё корабельный.
— Добро тебе, только рацию возьми и людей из швартовых команд, человек пять. — приказал командир.
— По правому борту принять катер! — скомандовал вахтенный офицер,  заметив приближение плавсредства с корабля обеспечения. — На катер конец подать!
Приняв на борт спасательную партию, катер направился к месту высадки. С подходом к берегу Дербенёв выпрыгнул первым, но в темноте промахнулся и оказался в воде выше колен.
«Делать нечего, — подумал он, выливая воду из сапог на снег, — благо носки шерстяные из аварийного запаса – не замёрзну, да и не возвращаться же обратно!»
Высадившись на берег, моряки обнаружили троих мокрых, полураздетых людей, состояние здоровья которых вызывало сильные опасения. Со слов пострадавших выяснилось, что группа военнослужащих одной из частей наблюдения и связи, расположенных на полуострове Рыбачий, решила выехать на рыбалку, используя для перемещения бронетранспортёр, но в семи километрах от  воинской части провалились в озеро. Техника утонула, а люди числом шесть человек, к счастью, выплыли. Добравшись до берега и оценив обстановку, решили нырять к бронетранспортёру, чтобы достать канистру с топливом,  иначе неминуемая смерть. К счастью горе –рыбаков, техника затонула недалеко от берега на отмели.
Декабрьские ныряния в мёртвое озеро дали о себе знать практически сразу. Только трое добрались до Мотовского залива и, вручную разломав несколько досок от навигационного знака, соорудили факелы из одежды и дизельного топлива. Каким чудом всё это загорелось «рыбаки» и сами не знали.
Первую партию спасённых «наблюдателей», укутали сухими одеялами, предусмотрительно взятыми заранее, и отправили на корабль, а Дербенёв с группой из четырёх человек пошёл искать остальных, двоих матросов с подводной лодки он предусмотрительно оставил на связи, поскольку портативная аварийная станция до Б-177 не доставала.
 На поисковую операцию и эвакуацию затерявшихся по пути к Мотовскому заливу обмороженных и умирающих в снегу людей понадобилось добрых два часа. За это время и Дербенёв почувствовал, что его мокрые ноги стали заметно мёрзнуть, потом болеть, особенно в коленях. Правда, после, когда всех «потерявшихся» нашли и доставили к берегу, Александр о своих проблемах забыл и  даже перестал чувствовать холод.       
 
                XVIII. С НОВЫМ СЧАСТЬЕМ…

      В 16.00 31 декабря 1990 года Б-177 вернулась с моря. Успешно выполнив практически всю программу государственных испытаний, лодку направили сразу же в док.
Остались позади две недели бессонных ночей, кутерьма учений и тревог. Причём всё это в условиях, когда и заводчане, и подводники ежечасно находились и работали в одном прочном корпусе, как в таких случаях говорят, «попка к попке». Экипаж валился с ног, но впереди предстояло ещё всплытие из дока и только тогда, возможно, отдых. О встрече Нового года большинство и не думало, мечта одна на всех –  выспаться. 
Судостроители тоже изо всех сил старались выполнить «всё по максимуму», именно поэтому  лодку сходу поставили в завод для устранения замечаний. Как только док осушили, и Б-177 стала на кильблоки, заводчане как муравьи ринулись на корабль, чтобы  приступить к работе. Параллельно началась выгрузка учебно-действующих ракет и погрузка практического ракетного боезапаса.
После погрузки и проверки ракет Бискетов отпустил Дербенёва к жене.  Время стоянки корабля в сухом доке ограничивалось временем устранения замечаний, а значит через три часа, отведённые командованием для этих целей, Дербенёв должен был вернуться и сменить командира, к которому тоже прилетела жена, но только из Питера.
Придя в гостиницу, Александр  застал супругу в неважном настроении. Пытаясь сгладить обстановку, Дербенёв предложил выпить шампанского, если бы он знал как это было опрометчиво с его стороны.
Ста граммов вина хватило до смерти уставшему подводнику, чтобы уснуть на руках жены мертвецким сном и проснуться только через те самые, отведённые ему три часа. Проснувшись, Дербенёв узнал, что Татьяна приехала к нему не просто так, а за разводом.
— Что ж, развод – так развод! — согласился Дербенёв. — Надо же когда-то точки над «i» ставить. Вот тебе лист бумаги, дорогая, пиши заявление, а я подпишу своё согласие, когда вернусь. Пока же разговоры разговаривать некогда, пора командира менять, к нему ведь тоже супруга приехала. Надеюсь, что не за разводом! Успею, приду к Новому году, не успею, отпразднуешь без меня. Кстати, командирская жена в соседнем номере проживает, Ириной зовут… 
Оставив  «задушевные» разговоры на потом, Дербенёв убыл на лодку.
Выстояв на мостике всё время всплытия  и  вывода корабля из дока, Александр попытался перейти с командирского крыла мостика  на место рулевого сигнальщика, чтобы проконтролировать швартовку лодки левым бортом, но его ноги как онемели, точнее он их просто не чувствовал. Сделав шаг, Дербенёв как подкошенный упал на рыбины в ограждении рубки и встать больше не смог. Первичный осмотр корабельным врачом показал, что у старпома обморожение коленных чашечек, требующее обязательной госпитализации, а до Нового года всего двадцать минут.
Прибывший на лодку командир тоже осмотрел «больного» и решил, что старпому следует отправиться к жене, но тот категорически отказался. Тогда командир принял решение отвезти больного в гостиницу каретой «скорой помощи», так сказать, под контролем медицины.
— Александр, ты знаешь, зачем к тебе жена приехала? — спросил Бискетов, садясь в «неотложку».
 — Знаю, Степан Васильевич! — с чувством собственной вины ответил Дербенёв.
— Так, значит, надо спасать ситуацию, а ты что?
— Боюсь, товарищ командир, поздновато спохватились, потому что спасать уже нечего. Только пустота… Детей жалко, я, откровенно говоря, без них не могу долго в разлуке находиться.
— Значит, хотя бы ради детей и надо спасать то, что осталось, потом время покажет, кто был прав. — настаивал на своём командир.
— Не знаю, может быть, действительно стоит послушать вашего совета? Попытаюсь, во всяком случае, сохранить «хорошую мину при плохой игре», Новый год как-никак…
Карета скорой помощи прибыла к подъезду гостиницы «Арктика» за минуту до боя курантов.
— Идти сможешь? — уточнил командир, помогая Дербенёву выбраться из машины.
— Кажется, смогу, вы только Татьяне, супруге моей, ничего не рассказывайте, да и своей жене тоже, ладно?
— Хорошо! — согласился Бискетов.
               
                XIX. ГУБА УРА
                1
        Вот и закончились заводские мытарства по «чужим» казармам.
К началу февраля Б-177 перешла к месту постоянного базирования в Ура губу, правда весь январь ей пришлось заканчивать государственные испытания, начатые ещё до Нового 1991 года, а потом в течение двух недель менять электрокомпрессор седьмого отсека, оказавшийся заводским браком. СРЗ-35 словно не хотел расставаться с  субмариной, к которой «привык» за годы среднего ремонта.
Вместе с  Б-177 по соседству «доводились до ума» ещё две лодки. Одной из них, проекта 641, командовал капитан третьего ранга Олег Шумицкий, с которым Дербенёв не просто вместе учился на ВСОК ВМФ, но и жил в одной каюте. Другая лодка представляла  собой уникальный проект 940 –  спасательную подводную лодку, снабжённую двумя специальными аппаратами на штатных местах в лёгком корпусе. Знакомство с экипажем именно этой лодки вызывало у Дербенёва особое уважение. Как же, эти люди не просто подводники, а моряки, от действий которых зависит жизнь целого экипажа подводной лодки, терпящей аварию на морском дне в глубинах Мирового океана.
На время вынужденной стоянки в СРЗ-35 экипаж Б-177 жил на лодке, благо в ходе ремонта удалось создать более комфортные условия обитания, чем были предусмотрены проектом. Появились каюта флагмана, кают-компания мичманского состава, размещавшаяся в отдельном помещении для отдыха мичманского состава на средней палубе второго отсека, даже командир ракетной боевой части обзавёлся своим «закутком» на ракетной палубе третьего отсека. Для личного состава срочной службы также были оборудованы дополнительные спальные места. Теперь на лодке вполне комфортно и гарантировано размещались  одновременно более двух смен подводников. Кроме того, на всех спальных местах были предусмотрены одинаковые штатные матрацы, наполненные конским волосом имеющие разные типы ткани на разных сторонах. Так, в базе, когда личный состав экипажа размещался в казарменном помещении, матрацы переворачивались вверх той стороной, на которой была искусственная кожа, а в море, кода спальные места  застилались постельными принадлежностями, верхом матраца являлась брезентовая сторона.
— Центральный! Доложите старшему помощнику, к нему прибыл командир соседней лодки капитан третьего ранга Шумицкий, — оповестил верхний вахтенный подводной лодки, используя переговорное устройство.
— Пропустите! — приказал находившийся в центральном посту Дербенёв.
— Ну, у тебя и крейсер, махина просто. Не думал, что она такая здоровенная «Джульетта» твоя! — не скрывая восхищения, высказался товарищ Дербенёва после того, как Александр провёл ознакомительную экскурсию по кораблю.
 — Да уж! Самая большая в мире боевая дизель-электрическая подводная лодка, — согласился Дербенёв.
— А сам-то как на Севере оказался, не ждал я тебя здесь увидеть? — продолжал удивляться Шумицкий.
— Сложно сказать, как-то само по себе вышло, надо же командиром становится. Ты, наверное, минимум полгода как у телеграфов главный?
 — Так и есть, дружище. Уже пообвык, а у тебя как?
— Пока сложно сказать, здесь молчат, на атомоходы сватают, но через цикл.
— Кто сватает, если не секрет?
 — Какой там секрет, новый начальник штаба дивизии капитан первого ранга Бурцев, тёзка твой, кстати,  предложил подумать о назначении командиром на 675-й проект или с переучиванием отправиться на «батоны», где, кстати, Вовка Багрянцев старпомит…
— А эти ребята каким боком к тебе лежат? — удивился  Шумицкий.
— Всё очень просто: тридцать первого декабря прошлого года прекратила своё существование тридцать пятая дивизия подводных лодок, в состав которой мы входили. Две оставшиеся живые лодки 651 проекта – Б-68 с «подвесным» ядерным реактором и  нашу  Б-177 –  передали в состав седьмой дивизии, куда скоро должны войти те самые «батоны».
— Понятно, ну а ты что?
— А я помню, что синица в руке ближе журавля в небе. Осенью  слетал на Балтику, пообщался с комдивом, выступил перед офицерами и мичманами родного соединения и пригласил всех желающих сюда, на Север, в мой будущий экипаж.
— Так что всё-таки с назначением, я так и не понял? — не дождавшись ответа, переспросил Олег.
 — Если Бискетова сейчас засватают на бригаду ремонтирующихся подводных лодок к Агапитову, тогда моё назначение состоится быстро, а если командира будут тянуть в академию, тогда ждать, сам понимаешь, до июля. А Степан ох как не хочет на Балтику, если б ты знал… Вот и верчусь везде сам, спасибо замполит толковый попался, из наших балтийцев. Без него я бы и половины не успел в ремонте, да и на испытаниях тоже!   

                2
        Удивительная жизнь на Северах. Необычные отношения, необычные люди и необычный образ жизни частенько заставляли Дербенёва задуматься о вещах, которые давным-давно казались ему изученными и не требующими доказательств.  Например, о том, почему на Севере у людей, лишённых зачастую не то что природного тепла, а  даже солнечного света в течение полугода, больше открытости, душевной радости по отношению к ближнему и меньше лукавства, чем у людей, живущих на «Большой земле»? Правда, случались и казусы,  о которых даже вспоминать не всегда прилично, кстати, эти казусы тоже связаны со спецификой жизни на Севере.
Одна из таких, с точки зрения Дербенёва, нелепиц однажды «поставила на уши» всю диспетчерскую службу системы управления движением судов по Кольскому заливу. Так, выходя в очередной раз из заводской гавани СРЗ-35, Бискетов приказал «вооружить» мачту, предусмотрительно изготовленную в ходе среднего ремонта, и, в нарушение требований МППСС-72, вместо жёлтого проблескового огня, который в надводном положении обязаны нести подводные лодки всех флотов мира, включил огни  надводного корабля (судна) ограниченного возможностью маневрировать!
Хорошо то, что хорошо кончается! На борту находился представитель вышестоящего командования, запретивший произвол «горячего кавказского парня». Но командир в своих фантазиях не сдавался, и на одном из совещаний он поведал Дербенёву, что уже обговорил заказ на изготовление шлюпочной балки, которую он планировал установить на кормовой надстройке подводной лодки для транспортировки с Севера на Балтику вельбота или командирского катера.
— Простите, товарищ командир, а как мы, по вашему мнению, будем погружаться с этим «хозяйством» в случае получения приказа во время перехода???
 — А ты считаешь, что такое приказание может поступить? — удивился командир, словно Дербенёв открыл ему глаза на реальную действительность.
— Считаю, не считаю, но думать мне пока никто не запрещал! — не согласился с инженерными изысканиями командира старший помощник. — Кстати, вы не забыли, что наш экипаж завтра проходит медицинское освидетельствование на пригодность к службе на подводных лодках?
В ранний утренний час понедельника весь экипаж Б-177, за исключением дежурства и вахты, собрался в поликлинике посёлка Видяево для прохождения медицинской комиссии перед  предстоящим межфлотским переходом. Погода, как и подобает ранней весне или затянувшейся зиме, в тот день была довольно ветреной, если не сказать штормовой. Поликлиника располагалась на первом этаже пятиэтажного многоквартирного дома, вдоль которого, как и везде на Севере, был протянут специальный трос для удержания и страховки  пешеходов во время сильных ураганов, но до этого троса надо было ещё дойти, поскольку последний  был протянут не вплотную к дому, а напротив –  вдоль деревьев рядом с пешеходным тротуаром.
Направляясь на медицинское освидетельствование, Дербенёв выбрал не самый лёгкий путь и двигался навстречу ветру, поэтом когда он поравнялся с домом, где находилась поликлиника, не мог видеть, что их крайнего подъезда на противоположной стороне дома довольно опрометчиво и без страховки вышла молодая женщина в шикарной норковой шубе и шапке из чернобурой лисы.
Женщина,  может быть, и не хотела двигаться в сторону Дербенёва, но сильный порыв ветра, сорвавший с неё шапку, заставил даму повернуться к Александру лицом, а к ветру спиной. Вскрик, который издала молодая особа,  потеряв головной убор, привлёк внимание Александра, и тот поднял голову. Увидев летящую на него шапку,  Дербенёв заправским вратарским движением поймал её и готов был отдать случайной «путешественнице» при встрече, но следующий порыв ветра остановил Александра, а женщину, наоборот, опрокинул на четвереньки, при этом вся одежда, вплоть до нижнего белья завернулась на голову несчастной.
Работая как парус,  шуба и вся остальная одежда двигали женщину прямо на Дербенёва, который стоял на ветру как вкопанный, прижимая к себе чернобурый головной убор. Ещё мгновение, и женщина, гонимая ветром словно буер,  лихо «ошвартовалась» у ног Дербенёва, больно ударив его головой точно в пах.
Картина, которую наблюдал весь экипаж, собравшийся в поликлинике за стеклянным витражом, не могла не вызвать бурю эмоций: Дербенёв, стоя на ветру, пытался отодвинуть молодую женщину от себя и надеть ей на голову шапку, но та всякий раз «прилипала» к его паху с завёрнутым на голову нижним бельём…
Понимая, что из затеи с шапкой ничего  не получается, Александр переместился относительно стоящей в неудобной позе женщины  и, заняв позицию сзади, попытался вернуть всю одежду «страждущей» на место, прикрыв её оголившуюся спину и «пятую» точку, но следующий порыв ветра вновь поломал чистые намерения Дербенёва.
Теперь картина выглядела ещё интересней: «возница» удерживал  необузданного «скакуна» за одежды, прильнув к нему сзади своим причинным местом, и оба несчастных, гонимые ветром, скользили под откос…
— «Камасутра» плачет об утерянных страницах, сэ-эр! — еле выдавил из себя замполит, умирая от смеха, когда Дербенёв, наконец, вошёл в поликлинику.

                XX. ЗЕЛЁНКА

                1
        Когда в разгар полярной зимы в казарме снимают отопительные батареи для ремонта, не мудрено и заболеть. В этом случае существуют как минимум два возможных варианта действий командира: первый – лечить людей в санчасти как минимум, а вместо заболевших прикомандировывать матросов с других экипажей, и второй – просто смазывать больным рот  раствором бриллиантовой зелени. Здесь, представляется важным отметить, что первый вариант предложил Дербенёв, а второй  –командир лодки капитан второго ранга Бискетов.
И если бы это предложение было высказано один на один в частной, так сказать, беседе, то Дербенёв, скорее всего, воспринял бы его как шутку, но, к сожалению, оно – предложение командира  –должно было обрести форму письменного приказа, который предстояло подготовить именно Дербенёву.
 — Прошу уточнить, товарищ командир, — Дербенёв,  настроенный отстаивать своё мнение, встал на совещании офицеров  и обратился к Бискетову: — Так и писать в приказе: «корабельному врачу смазать всем больным ОРЗ,  в том числе с симптомами  воспаления лёгких, рот зелёнкой, чтобы к восьми ноль-ноль завтрашних суток они были здоровы и смогли выйти в море на отработку курсовой задачи Л-2»,  а рапорт  в адрес командира дивизии о прикомандировании личного состава не готовить?
— Вы правильно поняли, товарищ старший помощник! — подтвердил своё решение командир.
— Но ведь это абсурд.  В связи с чем прошу избавить меня от участия в затеянном вами цирке.
— Нет уж, выполняйте приказание, Александр Николаевич! — настаивал командир, хотя видел, как среди офицеров прокатился смешок, сопровождаемый характерным покручиванием пальцем у виска…
 — Можете меня отстранить от должности и даже  представить к снятию с неё, но выполнять  приказ, противоречащий здравому смыслу, я не буду, а вот рапорт о прикомандировании напишу немедленно, иначе в море мы точно не выйдем  ни завтра, ни после…— разгорячившийся словно самовар старпом сел на своё место, а в полемику с командиром вступил корабельный врач.
В разгар ожесточённых споров о методах лечения экипажа и способах выхода из ситуации на совещание прибыл заместитель командира седьмой дивизии подводных лодок капитан первого ранга Катаев. Интеллигент по воспитанию и образованию, умница от природы, настоящий моряк-подводник по морской выучке, Катаев, к сожалению для Дербенёва, совсем недавно был представлен командованием к увольнению в запас как выслуживший установленный законом срок и не представляющий перспективы в будущем дивизии…
— Степан Васильевич, перспективному пенсионеру хотелось бы знать, ваш корабль планирует завтра выход в море или нет? — спросил офицер вышестоящего штаба.
 — Вообще-то в плане мы есть, но добрая треть экипажа по состоянию здоровья не готова выполнить этот самый план.
— И что вы предполагаете предпринять, товарищ командир? — Катаев, не привыкший за годы службы к пространственным ответам, ожидал получить вполне конкретный ответ и поэтому  подошёл ближе к Бискетову, но вместо этого услышал притчу.
— Вас, русских не понять. То вы среди зимы асфальт стелете в снег и лужи, то  в разгар полярной стужи батареи в казармах снимаете и котельные ремонтируете. А крайний всегда командир Бискетов, матросы которого спят в шинелях не расстилая постели  и укрываются матрацами…
— Я подготовил рапорт о прикомандировании личного состава   Б-68 на предстоящий выход, — видя, что разговор не обрёл конкретики, вклинился Дербенёв.
— Где он? Давайте я его доложу командиру дивизии, — согласился Катаев.
 — Этот рапорт направлен час назад телеграммой ЗАС, а вот его подлинник,  подписанный командиром, — Дербенёв вручил документ заместителю командира дивизии.
— Тогда до завтра. — заторопился офицер штаба, — я ведь старшим иду с вами, кстати, там  в коридоре командира дожидаются какие-то офицеры и мичманы, говорят прибыли с Балтики. Вы бы, господа хорошие, приняли их да на довольствие поставили, а то нехорошо получается как-то!
 — Разберись, Александр Николаевич и распорядись!  — приказал Бискетов  старпому, а сам остался продолжать совещание. —Да, чуть не забыл, вот  телеграмма комдива со списком новых членов экипажа.

                2
         Внимательно изучив телеграмму от Борковского, Дербенёв с радостью отметил, что комдив сдержал слово, хоть и проклинал тот день, когда разрешил Дербенёву выступить перед офицерами и мичманами соединения. Однажды в телефонном разговоре Борковский заметил, что после этого выступления в кабинет кадровика выстроилась очередь «как в мавзолей»,  а от желающих попасть на лодку к Дербенёву нет отбоя…
Среди прибывших были два старослужащих мичмана с легендарным прошлым: это старшина команды гидроакустиков Григорий Александрович Ковбасюк,  знакомый Дербенёву ещё с лейтенантских времён, и старшина команды снабжения Александр Сергеевич Шершенков, способный по своему опыту легко заменить и боцмана, и даже старшину команды торпедистов. Были в списке и два молодых мичмана, которым ещё только предстояло обрести «знаменитость»: это старшина команды электриков мичман Левкович и старшина команды мотористов мичман Кондратенко. Но больше всего Дербенёва заинтересовала фамилия младшего штурмана, значившаяся не в телеграмме, а в приказе командира части, где говорилось о возвращении из очередного отпуска за прошлый год командира ЭНГ лейтенанта Александра Владимировича Бабича.
«Если это тот Бабич, о котором я подумал, то, значит, судьба снова сводит меня с этой семьёй, на сей раз через поколение». — подумал Дербенёв.
Когда-то давно, ещё в абитуриентский период, старшиной роты у Дербенёва был замечательный человек и прекрасный моряк  – старший мичман Владимир Леонтьевич Бабич. Знакомство с которым светлым и каким-то очень родным воспоминанием осталось у Александра на всю жизнь. Все пять лет учёбы в КВВМКУ им С. М. Кирова Дербенёв и его товарищи поддерживали отношения с семьёй Владимира Леонтьевича. Дербенёв хорошо помнил, что в этой семье росли двое сыновей, тогда ещё совсем мальцов, но какова их судьба и жизненный выбор, он, конечно же знать не мог. А ещё Дербенёв помнил, что его «крестником», которого он – курсант четвёртого курса – когда-то вытащил из воды у мыса Султан, на шлюпочной базе училища, был именно Александр Бабич…
В дверь постучали, Дербенёв пытаясь повторить сцену из фильма «Офицеры», умышленно отвернулся к окну.
— Разрешите? — голос офицера, вошедшего в кабинет старпома, показался Дербенёву незнакомым.
— Валяй! — картинно произнёс Дербенёв, оборачиваясь.
 В кабинет вошёл стройный, выше среднего роста светловолосый и голубоглазый офицер. Природная скромность просачивалась через вмиг покрасневшие щёки. Отцовской хитринки и одновременно открытости в офицере на первый взгляд было мало, а вот удивительное сходство с материнской красотой и скромностью заставило Дербенёва улыбнуться.
— Не узнал, «крестник»? — спросил у вошедшего лейтенанта Дербенёв.
 — Нет, не узнал, хотя фамилия знакома ещё с детства. Отец иногда во время воспоминаний о прошлом, о былом частенько её озвучивал. Правда, лично у меня в памяти остались фамилии других курсантов, какого-то француза Папеллё и украинца Супряги. Наверное, потому что они довольно часто бывали у нас дома…
— Родители живы? — поинтересовался Дербенёв.
— Живы, слава богу!
— Будешь звонить, привет передавай, особенно бате, а пока располагайся, размещайся в казарме, других вариантов на сегодня не имею. Я тоже здесь живу. Вместе с матросами мёрзну, зато ближе к народу, как говорит замполит. Завтра планируем выйти в море, погоду, правда, не обещают, но будем готовиться!
 
                3
В обеденный перерыв Дербенёв совершенно случайно встретил командира подводной лодки Геннадия Лячина, с которым впервые познакомился ещё в Лиепае больше года назад.
— А что Балтика у нас на Северах делает? — поинтересовался Геннадий, сразу узнав Дербенёва.
— Служит Балтика с июля месяца прошлого года, как пудель, конца и края нет. Обещали, что на пару месяцев отправляют в командировку, а на сегодня выходит, как бы на пару лет не заторчать! Ничего не ясно. Всё сокращают, всех разгоняют…
— Так ты где служишь? — снова поинтересовался Лячин.
— Старпомом на 177-й. Никак в командиры не выбьюсь.
— На 177-й? Я там тоже старпомил, но это было пять лет назад. Сложный сегодня там экипаж, да и Степан не подарок.
— А вы как? — спросил Дербенёв, уходя от темы обсуждения командира. — Сбылась надежда уйти на атомоходы?
— Да как будто наклёвывается вариант с назначением на К-119, но, правда, пока только старпомом.
— Почему так? — удивился Дербенёв.
— Потому что это, брат, совсем другая техника. Это проект 949А – передовое слово человеческой мысли. Что бы такой командовать, ещё поучиться надо…
 —  А учиться хозяйствовать не надо? Или у вас здесь самородок на самородке? — возмутился Дербенёв, вспомнив об отсутствии тепла в казарме.
— Ты о чём это, балтиец?  — не понял возмущения Геннадий.
         — Да это так, о своём… — махнул рукой Дербенёв. — Какую, интересно, надо окончить академию, чтобы среди зимы да в Заполярье отключить отопление в казармах, где проживают люди?
— Заметь, и не только в казармах, — поддержал балтийского коллегу Лячин. — Ты что, думаешь, в квартирах картина иная? Я давно масляный радиатор в полстены соорудил вместо штатных батарей. Иначе вымерзли бы давным-давно, как те мамонты…
  — Хорошо, сегодня на пекарне договорился бойцов помыть в душе, а сам пойду к доктору в посёлок вечерком,  тоже косточки погрею под тёплой водичкой, у него титан, — совсем безрадостно высказался Дербенёв, продолжая повествование о своём, наболевшем.
Ближе к двадцати трём часам, закончив помывку и лёгкие «постирушки», Дербенёв поблагодарил хозяев за гостеприимство и собрался выходить.
    — А «на ход ноги»? — поинтересовался доктор Селюков, поднося старшему помощнику на подносе рюмку водки и солёный огурчик.
— Хватит вам уже! То «по стременной», то «на ход ноги», — не согласилась с предложением супруга жена корабельного врача. — Человеку ещё в посёлок шлёпать, а после твоей «стременной» по пути и окоченеть можно…
Выйдя в морозную ночь, Александр невольно залюбовался северным сиянием, его сполохи гирляндами и целыми рядами, похожими на разноцветные занавески, свисали откуда-то сверху до самых сопок.
«Надо поторапливаться, мороз заметно крепчает! — подумал Дербенёв, начиная свой путь. — Да и зима в этот год выпала какая-то чересчур колючая, насквозь пробирает. Хотя какая она здесь обычно, я знать, конечно, не могу».  — «Это точно!» — согласился внутренний голос.
Выйдя к губе Урица и поравнявшись с госпиталем, который находился слева на сопке, Дербенёв каким-то внутренним чутьём ощутил, что за ним кто-то наблюдает со стороны… Всмотревшись в кромешный мрак ночи, подсвечиваемый полярными сполохами, Александр услышал странные «бухающие звуки», доносившиеся с моря. Присмотревшись внимательнее, он не без удивления, если не сказать ошеломления, обнаружил белоснежного  охотника.
Хозяин полярной пустыни, выпрямляясь во весь рост, сначала поднимался на задние лапы, а потом с силой припадал на передние, ударяя ими по льду вокруг лунки, тёмным пятном зияющей на белом покрывале  льда.  Тщетно пытаясь выгнать из лунки, где ещё днём местные рыбаки ловили рыбу, притаившуюся добычу, медведь что-то учуял и, поднявшись на задние лапы, замер. Осмотревшись по сторонам, он стал водить носом и принюхиваться.
Днём, когда лунка была свободной и через неё тюлени выползали на лёд подышать воздухом, медведь, очевидно, заметил бездомных  собак, гонявших «отдыхающих» лежебок. Теперь же, под покровом ночи, сам вышел на охоту, но лунка замёрзла и тюлени вполне безопасно собирались под тонким льдом «поглазеть» на небо, а медведю это, естественно, не нравилось… Как, впрочем, не нравился ему и странный запах, пробивавшийся сквозь ветер.
Однажды, когда старый медведь был ещё маленьким медвежонком, он видел, как существа с таким же запахом, вооружённые странными палками, изрыгающими огонь и грохот, убивали молодь тюленя и сдирали с «бельков» шкуру, мясо при этом оставляли на снегу. С тех пор медведь побаивался этих ходящих на задних лапах существ, ему также не нравился их запах, хотя кровавый пир для его семьи тогда и выдался на славу.  Не нравилось и Александру, что охотник, пришедший сюда невесть откуда за одной добычей, вдруг учуял другую…
Дербенёв, беспечно «скрипевший» по снежному насту своими ботинками весь путь от дома, где наливают «на ход ноги», теперь остановился под сопкой и замер.
«Какой чёрт меня дёрнул эту «стременную» пить да «на посошок» освежаться? Сейчас учует мишка, откуда запашок прёт, ох и освежует он  тушку мою, — Подумал Александр, осматриваясь по сторонам. — Сопка возле которой я стою, высокая и скользкая, на неё не взобраться, а вот отступив метров двадцать назад, можно попытаться по лестнице подняться на другую, на которой стоит госпиталь, если успею конечно…».
«Успеешь, обязательно успеешь! — согласился внутренний голос. — До мишки метров двести пятьдесят, а до спасительной лестницы около ста. Жить то хочется?! Значит успеешь!»
 Как заправский охотник, Дербенёв тоже повёл носом и, подняв вверх намоченный во рту палец, попытался определить, откуда дует ветер.
К счастью, ветер дул с залива, то есть от медведя, но поскольку это был свежий ветер, он отражался от сопки и возвращался обратно. Вот тогда старый охотник и улавливал запах человечины, но определить, откуда она так сладко «манит», не мог. Это и спасало сейчас несчастную жертву, почти окоченевшую под сопкой.
Не определив источник знакомого запаха, медведь принялся осматривать другие, ещё не проверенные лунки, а Дербенёв пользуясь случаем внезапной потери интереса к его персоне, сначала тихо-тихо и медленно-медленно выбрался из-за сопки, а потом так прибавил ходу, что только пятки сверкали до самой казармы. Куда только скрип подевался?
 
                XXI.  САШКА

          Никогда не знаешь, чем начнётся и чем завершится всякий дарованный нам самой жизнью день. Всё, может, и сложилось бы как то иначе. Не так плохо для Дербенёва и его оппонента, если бы старпом не занимался боксом…
 Утром следующего дня, собрав весь экипаж и проверив наличие прикомандированных специалистов, Дербенёв направился на лодку, где объявил учебную тревогу и начало учения по приготовлению корабля к бою и походу. Всё шло своим чередом, за исключением того, что погоды для выхода в море не было, но в то же самое время не было и отмены выхода.
Весь личный состав разбежался по боевым постам, и только два члена экипажа отсутствовали на месте: командир лодки, по неизвестным причинам оставшийся в казарме, и старший делопроизводитель  матрос Дьяченко, расписанный по боевому расписанию в центральный пост для ведения вахтенного журнала. Учитывая, что делопроизводитель находится в непосредственном подчинении старшему помощнику командира, его отсутствие «по тревоге» на своём боевом посту не могло радовать Дербенёва.
— Второй! — Дербенёв включил тумблер второго отсека на переговорном устройстве.
— Есть, второй! — чётко доложил вахтенный электрик.
— А ну-ка дёрните из секретной части в центральный пост этого бездельника по фамилии Дьяченко!
Вызвав своего подчинённого, Дербенёв умышленно не выключил «Каштан» , чтобы убедиться в правильности понятой и выполняемой команды. В это время в центральный пост спустился заместитель командира дивизии капитан первого ранга Катаев. Дербенёв встал и, подойдя к представителю штаба соединения, доложил обстановку, «Каштан» при этом оставался включённым на связь со вторым отсеком.
Пока офицеры тихо общались у штурманской рубки, из переговорного устройства, гремя на весь центральный пост, сначала раздался стук, это дежурный электрик рвался  в дверь секретной части, выполняя приказание старшего помощника. А потом послышался многоярусный мат в ответ, это Дьяченко объяснял молодому электрику, что у него сегодня «сто дней до приказа» и ему глубоко наплевать на приказание Дербенёва…
— А ну-ка подайте мне сюда этого субчика! — приказал Катаев, не выдержав произвола обнаглевшего матроса.
Двое дюжих матросов – ровесников по призыву Дьяченко – доставили его в центральный пост. Когда матрос, отчаянно сопротивляясь, наконец, оказался перед капитаном первого ранга, Дербенёву показалось, что Сашка, так звали матроса, вчера как минимум употреблял горячительные напитки…
Матрос был одет в мятое рабочее платье без гюйса и даже не попытался доложить о прибытии и причинах отказа выполнять требования Корабельного устава.
— Что ж ты себе позволяешь, сынок? — строгим, но в то же время отеческим  тоном уточнил Катаев.
— А вам то что не спится? — небрежно бросил в ответ матрос.
Катаев явно не ожидал такого ответа, но сдержался и, видя, что матрос судорожно пытается надеть на рабочее платье гюйс, протянул к нему руку, что бы помочь, но Дьяченко понял это по своему, и в лицо пожилому офицеру полетел кулак  нерадивого матроса.
Рядом стоявший Дербенёв был настолько удивлён поведением своего подчинённого, что, казалось, даже немного ушёл в себя, но на агрессию матроса среагировал мгновенно – «прямым справа в челюсть». Реакция старпома была настолько молниеносной, что никто в центральном посту даже не понял, что произошло, пока Дьяченко не рухнул, как подкошенный сноп, лицом вниз. Матрос лежал бездыханно, а из-под его лица растекалась лужица крови…
«Убил?!» — первая мысль, посетившая Дербенёва, заставила его вздрогнуть.
Александр наклонился и потрогал пульс на шее матроса. Сонная артерия ровно пульсировала под пальцами.
«Жив!!!» — обрадовался как мальчишка Дербенёв. «Но ты всё равно преступник!» — констатировал внутренний голос.
Старпом встал над матросом, осмотрел кулак своей правой руки и, не обнаружив на нём следов удара, подумал: «Классика, как учили!» – «Идиот! Тебе сейчас матроса спасать надо, а ты о боксёрской школе вспомнил», — ответил несогласием внутренний голос.
Только сейчас Дербенёв заметил, что в центральном посту воцарилась гробовая тишина, а капитан первого ранга Катаев, сообщив старпому о том, что выхода по ГМУ  сегодня не будет, быстро ретировался с лодки «от греха подальше»!
— Продолжаем приготовление! — приказал Дербенёв, усаживаясь за конторку центрального поста.
Личный состав, как заведённый механизм, продолжил отработку элементов учения. Через три минуты Дьяченко зашевелился, встал и, не оборачиваясь, поднялся по трапу наверх, при этом никто даже не попытался ему помочь.
— Уберите здесь это…— указав телемеханику на пятно бурого цвета, оставшееся под трапом, приказал  Дербенёв, когда приготовление корабля к бою и походу было завершилось.
Оставив старшим на борту замполита с механиком, старпом направился к командиру с докладом. Сначала Дербенёв доложил Бискетову о преступлении, которое он сегодня совершил, а уж потом об отмене выхода в море и результатах проведённого учения по приготовлению лодки к выходу в море.
— Где сейчас Дьяченко? — поинтересовался командир.
— Не знаю…— обречённо ответил старпом, — на лодке его нет.
— Но и в казарме тоже, я только что проверял наш «лазарет», Дьяченко там не было. Врач какой-нибудь его осматривал после случившегося?
— Понятия не имею… Вы бы военному прокурору сообщили о преступлении, чтобы от себя подозрения отвести, а то ещё сговор припишут. Всё равно же узнают… — предложил Дербенёв.
— Бог не выдаст, свинья не съест! Знаешь такую поговорку? –уточнил Бискетов.
Дербенёв одобрительно кивнул головой в ответ.
— Тогда сиди и не суетись. Во-первых, ты  защищал от хулиганских действий распоясавшегося матроса честь и достоинство, а может, жизнь и здоровье старшего по званию офицера. Значит, действовал в рамках требований Корабельного устава, где прямо сказано, что за невыполнение приказа применяются любые меры «вплоть до применения огнестрельного оружия». Во-вторых, матрос, слава всевышнему, жив и даже самостоятельно перемещается  по части, вопрос только: в каком направлении?
— Мне, откровенно, теперь всё равно, куда он перемещается, лишь бы руки на себя не наложил! — отчаянно заметил Дербенёв.
— А чтобы этого не случилось, объявляй старпом «Большой сбор» и организовывай поиски матроса, — приказал Бискетов. — У нас с тобой всего восемь часов светового времени, а точнее уже шесть осталось…
Вплоть до наступления темноты, экипаж Б-177 искал Дьяченко. За это время удалось проверить казалось все возможные и невозможные места на лодке, в пределах гарнизона и даже в заброшенном рыбачьем поселении, но матроса нигде не было. Не  приходил он и в медсанчасть, не заявлял о происшедшем с ним командованию или прокурору гарнизона. И только ближе к полуночи матрос заявился на лодку, о чём немедленно был уведомлён Дербенёв.
Направив на корабль матроса Морозова – связиста и друга пострадавшего делопроизводителя, старпом попросил привести Дьяченко к нему на беседу, объяснив при этом, что каких либо препятствий в возможном обращении матроса к прокурору или медицинские учреждения чинить не будет. А сам тем временем позвал в каюту к себе корабельного врача и замполита.
Когда Дьяченко вошёл в помещение, Дербенёв с ужасом обнаружил, что лицо матроса сильно распухло, особенно нос и губы. Говорить матрос практически не мог, как, впрочем, и есть, очевидно, тоже. Первичный осмотр врачом показал, что два верхних и три нижних зуба вышли из челюстных костей, в некоторых местах с частичным разрушением последних, и завернулись внутрь ротовой полости…
— Без вмешательства стоматолога, а возможно и лицевого хирурга здесь не обойтись! — констатировал Селюков после осмотра больного. — Скорее всего, зубы придётся удалять…
— Не…ме…не! — замычал от услышанного вердикта Дьяченко.
— Надо, значит надо! — согласился Дербенёв. — Но прежде чем  медицинские светила вынесут свой вердикт, я бы хотел поведать вам одну примечательную историю из жизни, которая, может быть, будет полезна всем.
Было это в начале далёких тридцатых годов, когда кавалерия считалась одной из основных составляющих любой атаки Красной армии в сухопутном бою. В одно из кавалерийских училищ поставили на довольствие боевых коней, ещё несколько лет назад участвовавших в реальных сражениях на полях гражданской войны с басмачами.
Нужно сказать, что кони эти становились неудержимыми, как только слышали боевой клич атаки, и несли своих всадников на «врага» как в настоящем бою, то есть «лоб в лоб».
Одним из курсантов этого училища был юноша по фамилии Субботин, в будущем славный лётчик - Герой Советского Союза, прошедший  с боями не только Великую Отечественную войну, но и участвовавший в Корейской войне 1950-1953 годов, где и получил высокое звание «Героя» за таран своим МиГ-15 американского бомбардировщика В-29. «Но при чём здесь зубы?» – спросите вы. Да при том, что будучи курсантом того самого кавалерийского училища Субботин упал с коня, во время учебной атаки, и выбил на обеих своих челюстях все передние зубы.
Когда курсанта привезли в госпиталь и осмотрели, первичным решением ВВК  было – «зубы удалить, а курсанта комиссовать», но Субботин закрыл рот и не дался эскулапам. Позже языком он выставил все завёрнутые зубы на место и, плотно сжав их, зафиксировал челюсти так, что кормить его приходилось через трубочку и  специальными уколами глюкозы. На это «непокорное явление» обратил внимание один профессор медицины, под контролем которого и выходили Субботина.
Я лично видел этого человека в возрасте  «за шестьдесят», и, представьте, все зубы у него были своими, в том числе и передние.   
Так поступили и с матросом Дъяченко. Госпитальный стоматолог, а по жизни друг корабельного врача выставил все зубы не места, а Селюков контролировал и вёл больного до полного выздоровления в корабельных условиях. Все зубы, так же как и в истории с Субботиным, удалось сохранить. А из Сашки Дьяченко, впоследствии, получился замечательный и очень дисциплинированный матрос, служивший на лодке вплоть до перевода корабля на Балтийский флот и планового увольнения  самого матроса в запас.
Уже на Балтике, когда матросы его призыва и сам Дьяченко будут прощаться с экипажем, Александр выйдет из строя и, попросив слова у командира Б-177 капитана второго ранга Дербенёва, поклонится строю и, немного прослезившись, негромко скажет:
 — Берегите своего командира! Он вам отец и мать на всё время службы! И не делайте таких ошибок как я…
 Но это будет потом, а пока можно сказать, что Дербенёв вместе с экипажем пережил очередное испытание, первопричиной которого был он сам. И вряд ли мог быть оправданием тот факт, что на Б-177, задолго до прихода на неё Дербенёва, созрела неблагоприятная во всех смыслах обстановка, что матросы были готовы бросаться на офицеров с кулаками. Ничего бы не произошло тогда,  во время приготовления корабля к выходу в море, если бы Дербенёв контролировал ситуацию не как боксёр на ринге, а как будущий командир и действующий старпом.
               
                XXII.  КАЗАРМЕННОЕ ПОЛОЖЕНИЕ

                1
          Уж который месяц Дербенёв жил по-фронтовому «на два дома»: море –казарма, казарма – море. А как хотелось ему домашнего уюта и семейного тепла…
Вспомнив о последнем разговоре с супругой, Александр решил согласиться со всеми  её доводами в пользу развода, он даже не пытался спорить  о своей никчёмности, бездарности в семейных отношениях и даже мысленно согласился с тем, что в глазах Татьяны мог выглядеть бытовым алкоголиком. А как же иначе? Он же позволял себе иногда отметить календарный или семейный праздник рюмкой-другой алкоголя…
На самом деле Дербенёв просто физически устал. Вести борьбу сразу на двух фронтах – служебном и семейном – можно, конечно, долго, но только до тех пор, пока остаются хоть какие-то силы. Видимо, их как раз и не было уже у Александра.
О своём «историческом» решении Дербенёв сообщил супруге письмом. В этом послании он предложил Татьяне конкретные условия и сроки развода. Советчиком, а заодно и свидетелем своих намерений Дербенёв пригласил замполита.
Семья, как ячейка государства дала глубокую трещину,  неумолимо расширяющуюся  с каждым днём. Образовавшаяся пропасть разрушала семейные ценности и надежды, привычные  Дербенёву с самого детства,  а параллельно рушилось и само государство, в котором Александр родился и вырос, но эти процессы от Дербенёва не зависели.
 В начале девяностых годов прошлого столетия, как, впрочем, и всегда, начиная с сороковых, центральное место советской внешней политики принадлежало проблемам советско-американских отношений. За очень непростые для СССР годы перестройки состоялось несколько встреч Президента ещё Великой Страны Советов М.С. Горбачёва с президентами США Р. Рейганом и Дж. Бушем.  Результатом этих встреч стало подписание в 1987 году договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности, что не могло не повлиять на дальнейшую судьбу очень многих проектов подводных лодок, уже стоявших на вооружении и только разрабатываемых для ВМФ СССР. 
Летом 1991 года между нашими странами было  подписано новое соглашение о значительном сокращении стратегических наступательных вооружений, и этот процесс не останавливался, а ведь именно в этот период руководство советского ВМФ собирало на Балтике «кулак» из подводных лодок проекта 651, вооружённых крылатыми ракетами средней дальности?!
Стали меняться и взгляды руководства Советского союза на отдельные внешнеполитические акты западных стран. К примеру, не характерной для СССР стала реакция правительства нашей страны на войну 1991 года в Персидском заливе. Впервые за многие десятилетия, выступая в поддержку ведущих государств мира, Советский Союз вместе со странами мирового сообщества осудил действия Ирака против Кувейта.
Как итог «прозападной» политики  советского правительства и его приверженности принципам «демократии», насаждаемым США по всему миру, летом того же года впервые на ежегодную традиционную встречу лидеров семи ведущих стран был приглашён и советский  президент. На этой встрече обсуждались меры по оказанию помощи СССР в преодолении экономического кризиса и переходу к рыночной экономике. Простите, но кризис родился не сам по себе! Его можно было добиться только благодаря очень «умелому» руководству экономикой, внешней и внутренней политикой некогда могучей страны.
Новое политическое мышление советского руководства, поддерживаемое и одобряемое из США,  привело и к серьёзным геополитическим изменениям в мире. Во-первых, прекратила своё существование мировая система социализма. Во-вторых, в  1991 году был распущен Совет Экономической Взаимопомощи, а первого июля того же года, государства – участники Варшавского договора одобрили протокол о роспуске этой организации, и это в-третьих!
Таким образом, история  «холодной войны» как процесс противостояния двух противоборствующих систем закончилась, но  противоречия сохранились, правда, теперь они были иными, теперь главным принципом «демократии» по-американски стал принцип: кто сильнее, тот и прав!».

                2
— Над чем голову ломает мой будущий командир? — тональность голоса замполита свидетельствовала о его приподнятом настроении.
— Над очень непростым вопросом, повлияет эта бумажка на мою командирскую карьеру или нет? — невесело ответил Дербенёв.
— И что это за бумаженция, дай-ка взглянуть?
— Нет уж, извините! Не хорошо чужие письма читать, а это письмо супруге…
— И как оно должно повлиять на твою будущую карьеру? — не понял логических ходов старпома замполит.
— Очень просто! Вот ты, как замполит, скажи мне откровенно:  развод повлияет на моё назначение командиром или нет?
— И что, всё так запущено, что ничего сделать нельзя?  — изменившимся тоном поинтересовался Карпихин.
— Ты знаешь, Владимир Иванович, всегда, размышляя о проблемах нашей семейной жизни, я думал, что всё однажды уляжется, утрясётся, станет на своё место. Как в старину говорили: «Стерпится –слюбится», но прошли годы, и ничего не изменилось. Как были мы чужими, так и остались.
— А дети? — вновь поинтересовался замполит.
— А что дети? Это мы чужие с супругой, а дети наши – родные!
— Так, может, надо жить ради детей? — не успокаивался Карпихин.
— Вот и живу ради них, но жизнь-то идёт, причём наша жизнь! Может быть, её ещё можно сделать счастливой?
— Только никто не знает как? — философски ответил замполит. — Может, твоя питерская пассия виновата, Лена кажется?
— Ты знаешь, друг, если бы у меня всё было, как у моих родителей, например, никакие Лены возле меня не появились бы! Можно простить внезапную грубость, неумение готовить пищу, какие-то вредные привычки, типа вечно висящего бюстгальтера на спинке стула или дырявых носок в гардеробе у мужа. Даже измену иногда, если очень любишь, можно простить, но жить с чужим человеком, делить с ним кров, общие радости и невзгоды НЕВОЗМОЖНО! Потому что он просто тебя не понимает и не хочет понять! 
— Ну-у, тогда нам пора отведать сала, да под рюмашку! — снова прервал печальный диалог старпома  повеселевший  Карпихин.
— Какое такое сало? — растерялся Дербенёв.
— Домашнее, Николаевич, тёща прислала. Ох и тёща у меня, просто супер! А ты давай, доставай из заначки настойку свою на золотом корне, пока я за посылочкой сбегаю…
 Сбегав за посылкой, замполит собрал «за круглым столом» старпома всех балтийцев, также коротавших ночи напролёт в казарме, и организовал «семейное» чаепитие.  Естественно, разговор о семейных проблемах старпома пришлось отложить.
Очевидно, задумав  что-то «стратегически важное», Карпихин предложил Дербенёву вызвать супругу на Север к моменту очередного возвращения лодки с морей, то есть к первому апреля.
 — Почему именно к первому, ещё подумает что шутка? — уточнил Дербенёв, провожая гостей из каюты.
— Не подумает, потому что ты поставишь условие о разводе, если не приедет в назначенный срок, — хитро улыбнулся замполит прощаясь. — А насчёт развода, если всё же так случится, не беспокойся, сейчас к этому не так строго относятся, как раньше. Плюрализм мнений и демократия в отношениях, свобода нравов  и право на самоопределение дали о себе знать!
  — Всё хорошо ты придумал, замполит, голова твоя светлая, но где я размещать семью буду, в казарме что ли? — спохватился Дербенёв.
— А вот это моя забота, будет тебе жильё! Вон сколько квартир высвобождается после сокращения дивизии…

                XXIII.   ПЕРВОЕ АПРЕЛЯ

                1
          Среди ночи, вернувшись с моря, Дербенёв узнал от дежурного телеграфиста, что его жена с сыном прилетают уже сегодня, а за окном  только тридцать первое марта, метель и транспорт от Видяево до Мурманска не ходит, даже гусеничный…
— Почти как у Репина «Не ждали!» — сокрушался то ли погоде, то ли внезапному прилёту супруги Дербенёв.
— А почему, собственно, не ждали? — удивился замполит. — Ты же сам поставил ей условие приехать до первого апреля, иначе развод…
— И что теперь делать? — продолжил свои возмущения старпом. — То годами её не допросишься, а то вдруг: Здрасте! Явились не запылились! Квартиры нет, дорог тоже!
— Ты ещё посокрушайся, что снега выше крыши в Заполярье выпало зимой! Эка невидаль!  — не соглашался с доводами коллеги замполит. — Кому будем жаловаться на снег? Может, в небесную канцелярию позвоним? Скажи спасибо, что не в море сейчас, а то было бы совсем весело!
— И то правда! — медленно приходя в себя от внезапно нахлынувшего «счастья», согласился Дербенёв. — А с квартирой-то как быть? Ты же обещал, что к приезду моего семейства будет жильё…
— Раз обещал, значит так и будет! — уверенным тоном, как обычно и говорят замполиты, подтвердил свои слова Карпихин. — Ты самое главное, когда будешь ехать в посёлок из аэропорта, на каждом КПП  звони командиру. Он будет знать адрес, по которому вы будете жить. 
Видя;ево, или как его ласково называют местные жители «Монте – Видео», это посёлок закрытого типа в Мурманской области, расположенный в  сорока километрах от столицы региона. Закрытого типа означает, что просто так, «любому грешному» туда не проехать. Во-первых, это пограничная зона, как-никак рядом Норвегия – страна НАТО. Во-вторых, это населённый пункт, а значит миграционный и милицейский контроль, и в-третьих, это военно-морская база, следовательно, военный гарнизон со своим КПП и комендантским контролем.
Основан посёлок 31 июля 1958 года и первоначально назывался Урица, так как расположен на одноимённой реке.  Сегодняшнее название получил спустя шесть лет после основания, в честь подводника Фёдора Видяева. Говоря об этом посёлке, нельзя не вспомнить и о том, что в 2000 году из Видяево ушла в свой последний поход атомная подводная лодка «Курск».
Но это всё история, а мы должны вернуться в ту ночь перед историческим воссоединением семьи Дербенёвых.
— А твоя стратегия не подведёт, мастер золотых обещаний и гений «придворных» интриг? — уточнил Дербенёв, слабо веря в обещания замполита.
— Я, конечно, не волшебник, я только учусь, но ради такого случая волшебство постараюсь всё-таки исполнить, — интригуя и одновременно искушая своими обещаниями, закончил Карпихин. — А теперь пойдём спать. Утром ранний подъём, хотя утро, кажется, уже наступило…
  — Какой спать? Надо боцману домой звонить, он обещал в случае приезда супруги в аэропорт и обратно на своей шестёрке слетать!
Поспать Дербенёву в ту ночь так и не удалось, хотя пару часов перед поездкой в Мурмаши  он всё-таки «прикорнул».
Уезжал Александр в аэропорт с каким-то недобрым предчувствием, без всякой уверенности на успех.
Карпихин, наоборот, подключив к работе не только личный состав корабля, но и самого командира, развернул поистине настоящую   поисково-жилищную операцию в гарнизоне, правда, к моменту прилёта самолёта удалось выбить только мебель, и то условно, потому что никто не мог знать, сколько комнат будет в будущей квартире старпома.
Вся стратегия, на которую рассчитывал замполит, летела в тартарары. Не помогли даже связи, наработанные Карпихиным за два с половиной года службы на Севере. Не сработал и командирский «резерв», о котором однажды проговорился Бискетов.
А Дербенёв в это время прибыл в аэропорт и, купив цветы, ждал выхода пассажиров в секторе прилёта.

                2
              Первым и, наверное, естественным для супруги вопросом, который задала Дербенёва Александру, был вопрос о том, где она с ребёнком, то есть с сыном, будут жить.
Делая вид, что он не замечает остро поставленного вопроса, в котором пока не нашлось места самому Дербенёву, Александр уклончиво ответил:
— Будем жить в посёлке с красивым названием Видяево, дорогая. Посмотри, сколько снега намело за сутки. Мы едем как в тоннеле, а в Мурманск ехали за первыми грейдерами. Вчера транспорт вообще никакой не ходил.
— Мама, мама! — закричал сын, когда машина взобралась на «тёщин язык» . — Смотри, там горы!
— Это не горы, сынок. Это сопки, они похожи на горы, но несколько меньше, — поправил сына Дербенёв. — Красиво, правда? — спросил он у заскучавшей вдруг супруги.
 — А в Киеве тюльпаны на клумбах расцвели… — с какой-то грустью и даже тоской ответила Татьяна.
И вот первый КПП, пограничники проверили документы, а после Дербенёв ринулся к телефону.
— Степан Васильевич! Какие новости для меня? — с трепетом, как студент, ожидающий результатов сдачи экзамена, поинтересовался Дербенёв.
На другом конце провода спокойно, почти флегматично ответил Бискетов:
— Хороших новостей пока нет, ваш вопрос решается…
— Ты куда бегал? — полюбопытствовала Татьяна, когда Дербенёв вернулся в машину.
— Куда ехать? — параллельно подыгрывая старпому, спросил боцман.
 — Ехать домой, а бегал я по нужде! — с самого утра терпел.
— Фу, как неприлично, папа! — отозвался маленький сын, ты же учил меня, что надо говорить в таких случаях: «ходил звонить по телефону»…
— А ты сам, не хочешь «позвонить», случайно? — закрывая тему, поинтересовался Дербенёв.
— Нет, пока, — отозвался шестилетний Вова.
— Как поживают родители? Как там Люся, как её учёба? — обращаясь к супруге, сменил тему Дербенёв.
— Всё нормально, только по радио всё время о референдуме говорят. Никто не знает, что будет завтра, многие мечтают об отделении и самостоятельной, независимой Украине, говорят: «Хватит кормить москалей».
— Хочешь, угадаю с первого раза, чьи это слова? — предложил Александр. — Почти на сто процентов уверен, что это слова твоего родного дяди из Киева. Вырастила же Родина-мать на погибель свою падаль этакую.
— Да, ты прав, это его слова, но самого печального ты не знаешь. Сегодня таких, как он, на Украине уже не сотни, а тысячи, и я откровенно скажу, мне страшно!
 — Не бойся, мы ведь теперь вместе! Да и референдум показал, что почти восемьдесят процентов населения страны высказались за сохранение СССР.
— Так-то оно так, но у вас здесь, в глуши многого не видно,  многого  вам просто и не говорят, а там, на Украине, да и у нас в Латвии я нос к носу видела рожи этих бывших эсэсовцев,  бандеровцев и лесных братьев, повылазивших, как упыри, из всех щелей. Теперь они из преступников тихой сапой превращаются в национальных героев. Да и референдум, по слухам, прошёл не так гладко, как нам официальные власти рассказывают.
— Это я знаю, и не по слухам. — согласился Дербенёв. — Нам официально доводили что Армения, Абхазская АССР, Грузия, Молдова, за исключением Приднестровской и Гагаузской республик, Литва, Латвия и Эстония в нарушение Конституции и законодательства СССР фактически блокировали исполнение решения Съезда народных депутатов СССР о проведении референдума. Но это не означает, что референдум там не состоялся. Все желающие могли проголосовать в воинских частях и гарнизонах, как, собственно, и было организовано.
— Правильно ты заметил, — тихо сказала Татьяна, — «все желающие», а ты в курсе, что радио «Свобода» вместе с «Голосом Америки» обнародовали реальные цифры голосов за независимость этих стран, отданные те ми же «желающими»? Так вот, знай - от семидесяти двух до девяносто девяти процентов граждан названных тобою республик проголосовали за государственную независимость от СССР! Так-то, милый…
 — Печально, но не смертельно! — констатировал Дербенёв. — Но печально даже не то, что где-то в Прибалтике или Закавказье нашлись люди, пожелавшие решить свою судьбу по своему усмотрению, а то, что обе наши столицы проголосовали как «пятая колонна». Только около половины москвичей и ленинградцев проголосовали за сохранение СССР.
Увлёкшись разговорами на политические темы, Дербенёв не заметил как машина остановилась у очередного КПП.
— Вам позвонить надо! — напомнил боцман.
— Что-то частенько ты бегаешь, папочка?! — заметил малолетний Володя.
 —  Товарищ командир!  — почти взмолился Дербенёв, припадая к трубке.  — Какие новости?
— Обстановка без изменений!  — также флегматично, как и раньше, ответил Бискетов.
«Это полнейший крах всех надежд! КАТАСТРОФА!» — подумал  Александр, усаживаясь на своё место.
—  А на какой улице мы будем жить?  — как опытный провокатор поинтересовался маленький Володя.
— На очень красивой улице! — бросил на ходу Дербенёв.
— А как она называется? — снова поинтересовался «провокатор».
— Сынок, папа и сам не знает, как она называется! — догадалась проницательная мама Таня.
— Почему не знаю, очень даже знаю…
— Улица Центральная первый дом с краю! — решил за всех боцман, и машина тронулась в путь.
До последнего КПП долетели так быстро, что Дербенёв не смог даже с мыслями разобраться.
— И как мои дела? — робко поинтересовался он у командира, когда после гудков в трубке раздалось характерное «Алло».
— Дела? Дела отлично! Улица Центральная, дом восемнадцать квартира девять. Первый дом с краю, третий этаж. Однокомнатная квартира. Там сейчас половина  экипажа старается, особенно кок, так что скажи боцману, чтобы сильно не гнал.
Вернувшись к машине, Дербенёв властно и громко объявил:
— Боцман, будь осторожнее по снежному насту, не гони! Куда ехать, знаешь!
«Старый морской волк» всё понял и, нисколько не обидевшись на указующий тон старшего помощника, спокойно поехал по им же «назначенному» адресу.
    
                XXIV. СЕВЕРНОЕ СИЯНИЕ

                1
       Только спустя несколько дней Александр узнал от замполита, что квартира, «свалившаяся на голову» Дербенёвым как снег с ясного неба,  оказалась только что сданной «по случаю перевода части на БФ» квартирой его же подчинённого – командира ЭНГ лейтенанта Бабича. «Но что это теперь меняло?» Одни владельцы сдали, другие получили…
«Конечно, квартира не апартаменты на Лазурном берегу! Хрущёвка с печкой на кухне и титаном для горячей воды, но жить можно!» — подумала Дербенёва при первом знакомстве с неизвестной пока обстановкой, но, обжившись за пару месяцев, она научилась видеть и положительное в своей «новой» роли.
Её, например, радовало, что квартира была отдельной,  и для ребёнка, невзирая на официальную однокомнатность жилья, проектом предусматривалась своя полукомната – некий закуток в виде «аппендикса» два на три метра  жилой территории. Но больше всего Татьяну поразило тогда, в день приезда, что в квартире царили порядок и чистота, а корабельный кок приготовил шикарный обед и ужин для всей семьи. Радовал Дербенёву и размер зарплаты мужа, исчислявшийся теперь тысячами… Угнетало только казённое постельное бельё с маркировкой «ВМФ» и такая же мебель с номерами по учёту в КЭЧ .
«Правда, с этим можно и смириться, это же временно…» — убеждала себя Татьяна, пока муж находился на службе. — «А с его нынешней зарплатой я бы отсюда вообще никуда не уходила!».
Да, действительно, отдалённые гарнизоны и базы ВМФ обеспечивались по особым нормам и правилам, а за службу в Заполярье выплачивалась ещё и отдельная надбавка к денежному довольствию, но и здесь «за тремя границами контроля» нет-нет, да и случались перебои со снабжением или обеспечением. Правда, в этом случае всегда можно было съездить в Мурманск и купить там всё что угодно, лишь бы деньги были.
На дефицитные, как правило, импортные товары существовала очередь, контролируемая по-старинке  политотделами, а рулил всей этой организацией, тоже по старой советской традиции, командир гарнизона или старший морской начальник. Но Татьяну и это не смущало: ребёнок одет, она тоже, а муж и в военном мундире красив! Что касается бытовой техники, так в Лиепае, куда они скоро вернуться, есть всё необходимое и даже больше, не зря же Дербенёв по морям да океанам шастал все эти годы!»

                2
— Папа, а что это в небе горит? — спросил младший Дербенёв, когда «мужчины» поднялись на сопку.
— Ты лучше скажи, что вы делали у питьевого озера, путешественники? — поинтересовался Александр, поднимая сына на руки.
— Да ничего особенного, мы с пацанами там чеснок молодой собирали, и я маме немного набрал…
— Тогда ладно, молодец, только надо говорить всегда о своих планах родителям! — согласился Дербенёв-старший.  —  А в небе, сынок, горит северное сияние. Конечно для конца весны это редкость, но бывает, это явление случается и в этот период.
  — Красивое оно – сияние это…— загадочно глядя в небо, вымолвил Дербенёв-младший. — А какие над нами звёздочки горят?
— Это, Вова, созвездие Лебедя расправило свои крылья. Его ещё называют  Северный Крест, по аналогии с Южным Крестом, который находится в небе Южного полушария нашей планеты.
— А что такое аналогия? — спросил сын.
— Это сходство или похожесть! Вот ты, например, похож на меня и маму,  а Северный крест немного похож на Южный, только больше  размером.
— Понятно, значит они родственники, кресты эти…

                3
 Шло время, Б-177 закончила формирование экипажа, отработку и сдачу курсовых задач, выполнила все положенные боевые упражнения, и даже Дербенёву в ходе отработки задач боевой подготовки  была предоставлена возможность выполнить так называемые командирские стрельбы ракетным оружием. С чем он вполне успешно справился.
 Оставалось пополнить корабельные запасы до полных норм, загрузить боевые ракеты и после контрольного выхода осуществить межфлотский переход к новому месту базирования, который был спланирован командованием на вторую половину июля.
  А между тем там на «Большой земле» обстановка менялась очень динамично и не в лучшую сторону. Значительно  обострились центробежные тенденции в стране. Союзные республики вводили таможенные барьеры, ограничивали вывоз со своих территорий промышленных товаров и продуктов питания. По мнению некоторых экспертов той поры, к лету 1991 года реально встала угроза голода, развала энергосистемы, разрухи на транспорте…
На выборах в большинстве вчера ещё братских республик победу одержали политические силы, выступающие под лозунгом экономической независимости и государственного суверенитета. Недоверие к союзной власти и прежде всего к её руководителю –лауреату Нобелевской премии М.С. Горбачёву – нарастало повсеместно, коммунисты стали поговаривать о необходимости введения в стране чрезвычайного положения.
А в Видяево, тем временем, наступило первое июня 1991 года – день рождения Александра Дербенёва. Татьяна готовила грандиозное застолье, потому что Александр пригласил всех офицеров и мичманов не занятых на дежурстве и вахте к праздничному столу. Единственной неувязкой  была запланированная экипажу лодки на этот день погрузка ракет в Западной Лице.
Заблаговременно перейдя к месту погрузки, Б-177 заняла своё место у борта плавкрана, с другого борта грузила ракеты лодка проекта 667БДРМ. За время ожидания «очереди» Дербенёв успел пообщаться с одним из своих товарищей по классам.
Владимир Багрянцев со дня на день должен был назначаться командиром атомной подводной лодки проекта 949А и друзьям было о чём поговорить.
— Ты чего здесь, в Лице, делаешь, братан? — удивился Багрянцев.
— Ракеты гружу! — радостно ответил Дербенёв.
— Я тоже, а что на Балтике уже негде грузить? — продолжал удивляться Владимир.
— Дружище, я год как на Севере служу, считай, сразу после классов и сюда! — и вовсе рассмеялся Александр. — Мы теперь на седьмую дивизию замыкаемся…
— А мы скоро в неё вольёмся! Вот и послужим вместе, я буду только рад переманить тебя на свой проект.
— Не получится, Володя, в июле мы перегоняем лодку на Балтику, может, и я к тому времени командиром стану.
— Жаль! — огорчился Багрянцев. — А ты знаешь, что Юрка Цуканов по соседству с твоей дивизией служит и базируется там же, в Ара-Губе? Он старпом на 670-м проекте…
— Не-ет, первый раз слышу, я только Олежку Шумицкого встречал, и то в Росте, рядышком ремонтировались. Он у нас  командир лодки 641- го проекта.
— Это я слышал, а чего такой весёлый? — переспросил Владимир. — Не праздник сегодня  и не выходной…
— Так тебя же встретил, к тому же день рождения у меня, тридцать два стукнуло. Разменял возраст Христа!
— Только судьбу его не примерить бы на себя…— сразу замкнувшись, как-то невесело произнёс Багрянцев.
— А Катерина как? Сыновья?
— Всё хорошо, а у тебя? Или ты всё с «красными сапожками» дружишь?
— Семейство моё тоже здесь, — как-то неопределённо ответил Александр, тоже погружаясь в свои, только ему известные размышления.
— И что мы по этому поводу даже пуговицы на кителях не полирнём? — уточнил, вдруг повеселев, Багрянцев.
— Нет, Вовка, не могу. Сейчас наша очередь ракеты грузить. Видишь, вон там БДРМ заканчивает, а мы следующие. Будет возможность, заезжайте с Катюшей: улица Центральная, дом восемнадцать, квартира девять. Всегда рады вас видеть!
Дербенёв попрощался и побежал на свой корабль.
 — До встречи «Душечка»! — крикнул вслед ему Багрянцев.
Александр услышал слова товарища  и вспомнил, что именно так называла его Екатерина Багрянцева, когда тот иногда бывал в гостях у этого замечательного семейства.
               
                4
             Сразу после погрузки ракет Бискетов запросил разрешение оперативного дежурного Северного флота на переход в пункт базирования, то есть домой, в Ура-Губу, но разрешения не получил в связи с резко меняющимися условиями погоды. И действительно, вдруг налетел ветер, ударил снежный заряд, да такой силы, что видимость упала до одного-двух кабельтов.
— Что будем делать? — скорее у себя, чем у командира, спросил Дербенёв. — Пора бы уже и коней запрягать, а то хлопцы до зелья больно охочи…
— Пора-то оно пора, только погода дрянь! Подождём что будет дальше, а там по обстановке…— ответил командир, прячась от снега под козырёк. — А что, Александр, на Балтике тоже бывают снежные заряды?
— Бывают, Степан Васильевич, только не первого июня…
Спустя два часа ветер стих, снег закончился, а из-за поредевших туч выглянуло яркое солнце. Бискетов вновь запросил «Добро» на переход и вновь получил отказ, теперь по ГМУ в Ура-Губе.
— Мостик, радисты! Нам добро на переход в Ара-Губу! — прокричал радостно старшина команды радиотелеграфистов.
— И на том спасибо! — выжал из себя «благодарность» Дербенёв, объявляя «Экстренное приготовление корабля к бою и походу».
Только Б-177 пересекла линию мысов Добрягина и Выевнаволок, поворачивая в Ара-Губу, как снова попала в снежный заряд.
 — В таких условиях и Арские острова можно форштевнем посчитать! — заметил боцман, припадая к окулярам бинокля.
— БИП, ГКП! Как корабль лежит относительно рекомендованного пути? — запросил Дербенёв, стоявший  сейчас на левом крыле мостика.
— Мостик, БИП! Корабль находится на рекомендованном пути. — голос начальника радиотехнической службы звучал уверенно и бодро, что вселяло уверенность в безопасном движении подводной лодки в сложных гидрометеорологических условиях.
— Не зря ты их муштровал, Александр Николаевич! — похвалил Дербенёва командир. — Стараются! Смотри на ВИКО,  точно по линии ФВК  идём!
— Спасибо, Степан Васильевич, воспринимаю вашу похвалу как подарок ко дню рождения?!
Когда Б-177 швартовалась к лодке проекта 670, Дербенёв не сразу заметил, что на корпусе атомохода стоит небольшого роста офицер, до боли напоминавший ему  самого хитрого слушателя их группы на ВСОК ВМФ по фамилии Цуканов.  В отличие от Дербенёва, офицер, принимавший швартовы, сразу узнал голос своего товарища и обратил внимание, что его атомный ракетоносец на фоне подходящего корабля вмиг превратился в «маленький кораблик», внешне почти в полтора раза меньший, чем швартующаяся  «дизелюха».
— А я никак ума не приложу, что это за мастодонт из снежной пелены выползает и, главное, прёт прямо на нас, но как только голос своего однокашника услышал, понял – всё в порядке, балтийцы приплыли! — Юра Цуканов, тут как тут «нарисовавшийся» во время швартовки, встречал Дербенёва у себя в каюте.
— А мы с Вовкой Багрянцевым только несколько часов назад как о тебе говорили! — радовался очередной встрече Дербенёв.
— Всё я знаю, Саня. Трофимыч мне звонил сразу после вашего разговора. И про твой день рождения тоже знаю. А вот тебе и подарок к месту, от нас. — Юра достал из сейфа чернильную ручку фирмы Waterman и набор карандашей от Koh-i-Noor Hardtmuth a.s.
— Ой, спасибо, друзья. Не ожидал, но очень приятно. К тому же ты, в отличие от Вовки, наверное, сможешь прибыть ко мне на «банкет»?
— Спасибо, Саня, за приглашение, я бы с радостью, но сегодня старшим на борту выпало быть именно мне. Забегу как ни будь в следующий раз, а пока давай по пять капель за твой день «варенья»…
— Товарищ капитан второго ранга! — В каюту к Цуканову вошёл какой-то офицер похожий на «особиста»  и, подозрительно окинув взглядом накрытый к «чаепитию» стол, сообщил: — На соседней лодке тревога, ищут своего старпома.
— Это я?! А что случилось? — встал из-за стола Дербенёв, поставив рюмку с коньяком на место.
— Вам «Добро» на переход в Ура-Губу…
— Уже бегу! Прости, Юра, и ещё раз спасибо! До встречи. — на ходу прокричал Дербенёв, удаляясь по коридору.
И всё повторилось вновь, почти слепое перемещение по Ура-Губе и швартовка, которую «не ждали». Спасибо Игорь Федюнинский, удивительным образом, оказавшийся на причале, организовал швартовные команды для встречи Б-177. 
— А ты здесь какими судьбами? — удивился очередной встрече Дербенёв. — Где Балтика, а где мы?
— А мы, товарищ без пяти минут командир, прибыли к вам с проверкой от штаба Балтфлота. — загадочно ответил Федюнинский.  — Я ведь теперь в кадрах флота служу…
— И Борковский здесь?
— Нет, он теперь первый заместитель начальника штаба Балтийского флота, а бригадой командует бывший начальник штаба одного из соединений подводных лодок. Ваш северянин, кстати.
— Какой бригадой? — снова удивился Дербенёв.
— Пятьдесят восьмой бригадой, она теперь вместо шестнадцатой дивизии, так-то! Ох и отстали вы здесь, Александр Николаевич!
 — И когда проверка? — не удержался от вопроса Александр.
— А сегодня у нас что по календарю? — лукаво глядя в глаза Дербенёву, уточнил Федюнинский.
— Суббота и мой день рождения!
— Исходя из этих обстоятельств, проверка начнётся не раньше понедельника третьего июня! Это решение флотской комиссии.
— А коль так, айда ко мне в гости, балтиец, я уже свободен на сегодня. Механик бьёт заряд батареи, а замполит  ему помогает. Таково решение командира.
Подойдя к дому, товарищи увидели, как Дербенёв-младший лихо скользил на санках, обуздав теневую сторону ближайшей сопки, а местная ребятня ему не менее лихо подсвистывала.
— Тоже, наверное, будущий командир? — поинтересовался Федюнинский. — Гляди, как малышня вокруг младшего Дербенёва радуется жизни.
— Это только ему решать! Время покажет! — спокойно ответил Александр, приглашая товарища в подъезд, где жили Дербенёвы.
 Застолье, было в разгаре, когда за окнами прогремел колёсами какой-то грузовик. Раздался скрип тормозов, и через три минуты все услышали звонок в дверь. Гости как по команде посмотрели на часы. Циферблаты отбивали давно наступивший отбой, и половина второго ночи не предвещала ничего хорошего. Татьяна Дербенёва открыла дверь, в которую тут же вихрем влетел замполит. Вид, конечно, у него был не праздничный, а, скорее, наоборот. Лицо и правая рука в копоти, левая рука перебинтована, а комбинезон, в который почему-то был одет Карпихин, весь промаслен до такой степени, что с него капало, а местами и просто текло машинное масло вместе с эмульсией…
— На лодке пожар в шестом отсеке! — спокойно без надрыва оповестил замполит.
У Дербенёва, да и у всех присутствовавших на банкете сразу оборвалось что-то внутри!
— Загорелся силовой кабель по правому борту и… естественно распределительный щит номер три выгорел полностью! — так же спокойно продолжил Карпихин, высматривая на столе, чтобы ему такое  съесть! — Но мы всё потушили, жертв и пострадавших нет. А кабель и щит сняли с Б-304, давно «замёрзшей» в отстое без экипажа. Она не обиделась, потому что мы поставили ей «на замену» наш щит. Всё уже проверили, работает! Заряд батареи продолжается, а я хочу чего-нибудь съесть и механику заодно пайку принести, потому что матросов покормили, а нас некому…
— Да тебе, Владимир Иванович, и сто граммов не помешает, после такого. — предложила хозяйка.
— Нет, нет! Я лучше утром забегу, если можно, а пока только поесть и руки помыть…
— У меня созрел тост! — громко объявил Бискетов, тактично молчавший всё это время. — Попрошу всем наполнить бокалы и рюмки!  Сделав ещё одну паузу, и осмотрев гостей, готовых его слушать Бискетов продолжил: — Много сегодня за этим прекрасным столом было сказано разных слов о службе, о любви и даже о проблемах в нашей стране. Я же предлагаю тост за наш экипаж и за его будущего командира, который не просто разменял сегодня свой тридцать третий год жизни. А, вступая в  возраст Христа, немало своих сил и здоровья положил для формирования коллектива, которым каждый из нас теперь может без лишней скромности гордиться. И ещё… В качестве дополнения хочу сообщить, что представление о назначении  Александра Николаевича на должность командира подводной лодки отправлено командующему флотом!

 г. Калининград                08 июня 2016 года