Чапа

Чапа - помесь таксы с овчаркой, бочонок на коротеньких ножках.  Их всего четыре, хотя при такой длине тела сорок было бы сподручней, или сподножней.
Несмотря на старость и неуклюжесть собака работала. Сторожем. На станции юннатов. Зарплату ей не платили, зато было служебное жильё - будка и завтрак, обед, ужин. По расписанию. 
Обязанности цепного пса исполнял Шарик. Чапа же привязи никогда не знала. Она свободно ходила, где ей вздумается, следя за порядком. Попусту Чапа не лаяла, но умела нагнать страху, просто грозно оскалив зубы.
У Чапы имелся только один авторитет – «королева Виктория». Так за глаза звали директора станции юннатов Викторию Сергеевну. В сердце дворняги любовь к хозяйке занимала всё пространство, не оставляя места другим привязанностям. Каждое утро собака выходила к калитке встретить начальство, чтобы проводить его до кабинета и обменяться по дороге новостями. Говорила, конечно, Виктория Сергеевна, а Чапа слушала и виляла хвостом. Потом ей на крыльцо выносили что-нибудь вкусное из домашней еды. Запах угощения собачий нос чуял на большом расстоянии, но даже если сумка была пуста, ритуал встречи сохранялся.
И кто бы мог подумать, что старушка Чапа помрёт не от преклонных лет, износив свой растянутый таксий организм, а героически погибнет при исполнении служебных обязанностей? Скорее всего - никто. Уж слишком комично выглядела псинка-сороконожка. Но...
В последнее лето жизни собаки на станции появилась утка. Это была взрослая птица с подрезанными крыльями. Ночь она проводила в «живом уголке» вместе с морскими свинками и черепашками, а день – в тесной вольере на зелёной лужайке. Кроме корма и камешков для переваривания пищи утке ставили в клетку тазик с водой. В этой ёмкости она едва умещалась. Вдобавок ко всему к лапке мученицы на случай попытки побега привязывали верёвку. Путы натирали кожу и придавали птице сходство с чёрными африканскими невольниками времён работорговли.
В тот год на станции юннатов вырыли прудик. То ли для разведения в нём рыбок, то ли чтобы всегда иметь про запас отстоявшуюся воду. Берега живописного бассейна обложили огромными валунами, а вокруг высадили влаголюбивые растения. Оазис вышел на загляденье! Но всё прекрасное таит в себе гибель.
Как-то утром женщина, которая ухаживала на станции за животными, отнесла утку не в вольеру, а взяла да и выпустила её в пруд.
До сей поры птица никогда не имела дела с «большими» водоёмами, потому освоилась не сразу. Но уже через несколько минут она почувствовала себя в родной стихии.
После этого случая утку каждое утро выпускали поплавать. И прожила бы она всё лето нормальной утячьей жизнью, не случись беда.
Однажды про крякву впопыхах забыли, и та осталась в пруду на целые сутки. Как назло, ночью разыгралась непогода. Резко похолодало, подул порывистый ветер, ломая на деревьях сухие сучья; раздались раскаты  грома, небо озарили вспышки молний; из тяжёлых туч хлынул проливной дождь.
В такое ненастье неуютно и страшно даже дома. Что творилось на пруду жутко представить. Перепуганная утка обессилела от борьбы за жизнь. Она громко звала на помощь, и та явилась в лице Чапы. Чувствуя свою ответственность за юннатское хозяйство, коротконогая собака прыгнула в пруд. Утка в панике бросилась на дворнягу, как на спасательный плот. От неожиданной атаки Чапа ушла под воду, потом вынырнула, жадно глотая воздух. Однако набрать в лёгкие новую порцию кислорода, не позволили колошматящие по собачьей голове крылья смерти.
Утром бездыханных питомцев вытащили из водоёма. Виктория Сергеевна, редко дававшая слабину, не сдержалась. Её глаза заволокли слезы, а в горле сильно запершило. Она потеряла любимого работника и преданного друга.
На станции юннатов есть могилка Чапы, зелёный холмик, заросший незабудками и колокольчиками. Сюда часто приходит «королева Виктория» и по привычке рассказывает Чапе обо всех новостях. А колокольчики, вторя ей, вызванивают нежную мелодию: «Динь-дон! Верные сердца живут вечно! Динь-дон!».