Феникс

Мой учитель математики умер на прошлой неделе. Во вторник. А мой сосед только что вернулся из магазина с двумя бутылками пива.

Все бы ничего, но это один и тот же человек.

***

Арсений Степанович был довольно молод и даже горяч для учителя. Ему было немного за сорок, он имел черные витые усы и длинные волосы. Этими волосами он сильно тряс, когда пытался решить какую-то очень сложную нестандартную задачу или объяснял непонятливому ученику что-то из высшей математики. Арсения Степановича в школе очень любили. Его уроки не были скучными. Относился он ко всем одинаково, то есть не запоминал имена учеников и вообще каждый день здорово бесил наших отличников.

— Решила!
— Может быть. Но у вас корня не хватает.
— Пятого?!
— Пятого. Это ноль, девушка. Я не о знаниях, а о корне. Решаете вы на четверку.
— Арсений Степаныч, но мне нужен хороший аттестат...
— А? Что?

Оценки Дятел ставил очень старательно и сразу же после того, как их озвучивал. И я бы не сказал, чтобы он хоть раз недооценил или переоценил чьи-то знания. Что? Дятел? Ну да, было у него такое прозвище. Арсений Степанович носил черный пиджак, черные брюки и красную рубашку. Ну и в поведении его тоже нечто дятловское было. Материал нам в головы он вдалбливать умел.

Мне повезло не только попасть в класс к Арсению Степановичу, но и быть его соседом. Я знал этого человека с пяти лет. Мы тогда встретились на лестничной площадке, и он вдруг спросил у меня:

— Два плюс два?
— Э...
— Ай, ладно. Запомните: четыре!

Дятел быстро упорхнул к себе в квартиру. Я тогда был тупой, и поэтому только под вечер понял, чего он от меня добивался. Спустя семь лет Арсений Степанович спрашивал у меня уже более сложный материал, но отвечал я иногда все тем же "Э".

А потом математик умер! Эта весть накрыла меня в конце одиннадцатого класса. Я готовился к экзаменам, был май, мозг работал в состоянии близком ко сну, и своего одноклассника Гришку я даже не понял сразу:

— Арсений Степанович умер!

Минуту мы молчали. Потом я осторожно спросил:

— Когда?
— Так в субботу, после занятий!

Я отчетливо помнил, что вчера выносил мусор Арсения Степановича. А в субботу вечером он даже заходил к нам на чай, и мы с родителями смотрели телевизор.

— Да нет. Да не может такого быть. Прикалываешься, да?
— Я, по-твоему, совсем дурак? О таком не шутят.
— Ладно, — пересилив себя, я спросил: — А когда похороны?
— Завтра. После уроков. Вся школа будет.
— Уж не сомневаюсь...

Мы еще поговорили о том, какой это был хороший учитель, и что умер слишком рано — все же сердце очень ненадежная штука. Мы подумали, кто бы мог заменить Арсения Степановича, но вариантов не нашлось.

А когда я пришел домой, то увидел из окна Дятла. Он возвращался из магазина с двумя бутылками пива в руках. На нем были спортивные штаны, майка... и не было усов, что совсем меня поразило.

Я специально вышел в подъезд и стал ждать. Раздались шаги, и на третий этаж не взлетел, а забрался он — живой и здоровый Арсений Степанович. Только вот раньше он не пил, а усами своими гордился больше всего на свете.

— Арсений Степанович!
— Чего тебе, парень?

Он никогда не обращался к ученикам на "ты", и это меня жутко смутило. Я замолчал, и Дятел (правда, теперь уже больше похожий на ворона) молча прошествовал мимо, хлопнув на прощанье дверью квартиры.

Дома за обедом мама рассказывала о том, что, мол, помер школьный математик. Она плакала и вытирала платочком слезы. Отец сидел мрачный — они с Арсением Степановичем были хорошими товарищами и часто играли в шахматы.

Я молчал и делал вид, что мне тоже грустно. Так и ходил весь оставшийся день. Полумертвый Дятел не давал мне покоя, и я, как бы странно это ни звучало, ждал похорон, как своего дня рождения.

С рассветом следующего дня наступил вторник, и в три часа школа собралась во дворе. Под пасмурным небом раздавались речи, плакали ученики и учителя, а я уже сомневался в том, что видел вчера своего учителя. В гробу лежал он — Арсений Степанович, лежал в черном костюме и красной рубашке. Лежал с усами. Мне пришла в голову мысль, что я встретился в подъезде с его братом-близнецом, или просто очень похожим братом, который был наследником квартиры. Но это следовало проверить, потому что с датами кое-что все же не совпадало: так вышло, что до моей семьи осознание того, что Дятел умер, дошло позже.

Голова кипела.

Сразу после похорон я отправился в гости к мертвецу. Три стука в дверь — и тишина. Четвертый, пятый, за ним шестой. Когда я уже барабанил в двери, раздался знакомый мне голос с незнакомыми, раздраженными интонациями.

— Иду... Иду.

Еще за дверью отчаянно ругались. Там что-то рухнуло, и птица наконец вылезла из гнезда.

— Ты чего пришел, парень? Вспомнил, что вчера сказать хотел?

Он был достаточно пьян и зол. Лицо из вечно насмешливого стало мрачным, глаза больше не горели и даже не блестели, нет — в них теперь можно было увязнуть. Усов не было. За спиной Ворона я увидел упавшую вешалку с черным пиджаком и красной рубашкой.

— Арсений Степанович... Это вы?
— Ну, по имени и отчеству, может быть, и я. Тебе чего?
— Погодите, вы меня не помните?

Я спохватился, так как математик вообще никогда никого не помнил.

— Помню. Дмитрий. И что?
— Но вы же...
— Что я?

Он, тяжело улыбнувшись, посмотрел на меня и облокотился о стенку.

— Умерли.
— О. Надо же. Может быть, и умер.

Ворон зевнул и собрался было захлопнуть дверь, но я остановил его и крикнул:

— Объясните, Арсений Степанович! Объясните, я это уравнение не решу! Пожалуйста, уделите время!
— Сдох твой математик, Димка.

И дверь захлопнулась передо мной. Как будто бы вдалеке прозвенел звонок. А задача решения не имела. Не выдумало еще человечество таких теорем и правил, чтобы ее решить. Хотя, скорее всего, выдумало, но я их в школе еще как-то не проходил. И не пройду.

Тогда я сел под дверью и тупо стал ударять рукой назад. Раздавался ритмичный глухой стук, но на стук вороны, вроде как, не отзываются. Тогда я попробовал петь.

— Черный ворон... Что ты вьешься... Над мое-е-е-е-ю головой!

Вместо Арсения Степановича вышел отец и затащил меня домой. Видимо, я не умел петь, но мама установила диагноз: жар и бред. Я не чувствовал никого жара. Но точно бредил.

— Как зовут нашего соседа из пятой, мама?
— Сеня.
— Нет, нет... По отчеству?
— А я разве помню? Отца спроси.

Но отец положил мне на голову холодное мокрое полотенце и ничего не ответил. Встать с кровати мне не дали, и я от нечего делать заснул. Из соседней комнаты доносилось:

— Это все из-за смерти Арсения Степаныча... Все же наш Димка раньше смерти-то и не видел.
— А я говорю, это все экзамены. Он с ними так парится... Не как я в свое время.
— Саша! Ты работаешь в магазине сантехники! Хочешь своему сыну того же?
— Да может, и хочу...

Когда я проснулся, дождь закончился. Был розовый вечер, тучи изредка закрывали солнце. Дерево у беседки во дворе шумело едва одевшимися ветвями. Я встал с дивана и прошел к окну. Раскрыл его настежь и вдохнул свежий весенний воздух. Мне было хорошо; хотелось ни о чем не думать. Все казалось таким призрачным и совсем незначительным.

В этот самый момент на стене соседнего дома мое сознание начертило решение этой сложной задачи. Задачи о птицах и смерти.

Я тихо вышел из квартиры и спустился во двор. Прошел по лужам в беседку. Там сидел печальный Ворон. Он смотрел куда-то в пустоту и периодически пил из зеленой бутылки. Уже не Арсений Степанович, но Сеня. Вечно мрачный сосед-алкоголик.

— Почему он умер? Потому что родился ты?
— Наверное, так. Я не хотел этого, Димка. Он просто не выдержал всего этого... Учитель — нервная работа.
— Зачем было инсценировать смерть?
— Это была смерть. Самая настоящая. Нету больше замечательного педагога и твоего любимого учителя. Нету! Тебе никто не решит задачу. Вырос ты, Дима. Давай сам.
— Ты мог просто уволиться. К чему эти похороны? Зачем было устраивать спектакль?

Он посмотрел на меня и мягко улыбнулся.

— Дятел откладывал деньги на свои похороны. Было бы жестоко отказать ему в них.

Арсений Степанович не умирал. Умерла лишь его часть, часть, так хорошо известная мне. Умер математик с горящими глазами. Так умирают романтики в тех, кто оставил за спиной возраст Христа. Умирают дети в тех, кто разучился видеть нечто большее в предметах, чем видит обычный человек. Так в нас умирает одна личность и рождается другая.

Да. Мы все постоянно умираем.

Но только для того, чтобы родиться. Заново.

Арсений Степанович был совсем не теми птицами, которыми я его считал.

Прочь, в залитый розовым солнцем город, улетал феникс. Восставший из пепла.

Он вернулся в школу первого сентября. От младшего брата я узнал, что у них появился новый учитель литературы — с мрачными глазами и волосами до плеч. Фамилия, у него, кажется, была Воронов. И он, конечно, не имел ничего общего с Дятловым, который скончался прошлой весной.