Кулёма

  В начале девяностых, когда полки магазинов были пусты, дефицитным товаром было все: мебель, бытовая техника, продукты, спиртные напитки и табачные изделия. Отстояв километровые очереди, можно было купить сегодня сахар, а завтра, может быть, молоко. Табак был самым труднодобываемым товаром. Курили люди не те сигареты, к которым привыкли, выбрав на свой вкус и кошелек, а те, что удалось купить. Москвичи поднимали сигаретный бунт, перекрыв движение транспорта на одной из улиц.
  Это про дефицит в Москве, где жила четырнадцатилетняя девочка Аня, а в маленьком провинциальном городке Новгородской области, за сто первым километром, где жил Анин папа, не было даже очередей, потому что товар до прилавков не доходил. Если у тебя в товарищах нет заведующего магазином, или хотя бы продавца, то кушать будешь колбасный сыр, яблочное повидло в картонных брикетиках и грибы из леса- летом свежие, зимой сушеные. У кого имелся свой огород, рацион был разнообразней- добавлялись овощи. Люди ездили в крупные города, чтобы достать продукты.


  Дочь с отцом долго не виделись и Аня, истосковавшись, засобиралась к папе. Купила билет на поезд и гостинцы из Москвы, что отец наказал: колбасу, сыр, сахар, а главное- сигареты. Вредная привычка не отпускала заядлого курильщика даже с отсутствием табака на прилавках. Крутил "злые" самокрутки из газеты и забивал туда чего ни попадя- окурки потрошил.

   Перед самым отъездом Ани по межгороду звонил отец. Спросил номер вагона и уточнил- куплено ли курево и в каком количестве. Упаковав сумку, поверх продуктов, устроила пакет, в котором тридцать пачек "Примы", не поломались бы.

  Вагон был плацкартный, полупустой, а Аня вообще одна в купе, только через пролет от нее двое мужчин едут на боковых местах. Отправляется поезд в ночь- прибытие рано утром. Только от вокзала отъехали, пассажиры спать засобирались. Залезла Аня на свою верхнюю полочку, а сумку в багажный отсек поставила.

  Утром проводница будит народ:
- Прибытие, подъезжаем!
Девочка выглянула в окно- почти на месте- территорию огромного огнеупорного комбината проезжаем. Минут через пятнадцать прибудем. Накинула курточку, сумку свою достала и к выходу. При мысли, что папа ждет ее на вокзале, нет, не на вокзале- уже на перроне, наверняка, прибытие поезда объявили, Анечка оживилась. Теплыми волнами накатывала радость, насыщая душу яркими, ликующими потоками чувств. Сейчас она переполнена счастьем, обожает весь мир - и этот грязный вагон,  и, забытый богом городишко, и встречающих поезд незнакомых людей. Хочется дарить улыбки и осчастливить каждого, плеснув щекотными брызгами своего звенящего настроения. Сердечко, в нетерпении, волновалось и трепетало, словно маленькая птичка, пытавшаяся вырваться на свободу, чтобы как можно скорее насладиться счастливыми мгновениями встречи. Любит отца безмерно- папина дочка.
  Пока поезд полз вдоль перрона, она прижалась лбом к холодному и грязному окну, высматривая отца. Увидела его высокую худую фигуру - вроде бы трезвый - помахала рукой, расплываясь в счастливой улыбке. Выскочив из вагона, бросилась к папе, сунув ему сумку, повисла у него на шее, крепко прижавшись. Наконец- то увиделись! Отец улыбался именно той улыбкой, которую она любила больше всего на свете. Он смотрел на нее, сквозь очки, немного растерянным взглядом серо- голубых глаз, в которых девочка нашла искорки радости. Казалось, что он смущается своих чувств.
 
   Аня любила застать утром отца в кровати, пока он еще не надел очки. Она прыгала к нему в постель и рассматривала его худое узкое лицо, казавшееся несколько иным без привычных очков. Дочь изучала глубокие грустные морщины, пролегавшие от крыльев носа к уголкам рта и сеточку мелких трещинок в уголках глаз, его нос с еле заметной горбинкой, которую не было видно под оправой. Девочка считала, что это мозоль от многолетнего ношения очков и, казалось, она причиняет боль. Отец с детства был близорук. Папа казался ей таким беззащитным, ранимым, даже беспомощным, как слепой котенок. Нежная дочерняя любовь накатывала на нее в такие моменты лавиной. Со временем, Аня поняла, что ей симпатичны все люди, носившие очки. Как- будто их объединяет что- то родственное.

  Выбравшись из кровати, папа готовил свою фирменную яичницу.Она обожала наблюдать как отец управляется на кухне.  Он жил один и научился готовить вкусную нехитрую стряпню. Аня, восседала по турецки на табурете, вдыхая аппетитные запахи. Обжаренные кусочки черного хлеба и сыр, залитые яйцом на шкварчащей сковородке, щедро посыпанные черным перцем. К слову, с перцем отец ел даже молочные каши. Ане нравилась стойкость отца к жгуче - коварной специи - выносливость должна быть присуще мужчине.

  И конечно, он сильный. Когда Ане было года четыре, папа четвертый раз за дочкину жизнь вышел с ней на прогулку в парк. Напала свора бродячих собак и отец, схватив на руки ребенка, отбивался от них Аниными санками. Было страшно. Уже даже не плача, а ревя, как медведь, она пыталась залезть отцу на голову, подгоняемая неистовым ужасом.  Собаки захлебываясь лаем, нападали, скаля морды и неистово визжали, когда  рука папы, держащая санки, словно крыло мельницы, опускалась на кишащую злостью свору. Папа был трезвый и собак победил. Сначала отбежала одна, за ней другая и остальные, потеряв смелость, отступили.

  Покончив с объятиями, в нетерпении, папа задал первый вопрос:
- Где курево?
Аня в сумку, а сигарет нет. Перебрали все продукты, выложив прямо на асфальт перрона- все на месте, а сигарет нет.
- Украли может, они сверху лежали... Когда сумку в поезде ставила, пакет был на месте. Молния  не застегивается- вот и увидели, а когда я уснула, наверное, украли...

  Отец аж лицом поменялся и радость от приезда дочки уже не та. Вспылил, накричал.

  Зябко поеживаясь от утренней прохлады, в домашних тапочках, у вагона стояла скучающая проводница. Полноватая немолодая женщина, неопрятно, на скорую руку причесанная. Она куталась в бесформенную растянутую кофту, наброшенную на плечи, поверх мятого форменного пиджака, провожая унылым взглядом пассажиров. Безразлично выслушав нас, проводница, зевая, направилась в вагон, задники тапок звучно шлепали ей по пяткам. Невозмутимо продемонстрировав нам пустой багажный ящик, также молча двинулась обратно.

Выйдя из вагона, Аня боялась поднять глаза на отца, уткнувшись себе под ноги. Проводница, занявшая прежнее место, крикнула им вслед:
- Небось мужики стащили! Ночью двоих высаживала- они до Бологое ехали.

  До дома шли молча. Папа, изнемогая от желания курить, а Анечка, с повинно опущенной головой, переживая за свою оплошность. Это она испортила их долгожданную встречу, прозевала, не доглядела, не довезла - Кулёма...