Моя прекрасная киноведьма

Она была маленькая, похоже на птичку. Обитала в соседнем блоке. Одна в целой комнате. Её подружка переехала к парню на съемную квартиру, но место в общежитии за собой сохранила. Ну, вдруг, если что, то чтобы было куда возвращаться.

Киноведьмы вообще народ практичный. Они почти все поголовно красивы, но не лезут в актрисы и режиссёры. Они знают, лучше недооценить себя, чем быть мыльным пузырём и что-то там из себя изображать. Ты стоишь ровно столько, сколько за тебя дают и ни копейки больше. Может не оказаться актерских способностей, таланта, тогда триумфальное поступление на актерский обернется личной трагедией. А написать критическую статью сумеет любая имеющая мозги. Кино полно, всем найдется место. Та же светская жизнь: премьеры, тусовки, показы, конференции, фестивали, только эмоциональных, физических и финансовых затрат меньше. А может, ещё и повезёт, и выскочишь замуж за известного актера, режиссера, или кто-нибудь заметит и пригласит сняться в фильме. А нет – и не надо, кинокритики тоже востребованные люди, везде нужны.

Она не на много младше меня, но за её плечами уже замужество, трудная жизнь в Перми. Её муж оперативник в милиции, тиран и садист. Мне трудно представить, как и за что можно бить такое красивое и маленькое существо как Даша. Но Даша рассказывает такие подробности, так красочно и живо, будто смотришь триллер.

Сначала, конечно, была любовь. Он – красавец в форме вооот с таким пистолетом. А после ЗАГСа оказалось, что кроме пистолета у него в жизни и за душой ив душе ничего и нет. А Даше хотелось роста, перемен, поступить во ВГИК, например, ну, чисто гипотетически. А муж сказал, ты что, дура, с  дуба рухнула, там же одни проститутки, алкаши и геи. А Даша встала на защиту будущего российского и мирового кинематографа. И получила первый удар в челюсть. Отключилась. Очнулась связанная. Нет, это были не пятьдесят оттенков серого, а стопроцентный квадрат Малевича без перерыва несколько часов подряд. Даша осознала, чтобы не сойти с ума, надо погрузится в свой внутренний мир, ибо во внешнем уже ничего изменить нельзя. Она всё чувствовала, понимала, но словно под анестезией, будто не с ней всё происходило.

Разрывы от железного пистолета в интимном месте аккуратно зашил хороший, но любящий деньги доктор, которого муж щедро одарил за молчание. Синяки сошли. Вывихи вправили. Даша умная девочка, она притворилась покорной и любящей. А в одно из дежурств монстра собрала вещи и уехала в Москву. И поступила во ВГИК. Хотя, поначалу, это была просто такая фантазия назло мужу.

Благоверный пообещал приехать в Москву и убить прииемную комиссию, преподавателей, саму Дашу и всех-всех-всех её любовников. 

Он приезжал уже несколько раз. С цветами. Просил прощения. Ссылался на нервную работу, эмоциональное выгорание, профессиональную деформацию, сказал, что ходит к психологу, обещал исправиться, клялся в вечной любви, регулярно смотрел мировую классику и делился с Дашей впечатлениями. Развода не давал. Даша не прощала, но и на окончательный разрыв не шла, потому что боялась, что у бывшего снесет крышу окончательно и он и правда всех перестреляет.

Я слушал, открыв рот. Я поражен. Мы сидели друг напротив друга на её кровати. Я спиной к окну, из которого лился самый чистый солнечный свет. На Даше было короткое легкое платье. Она сидела, поджав одну ногу под себя. Треугольнички её грудей смело и по-девичьи смотрели в будущее.

Она рассказывала кошмары семейной жизни смеясь, а  я холодел от ужаса, поскольку эмпатия моя превосходна, а воображение и того баще. Ужасало меня не только произошедшее с Дашей, но и то, что от её рассказов, одновременно с сочувствием, я  испытал сильнейшее желание связать её и насладится телом и беспомощностью прямо здесь и сейчас. Конечно, без жестокости. Но всё же.

Эта картинка ярко вспыхнула в моей голове. Я опустил глаза. А куда их было опускать? Только на эти треугольнички. А ещё, она же маленькая, а я, по сравнению с нею, великан, и «мне сверху видно всё, ты так и знай». Ну не всё, но две трети. Этого достаточно, чтобы лицо запылало от прилива крови, а стыдливый взгляд упал ещё ниже. Где, елозящая от волнительного разговора девушка, слегка касается теребит пальцами подол платьица, и, в последний момент едва спохватывается, чтобы не помахать этим подолом, нагоняя прохладу себе на лицо. Жара же. Да что там, и нежно-голубые трусики я уже заметил несколько раз до этого. Ну, зачем такое платье? Да под такой ращговор. А мы ещё пьем чай с печеньками. И я вспотел прямо. Хотя позади меня открыто окно, а  там за окном бабье лето и высота десятого этажа.

Я встаю. Смотрю на стоянку лимузинов внизу. Белые, красный, черные. Слезы в глазах. Даша подходит сзади.
-Прости, прости, я не знала, что ты такой чувствительный. Не надо так переживать. Мне уже не больно. Всё в прошлом. Скоро я разведусь и буду свободна и счастлива. Ты что плачешь? Жаль я тебе всё рассказала.

Ну как ей объяснить, что я плачу не только оттого, что мне её жалко. Мне и себя жалко. Что я, оказывается, вполне могу представить себя на месте её мужа, и в момент, когда требуется сочувствие, я переживаю острейшее запретное желание. Как после этого себя уважать, как не жалеть себя?

Злюсь на себя. За всё сразу. За желание, за невозможность его победить, за слезы, за жалость к себе. Слезы высыхают. Обнимаю Дашу. На время, мысленно выставив руки перед всеми своими волнующими образами, не пуская их в область актуальных переживаний. Не так уж сложно сделать это на несколько минут, секунд. Чтобы обнять красивую, соблазнительную, тающую в горячих руках молочной шоколадкой, девушку. Обнят по-братски. Быстро попрощаться, и уйти к себе в комнату, чтобы там постучать кулаком по стене. От ненависти, желания и бессилия. А потом обнять подушку. Представляя себе Дашу. Отгоняя этот образ, но все равно представляя. Сдаться и отпустить свою фантазию. Умирать и воскресать в её воображаемых объятьях. Что же я за человек-то такой? Непостоянный. Гадкий. Зато она какая!

А познакомились мы так. Я только приехал. Даша шла по коридору. Раньше мы просто здоровались, как соседи. А тут она спросила: «Тебе котенок не нужен?» Я сказал, что нет, я не смогу за ним ухаживать, так как дежурю в детском саду большую часть времени. А в детский сад не разрешат взять.

А вечером Даша зашла ко мне и спросила, не знаю ли я как лечить стригущий лишай. Она поспешила успокоить: «Не у меня, у  котенка оказался». Я не знал. На следующий день я проходил мимо блока Даши, дверь была открыта, Даша в больших резиновых перчатках проводила полную дезинфекцию блока. Пахло хлоркой. «Невозможно дышать. Пришлось все перемыть. Котенок оказался с сюрпризом. Зря я его пожалела. Никого не надо жалеть. Пришлось отнести бедолагу в приют. А теперь вот глаза щиплет». Я посочувствовал, предложил пойти ко мне пить чай, пока её комната проветрится.

За чаем удачно вспомнилась история, как я работал на станции переливания крови санитаром. Мыл операционную и переборщил с хлоркой. А переборщил, потому что у нас уже две недели в смывах находили кишечную палочку. Не убиваемая, оказалась зараза. Чуть себя не убил убивая её. Специальные защитные очки запотевали, и я их снял нафиг. И вот ожог глаз и отравление хлоркой. Заработал больничный. Солдат химико-биологической войны.

Получилось весело. Даша смеялась, расплескивая чай на платье, которое мы принялись оттирать, промачивать салфетками. И я нечаянно коснулся её бедра, оно было таким горячим, что я одернул руку. И Даша это заметила. «Ты чего?» «Ничего» «У тебя девушка есть?» «Есть», - ответил я грустно, почти обреченно. И спросил в свою очередь: «А у тебя?» «Что у меня? Есть ли девушка?» «Нет, кто-нибудь?» «Да, у меня есть муж». «Жаль… то есть понятно». «Да нет, действительно жаль… Как-нибудь расскажу… А ты мне расскажи лучше, как ты оказался на станции переливания крови, почему?» «Потому что хотел спасти человечество, найти средство сделать всех бессмертными и здоровыми. А для этого надо было поступить в мед». «Ты сейчас серьезно?» «Ну, да».

И мы стали общаться.

© Сергей Решетнев