Дочери цадика Нахмана покоятся в Кременчуге

Цадик Нахман родился в весеннем месяце нисан, в 5532 году от сотворения мира (1772 год по нееврейскому календарю), в украинском местечке Меджибож. Симха, отец рабби Нахмана из Браслава, был сыном рабби Нахмана из Городенки, крупного ученого и проповедника, видного деятеля раннего периода хасидизма, одного из выдающихся учеников основателя движения — рабби Исраэля Баал Шем Това (Бешта).

По линии матери — Фейги рабби Нахман из Браслава приходился Баал Шем Тову правнуком. Его дядья со стороны матери, рабби Эфраим из Седилкова и рабби Барух из Меджибожа, были видными адморами- знатоками Торы, причем благодаря собственным заслугам, а не в результате династической преемственности.

Мать Нахмана Фейга была известна своей праведностью и возвышенностью, подобно пророчице, ее так и называли праведники поколения – Фейга-пророчица. Она пророчествовала во сне, когда видела своего деда Баал Шем Това, а также других святых цадиков.

Еще в раннем детстве Нахмана окружающие отмечали его необыкновенную одаренность. Он обладал выдающимися способностями, и уже в отрочестве отличался незаурядной остротой ума и познаниями в Торе. Мальчик рос живым и шаловливым, что не мешало ему быть глубоко верующим.

Рассказывают, что, когда ему казалось, будто он согрешил, его лицо заливала краска стыда.

В ту эпоху были приняты ранние браки, и Нахмана женили в четырнадцать лет. Он поселился в доме тестя, в маленькой деревушке близ местечка Медведевка. Пять лет, проведенные в деревне, рабби Нахман посвятил, в основном, занятиям Торой и молитвам. Уже тогда вокруг него начали собираться люди, которых притягивала его необыкновенная личность. Избрав молодого цадика своим учителем, они готовы были идти за ним. Когда рабби Нахман покинул Медведевку, ему еще не исполнилось и двадцати, но многим в округе он уже был известен как хасидский адмор. Тогда и раскрылась самобытность избранного им пути, отличного от путей большинства лидеров разных направлений в хасидизме. Кроме того, несмотря на свой юный возраст, рабби Нахман отпускал колкие замечания в адрес уважаемых раввинов, чем вызывал негодование, которое, накопившись, становилось причиной яростных споров.

В 1798 году цадик Нахман внезапно решил отправиться в Эрец-Исраэль. Земля Израиля притягивала его все годы жизни. Он попытался осуществить мечту своего знаменитого прадеда Баал Шем Това и достичь Святой земли. Правнук Бешта оставил семью чуть ли не на произвол судьбы, поручив ее заботам своего первого ученика и последователя, который сохранил верность ему на всю жизнь, и отправился через Одессу и Константинополь в Эрец-Исраэль. Путь туда был вымощен   трудностями, изобиловал   приключениями и таинственными происшествиями. О них рассказывается в маленькой книжечке, где собраны воспоминания спутников рабби Нахмана. Он упорствовал в желании сохранить инкогнито, тем самым навлекая на себя ложные обвинения. Духовные муки и колебания рабби Нахмана выражались в странных поступках, непонятных и подозрительных окружающим. В довершение всех бед в Египте высадился французский генерал Бонапарт и вторгся в Эрец-Исраэль, ведя боевые действия против турок.

Вопреки всему путники благополучно достигли своей цели. Однако рабби Нахман пробыл здесь считанные месяцы, главным образом в Тверии и Цфате.

Пережив головокружительные приключения (он попал в плен к туркам, и евреи Родоса выкупили его), рабби Нахман вернулся домой.

Здесь в начале 1799 года он поселился в Златополе, где и прожил следующие два года.

Нам неизвестна причина, вызвавшая враждебность к нему рабби Арье-Лейба, «Шполянского старца», жившего в соседнем местечке. Но это было только началом. Пожар вражды полыхал все ярче, охватывая новые места и отравляя жизнь рабби Нахмана повсюду, до самой его преждевременной смерти от туберкулёза.

Рабби Нахмана обвиняли в заносчивости, приписывали ему лжемессианские амбиции, чуть ли не ересь, и другие грехи. Хотя сам рабби Нахман, по мере сил уклонялся от столкновений, в чем его энергично поддерживали его дядя — рабби Барух из Меджибожа, «Люблинский ясновидец», и рабби Шнеур-Залман из Ляд, неприятие его личности и его учения не уменьшалось. Поддерживавшие его адморы находились далеко и не могли оказать ему по-настоящему действенную помощь.

В 1810 году рабби Нахман перебрался в Умань, зная, что там ему суждено умереть. Там прошли его последние дни, там в осеннем месяце тишрей он скончался.

Подробное жизнеописание рабби Нахмана приведено в книге Until the Mashiach. Немало биографических материалов о нем можно также найти в книгах «Сихот га-ран» и Хаей Могаран.

Мало кто сегодня знает, что после своего замужества две дочери великого цадика — раби Нахмана из Браслава — Сара и Хая, со своими семействами, проживали в городе Кременчуге, и похоронены на еврейском участке заброшенного старинного городского кладбища. Об их жизни, практически, ничего неизвестно.

Нам, буквально, по крупицам приходится собирать сведения о них из различных источников. Отдаленность исторической эпохи, в которую жили праведницы, и недоступность многих материалов значительно усложняют дело.

У рабби Нахмана было восьмеро детей: два сына и шесть дочерей. Однако, выжили лишь четыре дочери: Адель, Сара, Мирьям и Хая. Мирьям отправилась на Святую Землю (в 1809-м году), где уже поселились ее муж и свекор. Несмотря на крайнюю слабость, рабби Нахман провожал ее пешком и сказал тогда: «В Святую Землю надо добираться на собственных ногах». Мирьям скончалась в Израиле, не оставив после себя потомства.

Дочь рабби Нахмана — Сара вышла замуж ранней весной 1803 года, и поселилась, как уже подчеркивалось, в г.Кременчуге. Мирьям вступила в брак в 1805-м. Его младшая дочь — Хая вышла замуж уже после кончины рабби Нахмана, и тоже переехала в Кременчуг.

В месяце сиван 5566 года (1806), после праздника Шавуот, в двухлетнем возрасте умер от чахотки первый сын цадика Нахмана — Шломо-Эфраим. Рабби Нахман, возлагавший на сына великие надежды, горько оплакивал его. Второй сын, Яаков, родившийся незадолго до Хануки того же года, также умер в младенчестве. А через год от той же болезни скончалась жена Сасья. Сам рабби Нахман заразился в то время чахоткой и предсказал, что она станет причиной его смерти.

Как описывает рабби Носон в своей книге «Жизнь Рабби Нахмана», после смерти мальчика, «когда мы пришли к нему, он стал говорить с нами об исправлении еврейских душ, о хозяине поля, о том, что есть такое поле, где растут души, и этому полю необходим хозяин, который должен эти души исправить. И тот, кто вызывается быть хозяином этого поля, должен взять на себя бесчисленные испытания и страдания. После этого рабби Нахман говорил с нами долго о коренном исправлении душ».

О судьбе дочерей рабби всегда очень пекся и беспокоился. Он писал дочерям трогательные и теплые письма.

Цадик Нахман особенно любил свою дочь Сорке (прозвище Сары), которую он ласково назвал «мирт в пустыне, с приятным ароматом».

В каждой строчке письма рабби подчеркивал его великую любовь и привязанность к дочери. Цадик Нахман писал, как ему хотелось бы видеть дочь в своем доме, чтобы он мог радовать себя её присутствием каждый день, слышать её мудрые слова и «учиться у неё страху перед Небесами». Он написал ей: «Ты словно мирт в пустыне, что не имеет никого, кто бы оценил его приятный аромат».


Вот одно из писем, адресованное дочери Саре в Кременчуг:

«Год 5569 (1809).

С Б-жьей помощью! Третий день недели, 12 день месяца-утешителя ава.

Мир моей любимой дочери, скромной и разумной г-же Саре! Мир и благополучие да осенят твою жизнь и жизнь твоего супруга, твоего прелестного сына и твоей умницы-дочки. Омэйн!

Вскоре после твоего отъезда отсюда я получил письмо, касающееся состояния здоровья твоей достойной тещи да дарует ей силы Всевышний, омэйн! Со своей стороны могу сообщить, что состояние моего здоровья, с Б-жьей помощью, удовлетворительно. Признаться, мне очень недостает веселых проказ твоего возлюбленного сына Исраэля. После вашего отъезда в доме стоит тишина. Уповая на Благословенного, жду от тебя добрых вестей.

От твоей милой сестры Мирьям получил письмо, отправленное из Одессы. Их корабль отчалил в 7-й день месяца авa-утешителя. Она пишет, что преисполнена радости. Все опекают ее. Передает привет.

Прошу тебя, поступай так, как я тебе велел. Меньше занимайся домом. Не отказывай себе в мясе и вине. Твое здоровье дороже для меня собственной жизни. Весть о том, что ты совершенно здорова, продлит мою жизнь.

Твой отец, ожидающий от вас вестей воистину благих.

Нахман бэ-раби Симха».


Ряд учеников и последователей Ребе присутствовали, когда Сара получила это письмо. Один из них рассказывал после секретарю и близкому другу цадика — реб Носону, что когда она читала, не выдержала и стала плакать, говоря: «Я должна упасть в ноги моему отцу, за то, что он хвалит меня так много» (Хаей Моаран 581, 582).

Сара часто болела. Ее страдания глубоко ранили Ребе, который много говорил о ней. После того, как Ребе приехал однажды в гости к дочери, он нашел ее очень огорченной, из-за непрекращающейся зубной боли. «Даже если это трудно, ты должна заставить себя быть счастливой. Б-г так хочет» — сказал ей Ребе. Тогда он объяснил, что сущность подлинной радости выражается в непреодолимом желании танцевать и славить Творца. Благодаря этому она будет вылечена. Сара приняла совет отца близко к сердцу. Закрыв ставни в доме, она начала танцевать. Вскоре боль исчезла.

В другой раз, когда Сареле была больна, рабби Нахман предложил, чтобы она представила себя совершенно здоровой. Это казалось невозможным, страдания не давали девушке покоя. Тем не менее, Ребе попросил ее следовать его указаниям. «Сила мысли очень велика», пояснил он. «По мыслив позитивно, вы можете превратить вашу ситуацию в ХОРОШО. И даже более того!» (Сихот Гаран 62, 74).

Еще один случай повествует о том, что Ребе навещал Сару, когда она была прикована к постели в агонии. Рабби Нахман сидел у постели дочери, переживая и разделяя ее страдания. Затем он заснул. Его прадед, Баал Шем Тов, явился ему во сне и посоветовал не беспокоиться. Он процитировал стих: «Великое освобождение Он дает царю Своему, и показывает милость Помазаннику Его — Давиду и потомству его во веки» (Пс. 18:51). Ребе понял это так, что болезнь Сары можно вылечить, рассказывая ей истории об освобождении, которое Б-г посылает праведнику. После пробуждения, Ребе сидел рядом со своей дочерью, и рассказывал ей удивительную историю. Как только он закончил рассказ, Сара поднялась с постели, оправившись полностью. Впоследствии, она рассказывала ту же историю, в Кременчуге, другим больным, и они тоже становились здоровыми (Ликутей Моаран I: 234; Сихот Гаран 138).

О ТОМ, КАК ПРОПАЛА ЦАРСКАЯ ДОЧЬ.

Начал рабби Нахман так:

— Довелось мне как-то в дороге рассказывать сказку, и всякий, кто ее слышал, задумывался о возвращении к Б-гу. Вот эта сказка. Это история про царя, у которого были шесть сыновей и одна дочь. Дорога была ему эта дочь, он очень любил ее и часто играл с ней. Как-то раз были они вдвоем и рассердился он на нее. И вырвалось у отца: «Ах, чтоб нечистый тебя побрал!» Ушла вечером дочь в свою комнату, а утром не могли ее нигде найти. Повсюду искал ее отец и крепко опечалился из-за того, что она пропала. Тогда первый министр царя, увидев, что тот в большом горе, попросил, чтобы дали ему слугу, коня и денег на расходы, и отправился искать царевну. Много времени провел он в поисках ее, покуда не нашел. Исходил он немало пустынь, полей и лесов, долго длились его поиски. И вот однажды, идя пустыней, увидел он протоптанную дорогу и рассудил про себя: «Давно скитаюсь я по пустыне, а найти царевну не могу — пойду-ка я по этой дороге, может, выйду к какому-нибудь жилью». И пошел он, и шел долго, пока не увидел замок и войско, окружавшее его. И замок тот был прекрасен, и войско, стояв шее вокруг него в строгом порядке, выглядело очень красиво. Испугался первый министр этих солдат и подумал, что не пропустят они его внутрь, но все же решил: «Попытаюсь-ка!» И оставил он коня, и направился к замку, и дали ему войти беспрепятственно. Ходил первый министр из залы в залу, и никто не задерживал его. И попал он в тронный зал, и увидел: сидит царь с короной на голове, вокруг него полно солдат, и множество музыкантов играют на музыкальных инструментах. Красив был зал, и находиться там было приятно. И ни сам царь, и никто из его окружения не задал вошедшему никакого вопроса. Увидел первый министр богатые яства, подошел и поел, а потом прилег в углу и стал смотреть, что же произойдет. И видит он: приказал царь привести царицу, и отправились за ней. Зашумели все и возликовали, певцы запели, музыканты заиграли, когда царицу ввели. И поставили для нее трон, и усадили ее подле царя, и узнал в ней первый министр пропавшую царевну. Огляделась царица, увидела его, возлежавшего в углу, и узнала. Поднялась она с трона, подошла и коснулась его, и спросила: — Узнаешь ли ты меня? И ответил он ей: — Да, я узнаю тебя: ты — царская дочь, которая пропала. И спросил он ее: — Как ты попала сюда? Ответила она: — Из-за того, что у моего отца вырвались эти слова: «Чтоб нечистый тебя побрал!» Место это — нечисто. Рассказал ей первый министр и о том, что отец ее очень горюет, и о том, что сам он разыскивает ее уже много лет. И спросил: — Как я могу вызволить тебя отсюда? Ответила она ему: — Не сумеешь ты освободить меня. Разве только так: если выберешь себе место и будешь сидеть там целый год и тосковать обо мне — тогда тебе удастся вывести меня отсюда. Постоянно мечтай обо мне и тоскуй, и надейся, что тебе удастся спасти меня. И постись, а в последний день, по истечении этого года, — постись и бодрствуй целые сутки! Сделал первый министр все так, как она сказала. Прошел год. В последний день постился он и не смыкал глаз, а потом собрался в путь и отправился спасать царскую дочь. По пути к замку увидел он яблоневое дерево, на котором росли прекрасные плоды. Польстился на них первый министр и поел. И как только съел он яблоко, тотчас свалился и заснул. Спал он очень долго, и слуга будил его, да не добудился. А когда проснулся первый министр, то спросил слугу: «На каком я свете?» И рассказал ему слуга все, как было: «Ты спал очень долго, много лет, а я тем временем кормился этими плодами». Закручинился первый министр и отправился в замок, и нашел там царевну. Очень горевала она и горько сетовала: — Если бы ты явился в назначенный срок, то вызволил бы меня отсюда, а теперь из-за того, что не утерпел в последний день и съел яблоко, упустил ты такую возможность. Понятно, что воздержаться от еды очень трудно, особенно в последний день: ведь тогда и искушение становится сильней… А теперь вновь выбери себе место и опять проведи там год. А в последний день можешь есть; только не смыкай глаз и не пей вина, чтобы не заснуть. Главное — не заснуть! И вновь сделал он все так, как она сказала. И в последний день по прошествии года отправился в путь, и увидел по дороге к замку ручей красного цвета, и исходил от ручья запах вина. Сказал своему слуге первый министр: «Ты видишь? Это ручей, и в нем должна быть вода, но красного цвета он и пахнет как вино». И подошел он к ручью, и испил из него. Сразу же свалился он и уснул надолго: проспал семьдесят лет. Пришло тогда в те края большое войско, за которым следовал обоз, и слуга первого министра спрятался от солдат. Вслед за войском проехала карета, в которой сидела царская дочь. Остановила она карету возле спящего и сошла, и присела рядом, и узнала его. Всеми силами старалась она его разбудить, но тот не просыпался. И стала царевна причитать над ним: «Столько трудов и многолетних усилий потрачено, через столько мук и терзаний ты прошел, чтобы наступил день   моего избавления, — и все пропало из-за одного дня!» И зарыдала: «Ах, как жаль мне и тебя, и себя! Ведь я так долго уже здесь и все никак не могу выбраться!» Сняла она с головы платок и начертала на нем что-то своими слезами, и положила его рядом со спящим, а потом поднялась, села в карету и уехала. Проснулся через некоторое время первый министр и спросил слугу: «На каком я свете?» И рассказал ему слуга все как было: как прошло войско, а за ним карета. И как плакала в голос над первым министром царская дочь: «Ах, как жаль мне и тебя, и себя!» Осмотрелся тут первый министр и увидел рядом с собой платок. «Откуда это?» — спросил он. Ответил ему слуга: «Она что-то начертала на нем своими слезами и оставила его тут». Взял первый министр этот платок и поднял его, держа против солнца. И увидел он на платке буквы, и прочел все слова ее причитаний и стенаний; и о том там было написано, что нет ее теперь в прежнем месте, а сможет он ее найти, если разыщет золотую гору с жемчужным дворцом на ней. Оставил первый министр слугу и отправился на поиски один. И ходил он по свету, и искал ее много лет, пока однажды не сказал себе: «Конечно же, не найти в обитаемых краях ни горы из золота, ни дворца из жемчуга!» — а был первый министр большим знатоком географии и ему были известны все карты мира. «Поэтому пойду-ка я искать в пустынях!» -решил он. И скитался он в пустынях в поисках царской дочери много-много лет, пока однажды не повстречал человека, такого огромного, что во всем роде людском не сыскать было другого такого великана. И нес на себе этот человек такое большое дерево, что ни в одной из населенных людьми стран не найти подобного. И спросил великан: — Кто ты такой? — Я человек, — ответил первый министр. Удивился великан и сказал: — Сколько лет я в пустыне, а ни разу не видал тут человека! Поведал ему тогда первый министр всю свою историю и рассказал, что ищет теперь золотую гору и жемчужный дворец. — Да их вообще не существует! — отмахнулся от него великан и добавил: Глупостей тебе наговорили! Ведь такого вообще не бывает на свете! Разрыдался тут первый министр: — Должны быть! Где-нибудь они да есть! Снова отмахнулся от него великан: — Чепуху сказали тебе! — И все же они где-то существуют! — повторил первый министр. — Я убежден, что это глупость. Но раз ты так упорствуешь, я, так и быть, попробую помочь тебе ведь я повелеваю всем зверьем. Созову-ка их всех — они ведь рыщут по всему свету, может, и впрямь кто-то из них слыхал об этой горе с дворцом. И кликнул великан зверей, и сбежались все от мала до велика, и задал он им этот вопрос. И ответили ему звери, что не видели ничего подобного. И снова сказал великан: — Глупостей тебе наговорили! Послушай меня: возвращайся! Ведь тебе, конечно же, не найти ту гору с дворцом, потому что их не существует на свете.   Но продолжал упорствовать первый министр, утверждая, что они обязательно должны где-то быть, и уступил в конце концов великан, и сказал: — Есть у меня брат, он живет в пустыне, и ему подвластны все птицы. Вдруг они знают? Ведь они парят высоко в небе, может, и видели они эту гору и этот дворец? Иди к нему и скажи, что это я тебя послал. И отправился первый министр в путь, и шел по пустыне много-много лет, пока в конце концов не повстречал великана, такого же огромного, как предыдущий; тот нес на себе дерево, такое же большое, как то, которое нес его брат. И все повторилось как и с первым братом: стал великан расспрашивать первого министра. Рассказал тот ему всю историю и добавил: — Меня послал к тебе твой брат. Тут и второй великан отмахнулся от него: конечно же, ничего подобного быть не может. Но упорствовал первый министр, утверждая, что гора с дворцом существуют, и сказал тогда великан: — Кликну-ка я всех птиц, какие только есть, — ведь все они подвластны мне. Может, им что-нибудь известно. И созвал он всех птиц, от мала до велика, и расспросил их, и ответили они, что ничего не знают о горе с дворцом. — Ну, — сказал великан, — убедился теперь, что этого в мире нет? Послушай меня: возвращайся, потому что золотой горы и жемчужного дворца нет на свете! Но продолжал упорствовать первый министр и говорил, что они обязательно существуют, и тогда сказал второй великан: — Еще дальше в пустыне живет еще один мой брат, ему подвластны все ветры, а они веют по всему миру может, и впрямь что-нибудь знают. И снова отправился в путь первый министр, и снова шел по пустыне много-много лет, пока не повстречал великана, такого же огромного, как двое первых; и нес на себе третий великан такое же большое дерево, как и те, несли его братья. Стал и этот великан расспрашивать первого министра, и тот рассказал ему, как и первым двум, всю историю. Отмахнулся от него и третий великан, но упросил его первый министр, и согласился тот оказать ему милость: созвать все ветры и спросить у них. И созвал великан все ветры, и расспросил каждого. Но ни один из них знать не знал ни про золотую гору, ни про жемчужный дворец. И сказал великан: — Ну, видишь теперь, что глупостей тебе наговорили? Разрыдался тогда первый министр: — Я точно знаю, что эта гора и этот дворец существуют! Тут прилетел еще один ветер. И разгневался на него повелитель ветров: — Почему опоздал? Не приказал ли я всем ветрам явиться? Почему не прибыл вместе со всеми? Ответил ветер: — Задержался я из-за того, что должен был доставить царскую дочь к золотой горе с жемчужным дворцом. Ох, как обрадовался первый министр — ведь ему посчастливилось услышать то, к чему он стремился! И спросил тогда у того ветра повелитель ветров: — Скажи-ка, что у них там больше всего ценится? Ответил ветер: — Все у них в большой цене. Обратился тогда повелитель ветров к первому министру: — Ты так долго искал и столько сил потратил, а теперь денег твоих может тебе не хватить… Чтобы не задержался ты из-за этого, дам-ка я тебе особыйсосуд: каждый раз, когда опустишь в него руку, вытащишь оттуда деньги. И приказал великан ветру доставить первого министра в тот край. И поднялся ветер-ураган, и подхватил его, и перенес туда. Он опустил его у городских ворот, но стояла там стража и не пропустила первого министра. Достал он тогда из сосуда деньги и подкупил стражу. И вошел он в город, иоказался тот город прекрасным. Пошел первый министр к одному богачу, снял у него угол и заплатил за стол: знал он, что потребуется ему в этом городе задержаться, потому что придется применить всю свою мудрость и смекалку, чтобы вызволить царскую дочь.

А как это ему удалось, рабби Нахман не рассказывал, да только известно, что в конце концов удалось.


Сын Сары — Исраэль родился в то время, когда рабби Нахман гостил у дочери. Ребе ждал в течение нескольких недель, пока его дочь родила мальчика. Он постоянно беспокоился за благополучие своей дочери и еще не родившегося ребенка. Тем не менее, после рождения внука Ребе стал очень счастлив, повелев, чтобы в доме зажгли все светильники и подали вино и угощения. На восьмой день ребенок был обрезан, и Ребе оставался в приподнятом настроении в течение всего дня. Ему понравилось, что несколько человек упомянули, что ребенок получил такое же имя, как Баал Шем Тов — Исраэль бен Сара (Yemei Moharnat 17; Chayei Моаран 151).

Когда Ребе был уже тяжко болен, он попросил трех или четырехлетнего сына Сары, Исролика, чтобы тот помолился за него. Мальчик ответил: «Дай мне твои часы, зейде (дедушка — идиш), и я буду молиться за тебя!» При этом Ребе сказал: «Вы видите, что он уже Ребе, потому что он говорит мне дать ему что-нибудь для того, чтобы ему молиться!» Ребе затем дал ему часы. Мальчик взял их, отошел в сторонку и начал плакать. «Б-г! Б-г! Пусть моему зейденю станет хорошо!» Народ, стоявший рядом, нашел это смешным. Тем не менее, Ребе сказал: «Это так, как мы должны молить Б-га. Как должно молиться? Мы должны молиться Б-гу с наибольшей простотой, как ребенок перед своим отцом, или человек, говорящий с его лучшим другом» (Хаей Моаран 439).

Раби Нахман говорил, что принял своих детей из мира Ацилут (Божественная эманация), как «драгоценные деревья, которые дают редкие и блистательное плоды» — самый высокий духовный уровень (Хаей Моаран 279; Ямей Моаранат 17).

Шамес-служка и секретарь Ребе, рабби Шимон из Кременчуга (по прозвищу «Кременчугер бресловер». Похоронен в Израиле, на старом кладбище г. Цфат), пришел просить своего Ребе, чтобы тот ходатайствовал на небесах за его маленького сына, который был смертельно болен. Рабби Нахман ничего не ответил. Лишенный надежды, реб Шимон вернулся домой. Его жена поняла причину молчания Ребе. Тем не менее, вместо того, чтобы отчаиваться, она сидела у кроватки младенца в течение всей ночи, горячо молясь со слезами на глазах о жизни ребенка.

На следующее утро, когда Ребе увидел реб Шимона, он воскликнул: «Вот, великая сила молитвы! В последнюю ночь суровый приговор был запечатан. Но, по молитвам твоей жены ваш сын выздоровеет, и проживет долгую и праведную жизнь». И, действительно, сын рабби Шимона из Кременчуга прожил почти сто лет (Avanehah Barzel 60, стр 39;.Также Siach Sarfei Коdesh 2, 1-100).

Один из учеников Рабби Нахмана как-то спросил, как он может усилить свою веру? Ребе ответил: «Мы можем научиться вере у женщин» (устная традиция, услышанная от р. Нисана Маймона).

О другой дочери рабби Нахмана — Хае сведений крайне мало, о жизни и судьбе ее фактически ничего не известно. Известно только, что перед смертью цадик завещал дочери триста червонцев, немалую по тем временам сумму. Вот, как сообщает об этом раби Натан Штернгарц в книге «Йемэй Моаранат»:

За день до начала праздника Суккот, когда я пришел к нему незадолго до предвечерней молитвы, я застал там моего друга рабби Нафтали и еще нескольких человек. Состояние рабби Нахмана продолжало ухудшаться. Реб Нафтали сообщил мне, что ходил звать врача. Я рассердился на него, но ничего не мог изменить – почти все были против меня. В ту ночь, накануне Суккот, я ночевал у него, и тогда он продиктовал мне свое завещание. Дочери его Хае, да продлится ее жизнь, причиталось триста червонцев, а его супруге – сумма, оговоренная в ктубе (брачном контракте). Он хотел еще кое-что добавить к завещанию, но я возразил ему: «И в том, что вы успели продиктовать, нет никакой нужды. Вы сами выдадите свою дочь замуж». (Я и слышать не хотел ни единого слова, когда он упоминал о его предстоящей кончине.) Он сказал: «Для Всевышнего возможно все». (Всю свою исполненную святости жизнь он никогда не упрямился. Его слова означали: «Я-то знаю, что близится моя кончина, но, конечно же, для Всевышнего невозможного нет».) И добавил: «Эти три года я прожил чудом». (Миновало три года с тех пор, как у него открылась чахотка.) Я сказал: «Раз так, нет сомнения, ваша жизнь продлится. Велико милосердие Небес!» (Я хотел только одного – чтобы он остался жить, и не желал больше слышать о завещании.) И он повторил: «Для Всевышнего возможно все!»

В Кременчуге жил брат рабби Нахмана – Ехииэль, который был главой браславских хасидов. Вот письмо рабби Нахмана, адресованное брату в Кременчуг:

Написано в Заславе, в году 5567 (1807).

С Б-жьей помощью! Второй день недели, когда читается глава Торы «По законам Моим».

Любимому брату моему и доброму другу, несравненному учителю моему, совершенному в мудрости раву Иехиэлю Цви, да светит светильник его. Получив твое письмо, я испытал крайнее огорчение. Как могли эти злые люди набраться такой наглости по отношению к тебе! Не перестаю изумляться тому, что добро не поднялось против них и не поразило зло. Возлюбленный брат мой, душа и сердце мое, не страшись их, мужайся, находя каждодневную опору в Торе и в благоговении перед Всевышним, как договорено у нас с тобой. И да будут заслуги отцов твоих тебе в помощь. Ибо все это направлено к тому, чтобы возвеличить тебя, укрепить достоинство твое и обострить твой разум. Ведь подобно тому, как росток расцветает и превращается в дерево лишь после того, как истлеет семя, зароненное в землю, так и ты возвеличишься и принесешь плоды свои миру, лишь пройдя через унижения, будучи втоптан во прах. Знали бы нечестивцы это, уж, верно, не стали бы тебя поносить, ибо стремление их – только ко злу. Да будет известно тебе, что я намерен оставаться здесь, в Заславе, примерно три месяца, после чего разъяснятся мои дальнейшие намерения. В здоровье супруги моей, после первоначального изменения к лучшему, наступило ухудшение. Она слабеет с каждым днем. Расходы, связанные с этим, велики: сорок-пятьдесят червонцев только на жизнь. Брат мой любимый, друг моей души! О благополучии твоем молюсь постоянно, жду от тебя добрых вестей и надеюсь скоро увидеть тебя в добром здравии и благополучии.

Нахман, сын рабби Симхи, да охранит его Всевышний.

Моя жена шлет привет твоей супруге, моя дочь Мирьям приветствует всех вас… Привет твоим сторонникам и приверженцам. Крепитесь духом и мужайтесь, деяния ваши праведны в мире этом и в мире грядущем.

Нахман бэ-рабби Симха.

 
Известно, что внучкой Сары, дочери рабби Нахмана из Браслава, потомка святого Баал Шем Това, является ребецен Эстер, жена хасида рава Генцеля Либна.

Ребецн Сара Джериговски представляет седьмое поколение потомков рабби Нахмана.

О потомках Хаи практически ничего не известно.

В завещании рабби Нахмана своим хасидам содержится четкое предостережение о том, чтобы они не забыли о его потомках. К сожалению, некоторые просьбы рабби Нахмана позабыты. Рабби Нахман писал, что необходимо позаботиться о его потомках, а в случае если они ассимилируются, следует сделать все, чтобы они вернулись к истокам.

Важно отметить, что большинство из потомков рабби Нахмана поселились в Эрец Исраэль, почти все из них богобоязненные евреи, почитающие Тору и соблюдающие заповеди. Однако небольшая часть потомков находится где-то в изгнании, и, по всей вероятности, они не слышали не только о том, кто такой рабби Нахман, скорее всего, им также мало известно о еврейской традиции.

Госпожа Гельбах, из Иерусалима, принадлежит к весьма знаменитой династии Брацлав. Она рассказала, что «прямые потомки рабби Нахмана, внуки и правнуки его дочери Сары, проживали в Узбекистане. Вот только они уже не соблюдали законы Торы и заповеди. Вследствие тяжелейших обстоятельств, они никогда не слышали имени своего праведного предка, более того, они наверняка ничего не знали ни о еврействе, ни о евреях».

Есть потомки цадика Нахмана, проживающие в Самарканде. Однако, пока не ясно, где и каким образом их можно отыскать.

Есть ли потомки Сары и Хаи, проживающие в Украине – неизвестно.


Вероятно оэль-домик над захоронениями дочерей рабби Нахмана в Кременчуге был разрушен в годы войны, или даже раньше. А потом место долго утаивалось и скрывалось органами НКВД и КГБ и сотрудниками артиллерийских складов (МО СССР), которые разместились на территории старинного кладбища.

К сожалению, мы не располагаем никакими сведениями, хоть отчасти проливающими свет.

Годы забвения канули, и сегодня заброшенное кладбище стали посещать паломники-хасиды, чтобы отдать дань памяти еврейским праведникам, покоящимся здесь.
История всё расставит по местам, и, надеемся, она еще явит новые свидетельства и факты, и раскроет обстоятельства жизни дочерей и многочисленных последователей цадика Нахмана, проживавших в нашем прославленном городе.