26. Зима. Девять

Вообще этот год был неспокойным с самого начала. То там, то здесь вспыхивали военные конфликты. Средства массовой информации подогревали интерес на всех уровнях общественности. Войны, именуемые кризисами, и кризисы, именуемые войнами. Революции, джихад, терроризм, ядерная угроза, экологическая катастрофа. Мир бесновался в истерике, люди, охваченные паникой, находились то в предвкушении, то в тягостном ожидании войны или конца света. Угроза, казалось, была всё ближе и ближе. Уже отчетливо ощущался привкус дыма и крови.

«И ради чего? Какой неверный шаг неминуемо ведёт к таким ужасающим последствиям?» – думал Антон, готовя завтрак. Тося ещё спала, и он старался не разбудить её, пока всё не будет готово. У него была привычка каждое утро просматривать новости в интернете. От неизвестности он весь измучился.

«А вдруг война, а мы даже не узнаем», – минуту спустя, оправдывал себя, Антон, пока листал новостную ленту.

Первое, что бросилось в глаза, – статья о «побоище между христианскими и мусульманскими паломниками», не поделившими место паломничества. Полторы тысячи убитых. «И это начало XXI века? Мы ищем новые пути, – сокрушался Антон. – Солнечная энергия, экологическое топливо. Но где-то полыхают войны. Верующие убивают друг друга. Технический прогресс, общество потребления, интернет. Мы движемся вперёд. Мы не останавливаемся. Ни перед чем. Мы создаём проблемы, потом их решаем. Но мы не стоим на месте. Мы становимся свободнее. У нас появляются новые интересы, новые сферы существования, параллельные жизни в книгах, в сериалах, компьютерных играх. Жизнь становится разнообразнее, насыщеннее, динамичнее.

Мы так раскрашиваем ночи, что они становятся ярче дней, мы живем в тёмных застроенных кварталах, работаем в темных офисах и практически не видим настоящего солнца. Мы можем спать до вечера или не спать ночи напролёт. Мы стали больше есть. Меньше двигаться. Больше получать удовольствия от еды, секса, сна. Но где-то люди продолжают убивать друг друга. По-настоящему убивать».

Он доделал завтрак, положил телефон на стол и забрался на кровать.

– Пора вставать, – Антон наклонился над Тоней и спел песенку, которую ему когда-то давно пела бабушка:

«Вставай, поднимайся, рабочий народ!
Вставай на борьбу, люд голодный!»

– Безработный, попрошу заметить, – сквозь сон проговорила Тося.

– Надеюсь, голодный? – спросил Антон. – Я приготовил завтрак.

Тося принюхалась:
 
– Завтрак?

– Завтрак! – кивнул Антон. – Яйцо, жаренное в булке.

– Как приятно начинать утро с завтрака, минуя приготовление завтрака, – сказала Тося и потянулась. – Я так счастлива…

На кухне было жарко. Батареи топили как прежде, а тем временем на улице уже была настоящая весна, несмотря на зиму. Синоптики обещали похолодание в марте, а пока подростки поснимали шапки и ходили в расстегнутых куртках. Тося открыла настежь окно, и тут же на подоконник приземлился голубь, заглядывая в маленькую кухню, подергивая головой и переступая с ноги на ногу.

Тося села за стол.

– Тебе сегодня с утра целый день Лидка звонила, а ты недоступна, – сказал Антон, выкладывая на тарелки гренки с запечённым яйцом внутри.

– Ай, блин, у неё же день рождения завтра… Она тебе звонила?  – Тося посмотрела в тёмный экран телефона, который лежал как раз под рукой. – Потом позвоню, скажу, что заболела. А почему это у тебя включён телефон?

– Ну, мы же не договаривались их выключить, – сказал Антон. ¬– Да и вообще не договорились ни о чём наверняка.

– Не знаю, я сказала «угу».

Антон взял телефон и вытащил симку:

–  Так ко мне точно никто не дозвониться, – уверенно сказал он и тоже сел за стол, – Приятного аппетита.

– Спасибо. И тебе, – Тося удовлетворительно кивнула и начала говорить. Было похоже, что она с самого пробуждения вынашивала идею заговорить об этом: – Ты вчера говорил, что никто ничего не знает, и меньше всего знают те, кто бьёт себя кулаком в грудь, утверждая, что он точно знает, куда и как нужно идти?

– Да. Я так и считаю, – Антон закинул в рот поджаренную хрустящую гренку из сердцевины батона.

– Так вот. Я думаю, что на самом деле всем пофиг! – сказала Тося.

– С сегодняшнего дня мне тоже, – ответил Антон и глянул на симку, которую бросил на широкий пластиковый подоконник, и которая мгновенно затерялась среди тетрадей, блокнотов, ручек и прочего хлама.

– А смысл жизни? – спросила Тося.

– Ну, уж смысл жизни и политика – это две разные вещи, если ты не президент, конечно. Вон, ты же нашла «Смысл жизни»! – кивнул он головой в сторону чёрной книги, которая лежала на столе рядом с библией и «Метаморфозами» Аппулея.

Тося взяла книгу.

– Ты же искала ответ – вот тебе и ответ. Читай, – Антон посмотрел на книгу: чёрная обложка, маленькие золотые буквы и узкая золотая тесёмка, выполняющая роль закладки. – Наверное, за такой простотой и должен скрываться смысл жизни. – добавил он.

– Я хочу, чтобы ты мне почитал. После завтрака, – сказала Тося и тоже принялась за еду.
 
 «В чем смысл твоей жизни? Что ты можешь дать этому миру? Что ты возьмешь из недр его? Мы все в этой жизни одинокие путники. И ты не больше и не меньше, чем другие, нуждаешься в осмыслении своего жизненного пути. Читатель, не подумай, что здесь тебя ждут нравоучения. Ты можешь в любой момент закрыть книгу и не открывать её больше, если уличишь автора этого послания в назидательности. Твоё дело, как поступать и обходиться со своими днями, в которых ты проводишь отпущенное тебе время на земле. Если ты думаешь, что твой век самый суровый или, напротив, наиболее гуманный из всех предшествующих тебя столетий, то ты заблуждаешься. Твой век ничем не отличается от предыдущих. «Но как же технический прогресс и открытия в науке?» – возмутишься ты. И справедливо возмутишься. Но я поясню. Меняются модели, способы, инструменты, но никогда не меняется сам человек. Сегодня мы можем позволить себе обходиться без ежедневного изнурительного ручного труда, мы хорошо питаемся, одеваемся, у нас у всех свои маленькие излишества. Но вместе с этим внутри мы нисколько не изменились. Всё по-прежнему.

Где ты сейчас, мой дорогой читатель? Что ты делаешь? Ищешь ли ты истоки собственной души? Я слышу твой голос. Я чувствую твоё нетерпение. Но мне так хочется подольше насладиться этой сладостной минутой знакомства. Потому что ты – это самое дорогое, что мне досталось в вечности, проведенной в одиночестве. Ты мой тайный собеседник. О нашем знакомстве не знает никто, кроме нас.
Итак, этой книги не существует. Да-да. Не существует. Как не существовало и автора, то есть меня. И тебя тоже не существует, дорогой мой читатель. Мир не укладывается в понятие вечности, потому что вечность не может быть конечной в какой-либо из её составляющих. Получается, понятие вечности вмещает в себя Бога, но отвергает саму жизнь. Так же и вечность не может быть осмыслена обреченным на смерть телом. Но душа, являясь частью вечного, сама является вечностью, вмещая её всю. И вечное нескончаемо в душе.

Самосознание замкнуло человека на самом себе. А сознание, как посредник между душой и телом, получает исковерканные сигналы из обоюдно несуществующих миров и формирует из этой информации совершенно уникальную субстанцию, осознающую себя, – личность. Сознание – это опыт души в рабстве тела.

Нет тебя, мой дорогой читатель. И меня никогда не было. Самосознание – это аномалия вечности. Над нами просто посмеялась природа, заставив осмыслить такое плачевное наше положение. А потом смерть, а за ней пустота. Как та, в которую ты проваливаешься, теряя сознание. В ней нет ничего плохого. Страшного. Или мучительного. Будто выключили свет. Это маленький завиток вселенной, который не несет в себе ни смысла, ни значения. Sub specie aeternitatis – это ничего.

Тебя и сейчас нет. Как нет меня. Или книги, которую, тебе кажется, ты держишь в руках.

Чуть менее трех миллиардов лет будут рождаться на нашей планете люди, если верить прогнозам учёных. На языке вечности – это мгновение. Что уж говорить о наших жизнях!

Но о каком смысле жизни может идти речь, если ничего не существует, если мы, загнанные в тела материи, всего лишь исключение из правил? На что мы можем претендовать, являясь песчинкой в необъятной глыбе вечности?

У меня нет ни желания, ни цели уговаривать тебя. Мы всё время стараемся дать себе исчерпывающие ответы на самые сложные вопросы со времен Сократа и ранее. «Бог умер», – говорил Ницше, но сегодня мы продолжаем поклоняться идолам и божкам, церкви и Иисусу, преклоняя тело перед лицезрением собственной души. Отчего же это? Не оттого ли, что, осознав собственную волю и подчинив ей природу, мы не в состоянии принять роль отщепенцев, не признанных вечностью? Если мы способны к самоосознанию, то сама вечность не может быть просто бездумной субстанцией. Обращенная на себя, она в каждой точке своего существования разумна и всеобъемлюща. Это Бог?! Сгустки материи, разбросанные во вселенной, – это изуродованная, обезображенная  истина, осколки которой противопоставляются друг другу, рождая в себе рай и ад, жизнь и смерть, наслаждение и боль. Фантазия уводит нас в другие измерения, порождая легенды и мифы, образующие целые миры, которые могут существовать по отношению к жизни, как жизнь по отношению к вселенной.

Книга называется «В поисках смысла жизни». Я надеюсь, что ты, мой дорогой читатель, не так невежественен, чтобы позволить мне убедить тебя в чём-то. Я искренне надеюсь, что я тебя ни в чём не смогу переубедить. Но если ты ищешь смысл жизни, значит, у нас уже достаточно много общего, чтобы продолжить наш с тобой диалог. А диалог, потому что я всё слышу.  Оказавшись в одном из вымышленных мной миров, я и сейчас по-прежнему живу в этих строках, некогда написанных мной.

ПУТЬ К СЕБЕ

С самого рождения мы вынуждены всему учиться. Ходить, говорить, читать, писать. Мы слишком уязвимы, слишком слабы и беспомощны, когда вступаем в жизнь. При этом мы самые любопытные существа на земле. И самые добрые. Опасности заставили нас научиться защищаться, голод – добывать пищу, холод – мастерить одежду. В какой-то момент вдруг мы начали выделять себя из природного мира. Вообще, стремление обособиться в нас очень ярко выражено. При этом мы, как и планеты, притягиваемся ко всему живому, особенно друг к другу. Мы находимся на некотором отдалении от всего, что нас окружает. Душа же, наоборот, постоянно взаимодействует с вечностью, вмещая в себя всё, что представляет собой вечность, или Бог. В какой момент ты почувствовал, что ты и другие – это разные вещи? Уже сложно припомнить, верно? Но ведь сейчас ты не сомневаешься, что ты – это только ты. А может даже, тебя посещали мысли, что, кроме тебя, ничего не существует? Может быть, ты думаешь, что этот спектакль разыгран весь только для тебя? Но кто ты во всём многообразии своих органов чувств и мышления?

Если есть действие, значит, ему предшествовало намерение. Это шаблон нашего понимания. Это физика материального мира. Значит, намерение есть и у твоего рождения, как у действия. Чье намерение? «Мое», – ответишь ты. Но кто ты, если ты не рожден ещё?

Ты – это ты. Ты отчетливо понимаешь, как ты значим. В этом нет ничего удивительного. Ты сам для себя самая значительная фигура. И в этом нет эгоизма. Потом ты вдруг понимаешь, что никто, кроме тебя, так не считает. Каждый человек считает особенным именно себя. У всех в разном возрасте это происходит. И вот ты остаёшься совершенно один, и твоё ощущение значимости больше не кажется тебе знаком отличия. А потом появляются подсказки, такие как эта книга у тебя в руках. Ты ощущаешь душу свою и погружаешься в неё своим умом. Ты, как слепец, блуждаешь в прекрасном саду вечности не в силах рассмотреть всей красоты безбрежной гармонии. Но в материальном мире вечное можно увидеть только внутри себя. Мы своими руками здесь строим себе новый мир, родившись однажды в котором, мы не будем помнить, что сами сотворили его. Мы сами устанавливаем себе рамки или позволяем себе пользоваться чужими, чтобы не обременять себя на трудные поиски смысла жизни.

Но ты, конечно, избрал себе путь первооткрывателя и намерен самостоятельно найти ответы на интересующие тебя вопросы.

Но как? Посредством таких же книг, как эта? Что ещё ты можешь предпринять в постижении всех существующих и несуществующих миров? Да и зачем пытаться уместить в себя то, для чего весь наш мир не является существующим – настолько он мал для вечности.

СМЫСЛ ПОИСКА СМЫСЛА ЖИЗНИ

Мы наделены пытливым умом. Этот инструмент нам нужен для того, чтобы душа могла расширить человеческое чувство до масштаба вселенной. Чтобы сила радости, освобожденной от страдания, могла напоить вечность своим новым вкусом, не пошатнув равновесия её. Здесь появляется Бог, который следит за нами и направляет нас. Пусть это звучит так, ведь наш ум не способен постичь способ влияния на нас вечности. Если ты веришь в Бога, Бог будет вести тебя.

Для того чтобы понять, всегда открыты дороги. Вопрос зачем? Не потому ли выгнали Адама и Еву из земного рая, что они вкусили плод с дерева познания? Их жизнь была гармонична, спокойна. Как если бы она была самой вечностью. Но первое противоречие было заложено в любопытстве и запрете. Покорность была единственным залогом их непоколебимого счастья. Но как не удовлетворить пытливость ума? Как, имея разум, жить бездумно?

Можно научиться любому успеху. Можно получить сколько угодно благ. Можно освоить искусство любви. Перенять любые знания и умения. Но нельзя спросить о смысле жизни. И нельзя направить находящегося в поиске смысла жизни.
Маленькая Анна в детстве много болела. Врачи сказали, что она скоро умрёт. Но она не сдавалась. Однажды у неё поднялась температура, был сильный жар, и она начала бредить. Она рассказывала, что видит черную темноту, дрожащую и расчерчиваемую зигзагами.

Бзыть! Бзыть! Бзыть!

Всё очень быстро мельтешило перед глазами. Анна не понимала, что с ней происходит. Но состояние, в которое она проваливалась, было таким уютным. Она пребывала в блаженстве полусна. Иногда она могла проспать весь день, а ночью встать и отправиться гулять по длинному коридору, разговаривая с невидимыми людьми. Так продолжалось около недели. Её кровать была повернута к окну, и если она видела в небе луну, просыпаясь, она ещё долго смотрела на неё и не шевелилась, чтобы ещё хоть несколько секунд не ощущать веса собственного тела.
В ту ночь, когда температура спала, и Анна стала отличать маму от папы, день от ночи, над домом напротив взошла круглая, огромных размеров, полная луна. Анна услышала женский грудной голос:

«Люли, люли, люленьки,
Где вы, где вы, гуленьки?»

Луна то появлялась, нависая над смоляными крышами домов, то скрывалась за кирпичными непроницаемыми стенами:

…Стали думать да гадать,
Чем Анюточку питать?
Один гуля говорит:
– Надо кашки сварить.
Другой гуля говорит:
– Надо Аню покормить.
Третий гуля говорит:
– Надо байки уложить,
Побаюкать, покачать,
Будет Аня крепко спать.

Аня смотрела в окно и не шевелилась. А песня всё звучала и звучала:

– Ты откуда знаешь, что меня Аня зовут? – спросила, наконец, девочка.

– А я всё знаю, – ответила Луна тем же голосом, при этом продолжая петь колыбельную. Она смотрела на Аню своим огромным белым глазом и, казалось, подмигивала ей.

– Я раньше не слышала, чтобы ты пела, – сказала девочка. – У тебя красивый голос. Почему ты прячешься?

– Я играю с тобой! – отозвалась Луна и засмеялась добрым звонким смехом. – Разве тебе не весело?

– Я умираю, мне невесело с тобой играть, – тихо проговорила Анна.

– Нет, ни в коем случае не говори так. Я расскажу тебе, как противостоять болезни. Но для этого мы должны договориться, что это теперь наш маленький секрет. Ты не должна никому об этом рассказывать. Поняла?

– Да.

Девочка закрыла глаза и увидела, как из чёрной темноты, в которую она погружалась каждый раз, когда ложилась спать, стали проступать яркие звезды. Тонкие царапины зигзагообразных линий мельтешили быстро-быстро.

Бзыть! Бзыть! Бзыть!

А сквозь синеющую тьму вскипал яркой пыльцой завиток вселенной и медленно рассеивался в густоте детского сна.

Когда девочка проснулась, Луна висела высоко над крышами домов и казалась совсем маленькой. Была ещё ночь. Звёзды мелькали в предрассветной черноте, как роса.

– Ты спишь? – спросила девочка, глядя на холодную, совершенно обыкновенную Луну.

Но та ничего ей не ответила. Казалось, она была приколочена к небу. Она была как грубо сделанный макет, как подделка, висящая здесь, пока настоящая Луна гуляет по просторам вселенной и поёт колыбельные песни маленьким детям.

На следующее утро Анна рассказала за завтраком маме, что ночью с ней разговаривала луна. Мама приложила к её лбу руку и, убедившись, что температуры нет, спросила:

– И что тебе говорила Луна?

– Она мне сказала, что я не умру, – ответила девочка.

Мама засмеялась, стараясь не расплакаться. Она была уверена, что всё это симптомы болезни. Мама целовала дочь и повторяла:

– Ну, конечно, не умрёшь. Кто тебе такое сказал? Конечно, не умрёшь.

Луна больше не разговаривала с Анной, ведь глупенькая девочка не смогла сдержать обещание и не говорить никому про тот случай. Когда Анна выросла, она ещё долго вспоминала тот странный сон. Она помнила всё до мелочей. Почему-то некоторые сны нам так сильно врезаются в память, что мы не можем их отличить от реальности.
Анна никогда больше не болела. Видимо, её иммунитет в постоянной борьбе так закалился, что больше никакой вирус ей был не страшен. Ну а Луна иногда раздувалась, как белый филин, и зорким ночным глазом впивалась в окна, пытаясь отыскать маленькую Анну. Белым мистическим светом она проникала в спальню и не находила её. Анна не знала, было ли всё это явью или всего лишь бредом, вызванным её детской болезнью. Она просто хранила в себе это воспоминание, как поворотный момент. Анна стала астрономом. Самым настоящим астрономом, о которых мы читаем в книгах. Астрономия стала её страстью, её служением, её наследием, искушением её ума.

Можно, конечно, и не искать смысл жизни. И игнорировать все знаки, которые подтверждают твою сопричастность с вечностью. Можно закрыть эту книгу и выкинуть её на помойку. Можно не обращать внимания на Луну, которая рыскает в комнате по углам в поисках маленькой Анны, девочки с детским умом, умеющим ещё верить и создавать новые миры, в которых Луна вполне может стать приятным собеседником, а доброта и красота – нормой.

А сейчас посмотри вокруг себя, мой дорогой читатель. Остановись в этом самом моменте. Прислушайся к себе. В чём смысл твоей жизни?

Если бы я мог говорить тебе, то на этом месте я бы замолчал.
Увидимся позже, мой дорогой читатель».