Первый период предвестий. 1. Нарочный мир

Первый период предвестий.
(новый 1997 год – июль  2000  года)

Знает  сломанный  корабль:
Жизнь – река, и  надо  плыть,
Буйный  ветер  рассекать,
Тихий  берег  позабыть.
Э. М. Шклярский,
Рок-группа «Пикник»

Отличить этот период жизни Антона Хибарина от предшествовавшего времени можно, скорее всего, по нашествию невзгод. Он, девятилетний ребёнок, продолжал жить «двойной жизнью» – реальной, а также в мире фантазий. Этот мир компенсировал Антону невзрачность окружающей реальности. Но даже фантазии перестали помогать и начали давать противоположный результат в виде претензий к Антону по поводу того, что его нахождение в мире фантазий занимает время, которое могло бы проходить более полезно. Когда Антону всё-таки удалось убедить себя в порождении лишних трудностей фантазиями, то у него появились встречные требования к реальности. Сначала их выражал вещизм – настойчивое желание дорогих покупок. Затем, включив этот вещизм в особое мировоззрение, Антон хотел заиметь друзей и улучшить своё положение в классе. А типичные советы для обретения друзей он посчитал неподходящими в данных жизненных условиях.

Всё это объясним поподробнее.

Нарочный мир.

I
Сейчас читатель находится в самом начале повествования этой книги, её хронологии. Тогда Антону Игоревичу Хибарину было девять лет. Нужно ли объяснение того, почему в книге нет разделов о более раннем времени? Нам позволило задать такой вопрос то, что объяснение не займёт много места. До начала хронологи книги не было никаких значительных для неё отдельных явлений. Если и были значительные длительные явления, то они продолжались в том периоде, о котором мы будем говорить. Антону было ещё мало лет для того, чтобы он осознал судьбу, свою и близких, и начал пытаться принять в ней какое-то участие. В этой главе мы предварительно посмотрим на такое явление, как мир фантазий маленького Антона, имевший довольно специфическое назначение. С ним было связано начало выделенного нами периода.

В первом периоде предвестий продолжалось то, что было значимо ранее. А ранее, может быть, и было одно особенное событие, если таковым назвать переезд семьи Хибариных. До него эта маленькая семья из трёх человек жила в одном из новейших по тому времени спальных районов Москвы. Живя в том районе, ребенок не переставал получать от него впечатления. Затем, примерно через год после наступления в стране некоего экономического кризиса, когда ребёнку было пять лет, они переехали в другой, соседний спальный район. Пускай этот район сам по себе был также неплохим, но Антоша заметил отдельные ухудшения: у него исчезли друзья, сосед Кирилл, старший на четыре года, не мог заменить их всех. Комнату в коммунальной квартире в общежитии Хибарины заменили однокомнатной квартирой в так называемом «зиловском" доме, где в большинстве квартир отсутствовали дети. В моменты расположения Антона к воспоминаниям, самые приятные из них для него вызывал родной район, перед которым он, без преувеличения, благоговел. Когда же наступил первый период предвестий, и возникшие ранее в этой квартире проблемы обострились, то часть детства, проведённая в том районе, не переставала казаться Антону раем. Он гордился своей малой родиной, как мог и перед всеми, особенно перед Кириллом.

II

Всё остальное из предшествовавшего 1-му продромальному периоду так в нём и продолжалось. А именно - следующие пункты.
 
 Первое. Материальная бедность Хибариных и их духовная нищета, выражающаяся в скандалах, мелочности, неорганизованности быта и ничтожном количестве хороших поступков и решений.

 Второе. После переезда у Антона появилась болезненность, он физически ослаб и стал замкнут. При этом чрезмерная забота клеймила его как неполноценное существо.

 Третье. У Антона была богатая фантазия, больших размеров вымышленный мир. Части этого мира были самыми разношёрстными. Прежде всего, это вымышленные друзья Антона, которым он придумывал номера телефонов и адреса. Одни жили только в Новомосковске (где его бабушка с дедушкой), другие – только в Москве. Всё-таки Антон не решался связываться с подобного рода друзьями по настоящему телефону, он делал это по специальному, игрушечному, который ему нравилось называть «нарочным», от слова «понарошку», и это название перешло на весь мир фантазий. Некоторые из «знакомых» в Москве присутствовали у Антона как в школе, в качестве учеников. Он звонил их родителям. Когда же потерялся нарочный телефон, Антоша не особенно огорчался и вскоре «купил» особый прибор – невидимую рацию, на которой наощупь мог набирать номер телефона, при особом её расположении. По такой рации он мог говорить вне дома, на прогулке (он тогда ещё совсем не знал, что есть мобильные телефоны, а рация – другая вещь, он знал только о рациях). Также к нарочному миру относились нарочные виды транспорта: троллейбусы, автобусы, ездящие не по проезжей части, но по хорошо известному Антону маршруту. Иногда, когда Валентине Викторовне, маме Антона не нравилось, что «троллейбус» идёт по неизвестным закоулкам или по грязи, то приходилось нажимать на кнопку остановки по требованию. У Антона имелся нарочный телеканал, генеральным директором которого являлся (догадается ли читатель, кто?) он сам. На канале шли новостные, познавательные и юмористические передачи, каждая в своё время. Особой способностью нарочного мира были его дополнения «настоящего» мира. И эти дополнения по-своему между собой различались. Например, на «телеканале» Антона могли идти не только придуманные им фильмы и спектакли, но и фильмы, шедшие ранее по другим каналам. Антон нередко представлял на «настоящих» каналах элементы нарочного мира. Например, во время музыкальной паузы он выключал телевизор, считая, что он «смотрит» по нему выступление группы, в которой он участвует, исполняющую одну из его же песен. Или он употреблял двигательную активность, выключая телевизор, чтобы представить себе идущий там фильм, показанный изначально на «его» телеканале. Были и другие варианты взаимного проникновения нарочного и «настоящего» миров. На книжных полках Антон строил своим «нарочным», друзьям, воплощённым в игрушки, квартиры. Делалось это просто: в пробел между книгами вставлялась поперечная книга, которая была входной дверью в «квартиру». Иногда и из дальнего ряда он доставал книги, частично закрывая спереди пробел, отчего получалось углубление «квартиры» вбок. Такое «жилище» называлось «нармунальным». Сейчас мы покажем, как образовалось это слово: «нарочный» + «коммунальный» = «нармунальный». Жилище было «нармунальным» при мелких размерах в окружении «настоящей» квартиры. «Нармунальные» жильцы находились в жилищном ведении хотя бы одного жильца окружавшей их квартиры, коим не мог быть никто, кроме Антона. У подобного рода своих друзей Антон предполагал ещё и «насмунальный» вид жилища. Слово это образовано так же, как и предыдущее, только из слова «настоящий». При «насмунальном» жилище, определенном для нарочных существ, им принадлежала вся площадь «настоящей» квартиры, а в случае, если там ещё были «настоящие» жильцы, то с ними нарочные жильцы имели равные права.

Таким вот необъятным был мир фантазий ребёнка, в который входили: а) его нарочные друзья и ученики, б) их адреса и номера телефонов, в) средство связи с ними – невидимая рация, г) нарочные транспортные средства, д) нарочный телеканал с е) нарочными познавательными, ж) юмористическими, з) новостными передачами, и) фильмами и спектаклями, к) телемагазином; л) музыкальная группа с участием и вокалом Антона и участием двух одноклассников – Егора и Рината (они об этом не знали) и с м) песнями Антона, пока что примитивными, но которые он всеми силами пытался сделать красивыми; н) элементы «настоящего» мира на нарочном телеканале и о) наоборот, п) «нармунальный» и р) «насмунальный» виды жилищного хозяйства.
Остаётся добавить, что всё это не мешало Антону мечтать о «настоящих» друзьях, и в кавычках, и без кавычек. Он не знал тогда условий, при которых они появятся. У друзей, о которых он мечтал, должно было быть такое же отношение к нему, как и у нарочных друзей. Напоследок надо сказать, что и при нарочном мире у Антона был идеал, связанный с миром реальным – «перекрёсток миров», когда в реальности он встретил бы такого друга, которому открыл бы все уголки своего нарочного мира и который сам бы стал рассказывать остальным о том особенном мире, который есть у Антона.

С наступлением первого периода предвестий все вышеперечисленные проблемы только обострились. Если нарочный мир удовлетворял Антона, как сам по себе, так и в сравнении с реальностью, то вдруг ситуация с этим миром стала складываться хуже. А семья Хибариных и их квартира были соединением всех минимумов, которые только можно себе представить.

III

Теперь мы ещё рассмотрим события, непосредственно предварявшие начало первого  периода предвестий – часть девяноста шестого года, начиная с лета. Отметим такую деталь: эта часть года содержала события, имевшие подобие повторения через четыре года. Отдельное событие, естественно, своим повторением не обозначит цикла. Через четыре года происходило не максимальное, но заметное подобие последовательности событий. Говоря о конкретных событиях, мы будем кое-где подмечать эти сходства, в квадратных скобках.

Всё началось с хорошего лета [как и в обломном сезоне]. В душу мальчика пока что запали живописные виды Новомосковска, района с гаражом от дедушкиного «Москвича-412», в котором он тогда побывал в первый раз, пути на дачу по дощатому мостику через ручей в овраге; а также некоторые взаимоотношения с близкими по возрасту соседями по даче. Хотя, подобного рода отношения были скорее убогими, чем идеальными. Но в то время, в то особенное время, бодрящим летом, разве не достаточно было Антону вообще наличие каких-либо взаимоотно-шений с реальными сверстниками? Прежде всего, это был этап преодоления робости, вызванный его отдалением от детей и болезненностью. Если двое детей всегда возвращаются с дачи домой на одном автобусе, и при этом их семьи дружат, то они наверняка что-то друг о друге узнают. Так вот, Антон подумал, что эти дети могут получить от родителей сведения о том, где он живёт на самом деле, откуда приезжает к бабушке с дедушкой, что он живёт в Москве – столице России, как оценивается здешняя, новомосковская жизнь при взгляде на неё из столицы. Этот последний вопрос Антон, уже в Москве, мысленно задавал своим одноклассникам, не знавшим, где и как он отдыхал летом.

 Ещё Антон примечал своё обличие – светлые волосы и очки. Если иногда и встречались другие дети в очках, то их все равно было меньше, чем детей без очков. Поэтому очки он принимал за свою отличительную особенность, а соседи по даче должны были со временем понять, что очкарики – не какие-нибудь «малявки», они могут жить и в Москве. По телевидению Антон мог отлавливать всякие разные вещи, используя их в качестве «материала» для фантазий. Смотря детские и юношеские фильмы, к которым был предрасположен, он старался замечать очкариков и их положение в фильме. Но, увы, над ними часто одерживали верх, били, и если даже они были главными героями, их положение было, по Антону, не лучшим. Это было ему неприятно, но он мог прибегнуть к своему нарочному миру, например, по «своему» телеканалу показать фильмы с очкариками, но совсем в другом положении. Да и вообще, нарочный мир был для него вещью исключительно хорошей.

Один раз они с мамой возвращались из центра Новомосковска на нарочном троллейбусе (по правилам Антона, в городе, где не ходят настоящие троллейбусы, из нарочного общественного транспорта, наоборот, должны ходить только троллейбусы), следующим далее через лесную глушь не испробованным способом до конечной остановки «Цыганский посёлок». Антон разговорился с одним из нарочных пассажиров о том, что собой представляет конечная остановка. Разговорились до того, что друг другу представились, тот – Сергеем Сергеевичем Тарновским. Антон продолжал держать с ним связь с помощью невидимой рации и с помощью того, что тот приходил в гости и воплощался в мягкую игрушку. Он приносил много сведений о Цыганском посёлке, а ещё о своей даче, о своём ребёнке, родившимся этим летом. И в Москве Антон продолжал говорить с ним по невидимой рации.

IV

 По возвращении в Москву и по прошествии ещё некоторого времени, учась в третьем классе школы и храня светлые впечатления от лета, Антоша ещё более занялся своим нарочным миром. [Это похоже на то, как через четыре года Антон сначала просто обнаружил запись у магнитофона и удачно ей воспользовался, а затем определил условия, нужные для неё, и наконец, на основе её содержания сочинил одну из своих повестей.] Он поднабрал дома нарочных друзей и выстроил им «нармунальные» жилища, то есть квартиры в общежитии внутри «настоящей» квартиры. А вот Сергей Сергеевич из Новомосковска имел «насмунальное» жилище. Подобного рода «квартиры» Антон строил, как правило, на книжных полках. В его общежитии все жильцы были равны, он мог улаживать конфликты между ними в случае необходимости. Никто из посторонних в общежитие не приходил, поэтому они не боялись подъезда. По временам Антон устраивал им досуг в виде просмотра диафильмов, похода в магазины, простой прогулки с осмотром «настоящей» квартиры. Всё это он мог делать при своём свободном от учёбы времени, которого тогда ещё хватало. В отличие от предыдущих «нарочных» мероприятий с детским садом и школой, данное мероприятие с общежитием являлось гораздо более усовершенствованным, прежде всего потому, что давало меньше забот. Антон как комендант считал, что квартиры достаточно обустроены, чтобы жильцы смогли там прокормиться и воспользоваться приобретёнными вещами. Они могли на первом этаже (на первой полке), в магазине стройматериалов покупкой поменять себе дверь, то есть Антон бы в качестве двери поставил другую книгу.

Но вышло и так, что они всё-таки оказались не лишены неких страхов. Хотя страхи эти были не совсем обычными, детскими. Это были страхи не того, что на них нападут, что их квартиру зальют, а, например, того, что лифт на определённом участке пути особенно громко гудит. Антон придумал так, что между третьим и четвёртым (последним) этажами лифт начинает громче гудеть и скрипеть. К тому же, на последнем этаже выпало жить самому трусливому жильцу общежития. Один раз он предпочёл уже спуститься по лестнице, но и этого не смог сделать. Пришлось Антону его сопроводить при спуске. Ступив с ним на лестницу, он спросил, чего же тот здесь боится, а жилец ответил, что боится чёрных провалов и трещин на стенах лестничных клеток. Антон спросил, чего тот больше боится: того, что слышит, или того, что видит. В конце концов, трусливый жилец склонился к использованию лифта, но всё ещё с сопровождением коменданта.

Думал Антон, думал, как устранить у жильцов эти трусливые наклонности и, наконец, надумал довольно верное решение. Ему понадобился нарочный фотограф и нарочный детектор лжи. Всех жильцов сфотографировали со вспышкой, а затем, подсоединив к ним детектор лжи, спросили: испугались ли они вспышки. Отверстие для вспышки было сделано в форме черепа и костей, но и из такого должна была «вылететь птичка». Часть жильцов, у которых при ответе «нет» детектор зафиксировал правду, на следующий день пошла с Антоном в так называемый «зоопарк», расположенный (смешно сказать, где) в углу комнаты. Другие жильцы, или совравшие при ответе «нет», или сразу сказавшие «да», со следующей недели по будням стали ходить в школу смелости, которой была коробка в том же углу комнаты. В школе смелости было три стадии посещения, которые Антону захотелось расположить в обратном порядке: первая стадия – самая страшная, вторая – менее страшная, третья – ещё менее. На каждой стадии был свой преподаватель. При выходе оттуда жильцов, Антон расспрашивал у них, какие занятия они проходили, как решали задачи с понятным условием, но жутким содержанием и какие смотрели диафильмы. На самом деле, за них пыталась рассказывать мама Антона, а он переспрашивал её, если чего-то не понимал. Он подумал и посчитал лучшими диафильмами серию диафильмов с разными названиями, но с присутствием одних и тех же трёх монстров (содержание придумывал уже он сам).

В школе, в реальной школе, в которой Антон учился в третьем классе, он привык играть в салки, но всегда знал, что в кабинете этого делать не положено и вот однажды он выбежал в фойе. [Это было то самое фойе, где в учебном году, последовавшим через четыре года, при первом его появлении его отлупили ни за что, ни про что.] Он заметил, что фойе пусто, а играющий с ним Ринат выглядывает из кабинета, но не выбегает. Долго думать, почему это так, Антону не пришлось. Его окружили несколько ребят из параллельного класса. Расставив руки и ноги, загораживая путь в класс, один из них, главный, густоволосый и нерусский, объявил: «Ща бить бум!» Антон прокрался по стене кое-как, уже подошёл к дверям класса, и тут из-за закрытой створки дверей выглянул Илья Сиверцев и плюнул в этого густоволосого. А тот рассвирепел и решил отыграться на Антоне – показал ему кулак и плюнул в него, попав на очки. Антон смог только вымолвить: «Это не я!». Остальная шайка стала странно танцевать, как бы разминая мышцы, изображая готовность к действию ими против Антона. Но тут раздался звонок на урок, который послужил Антону защитой, и он наконец-то зашёл в класс. Сначала он не мог понять причины такого поведения учеников параллельного класса. Затем, рассказав об этом маме, он подумал: скорее всего, это оттого, что он учится в классе с тем, кто им досадил, скорее всего, это был Илья, раз тот плюнул в густоволосого. В связи с этим Илья плюнул скорее не для того, чтобы подставить Антона, дав им подумать, что это он плюнул, а именно для того, чтобы просто их отогнать.

V

От общения с нарочным миром у Антона возникло терпение к реальному миру, в частности, терпеливое ожидание следующей, такой же хорошей летней поезди в Новомосковск. А пока он старался больше заслужить такое же лето: хорошо учиться, проявлять изобретательность в нарочном мире.

Но чтобы он нормально воспринял следующее событие, ему нужно было не терпение, а совершенно другое свойство – готовность к неожиданностям, к нарушению привычного хода событий.

Мама куда-то собирала вещи, а на вопрос, куда, сказала: «Мы съездим… бабушку проведать». Вот это для Антона оказалось полной неожиданностью и притом неприятной. На него эта поездка так неожиданно свалилась в ноябре, что уничтожила все долгие, приятные ожидания и подготовку к ней, даже не угрожая разочаровать, а сразу же разочаровав. Оказалось, бабушка, Галина Архиповна, лежала в больнице. По приезде Хибариных она временно вышла, но ей ещё предстояла операция на желчный пузырь. Далее произошла врачебная ошибка – были неправильно сшиты желчные протоки, и началась желтуха. Всем пришлось побеспокоиться, так как это угрожало жизни. Вторую операцию срочно провёл сам главный врач больницы и всего района. Из желчных протоков удалили песок, правильно сшили их. Галина Архиповна ещё полежала в реанимации, но перед Новым Годом выписалась. Только из-за долгого нахождения под общим наркозом у неё со временем стали всё больше проявляться проблемы с психикой.

В Новомосковске Антон держал в памяти школьную историю с густоволосым. Не рассуждая о причинах плевка в того Ильи, он просто… восхищался этим плевком! [Соответственно этому, через четыре года он также перестал ходить в школу, вспоминая то, что явилось последним потрясением облома – скандал на уроке биологии из-за них с Егором. От этих воспоминаний он начал сочинять повесть.]

Также Антон возобновил контакты с Сергеем Сергеевичем Тарновским. А ещё он надеялся, что ему не пришлось совсем бросить в Москве жильцов своего общежития, перестав отводить их в школу смелости. Ребёнок попросил отца, Игоря Михайловича, чтобы он отводил за него, раз он по временам возвращался в Москву. Антоша также попросил привезти тетрадь с названиями песен на двух сторонах каждой из двенадцати «кассет» «его» музыкальной группы и одну познавательную книгу, с помощью которой он вёл «нарочную» телепередачу на «своём» телеканале. Название песен он использовал для мысленной прокрутки «кассет» «своей» группы в машине. Самые красивые из песен он перенимал у детских поэтов и композиторов. У юного фантазёра была и одна точка соприкосновения с реальностью – он продолжал заниматься уроками, что входило в его стремление заслужить хорошее лето. Отец приезжал, когда маме приходилось ночевать в больнице с бабушкой и, помимо этого, пьянствовал дед. Заниматься с папой у Антоши получалось иногда печально, иногда забавно.

Перед отъездом из Москвы Антона его «жильцы» перешли на вторую стадию посещения школы смелости, а теперь уже должны были идти на третью. Антону придумалось поговорить с преподавателем этой стадии по невидимой рации. НО! Он забыл её имя-отчество, и тут началась первая значимая в дальнейшем проблема из-за нарочного мира, из-за чуждых для него условий – другого города и другой обстановки. В последний день старого года Антон, при звонке по невидимой рации в школу смелости, куда ходили «жильцы», забыл имя-отчество преподавателя. Тут и обнаружилось преимущество реального мира, ведь если бы работники данной школы были реальными людьми, он бы просто попросил позвать преподавателя третьей стадии обучения и услышал бы её имя-отчество. Но так как его, по сути, Антон придумал сам, он вынужден был без чьих-либо напоминаний сам вспомнить то, что когда-то придумал, иначе нарочный мир оказался бы бессвязен, что и произошло. Попытка оправдать нарочный мир сорвалась. Ссылки на то, что преподаватель звонила в этот день ранее, и теперь её не оказалось, не помогали, время ранее Антон определил нерабочим. Успокаивало слегка лишь то, что понервничать пришлось тридцать первого декабря, и этим провожался старый год.