Повесть об испанце. Начало

Смотря, на пылающие в огне докторов города, люди, живущие на границе с ними, боялись, что в их поселение тоже войдет она. В своих одеждах цвета болотной тины, горящими глазами, ее кожа была жуткого красного оттенка, будто зараженная и тут же лечащая себя, что создавало иллюзию катящегося по ее телу пламени. Волосы на воздухе развевались по ветру так, будто она находится под тяжелым слоем воды. Черные пряди путались между собой, переплетались, шептали что-то ей, прикрывали горящие глаза. В следах, которые она оставляла, умирала жизнь. Цветы вяли, а трава сохла. В глазах деревенских вспыхивал неподдельный ужас, от осознания того, что начнет твориться в их домах. Мир медленно тонул в пучине отчаяния, детских криков и стонов умирающих. За дворами валялись горы изуродованных тел, вокруг которых над кострами витали души лежащих внизу. Они летали, мучительно ожидая прихода той, кто незамедлительно приходила к своей сестре - Чуме. Они ждали ту, про кого слагают легенды, величественную даму в черных одеждах. Ее лицо - костяная маска, тело обтянуто в платье, а мантия превращается в ее же тень. Они ждали Смерть. Сестры всегда были неразлучны, Смерть следовала за Чумой по пятам, но в отличие от младшей, которая несла боль и разрушение, старшую ждали. Она была той, кто приносил облегчение измученным жертвам родственницы.
      За всю свою долгую, бессмертную жизнь Они принесли много бед и разрушений. Младшая сестренка редко выходила из царства мертвых, беседуя, в перерывах между мучениями грешников, с Голодом и Войной. Но в те времена, когда она выходила на поверхность, умудрялась так же перенести с собой весь ад. В отличие от него, на земле она оставляла сестре кучи трупов невинных людей. Сколько детей было погребено в следствие ее безумной пляски. Младшая из двух всегда считалась самой безжалостной. Эта дамочка никогда не заключала контракта с теми, кого убьет. Приходя неожиданно, долго не желала уходить. Сидела на краю кровати больного, пока бедный человечишка в маске пытался его вылечить. Затем выходила старшая сестра и тихо ругаясь на свою подопечную за предоставленное ей количество работы, доставала из-за плаща косу с начищенным до зеркального блеска лезвием, и легко разрывала хрупкую нить между душой и телом. Доктор обреченно на-клонял край шляпы и тащил очередной труп на костер. И снова в его очках отражались скачущие в небо искры. Близко к огню он не любил подходить, боялся когда-то оказаться в одном пламени с пораженными трупами.
      Каждый день начинался с прибегавших к нему людей, просящих помочь. Теперь он сам, потеряв счет времени, бродит по следам младшей сестры, всячески опасаясь ее прикосновения. Когда начинается день, а когда ночь? Нет, по солнцу определить уже невозможно. От огромного количества дыма и пепла, небо затянуто пеленой, дышать практически невозможно, но и снять свою маску нельзя. В кожаном одеянии было до безумия жарко, а птицы уже не отличают его от себе подобных. Создавалось ощущение, будто этот чертов клюв скоро прирастет к его лицу намертво. Он станет жутким кладбищенским вороном, что будет приспешником чертовой семейки. От этого страха он просыпался каждый раз, когда ненадолго засыпал в очередном пустом доме. С каждым трупом он все больше приближался к жутким сестрам. Желал найти способ отправить их в бездну, лишь бы закончился этот ад на земле. Столько лет не видел он чистого неба...
      Выходя из очередного дома, сестры с упоением смотрели на летящие искры, обугленные тела и восковую фигуру удаляющегося Доктора. Как долго он их преследует? Как часто мог забрать людей из-под лезвия Смерти, разрезая своим бубоны. Верно, легче заживить рану на теле, чем оторванную душу. В большинстве своем он не могу им помочь, так искренне старался. Он безумно походил на ворона, их тех, кто являлся вестником прихода младшей сестры. Вот только приходил он скорее как гробовщик. Ведь против силы бессмертных ничего не сделаешь. Он мог лишь жечь пораженные тела и убегать. Какой странный смертный. Ищет Одну из сестер, желая избежать встречи со второй. Чума слышала, что у людей это называется любовью, когда ты бежишь за чем-то недосягаемым, понимая, что это угрожает твоей жизни, но все равно рискуешь, переходя через все границы. Может дать человеку возможность прикоснуться к желаемому? Пытаясь, понять человеческие чувства, она догнала черный силуэт, взглянула в стекляшки глаз на маске и легко коснулась проема меж маской и плащом. Доктор, давший слабость, думая, что она далеко и отодвинувший ворот плаща, распахнул глаза в животном ужасе. Они застыли, смотря  друг на друга, она, касаясь его кожи, он, прощаясь с жизнью. Этот момент длился бы вечность, если бы по коже мужчины не начала распространяться дорожка от будущих ран. Чума осознала, что заразила его. Чумной доктор, прикрыв глаза, представил свое тело, окру-женное всполохами пламени, и сполз, хватая Чуму за платье. Теперь ужаснулась она, люди любовь описывали не так.
Его лихорадило. Тело билось в адской агонии, а раны жгли раскаленной сталью. Костюм кучей кожаного тряпья лежал у кровати, возглавляемый маской и шляпой, а носитель корчился в агонии на постели. Сколько раз он наблюдал это жуткое зрелище на других, не хотел вести их на костер, пытался вылечить. Сейчас, лежа в бреду, он мечтал о спасительном пламени, которое выжгло бы напрочь чертовы раны и унесло жар собственного тела, мешая его с температурой огня. В те редкие минуты, когда он приходил в сознание, его взору открывалась картина, которая могла бы вполне стать частью его бреда. Чума бегала по стальному полу, гремя посудой, что-то безудержно выискивая, ругаясь с кем-то заправской бранью. Смерть сидела на краю, рядом с ним, бережно поправляя одеяло. Такая чушь, но истинность данной сцены доказывала горящая в ее глазах жажда. Ей безумно хотелось забрать его душу к себе, окунуть эфирное тело в реку, состоящую из накопившихся столетиями грешников. А он уже сам желал обнять ее, завернуться в ее мантию, а потом прыгнуть в эту реку, нырнуть в пучину безумия и больше никогда не приходить в сознание.
Сестры ждали своих адовых коллег. Войну и Голод, которые могли помочь Доктору. Им будет трудно объяснить, что произошло, зачем позвали их. Но Чуме, как и старшей сестре, хотелось оставить этой человека при себе. По их мнению, отличному от человеческого, они были влюблены в него. Каждая сестра желала посадить его на цепь, как ручного ворона, но ни одна и словом не обмолвилась об этом. Столько веков сестры были неразлучны, жили в мире и согласии, а сейчас обе мечтали существовать отдельно друг от друга, впервые ощутив тягучее чувство скуки. Ведь можно за столько лет надоесть друг другу? Однако, Доктор знал, Они неразделимы.
Величественной походкой в спальню вошла Война. Из всех присутст-вующих она явно выделялась своим одеянием. Платье красного цвета бук-вально оставляло за собой исчезающий след крови. Вместо волос, голову окружала завеса тяжелого дыма, падающего на плечи этой жестокой даме. Голод, ее брат, шел за ней по пятам, подставляя пальцы под капли, стекающие с ее платья, жадно облизывая испачканные пальцы. Он делает так всю их жизнь, но сколько себя помнил он ни разу не смог удалить свое истощение. Кожа на костях позволяла видеть каждое ребро, позвонок, сустав. Он живет в мучениях тысячи лет, жадно питаясь кровью жертв своей сестры. И будет питаться еще много лет, ибо Война еще долго будет проходить по разным местам планеты, собирая пир для своего больного родственника. Теперь они пришли по просьбе двух своих помощниц. Смерть всегда стояла с Войной спина к спине, проходя по земле. Во время поиска еды для брата, Война оставляла огромные веретена нитей душ. Тогда начиналась безумная пляска лезвия косы страшной дивы. Она кружилась в жутком танце, ее партнеры сменялись после каждой разрезанной нити. Души пополняли мертвую реку, превращая ее бушующую пучину боли, не заканчиваясь, сплошным потоком они падали в ее воды, разрезая гладь, становясь единым целым. В такие моменты Смерть не прятала лица за маской. Она наслаждалась выражением ужаса на лицах мертвых, заставляя помнить это изображение вечно.
Долго они сидели за столом, обсуждая возможности прикрепления человека к аду, оставив его при этом в живых. Пока Война, Голод и Чума горячо спорили, Смерть рассматривала нить жизни Доктора. Она была настолько тонка, что госпоже не понадобилась бы даже коса. Сейчас она могла разрезать ее своим стальным когтем. Этим она лишила бы сестру глупой затеи оставить при себе человечишку. Она бы оставила его в своих владениях навеки, и… Дама поймала себя на жуткой мысли. Нет. Такого она не может допустить, как может она, та, чье лицо боится видеть каждый, желать человеческого мужчину. Нет, оправдание есть. Он уже частично не человек. Здесь, в аду, он уже находится по ее велению, а, значит, она оставила на нем часть себя. Чума в таком случае не имеет никаких прав на его душу. Война прервала размышления Смерти воплем возмущения. Действительно, вариант, предложенный Голодом, ввел ее в бешенство. Сделать из человека помощника Бессмертных? А что если его самого сделать Бессмертным? Риска нет, он все равно не выживет, а если все выйдет, то в их рядах объявится пополнение.
Вокруг кровати мученика выстроились те,  с кем в дальнейшем он пойдет рука об руку. Подняв руки, они начали лепить мужчину заново. Вот Война добавила умение вселять ужас, Чума меняла его внешность, Голод отсутствие жалости, а Смерть лишь заложила в его тело зерно, которое при его желании поможет ему вернуться к ней. Никто не видел даров, данных Доктору. Крики его при вживлении новых сил разрывали комнату. Кожа его стала похожа на чумную. Вся покрыта бубонами, они появлялись и тут же исчезали, окатывая волной жара его тело. Вдруг, он вздрогнул и муки прекратились. Медленно он раскрыл глаза, в которых отныне была бездонная пропасть. Нареченный Бессмертный Мортэм. Вестник Смерти. Чумной доктор. Под взгляды сестер и Голода, он надел плащ, сапоги, перчатки. Посмотрел в стекла маски, тяжело выдохнул и застегнул вороний лик на своем лице.
В Великой Индии… в первый день прошёл ливень из лягушек, змей, ящериц, скорпионов и подобных им ядовитых гадов, на второй с неба разили молнии и сполохи огня, вперемежку с градом невиданной доселе величины, и, наконец, на третий день с неба сошёл огонь и смрадный дым, каковой смел с лица земли все, что еще оставалось живого среди людей и иных тварей, и сжёгший все бывшие там города до самого основания. (…) Затем последовал великий мор…, поразивший и все страны вокруг посредством смрадного ветра.
Авиньонский музыкант Луис Хейлинген

Доктор шел по пустыне, не оставляя следов  на песке. Он часто заду-мывался почему же он не чувствует земли, размышлял над этим, а потом вспоминал, что больше не является человеком. Уйдя от своих обязанностей на короткий срок, он припоминал свои первые дни работы Вестником Смерти. В первое время люди не понимали, что значит приход странного человека в вороньей маске. Позже, при его появлении они прятались по домам, бежали в страхе. Мортэм же добросовестно обходил каждый дом, предупреждая всех о приближающейся Чуме. Пока его хозяйка устраивала гуляние, он методично разводил костры. Смотрел на огонь без прежних эмоций. Не боялся оказаться внутри, в глазах уже не мелькала картинка прираставшей к его лицу маски. Какой смысл бояться реальности? Сейчас он направлялся в новое место. Туда, где начнется новая пандемия. Вторая за его жизнь. В дюнах пустыни Гоби замелькало лицо его госпожи, пока несопровождаемой ее сестрой. Вокруг нее бегали черным пятном крысы, над головой летел ворон. Такой он видит ее второй раз и знает, что за этим следует. 1320 год. Маховик эпидемии запущен.
Второе пришествие
Первыми под огонь болезни попали города Китая. Они очень удивлялись, когда в их дом приходил странный человек в вороньей маске. Я садился к каждой семье за стол. Ставил на него один единственный флакон. Говорил, что она уже здесь, а это поможет вам спастись. Люди удивлялись, но в глазах читалась паника. Я вставал и уходил, прекрасно зная, что сейчас там начинается драка за склянку. Кто-то выигрывает, выпивает заветную жидкость…И умирает. Почему я так делаю? Знаю, что умрут все, к кому я пришел, но хоть одна душа спокойно отойдет на небо. Быстрая и безболезненная смерть лучше, чем мучительная, убогая. Я видел, как умирала моя семья. Я видел, как умирали другие. Я умирал сам. 
Первое время Чума терпеливо ждала, когда я пройду по всем домам, предупрежу народ. Позже она начинала ходить за мной по пятам. Не отступала ни на шаг. Я уже не мог оставлять яд.  Когда она увидела один раз сцену моей благосклонности, я мучился в чумной агонии трое суток. Никто не смел забирать ее жертв. Госпожа набирала обороты. Шел 1331 год, в провинции Хэбей умерли почти все жители. Кто не умер, уехал дальше от этого страха. Но я знаю, что она их настигнет. Почему я так просвещен? Каждый вечер, в аду, она капает мне на мозг своими безумными идеями. Рассказывает, куда мне идти дальше. Но недавно  она зашла слишком далеко. Госпожа намеревается пройти по всему миру. Вот  мы в Китае. Убили уже безумно много людей. Да, я обобщаю. Я тоже их убиваю. И мой грех намного больше, ведь я убиваю не их тело. Я убиваю в них надежду. Вселяю в них веру  в то, что они будут умирать медленно и мучительно, трупы их будут изуродованы. Те, кто не попадет в братскую могилу, станет жертвой дьявольского пламени. Я разжигаю это пламя. Люди всегда будут ругать высшие силы. Дьявола, Бога… Но им никогда не понять, что страшнее всего посланники этих существ. Всадники, которые несут за собой страх и боль. Да, я один из них, а все почему? Я раньше был человеком. Все мы когда-то были людьми. Сами и создавали себе эти проблемы. Не следя за чистотой, не развивая медицину, люди породили Чуму. Создавая государства, борясь друг с другом, посылая людей на верную гибель, они из крови жертв вылепили Войну. Она создала себе того, кто был неотъемлемой частью сражений. Голод стал ее братом. Смерть вечный свидетель дел, творимых ими. Она вечность косит людские души, наполняя свою реку новыми трупами. Самое жуткое то, что находясь в ее водах, люди не изменили принципа жизни. Они плывут по течению, борются меж собой, создают шторма. Те, кто пытается плыть против течения, обычно оказываются  затоптаны толпой. Им не дают  дышать и топят, топят… Не отличается от жизни на земле, верно?
Мы достигли Индии. В Азии она стала конечной станцией. Ее постигла та же участь, что и соседей. Пятнадцать лет мы бушевали на Востоке. Европа считала происходящее далеким слухом, что Чума не дойдет, что Вестник уничтожит убогие восточные государства и останется доволен. Чуму это выводило из себя. Ее успокаивали всем адом. Она была непреклонна. И вот я стою у берегов озера Иссык-Куль, отсюда начнется мой путь на запад. Поселение, стоявшее в миле отсюда, уже тлеет. Следующей будет тлеть Европа. Госпожа приказала жечь всех. Она хочет уничтожить всю сторону света. Для этого есть я.
1346 год, Золотая Орда,  Крымский полуостров, 1347, Константинополь, Александрия, Мессина, Катания, Генуя, Марсель,  Венеция, Авиньон. За два года мы подошли к Испании. Надо же, я вернулся туда, где был человеком. Тут успели отстроить старые города. Я проходил по улицам, а люди уже не нуждались в моих предупреждениях. На их лицах таяли улыбки, из рук падали корзины, дети с криком бежали прочь. Я обернулся, убедившись, что Чума идет за мной. Под ее голыми стопами умирала земля, меж ног бегали черные мохнатые тела огромных крыс. Лицо выражало такое торжество, что мне стало не по себе. Она всем видом показывала, что их легкомыслие и бездумные фразы стали причиной проигрыша. Обойдя меня, госпожа оглянулась. Теперь я шел за ней, убивающей без предупреждения. Зайдя в первый, пораженный дом, мной был замечен Чумной доктор. С раскаленным ножом, он испуганно стоял у кровати типичного больного бубонной чумой. Я смотрел на его трясущиеся ладони. Дурак  заразится, если не уже. Его костюм не такой, как мой. Отважный парнишка одет в холщовый плащ, пропитанный вос-ком. Маска его не закрывает все лицо, потому под ней надета маска, выглядывающая из-под клюва.  Мне надоело наблюдать за этой картиной, и я вошел в комнату отобрал остывший нож, коснулся лезвия.  Оно налилось красным цветом, мгновенно став горячим. Одернув одежду с больного, я начал аккуратно вырезать бубоны.  По стенам ударил вопль боли. Я не слушал его и продолжал резать. Парнишка подал мне склянку со спиртом. Дезинфицировать?  Нет смысла дезинфицировать труп. Пусть мальчик роет яму. Или научить его жечь трупы? Я откинул нож и взглянул на свернувшегося парня. Он явно не привык к таким зрелищам. Говорить я с ним не стал, молча, отдал склянку, почувствовав на нем запах инфекции. На стеклянной бутылочке красовалась подпись «Чумной Доктор Морсикон».
Париж стал следующей жертвой. Здесь, как и во многих других местах пребывания нас с госпожой, царил хаос. Чума настигла верхушки общества, погубила королей, профессоров известной академии. Вокруг появилось столько людей в вороньих масках, пытавшихся излечить людей. Они дрожали, держа нож. Из склянок выплескивали спирт. Они дрожали от слова «Чума» сильнее всех. Бежали от ее очагов, приходя лишь к живым трупам. Они не гнались за ней так, как гнался я. И вот догнал. Спустя столько лет жизни с ней, работы ее Вестником, я понял, что хотел встречи не с ней. Ведь душу забирает не она, а ее сестра. Столько веков я был обманут. Я смотрел на умирающих, жег костры, закапывал трупы, но жил. В этом хаосе, я хотел встретить ее, заключить сделку. Мою жизнь на ее исчезновение. Нет, я не хотел спасти людей. Я хотел умереть.
Лондон. Какие же тут трусливые люди. Правители бегут как можно дальше от зараженных. Разве можно бросать…Ах, да. Я же бросил. Я как все эти молодые ребята делал вид того, что спасаю людей. Во времена первого пришествия я неплохо зарабатывал, да, именно поэтому я имел великолепный кожаный костюм. Открыл свою аптеку, продавал лекарства от чумы. Разные виды яда. Аптека имени Морсикона была известна на всю Испанию. В огромной тетради  красовались отзывы чудом излеченных жертв болезни. Написанные моей рукой.  Никто из моих покупателей не выжил. Я помогал им безболезненно уйти на тот свет. Этим я утешал свою совесть холодными ночами. Она проедала мой мозг, проходила сквозь полы плаща и швы маски. Столько лет я жил этим. Рвал на себе костюм, тянулся к застежкам, желая расстегнуть ненавистную одежду. Потом вспоминал, что это будет моим последним мигом свободы и убирал руки. Чума ходила рядом со мной, смотрела на меня, а я искал ее. Позже ко мне во снах начали приходить мои покупатели. Они изводили меня, такие живые во снах, были обугленными телами наяву. После очередного прихода в деревню, я, наконец, встретил ее. Мои руки потянулись к застежке, я расстегнул ворот и на секунду почувствовал свежий ветер, проникший под маску. Затем меня коснулась горячая рука моей будущей госпожи.  Теперь я здесь, направляюсь за ней. Оставляя за спиной тысячи деревень, ставших призраками, мы двигаемся к границам Шотландии, пройдя ее, мы идем через Скандинавию, Ирландию, Наварру. Конец нашего путешествия пришелся на Москву. Там недавно умер 36-летний ве-ликий князь Симеон Гордый. Ещё до своей смерти он похоронил двух малолетних сыновей. На престол взошёл младший брат Симеона князь Иван. В Глухове не осталось ни одного выжившего. Болезнь также опустошила Смоленск, Киев, Чернигов, Суздаль и наконец, спустившись к Югу, исчезла в Диком поле. Там Чума устало слегла на землю и попросила спустить нас обратно в ад. Это долгое путешествие вымотало нас обоих. Я жаждал конца, хотел туда, увидеться со Смертью, но Чума заглянула в стекла маски, прожигая мою душу яростным взглядом. Я неохотно спустился вниз, борясь с желанием пойти к мертвой реке и утопиться в ней. Почему мы, люди, так бездумно тянемся к своей гибели и так поздно понимаем, что хотели другого?  Наверное, мешают стекла наших масок. Лучше умереть, но снять ее, чем мучиться всю жизнь в ожидании чуда. Я осторожно поддерживал свою госпожу, пока она добиралась до спальни. Служу ей много лет. Повинуюсь каждой прихоти, убиваю людей, иду против своих желаний. Она называет это любовью. Я – рабством. И никто из нас не прав, ведь это две стороны одной и той же монеты. И именно ради нее мы губим свои жизни. Но что можно оплатить такой валютой?...