О, женщины!

ТАИНСТВЕННАЯ НЕЗНАКОМКА

      Каждый из мужчин вздыхает о такой незнакомке, и едва ли не каждая из женщин мечтает быть или хотя бы казаться ею. И если обстоятельства сводят их, то в мимолётной дуэли глаз между ними «простреливает» нечто невидимое, не слышимое, но непоправимое. И, расходясь по сторонам, каждый не без тревоги спрашивает себя: «Что это было?»
 Ища ответ, женщина сосредоточенно смотрит под ноги и пытается ура-зуметь, что, собственно, смутило её и сбило с ритма перестук каблучков? А мужчина, сосредоточенно думавший о предстоящей беседе с шефом, не может собрать разбежавшиеся кто куда мысли, чтобы связать оборванную нить и восстановить в голове порядок.
 Но вот он оглянулся, потом ещё и ещё раз, наконец, приостановился и, приподнявшись на цыпочки, поглядел назад обстоятельнее… И, «выловив» в толпе удаляющийся силуэт, понял причину обеспокоенности.
«Это – она! – прошептало всё его существо. – Догони и познакомься!»
«Но ведь утро: и я иду на работу, и она, скорее всего…»
«Не валяй дурака! – влёт отмело доводы существо. – Догони, пока не исчезла. Быстро!»
«Та-ак», – протянул он. И, преодолевая сомнения, посмотрел на часы...
А незнакомка тем временем, разобравшись в мимолётном смятении, возмечтала: «Вот если бы он вернулся и заговорил со мной, я бы...»
И вдруг, точно по волшебству, мужчина возник пред нею:
- Простите, но мне кажется мы с вами где-то, когда-то… – сказал, запы-хавшись,
- … встречались, хотите сказать? – договорила она с обезоруживающей улыбкой. – Могли бы придумать что-нибудь пооригинальнее, – пожурила взглядом. И, плавно обогнув его, продолжила шествие.
- А разве нет? – заморгал ей в спину, кляня себя за столь банальное начало. – Но, может быть…
- Вряд ли! – усомнилась она, полуобернувшись.
- Тогда…
- И это маловероятно, – отреагировала. И, выразительно вздохнув, добавила: – Я опаздываю, молодой человек. И уличных знакомств не одобряю.
«Глупая, какая же ты глупая! – взмолилось её существо. – Мировой па-рень, а ты…»
«Прекрати!» – цыкнула на непрошеного советчика. И каблучки застучали по тротуару чётче и чаще, как если бы подчёркивали самое отрицательное отношение к происходящему.
Но, осознав, что никто её не преследует, сникла и пошла неохотно и медленнее, словно по принуждению. «Конечно, глупая! – призналась не без горечи. – Но, может быть, он разыщет меня или мы снова встретимся и тогда…»
«…ты снова предстанешь таинственной незнакомкой, да? – съёрничало существо. – Хватит, может быть, а? Тридцать пять уж, а всё таинственная!»
Но женщина лишь прикусила губки на столь очевидный упрёк и вновь ускорила шаг.
Ну а мужчина, провожая взглядом прелестный, но, как оказалось, нелёгкий для лёгких знакомств силуэт, покачал головой и процедил сквозь зубы:
- Нет уж, не-ет! Завтра, на этом же месте… Не отступлюсь!»
И вновь посмотрел на часы, засекая время грядущей встречи.

КРАСИВАЯ или ЖЕЛАННАЯ

Так уж устроен мир: красивыми удаётся быть многим, а вот желанными – увы. А всё потому, что сия «наука» не в знаниях  и жизненном опыте, а в наитии, в шестом чувстве, кое по пунктам не распишешь, не вызубришь и, когда надо, не употребишь.
Действительно, конкурсы на самую красивую проходят ежегодно и по-всеместно, а вот на самую желанную не проводят и вряд ли проведут.
Но если спросить участниц тех конкурсов: сменили бы они титул Мисс района, тем более вселенной на титул Мисс желанная, то, сдаётся, услышали бы: «Да!». И, может быть, даже с не одним восклицательным знакам. 
 И девушки, чувствуя некий подвох в ценностях и краткий век красоты и триумфа,  пускаются во все тяжкие, чтобы обрести или хотя бы приблизиться к манящему образу. И очень переживают, если сбиваются на те же стандарты, что царят в действующих конкурсах: безупречные черты лица, стройные ножки ну и небезызвестные 90-60-90. Между тем, как понятия «стандарты» и «желанная» несовместимы.
Так, Мисс вселенной, не говоря уж о Мисс районного масштаба, легко моделируется и оцифровывается; желанная – и не пытайтесь. Красивая – даже сказочно красивая женщина – это, нередко, технология и руки визажистов/парикмахеров; желанная – волшебство, тайна, которую умом не постигнешь и слов для неё не подберёшь. Красивой любуются неделю, месяц, год… а затем не замечают и, случается, сбегают к некрасивой, но желанной.
Да и не Королевы красоты спасут мир, если дойдёт до этого, а желанные. Так как они, даже  не сознавая своей магии, подпитывают взаимное притяжение супругов, а, значит, оберегают семью от измены и потрясений. А семья, как известно, всему начало и всему продолжение.
На что Венера, женщина из камня да ещё без рук, остаётся не эталоном красоты всех времён и народов, а символом женственности, без которой о желанной говорить не приходится. И если обнажённые девицы, желая при-влечь внимание к проблемам и одиозным господам, трясут своими прелестями на площадях, у резиденций президентов и в храмах, им следует хорошенько подумать: как бы это выглядеть не бесстыжими и настырными, а женственными и желанными?
Вот тогда их движению цены не будет, прохиндеи-министры и лице-меры-президенты сами уйдут в отставку, а вслед за ними и проблемы, что будоражат общественность.
Такие уж они, желанные! Мужчины в их руках становятся покла-дистыми и разумными, а желание разрушать, сеять рознь и властвовать – сменяется желанием объединять, помогать и созидать. Не случайно же слова «желанная» и «желание» – однокоренные и, по сути, родственные.

ОЖИДАНИЕ

Известно: нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Но ждать, пожалуй, тягостнее, нежели догонять, потому как пребываешь в неведении и целиком и полностью зависишь от того, кого или чего ждёшь. Это состояние хуже всякой усталости, что испытывает догоняющий.
А если, не приведи господи, приходится и ждать, и догонять, то узнаёшь доподлинно, что означают слова «жить не хочется».
Ожидания – они разные: делового, бытового, профессионального и даже мистического характера (второго пришествия Христа, например, или всеобщего блага.) Что до любви, то они столь пронзительны и непереносимы, что превращаются в пытку, которую не всякая женщина выдержит. Хотя на людях ведёт себя так, будто у неё всё о`кей, а то и лучше некуда.
…Но вот день пошёл на закат, канитель повседневной жизни успокаивается, звуки замирают, и она, надломленная любовью и предательством, остаётся наедине с собой и незаживающей болью-ожиданием, кое в тишине и сгущающихся сумерках расцветает махровым цветом, предвещая бессонную ночь и такую тоску-печаль, что, и в самом деле, жить не хочется.
И невольно приходит мысль – шальная, непутёвая – уступить давнишнему поклоннику. И не только уступить, а закрутить роман так, чтобы дым коромыслом, чтобы виновник страданий воочию убедился, как беспечно и весело живёт брошенная подруга.
И на людях, при всём честном, как говорится, расхохотаться в объятьях нелюбимого, чтобы любимый не сомневался: она не сходит по нему с ума, не бедствует, не находя себе ни места ни утешения, а «отрывается» во всю, не слабее, чем он с новой пассией.
И вот так, в веселье и безоглядном прожигании жизни, «догнать» и даже «перегнать» коварного изменника. Но, главное, избавиться от мучительного ожидания и состояния «хоть волком вой», хоть на стену лезь.
Не берусь судить, правильно поступает соблазнённая и покинутая или это самообман, дающий временное забвение. Но уверен, любовь, поселив-шуюся в сердце и до последней клеточки пропитавшую всё её существо, не обманешь и не вытравишь развесёлой и шумной, но насильственной свя-зью.
И, осознав, наконец, что игра в «беспечную жизнь» и ресторанная романтика не лечат, а всего лишь отвлекают от неверного, но, увы, любимого человека, она с миром отпускает поклонника и возвращается на круги своя, где живут надежда и терпеливое ожидание, когда её горькая любовь «нагуляется» и вернётся к ней. И если вернётся, она, скорее всего, не прогонит его и не будет нудить про измену и своё ужасное состояние, а простит. Молча. Несмотря ни на что. Как мать вернувшегося блудного сына.
И, как знать, может быть, он по достоинству оценит её великодушие и бессловесное, но дорогого стоящее прощение.

ОЧАРОВАТЕЛЬНАЯ ДРЯНЬ

У неё, как у медали, есть лицевая сторона и оборотная. Первая восхищает и очаровывает, вторая не только отрезвляет, но и кошмарит по-чёрному. Однако её, бедовую, это не беспокоит, так как подсевший на очарование готов терпеть все «прелести» оборотной стороны и прощать то, чего никогда бы не простил другой прелестнице, не менее красивой и привлекательной.
Абсурд, фантазия, скажет кто-то? Ничуть. Ибо наш случай – едва ли не клинический, когда жертва, не сознавая того, влюбляется в своего палача и даже тащится от причиняемой боли: чем хуже, тем лучше, как ни странно. И проницательная дрянь вовсю пользуется этим обстоятельством: с не меньшим, а то и с большим удовольствием вытирает об него ноги, награждает нелестными эпитетами, посылает туда, куда Макар телят не гонял, а иногда и натурально лупит, приговаривая: «Козёл, ничтожество, как же ты осточертел мне! Вон отсюда, чтоб я тебя не видела!»
И он, оплёванный и униженный, уходит, твердя под нос: «Сучка, стерва, чтобы я к тебе ещё раз… да с цветами… Ни за что!»
И, действительно, некоторое время живут каждый своей жизнью. Он за-ливает несчастную любовь водкой и случайными, на зло ей, связями; она упивается свободой, ведёт себя, как заблагорассудится, и о нём даже не вспоминает.
Однако обрести нового поклонника и вскружить ему голову так, чтобы терпел и прощал её причуды и людоедские наклонности, что-то не складывалось. И получив однажды звонкую пощёчину в придачу с матерным нечто, очнулась и начала невольно оглядываться на изгнанного страстотерпца и даже тосковать о нём. А следом пришло осознание, что не только привыкла к нему, как к родному, но, похоже, и любила, коль готова пролить слёзы раскаяния.
В общем, поплутав на стороне, они вновь вернулись на круги своя. И, как показывают в кино, настолько были охвачены страстью, что, устремляясь в спальню, начали срывать одежды друг с друга ещё в прихожей. И очередной, бог весть, какой по счёту, медовый месяц, казался им как никогда упоительным и неповторимым.
А между тем медленно, но неуклонно праздник любви переходил в будни и, нет-нет, напоминали о себе знакомые признаки оборотной стороны медали. И замечая их, он с тревогой думал, поглядывая на своё сокровище: «Неужели уж снова? Неужели опять?..»

ВЛАСТЬ. РОСКОШЬ. КРАСОТА.

Странная штука жизнь, что ни говори. Но ещё страннее и непонятнее в ней – женщины. И, в самом деле, как благоприятно ни складывались бы обстоятельства, и как верно ни служила бы им удача, а удовлетворённость и радость бытия не стопроцентная. Ну, какого ещё рожна, казалось бы?! Ан нет, гнездится в глубине души ощущение некой неполноты и недостаточности, кои никакими благами не погасишь и не скажешь, наконец: «Вот теперь всё о;кей. Ничего не надо!»
И, побродив по роскошной гостиной, женщина вновь подходит к зеркалу и заученно, а то и с некоторым остервенением начинает ворошить свою неудовлетворённость:
- Ну чего ты скулишь и привередничаешь, подруга? Из беспросветной бедности, со дна жизни, можно сказать, ты поднялась до высот, которые и не снились.
- Ну да, поднялась, – соглашается отражение.
- Вспомни студенческие годы! – продолжает она в том же тоне. – Всесе-зонные башмачки, пара простецкого белья и куркузенький жакетик – весь гардероб, а теперь?
- Теперь – что душе угодно! – охотно подтверждает зеркало.
- Да, я рано поняла: всё упирается в деньги, – рассуждает шикарная, под стать интерьеру хозяйка гостиной. – И закусила удила, чтобы всеми правдами и неправдами вырваться из нищеты и прозябания.
- И сейчас у тебя их – куры не клюют, – слышит в ответ.
- Грех жаловаться, – кивает успешная бизнес-вумен и слегка морщится. – Но всё одно чего-то не хватает.
- Может быть, друзей или поклонников? – предполагает отражение.
- О чём это ты?! – восклицает та. – При моих счетах, моём положении и моём облике, – любуется собой в отражении,  – и без друзей и по-клонников?! Только свистни!
- Ну, не знаю… – озадачивается зеркало. – А давай предпримем что-нибудь эдакое, из рук вон, чтобы поволноваться, порисковать и, заодно, увеличить состояние…
- Да я выросла на авантюре и ходьбе по лезвию бритвы! – даже не дослушала суперженщина. – И ещё один миллион для меня – что «трёшка» во времена голодной юности: радует, но недолго. И тоска в глубине души не гаснет.
- Мн-да, – теряясь в догадках, изрекает зеркало. – А если, к примеру, в кругосветку, а?
- О, господи! – отмахивается не без раздражения. – Была уж везде, всё видела, всё слышала… Не-ет! Нет-нет-нет!
- А что если… если… – мнётся отражение, не решаясь сказать.
- Ну что, ну! – требует настоятельно дама.
- С мужем-то как? Или уж… – начинает, но вновь умолкает зеркало.
- Вот именно, что «или уж…», – кивает она. – Но он не помеха: у него своя жизнь, у меня своя. – И, сумрачно помолчав, продолжает: – Вот и получается: всё при  мне, и власть, и роскошь, и красота, а чего-то не достаёт. Чего?
Отражение испытывающее посматривает на визави, точно пытается разгадать: каприз это, лукавство или иная, более серьёзная, причина? После чего вздыхает и осторожно заикается:
- Любви, может…
- Любви, говоришь? – оживляется та. И, поразмышляв, договаривает: – А что, может быть.
- Пресытиться можно всем, но только не любовью, – не без воодушевления подхватывает зеркало. – Она всегда как в первый раз: и в тридцать, и в сорок, и в пятьдесят лет… Ну так ведь, ну?
Женщина окидывает снисходительным взглядом собеседницу и улыбается:
- Ты права, пожалуй, – соглашается. – И чуть слышно признаётся: – Я бы всё отдала, наверное: и власть, и роскошь эту, лишь бы… – После чего закидывает руки за голову, отходит к окну и не без горечи роняет:
- Лишь бы, лишь бы…