Советник Коминтерна. Глава 13

«Милый брат, не волнуйся, потому что впереди будет хуже!»


Судьба людей как бы специально сводит. Владимир повстречался со своим соседом по Модягоу в Харбине, с натуралистом и писателем Николаем Байковым. Слышал о нем и ранее, но близко не знал. Рассказывали о его писательских занятиях, что состоял в округе пограничной стражи  и принимал участие во многих изыскательских экспедициях в Маньчжурии. В свою очередь Байков, знал Лукиных Надежду и Александра, потому как служил с ними в земельном отделе железной дороги.
Каждая встреча хороша новыми открытиями. В этот раз оказалось,  что Николай потомок того самого Федора Исааковича Байкова, направленного еще в 1654 году царем Алексеем Михайловичем во главе русского посольства в Китай для установления дипломатических отношений.
 - Хорошо, что установили, - шутил Владимир, - а то спустя 300 лет и бежать бы некуда было.

 - Правда ваша, тропа пригодилась, - соглашался Николай, - Австралию предки наши не посещали, а нам вот с вами пришлось. Кто бы мог такое представить, Владимир Александрович.  Мы с вами, настоящие русаки и в Австралии!
- Хорошо что успели. Сейчас не только в Австралию, в Китай не попадешь. Слышали что на границе происходит? - спросил Владимир Байкова.
- Что вы имеете в виду?
-  Газеты пишут, что у тамошних коммунистов возникли пограничные претензии к Советам, и они начали проводить демонстративные действия: выгоняют скот, косят траву, роют канавы, ловят рыбу, заготавливают топливо в так называемых спорных районах. Можно сказать, напрашиваются на драку.
- Получается, две собаки не поделили кость.
- Если бы только кость. В Харбине китайские власти опечатали помещения и объекты, принадлежащие обществу местных советских граждан. Членов его правления и сотрудников, как в самом городе, так и на периферии арестовали. И как пишут, всех подвергли допросам  с применением физического воздействия. Два человека умерли в заключении. Это попахивает большим конфликтом, ситуация напоминает события 1929 года на КВЖД.

- Не та сейчас в Советах ситуация, да и маршала Блюхера у них нет. Китай не Венгрия, так просто его не остудишь. Поверьте мне, это надолго.
Бывший харбинец, профессор Хионин Алексей Павлович, услышав об обострениях отношений Пекина с Москвой, забежал на чай. Поговорили о новостях и давно минувших китайских делах, которые он, бывший консул в монгольском Улясутае, решал с отцом Владимира - Усинским начальником.
- Так и пропал человек, возмущался профессор. Был, уехал и как в воду канул. Так получается?
- Похоже на это. Гражданская война, в Красноярске попал в руки чекистов, а дальше полная неизвестность, так что нечем вас обрадовать, - сообщил Владимир. А сейчас и вовсе надежды нет, что-то разузнать. Может, сестре Надежде  удастся. Она с мужем вернулась в Россию.
- Я, почему интересуюсь,  - продолжил Хионин, - ходили слухи, будто видели его в Китае. Чуть ли не в Шанхае, а позже даже в Синьцзяне.
- Мир слухами кормится. Кое-что доходило и до моих ушей еще в Харбине, но, увы, слухи так слухами и остались.
- Жаль. Ведь мы с ним не только вместе работали, но и китайский язык в одной бурсе постигали. Во Владивостоке дело был. Страшно подумать, шестьдесят лет назад. Ну что же, спасибо за чай, адрес свой я вам оставляю на визитной карточке, если что, милости просим.
Про встречу с отцом Владимира в Харбине Хионин не упомянул. Уже тогда было понятно о секретности его миссии.
К Хионину Владимир так и не съездил. Не очень нравилось, что Алексей Павлович дружил с советским командованием. Был переводчиком в Главной военной комендатуре Советской Армии в  Даляне в 1945 году.
Хионин же по пути домой вспомнил, как в 1912 году, исполняя должность в Улясутае, сочинял депешу в Петербург по поводу желания некоторых урянхайских хошунов присоединиться к монгольским. Тогда же монгольские власти, не разбирая вопроса по существу, решил командировать в Урянхай чиновников и солдат под видом водворения в крае спокойствия и защиты населения со стороны Ойнарского амбаня Гомбодорчжи, который не хотел присоединяться к Монголии. 
 - Об этом я тогда уведомил Усинского начальника, - размышлял Хионин. -Помнится вместе рекомендавали  лидерам Халхи донести в Ургу, что посылка войск, представляется не целесообразной.  Заявление сработало, войскам дали отбой.

В 1962 году в Австралию прибыл архимандрит Филарет Вознесенский.  На следующий год он стал епископом Брисбенским, викарием Австралийской епархии. Все выходцы из Харбина были этому очень рады, а больше всех семья Чакировых, потому как вместе с Филаретом прибыл и его келейник  - сын Никита.
Запомнились слова епископа при наречении  присутствовавшим на церемонии Архипастырям:
«Святители Божии! Много передумал и перечувствовал я в эти последние дни, просмотрел, проверил свою жизнь — и ...вижу, с одной стороны, цепь бесчисленных благодеяний Божиих, а с другой — несчетное множество прегрешений моих...
...Так вознесите же о моем убожестве свои святительские молитвы в поистине страшный для меня час хиротонии, чтобы Господь Пастыреначальник, чрез вашу святыню призывающий меня на высоту этого служения, не лишил бы меня, грешного и убогого, жребия и части избранных своих...”.

Были и пожелания. Старец-святитель, вручая новопоставленному епископу архиерейский жезл, сказал ему: “Не будь похож на верстовой столб на пути, который указывает другим дорогу вперед, а сам — остается на месте”...
И об этом тогда все помолились. Ни один служитель Церкви и не помышлял, что уже на следующий год Филарету предстоит стать Первоиерархом всего русского Рассеяния, и что имя его будет известно по всем концам мира, как имя исповедника и поборника Истинной Православной веры...
Только и разговоров было в пестрой среде прихожан:
- Кто этот Филарет? Чем заслужил внимание и уважение? Приходилось и Чакировым пояснять то, что им было известно.

 А известно было, что Вознесенские в Маньчжурию прибыли из Благовещенска. Старший Николай, послужив настоятелем благолепной Иверской церкви Заамурского пограничного округа, принял монашество с именем Дмитрий и убыл в Хайлар епископом. Сын его Георгий, нынешний Брисбенский епископ, пошел по стопам отца, но поскольку в Харбине не было высшего духовного учебного заведения, поступил в Политехнический институт и прекрасно его окончил, получив диплом электротехника. Была попытка поступить в американский Теологический институт в Висконсин. Не получилось. Точнее, Георгию там не понравилось.
- Все там хорошо,- говорил он, - только вера не наша.
- Ну и ладно, - согласились тогда его родители и  сотоварищи, - вместе лучше и веселее.  И правду говорят, если всевышний закроет одну дверь, то откроет тысячи других — в Харбине открылись Пастырско-богословские курсы, переименованные затем в Богословский факультет, при институте св. князя Владимира. Там и пришлось учиться  Георгию с друзьями. После учебы братия отрешилась от светской жизни и ушла в монахи. Монахом стал и Георгий, не захотел расставаться с близкими ему духом людьми, так и появился  иеромонах с именем Филарет. Случилось это в Казанском монастыре, а иноческая их община пребывала при  церкви Дома милосердия.

Жили монахи по строгому уставу, - вспоминали харбинцы, - вставали с утра пораньше, читали полуночницу, потом следовала Литургия, которую монахи, а было их в иноческой общине восемь человек, служили по очереди. Молодые люди старались быть поближе к молодежи. По возможности оказывали содействие скаутской Харбинской дружине, ходили с ней в походы до местечка Маоэршань, где устраивался летний лагерь..
Авторитет Филарета рос. Молящиеся, стремились в тот храм, где он служил. Его любили, его имя было известно и за пределами Харбинской епархии. Он был добрым, доступным для всех, кто к нему обращался. А обращавшихся к нему было  много. Идя к нему, знали, что получат правильный совет, будут иметь утешение и помощь. Между тем он  был строг к себе и известен как истинный аскет.
-А какой редкой памятью обладал наш добрый, сердечный владыка, - вспоминал Владимир Байков, - ему не нужно было напоминать о своих нуждах или затруднениях, он уже сам развивал с вами тему разговора, давал ответы.
Кто-то из бывших скаутов рассказал:
- Однажды, а было это еще в тридцатые годы, мы лагерем ходили на гору Маоэршань и нам встретился малиновый сад. С нами в сад пошел и отец Филарет. Перед тем, как начать есть малину, отец Филарет перекрестился. Мы последовали его примеру,  а один из волчат, как мы себя называли, заявил: «Вот как хорошо, что с нами батюшки, а то мы раньше лопали малину и не крестились»
Видя, как некоторые дети жадно набрасываются на малину и начинают ссориться из-за нее, о. Филарет сказал:

- Мы сейчас безудержно наслаждаемся вкусными ягодами, а ведь древние святые отцы не так к этому относились. Одному святому отцу-пустыннику почитатели принесли в подарок большую кисть спелого сладкого винограда. Святой отец поблагодарил принесших, но не стал сам есть, а послал этот виноград соседнему отшельнику. Тот сделал то же самое. И все святые отцы пустыни поступали так же. В конце концов виноградная кисть вернулась к первому пустыннику, и он возрадовался тому, что все отшельники этой пустыни оказались такими воздержными.
- А что сталось с этой виноградной кистью? - спросил один скаут.
- Не знаю, но думаю, что первый отшельник выдавил из нее сок, и на этом соке, ставшем вином, отслужил обедню, - сказал о. Филарет.
- Что же, это значит, что нам нельзя есть малину? - разочарованно спросил другой мальчуган.
- Нет, дети, ешьте малину на здоровье. Но не отдавайтесь этому делу всей душой. Не порабощайтесь ни малине, и никакой другой еде. Ешьте ртом и желудком, а душу этому не уступайте.
- А я помню, как он эту самую душу защищал, - вступил в беседу Алексей Павлович Хионин. Когда к уже архимандриту явился газетный репортёр для интервью, - спрашивая, как он смотрит на «мудрый шаг советского правительства, предложившего русскому населению Харбина снова стать гражданами своей родины», то он ответил: «Я не считаю возможным принять и не приму советского подданства до той поры, пока не удостоверюсь фактически и, несомненно, на 100%, в том, что преследование религии, антирелигиозная пропаганда и травля служителей церкви совершенно прекращены, и церковь, которая не «отделена», а изгнана из государства, снова заняла в нём подобающее ей положение.

 - А еще он категорически отказывался служить молебны отъезжающим в СССР, и его однажды чуть не сожгли, - вздохнула Любовь Владимировна, вспоминая проводы Лукиных в СССР.
Были и такие, кто не хотел уезжать из Харбина, но жизнь, однако, развернулась так, что русскую церковь и ее прихожан стали изгонять и из Китая. Новым властям в лице коммунистов, она пришлась не ко двору и архимандрит Филарет, пренебрегая опасностью, стал за разъяснениями и просьбами сноситься с тогдашним главой Русской Зарубежной Церкви, митрополитом Анастасием, пребывающим в Европе, а затем в США.
Только к 1962 г. Архиерейскому Синоду удалось добиться выезда архимандрита Филарета из Китая в Гонконг. Оттуда он довольно быстро переехал в Брисбен в Австралию, получил сан епископа, а на Соборе 1964 г. в Нью-Йорке, на котором Первоиерарх Русской православной церкви за рубежом Анастасий ушел на покой, был избран новым митрополитом.

Протоиерей Константин Федоров вспоминал:
- Когда было решено выбирать нового Первоиерарха, Владыка Филарет был самым молодым из архиереев зарубежной церкви. На пост претендовали две кандидатуры — святитель Иоанн Шанхайский и Архиепископ Никон, который меня рукополагал во диаконы и позже во иереи. И вот, когда было голосование, то получилось поровну: половина голосов была отдана за Владыку Архиепископа Никона, а другая половина — за святителя Иоанна. Поэтому кто-то из архиереев предложил поставить самого младшего архиерея, и избрали тогда Владыку Филарета, который был архиереем в Австралии.
- Да и епископом-то он был не более полутора лет. Если бы  подозревал, что может стать Первоиерархом, не приехал бы на собор, - утверждали многие.
Тем не менее, сразу после выборов наступило спокойствие, все единодушно приветствовали его как Первоиерарха. Спустя сутки, бывший Митрополит Анастасий тоже его признал.
 - Митрополит Филарет был человеком очень застенчивым, - рассказывала дочь протоиерея Граббе. Запомнилась такая комичная уже в Америке история: приехал к нему священник из Ваймунда отец Николай Марцишевский представляться. Отец Николай тоже был застенчивым. И они ходили по комнате, уставившись в землю, делая вид, что не замечают друг друга, пока, наконец, не столкнулись нос к носу и оба расхохотались.
 
- Первый год митрополит разъезжал, посещая приходы, знакомясь с людьми, куда его приглашали. Однажды пригласили его в гости к моему отцу. Он приехал по пути с какой-то рыбной ловли. И так как отец не знал, что с этой рыбой делать, Владыка Филарет сам принялся ее готовить, будучи первый раз в доме. Так что обед прошел в теплой дружественной обстановке. Что касается лова рыбы. Однажды к нему, к заядлому рыболову, еще в маньчжурский период, обратилась одна прихожанка: «Дорогой батюшка! Наш настоятель все время удит рыбу. Мы знаем, что апостолы тоже ловили рыбу, но они ловили ее сетями, а на уду ловит дьявол. Нас это вводит в смущение». Последовал такой ответ:
   - Апостолы ловили сетями, потому, что тогда еще не было удочек. И потом, в чем грех ловить меньше, а не больше. Знайте, тот кто умеет ловить рыбу, тот и души человеческие притягивает к делам богоугодным.
 - Он любил шутки, но часто рассказывал одни и те же анекдоты. Вот такой например: «В одном женском монастыре у насельниц была антипатия к протодиакону и тот отвечал им взаимностью. В «Неделю Святых Праотцов» на литургии он читал Евангелие:  - Аврам же роди Исака, Исак же роди Иакова, Иаков же роди Иуду и братию его, — читал он и вдруг, обращаясь к оторопевшим сестрам, гласил - гляди-ка, дуры, раньше как-то без вас обходились! -  и далее, как ни в чем не бывало продолжил чтение Евангелие».
 
  - А мой отец ему свой анекдот рассказывал, про другого диакона, который во время богослужения высматривал в храме хорошеньких женщин и приговаривал: «Я машу кадилою, а сам смотрю на милую....»
- Не знаю женских дел Владыки, - продолжала дочь Граббе, - но иногда он вспоминал их с иронией, а то и со злобством. Как-то он давал нравоучение одному архирею: «Завтра начинается первая седьмица Поста, отец Константин, а  в это время сатана особенно лютует и его нападению прежде всего подвергнуться женщины....С началом поста даже алтарницы — старые монахини — из смиренных и покорных становятся фуриями...» При этом добавлял: «Всем известно, что католичество страдает от папства, а православие — от бабства. И еще помните, что Господь создал мужчину для дел общественных, а женщину — для домашних, и горе будет тем временем, когда это положение переменится....».
 - Одна из причин его избрания в том, что он не был связан ни с какими партиями, - утверждала  дочь Граббе. Другая - в том, что он был учеником Митрополита Антония, и это было в его пользу. Многое о нем говорили разное. Одни утверждали:  «Филарет любил богослужения и потрясающе их знал! И если какой-нибудь чтец что-то пропустил или неправильное ударение сделал, он тут как тут был за ним же. Службу знал идеально! И по уставу старался служить. Он всегда говорил, что инженер должен знать инженерное дело, доктор – медицинское, а для священника самое главное знать Евангелие.

И поэтому Евангелие он знал наизусть!
 Другие вспоминали: «Он не был светским человеком.  У американцев принято устраивать парад военных сил. В Нью-Йорке на нем присутствовал мэр города, полиция, важные персоны. Бывший Митрополит Анастасий всегда присутствовал - был на трибуне. Митрополит Филарет только один раз поехал и после уже никогда в этом не участвовал. При Митрополите Анастасии было принято "совещание умных людей", так шутейно называл он это новшество.  Туда приглашались доктора, инженеры, адвокаты, литераторы. Кому-нибудь Митрополит поручал сделать доклад на тему нового открытия или вышедшей новой книги. После доклада за чашкой чая долго сидели и рассуждали, высказывали все свои мнения. Потом Митрополит делал заключение по этому вопросу. И это уже был штемпель "признания" или "непризнания". При Филарете, не признающем светские обряды, всякие шутейные «совещания умных людей» прекратились».
У отдельных прихожан существовало мнение, что не все так просто строилось у владыки с митрополитом Марком в Германии. С Бостонским монастырем дело обстояло лучше: «Они, хоть и греки, но не были шовинистами». Занимались миссионерской деятельностью, служили на славянском, на греческом и на английском языках, много переводили литературы.  Митрополита Филарета они почитали и уважали. Туда он приезжал, как к себе домой. Они уже не знали, на какой стул его там посадить. Угощали чисто греческими блюдами, к которым мы, русские, не совсем привыкшие. Владыка не знал иностранных языков. Всегда с ним кто-нибудь находился Чаще всего, это был его келейник Никита.

-У Владыки была большая паства за границей и многие из его пасомых еще из Китая попали в Австралию, – рассказывал Федор Константинов. Мне там пришлось быть в 1979 году. Я был потрясен, духовностью нашего православного русского народа, который вышел из Китая: кто из Харбина, а кто из Кульджы и Шанхая, где был святитель Иоанн. В Америке, например, в то время я ходил освящать квартиры, и очень часто приходилось искать Святой угол с иконочками: смотришь, смотришь: а где же там иконочка? А вот она, спряталась.
 А в Австралии я обходил православный люд с харбинской иконой «Всех скорбящих Радости», и, войдя в дом к людям, которые были воспитанниками святителя Иоанна и Митрополита Филарета, первым делом мне бросалась в глаза лампадачка в Святом углу, который обязательно старались разместить на восточной стороне дома. Святой угол был со старинными иконами. Обязательно аналойчик или хотя бы угол с полочкой, где лежали богослужебные книги. И так в каждом доме. Меня пригласил в эту поездку протодиакон Никита Чакиров, который был келейником Владыки Митрополита и всегда горел большой любовью к России. Я помогал ему, помню, еще много лет назад, делать нательные крестики для передачи их в Россию.
Делать крестики дело нужное, но не сложное. Важнее было получить духовное образование, и Никита поступил в семинарию в Джорданвилле, штат Нью-Йорк. Окончил он ее в 1968 году вместе с Георгием Солдатовым, Иоанном Стукачем, Алексеем Микриковым и Константином Тонких. Разве можно забыть благословенные места к северо-западу от Нью-Йорка! Не раз в мыслях, где бы он ни был,  возвращался Никита в долину с полевыми цветами, с садом, красивым лесом и озерами. Природа направляла семинаристов к Господу. Никита, как и его друзья, навсегда остался в сердце «джорданвилльцем».

Первое, что семинаристы узнали на занятиях это то, что решение о создании Свято-Троицкой семинарии в Джорданвилле было принято 28 июня 1948 года в Епархиальном управлении в Бронске, в городе Нью-Йорке. Занятия начались в этом же году 14 октября. С того момента прошло много лет. Незабвенными остались ректор семинарии архиепископ Аверкий, в миру Таушев Александр Павлович, преподаватели: архиепископ Виталий, архимандрит Константин Зайцев, Николай Тальберг, Иван Андреевский и многие другие, весьма сведущие в своем деле служители Господу.
Архиепископ Аверкий прибыл в Америку из Мюнхена в 1951 году и вскоре был приглашен в ново-организованную Свято-Троицкую духовную семинарию для преподавания Нового Завета, литургики и гомилетики. Спустя год стал ректором, а  после кончины архиепископа Виталия - настоятелем Свято-Троицкой обители. Совмещая эти  должности, Владыка Аверкий до своей смерти продолжал дело просвещения православных верующих, как будущих пастырей в семинарии. Его проповеди отличались своим благочестием и строгим богословием.

С амвона звучали не только проповеди, но и обычные напутствия и даже церковные байки. Однажды архимандрит Зайцев рассказал семинаристам:
- Не знаю слышали вы  или нет, но была такая история. В свое время некий молодой  советский офицер попал в плен к гитлеровцам. После войны оказался в США, присоединился к нашей церкви и поступил в семинарию в Джорданвилле. Его рукоположили в священники и отправили служить в один  приход. А надо сказать, что община его, которую он призван был возглавлять, почти сплошь состояла из офицеров Белой гвардии....
И вот настала первая служба. По окончании Божественной литургии новый пастырь вышел на амвон, чтобы сказать проповедь. И по старой привычке он начал так:
Товарищи!....
Что тут началось — описать невозможно! Словом, злополучного батюшку едва не убили.... И епископу пришлось убрать его с прихода. Вот такие случаются казусы.
Архиепископ Аверкий хорошо знал положение церкви в СССР, и при случае вставлял в свои проповеди так называемые советские примеры:
- Среди самых известных протодиаконов в двадцатые годы, - начал он однажды, - в нашей первопрестольной был такой Максим Дормидонтович Михайлов. Его переманили в театр, где при советской власти служить было намного безопаснее — подальше от чекистов. Пришлось ему, благодаря своим певческим талантам, сниматься в печально известном фильме «Иван Грозный», исполнял там роль протодиакона в сцене коронации царя. Так вот слова «многие лета» тянул он несколько минут, а его   сильно урезали. Он взял и обиделся на киношников...
- Известное дело. Выпил наверняка лишнего. Как у нас говорится: «Без бокала — нет вокала», заметил кто-то из семинаристов.

- Не будем его строго судить, - обратился к аудитории архиерей. Ибо даже во времена известного Лескова, надеюсь вы знакомы с его трудами, о церкви, протодиаконы были тех же мыслей и такого же поведения. В своей киевской соборной истории писатель упомянул случай, когда протодиакон отпел анафему своему архиерею. Наш Владыка наверняка слышал эту историю.
- Не знаю, не знаю, - быстро отреагировал отец Никита. - Недавно он мне рассказал другую про архиерея, который не желал изучать английский язык и называл американцев «аборигенами». Однажды его пригласили посетить остров, на котором стоит знаменитая статуя Свободы. Экскурсантам предлагали побывать внутри этого самого изваяния. Архиерей подумал и сказал своему секретарю:
- Позвони аборигенам и скажи, что я с ними не поеду. Я монах, мне нельзя лазить в бабу.
Шутка-шуткой, но куда бы Никиту судьба не забрасывала, Семинария и Свято-Троицкий монастырь всегда оставались для Никиты родным домом. Другого и не было, так уж сложились его семейные дела. Здесь в Джорданвилле совершалось великое православное русское дело – осуществление заветов Преподобного Иова, игумена Чудотворца Почаевского. Отсюда, как он считал, во все страны русского зарубежья распространялся свет веры.

Никита совмещал учебу со служением Владыке Филарету. Резиденция Синода располагалась в Нью-Йорке, куда она переехала в 1958 году. Помог сему святому делу попечитель о нуждах Семененко, подаривший Русской зарубежной церкви новое здание. При Синоде имелись Собор Знамения Божией Матери и церковь Сергия Радонежского. Действовали Свято-Сергиевская гимназия и Миссионерско-Богословская школа. Молодежь иногда вместе с Владыкой собиралась в Новой Коренной Пустыни. Там имелось озеро, а на озере островок, где рыбачили. Владыка ловил рыбу и вел беседы о том, как, несмотря на все тяжести и муки земные, найти в своем сердце Царство Небесное.
Никита знал, что мук и испытаний у Владыки было предостаточно. Еще в Харбине японцы схватили Филарета, несогласного с их религией, и стали мучить. Они разорвали ему щеку и почти вывернули глаз, но он выдержал мучение. Тогда главный мучитель сказал о. Филарету:
- У нас есть разожженный электричеством инструмент, под действием которого все соглашались исполнять наши просьбы, согласишься и ты.

Мучитель принес раскаленный электрический инструмент. Тогда отец Филарет помолился святому Николаю Чудотворцу со словами:
- Святитель Николай, помоги мне, иначе может произойти предательство.
 Настало время мучения. Мучитель обнажил его до пояса и стал жечь раскаленным железом его спину. И, - о, чудо! Отец Филарет обонял запах горелого тела, а боли не чувствовал. Радость была у него на душе. Мучитель не понимал, почему он молчит, не кричит, не корчится от нестерпимой боли? Тогда мучитель повернулся и посмотрел на  отца Филарета. И когда он увидел его лицо, то, -пораженный, замахал руками и забормотал по азиатски, убежал, побежденный нечеловеческой силой терпения. Такие мучения не мог выдержать никто без помощи Христа Бога. Но мучения были настолько сильны, что он был близок к смерти. Почти умирающего отца Филарета выдали родственникам.
Позже он рассказывал Никите:
- Я был в самом аду. Но Бог не дал мне умереть. Раны зажили, только глаз остался  искривлен. И японцы больше не претендовали на мои поклоны их богине Аматэрасу.
Был еще пожар, похожий на покушение. Случилось это в Харбине, когда начали портиться отношения Китая с СССР. Архимандрит встал около двух часов утра из-за странного запаха в своем доме, и прошел в гостиную, в углу которой был чулан. Из-под дверей чулана выходил дым с едким режущим запахом, Тогда он зашел в уборную, налил в таз воды, вернулся к чулану и, открыв дверь его, плеснул водой в сторону исходящего дыма. Вдруг, грянул взрыв с сильным огнем. Огонь обжег его, а волна взрыва толкнула с громадной силой, подняла его, бросила через всю гостиную и ударила о выходную дверь. К счастью! Дверь открылась наружу, потому что ударом его летящего тела сорвались запоры, и он упал на землю оглушенный, но живой. Очнувшись, он увидел дом, горящий как факел. Архимандрит Филарет понял, что взорвалась термическая бомба, сжегшая дом в считанные минуты.   Прошло месяца два. Он снова стал служить, а через полгода мог уже жить самостоятельно в отдельном мезонине над церковью.
 
Что-то подобное произошло на корабле, когда Митрополит возвращался из Франции, побывав в Лесненском Монастыре. Случилось необычайное явление: вдруг, среди белого дня в топке разгорелся огонь настолько сильный, что труба раскалилась до бела. Капитан парохода, не видя никакой возможности погасить силу огня, угрожавшему расплавить трубу, - а это означило, что пожар охватит весь пароход и поглотит всех людей, пришел в критическую минуту к Владыке Филарету и попросил его помолиться, потому что, по его мнению, только Бог мог спасти корабль и пассажиров. Владыка Филарет выслушал капитана и сразу же стал молиться Богу. Прошло 10-20 минут и труба начала краснеть, а через час уже стала черной. Спасение было дано Богом! Капитан снова пришел к Митрополиту Филарету поцеловал его руку и взволновано благодарил за молитвы. Семинаристы об этом, конечно, не знали.
Новая Коренная Пустынь располагалась в Магопаке, штат Нью-Йорк. Называлась она так от чудотворной иконы Курской Пресвятой Богоматери. Князь и княгиня Белоселские-Белозерские подарили Синоду свое загородное имение, где и было положено начало этой Пустыни. Никита любил там бывать – была возможность повстречаться с другом детства Петром Семовских.

Петр родился в городе Далянь в благочестивой семье, вскоре переехавшей в Харбин. Его отец был певчим и псаломщиком в Кафедральном Свято-Николаевском Соборе. С самых малых лет Петр прислуживал епископу Никандру, бывшему белому офицеру, впоследствии вывезенному советчиками из Китая в СССР. Семья была в близких отношениях с Филаретом, тогда еще архимандритом, преследуемым коммунистами за свою непримиримость к богоборческой власти и служившим в Харбине в малом храме недалеко от трамвайного депо. Там Никита и повстречался с Петром.
Их семьи переезжали в Австралию вместе. Вместе их и рукоположил в диаконы Митрополит Филарет. Случилось это в 1964 году, 20 декабря, в Бризбене. А спустя три года Митрополит вызвал Петра в Синод и фактически приказал, чтобы он принял священнический сан. Отец Пётр отказывался, считая себя недостойным.
- Вот если бы ты считал себя достойным, тогда я бы засомневался, – настаивал Первоиерарх, - знаю тебя с детства, с детства ты знаешь наизусть всё богослужение, а потому и никакого экзамена не нужно.
В иереи Петра рукоположили уже в Нью-Йорке, в День Трех Святителей. Как раз в это время там имел место Архиерейский Собор и, поэтому при рукоположении в алтаре присутствовало 18 епископов! Так и стали Никита и Петр ближними людьми у Филарета. Никита его келейником, шофером, охранником и по всяким личным делам первой рукой, а Петр стал заведующим хозяйственной частью Синода. Однако вскоре отец Петр оказался в монастыре в Магопаке, в 50 милях от Нью-Йорка, где была летняя резиденция Первоиерарха. Служба у него, как и у Никиты, сопровождалась учебой в семинарии. И со временем оба они стали  бакалаврами богословия. До этого выслушали много разных наставлений:

 - Послушание,- говорил отец Константин, - настроение более высокое, чем смирение», и заключал: «Когда речь идет об избрании на высокую должность, то у избранного может быть только одно верное окружающее начало — послушание. Здесь на Западе мы бываем свидетелями того, как священники защищают явный порок, кощунственно венчают лиц одного пола, а в католических журналах подвергают сомнению существование диавола. Грех всегда существовал среди потомков Адама, но никогда прежде не пользовался он такой свободой и явным оправданием, как в наши дни. Католичество и протестантизм соревнуются друг с другом в провозглашении новой морали и равнодушия к истине. … Латинство и протестантизм живут рационализмом. Они не верят в силу благодати и в свою Церковь, боятся окружающего мира и стремятся к нему приспособиться. Современное человечество стремится к культуре, к прогрессу, но на самом деле оказывается в плену регресса и упадка духа.
- Как же отец Константин верить  окружающему миру, как противостоять ему? Ведь кругом одни пороки, - со всех сторон сыпались в его адрес вопросы.
 -Правда ваша. Издатели говорят мне, что книги, лишенные «пикантных» сцен, почти не расходятся, таким образом, самое художество поддается общему нравственному упадку, делаясь только известным способом наживы....В жизни все меньше и меньше идеалистов. Всех охватывает обостренная борьба за существования и культ тела....Целью культуры перестало быть совершенствование души, а только облегчить и усладить ее существование. Люди думают, что усовершенствованными машинами они облегчат жизнь и поборют стихии, что совершенствованием медицины они оздоровят свой род и физически и морально...

 На самом деле, строя современную Вавилонскую башню, мы быстрыми шагами продвигаемся к пропасти. Жизнь не облегчается, а отягчается. Человечество само у себя затягивает на шее петлю...Когда-то человечество жило без автомобилей и аэропланов, но и без постоянных  кризисов. Пусть у нас было бы меньше удобств, пусть больше людей трудилось в поте лица, но зато была бы спокойнее и ровнее жизнь, какой она была еще совсем недавно. Опасность войны нынче связана со всемирным бедствием. Человечество это знает и живет в постоянной тревоге.
Человек вместо того, чтобы быть господином природы, становится ее рабом. Медицина ослабляет человека, наследственность ухудшается. Мы становимся нежными и всего боимся. Человек должен возвращаться к природе, откуда он вышел, там его родина. Спаситель предрек своим ученикам, что в мире будут иметь скорбь. Грамотность без нравственности у простого народа есть то же, что нож у своевольного ребенка.
О детях и  их воспитании на занятиях был отдельный разговор:
- Хочу поговорить с вами о православном воспитание детей в наши дни, - обращался отец Серафим. Семья, братья мои,  это опора христианства и все должно быть второстепенным в сравнении с заботой о детях и с тем, чтобы воспитывать их в наказании и научении Господнем. Так сказано у Святого Иоанна Златоуста.
- Недавно я узнал о характерном явлении в одной американской школе. В ней учится русская девушка, лет шестнадцати, первая ученица во всей школе по своим успехам в науках и общему развитию. Вместе с тем она очень скромная и не имеет друга из мальчиков,  так называемого, бой-френда. В общем она является примером обычной чистой православной девушки, каких мы привыкли видеть в прежние времена в России на каждом шагу, как самое обычное, нормальное явление и каких, по- видимому, немало есть там и теперь. Этой девушке педагоги несколько раз указывали, что-де иметь такого приятеля необходимо, но она их не слушалась, не видя в этом никакой надобности.

Наконец, педагоги пришли к ее родителям и старались через них повлиять на свою ученицу, говоря, что ее поведение указывает на некоторую ее ненормальность. Вот яркий пример того, как извращенно может быть понятие о норме в области морали и воспитания. Детская чистота является образцом для христиан. Мы читаем в Евангелии: «Иисус, призвав дитя, поставил его среди них и сказал: истинно говорю вам, если не обратитесь и не будите, как дети, не войдете в Царство Небесное».
Родители однако должны помнить слова Спасителя, что «ученик не бывает выше своего учителя». Не плохо повторять и нашу русскую поговорку: С кем поведешься, того и наберешься»
- Это нам известно,  - соглашались семинаристы с отцом Серафимов, - только трудно поучать, имея наш возраст. Опыта не хватает.

- Ссылайтесь на Евангелие, на наших учителей-пророков. Апостол Павел учил родителей: «Отцы не раздражайте чад своих». Раздражение это признак ослабления любви. В основе его лежит гневливость и эгоизм. В раздражении человек не думает о ближнем, не сочувствует ему, а думает только о себе. Скажите мне какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душу свою повредит.   
- И потом, не стремитесь дети мои к благам жизненным. Блага это обман. Тяжелое земное существование людей входило в планы Создателя. Почему? Потому что человек, победивший зло, делается еще выше, чем Адам до согрешения. Христос говорил, что Царство Его не от мира сего. Мир враждебен церкви и потому святой Иаков пишет, что дружба с миром есть вражда с Богом. А святой апостол Иоанн Богослов призывает: не любите мира, ни того, что в мире; кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо все, что в мире, похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего. От мира, это то, что служит телу, как самоцели.

Христианский прогресс совсем другого рода. Его область — не тело, а душа. И не один врач не вылечит того, кому Господь судил предстать перед Собою.
С багажом наук, с этими наставлениями и проповедями отец Никита еще более прилепился к Владыке, а отец Петр, прожив несколько лет в США, вернулся в Австралию и был назначен в Свято-Серафимовский приход в Бризбене, распадавшийся в силу того, что его настоятель перешёл в Американскую Митрополию, отделившуюся от РПЦЗ. Отец Петр восстановил приход – и духовно и материально – и настоятельствовал в нём целых 35 лет, пока в сентябре 2006 года Лавровский Синод не объявил официально о своем намерении объединиться с Московской Патриархией.
Долго у Петра, когда он пребывал в Магопаке, Никита не задерживался, к тому обязывали нескончаемые дела. Возвращаясь в Джорданвилль, он вновь и вновь лицезрел пасеки с сотнями ульев, большие огороды, обширные подвалы, в которых на зиму заготовлялись овощи, участки с кустами малины и грядки клубники. Вдали у лесов виднелись озера. В одном из них спускались для хранения бочки с огурцами и помидорами. В озерах водилась рыба, а в лесу грибы. Приятно было после долгих и утомительных занятий в семинарии вместе с архимандритами потрудиться на монастырском поле. В хозяйстве был свой комбайн, пять колесных и один гусеничный тракторов, косилка и молотилка. Открылся вид на колокольню, храм, четырехэтажное общежитие семинарии и библиотечное здание. Вот появилась и иконописная мастерская отца Киприана.

 Учились семинаристы вместе, а пути жизнь им выбрала разные. Георгий Солдатов продолжил учебу в ряде университетов и выбрал научную стезю. Защитил докторскую диссертацию и возглавил Русский архив в Миннесоте. Иоанн Стукач, как и друг Петр уехал в Австралию, служил в Свято-Петропавловском соборе  в городе Стратфильде.
Вспомнилось как изучали гомилетику — искусство читать проповеди. Повторяли про себя давнишний стишок бурсаков на тему:

Благослови Бог наш-
Я -поп ваш
И ныне и присно
Владыкой присланный
И во веки веков-
Учить вас, дураков.......

Сколько их было братии серьезной и не очень, приехавших в эти стены из Китая и Австралии! Отец Никита Чемодаков с теплом вспоминал годы, проведённые в монастыре: « Как приятно, когда тебя называют братом. Тогда чувствуешь, что ты – часть этой большой духовной семьи. Там я начал понимать красоту православного богослужения, изучил службу, полюбил её. До сих пор монахи, которые жили в то время  в монастыре, являются для меня духовными светильниками, маяками в жизни».
Наряду с Никитой Чемодаковым, приспешником каноничности и соборности русской православной церкви, стал и другой однокашник по семинарии Никиты отец Алексей Микриков.

 Как и Никита, коренной харбинец, он имел рабочее происхождение. Его семья ранее жила в Маньчжурии на станции Якеши, а мать Анастасия Поликарповна, долгое время духовно общалась со старцем Игнатием в Казанско-Богородическом монастыре, и была у него, как бы послушницей. Старец страдал ногами, кровоточили вены, и она за ним ухаживала. В Австралии Алексей жил в Мельбурне, работал механиком. После семинарии состоял членом епархиального совета Восточно-Американской и Нью-Йоркской епархии. В семинарии Никита и Алексей сдружились. Оба из Австралии, оба с родителями бежали от китайских коммунистов.
- По приезду в Австралию, - рассказывал Алексей, - меня  ночью мучили кошмары. Мне казалось, что коммунисты гонятся за мной, а я бегу от них. Наконец, просыпался в ужасе, с холодным потом на лбу.
- Кто напугал или сам себя довел до такого состояния? – смеялся над другом Никита.
- Еще в Китае со мной такое случалось, а что побудило, трудно сказать.  Просыпался и секунд тридцать не могу ориентироваться, где нахожусь, но потом вспоминаю, что я дома и успокаиваюсь. Так продолжалось три года.
- Как же ты сподобился на святое дело?  Тоже, наверное, со страху от преследования коммунистов, - шутил Никита.
- Страх, не страх, но, хорошо понимая, что я слабый и грешный,  боялся принимать священство. Долго думал бежать из Свято-Троицкой семинарии.
- Знаю, знаю. Об этом узнал Владыка Филарет и дал тебе нагоняя.
- При встрече со мной он сказал:
- Что я слышу? Смотри, надеру тебе уши. Я закончил-таки семинарию, но все боялся принимать сан.

Однажды Алексей Микриков в присутствии посторонних лиц задал Никите вопрос:
- А вот ты на смертном одре, если поблизости оказался только католический священник, ты бы у него причастился?
- Все несколько опешили от такой постановки вопроса, а кто-то ответил:
- Н-н-нет, у католического священника, не причастился бы.
- А я бы причастился! - громко, и даже с каким-то вызовом ответил отец Алексей.
Католики для отца Микрикова оказались ближе, чем Московская Патриархия, с которой он канонически общаться категорически отказывался, часто вступая в споры с противной стороной. Бывало спорщиков, тогда еще семинаристов, усмирял протоиерей Константин Зайцев.
Сам отец Константин был сдержан, молчалив, всегда углублен в себя, любил одиночество. Каждый день совершал прогулки по монастырским дорожкам. О чем он размышлял? Наверное, вспоминал молодость, студенческие годы в  Петербурге, жизнь в Харбине, как в 1945 году на Северном подворье Духовной миссии в Пекине хоронил жену и как с Иоанном Шанхайским выбирался в США, в Сан-Франциско. Жизнь прошла, много написано книг, много учеников и последователей, только грустно, что все другое, чужое. Молодежь мир воспринимает совсем иначе, и меряет его совсем не русским аршином.

- Наш век прошел, пора нам трогать, - раз за разом повторял про себя отец Константин строчку Тютчева, - кратко, предельно ясно и никаких проповедей.
Семинаристы любили слушать проповеди отца Константина, относились к нему с большим уважением и старались именно ему исповедоваться. На исповеди он был строг, принципиален, и, в то же время, по-человечески снисходителен. Никто из тех, кто общался с ним, не смогут забыть его открытых, безгранично ласковых, лучезарных, голубых глаз...
- И когда, будучи молодым ретивым служителем, я приходил к нему в удрученном настроении в связи со сгущающейся церковной обстановкой, - вспоминал Никита, - он всегда с улыбкой успокаивал меня: «Милый брат, не волнуйся, потому что впереди будет хуже!». Старался развеселить, вспоминал случаи из своей давней семинарской учебы. Однажды рассказал:
 -Преподаватель меня однажды спрашивает, - улыбаясь начал отец Константин.          Какая заповедь была дана прародителям в Раю?
 -Я толком не подумал и с бухты барахты заявил: 
 - Плодитесь и размножайтесь.

 -Как, как? - переспросил меня преподаватель.
 -В поте  лица своего, - добавил к сказанному я. Вот уж тут было смеху.
 -И что же потом разобрались в первой заповеди?
 -Преподаватель меня сразу поправил: «Заповедь Божия Адаму и Еве — не есть от древа «познания добра и зла», а по поводу «в поте лица своего» - это касается уже одного Адама по изгнанию из Рая. Так он должен был добывать себе хлеб насущный».
 Отец Константин обладал способностью проникать в глубь вещей и событий и потому частенько приглашался на беседы с Владыкой  Филаретом, бывшим еще в Харбине его духовником, оба они прикоснулись к Свято-Владимирскому богословскому институту, где отец Константин был профессором, а Владыка воспитанником. Им было о чем поговорить. Русская церковь за рубежом переживала не лучшие годы. Брожения по поводу единения  с Московской Патриархией и с раскольниками обострились. Некоторые предпочитали оставаться малым стадом, но независимым, другие боялись оказаться в стороне от истории возрождения новой России. Об этом свидетельствовало письмо, которое отцу Константину  из Парижа как-то написал владыка Филарет, будучи там на совещании:

«Досточтимый Батюшка отец Константин! Владыка Антоний, по его рассказам своему окружению, остался «доволен» нашим совещанием. А у меня оно оставило самое тяжелое воспоминание — я увидел, насколько я одинок среди архиереев со своими принципиальными взглядами, хотя «в личном плане»  у меня добрые отношения со всеми. И я, не шутя, подумываю об уходе. Конечно, я не уйду «вдруг» — внезапно. Но, намерен на следующем Соборе указать, что мне слишком многое не нравится в том, что происходит в нашей церковной жизни. И если большинство епископата со мною согласится — речи об уходе я не стану поднимать. А если я увижу свое одиночество, или увижу себя в меньшинстве — заявлю, что ухожу. Ибо не могу возглавлять и, след, нести ответственность за то, с чем принципиально не согласен.
В частности, я не согласен с нашей практикой половинчатого отношения к американским и парижским раскольникам — святые отцы настойчиво говорят о том, что долго и упорно продолжающийся раскол приближается к ереси, и к упорствующим раскольникам нужно относиться как к еретикам, не допуская никакого с ними общения.  Тут я останусь непреклонен. Есть и многие другие вопросы, в частности, — о Солженицыне, по отношению к которому я продолжаю держаться более чем осторожно, и встречаться с ним совсем не хочу. Мне все кажется, что дело с ним может оказаться грандиозным фарсом, с трагикомическим, а может быть и просто с трагическим концом…

Если бы он был действительно таким грозным противником коммунистов, если бы они действительно считали его таковым — они давно бы «вывели его в расход». Когда Солоневич издал свой знаменитый труд «Россия в концлагере» — дело кончилось бомбой с убийством. Кутепов, Миллер — ликвидированы. Коммунисты не боятся никого. На так называемое «общественное мнение свободного мира» они плюют уже более полувека «с верхней полки»… И уверенно идут к своей цели, отнюдь ее не скрывая, и все время, одерживая победы то в одном, то в другом пункте. А «свободный мир» явно и страшно разлагается.… И смрад этого разложения, не менее отвратителен, чем смрад коммунизма!
Но довольно… Даст Бог, хотя и с небольшой отсрочкой, но скоро побеседуем «усты ко устом». Храни Вас Господь и Его Пречистая Матерь. Мир Вам и Божие благословение. С любовию о Господе,  митрополит Филарет».