Время жечь костры. Ч 2. Август 91-го. Гл 6

Глава 6.

          Я гребу на маленькой деревянной лодке вниз по широкой реке. День жаркий и солнечный, а вода прохладная, и я знаю, что у меня сейчас отпуск. По берегам растёт густой лес, на ветках деревьев поют птицы, и вообще это похоже на рай земной.
          Но это длится не долго. На солнце наползают тучи, становится холоднее. Я начинаю грести сильнее, чтобы согреться, но это получается с трудом, потому что на самом деле река оказывается болотом. Вокруг – джунгли: Вьетнам, Кампучия или что-то в этом роде. Влажно, душно и летают попугаи. Я оставляю лодку и продираюсь через заросли.
          Вдруг, в глаза бьёт яркий свет. Я просыпаюсь. Выхожу из дома в сад. У меня такое чувство, что я был здесь раньше: узнаю деревья, цветы и бамбуковую ограду. Снаружи очень жарко. Снимаю рубашку и сажусь на камень, подставив лицо солнцу. Рядом садится девушка, чуть-чуть распахивает кимоно, чтобы я мог видеть её обнаженную грудь. Она круглая и смуглая, а сосок еще чуть-чуть темнее. Я гадаю: это приглашение или случайность?
          Девушка становится передо мной на колени и смотрит на меня. У неё идеальное овальное лицо и тёмные раскосые глаза. В её чёрных волосах играет солнце. Сейчас на ней зелёное платье, которое через секунду соскальзывает с плеч, так что теперь она обнажена до талии. Её упругие груди идеальной формы. Я протягиваю руку и прикасаюсь к ним, они на ощупь невероятно мягкие и податливые. Маленькие соски твёрдые как пуговицы.
          Потом, совершенно необъяснимо, она взмывает вверх, и порыв ветра уносит её над крышей дома. Я смотрю на удаляющегося воздушного змея. В саду становится темно.
          Я выхожу на дорогу. Она забита горящими грузовиками и тягачами, повсюду валяются трупы немцев. Наши солдаты потрошат их имущество. Чего тут только нет! Какие-то тряпки, женское белье, посуда, ковры, даже фаянсовый унитаз. А в карманах – фотографии, письма, презервативы, порнографические открытки – целые коллекции.
          Вечереет. Поляна, поросшая кустами, прямо перед железной дорогой. Стреляют пушки и минометы. Я иду по следам танковых гусениц, ясно отпечатавшихся на дороге. Изредка встречаются пустые гильзы, выброшенные из башен танков. В воронке – труп  нашего солдата, живот его распорот и раскрыт, словно сундук с откинутой крышкой. Можно увидеть все внутренности, как на анатомическом муляже: кишечник, печень, желудок. Неподалеку от насыпи встречаю обожжённого танкиста. Его танк только что сожгли, и вся команда погибла. Дрожащей рукой он берёт предложенную самокрутку, нервно затягивается, машет мне на прощание и уходит.
          Начинается дождь. На железнодорожном полотне всё спокойно, рельсы целы. Ни наших, ни немцев не видно. У путей стоит какое-то здание, я забираюсь туда в надежде обогреться и поспать. Усталый и мокрый, я развожу костёр, снимаю кирзачи и начинаю сушить портянки на огне. Костёр окружают солдаты из пополнения, шедшие на передовую, и взволнованно расспрашивают, каково на фронте и всех ли убивают? Новобранцев всегда можно отличить от бывалых солдат. Они суетятся, не находя себе места и предвкушая встречу с врагом.
          Я пытаюсь рассказать что-то важное, что поможет им выжить в военной мясорубке, но усталость побеждает. Меня разморило и я засыпаю.

- Рота, подъём! – это командир новобранцев поднимает своих бойцов. Им пора выдвигаться на передовую. А я могу ещё немного поспать.

- Витёк! Вставай! Она уже ушла!– я вижу над собой довольное лицо Славки Вяхирева и понимаю, что это был всего лишь сон. Что никакой войны нет. Что пора подниматься с кровати, а то старшина может влепить наряд вне очереди за любовь ко сну. В военном училище разрешён только один вид любви – любовь к Родине.

***

          «Здравствуй, Сашенька.
          Несколько дней мы были на военном положении: спали в обнимку с автоматами, ели в обнимку с автоматами, учились в обнимку с автоматами. Всё казалось каким-то фарсом, в котором мы играем странные и непонятные роли.
          Письма почтальон не принимал, объясняя приказом. Так что ты получишь сразу три письма от меня в один день.
          Многое хочется сказать. Ещё больше хочется оставить недосказанным. То, что можно только почувствовать, то, что не передаётся словами. Ощутить, как прикосновение губ, как касание шелковистой кожи, то чувство, что пронизывает душу и оставляет глубокий след сладостных воспоминаний, предвкушение прекрасных ощущений и тревожное биение сердца. Словно вихрь образов, в который погружаешься медленно, желая сберечь каждую секунду, превратив её в вечность.
          Вот ещё один стих – теперь о любви.

Бьются учёные лбы над проблемой  –
Как заковать любовь в панцирь логический,
В формулы втиснуть, составить систему,
Графиком вычертить гиперболическим?

Пишут заумные определения,
Выжать пытаясь весь смысл из понятия,
Опыты ставят с «уединением 
Двух индивидов в любовных объятиях»

Любовь и наука – союз для скучных
Профессоров. В нём много фальши.
Любовь – она ведь антинаучна.
Если не веришь ты – слушай дальше.

Любовь – сорок седьмая хромосома,
Из клетки вырвавшаяся на свободу.
Любовь – это лампочка Эдисона,
Вдохнувшая свет в унылые своды.


Любовь – как часть речи – конечно, союз
Двух сердец, спрессовавшихся в целое
(Такие сведенья ни один вуз
Вам не даст. Данные слишком смелые).

Любовь – и женского, и мужского рода.
Падеж у неё один – творительный.
Попробуй, оспорь. Так решила природа!
И глупо здесь лезть в обвинители.

А, в общем, любовь – это просто песня…

Любовь – это песня о нашей жизни,
Родившаяся из глубины сердца.
В ней каждая нота – неологизм,
Неизмеримый ни Беллом, ни Герцем.

          Если тебе не нравятся мои стихи, ты напиши – не стесняйся. Я перестану тебя ими мучать. Я, конечно, понимаю, что они далеко не идеальны. Где-то хромает ритм, где-то проскакивают слабые рифмы, неточные образы и откровенные штампы, но… они искренни. И все они посвящены тебе одной. Как и моя любовь. Как и моя жизнь.

Люблю.
Целую.
Витя».

***

Я выключаю телевизор, я пишу тебе письмо
про то, что больше не могу смотреть на дерьмо,
про то, что больше нет сил,
про то, что я почти запил, но не забыл тебя.
Про то, что телефон звонил, хотел, чтобы я встал,
оделся и пошёл, а точнее, побежал,
но только я его послал, сказал, что болен и устал,
и эту ночь не спал.
 
Я жду ответа, больше надежд нету.
Скоро кончится лето. Это...

          Эх, Витя, Витя… Если бы ты знал, насколько ты был прав в своих замечательных песнях. Государство, которое я 18 лет считал своей Родиной, рушится на глазах. Вместе с ним рушатся и мои надежды. На счастливую жизнь с любимым человеком. На жизнь в великой стране, бок о бок со своими друзьями, независимо от национальности, вероисповедания и от того, за «Спартак» ты болеешь или за киевское «Динамо».   

***

          «Путч. Расстреляли Карла Брегера. Арестованы Кестер и Ленц. Моя мать в больнице. Последняя стадия рака».
          То ли я настолько вжился в эту роль – их четвёртого товарища и реальная жизнь не простила мне моего виртуального бегства и параллельного существования, то ли это было простым совпадением, но… Был и госпиталь, был и путч, был и смертельный рак у мамы.