Закат

                ЗАКАТ

Тесть уже снял галстук, и расстегнул верхнюю пуговицу  сорочки.
Хороший коньячок, жена, дети рядом. Он любил бывать у молодых, дочь хорошо встречала, на коленях всегда белоснежная салфетка, на столе хорошая закуска, а под столом  внучка с новой, от деда, игрушкой.

- Когда планируешь?- спрашивал Игоря.

- Через выходные,- отвечал Игорь, забирая оружие из рук тестя.


Ружьё хранилось в железном  ящике, сам Игорь испытывал к нему равнодушие, (в лес ходил редко), только когда приходил участковый, осматривал удивленно, как чужое, вяло отвечал на вопросы, а участковый наооборот, задерживался, трогал ствол, прицеливался в окно, не торопился уходить.

Жена знала об этих странностях мужа, но они, в принципе, не мешали, ну, вспоминал Игорь своё геологическое прошлое, затворничество вынужденное, мужицкое, зато когда возвращался - накидывался на неё прямо в коридоре, соскучившийся, пахнущий  костром, ветками (Аня улыбалась, вспомнив что-то), потом бросал рюкзак в ванную, молча ел - и падал в кровать, зацепив жену  рукой, пальцами, взглядом, погружался в долгий счастливый сон.
Тогда Аня сидела, растерянная и счастливая.


- Счастливой охоты! - говорил  Илья Ефимович Игорю, подавая жене пальто.

Он никогда не говорил "Ни пуха, ни пера", показывая, что всерьёз его вылазки в лес с ружьём, за охоту не считает.
Тогда прыгала на руки Аришка -"Ни пуха , ни пила!"- кричала она, и Игорь, проводив родню, усаживался, у окна, обнимал дочку:

 - Посмотрим, как солнышко уходит спать?


                ***********


Они ходили втроем, как правило - Рослый, Ванька и Игорь.     Рослый был старший, технарь, самый бывалый, и чувствовал себя в лесу, как зверь. Большой, пропитанный запахом тайги, и молчун - лишнего слова не скажет. В посёлке, была у него женщина, Нина, а на большой земле осталась семья, но он не говорил о ней. Только раз в месяц шёл на почту, и отправлял перевод, телефонистка трепала, что много очень отправляет, и за это все его негласно уважали. А звали Рослый, привыкли, хотя в документах было - Александр Яковлев - так просто, и неинтересно.

А Ванька, молодой, очкастенький, был больше похожий на филолога, и Рослый его гонял, молча, Ванька как будто слышал его немые команды, вскипал, бежал, предупреждал любые его движения. Рубил визирку, готовил вертушку к измерению. Держал рейку. Рослый всегда впереди, Игорь позади, и Ванька между ними суетился, так привыкли. И все под контролем. У рослого была курковка, ружьё, на случай если растерялись - он мог делать выстрел, только один.
Выпивали частенько, Ванька ломался с трёх рюмок, снимал очки, становился как кутёнок, Рослый пил молча, а Игорь с удовольствием, немного говорили, слушали кассетник.

               

Из тальника они вышли все три, две высокие, крупные, и с ними вдали, смеясь, последняя, рыжеватая, тонкая, как насекомое, - "комар", - подумал Ванька, ломаясь, перегибаясь, она махала руками. Похоже, они были нетрезвы, по крайней мере две старшие, нагловатые даже, и вторая уже стягивала с себя платье, и платье, зацепившись за тальник, повисло некрасиво, распластавшись.

Красный купальник, сгоревшая спина. Высокие ноги. Рослый шагнул.
 
В этот вечер был красивейший закат, красный, во все небо, река спокойна, даже гнус улёгся, казалось, прибился к земле, и непонятно было, откуда взялись эти девчонки, будто природа сама придумала все это, пошутила ли, подставила, срежиссировала, выплеснув на берег трёх нетрезвых нимф, но не понимала сама - для чего,  и оттого краснела, краснела.
Вторая уже махала руками, то ли танцевала, а может быть,  Игорю казалось, но он даже слышал музыку,  и Ванька, Ванька  разулыбался, раскрыл губы, где полный рот слюны,  и что-то резал из ветки ножичком, машинально уже, и смотрел на девушку, а девушка раскинула руки прямо к солнцу,  большая, с золотыми локонами, распущенными по плечам.  Ванька пошёл на неё, как зверь на охотника, и соединился, исчез в реке.  Игорь видел, что никого нет уже,  и рыжая девушка, с глазёнками пугливыми и наглыми одновременно, в легком платье, и легкими босоножками на грязных, тощих, в пыли по колено, ногах, идёт к нему, чуть пошатываясь. 

- И откуда ты, кто ты?  - думал Игорь, но закат, портвейн, крики плескавшихся Ваньки и второй девушки, уносили любую мысль куда-то в небо, или в воду, и Игорь уже протягивает девушке портвейн, и она пьёт из горлышка, и смеется, и силуэт её темный, почти черный на фоне красного, пунцового задника-заката, а дальше совсем  все непонятно - жар в голове, или от костра, руки ее, ласковые, быстрые, и чайки, чайки, разкричавшиеся, тоже наглые - они топтались рядом, подглядывали, били по земле долгим своим клювом, смотрели в глаза безумным двум молодым людям, и пожар-закат, и волосы ее, начавшие гореть, самые кончики, и потом один большой крик, прилив, мокрые ресницы, и тогда выстрел...

И Рослый, с опущенным ружьём, огромный, красный,  в революционном закате.


Следующий день принёс холод, хмарь, короткое  лето уходило, не попрощавшись. С утра хлестал, лил без перерыва дождь, видимо, замывала природа свои грехи, отмывала от них землю.
О том, что случилось на берегу не говорили, и не вспоминали, Рослый вообще замкнулся, отворачивался, а Ванька, с оттопыренной губой, растерянный, с глазами как у кутенка, покрикивал ночью, а губы расплывались в улыбке.
Теперь вечерами они сидели на станции у печки и молчали, и все курили, как будто ничего и не было, хотя все думали об одном.     И Игорь, о рыжеволосой девушке, чьи кудри так красиво горели в закате...
Какй-то правильный стыд сковал их всех. Они не глядели друг другу в лицо, но думали об этом. Все пережитое казалось Игорю нереальным, фантастическим,  ныли зубы, он помнил все - диковатые глазки, маленькие, черные, как у зверька, ремешки от босоножек, розовый лак на ногтях, облупившийся, или совсем сошедший, дешёвую сигарету в пальцах, он ведь даже не знал её имени, этой рыжей девушки, девушки-чайки.


                ***********


Начиналось это где-то в марте. Наверное, потому, что распускалась природа, начинали чирикать птицы, и в голове, словно начинали стучать маленькие молоточки, а во рту появлялась какая-то кислота. Игорь смотрел в сторону, и Аня понимала - пора.
Она тоже уходила в сторону, не мешала.
Игорь собирал одежду, еду, старый транзистор, расчехлял ружьё.

На вокзале, он был похож на обыкновенного охотника, таежника- одиночку, и в толпе спешивших-ожидавших был спокоен, бледен, только вздрагивал от резкого гудка паровоза. 
Он знал своё место, выбирал его тщательно, хороший горизонт, маленький спуск к речке, небольшой, наполовину затянутой ряской, с разросшимся тальником, распахивал свой рюкзак, вытряхивал старый спальник, выкладывал бутылки, ровненько, этикетками кверху - портвейн...
Он вытаскивал нож, выстругивал палочки для маленькой палатки, открывал консервы, зубами бутылку,  кормил птиц, подлетавших близко, он никуда не спешил, выпивал, ел с ножа из банки, смотрел на реку, на солнце, в нем отражающееся, и ждал заката.
И когда краснело за горизонтом, ускорял свою трапезу, и так хорошо ему было! Руки-прутья  тальника, голые, прохладные, обнимали его, крепко, назойливо, птицы садились на голову,  заглядывали в глаза, словно понимая, что бояться нечего, он смотрел на огонь, протягивал руку к пламени, и в языках его плясала нетрезвая красивая девушка без имени, она изгибалась, край её платья касался его руки, а развившиеся пряди  трогали языки пламени, когда она нагибалась...

Она смеялась, и, смелая, приглашала на свой танец, страшный и сладкий.
Игорь погружался в особый сон, стонал и выкрикивал, вставал-падал, обнимал корявый ствол, наклонившегося к реке,  дерева, раздирал в кровь ладони.

Потом, шатаясь, вытаскивал ружьё, плакал, скулил, как-будто звал кого, и делал один выстрел.



Аня сидела на кухне, растерянная, полуодетая, с тряпкой в руках. Глаза её светились, и становились совсем маленькими и черными.
Казалось - вот оно, настоящее женское счастье, оно у неё в руках, оно большое, она боится его спугнуть, боится пошевелиться.
Аня укрывала мужа, мыла посуду, убиралась в квартире, останавливалась, думала - завтра приходят родители, нужно делать ужин - три рябчика у неё в холодильнике, ( от Игоревых друзей- охотников, все давно продумано), нужно  только ошпарить, общипать, и главное преподнести папе, который скептически относился к Игоревой охоте..

- Надо подкупить коньяк.. - думает Аня..

За окном яркий, красный закат..