1
Этой ночью он видел странный сон. Как грохочет низко пугающий гром, и тяжелое мрачное небо словно рвется по швам вспышками молний. Зловещая тень крадучись наползает на спящий город. Люди пытаются спастись, прячутся, где только возможно, мечутся из стороны в сторону. Слышно, как плачут потерявшиеся дети, как сигналят столпившиеся на выезде машины, и все быстро погружается в хаос. А он идет против людского потока. Животный ужас обезумевшей толпы передается и ему, его толкают, сбивают с ног, кто-то даже тянет за собой в убежище. Сильный ветер дует в лицо, мешает смотреть. Но он упрямо идет вперед навстречу с неизвестным… Словно факел в ночи, озаряя дорогу идущему, вдруг загорается в руке меч и, поднимая его высоко над головой, он ускоряет шаг и жаждет боя. Сердце ожесточенно бьется в груди. С холодным упоением он понимает, что это его последняя битва, что сам он последний из последних, и никто, кроме него, не может остановить это нечто. А нечто уже чувствует его, выделяя из толпы, и воет и рычит, готовясь к прыжку. Уже бьются стекла в оконных рамах, уже вихрь срывает последнюю черепицу, гнутся к земле деревья, а страшная наползающая мгла смотрит на него тысячами волчьих глаз.
Саша медленно поплыл к краю бассейна. Там, на мокром кафеле, его ждал недопитый бокал вина. Сделав небольшой глоток, он снова поплыл, уже на спине, пытаясь ни о чем больше не думать. Ему показалось, что подсветка в бассейне моргнула, но он не придал этому значения. Возможно, скачок напряжения. Мало ли что. Вода, действительно, успокаивала его, снимала напряжение и усталость после долгой дороги. Находясь в подавленном настроении все эти дни да еще под впечатлением сна, он понимал, что нет ничего лучше, чем поплавать в безлюдном бассейне незнакомого ему прежде отеля в атмосфере полной тиши и таинственности. Он давно мечтал об этом.
Десять минут назад он еще бесшумно спускался вниз по мокрым от моросящего дождя ступенькам с бокалом вина. Ужин с хозяйкой отеля, добродушной пожилой женщиной, прошел на ура. То ли она вдохновила его, то ли он сам поверил в свои собственные силы, но лицо писателя, покрытое трехдневной щетиной, сияло радостью, в уме прорисовывались сюжеты для новой книги, движения, не смотря на легкое головокружение от выпитого за ужином вина, были уверенные и четкие.
Как хорошо, что он заехал именно в этот отель. Здесь были все условия для прекрасного отдыха. Саша не хотел терять ни минуты, давно решив про себя, что он искупается в бассейне при первой же возможности. Тем более, хозяйка отеля разрешила пользоваться им в любое время, и даже ночью. Она была так рада редкому гостю, что в счет заведения по приезду угостила его восхитительным супом из перепелов и поднесла кувшин довольно неплохого домашнего вина.
Сейчас все окна отеля погасли, разве что во внутреннем дворике горел фонарик. В его тусклом сиянии можно было увидеть тяжелые, из кованого прута, качели, такой же кованый мангал с промокшими углями, глиняные фигуры сказочных гномиков у ступенек главного входа и несколько декоративных, еще нераспустившихся растений в кадках. Летом здесь должно было быть очень красиво и уютно. Саша, обойдя образовавшуюся на плиточном цоколе лужу, осторожно зашел в атриум бассейна. Он не хотел тревожить добродушную хозяйку лишними хлопотами, поэтому включил только подводную подсветку. Весь атриум озарился волшебными бликами.
По запотевшим стеклам тек конденсат. Одно окошко было приоткрыто, и свежий воздух свободно проникал с улицы.
— Почти как на море, — подумал он.
Вода манила гостя нежным лазурным свечением и тихо журчала. В углублении в нише на той стороне бассейна был изображен барельеф дельфина, выпрыгивающего из воды. У белых колонн, держащих своды атриума, вдоль нестеклянной стены стояли плотно прижавшись друг к другу несколько пластиковых стульев. Там же валялись брошенные в хаотичном порядке спущенные круги, надувные детские налокотники для плавания и матрасы. Широкий, узорный кафель в помещении оказался с подогревом, и на него приятно было вставать босой ногой. Походив по нему немного, словно разминаясь перед заплывом, Саша разделся и, оказавшись только в одних плавках, поставил предусмотрительно бокал вина на край у воды. С минуту он даже залюбовался качественной и умелой, не лишенной эстетики, отделкой и подумал не без основания, что хозяйка вложила немалые средства, чтобы гости оставались довольны. Особенно ему понравилась нежная подсветка по извилистому контуру самой чаши бассейна, отчего создавалось впечатление, что водная поверхность не имеет границы и сливается с кафелем.
Глубина для Саши начиналась с первой ступеньки. Он не рискнул прыгнуть сразу и, стоя по щиколотку в воде, озадаченно привыкал, всматриваясь в манящую лазурную глубину. На термометре показывало всего семнадцать градусов. Нужно было включить обогрев и подождать до утра, пока вода прогреется, где-то там у окна, наверняка, были переключатели, но желание поскорее погрузиться с головой в это райское озеро было сильнее, и гость, перекрестившись, все же нырнул.
Сделав пару кругов до дельфина и обратно, Саша почувствовал, что с непривычки замерзает, и потянулся за спасительным глотком. Каково же было его удивление, когда он обнаружил, что бокал уже пуст. Кто-то посторонний, очевидно, проникший в помещение бассейна через незапертую дверь, незаметно для гостя выпил его. Другого объяснения просто не было.
Хотя творческая натура Саши располагала к мистике, он все же искал разумные объяснения данному явлению, оглядываясь вокруг. Из-за слабого освещения он не мог просмотреть все пространство атриума. Может быть, шутник спрятался где-то за колонной?
— Эй, кто здесь? — крикнул он, но, так и не дождавшись ответа, ушел с головой под воду, чтобы смыть наваждение.
Ему не нравилось, что кто-то смеется над ним. Хозяйка отеля обещала ему полный покой, что никто не будет его напрасно тревожить. Он справедливо будет требовать объяснений. Все-таки это солидный отель, тут отдыхают серьезные люди, страдает репутация. Продержавшись максимально долго под водой, Саша вынырнул, жадно глотая воздух. Снова мигнула подсветка. Все это настораживало и пугало неизвестностью. Бокал был уже до краев полон.
«Чертовщина какая-то…» — пронеслось в хмельной голове, и Саша снова ушел в воду.
Там, под водой, ему даже показалось, что он слышит над собой какое-то задорное хихиканье, и когда он вынырнул, то увидел перед собой аккуратную девичью ножку. Гость приподнял глаза. Над ним возвышалась молодая, очень красивая девушка, завернутая в белое полотенце. Затем она игриво пошевелила пальчиками на ногах прямо перед смущенным носом мужчины, и он невольно заметил искусный педикюр алого цвета.
— Водичка холодная? — спросила его незнакомка, как ни в чем не бывало, и встряхнула головой, точно буйная кобылица.
Облако ее черных, распущенных чуть ли не до самой воды волос накрыло его. Никогда раньше Саша не видел таких шикарных длинных волос. Ему захотелось закутаться в них, вдохнуть их дурманящий запах.
«Как я не заметил ее раньше? К тому же хозяйка отеля уверила меня, что я здесь единственный постоялец».
Он все еще не мог найти разумного объяснения этому мистическому явлению в бассейне и молчал, точно внезапно потерявший дар речи. Полотенце вдруг соскользнуло на пол, случайно или нет, но это было уже неважно, когда ее нежный, точно сочный персик, лобок мелькнул перед глазами гостя в каком-то замедленном наваждении. И только когда раздался всплеск воды за его плечами, он понял, что не спит, что это реальность, что только что эта обнаженная красавица рыбкой прыгнула прямо через него и ушла под воду, исчезнув в лазурном сиянии подсветки.
2
В этом году весна задерживалась на неопределенный срок. Снег шел и шел, морозы крепчали, а синоптики уже признавали март самым холодным за всю историю метеонаблюдений. Саша сидел в саманной хате и смотрел сквозь окошко на вечернее небо. Холодный ветер раскачивал старые ставни. Иногда они били по окну, и казалось, что кто-то стучит и рвется войти в хату. Саша думал о том, что за полторы тысячи километров его ждет в столице жена и трое детишек. Как он мог так ошибиться, как? Отказаться намеренно от благ цивилизации, поселиться на хуторе вдали от родного дома и ради чего? Чтобы набраться новых ощущений, вдохновиться на новую книгу, а что в итоге? Куры и кролики не вдохновили, жизнь в деревне сделала его всего лишь сельским жителем, не более. К тому же семья столкнулась с недоброжелательностью местных. То им не нравилось, как жена сажает клубнику и что детишки бегают по земле босиком, то фельдшер в грязном засаленном халате со взглядом вечно пьяной царицы постоянно стучалась в ворота, требуя сделать прививки и встать на учет. Вся эта закулисная пошлость и лицемерные улыбки так утомили семью, что было принято решение возвращаться в Москву.
Там у них оставалась большая пустующая квартира, но до нее надо было еще добраться. Саша обычно преодолевал расстояние за шестнадцать часов, но сейчас машина была на летних колесах, зимняя резина осталась в столице. Рисковать не хотелось.
Тогда Саша решил отправить жену с детьми поездом, а сам стал дожидаться тепла, чтобы с весенним солнышком помчаться в Москву для воссоединения. И вот сейчас он сидит один в тоске и тревоге по жене и детям и, глядя в окошко, думает о Вселенной, о дальних планетах, на которых, возможно, есть все условия для благополучной жизни. И как замечательно, если на этих планетах еще нет человека, злобного, завистливого существа. Вот было бы здорово взять с собой детишек, любимую жену и улететь туда каким-то волшебным способом, начать всю историю человечества с чистого листа. И чтобы не было этих убогих фельдшеров в грязных халатиках!
На небе светила луна. Ее таинственное сияние нежно ложилось на землю, обволакивая и наделяя смыслом силуэты ночи. Из окошка были видны точно покрытые снегом крыши крольчатника, голые лозы винограда, крадущиеся по шпалерам к саду, какие-то ведра и инструмент, позабытый на грядках. Нет. Фермерство было не для Саши. И хотя он достиг определенных успехов в этом деле, местных это только раздражало. Да и не понимали они, почему породистый кролик должен стоить дороже простого.
Луч луны падал на бледный силуэт его машины. Она стояла в тени старого тутовника с полным баком бензина, готовая в любой момент тронуться по воле своего хозяина. Сто пятьдесят лошадей только и ждали мягкого нажатия педали.
В Москве опять обещали снегопад, и у него появилась прекрасная мысль: переждать неделю у моря и вернуться в Москву с первой оттепелью отдохнувшим и немного загоревшим. Жена эту идею поддержала, и они обещали часто созваниваться. А на море уже пришла весна, вот-вот должны были зацвести абрикосы, и, главное, в это время на пляже будет мало народа. Там, прогуливаясь по гальке вдоль моря, он сможет немного отвлечься, детишкам набрать красивых ракушек и обязательно продумать сюжет для своего нового романа. Все это казалось прекрасным решением.
Закрыв хату, он поехал через Горячий ключ до Джубги, затем повернул налево. Там, петляя по узким горным дорогам, ремонтируемым к лету, и долгое время волочась за каким-то нагруженным грузовиком, Саша встретил вечер еще в пути, и, уже плохо ориентируясь в темноте, с нетерпением ждал первого нормального населенного пункта, где можно было бы остановиться и снять номер. Прошло достаточно времени, когда он, измотанный и голодный, въехал в город с прекрасной белокаменной набережной и отдаленными огнями кораблей и яхт, стоящих на рейде. Это был Геленджик. Свернув на узкую улочку с каким-то космическим названием, он долго искал место для парковки, пока машина сама не уперлась бампером в высокие кованые ворота трехэтажного отеля, похожего на древний готический замок с жестяным петушком-флигелем на самой высокой башенке. На первом этаже горел свет, и Саша нажал гудок.
3
Хозяйка, радушная женщина преклонного возраста, сама вышла встречать его. Он даже не успел спросить цену, как она с поражающей легкостью сдвинула ворота в сторону.
— Добро пожаловать, — улыбнулась она. — Мы Вас заждались. Вы не пожалеете, что приехали к нам.
Она прекрасно знала свое дело, рассказывая о достоинствах отеля и не задавая гостю лишних вопросов. Действительно, казалось, что его здесь ждали. Природа поражала своей первозданной красотой. Воздух был божественно чист. Особо чувствовалась близость к морю. Под вечер заморосил дождик, но даже сквозь его серую завесу Саша мог видеть нависшие над отелем горы. Они были так близко, что невольно хотелось коснуться их рукой. Сама машина идеально встала в тени пицундской сосенки. Саша наклонил к себе пушистую веточку и вдохнул приятный запах хвои.
— Хорошо у Вас, — согласился он.
В кубанских степях он отвык от нормального леса, от всего этого цивилизованного комфорта, который обещала гостеприимная хозяйка. Вытащив из багажника дорожную сумку, гость огляделся. На нем хорошо сидели костюм, галстук, начищенные ботинки и чистые носки. Все это вселяло уверенность на успех. Рабочая, запачканная навозом и глиной одежда была окончательно в прошлом. Он сам себя с трудом узнавал в таком образе.
— Вы такой представительный, — справедливо восхитилась хозяйка. — Я Вам дам лучший номер на втором этаже.
— Мне что-нибудь попроще, — успел возразить Саша, ограниченный в средствах. — Я начинающий писатель, мне нужен покой.
— Писатель, неужели? Как это чудесно! Вы бесценный гость в моем доме. Пойдемте, пойдемте за мной, — взяла она его бережно под руку. — Вас у меня никто не потревожит. Отель пуст, как карман нищего.
Неудачное напоминание о пустом кармане немного омрачило его, но он сделал вид, что это его не касается, и лишь поправил галстук. Когда он напишет свой роман, то будет очень богат. Видные издательства еще поборются за его эксклюзив.
— Вы, наверно, устали с дороги, — продолжала убаюкивать сладкими речами пожилая женщина. — Я буду ждать Вас в столовой. Угощение за мой счет. С Вас какая-нибудь любопытная история. Вы любите баню? Можно затопить. И непременно, непременно, оцените бассейн под атриумом, сегодня только воду залили, у нас чудесный бассейн с подогревом и гидромассажем.
Они направились на второй этаж. Двое незнакомых и прежде никогда не встречавшихся людей. Он, такой высокий, в стильном галантном костюме, просто красавец с обложки модельного журнала, и она, такая низенькая, сухонькая, чуть сутулящаяся, с непокрытой седой головой хозяйка отеля, облаченная в тяжелое платье.
— Как у Вас с погодой? Сто лет не был на море, — сказал он, пропуская сердобольную женщину вперед по винтовой лестнице.
— Вообще, у нас давно весна, только сегодня заволокло тучами. Вы приехали в самую сказку. Осторожно, не поскользнитесь. Вот сюда, пожалуйста.
Номер оказался с двумя комнатами и отдельным санузлом. Видно было, что хозяйка отеля хотела воссоздать здесь атмосферу домашнего уюта. Ей почти удалось это. На полу лежали мягкие ковры, все было чистенько, аккуратненько. Окна были зашторены. На свете здесь не экономили. Люстры, светильники, бра. В прихожей работал холодильник, у окна стоял небольшой столик, а по бокам были приставлены два кресла. Вдоль стены, декорированной под «вагонку», на диване лежала куча детских игрушек. Над ним висела большая картина в лучших традициях импрессионизма. Широкий холст размещался в деревянной рамке и соединялся с нею переплетающейся кордой. Все это создавало впечатление оригинального возвышенного стиля. На самом холсте живыми богатыми красками была изображена белокаменная набережная, утопающая в зелени сосен и в розовых цветах то ли сирени, то ли сакуры. По брусчатке прогуливались под руку две дамочки из 19-го века: одна пожилая в шляпке, другая молодая с зонтиком на длинной ножке. Эти женщины были в длинных одинаковых элегантных платьях в сопровождении двух курчавых болонок, бегающих за ними без привязи. На заднем фоне виднелась знакомая глазу Геленджикская бухта, где в лучах раннего солнца скользили парусники.
Заметив любопытный взгляд Саши на картину, хозяйка не без гордости похвасталась, что художником является какая-то ее родственница.
— Очень талантливая девушка. Вас непременно надо будет познакомить с Вероникой.
Саша зашел в спальню и, довольный, поставил сумку на пол. Ему понравилось расположение мебели, кругом была довольно комфортная атмосфера: большая двухместная кровать с перинами, большие зеркала, антикварный деревянный шкаф, такие же красивые тумбочки, а, напротив, на стене, висел широкий экран с видеоплеером.
— Располагайтесь, постель только сегодня поменяла. Если будут вопросы, звоните по внутреннему номеру. У нас тут и Wi-Fi есть. Пароль в буклете на столе. В общем, все, что пожелаете. Через полчаса я Вас жду в столовой.
Она тактично ушла, оставив гостя наедине со своими впечатлениями. Эмоции переполняли его. Такой комфорт, такое уважительное отношение, природа, море… Он сразу позвонил жене.
— Как ты там, милый, добрался? Ужасно скучаю, — услышал он родной голос в трубке. — Дети уже спят. У нас зима, снег идет и идет…
4
В столовой звучали веселые песни из отечественных кинофильмов. Атмосфера была праздничная, напоминающая Новый год. Очевидно, тут как раз и с особым шиком отметили месяца два назад этот праздник. Со стен еще не была убрана мишура, в углу стоял поблескивающий серебром посох деда Мороза. Елки уже не было, но покрашенные золотой краской натуральные шишки лежали в картонной коробке возле двери. Саша сел за большой длинный стол и стал дожидаться обещанного ужина, с любопытством разглядывая декор помещения.
Вначале его заинтересовала висящая на стене холстяная ткань в бамбуковой рамочке. На ней были нарисованы улицы, сама бухта, маяк, отображены рельефы местности. Примерное расположение отеля также было отмечено красным крестиком. Затем Саша обратил внимание на убранство зала и декор стен у самих столиков для гостей. Они были выложены интересным орнаментом, напоминающим скальный известняк. Все это освещалось довольно интимным светом медных, сделанных под старину подсвечников. Благодаря всему этому чувствовался дух благородной древности, какого-то рыцарства. Сами столики были покрыты грубой из натурального льна скатертью. На одном из них гость заметил антикварные шахматы. Фигуры были ручной работы, скорее всего, вырезанные из редкого дерева и стояли на раскрытой шахматной доске, украшенной золотыми проволочками и редкими камушками. Когда-то Саша неплохо играл в шахматы, и ему сейчас вдруг захотелось ощутить вкус игры. Он подошел к ним и бережно взял одну из фигур в руки. В этот момент старушка внесла в зал кувшин вина и снова удалилась на кухню.
— Какие чудесные шахматы! — успел сказать он, сделав комплимент отелю. — Это просто раритет.
Все эти последние дни он чувствовал себя избитым жизнью, потерпевшим несправедливое кораблекрушение. Теперь пришла очередь спасаться, но пусть это будет красиво и с музыкой. Приезд в этот сказочный отель он расценивал, как подарок судьбы. Он лишь жалел о том, что идея поехать к морю пришла ему слишком поздно, когда жена и дети были уже в Москве.
— Садитесь за стол! — снова вошла хозяйка, неся на подносе две тарелки супа. — Вы такого точно нигде не попробуете!
Суп из диких перепелов, душистых горных трав и красной чечевицы оказался божественным. Саша проглотил все это мигом, чуть не облизав тарелку. Он даже забыл про хлеб. Хозяйка довольно улыбнулась и предложила добавку.
— Вы в наших краях впервые? — спросила она.
— Нет, я бывал здесь лет десять назад, но город сильно изменился.
— Надеюсь, в лучшую сторону?
— О да! Я даже заблудился, не сразу узнав его. Столько прекрасных новых отелей, чистота в городе. Я непременно завтра пройдусь по набережной…
Они выпили вина за приезд и хороший отдых. Следующий тост был за хозяйку отеля. Когда бокалы стукнулись друг о друга, Саша смог получше разглядеть эту добродушную женщину. Ей было на вид около шестидесяти пяти лет. В молодости она, очевидно, была очень красива. В ней и сейчас чувствовались грация, без труда угадывались благородные движения какой-то прирожденной фрейлины или балерины. Вся эта воспитанная воздушность еще витала во взгляде ее больших сердоликовых глаз. Саша смотрел на хозяйку с благодарностью и даже каким-то сожалением, видя, как время не щадит ее доброго лица, как предательски проявляется второй подбородок, как покрывается морщинками ее умный высокий лоб, когда она улыбается или удивляется чему-то. Ее некогда элегантные руки с тонкими пальцами, украшенными кольцами и перстнями, теперь были тронуты подагрой — свидетельством некогда беззаботной веселой жизни. И хотя хозяйка отеля продолжала следить за собой, Саша отмечал про себя, что это была для нее больше инерция или привычка, чем естественное женское желание понравиться мужчине. Большое внимание она уделяла прическе, хотя не красила волосы. Седина шла ей, подчеркивала какое-то благородство души.
— С возрастом начинаешь ценить хорошее мужское общество — улыбнулась она, оставляя следы помады на своем пригубленном бокале.
Также хозяйка умело пользовалась тенями и другой едва заметной косметикой. Ей очень шли просторные длинные платья из грубого льна, как и скатерти на столах в зале. Казалось, словно, эта женщина сама была достопримечательностью своего отеля и хорошо вписывалась в его общий стиль давно прошедшей эпохи.
Они весело смеялись, говоря о каких-то незначительных пустяках. Разговор переходил в откровенную фазу. Саша с ностальгией в голосе рассказывал ей о своей семье, о жене и детях, которые ждут его в Москве, о тех сложностях, с которыми его семья столкнулась на хуторе.
— Зачем же Вы туда поехали, да еще потащили жену и детей? — качала головой хозяйка. — Один Бог знает только, что на душе у этих крестьян…
— О… я все представлял по-другому, — оправдывался он. — Мне чудились бескрайние кубанские степи и то, как я в русской рубашке скачу поутру на коне в объятия южного солнца…
— Несомненно, Вы романтик, Александр! — сияли ее сердоликовые глаза. — А, впрочем, неудивительно! Все хорошие писатели такие романтики…
Время за разговорами тянулось легко и незаметно. Под плеск неплохого домашнего вина между молодым писателем и хозяйкой отеля возникала какая-то потаенная искра, та невольная симпатия или тот дружеский интим, который может рождаться разве что в искупленных сердцах бывших любовников и вспыхивать при редкой возможной встрече.
Хозяйка даже обещала зимние цены.
— Это будет просто прелестно! Дети будут без ума от здешнего аквапарка, — говорила она, с аппетитом надкусывая яблочко и показывая гостю свои идеальные керамические зубы. — Очень хочется познакомиться с Вашей женой, признаться, я ей искренно завидую. Не у каждой женщины в наше время такой красивый мужчина, к тому же еще и писатель…
Саша проглатывал комплименты, точно послушный ребенок манную кашку с ложки. Приятная истома овладела им. Он даже ощутил сладкий вкус надкушенного яблока, которое держала в руке хозяйка. Гость также узнал, что у хозяйки отеля есть муж, хотя он был убежден почему-то, что женщина вдова.
— Когда-то он был уважаемым человеком в городе, но с годами отошел от дел и сейчас в свое удовольствие разводит этих перепелов в горах, недалеко отсюда, на своем винограднике.
— Вино это тоже Ваше? — спросил Саша, пригубив бокал.
— О да! — кивнула знатная дама. — Это местные сорта винограда. Вам повезло, Александр. Обычно после Нового года ничего не остается. Многие гости специально приезжают в наш отель, чтобы попробовать эти вина.
Гость сделал долгий глоток.
— Отличное вино, просто отличное, — похвалил он. — А, главное, живое.
— Попробуйте еще кабачковую икру. Это тоже наша визитная карточка.
Женщина взяла небольшую ложечку и сама аккуратно положила на край тарелки Саши небольшую порцию.
— Можно задать Вам один вопрос? Когда Вы подошли к шахматам, какую Вы фигуру взяли?
— Кажется, черного ферзя… — припомнил гость. — Почему Вы спрашиваете?
Пожилая женщина загадочно улыбнулась.
— Я часто наблюдаю за гостями, особенно за теми гостями, которые в первый раз оказываются в нашем отеле. Так вот, практически каждый из них проявляет интерес к этим шахматам. Они необыкновенные, не правда ли? И очень дорогие. Обычно кто-то осторожно трогает пешку, кто-то берет в руки коня, по-моему, это самая интересная фигура, но бывает, конечно, просто проходят мимо… Почему же все же ферзь?
— Я не знаю, почему я остановил выбор на нем, — задумался Саша. — Рука сама легла на него. Мне просто захотелось поиграть… А этот ферзь, словно, не в своей тарелке. Хотя, может, я ошибаюсь.
— Да, Вы правы! Пару лет назад эта фигура куда-то затерялась. Нам с мужем пришлось заказывать у резчика новую, точную копию. Как Вы догадались, что эта, пусть и совершенная, но копия, это просто чудо!? Все это говорит о Вас как о чутком внимательном человеке. Вы прекрасно чувствуете душу, особенно женскую. Такие люди обычно достигают очень высоких горизонтов. Сколько Вам? Тридцать, тридцать три? Вы сказали, что Вы начинающий писатель, и я, простите, ни разу не читала Ваши книги… Где Вас можно почитать? В каком стиле Вы пишите?
Саша смутился. Изданных книг у него еще не было. Когда-то давно, еще до женитьбы, он написал эротический рассказ, но друзья сочли произведение чересчур революционным для сознания бывших советских граждан. Обидевшись на них, он удалил рассказ и обещал себе больше никогда не возвращаться к писательству. Но прошло время, и, попробовав себя в разных начинаниях, Саша понял, что писать для него — призвание. Но что писать, в каком стиле? Сейчас он планировал вернуться к этой давно забытой истории уже с другими действующими лицами.
— Вы нигде не найдете меня, — грустно сказал он. — Первый и мой последний рассказ я сам уничтожил несколько лет назад под смех друзей.
— Как жаль, — расстроилась хозяйка отеля. — Хотя бы расскажите мне, старой и скучающей даме, что было там написано такого, отчего Ваши друзья так смеялись?
Саша посмотрел на добрую женщину и задумался.
«А может и вправду рассказать ей, о чем был рассказ. Эта женщина далеко не глупа и, может быть, даже будет полезна советом по тем или иным вопросам».
Она заметила его колебание, и в ее больших сердоликовых глазах сверкнул интерес.
— Нет, нет, не стесняйтесь меня. Поверьте, я многое повидала на своем пути, меня, пожалуй, ничто уже не может смутить или вогнать в краску… Все, что сказано будет в этих высоких стенах, если хотите, я унесу с собой в могилу. Не робейте, прошу Вас… Писатель обязан быть смелым.
Саша вздохнул. Ему не хотелось огорчать эту женщину, тем более в такой прекрасный вечер. К тому же, он чувствовал полное взаимопонимание.
— Когда я писал тот свой первый и последний рассказ, я не так хорошо знал женщин, их природу и тайные желания. Я даже плохо знал себя, на что я способен. И сейчас я нисколько не жалею о том, что вся эта история канула в Лету. Да и друзья те были вовсе не друзья, а так, мишура на елке, случайные попутчики жизни. Кажется, мой рассказ назывался «Поцелуй девственницы», — и Саша поправил галстук. — Эта история одного мужчины, семейного, женатого, к тому же, талантливого писателя, которому страшно не везет с издательствами. Семья голодает, жена все время его истязает, отправляя работать то таксистом, то продавцом. Нужда разрушает брак. Все держится на ожидании чуда… И вот в какой-то момент главный герой понимает, что ему нужна удача, но как ее привлечь, он не знает. И тогда…
Глаза хозяйки снова вспыхнули нескрываемым интересом. На душе Саши стало приятно. Он был доволен, что вся эта нелепая и давно забытая история вдруг ожила в его памяти, и то, что он смог заинтересовать ею эту видавшую многое пожилую женщину.
— Да, я поняла! — хлопнула она в ладоши. — В названии Вы сразу выдали тайну, главную изюминку рассказа. Я не ошибусь, если я смогу за Вас продолжить этот рассказ, пусть не так точно, но…
Он кивнул.
— Кто-то сказал писателю, что для привлечения удачи ему нужно иметь близость с девственницей, как это практикуется у богатых китайцев.
— Продолжайте.
— По счастливой случайности, молодая неопытная девушка была у него на примете…
— Их было достаточно, — уточнил Саша. — И все они влюблялись в него, а он этим пользовался и сразу оставлял, как только те отдавались ему.
— Это ужасно, ужасно… — покачала головой хозяйка. — Стать счастливым за счет несчастья и обмана других невозможно. Тем более, женщины очень ранимы в молодости и злопамятны в старости. Вашему герою непременно нужно извиниться перед ними, найти и извиниться, пусть на коленях, но вымолить прощения. И писать, и писать. Писатель, девственница, удача… Больше ничего не надо. Прекрасная идея! Прекрасная.
Хозяйка отеля встала из-за стола и прошлась в неком возбуждении по залу. Она легко скользила по мраморному полу, и даже сутулость ее спины исчезла от нахлынувшего восторга. Вино благоприятным образом подействовало на все ее члены. Она стала еще более раскованной, естественной и красивой. Саша смотрел на нее с приятным удивлением и поражался переменам. Впервые он за образом хозяйки отеля вдруг увидел женщину, опытную, зрелую женщину, которая еще может любить, которая еще может быть счастливой.
— Просто великолепно! — повторила она пару раз.
— Проблема в том, — признался он вдруг, — что мне не хватает каких-то ощущений. Возможно, в Вашем отеле на меня снизойдет вдохновение…
— Конечно, молодой человек! Да я Вас просто не отпущу так. Так и знайте, не отпущу без этого вдохновения!
Разговоры стали напоминать признаки вольной беседы. Саша налил себе в бокал остатки вина и вежливо откланялся, сославшись на дикую усталость и не забыв еще раз похвалить за безупречный ужин. Хозяйка трепетно сжала на прощание обеими руками его ладонь и так проникновенно и обнадеживающе смотрела в глаза гостю, что он и вправду почувствовал некую неловкость и, может быть, сразу бы и сел за ноутбук ваять новую книгу, если бы не желание выспаться. К тому же завтра, к десяти утра, эта добродушная женщина обещала приготовить ему вкусные блинчики.
5
Саша вылез из бассейна и стал наблюдать за незнакомой девушкой, которая, судя по всему, была рождена искусной пловчихой. Плавала она быстро и непринужденно. Ее гибкое тонкое тело с развитыми упругими ягодицами легко и грациозно меняло положение в пространстве. То девушка плыла тихо брасом, то делала броски баттерфляем, то просто переворачивалась на спину и словно парила в небе, широко расправив руки. Саша, не отрывая взгляда, любовался этой картиной жизни. Ему невольно нравилась эта небольшая девичья грудь со стоячими розовыми сосками. Он отмечал про себя чувственную, как у лебедя шею и узкие плечи, которым так не хватало горячего поцелуя. Он хорошо видел, словно прорисованный чьей-то умелой рукой, черный треугольник внизу живота незнакомки и, вся его мужская натура, задавленная условными приличиями, прорывалась наружу, как пробивается росток, сквозь толщу асфальта на старой избитой жизнью дороге. И хотя мужчина еще держался, борясь с великим соблазном, стоя на самом краю бассейна, как над пропастью, откуда нет возврата, он был уже обречен, и только Провидение могло спасти его от падения в эту бездну. И, зная это, незнакомка весело смеялась под его пристальным взглядом и инстинктивно вздрагивала в каких-то резких провокационных движениях в облаке своих черных волос, растекавшихся по водной глади.
Он уже почти обсох, когда русалка вышла из воды и обернулась в оброненное ею полотенце. На вид ей было около двадцати двух — двадцати пяти лет. Она попрыгала по-детски на одной ноге, потом на другой, прислонив ладонь к уху. Причем во время таких манипуляций полотенце снова сползло на пол, и Саша снова увидел ее обнаженной. Затем, быстро закрывшись, она стала отжимать руками мокрые волосы, по которым еще текла вода. На тонких и сильных пальцах ее блестели различные кольца и камушки, очевидно, дорогие подарки любовников, и Саша понимал, что эта соблазнительная девушка — птица не его полета. В реальной жизни она была недоступна для него, а, здесь, словно в сказке, под стеклянным куполом атриума их судьбы переплетались невидимыми нитями, нелепо связывались в единый узел.
— Меня уверяли, будто в отеле никого нет… — словно оправдывался он, пытаясь завязать разговор с девушкой, но она, не проронив ни слова, поспешила на цыпочках в душ, оставляя после себя мокрые, испаряющиеся на глазах следы на теплом кафеле.
По дороге виновница этих быстрых следов еще раз бросила на Сашу улыбчивый и многообещающий взгляд своих больших сердоликовых глаз и звонко засмеялась. Он вздрогнул. Эти глаза напомнили ему взгляд хозяйки отеля.
Он подошел к душевой комнате и вслушивался, как шумит вода. Сердце учащенно колотилось, коленки дрожали. Если бы он сейчас внезапно умер от разрыва сердца, и там на небесах его спросили, какой самый сложный выбор был в его жизни, он бы вспомнил эти мучительные и сполна выстраданные в беспощадной борьбе с самим собой мгновения, когда он колебался перед приоткрытой дверью, за которой под потоками теплой воды ждала его черноволосая обнаженная девушка.
«Она не дурна собой, даже очень не дурна… Каждое ее движение заводит меня до невозможности, точно тугую пружину, и я вот-вот сломаюсь. Эти мокрые ягодицы так и жаждут, чтобы по ним хлопнули. А как торчат ее соски, так и просятся в рот, словно сочные ягоды... Зачем она обнимает и нежно ласкает себя за плечи и талию? Эти распущенные волосы нужно намотали на кулак и… Она даже не стесняется меня… Оглядывается и улыбается. Всем видом показывает, что не прочь позабавиться… А фокус с бокалом вина? Я точно стою на распутье… Господи, да не введи во искушение! Как же жена, дети…? Нет уж! Пусть лучше я буду тем, кто уйдет от нее с поникшей головой и поднятым достоинством, чем с поникшим достоинством и поднятой головой».
Последняя мысль так понравилась писателю, так закружилась вихрем в его воспаленном страстью сознании, что он боялся спугнуть вдохновение, боялся потом как-то переврать все это другими словами. Это был слабый, неубедительный довод, чтобы уйти отсюда, и, поднявшись в номер, броситься к ноутбуку, но это было именно тем проявлением Провидения, к невидимым знакам которого он всегда прислушивался.
Когда он лег в постель, мысли о молодой незнакомке, провоцирующей его в бассейне, снова стали одолевать его. Тогда он подумал о жене. Он вспомнил ее милое родное лицо, ее нежные руки, представил, как ласково она целует его в губы при встрече. Как хорошо, что она есть у него! Красивая, умная, талантливая! Какое просто чудо, что они познакомились и идеально подошли друг другу! Чего еще можно желать для счастья?
Но сердоликовые глаза насмехались над ним, мешали испытать это счастье полноценно и полной грудью. Может его отравили, может что-то подмешали в вино за ужином? Почему он дрожал, стуча зубами, точно в малярийной лихорадке, и возбуждался только при одной единственной мысли о той, с которой близость была так возможна? Пот тек ручьем, сердце продолжало усиленно стучать. Он метался по кровати, истерзанный жгучим животным желанием обладать этой черноволосой, его возбуждению не было предела, и, отгоняя эту гибельную напасть от себя, он начинал искать выход своему напряжению. В какой-то момент это помогало, но как только он закрывал глаза, то опять видел, как в неоновой подсветке свободно и легко плывет на спине, словно погоняемый ветром парус, эта незнакомая красивая девушка, как проплывает она мимо его проницательных глаз, как дерзко смеется над ним и как манит к себе в омут черных волос, как во всплесках и брызгах воды, широко раздвигает и сдвигает свои соблазнительные ножки…
Потом опять возникал спасительный образ жены и детей, и он тянулся к этому сакральному образу, как тянется утопающий в последний свой миг за спасительной соломинкой. Ему казалось, что вот-вот и он спасется. Воспоминания о счастливой семейной жизни почти приводили его в чувство, почти вытаскивали из засасывающей в свои удушающие объятья трясины порока. Но этого «почти» было не достаточно. Даже одной кровати было недостаточно, чтобы уместить метающееся из стороны в сторону его обуянное похотью тело. Ему только оставалось ждать, когда пламя само затихнет. И когда все затихло, долго и мучительно тлея, когда он лежал неподвижно, точно убитый, на самом краю, на самой границе света и тени…, вот тогда ему и вспомнился сон, тот кошмар накануне.
Страшная зубастая пасть снова раскрывалась над ним, чтобы пожрать его целиком, снова вспыхнул огненный меч в его твердой руке, и он сделал шаг в темноту, вдруг озаряя тысячи невидимых глаз, следящих за каждым его движением. И там, среди этих глаз, среди этих волчьих, давно ослепших от ненависти глаз, он узнал знакомый блеск сердолика. И сейчас это нечто с сердоликовым блеском уже царапалось в его дрожащую душу, теребило пальцами по тонкому стеклу его хрупкой, непрочной двери. Он отчетливо слышал, как чьи-то острые, словно бритва, ногти скребут и скребут, и как кто-то там снаружи чувствует его страх и полную обреченность.
— Пригласите меня к себе, умоляю Вас… — слышался взволнованный девичий голос. — Я не могу так просто зайти… Скажите, чтобы я вошла, скажите…
— Изыди, изыди… — шептали его губы в каком-то пепельном забытье.
На полу у кровати лежала сброшенная им измятая постель. Сам он с потупленным взором, уставился в потолок. Болезненный жар во всем теле прошел, и гость уже не задыхался от этого жара. Лишь скрежеща зубами, он ощущал, как холодная дрожь разливается по его остывающей коже, и не знал, почему так долго не отпускает его этот леденящий холод.
6
Саша очнулся поздно. Ему было неловко перед хозяйкой отеля, что он заставил себя так долго ждать. На часах был полдень. Быстро приведя себя в порядок, он быстро спустился вниз по лестнице и, пройдя небольшой внутренний дворик, зашел в зал столовой. В помещении никого не оказалось. Саша сел на свое привычное место. На столе уже стояла тарелка жирных аппетитных блинчиков. Рядом стояла низкая крынка густой белоснежной сметаны. Он подождал немного, прислушиваясь к шуму доносящемуся из кухни, затем громко кашлянул в руку. Он надеялся, что хозяйка отеля услышит его. Ему не терпелось расспросить ее в приватной обстановке о черноволосой девушке с похожими, как у нее, сердоликовыми глазами. Но хозяйка отеля не выходила, и Саша, пренебрегая правилами хорошего тона, приступил к завтраку один, ловко макая свернутый блинчик в сметану. После такой сумасшедшей ночи он чувствовал в себе зверский аппетит. За таким занятием и застала его Вероника. Она появилась неслышно, словно кошка, когда он уже заканчивал завтрак.
— Здравствуйте, Саша. Меня зовут Вероника. Вы должно быть обо мне слышали от Маргариты Павловны… Я та самая…
Она лукаво засмеялась, и застигнутый за поеданием блинчиков Саша, поперхнулся и еще долго откашливался, пока девушка не поднесла ему стакан компота.
— Вы очень любезны, — поблагодарил он, взглянув в ее большие сердоликовые глаза.
Сегодня, умываясь перед зеркалом, он убеждал себя, что все с ним произошедшее ночью в бассейне приснилось, и даже если появление незнакомки было реальностью, то ее провокационное и непристойное поведение могло ему просто почудиться под действием паров алкоголя. Но сейчас перед ним опять стояла эта девушка, на этот раз облаченная в обтягивающие джинсы и белую футболку без лифчика. Свои шикарные волосы она заплела в толстую тугую косу, что придавало ей поразительное сходство с образом русской красавицы из сказок.
Вероника наклонилась к столу и тоже взяла себе блинчик. При этом ее свободные груди колыхнулись под футболкой, и Саша невольно отвел взгляд, чтобы не искушать себя понапрасну.
— Как жаль, что Маргарита Павловна не дождалась Вас! У нее появились срочные дела в городе, и она попросила ее заменить на время ее отсутствия. Я живу здесь недалеко, это не проблема. Я часто помогаю Маргарите Павловне. Сейчас, правда, не сезон. Но все же, люди иногда приезжают. Это правда, что Вы писатель?
Саша кивнул, глядя, как она умело справляется с блинчиком. Она свернула его в трубочку и, макнув его кончик в сметану, осторожно поднесла к своим пухлым губам. Казалось, она немного медлит, словно думает, брать это в рот или не брать. Затем высунув острый язычок и сделав им дразнящее движение в воздухе, она аккуратно слизнула сметану и закрыла от удовольствия глаза.
— Ммм, — простонала она.
Затем девушка, совсем не стесняясь сидящего перед ней мужчины, еще раз облизала кончик свернутого в трубочку блинчика и засунула его быстро в свой приоткрытый от предвкушения ротик.
— Значит, это правда… — задумалась она при этом.
В чем состояла правда, Саша не знал. Он был снова взволнован появлением этой черноволосой девушки и не находил ответа, почему она ему так сильно нравится. Сейчас при дневном свете у него было больше возможности рассмотреть ее внимательно, и он пытался найти в ней, в ее внешности и поведении изъяны, пытался объяснить самому себе, почему он должен игнорировать все это, но все было тщетно. Девушка была красива до умопомрачения, а ее нескромное поведение, напротив, все больше привлекало его.
— И Вы решили написать рассказ или что-то в этом духе? О чем? — спросила Вероника, дожевывая блинчик.
Так и не дождавшись его ответа, она потянулась за следующим, но этот следующий блинчик писатель уже потянул к себе. В какой-то момент у каждого из них оказалось по половинке блина. Вероника звонко засмеялась. Саша немного смутился, но, преодолев неловкость, решил ответить на вопрос девушки.
— Писатель — это слишком громко сказано. Просто я собираюсь переписать свой старый рассказ…
Он плохо понимал уже, о чем говорит. Эта девушка знала искусство соблазнения. Ее позы, движения, даже то, как она ерзала на стуле, и как дышала, каким тоном говорила с ним — все это нарушало личное пространство мужчины.
— Да, да, — и Вероника чуть подалась вперед, будто разговор кто-то мог услышать. — Маргарита Павловна рассказала мне Вашу историю. Хотя, я так понимаю, это был секрет между Вами, но Вы уж простите ее за эти сплетни. Ей одиноко, она в какой-то мере несчастная и уставшая женщина. Отель ей давно стал обузой, все эти налоги и ни за что выписанные штрафы, вот письмо вчера пришло — газ хотят отключить. Она все рассчитывает переложить все дела на меня, а самой насладиться в полной мере своим возрастом, может быть, отправиться в кругосветное путешествие или что-то в этом роде. Ей ужасно скучно, особенно не в сезон. Даже не знаю, каково это одной в полупустом отеле подметать по сотне раз на дню давно подметенный пол.
Вероника грустно улыбнулась. На этот раз она ловко ухватила последний, сверху лежащий на тарелке блинчик, и писателю ничего не оставалось, как запить досаду компотом. Он бы еще с удовольствием съел бы такую же тарелку блинчиков. Тем более сметаны в крынке оставалось еще наполовину.
— Мне кажется, у Вас тут не соскучишься, — не согласился писатель, вспоминая последнюю ночь.
На этот раз Вероника брызнула от смеха.
— Если Вы имеете в виду наше ночное рандеву в бассейне, то это больше исключение, чем правило.
— Исключение? — удивился писатель.
— Уж не думаете ли Вы, что я нимфоманка? Просто так совпало раз в тысячу лет — овуляция, какое-то игривое настроение… К тому же, когда я шла купаться, я и не знала, что в бассейне может быть мужчина. Ведь после Нового года три месяца ни души! А я, знаете, люблю поплавать в бассейне одна ночью. Маргарита Павловна, она моя родная тетя, и у меня есть ключи от отеля. Летом в сезон я обычно помогаю ей по уборке номеров и также веду страничку отеля в Инстаграме. Вы, кстати, есть в Инстаграме?
Саша покачал головой.
— Плохо. У известного писателя просто обязана быть там страничка.
— Пожалуй, Вы правы, — согласился он. — В какое-то время я решил удалиться из всех соцсетей, но сейчас понимаю, что без интернета возможности продвижения моих книг будут сильно ограничены.
Впервые он был благодарен ей за дельный совет. Он все еще смотрел на Веронику с подозрительностью и недоверием, и она, чувствуя это, улыбнулась, наивно мигая ресницами.
— Я, правда, не знала, что Вы приехали! Вы попали под мое настроение. Просто когда я увидела, как Вы плаваете, мне стало смешно. Честно, честно. По-собачьи, по детски, в полупотемках. По мне, все приличные и безобидные люди так плавают, и я решила над Вами подшутить. Вы не сердитесь?
— И Вы совсем меня не боялись?
— Ничуточки! Тем более, вода — моя стихия.
— Я это заметил… — согласился писатель. — Откуда Вы так хорошо умеете плавать?
— Я родилась и выросла на море, — ответила Вероника, начиная убирать тарелки. — Плавание — это так, баловство, снятие стресса после тяжелого дня. Вообще-то я, как и Вы, творческая личность. Мы с Вами очень похожи в этом. Только я люблю рисовать.
Она собрала тарелки и понесла их на кухню.
— У Вас талант, — сказал он вслед девушке, отмечая, что обтягивающие джинсы ей хорошо идут. — Ваша картина висит у меня в номере, и она впечатляет.
Загрузив посуду в посудомоечную машину, Вероника вернулась к гостю.
— Я очень рада, что Маргарита Павловна выбрала Вам этот номер, — сказала она, вытирая крошки со скатерти. — Он очень большой, немного вытянут, то, что надо. И там висит моя работа. Помню, как я однажды начала рисовать: купила краски, мольберт, взяла в руки эту кисточку, с такой приятной и гладкой ручкой, и это меня так увлекло, увлекло… В какой-то мере художник и писатель — братья. Отличия лишь в деталях и средствах выражения. Вы пишете книгу. Хороший писатель просто обязан знать своих героев, и даже если они выдуманы, если в его книге есть художественные элементы, все равно он должен наделять их чертами и характерами ныне живущих людей. И чем правдоподобнее его герои, чем правдоподобнее их поступки и действия, тем искуснее автор. Маргарита Павловна говорила, что в Вашем рассказе есть невинная девушка. Но кто она? Она, правда, была, или Вы ее выдумали? Даже если Вы ее знали когда-то, то уже память не так свежа, и Вы можете что-то напутать, не так ли? Возьмите новый образ, например, меня, сбросьте мне лет пять, добавьте пудру наивности, и вот читатель уже вздрагивает, его непробиваемая душа идет вслед за Вами, сопереживая Вашей героине, и все потому, что я настоящая, я есть…
— В какой-то степени Вы правы. Народ сейчас сомневающийся…
— Да, да… Это как я пишу картины. Я никогда так искусно и правдоподобно не смогу отобразить море, если не увижу его собственными глазами, если не пропитаюсь до края кончиков волос его противоречивым, его непредсказуемым духом… А те гуляющие по набережной женщины? Вы помните их. Да, возможно, они немного не реалистичны, но болонки-то настоящие! Это наши, соседские. Вы их увидите, если заглянете через забор. Ну, а женщины… Присмотритесь внимательно, и хотя Вы увидите на них одежды прошлого столетия, почему тогда кажется их образ таким знакомым? Все просто. Там изображена я, там есть и Маргарита Павловна… Да, да! Присмотритесь внимательно. Ну, а цветущая сакура, парусники, летящая низко чайка — все эти детали просто создают впечатление, фон. Они тоже существуют, возможно, я их видела прежде, может быть, в другом месте. Все это создает завершенность. Так и Ваша книга должна быть прекрасным сочетанием деталей, дополняющих друг друга. И ничего лишнего.
Вероника увлеклась. Ее лицо сияло. Она была далеко не так глупа, как могло показаться сначала. Саша слушал ее с интересом, совсем забыв, что собирался уже уходить.
— И еще… — будто подводя итоги своей речи, сказала Вероника. — Нужно быть в ногу со временем. И это большая проблема. Мои работы висят в этом отеле, их видят постояльцы, да, восхищаются, но не больше. Когда же я их выложила в интернет, дополнила красивыми стихами, то поверьте, очень много людей захотели их. У меня сейчас накопилась уйма заказов. Так и Ваши книги. Сделайте их доступными для народа. Одной Вашей книги на пыльной полке провинциального магазина, одного вашего рассказа среди сонма других не менее достойных авторов будет не достаточно. Я уже говорила об этом. А теперь пришла эра электронных книг, озвучка. Правда, есть одно «но». Талантливый автор обращается к дизайнеру, просит обложку, говорит, как он ее видит, и что в итоге? Человек без вкуса пропускает через себя пожелания автора и, как результат, пошлая безвкусица, бред. А что творят дикторы? Это не дикторы даже, а чтецы. Их фальшивые до тошноты, до омерзения голоса звучат повсюду, они читают тексты, совсем не понимая смысла. Настоящий диктор, как и актер, не только должен знать все об авторе, но и думать, как автор, и еще понимать все, абсолютно все, что тот хотел сказать в данном произведении. Вы скажете, что такова жизнь, что талант сейчас редок? Неправда. Вот, например, я. Я могу нарисовать Вам прекрасную обложку: море, берег и спокойная волна, только что познавшая этот берег, и еще блестят на солнце гладкие камушки, еще парус вдали, что-то еще. Я уже знаю Вас, я знаю, о чем Вы пишете. Этого почти достаточно.
— Чего не достаточно? — робко спросил писатель.
— Любви. Редактор, дизайнер, менеджер по рекламе. Они должны любить Вас, а не смотреть на Вас как на дополнительный источник денег. Вот в чем проблема современного мира! Кругом одни деньги, деньги и деньги. Вы скажете, что так было всегда. Нет, не всегда. Было время, когда любовь ценилась превыше всего на свете. Была эра любви, отголоски которой еще иногда вспыхивают в наших потухших душах какой-то жалкой иллюзией света. Все стало слишком гадко. Да, у меня не поставленный голос, но поверьте, если я бы зачитала Ваш текст или какой-нибудь расхваленный диктор, Вы бы без труда поняли, что значит искренность. Да, да… Подумайте, над моим предложением. Пока оно еще в силе. Да, что же я Вас тут держу? Море, идите на море! Я просто обожаю море, и все что с ним связано. Вы уже были там?
— Еще пока нет, — признался он, — но я как раз собираюсь пойти прогуляться.
— Сегодня, правда, ветрено. Я бы пошла с Вами с большим удовольствием, но боюсь простудиться. Мы, южане, такие боязливые к погоде. Даже в жару в носочках ходим. Лучше не будем мешать Вашему вдохновению, иначе Маргарита Павловна мне не простит такого, — засмеялась она. — Ступайте, ступайте без меня. Лучше увидимся ночью в бассейне. Вода должна прогреться до двадцати пяти. Обещаю Вам, я не буду Вас провоцировать, — и девушка засмеялась.
У него застучало сердце, и он почувствовал снова влечение к ней.
— Возможно, сегодня ночью, — почему-то сказал он.
7
Взяв у Вероники магнитный ключ от ворот и расспросив поподробнее, как дойти до набережной, Саша вышел на улицу. Машину он оставил на стоянке, предпочитая колесам пешую прогулку. Погода со вчерашнего вечера так и не разъяснивалась. Саша шел не спеша по мокрому асфальту, осторожно переступая мелкие лужицы. За спиной лежали невысокие, но массивные горы, давящие на город своей близостью и крутизной подъема. Впереди сквозь макушки пицундских сосен и крыш прибрежных гостиниц уже виднелось море, свинцовое и неподвижное, сливающееся с таким же неподвижным серым небом. Это должна была быть та самая знаменитая Геленджикская бухта, изображение которой он видел у себя в номере. В голове пронеслись строки, казалось бы, давно забытого стихотворения молодости.
«Вчера израненной рукою касался я морской волны,
И словно девушку любимую ласкал».
С тоскою покидал я этот берег,
Оставив на прощание следы на девственном песке.
И море провожало нежным взглядом,
Смывая их и обещая ждать.
И с верою в любовь растаял я в горах, как утренний туман».
Воспоминания нахлынули в растревоженную душу автора, сердце болезненно заныло от тоски. Несколько лет назад на берегу Черного моря где-то под Небугом он познакомился с одной молодой девчонкой. Это было короткое время, и они только раз успели прогуляться вдоль берега за руки. Под шум волны он обнял ее и поцеловал, зная, что уже не вернется к ней никогда, и вложил в этот прощальный поцелуй все то, что он чувствовал и ощущал. Она закрыла глаза и как будто повисла на его руках, неумело отвечая ему взаимностью. Ее слабые губы были теплы и нежны, как лепестки подснежника. Он долго наслаждался их робким и ранимым вкусом. В лучах заходящего солнца он любовался этим почти детским лицом, еще не тронутым пороками. Оно, напротив, только-только начинало светиться влюбленностью и еще большей наивностью.
— Не открывай глаза, прошу. Я скоро приду.
Он тихо оставил ее одну, такую юную и прекрасную, с распущенными волосами в розовых лентах, в летнем кремовом платьице из воздушного ситца. Ушел, а она все еще стояла на берегу, слушая шум волны и крик чаек. Она боялась открыть глаза, с каждым биением своего взволнованного сердца ощущая, как стихают его шаги, и слезы, горькие соленые слезы разлуки уже текли по ее бледным щекам, и она кусала губы до боли, чтобы не разрыдаться еще больше…
Почему он пожалел ее и ушел, словно предвидя все эти напрасные страдания и разочарования в юной неопытной душе? Откуда взялась та несвойственная ему в таких делах сентиментальность? Обычно он брал всегда то, что хотел. Он был уверен, что впереди его ждет еще много увлекательных приключений и ни к чему не обязывающих романов. Но еще ни к кому прежде он не испытывал этого благородного сочувствия, этого необъяснимого желания внезапно уйти, чтобы потом не выглядеть в этих грустных глазах мерзавцем. Он не любил ее, даже не знал ее имени, но запомнил на всю жизнь ее робкие губы, которые шептали ему первые признания.
По дороге на море Саша хотел позвонить жене, но из-за сильного холодного ветра решил позвонить позже. Пока ему оставалось только кутаться в плащ и придерживать рукою шляпу, чтобы ее не унесло порывом ветра. Он быстро преодолел узкие закоулочки прибрежных и ухоженных домиков, в большей части своей переделанных под мини-отели, почтительно остановился у светофора, пропуская редкие машины, и по пешеходному переходу перешел на другую сторону улицы. Пройти к морю можно было через аквапарк «Бегемот», но вход оказался закрыт. Пустующие аттракционы и запертые ворота с извинительной вывеской и указательными стрелками, что к морю можно пройти по другой дороге, произвели на писателя удручающее впечатление.
Прямо у набережной подул холодный, пронизывающий ветер. Саша прищурился, уже видя впереди седые, набегающие на берег волны, разбрасывающие гальку.
Он с грустью в сердце брел вдоль берега и у самого края волны присел, протягивая вперед руку. Прилив на мгновение коснулся его пальцев. Вода была приятная. Очевидно, ранняя южная весна уже успела прогреть бухту. Но купаться Саша не решился и, поднявшись на набережную, решил вернуться обратно в отель.
Придя, он сразу включил чайник и прилег на диван. Все еще находясь под впечатлением от прогулки, он позвонил домой и рассказал жене о том, что, наконец, он увидел море, что отель ему очень нравится, и он надеется, что этим летом они все вместе приедут сюда наслаждаться незабываемым отдыхом. Он также рассказал о том, что полон вдохновения писать и писать новые книги, что очень рассчитывает на их успех. Потом жена передала трубку детям, и их родной звенящий голос еще больше разбередил ему душу.
8
Нет ничего сложнее для автора, чем переписывать свое старое произведение. Легче написать что-то новое. Для Саши же история о покинутой на берегу девушке как будто рождалась заново. Он словно опять пережил эту встречу, он вновь чувствовал силы и вдохновение. На этот раз он был уже зрелый умный мужчина, не тот беззаботный юнец и охотник легких романов. Язык его был живее и богаче. Он знал уже лучше главных героев, ему удавались их образы, характеры, он был доволен, что не растерял свой талант писателя.
Из номера писатель почти не выходил, временами лишь пил крепкий чай с шоколадом. Почему-то ему не хватало образа гор, и он решил заполнить пробел в памяти и вышел на балкон. С этого ракурса они хорошо были видны, не смотря на серую дымку и мелко моросящий дождик. Снизу его заметила Маргарита Павловна, и они перебросились несколькими словами. Она только что приехала из города. Он обрадовал ее, что начал писать и что пишется легко. Пожилая женщина обещала ему затопить баню, но он деликатно отказался.
— У Вас тут так хорошо, что не хочется возвращаться, — признался он, облокотившись о перила. — Но, увы! Дома ждут большие дела. Думаю, на днях уеду.
— Как жаль, как жаль! — покачала головой хозяйка отеля. — Но Вы хоть успеете дописать рассказ? Мне бы хотелось его прочитать первой, если это возможно.
— Да, безусловно.
Расспрашивать о Веронике в такой обстановке Саша не стал и ушел к себе в номер. Ночь приближалась. Рассказ так увлек его, что он не чувствовал времени. История подходила к развязке, главный герой уже встретил на берегу молодую художницу, рисующую на мольберте Геленджикскую бухту. Как он ни старался не думать о Веронике и не вплетать ее в свой обновленный рассказ, но она упрямо влезала в его мысли и принимала образ наивной девственницы, верящей в любовь. Несколько раз он переписывал эти моменты встречи, рассказ опошлялся, становился вульгарным. Ему не хватало чистоты чувств главного героя, его возвышенных порывов. Вся эта возня с текстом шла часа два или три, пока глаза не устали от ноутбука, а мозг не перестал думать. Писатель, наконец, понял, что надо либо эту Веронику совсем убирать из истории, либо оставлять все как есть, с предсказуемым и пошлым концом. Может быть, народу и надо было дать больше сексуальных красок, какого-то жертвенного эротизма с элементами грязи и обмана, потерей невинности и веры в любовь? Писатель еще размышлял над этим.
Электричество вдруг погасло. Саша подождал немного в слабом мерцании ноутбука. Темнота напомнила ему ночной бассейн и плавающую в нем обнаженную девушку с черными волосами. Почему он сказал ей, что, возможно, придет? Что это было? Вежливый отказ или реальное желание прийти, чтобы испытать себя на прочность? Ему не нравилось, что он чего-то боится, чего-то избегает. Он шел туда, чтобы убедиться еще раз в том, что он преодолел в себе эту ненавистную похоть, что он мужчина, которого можно уважать только за то, что он не боится и не прячется от соблазна какими-то хитрыми уловками. Он чувствовал, что Бог не оставит его, и все это еще больше манило его вниз, в темноту.
Во дворе ничего не было видно. Писатель на ощупь пробрался до атриума и открыл дверь. Внутри было тепло. Журчала приятно вода. Была Вероника здесь или нет, он не знал, пытаясь прислушиваться к каждому шуму. Темнота срывала границы, обостряла чувства. Он разулся. Электричество было выключено совсем недавно, и пол не успел остыть. Интуиция подсказывала ему, что его ждали. Тогда он разделся, аккуратно положив брюки и рубашку возле обуви, и прислушался. Ему показалось, что где-то в середине бассейна он слышит легкий всплеск.
«Неужели все-таки она пришла, притаившись в воде? Зачем я тогда вхожу в воду, когда можно ей что-то сказать у дверей и уйти как будто оскорбленным? Что ждет меня там на глубине? Нет, я подпущу ее ближе, а потом отвергну в самый последний момент, в самый последний, когда она, излишне самоуверенная девушка, возможно, положит свои элегантные руки мне на плечи и обнимет меня. Я покажу ей, что больше не раб своей похоти».
Глаза стали понемногу привыкать к темноте, но не до такой степени, чтобы различать силуэты. Он плыл до дельфина, ожидая каждую секунду, что Вероника, вынырнет из воды, и накинется на него. Сердце все больше и больше стучало в груди, глаза впивались в каждую тень. Он был и охотником, и словно приманкой одновременно.
— Никого, — облегченно вздохнул писатель. — Может, и к лучшему. Я просто плаваю здесь и не более того.
Повернув назад, он уже было собирался уходить, как вдруг услышал на этот раз отчетливый и ясный всплеск воды почти рядом с собой у стальных перил.
— Эй, кто здесь? — спросил он тогда.
Ему ответили опять всплеском, и несколько капель упало ему на лицо. Тогда мужчина приблизился, ощущая ногами дно, поднялся на одну ступень. Здесь вода уже была по пояс. Он протянул руку, чтобы ощупать поверхность пола и выбраться наружу, как уткнулся во что-то живое и скользкое. От неожиданности он вздрогнул и отдернул руку, затем любопытство взяло верх, и он снова коснулся этого нечто, уже не спеша прошелся ладонью по его поверхности, с каждой секундой осознавая, что перед ним сидит на краю бассейна женщина с разведенными ногами. Она даже не сидела, а лежала навзничь, а он как раз стоял прямо перед нею по пояс в воде… Вот самое время сказать ей, что ему не интересны эти шутки, что он семейный человек… Он уже было хотел сказать это в эту пугающую темноту, как вдруг женщина резко обвила его торс ногами и прижала к себе.
— Вероника, прекрати! — вскрикнул он, пытаясь высвободиться. — Ты ничего не добьешься этим!
Но Вероника молчала. Это таинственное молчание делало писателя каким-то уязвимым в этой странной игре без каких-либо правил. Чем больше он сопротивлялся, тем молчаливее и настойчивей держали его в своих объятиях. Казалось, сама темнота поймала его в свои сети и теперь учащенно дышит и жаждет, чтобы он вошел в нее.
В этот момент ему вдруг стало страшно, но не потому, что он вдруг изменит жене, а потому что перед ним была неизвестность. А вдруг это не Вероника? Вдруг его разыгрывают? Кто знает, сколько помощниц у Маргариты Павловны любит плескаться по ночам в ее отеле? Он попробовал ущипнуть поймавшую его женщину, чтобы услышать хотя бы слабый стон боли и по нему определить, кто перед ним. Но женщина стерпела боль и так крепко сжала его ногами, что он сам застонал, словно пойманный гигантским удавом. Когда она ослабила хватку, он вдруг резко стащил ее за собой в воду, и они закружились в каком-то сумасшедшем танце танго. Затем она, наконец, поднялась и обняла его руками и ногами и впилась губами в его губы. Каким-то неимоверным усилием он попытался оттолкнуть ее от себя, но это было нелегко. Они стали бороться почти на равных в какой-то захлебывающейся предсмертной агонии, уходя с головой под воду, и в буйном неистовстве, глотая жадно воздух, уже над водой. В какой-то момент он вырвался и поплыл к выходу, но хищница снова набросилась на него, прыгнув прямо на спину, и погружая назад в пучину… Он опять сбросил ее и почти ползком выбрался на кафель, тяжело дыша и чувствуя, как кровоточат царапины на спине от острых ногтей.
Но боль его не волновала. Он чувствовал мистический ужас перед неизвестным демоном ночи, перед таинственной и очень опасной темнотой, которая чуть не убила его. Это была не Вероника. По крайней мере, у нее не было таких густых и шикарных волос, она не была такой сильной и агрессивной, такой ужасной и пугающей. Ему вдруг стало противно. Не помня себя от отвращения, он бросился к двери, но и тогда не сразу нашел ее. Когда же он все-таки выскочил во двор, то в спешке опрокинул мангал, и он зазвенел, как колокол, на всю округу. В соседних домах вспыхнул свет, и Саша, словно боясь быть застигнутым на месте преступления, спрятался в тень. В одних плавках он добрался до номера и закрылся.
Адреналин зашкаливал в его бешено стучащем сердце. Царапины ныли. Он чувствовал, что справедливо выходит из себя, что взбешен на Веронику, за то что он попал в такую ситуацию. Он одновременно ненавидел ее и в то же время снова чувствовал влечение к ней. И если бы она сейчас случайным образом появилась бы на пороге его номера, он втянул бы ее за волосы, грубо отшвырнул на диван и овладел бы ей. Но Вероники не было, а свет так и не включали.
«Если не Вероника, то кто? — хмурился он во сне. — Вероника должна ответить за эти шутки! Он больше не позволит издеваться над ним! Завтра непременно надо уехать, завтра и точка!»
9
На следующее утро Саша проснулся рано. В комнате горел свет. Очевидно, его включили, когда он уже спал. Вчерашнее происшествие так вымотало все его жизненные силы, что он с трудом поднялся с дивана. На нем были плавки. Одежда, очевидно, осталась в бассейне. Оказалось, что он так и заснул в первой комнате рядом с детскими игрушками. Ощущение на душе было паршивое. Саша подошел к зеркалу, чтобы посмотреть на вчерашние следы борьбы.
«Может быть, вызвать полицию и запротоколировать побои? Но как-то неудобно перед добродушной хозяйкой? Какая нехорошая реклама ее отелю. И все из-за каких-то глупостей и шалостей. Да и после драки кулаками не машут. Почему он не позвонил в полицию сразу или не разбудил хозяйку?»
Саша посмотрел на внутренний телефон на столике.
«Ах, да, конечно, — вспомнил он детали. — Выключили электричество…».
Все эти мысли терзали писателя, подталкивали к тому, что нужно уехать, пока еще не поздно. Он повернулся к зеркалу спиной и взглянул через плечо на свое отражение. Никаких синяков и никаких царапин. Он очень удивился. Так быстро зажить раны не могли. Он точно помнил, как ныли они и кровоточили.
«Возможно, на свежем морском воздухе хорошая регенерация тканей», — предположил он и немного успокоился.
За окном, выходящим на соседский двор, тявкнула собачонка. Саша отодвинул штору и увидел курчавую болонку, играющую с двумя девочками семи-восьми лет. Он опять вспомнил Веронику. Ему не терпелось объясниться с ней и сказать Маргарите Павловне, что немедленно уезжает.
Когда он вошел в зал столовой, то увидел хозяйку отеля с утюгом в руках за гладильной доской. Она гладила его рубашку. Наглаженные и почищенные брюки уже висели на спинке стула, ожидая гостя. Тут же стояли поблескивающие ботинки.
— Здравствуйте, здравствуйте, дорогой мой Александр! — обрадовалась Маргарита Павловна. — Вы вчера забыли кое-что в бассейне, и у меня была свободная минутка, ну просто не удержалась привести все это в порядок. Вам полагается выглядеть с иголочки.
Говорила она с затруднением, и когда повернулась к нему, он увидел перевязанный марлей подбородок. Ее сердоликовые глаза блеснули.
— Что с Вами случилось? — удивился он.
— Ах, пустяки. Вчера ездила к стоматологу, и вот результат отечественной медицины. Снова воспалился зуб. Придется опять просить Веронику подменить меня. Надеюсь, Вы с ней уже успели сдружиться.
Какое-то странное сомнение появилось в голове писателя. Он постарался не показывать подозрения и снова подошел к шахматной доске. Все фигуры, кроме черного ферзя, были на месте. Хозяйка печально улыбнулась.
— Представляете, опять ферзь пропал. Вероника говорит, что протирала пыль, и несколько фигур упали на пол. Видимо, куда-то закатился. А Вы хорошо играете в шахматы? — спросила она.
Он кивнул.
— У нас иногда проходят турниры, приезжают шахматные делегации. У меня обычно голова кругом идет. Всех нужно разместить, накормить. Без Вероники я бы не знала, что делать. Правда, она очень красивая? Вы видели ее косу? Такой чудесной косы нет ни у кого в городе. Ей делают очень много предложений модельные агентства, но она отказывается. Не понимаю, почему. Может быть, Вы ее убедите?
Саша стоял и смотрел, как хозяйка отеля гладит его рубашку. Он опять обратил внимание на руки женщины, точнее на пальцы. Они не были так безобразны, как в первый день его приезда. Старческая желтизна кожи исчезла, не было видно и костяшек на сгибах. Но больше всего его удивил маникюр на ногтях Маргариты Павловны. Он был алого, ярко красного цвета. Точно таким же лаком пользовалась и Вероника. С одной стороны, тут не было ничего удивительного, женщины могли дружить и обмениваться подарками, но с другой стороны, перемены в хозяйке отеля были слишком уж очевидны и заметны даже невооруженным глазом. Она помолодела, расцвела, лицо ее сияло свежестью, даже седина и та местами меняла цвет с пепельного на темно-русый. Если бы не повязка на подбородке, Саша еще лучше бы рассмотрел те волшебные перемены, которые происходили сейчас в этой женщине.
Прозорливый ум писателя начинал вдруг все понимать. Многие ранее невидимые детали соединялись, и появлялось новое, совсем отличное от предыдущей картины изображение. А не Маргарита ли Павловна была той злополучной ночью в бассейне и чуть не утопила его в своих страстных объятиях? Вначале она подсунула ему свою верную Веронику, которая прекрасно знала свое дело, без труда заманив его в ловушку, а там все было дело техники. В отеле выключили свет и подменили ему Веронику, а когда он восстал, в ярости чуть не утопили его. Писатель вспомнил сейчас, как в первый день он подошел к шахматной доске и взял одну фигуру. Каким-то внутренним чутьем он определил, что эта черная королева не та, за которую она себя выдает. Так и здесь. Произошла подмена, очень тонкая и трудно доказуемая подмена. В этой игре с неизвестностью не хватало очень красивой женщины. Он справедливо требовал ее, чтобы играть на равных, а ему подсунули уже другую, и только чудо спасло его от поражения.
— Сегодня вечером я уезжаю. Сколько я должен? — пытаясь подавить в себе злость, прежде всего на себя, выдавил писатель.
Хозяйка прекратила гладить и отставила утюг в сторону. Казалось, она ожидала такое его решение.
— Как жаль! А Вы уже написали рассказ?
— Какое это имеет отношение к делу? — он начинал выходить из себя и злиться.
— Ну как же, Александр! Вы обещали мне, что я первая прочитаю, — всплеснула руками Маргарита Павловна.
Саша схватил свою рубашку с гладильной доски. Он понимал, что ведет себя вызывающе неприлично по отношению к этой пожилой женщине, но ничего не мог поделать с нахлынувшими эмоциями. Он чувствовал, что его дурачат, и требовал объяснения.
— Вы очень любезны, Маргарита Павловна. Спасибо Вам за чудесный отдых. К сожалению, все хорошее рано или поздно заканчивается, и мне пора в Москву. Да, и сколько я Вам должен?
— Александр, ну как Вам не стыдно! — покачала головой в досаде хозяйка отеля. — Вы такой редкий гость. Я с Вас не возьму и рубля. Если это только возможно, пришлите потом мне свою книгу с автографом. Я буду гордиться нашей дружбой, я…
Когда Саша спрашивал о том, сколько он должен отелю, он блефовал. Он был ограничен в средствах и боялся, что при благородной мине ему выставят слишком высокий счет, и он не сможет его оплатить.
— Большое спасибо, Маргарита Павловна, — кивнул он, собираясь уходить. — Я никогда не забуду Ваше гостеприимство!
Он сделал шаг к выходу, но хозяйка отеля загородила ему путь.
— Александр, а, может быть, Вам поехать завтра с утра? Вы в таком нервном состоянии. На Вас словно лица нет. К тому же, если Вы мужчина, Вы должны держать слово. Вы очень меня огорчаете. Особенно расстроится Вероника. Она только о Вас и говорит. Давайте забудем излишние эмоции, я жду от Вас окончание Вашего рассказа. Не расстраивайте и без того несчастную женщину…
Мужчина задумался. Ему, действительно, не нравилось это ощущение бегства. К тому же, он чувствовал дикую усталость, и как с такими силами садиться в машину и ехать на такое далекое и сложное расстояние, он не знал.
— Давайте отложим отъезд на завтра, — сказал он вдруг. — Рассказ я как раз докончу, а ночью смогу хорошо выспаться.
— Поверьте, Вы меня ничем не стесняете, — обрадовалась Маргарита Павловна. — Сегодня вечером я приглашаю Вас на прощальный ужин. Будет запечен кролик в соусе. Вы не только пальчики оближите, но и захотите остаться еще на пару дней. Ибо кролик очень большой, а я с недавних пор придерживаюсь вегетарианской диеты.
10
Саша захлопнул ноутбук и нахмурился. Писать рассказ не хотелось. Мешало общее состояние тревоги. Тогда он решил еще раз прогуляться до моря и развеяться. Погода сегодня на счастье была прекрасная. Из-за туч выглянуло ласковое солнце, и плодовые деревья словно ожили, тронулись почки, защебетали весело на веточках птички. Для всех пришла красивая пора любви, пасхального возрождения и новых надежд. Запахло цветущими абрикосами и вишней. Все покрылось белым, радующим глаз цветом наступившей весны. Небо стало чистым и светлым, облака рассеялись, а горы виднелись как на ладони.
Сегодня на море был легкий штиль. Его ласковое дыхание приятно обдувало умиротворенные лица отдыхающих, пришедших на набережную подышать воздухом. В выходные людей заметно стало больше. По специальным дорожкам катались велосипедисты. На детских площадках показалась детвора. Бродили по скверу пенсионеры, кто-то фотографировался на фоне достопримечательностей. Больше всего доставалось богу океана Посейдону. Его громоздкая статуя с трезубцем в руке привлекала внимание каждого, кто проходил мимо.
Море он всегда представлял каким-то живым существом, обладающим разумом и памятью. Он трогал воду, улыбаясь, словно приветствовал друга, с какой-то нежностью проводя пальцами по теплой пенистой глади. На душе ему было тоскливо. Он вспоминал себя молодым, совсем юным, вспоминал, каким беззаботным и самоуверенным был он.
Ветер начинал немного усиливаться, и пришлось отойти подальше, чтобы не замочить ноги. За горизонтом темнело небо, несущее дождь. Саше опять припомнились давно забытые строчки….
«И горы дышат сумраком тумана, и в море смерч,
и в ожидании дождя пастух разжег костры.
Безумен он и обречен на пепел, как и его творения,
но видимо судьба благоволит и укрощает бурю.
Считай овец, пастух, и не скупись,
для жертвоприношения все равны».
В этот момент позвонила супруга.
— Милый, я так тревожусь за себя, у тебя точно все хорошо? — спросила она его, и он почувствовал большой прилив нежности.
Он попытался ее успокоить, и чем больше успокаивал, тем самому тревожнее становилось на сердце. Он уже мчался к ней на крыльях любви, в его силах было принимать те или иные решения, обстоятельства казались мелочными и незначительными. В конце разговора он признался ей в чувствах:
— Мы так сроднились, мы так слепились в одно целое, что даже если со мной что-то произойдет, я все равно буду жить в тебе, в наших детях, в этом прекрасном воздухе, в этих лучах вечного солнца… Я люблю тебя сильно-сильно, и эта любовь всегда была, есть и будет…
— Может быть, тебе лучше, действительно, задержаться на пару дней, — переживала супруга. — Во вторник обещают оттепель. Как ты поедешь по снегу? Бедный мой, хороший…
Они разговаривали долго, и, в конце концов, он обещал беречь себя.
— Как жаль, что вас нет сейчас рядом, — вздохнул он грустно. — Как весело бы бегали по этому берегу дети, собирая камушки! Я бы обнял тебя, любимая, и мы смотрели бы долго-долго вдаль за горизонт…
Он поднес трубку телефона к набежавшей волне, и жена слушала, как шумит море.
Затем Саша вернулся к себе, чтобы закончить рассказ. Время прошло незаметно. На часах показывало шесть вечера. Хозяйка, должно быть, уже ждала гостя к столу, где он надеялся увидеть и Веронику. Он приоткрыл дверь номера и сразу учуял необыкновенно вкусный запах жареного мяса.
— Пора, — сказал он себе и стал спускаться вниз.
В зале он сел на свое привычное место и стал ждать, когда подадут ужин. Столовые приборы уже были расставлены. Хозяйка отеля светилась от счастья, когда подносила ему компот из яблок.
— Ну как вам запах? — улыбнулась она.
— Божественно! — ответил он.
— Вам надо это попробовать. Такое нежное наивкуснейшее мясо… Вы даже не догадаетесь, что это кролик… Песня, песня! — она поднесла три пальца к губам и поцеловала их.
Саше захотелось сделать ей что-нибудь приятное. Маргарита Павловна так была добра к нему все это время.
— У Вас такие красивые глаза, очень редкий и необычный цвет, — сказал он в предвкушении вкусного ужина, когда хозяйка положила ему на тарелку кусочек мяса и стала подливать ложечкой белый соус.
— Спасибо, это сердолик, символ любви и богатства, — улыбнулась она, любуясь, как он с большим аппетитом набросился на кушанье.
— Чудесно… М-м-м, просто восхитительно! — вымолвил он, чувствуя, как мясо тает во рту. — Вы непревзойденный гений в области кулинарии.
— Спасибо, Александр! Возможно, я когда-нибудь напишу свою кулинарную книгу. Мне понадобится Ваша помощь…
— Всегда к Вашим услугам… — опять кивнул писатель. — А можно еще кусочек?
— Конечно! Кролика хватит на большую компанию, а Вы от нас уезжаете так скоро, — сделала укор она гостю.
Саша не отказался и от второй добавки. Ужин удался. Маргарита Павловна была, несомненно, гением в области кулинарии. Несколько похвал досталось и ее мужу, в частности за то, что он выращивает такую замечательную живность на экологически чистом зерне и без каких-либо стимуляторов роста. Еще долго писатель и хозяйка отеля сидели вдвоем, мирно разговаривая о разных мелочах, и пили теплый клюквенный морс. Наконец, он поведал ей о последнем ночном случае в бассейне, правда, осторожно, не сгущая краски. Маргарита Павловна очень удивилась и сначала сочла все вышесказанное за фантазии. Она даже стала возражать, что Вероника способна на такое, ибо всегда ее знала как благочестивую и порядочную девушку. Саше даже стало немного стыдно, что он как будто бездоказательно наговаривает на помощницу хозяйки отеля.
— Давайте забудем об этом, Маргарита Павловна, — решил сгладить разговор писатель. — Вы так добры ко мне… Давайте будем считать все исчерпанным. Это было недоразумение. Чьи-то глупые шутки. Я не держу зла на Веронику… Пожалуй, я даже извинюсь перед ней, да, да, я готов принести извинения… Если это не она, да все равно, даже, если и она, я виноват, что сам пошел туда, все это сплошная глупость, бравада… Простите меня и Вы, Маргарита Павловна… если есть за что, простите…
Он посмотрел в сердоликовые глаза пожилой женщины и увидел, как они наполнились вдруг слезами.
— Продолжайте, продолжайте, я на минутку, что-то попало мне в глаза… — встала из-за стола хозяйка отеля, закрывая лицо рукой, и быстро скрылась на кухне.
Он услышал, как она включила кран, чтобы умыться.
— Как жаль, что нет Вероники! — крикнул он, чувствуя некую неловкость, что так разжалобил женщину.
В этот момент из кухни раздался стук каблуков, и появилась Вероника. Она была великолепна с распущенными волосами, облаченная в ярко зеленое платье. На шее у нее сверкало жемчужное ожерелье, на ногах были высокие, под цвет ее волос кожаные сапожки на высоком каблучке. От неожиданного появления в зале молодой девушки писатель приподнялся. Он не мог вымолвить ни слова. Красота завораживала. Да, он впервые почувствовал, что значит эта разливающаяся по залу красота, все это женское очарование, невольно заполняющее каждое пространство вокруг! Еще немного и он готов был упасть на колени и целовать до умопомрачения эти и без того блестящие сапожки. Пожалуй, он впервые понял, что такая дьявольская красота очень опасна для него, как может быть опасно яркое горячее пламя пожара. Он понял, что он лишь мужчина, самый обыкновенный мужчина, со своими слабостями и инстинктами, что нельзя испытывать себя на прочность перед такой красотой, когда есть семья, когда есть что терять, что благоразумно вовремя уйти в тень и больше не искушать себя никогда.
Вероника подошла к столу и бесстыдно засунула свою бледную элегантную ручку в казан с кроликом.
— Не смогла устоять! Это сильнее меня… Ах, какой вкусненький, пальчики оближешь… — и она с нескрываемым удовольствием облизала свои тонкие пальчики с алым маникюром.
Писатель опять почувствовал то нарастающее возбуждение, которое всегда испытывал в обществе этой девушки. Та знакомая ночная волна, которая однажды чуть не утопила его, которая чуть не швырнула его слабую плоть об острые скалы, снова шумела вдали, поднимаясь над горизонтом, точно гора, и он по гребню, по краю этой волны, испуганный и растерянный, разрываемый страстью утонуть в ней, тщетно скользил, спасался, гребя прочь из последних сил, одновременно ощущая всю упоительную сладость мгновения от близости неминуемой смерти.
Он вдруг припал к руке Вероники, взволнованный, дрожащий, словно на коленях признающий поражение, что проиграл эту сложную партию, и стал трепетно целовать каждый алый ноготь своей победительницы.
На этих пальчиках были такие же украшение, как и у хозяйки отеля. Жуткая догадка вдруг появилась на его искаженном от страха лице.
— Вы ведьма? — вдруг прошептал он, отпрянув к стене. — Ведьма…
— Нет, нет! — засмеялась она. — Это невозможно. Вы такой проницательный… Ну да, конечно, Вы же писатель и должны понимать, каждая женщина, которую отвергли, превращается в ведьму.
Он еще больше вжался в стенку, когда она с грохотом взяла стул и села напротив него, пытливо разглядывая его ошеломленное, побритое перед дорогой лицо.
— Конечно, конечно. Я давала Вам много подсказок… — сказала Вероника. — Ведь я тоже женщина и не могу долго скрывать в себе эти чувства. Но Вы не бойтесь меня! Да, мне знакомо чувство полета под звездами… Да, да, эти шабаши на горе, все эти безумные дикие пляски на костях с чертями, но все это в прошлом… Я ждала Вас всю жизнь… И вот я теперь обычная женщина, как это прискорбно звучит, пожилая, несчастная женщина, встретившая любовь свою на самом закате своей грешной жизни, когда нужно готовить свою душу уже к другим вещам, и вот Вы здесь… Я полюбила Вас с первого взгляда. Как только Вы появились на пороге, я поняла, что вот этот человек мой… Любовь… Всю жизнь я думала, что любила… Любила родителей, мужа, потом детей и внуков, но все это было ничто, всего лишь иллюзия, самообман… Я спала с мужчинами, не ведая искренних чувств. Теперь я понимаю, что значит любить. Вы меня разбудили. Все, что с Вами связано, все, все, все я люблю… Ваши рассказы, все ваши мысли. Ваш нарисованный мной образ уже висит у меня в спальне, и каждый раз, перед сном, я целую его, как икону, и молюсь о Вас и мечтаю. Вы смотрите на меня удивленно. Да, Вы еще молоды, у Вас семья, жена, дети, Вам не хватает только удачи, но она уже не за горами. Я уже вижу, как раскупаются Ваши книги, как сотни безумных страстных поклонниц готовы упасть к Вашим стопам… И я не исключение… Я вижу шикарные машины, квартиры, виллы, даже остров, да, да именно небольшой островок в океане, где Вы укрываетесь от буйства толпы, с одним лишь желанием побыть в тишине. Все принадлежит Вам, власть душ миллионов! О, я многое предвижу, но под всей этой завесой я вижу так же, как Вы однажды с тоской в сердце вспомните обо мне. И в образе Ваших воспоминаний будет не косматая старуха-ведьма, а молодая и красивая Вероника, ставшая такой благодаря Вашим тайным желаниям.
Голос девушки вздрогнул, и она, вдруг закрыв свое прекрасное лицо руками, расплакалась.
— Ну, зачем же Вы отвергаете меня? Я могла бы вечно оставаться Вашей, Вашей Вероникой…
Писателю невольно стало жаль ведьму. Он обошел стол и тронул ее за обнаженные, вздрагивающие от всхлипывания плечи.
— Перестаньте, прошу Вас…
Она убрала руки от лица, и он вдруг увидел перед собой хозяйку отеля. Ее сердоликовые глаза были все в мокром блеске чистейших как бриллианты слез.
— Идите, идите, умоляю, оставьте меня наедине с этим всем…
Он вернулся в номер и сел за ноутбук. Пальцы нервно стучали по клавиатуре. Всю ночь лил сильный дождь, а он писал и писал… Уже наступали первые признаки рассвета, когда он дописал последние строки рассказа. Теперь он был доволен, очень доволен.
11
«Он тихо оставил ее, юную и прекрасную, с распущенными волосами, в которых играл морской ветер, ждущую его на берегу моря… Ушел, а она все еще стояла, боясь открыть глаза, с каждым биением своего взволнованного сердца ощущая, как стихают его шаги, и слезы, горькие соленые слезы разлуки уже текли по ее бледным щекам, и она кусала губы до боли, чтобы не разрыдаться еще больше….
Наступал, подкрадываясь к ее обнаженным плечам, тихий вечер. Она сидела на израненном стволе дерева, обточенным прибоем. Шумела волна, едва касаясь ее босых ног. Она думала о нем, о том первом поцелуе с мужчиной в ее жизни, и сердце трепетно билось в груди, словно вольная птичка в клетке, искала она выход, чтобы вспорхнуть высоко-высоко в синее, начинающее уже темнеть небо. Солнце зашло, лишь его слабые лучи разливались над горизонтом розовым туманом. Неужели он оставил ее навсегда? Нет, нет! Это невозможно. Я люблю, люблю его…
Ее сердце вдруг вздрогнуло, заныло в радостном ожидании чуда. За спиной она услышала шаги. Это был он. Он вернулся! Она радостно оглянулась и бросилась ему на шею. Он стоял и улыбался, держа в руках бутылку вина.
— Хорошо, что ты умеешь ждать, — сказал он, целуя ее.
И еще долго в ночной тишине под шум и плеск волны он читал ей свои стихи, пьяный и счастливый, обнимая ее за эти хрупкие плечи, а она, чувствуя его силу и разум, прижималась к нему всем своим худеньким телом, доверяясь судьбе и строя планы на будущее».
Легкая улыбка не сходила с лица писателя, когда в дверь настойчиво постучали. Он увидел какие-то тени за тонким стеклом. Кто бы это мог быть? В небе сверкнула молния, озаряя силуэты людей. Очевидно, ненастье, которое он сегодня заметил на горизонте, когда был у моря, все же накрыло город. В голову опять пришло воспоминание из прошлого. Но это воспоминание пришло слишком поздно, когда рассказ был уже написан.
Но эти строки кричали, требовали, чтобы их воскресили вновь.
В дверь стучали еще сильнее. Он слышал раскаты грома, видел вспышки молний, и он медлил.
«И желтые глаза, смотрящие из глубин, прожгут тебя насквозь,
и ты горящим мотыльком по лезвию пойдешь на ощупь, наугад,
и будет только шептать ветер опавшею листвой, бесследно заметая сад.
Оставь свою печаль, мой горький друг, при входе в эти рощи!
Оставь оружие, одежду и любовь…
Там ждут тебя три странника с небес,
и им откроешь ты, преодолев испуг,
все тайны того мира, что разрушил».
— Все тайны того мира, что разрушил… — все еще шептали его губы, а пальцы сами печатали и правили текст.
Он встал из-за стола и, поправив галстук, открыл дверь. С улицы ворвался влажный воздух. Все небо заволокло тучами. Шел проливной дождь, опять сверкнула молния, и последующие раскаты грома заставили его сделать шаг назад. На пороге стояли три человека в накинутых на плечи целлофановых дождевиках… Под их капюшонами он признал хозяйку отеля Маргариту Павловну в сопровождении двух деловых и похожих друг на друга мужчин, которые улыбались от нетерпения, чтобы пожать ему руку.
— Александр, какая удача! — сказала Маргарита Павловна, так и не входя в номер. — У нас в отеле невероятные гости из Парижа. Это просто немыслимо! Как жаль, что Вы уезжаете сегодня. Я рассказала им о Вас. Они, правда, ничего не понимают по-русски, но думаю в мире искусства таким, как Вы, не нужен переводчик. Это знаменитые братья Гато, режиссеры мирового уровня, ну те самые, которые были раньше сестрами… Простите, я плохо разбираюсь в тонкостях современного кино, пардон, месье, мадам, за отступление… Je vous en prie, entrez. (Проходите, пожалуйста) — и она улыбнулась, пропуская их в комнату.
Сама же она оставалась на пороге, так и не решаясь войти. Странные мужчины, пропуская друг друга, первыми протянули ему мокрые от дождя руки, и озадаченный Саша пожал их по очереди.
— Bonjour! — сказал один из них с усами и в цилиндре. (Здравствуйте).
— Ravie de vous rencontrer, Monsieur… — нахмурился второй. ( — Рады с Вами познакомиться!)
— Александр, — сказала хозяйка отеля, — я почти уже продала Вашу историю. Уж поверье мне, я умею торговаться… Давайте все обсудим за завтраком…
Режиссеры топтались на месте, внимательно изучая номер Саши. Один из них долго не отпускал руку писателя, пока другой прошел бестактно в спальню, оставив после себя мокрые следы от ботинок на ковре.
— Bien, ; table, mes amis, (Прошу за стол, друзья) — сказала второпях хозяйка отеля на хорошем французском языке и поспешила вниз на кухню. — J’esp;re qu’on s’entendra bien.. (Надеюсь, мы поладим).
Господа тем временем переглядывались между собой и переговаривались на каких-то повышенных, полных возражений и доводов тонах. Писатель слушал их чужестранную речь, и не понимал ни слова, но чувствовал, что они говорят о нем, о его гениальном рассказе, о грандиозных планах снять фильм по его сюжету.
— Bien, bien, — передразнивал всех Саша, вспоминая пропущенные школьные уроки французского и отступая к ноутбуку.
Писателю опять казалось, что он снова находится ночью в бассейне, как дрожит у душевой, борясь с искушением, где стоит спиной к нему обнаженная девушка, смотрит, как она откидывает голову назад и вода стекает по ее черным волосам.
Только сейчас он почувствовал, как точит его душу, точно червь, какая-то неведомая прежде скверность, что из-за этих господ дорога домой немного откладывается, что, возможно, придется подписывать контракт на приличную сумму и принимать на себя какие-то обязательства, но в то же время фантомные лавры тщеславия уже тяжелили ему голову, затуманивали взор.
— Я как раз доделываю свой последний штрих… — объяснил он неловким жестом свою занятость приблизившемуся к нему вплотную одному из господ, и тот понимающе кивнул.
— Oh, je comprends tr;s bien! (Конечно, конечно, я понимаю!) — сказал тот, размахивая руками. — Vous avez la haute main… (Вы хозяин положения). Madam m’a dit beaucoup de choses sur vous… (Мадам много рассказывала о Вас).
В этот момент у Саши еще был шанс нажать заветную кнопку «Delite».
Отель у моря
© Copyright: Глеб Карпинский, 2018
Свидетельство о публикации №218041400913
Свидетельство о публикации №218041400913
Рецензии