Britihging moon sky

Тихонько признаюсь себе - я чуть ревную к лучам луны, что касаются твоего портрета; мне кажется, что настанет миг, и я навсегда потеряю то, что знала о тебе (или мне это лишь снится?)
Наверное, все это неправильно было сначала, и твой образ, наверняка завораживающий многих, должен был оставаться мне незнаком. Я осторожно трогаю кончиками пальцев драгоценные камни, складывающиеся в твоё изображение, стараясь радоваться самоуспокаивающей иллюзией, что так я могу гладить тебя, когда захочу.
Я знаю, у меня зависимость от твоих темно-фиолетовых тонких и благородных очертаний и я не знаю, с каким лучом луны смогу её победить (и вновь, как в первый раз, с благоговейным трепетом касаюсь высеченных в камне пронзительно зелёных глаз, подведённых по обычаю чёрным и ещё узором с темно-голубой краски, что спускается от бровей к низу скул, чуть задевая щеки и виски, за которыми прячутся маленькие кудряшки и острые тонкие уши)...
Останавливаю взгляд и повторяю себе, что, увидев это, я должна была подавить свои порывы обожать тебя - это ведь божественный знак (узнаваемый сквозь века, как изумительно-странно и мы пронеслись сквозь них, а он все тот же - кольцо с пирамидкой и черточкой между ними, твоя серьга; наверное, это она была предупреждением, что мне нельзя было любить тебя, Анубис.
Может, и ты находил во мне что-то интересное или привлекательное (телесно-(розовый мех и цвет глаз цвета хрупкого заката у меня в тон моим полосочками на щеках (наверное, ты так и не понял, что они посвящались тебе, чтобы быть к тебе ближе, иметь частичку тебя)...
Грустно подумать, оставшись с завершенным твоим портретом, я до сих пор боюсь потерять хоть частицу тебя (каждой ночью я прихожу в специальную комнатку, где на стене вырезана ниша с твоим изображением, я отодвигаю лёгкий полог и позволяю переливаться ему в лунном свете, ты достоин сиять).
И я купаюсь вместе с просиявшими чертами портрета, как будто ты радуешься, и мне хорошо, но это длится недолго - я вспоминаю, что теперь нельзя так делать и, словно преступница, быстро задвигаю маленький храм тебе и убегаю. На холодном ветру среди тишины пирамид приходит губительное (или спасительное, я уже не знаю) отрезвление - я живу в нашем мире, построенном мною одной, как портрет, что я, не жалея слабого зрения, так долго делала; это ведь в реальности ни для кого не имеет значение...
Значение имеют твои встречи с другом Минотавром, ваша поездка на Восток, где, благодаря современности, вы останавливаете мгновение нажатием кнопочки на экране и радуетесь этому умению, дурашливо прижмуриваясь и показывая язычки (нет, я не шпионю за тобой в ещё одной вселенной под названием "соц. сети"; ты прислал мне сам это фото). Смотрю на него и думаю: что проще было мне остановиться, получив его, ведь, может, это была такая милосердно-утешающая точка в наших отношениях "ты не переживай, а бери пример с меня".
Но я упиваюсь своей утягивающей в прошлое слепотой и забыла, как выглядит точка, может, она подобна той, что каждый день ставиться на тёмном небе, уставшего от дня...
И она потом открывает спустя пару движений сияния звёзд новый рассвет, новую маленькую жизнь, все радуются ей и ждут; будешь смеяться, я с боязнью щупаю её без тебя - нет тех незримых объятий нас, что я хранила каждую секунду, твоих редких слов, потом превращавшихся в моей памяти в алмазы для портрета тебя; только меняющаяся в однообразии реальность, пугающая шумом тишины; я рада, что стала плохо слышать её, ведь она бессмысленна для меня.
Она же обиделась на то, что я отвернулась от неё, считая игрушкой для того, чтобы порадовать тебя - и вот у меня теперь даже не хватает мыслей, чтобы рассказать песнь (а ведь когда-то я покровительствовала искусствам), все сердце заполонило удаляющееся эхо о тебе...
"Я занят" - были последние его слова, и, по причине глупого каприза тоски по нам, я больше не стала их прощать, ведь прекрасно видела, что для другого любого ты свободен; "мы порой слабы и не выносим то, что больше не любит нас в нашем понимании" - патетически что-то внутри превращает мою с болью воскресшую опять для тебя запятую в точку; и сознание увидело, как образы нас разъединяют руки (я отпускаю твою руку, ты все равно отвернулся, даже не заметишь); и в то же время моё воображение ждёт, что ты обернёшься, и я вспомню, какие тёплые и мягкие у тебя глаза, не на картинке, а вживую, какое хрупкое и дышащее каждое мгновение твоей каждой ниточки (я просто теряла голову, прикасаясь к ней и мне не представлялось, что это не навсегда).
И больше я не услышу твоё сердце, оно спряталось в лучик луны, что уходит с портрета тебя...