Сказки для Андрейки пятое путешествие

Сказки для Андрейки.

(пятое путешествие)


20 часть.


Настоятельное бульканье вибратора на телефоне заставило меня выйти из сна и потянуться за аппаратом.
- Але? – прошептала я спросонья в трубу.
- Лен, - донеслось такое же шептание, но только воспроизводимое твоим голосом. – Ты спишь?
- Мугу, - промычала я и добавила уже чуть громче, - минуту назад спала. А что?
- Лен, тут такое дело, - зашептал ты. – Я не знаю, когда смогу приехать. Наверно, нескоро. Ты уж извиняй.
- Чего уж там. Я понимаю.
- Слушай, я тут кое-что придумал. Ведь мы давно с тобой не путешествовали?
- Ну да, давновато, - печально пролепетала я, при этом, даже и не пытаясь открыть глаза.
- Ну, вот видишь? У меня есть предложение. Давай отправимся путешествовать по нашим снам.
- Это как это?
- А вот так. Мы с тобой сейчас будем засыпать вместе.  Ты и я. А встретимся в нашем сне. Ты согласна?
- Ну, давай попробуем. Только, боюсь я, что сейчас как раз мне и не до сна будет. Ты перебил мне всякие сны.
- А я тебе песенку спою, - ласково и проникновенно зашептал ты в трубу, - колыбельную …
- Ну, если только … - промурлыкала я в ответ, блаженно улыбаясь.
И ты запел. Тихо-тихо, произнося слова едва уловимым шёпотом. Но я, как ни прислушивалась, никак не могла уловить их смысл. А может, ты и не хотел вовсе, чтобы я их услышала? Как знать, как знать?.. Но твой мягкий, убаюкивающий тенор сделал своё магическое дело, и я постепенно стала проваливаться в нечто неосязаемое и мягкое, воздушное и приятное. В сон?..


И вдруг я увидела облака. Пушистые облака. Я сижу на одном из них и озираюсь по сторонам. А вокруг небо и плывущие облака. И свет. Свет солнца, но я солнце не вижу, а только догадываюсь, что оно где-то есть.
- Андрей! – позвала я. – Андрейка!!
Но в ответ прозвучала лишь тишина. А потом из огромного облака вдруг выплыла небольшая старинная ладья, на которой вёсла двигались, будто кто-то работал ими, подгребая ко мне, но я никого не видела. Когда ладья приблизилась ко мне, вёсла перестали двигаться и зависли, расположившись лопастями вверх. Я подошла к лодочке и заглянула в неё.
- Андрейка, любовь моя! – радостно воскликнула я.
Ты лежал на дне, вытянувшись в струнку. Глаза были закрыты, и сам ты был очень бледен. На тебе была одета немного необычная одежда, что-то типа летнего костюма, но без пиджака, только лёгкие брюки и рубаха. Я приблизилась к тебе, но в ладью залезать не стала.
- Андрейка! – позвала я тебя, но ты никак не отреагировал. – Андрейка, лада моя, открой глазки, - взмолилась я.
И ты вдруг резко открыл один глаз. От неожиданности я едва не свалилась головой вниз в ладью. А ты пристально посмотрел одним глазом на меня, потом повёл им же вокруг, потом опять его закрыл, потом глубоко вздохнул и сел.
- Лен, неужели получилось? – открывая оба глаза, спросил ты. – Я же всего лишь пошутил. Так, от балды. А видишь, что получилось?
- Андрей, ты забыл на минуточку, что мы с тобой обладаем даром необыкновенным фантазии наши превращать в реальность. Вот и получилось то, что должно было получиться. Мы с тобой находимся во сне.
- А в чьём сне? В твоём или моём?
- Не знаю, - задумалась я. – Скорее всего, в моём. Видишь, облака? А это стихия воздуха, моя стихия. Вот если бы мы оказались на дне океана?..
- Ладно, понятно, - перебил ты меня. – В твоём, так в твоём.
И ты поднялся во весь рост, потянулся, крякнул, и вдруг, подняв руки вверх, сделал нырца в облако.
- Ух, ты! – только и услышала я. А потом увидела твою довольную мордашку, и ты махнул мне рукой. – Давай, ныряй! Здорово-то как!
- Андрей, я не умею нырять и плавать.
- Лен, ты забыла, что это сон? Давай, не бойся! – и ты вдруг сделал широкий взмах рукой, будто подплываешь ко мне, схватил меня за руку и потащил за собой. – Ух, ты! – и сделал ещё один нырок, но уже вместе со мной.
И у меня дух захватило от страха и некоего щемящего чувства восторга перед неведомым. Что там, в этом облаке? А что там, под тем облаком? И вообще, что там, в этом неизвестном мире моей и твоей фантазии? Но я чувствовала твою крепкую руку, твоё надёжное сжатие моей ладошки в твоей, и мой страх тут же улетучился, сменившись жгучим интересом к нечему волшебному и таинственному.


А мы летели в мутной пелене облаков и вдруг оба плюхнулись в кипящий деревянный чан, до верху наполненный горячим молоком.
- Андрееей, держи меня! Я плавать не умею! – истошно завопила я.
- А ты встань на ноги, дорогая, - вдруг над самым моим ухом прозвучал твой совершенно невозмутимый голос. – Спасение утопающего есть дело рука самого утопающего! – провозгласил ты.
И я почувствовала, что стою на своих ногах по грудь в молоке, а ты улёгся напротив, раскинув руки по краю чана, и глумливо смотришь на меня.
- Ну, что, мать? Уже не страшно?
- Аха, ещё как страшно? Мы где?
- А мы уже в моём сне. Не видишь, что ты находишься в водной стихии?
- Ага, скорее, в молочной.
- В молочной, говоришь? – и ты вдруг начал щипать меня за все части тела.
- Андрей, мне же больно! – взвыла я и стала от тебя отбиваться.
Но ты продолжал нападать на меня. И мы так увлеклись этим барахтаньем, что и не заметили, как сбились в комок масла, в котором мы уже едва ворочались. И я попыталась выбраться из этого кома, но ты опять схватил меня и начал всю вымазывать в масло.
- Андрейка, ну, хватит. Сдаююююсь! – запищала я.
- То-то же, дорогая! Никогда не спорь с мужчиной и не иди против его воли.
- Ага, вам только дай волю, - процедила я сквозь масло, которое небольшим шариком попало мне в горло.
- Чиво, чиво?
- Всё, всё, всё! Молчу, молчу, молчу.
И в чане опять забулькало кипящее молоко, а ты опять разлёгся в нём, раскинув руки и закрыв глаза. Я открыла рот, чтобы что-то сказать тебе, но ты покачал головой, как бы умоляя не тревожить тебя, ибо тебе на данный момент было несказанно хорошо. И я повиновалась своему любимому мужчине.



Но, недолго наша идиллия продолжалась. Вдруг поднялся сильный ветер, и какая-то неведомая сила опрокинула чан, а молоко в нём вдруг превратилось в бурлящую и быструю реку,  по которой плыл катер, и тянул за собой сцепку дрёвен. Брёвна хоть и плотно связаны между собой в плот, но они, эти поленья, яростно танцуют под ногами, выбрасывая между просветами небольшие фонтанчики воды. Я сижу на еловых лапках и боюсь даже подумать о том, чтобы встать на четвереньки.  А где уж там вставать на ноги, да ещё и в полный рост? Об этом и речи быть не может. А ты стоишь на пляшущих брёвнах, широко расставив ноги, и заложив руки в карманы, и подставляешь лицо стремительно мчащемуся нам навстречу ветру и водным брызгам, обдающим тебя всего с ног до головы. Но ты этого совершенно не замечаешь. Тебе и страшно, и весело. А потом ты оборачиваешься ко мне, озорно подмигиваешь и, крякнув – Эх! – вдруг начинаешь лихо отплясывать на неустойчивых брёвнах плота, совершенно пренебрегая опасностью. И мы продолжаем так нестись, не знамо куда.

А потом вдруг плот остановился, будто воткнулся во что-то, и стал наползать на некую преграду, разрушаясь, а брёвна угрожающе вздыбились, будто хотели поглотить и нас с тобой, накрыть с головой и не пустить куда-то, предупреждая об опасности, хотя сами были не менее опасны и губительны. Но ты схватил меня за руку и потащил по лестнице куда-то вверх, на некий мостик, и воодушевлённо стал показывать.
- Смотри, ну, смотри же!
При этом твои глаза сверкали с мальчишеским восторгом. А передо мной открылась картина, похожая на мини мартен, где в печи плавился металл. Сам металл я не видела, плавку тоже, а вот искры, бесконечные искры со всех сторон, да, этого было в избытке. И твоя бесконечная гордость за всё это великолепие. Ты мне рассказывал о каком-то грандиозном плане, проекте, идее.
- Андрейка, а это уже, чей сон? Ведь здесь столько огня, столько искр, столько пламени? А не мираж ли всё это?
Но ты не хотел ничего слушать, захваченный этим необыкновенным видом и этой необузданной фантазией и перспективой в ней.
И тут, я увидела в твоих руках сварочный аппарат, и ты из мелких кованых деталей начал что-то варить. На тебе были сварочные очки, и на мне тоже. Потом я стала присматриваться к изделию, которое ты варил, и вдруг поняла, что это портрет женщины. Нет, он не был сварен монолитно, а в виде ажурной металлической вязи. А ты всё твердил мне:
- Ну, что, узнаёшь?
А я никак не могла понять, кто это? А ты удивлялся:
- Неужели не похож? Ну, посмотри же, неужели не узнаёшь?
Нет, я так и не разобралась, чей это портрет?
- Андрей, да не знаю я эту бабу и знать не хочу! – вдруг надулась я, и болезненно почувствовала, что в сон каким-то странным образом опять вклинилась назойливая волчица. Мне даже на мгновение показалось, что я услышала её злорадное и победное рычание.
А ты старательно сваривал из деталей женский портрет и ничего не хотел видеть вокруг себя, кроме него.
А потом всё исчезло, и вновь появился ты, но уже сидящий на полу, прислонившись к стене. Смотришь в одну точку, и видно, что ты смертельно устал. Нет, ты не был огорчённый или озабоченный, чем-то подавленый, нет, а именно усталость разбивала тебя до полной неподвижности. И всё ... А вокруг было много света, пламени, но пламя было не от пожара, а от раскалённой плавки, но саму плавку я не видела. Только свет, пламя, искры – и  всё! И тебя, смертельно уставшего и чем-то неудовлетворённого.
И я решила вытащить тебя отсюда, оторвать от этого волчьего портрета. Взваливаю тебя на плечи и потащила. Ты вдруг весь обмяк, руки и голова повисли, а ноги волоклись по земле. Я несла тебя на плечах, и было неимоверно тяжело, но я знала, что должна тебя вытащить, должна тебя спасти, должна тебя уберечь от энергетического истощения. Я вынесла тебя на берег реки и сбросила на траву.
- Леенаа, ты чего молчишь? – вдруг ты позвал меня сонным голосом.
- Да я как-то ...
- Лена, ты не представляешь себе, как я занять?! Мне вздохнуть нет времени, не то, что ещё кому-то уделять внимание. Вот, послушай!
И ты прижал мою голову к своему сердцу, и я услышала там скрежет, шум, голоса, непрерывное движение, какие-то крики, команды, типа "вира-майна"! Короче, нескончаемая круговерть. А потом, ты развернулся на траве, лёг на бок и протяжно прошептал: "Я - спаааать! Я - спааааать!" И тут же уснул. А я присела рядом с тобой. Ты потянулся ко мне и положил голову на мои коленки. А я стала пальцами перебирать твои волосы.
- Андрейка, любовь моя! Хороший мой! Сколько же нужно вкладываться, если даже во сне тебе хочется спать, лада моя?!
И тут ты повернулся лицом ко мне, прижался к моему животу и начал вползать в меня, как червяк. Мне даже на миг показалось, что ты превратился в дождевого червя, толстого и слепого.  И я сказала:
- Ну, что, дружок, решил меня вампирить, раз через пупок вполз?
- Нет, Лена, мне просто нужен отдых. Ты не представляешь себе, как я устаю?!! Я завяз в работе "по самое не могу", мне даже голову не поднять. А с тобой я просто отдыхаю.
- Да конечно, любимый мой. Отдыхай, коли тебе покойно рядом со мной.
И вдруг, мы оказались на качелях, которые неведомо как оказались на берегу реки, приютившей нас, скитальцев по снам и дорогам жизненным, по перипетиям судьбы и бытия нашего, путешественников во времени и во вселенной. Ты скрутился калачиком и опять положил голову мне на колени. А я глажу тебя по спине, плечам, волосам и ... уже я, в свою очередь, пою тебе колыбельную. А ты спишь-сопишь-похрапываешь. А потом вдруг повернулся на спину и вытянулся на досточке качельной во весь свой рост, даже стал ещё выше. А потом подхватился и соскочил с качелей. И в тебе чувствовалась бодрость, энергия и весёлость. И ты сказал:
- Всё, я готов.
- К чему ты готов?
- Мать, ну, ты, прям, как не родная. А сны-то наши ещё не закончились, или как?
- Подожди, Андрейка. А как же твоя работа?
- Лен, всё там ОК! – и ты опять прижал мою голову к своей груди, и я почувствовала, что там уже полный порядок. Нет уже суеты и хаоса, всё работает, как хорошо отлаженный механизм. Чётко, в надёжном режиме и по расписанию.
- А, ну, тогда, можно двигаться дальше. Только вот куда?



Ты вёл меня куда-то очень долго. Мы шли по тропинке, было темно, но совершенно не страшно. И в тебе ощущалась уверенность.  Ты был спокоен, сосредоточен и невозмутим. И ещё, отчётливо чувствовалось в тебе некое чувство окрылённости, вдохновения и счастья. Ты элементарно был счастлив, оттого-то тебя совершенно не выводили из себя внешние какие-то раздражители. Они совершенно не нарушали твой покой и одухотворённость! И ты шёл рядом со мной, держал меня за руку и что-то рассказывал вдохновенно и долго. И я начала уставать. Тогда ты взял меня на руки, как маленького ребёночка, а потом закинул на плечо, но я попросилась на землю и стала думать:" Куда ж ты меня ведёшь?»
И тут мы вышли на поляну, а на ней - костёр. И люди какие-то сидят, но я их не вижу, а только знаю, что они есть. Ты сел перед костром, и он вдруг ярко-ярко вспыхнул большим пламенем. И я испугалась и решила защитить тебя от открытого огня. И я встала перед тобой, чтобы закрыть тебя от этого огня. Как та курица-наседка, руки растопырила, крылья расправила, чтобы защитить своего цыплёнка. Душу нараспашку, а в ней?! Какие-то образы, сцена какая-то, спектакль. И ты с интересом смотришь, а сам даже и не замечаешь ни огонь большой, ни костёр, ни людей. И на лице усмешка ироничная, но добрая. Прошло какое-то время, и костёр стал совершенно обыкновенным. И он, этот костёр, осветил дорогу вверх, на гору. И вот ты опять берёшь меня за руку и ведёшь на эту гору. А я сопротивляюсь. Тогда ты схватил меня и посадил к себе на шею. А я, немного так отрешённо, подумала:" Во, блин, совсем обнаглела, старая, уже на шею к нему взгромоздилась !!! " А ты идёшь и говоришь:
- О, вот так очень удобно тебя нести, и как я раньше не догадался?! - и весело пошёл в гору.
А я благодарно прижалась своей головой к твоей и улыбнулась.  И вижу, как наши серые вещества заработали одновременно, ибо в мозгах появилось свечение, и оно было весёлым, каким-то приятным и добрым. И, что самое интересное, ты просто загорелся этой мыслью, и львиная доля придумки досталась тебе. Я что-то там тоже помогала, но не долго. И тут ... Я тебя потеряла, отвлёкшись на странную птицу, появившуюся в небе. Это был аист, но огромнейших размеров, и он парил над нами, кружил, будто хотел увлечь за собой. Я опасливо проводила его взглядом, а потом стала искать тебя, но вот не вижу моего Андрейку, и всё тут.  Мечусь, ищу и не могу понять, где же ты? И вдруг, вижу, что ты стоишь на самом верху горы. И я изо всех сил побежала к тебе и оказалась у твоих ног. И, чтобы дотянуться до тебя, я, как на турнике, стала подтягиваться, но у меня это совершенно не получалось. Я кряхтела, пыхтела, силилась вскарабкаться на твою гору, но тщетно. И тут, ты увидел меня, нагнулся, схватил за шиворот и выволок наверх, поставив на ноги:
- Где ты ходишь? Куда пропала? Чего ведёшь себя, как девчонка? Хорош скромничать, чё ты в самом деле? Отбрасывай комплексы и давай работать?!!
А я стою рядом с тобой и вижу СОЛНЦЕ большое и тёплое. И говорю:
- Андрей, ты достиг таких вершин, куда мне быть возле тебя?! Я же обычная баба-провинциалка?!
- Лена, прекрати ты, в самом деле! Ты - мой добрый друг, и мне совершенно по-барабану, каков твой статус. Главное для меня, что ты - мой хороший друг.
- Да, но у тебя есть друзья, и старые друзья, а я? ...
- Слушай, мне всё равно, сколько лет у меня есть друг. Давно ли, или только год назад он появился? Для меня главное то, что он может принести в мою душу. А на земле я и сам стою твёрдо.
И тут я увидела, что твои ноги проросли корнями к месту, на котором ты стоишь, и я, как небольшой росточек, тоже приросла к тебе незаметно. И я говорю:
- Андрей, но это же скучно стоять на одном месте, а жизнь-то продолжается?! Нет, я так не могу, - и выдернула себя из корня, и тебя за собой потащила.
А потом вижу, а на тебе новые чёрные туфли. И мы идём с тобой по хребту горы, будто бы вдоль вулкана. Внизу что-то клокочет, но нас оно ни коим образом не задевает.


 И вдруг я опять вижу тебя на вершине, но уже другой горы. И когда только успел туда взобраться? Вроде только-только рядом был?  Вот же, неугомонный?! А ты стоишь ко мне спиной, протянув руки вверх, и трудно понять - то ли ты кричишь, то ли поёшь. Но видно, что ты это делаешь от некой радости. Вернее, такое ощущение, что ты, от чего-то, освободился. И это избавление для тебя, как облегчённый вдох полной грудью горного воздуха, после которого хочется кричать, петь, торжествовать. Но это не щенячий восторг, нет. Это действительно глубокий выдох, как после слов: "Всем спасибо!" И я, увидев такое твоё настроение, подошла к тебе со спины и обхватила за талию. А ты положил руки поверх моих и стянул их вокруг себя ещё туже. А потом повернул голову ко мне и проговорил как-то спокойно, без надрыва или просьбы в голосе:
- Не покидай меня.
- Не смогу.
И ты развернулся ко мне и улыбнулся. А потом опять поворачиваешься лицом к пейзажу и говоришь:
- Лена, посмотри, как у тебя хорошо!
- У меня?!! - искренне удивилась я. - Разве мы сейчас у меня? Но у нас нет гор?
А сама прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду -  как хорошо тебе в моём сне! Однако, пустословлю на радостях. А перед нами, то ли ущелье, то ли долина горная вырисовывается, не понять? По низине стелется туман. И не понятно, то ли  вечер это, то ли утро. Опять межвременье, вот что это. Но ты, какой-то успокоено торжественный, будто нашёл решение к какому-то важному вопросу, или закончил нечто трудное, и теперь свободен выбирать свой дальнейший путь. И невозмутимость твоя тоже, какая-то торжественная. А потом ты вдруг взял меня на руки и сказал:
- Ну, что, пошли обратно.
И вроде собрался спускаться с горы. Но я испугалась, ибо снизу на нас дохнуло огнедышащим непримиримым вулканом.
- Зачем же назад, Андрей?! Нет, давай лучше, погуляем по косогору.
- Ну, если так, то чего попусту гулять?! Пошли к следующей вершине!
И ты поставил меня на землю, и мы пошли. Вокруг сумеречно, впереди густой и зелёный лес стоит. А ты ведёшь меня за руку, а сам о чём-то очень глубоко и серьёзно думаешь. Я забеспокоилась. Но ты, как всегда, прочитав мои мысли, сказал:
- Ничего, Лен, я с всё выдержу. Я справлюсь. Всё будет так, как я решил. Всё будет нормально.
И в твоём голосе зазвучала абсолютная уверенность в себе, которая успокоила меня. И вдруг, на вершине горы за лесом, я увидела свет, будто в окне он светится. А ты и говоришь:
- Это светится наше окно.
- Нет, Андрей. У нас с тобой разные окна. У тебя - твои окна светятся, а у меня - мои.
- Э, нет, дорогая, те окна - в реале. А это окно - наше, ибо оно во сне нашем, - как-то загадочно и настойчиво, сказал ты.
И вдруг перед нами расстелилась зелёная дорожка ковровая, которая вознесла нас над макушками сосен и понесла к этому окну. А окошко горело в небольшом бревенчатом домике, совершенно новом, ибо брёвна были желтоватые, свежеструганные. Ты открыл дверь и вошёл первым. Потом бросил на пол ковёр, и только потом предложил войти мне. Я вошла и робко остановилась на краешке ковра. И вижу просторную комнату, освещённую ярким светом, исходящим из горящей печи. Я растерялась. А ты говоришь:
- Это - обитель твоих фантазий!
- Моих?! - воскликнула я и огляделась.
И вижу: слева от двери стоит какой-то инструмент струнный, похожий на арфу, только намного меньше. Как он называется? Лютня, что ли? Ту же столик с рукодельем всевозможным, старинный ткацкий станок. Рядом с печью - стол, на нём - комп. Над столом резная самодельная полка с книгами.
- Андрей, а почему только моих фантазий. А твои?
- И мои тоже. Вот, смотри!
И я вижу справа от стола гитару, пианино возле стены. А на резной полке с книгами вдруг появились ноты исписанные. А стены вокруг бревенчатые, свежие, чистые и тёплые. Как, в сказочном терему.
И от всего этого веет таким уютом, такой чистотой и душевностью, что просто сердце разрывается от умиления. А комнатка -  в два окна, и она не жилая, ибо кровати нет. Это, как студия, что ли?! Высоко в горах, в глухих лесах, в период межвременья.



 А потом у тебя опять появились крылья, в которые ты укутал меня, как грудного ребёнка, и хотел уже лететь куда-то, но, поднявшись чуть-чуть, вернулся обратно. И мы приземлились перед пианино и уселись на двухместную банкету. И ты начал играть "Лунную сонату". Она прозвучала в нашем подсознании от начала и до конца. И мы играли её в две руки, хотя я в последний раз сидела за пианино лет 40 назад, не меньше, и толком играть так и не научилась. Ты играл отчётливо, вдохновенно, виртуозно, а я как-то неумело и коряво, но звуки были не фальшивые, и исполнение было классическим, без интерпретации. А последний аккорд прозвучал, как акустический звук. А потом, ты хитро глянул на меня и заиграл что-то танцевальное, я так поняла, своё. Лёгкое, но интересное, и эта музыка постепенно превратилась в вальс. А я слушала тебя, смотрела на тебя и думала вслух.
- Ты такой трогательный, Андрейка. Милый, солнышком обласканный, природой одарённый. Вот чувствую я к тебе в своей душе некую струну натянутую. Тонюсенькую, но прочную. Звонкую, но мелодичную. Скрытую от всех и вся, но, отчётливую для себя. Горячую, но не сжигающую. Для меня это чувство определить понятием любовь - маловато будет, да и банально. Чувство это какое-то неосознанное, неподвластное пониманию. Да я и не стараюсь вникать. Чувство хорошее, доброе, искреннее? А что ещё надо?
 И я, в каком-то порыве душевном, обхватила тебя за талию и зарылась лицом в одежду на твоём плече. Но ты не переставал играть, хотя, и меня тоже не стал отталкивать. И я приглушённо начала твердить.
- Никогда … Никогда мне не окунуться в глубины твоей души … Мне это не дано … Ты мне не доверяешь, не веришь …
- Почему же? – искренне удивился ты, и резко оборвал мелодию на полуфразе. – Да, хоть сейчас.
И вдруг, совершенно неожиданно всё исчезло, и мы начали проваливаюсь в водную пучину и медленно приближаться ко дну самому.  А там - чистый песочек, а на нём зреет, как фурункул, вулкан. И едва мы к нему приблизились, как из него ударила струя из воздушных пузырьков. Они подхватили только меня и понесли обратно, вверх, но тут рядом со мной оказался ты. Мы немножко побарахтались в воздушных пузырях, а потом ты вытолкнул нас обоих, и я опять увидела глубины и дно. И тут передо мной стали мелькать отрывочные картины, будто рассказ о том, что содержат в себе эти самые глубины. Первым я увидела ретро автомобиль. Потом, почему-то, старинный ткацкий станок для ручного ткачества на дому, который у нас называют «прясла». Меня это крайне удивило. Потом какой-то уголок со стеллажами и столами, где расположились лепные фигурки разных размеров из глины, гипса, камня. Чуть в стороне – наковальня. Что-то ещё, я и не помню, а, вернее, не рассмотрела, как следует. А, может, и не разобралась, что это? И всё это не было распичкано по комнатам или мастерским, а разрозненно заполняло собой всё дно глубинное. И я поняла, что здесь представлены все твои интересы, твои увлечения, твои страсти. Весь ты, как есть. Там ещё было что-то из дома твоего, какой-то уголок твой, но я не разглядела его в точности. Всё это рассматривая, я с удивлением опять вернулась к станку ткацкому и всё недоумевала – он-то, что тут делает? Неужели тебя интересует ремесло старинное? А почему нет, если есть наковальня? Но кузнечество есть мужское дела, а ткать коврики, или, как у нас говорят, пОстилки, всё же, дело женское? И меня это очень тронуло и заинтриговало.
- Андрейка, это твой внутренний мир? Твои глубины? Твоё глубинное Я?
- А что тебя это так удивляет? Тут ещё не хватает сварочного аппарата, кстати. Забыл, оставил в студии, - и ты задумался.
И я опять почувствовала, что в твоих глазах мелькнул женский облик ненавистной волчицы. Чтоб ты пропала, зараза, хищница! Думаешь, сука, твоя магия сильнее? Как бы, не так! Мой Андрейка печалится только лишь о тому, что не может простить себе свою слабость, которой он поддался, устремившись за тобой, ведьма в волчьем облике. Но он справился уже с этим колдовством. Огонь семейного очага исцелил его.
- Ты права, мать, как всегда – права! – услышала я рядом твой проникновенный голос. 

И тут нас опять подхватил поток из пузырьков и вышвырнул из глубины на поверхность. Да так высоко подкинул, будто хотел в космос отправить. Но мы мягко приводнились на поверхность водную и спокойно улеглись на спину, наслаждаясь солнцем и лёгким покачиванием волн. Потом, мы с тобой оказались в лодочке и поплыли в ней по ночной реке, и путь нам освещала луна. Ты гребёшь как раз по лунной дорожке, и вдруг лодка превращается в старинный корабль вёсельный, по типу тех, в которых плавали викинги, с загнутой на палубу кормой. Ты стоишь и смотришь вперёд, и уже я сижу на вёслах. И луна осыпает наше судно лунными лучами, а я подхватываю их и надеваю на тебя. И ты стоишь на корме корабля в ослепительной лунной одежде. И нас несёт течение. А я вдруг понимаю, что это не вода, а мозг, серое вещество одного из нас. Ну, кто у нас водная стихия? Вот-вот, это оказывается твой мозг. И он несёт нас к водопаду, за которым - бездна. Но у самого края её, наш корабль подхватывает волна, и, как на ладошке, выносит вверх, в пространство, в котором мы с тобой оказываемся на неком летательном аппарате. Причём, мне вначале виделся аэроплан, потом, что-то, похожее на аэростат, но, в конечном итоге, мозг определился и остановился на образе некоего летательного аппарата, конструкция которого мне не ведома. И, вот мы летим с тобой в космическое пространство, которое, на самом деле, являет собой уже мой мозг, мозг воздушной стихии. И вдруг, на пути нашем встречается белая птица, похожая на лебедя, но с длинными, как у цапли, ногами, и она манит нас за собой, и, пролетая далее, мы видим ещё какие-то сказочные образы, которые я и описать не могу, хотя вижу их, но как-то расплывчато. И я кричу тебе:
- Андрей, запоминай всё, что видишь. На мою память надежда слабая, я всё тут же забуду.
А потом, летательный аппарат делает виток в космическом пространстве и начинает возвращаться обратно в водную стихию. И мы видим, что наш корабль так и качается на гребне волны, ждёт нас. Тут леталка пикирует под этот корабль и начинает его нести на себе по воде. И я уже вижу нас на корабле. Мне становится грустно, что леталка утонула. Но она, вдруг, перед самой кормой, выскакивает из серого вещества и взмывает вверх. И уже не ночь, а день. Мы плывём к берегу, и леталка сопровождает нас. Мы выходим на берег, и ты хватаешь меня и тянешь за собой. На тебе надеты тёмные брюки и светлая рубаха с короткими рукавами. Она распахнута и не заправлена, и при ходьбе, развевается за твоей спиной и на обнажённой груди. А я - в лёгком летнем девичьем платьице. И мы быстро поднимаемся по пригорку, ты ещё поторапливаешь меня. И опять, я вижу наш домик на горе, пристанище наших идей, а ты сидишь за письменным столом и пишешь, пишешь, пишешь, приговаривая:
- Лена, ты пиши своё, а я буду писать своё.
Но мне что-то не пишется. И я решила всё то, что ещё роится в моих мозгах, передать тебе. И я подхожу сзади и начинаю вдавливаться в твою голову. И вдруг получилось так, что я оказалась своим лицом на уровне твоего лица и твоих глаз. И я вижу монитор, а в нём какие-то неосознанные образы. Какие-то подводные обитатели необычные, которые выскакивают из воды в воздух и там начинаются некие превращения в нечто непонятное и невообразимое, похожие на чудеса чудесные. А ты говоришь мне как-то отрешённо.
- Лена, не мешай мне, не отвлекай меня, мне сейчас не до тебя.
И я остановилась, не стала больше вникать в то, что вижу. И опять львиная доля придумки досталась тебе. Но ты был рад этому и остервенело работал ... работал... работал ...
А я, тихонько прошептав тебе:
- Работай, работай, замечательный мой человечек! – отошла к печи, и решила состряпать для нас пельмени.
 Готовые пельмени уже лежали на столе в рядочки,  когда ты незаметно подкрался ко мне  и сделал следующее ... Обмакнул ладошки в муку, и цапнул старушку за груди. А я встала посреди комнаты, оттянув майку, и, оторопев от неожиданности, стала посмотреть то на неё, то на тебя. А потом проговорила недоумённо:
- Это чивой-та такоя, а? Это что ещё за народное творчество? - а ты хохочешь в ответ и озорно посыпаешь меня мукой.
- Ты посмотри, как красиво! Класс! – и проказливо показал мне большой палец в виде "класс!".
- Ага, просто блеск! На хрудях у старушки отпечатались твои лапищи? Ну, держись! - и я заключила тебя в свои объятья и сжала с такой силой, что мы оба оказались в наших душах, а там?...
А там - полная чаша мёда. Твоя душа была вся заполнена мёдом, и я в нём забарахталась, как муха ... ой, нет, как бабочка ...  И мёд такой янтарный, чистый … И, вот я стою, вся в меду, а ты из меня что-то лепишь, какую-то скульптуру живую. И я вижу образ настоящей старорусской женщины. Она уже не молода, но и не старуха. Русская матрона. На ней - русский сарафан, но не девичий, а женский, с накидкой на плечах. А на голове наш, белорусский убор. И орнаменты вышиты по всей одежде, и кружева пришиты. Видно, что женщина не красавица, отнюдь, но самое то для её возраста. Тоненькой её не назовёшь, но и не колода бесформенная. Короче, собирательный образ славянской женщины ты из меня вылепил. Неужели у тебя обо мне сложилось именно такое представление, Андрейка?! Я тронута, если это так?! Глубоко тронута. Лучшей похвалы и придумать нельзя.
 И вот я стою, вся липкая, мёд с меня тянется медленными струйками.
- Андрей, зачем ты меня выкачал в меду? Сейчас ко мне всякая пакость будет прилипать.
- Сама напросилась! Только вот, никто другой к тебе не прилипнет, даже не мечтай, я не позволю. Мне и самому мёда маловато будет
Ах, так, думаю я, счас я сама к тебе прилипну. И давай натирать тебя мёдом. По груди, по спине, по волосам. Грызнула за ушкО, чтобы не мурчал-урчал, как котик, от удовольствия. Даже по ягодицам провела ладошками для полного кайфа, но и только ... ну- ну, без баловства, всему своё время …


И вдруг, мёд начал медленно закипать, заворачиваться, загустевать, превращаясь не то в лаву, не то в бурлящий поток, из которого выныриваешь ты и делаешь глубокий вдох. А потом хватаешься за меня, как за спасательный круг. И вот мы уже стоим в бурлящем потоке ледяной воды, а вокруг проносятся льдинки, но они промелькнули всего на одно мгновение. Вода несётся с неимоверной скоростью, а ты твёрдо и спокойно, невозмутимо стоишь в ней, как монолит, даже ни разу не качнувшись под её мощью. Как ледорубы на мостах. И я вижу, что вода начинает спадать. Вот она уже по пояс. Вот уже по колено. А вот уже только обувь омывает. А потом мы оказываемся на островке небольшом. А ты меня, как котёнка, запахиваешь в огромный плащ, будто защищаешь  от этих бурных потоков. А потом, когда я попросилась на волю, твой плащ резко распахнулся, и я увидела, что мы стоим одни в лесу посреди дороги. Вроде бы ночь, но в ней темень не густая, хотя, ни луны, ни освещения нет никакого, но всё хорошо видно вокруг, особенно, разделительная белая полоса на дороге. И у тебя на плече гитара. Она, родимая, подарок Вовки из нашего первого путешествия. На ней даже перевязь не снята. Та, что я плела из осоки. Как же я рада ей!
- Андрейка, где мы? Куда идём?
- А куда глаза глядят! Ты же говорила, что если я соберусь опять идти, куда глаза глядят, ты мне составишь компанию. Так, ты идёшь?
- С тобой, хоть на край света, - отшутилась я, но потом недоумённо спросила. - Андрей, а где же софиты? Торжества? Съёмки? Красные дорожки и почести? Слава?
- Лен, могу я дать себе волю и отвлечься немного от всего этого? - улыбнулся ты.
- Да, ради Бога, Андрейка!
- Тогда пошли, куда поведёт нас дорога.
И мы идём по белой полосе. Ты несёшь гитару на плече, а я, как старушка-веселушка, танцую перед тобой. Даже нет, просто дурачусь. Радуюсь свободе, покою, простору, дороге и тебе.


А дорога-то вывела нас на вскрайчик (окраину) леса. Утро. Красота. Мы продолжаем путь, который опутала утренняя парность. И пар этот преследует нас, скрывая от глаз и дорогу, и окрест неё всё, что только можно было видеть. Мы идём по асфальту и в какой-то момент понимаем, что у нас под ногами совсем другое покрытие, очень напоминающее мост. И мы останавливаемся, опасаясь идти дальше. И вдруг пар стал оседать, и мы увидели, что, действительно, стоим на мосту, который перекинут через расщелину в земле. И провал этот глубокий. А внизу копошится какая-то жизнь. Нет, это не река, а именно человеческое бытие. Огни городов, звуки, шумы, сигналы, крики, гомон, топот. Я только одним глазком глянула в эту бездну и отпрянула назад. А ты подошёл к ограждению и свесился вниз, внимательно всматриваясь в открывшиеся тебе картины. А оттуда что-то доносилось,  а там что-то скрипело, визжало, егозило. В какой-то момент даже показалось, что тебя позвали, так как ты приветственно помахал рукой, но отрицательно покачал головой. И смотришь на всё это как-то отрешённо и чуть-чуть сурово. А я подумала - может, он хочет туда, но, как воспитанный человек, не желает меня оставить одну?
- Андрей, если ты хочешь туда, так иди. Я уже как-нибудь сама найду дорогу. Не надо из уважения ко мне отказываться от приглашения.
- Да, причём тут ты, Лена! - как-то печально, но спокойно ответил ты. - Я вот смотрю и думаю. Иногда просто необходимо попасть в чей-то мир, совершенно иной мир, чтобы со стороны взглянуть на свой, собственный.
И я подумала - может и мне стоит взглянуть на свой мир как бы со стороны? Но чувствую, что боюсь это делать. Испытываю панический страх. И ещё: отчётливо понимаю, что мы с тобой, глядя в расщелину, видим совершенно разное. Каждый своё. А ты смотришь и, будто для себя делаешь какие-то выводы, замечания, принимаешь решение или ещё только задумываешься над увиденным.


А туманность окончательно рассеялась, указывая нам дорогу в такие красоты, что просто дух захватило. Я оттащила тебя от перил моста и обвела рукой вокруг.
- Андрейка, смотри! Смотри, как красива твоя душа. Ты даже сам не знаешь, насколько она светла, твоя душа. Не надо печалиться о прошлом. Оно уже в небытии. А вот это – будущее, и оно интригующее и манящее! Что там, за тем поворотом, за той извилиной, за тем бугром?
Ты немного мрачновато и скептически осмотрелся вокруг, а потом, вдруг тепло улыбнулся и сказал.
- Ладно, хватит об этом. Теперь пошли к тебе.
И мы повернулись к моей стихии, к моей душе, а там - темно и пусто.
- Андрей, что-то пусто в моей душе, - печально проговорила я, а сама подумала: «Вот трынжу ему про радости бытия, про будущее, про «бугры», а сама? Пребываю в унынии и печали, и живу с пустотой в  душе. Лицемерка?»
- Ерунда, никакая ты не лицемерка. Сейчас мы наполним твою душу, не млей …
И ты вывешиваешь какую-то жёлтую шёлковую ткань, как-будто театральный занавес, а потом начинаешь красить мою душу в белый цвет. Я чётко вижу, как ты кистью делал широкие мазки.
- Андрей, в моей жизни я во второй раз вижу, как перекрашивается моя душа в белый цвет. Будто с чистого листа что-то начинается.
- Погодь, это ещё не всё, - протянул ты.
И вижу, как появляется стол письменный, и возле него - кресло-качалка. И ты усаживаешься в него и качаешься.
- Андрейка, ты поставил стол у меня под сердцем. Ты хочешь, чтобы я там писала?
- Нет, это моё рабочее место.
- Ладно, хорошо. А что дальше?
Ты как-то замешкался, потом смущённо глянул на меня и втащил какой-то ящик большой. Я подумала, что это инструменты. А потом вижу - краски! Много-много разных красок и кистей.
- Андрей, ты рисуешь? Я уже давно заподозрила за тобой и этот талант.
Потом появился большой холст. Чистый холст. Но ты вдруг заявил:
- А вообще, в твоей душе будет жить ...
И я вижу в твоих руках охапку нежно розовых роз. А потом они рассыпались в лепестки и начали кружить по всему пространству, во всю широту моей души. И вот лепестки роз кружатся в суетной чехарде, а потом стали выкладываться на холсте в некие образы, лики, пейзажи, натюрморты. И там были не только розовые цвета, а разные. То мне почудился женский портрет, то городской пейзаж, то узор сказочный. И картинки на холсте были живыми, подвижными, сменяющими друг дружку, но это не было действом на экране, нет. Это были настоящие картины, будто лепестки ложились на холст, как мазки. А ты стоишь, заложив руки в карманы, и силой мысли и взгляда распоряжаешься ими, как художник. И ты поглощён этим волшебством, и сосредоточен. А я подошла к тебе, взяла тебя под руку, привалилась к плечу и наблюдаю за этими чудесами. А потом, я вдруг наяву почувствовала боль в душе. Мне стало больно, и я проговорила:
- Мне больно.
И тут же, по твоему приказу, лепестки легли вниз. А потом появилась огромная ваза для варенья, только не стеклянная, и все лепестки с горушкой сложились в эту вазу, и остались стоять на столе.
- Андрей, ты хочешь свить в моей душе уютное гнёздышко? Я согласна, только добавлю сюда плиту с духовкой, чтобы печь для тебя пироги. Травы свои для чая. Свои груши сушенные, и все чайные принадлежности.
- Делай, как считаешь нужным, дорогая. Печка, так печка, только зачем нам печь в твоей душе, если она есть в нашем домике? Лен, тебе тепла не хватает душевного, - вдруг мягко и серьёзно спросил ты, о чём-то догадавшись.
- Да нет, Андрейка, всё нормально. Просто ассоциация уюта в душе складывается с теплом от русской печки с лежанкой.
- Оооо, лежаночка - это здорово!
И вдруг, я опять вижу нас в нашем домике на горушке, топится печь, булькают в чугунке пельмешки, а ты лежишь на лежаночке высоко под тёплым потолком и похрапываешь.


- Хрыыы, хрыыыы! – отчётливо услышала я у себя под ухом.
И открыла глаза. Уже светает. У меня под ухом лежит телефон, из которого раздаются непонятные звуки.
- Андрей! Это что? – заорала я. - Это всё это время, пока мы с тобой разгуливали во сне, телефон был на связи?! Сколько же часов он работал? Это же, сколько деньжищь надо будет уплатить за это удовольствие?!! – захлебнулась я от ужаса.
- Не шуми, мать, - сонно прозвучал в трубе твой голос. – Это был  viber, а он бесплатный.
И трубка обрубилась.
Не, Андрей, чтоб тебя халера?!



КОНЕЦ?