Митрич

  Ленка сидела за стареньким дубовым столом, покрытым выцветшей клеёнкой, глядя в окно. Сколько раз за свою жизнь она сидела так же за тем же столом!
Только это было с дедом. А сейчас этот дом только, да память. От которой становится светло и как-то по-особенному красиво на сердце.

  Деда Ленкиного звали все в деревне Митрич. Человеком он был общительным.  Сколько ему было лет, никто толком не знал. Потому как выглядел он всегда что называется, в одной поре. Старенький уже, но ещё довольно крепенький  коренастый  кряжистый мужичок, седой, а глаза живые, озорные даже, весело поглядывали на этот мир. По причине близорукости, которая не ушла даже в старости, щурился Митрич, когда приглядывался. Прищур этот придавал выражению лица дедова некоторую хитрецу. Здоровье Митрич имел отменное. Лечился всегда отварами да настоями из трав-корешков, которые сам же и собирал. Односельчане о его особых травах знали. Да и не только они. К Митричу, бывало, за сборами травяными, а когда и просто за советом, народ не только из родной, да из соседней деревень приходил, а и издалека приезжали тоже. Бывало, катится по просёлочной дороге машина вся из себя дорогущая, так и понятно, к кому дорогу у односельчан спрашивать будут. А простой-то люд к деду как тянулся!
  Митрич жил один на окраине деревни. Дом его, старый, но добротный, из больших круглых брёвен, на совесть поставленный когда-то его отцом, с резными ставнями, резным крыльцом, рябиновыми кустами под окнами, да черёмухой, как-то притягивал к себе, своей добротою  что ли, как и сам хозяин. Дворик всегда был ухожен. За огородом дед тоже следил. Не сказать, чтоб аккуратист был Митрич, но порядок уважал.
  Во дворе у него часто устраивали посиделки с чаем из душистых трав. К чаю обычно у деда имелись вареньица разные да медок. А чаем-то дед признавал только из самовара угощать. Бывало, что и заночевать оставались у него люди приезжие.
 

  Ленка приехала в деревню после дедовых похорон уже, потому как не успела. Была в командировке, мобильный свой нечасто заряжая и иногда проглядывая смс-соообщения и звонки. Звонков было немного, Ленка перед поездкой всех предупредила, кого сочла нужным. Включая деда, конечно. Для рабочих переговоров был у нее другой телефон. И вот сообщение от соседки дедовой, бабы Нюры, мол, захворал шибко дед, слёг. Зная  способность бабы Нюры делать из мух больших слонов, Ленка просто приняла к сведению, что Митрич, наверное, простудился. И после командировки хотела взять отгулы и проведать деда. Но дело обернулось совсем по-другому.
  Митрич и вправду простудился, но на этот раз только простудой не обошлось.
На здоровье он не жаловался никогда. И теперь тоже. Да только прилёг отдохнуть, да и ушёл тихо.
  О смерти своей знал он. О чём и Ленке говаривал, бывало так:" Помру я, как солнышко пригревать землицу-то станет. Соки в ей, в землице-то пробудятся уж. Так и меня на этом свете не станет, дочка. Схороните меня в том месте, что я тебе на погосте-то показывал, где дубки молодые растут, стало быть. Там я должон с ею, землицею-то, на этот разок уж последний, обняться. То моя воля последняя буде."
  Схоронили его и вправду там, где он Ленке показывал место. Хотя её на тот момент с ним не было и передать людям волю его она не могла. Ленка когда узнала, ещё подивилась этому.

  И сейчас сидела она в дедовом доме, заварив душистый чай, собранный им тем летом, и плакала. Всё было в тех слезах её- и печаль от потери родного такого человека, какого и нету больше на всём белом свете для неё, и боль от того, что не проводила в путь последний, да горсточку земли на домовину его не кинула, и ощущение теплоты невероятной от этих стен в дедовом доме, что обнимают сейчас её, Ленку, словно бы гладят да  утешают её большими шершавими мужицкими ладонями, мозолистыми и натруженными и одновременно удивительно добрыми и светлыми... Как у деда...

  А черёмуха, что у окна горницы дедовой росла уж много-много годов ,зацвела в эту весну раньше обычного. И как-то по-особенному вдохновенно, аромат стоял на всю округу! Оплакивала деда, стало быть... и встречала новую весну...
 
  Под её раскидистыми ветвями всё так же ставили самовар, пили ароматный чай с вареньицем да медком, так же собиралась шумная детвора, мужики вели неспешные разговоры, а бабы судачили о чём-то своём...